Имитация
Ӝытсэ сиськем бере, Биктур газет ке уг лыдӟы, маке ужез лэсьтытэк кылемын кадь потэ. Нош туэ ар понна кышноез, Пакаез, газетлы гожтӥськымтэ. «Тӥни, оскы кышномуртъёслы», — тае тодыса, йырыз курен малпаз Биктур. Контораысен Почта Анна, пенсия сётъякуз, нялтас газетъёслы-журналъёслы гожтӥськон сярысь но ивортэм. «Ма, мон ӧй вала, мар бон ваньмыз Анна котыре люкаськизы ай та шуыса малпай ик но…» — янгышсэ ватыны турттыкуз, Пакалэн сотэк но пичи мугорыз уката пичи адӟиське — шымырске, синъёссэ улӥе лэзе. «Ӧд вала тон, маке но вераны кулэ ук, — пумитаз вазе Биктур. — Коньдонэд жаль потӥз, а со сатин басмаосыдлы ке — дурыныз кисьтӥськод. Сылалтыны медӥськод-а, шай-а соосты…» «Медӥсько, медӥсько!» — картэзлэн пумитаз арлан сямен вазь вал но — Пака чидатӥськиз, пырс гинэ ульчае потыса кошкиз. Табере тани Биктур котькуд нунал газетлы бускелез доры ветлоно луэ. Та учырен соглаш но луод кадь ини, нош со, газетлы кошкон азяз, ялан пирсэкъяса, ас понназ кышнозэ тышкаське: «Ӧд вала тон…» Тани туннэ но, лап-лап вамышъяса, газетлы кошкиз.
Мукет дыръя газетъёслы Биктур котьку но ачиз гожтӥськылӥз. Туэ гинэ озьы луиз… Со ноку но «Красная звезда» газетлы гожтӥськытэк ӧз кыльылы. Армия улонэн со али но туж тунсыкъяське. Ачиз со службазэ Москваын ортчытӥз. Ӧжыт ымаз пыре ке, вань вераськонэз Москва но армия сярысь. Берло аръёсы Москва сярысь вераськонэз уката но пуромиз. Нылыз отын дышетске. ВГИК-ын. Артисткалы. Пегӟыса ведь кошкиз, ерпечка! Любаез бертэ ке, Биктур кутскоз ини солэсь юалляськыны: «Третьяковкае ветлӥд-а ни? Ми тожо вуылӥм вал. Пыриськиз но — быдэс борддор трос гольык кышномуртлэн патретэз. Тьфу!» Пумитаз нылыз пальпотэ гинэ. Собере, ӧжыт улыса, выльысь вераськонзэ азьланьтэ Биктур: «Митингъёсы, демонстрациосы уд ветлӥськы-а? Эн но ветлы. Ыбыса куштозы». Воксё шер берта Любазы. Ярам, гожтэтъёс ке но ысъялля. Одӥгаз гожтэтаз киноын сниматься кариськонме быдтӥ шуыса ивортэм: «Осенний поцелуй», пе, нимаське. Ӝоген телевизор пыр, пе, возьматозы. «Уд но вала, утыр тодмо артистка луоз, ява, та», — гожтэтэз лыдӟыса шумпотӥз Биктур.
… Пуке тани Биктур кияз «Комсомольская правдаен». «Тожо умой газет вылэм!, — котькуд лыдӟемез бере, ас понназ пусъе со. Асьсэлы газет вуымтэен, программаез киыныз гожъяса кельтоно луэ. «Будто мынам номыр уже ӧвӧл», — нош ик аслыз но кышноезлы йыркуръяське со. Озьы, программаез гожъякуз, одӥг кинолэн нимыз солы туж тодмо потӥз: «Ма, ӵапак та киноын мынам нылы шудӥсько шуэ вал кадь ук!» Ӧз азьтэмъяськы, нылызлэн гожтэтъёсыз пушкын бугыръяськыны кутскиз. Шедьтӥз. Озьы ик вань — «Осенний поцелуй». Биктурлэн быдэс мугорыз пӧсектыса кошкиз, сюлмыз данъяськонэн пачылмиз. Кышноезлы та сярысь ӧз вера — возьмаськыса-возьмаськыса калыз быроз. Ведь та кино дырозь кык нуналэз кызьы ке но ортчытыны кулэ на. Ассэ кытчы карыны ик ӧз тоды воргорон. Изьыны вазь выдэ но бер султэ. Тае Пака шӧдытэк ӧз кыльы:
— Висьыны ӧд усьы-а тон, Биктур?
— Оломар таӵе-таӵе жадисько, йыр но берга, ӧскем но потэ — давлениен маке луиз, шӧдске…
Тае кылыса, Пака соку ик пӧртэм турынъёс быректӥз, першалэз но ӧтьыны турттэ вал но, Биктур ӧз лэзьы. Турын вузэ юытэк амалыз ӧйлась.
— Пака, нылмес телевизор пыр возьматӥзы ке, мар шуод?
Кышномурт та юанлэсь воксё куалектӥз: «Кулон азязы адямиос, адӟем потон муртсэс тодазы вайыса, тазьы верасько, — соку ик йыраз чилектӥз Пакалэн. — Инмаре-кылчинэ, эн басьты мынэсьтым Биктурме, сюдӥсьме-вордӥсьме!»
— Мар бон шып улӥськод? Мон шуисько, кык нунал ортчыса, солэсь кинозэ возьматозы. Тодӥськод на ук, та сярысь со ачиз гожтӥз вал.
— Солэсь тросгес кылзӥськид ке, со оломар но супыльтоз.
Биктурлэн тазьы вераськемез ӟечлы ӧвӧл шуыса, Пака вӧсяськыны кышнопала потӥз.
«Уг оскы, — мыняса малпаз Биктур. — А ведь мон шонерзэ верасько».
Нош вордӥськонэ, ӵапак та нуналэ киноез возьматыны кулэ вал, Биктур кышнозэ оскытӥз, зэм но туннэ телевизор пыр Любамес адӟыны кылдоз шуыса. Шумпотэменыз Пака номыр вазьыны ӧз шедьты. «Куазь туж тӧлаське, ӝытозь тазьы улӥз ке, тылэд кысоз» шуыса, Монтёр Вася доры кошкиз — марысь-мар ке, тылэз, пе, ӝегатскытэк мед тупатоз. Биктур талы пумит ӧз луы. Ачиз конторае кошкиз. Отысен, ваньмыз со шоры мед учкозы шуыса сямен, юри кызъем амал кариськиз но кутскиз:
— Оломар таӵе-таӵе тӧлаське. Тыл уз кысы-а та?
— Мар бон нуназе куазен тыл кулэ луиз ай тыныд?
— Бон туннэ телевизор пыр кино вань, «Осеннитй поцелуй» шуыса нимаське, мынам ныл отын шудэ.
— От тыныд! Али гинэ ыжпиосыз сьӧры бӧрдыса бызьылэ вал кадь но…
— От тыныд! От тыныд! — чабкиськизы контораын пукисьёс.
— Электриклы верано, тыл кысоно-мар луиз ке, медаз бабе, — та кылъёс верамын вал бригадирен, соин но, лэся, Биктур огшаплы буйгатӥськиз.
Собере со жингыртоно кариськиз бускель гуртын улӥсь агаезлы.
Вераз, сыӵе-сыӵе дырын сыӵе-сыӵе кино луоз но, отын нылы, Любае, шудоз, пе. Эшшо со жингыртӥз на мукет гуртын улӥсь апаезлы. Мукет адямиос пыр апаезлы пӧсь салам вераны куриз, конешно, кино сярысь ивортӥз.
Ӝыт пал, быдэс гуртын сяна, быдэс колхозын тодо вал ини, Мамыкинъёслэн нылзы киноын сниматься кариськем но, туннэ со киноез телевизор пыр возьматозы шуыса. Фермаысь скал кыскисьёс пудоосты азьлолэсь вазь вайыны куризы, ато, пе, киноез адӟытэк кылёмы. Клубысь индийской киноез гинэ но аналтӥзы — ӵуказелы кельтӥзы.
Нуназе бере куазь сазьтӥськиз, тӧл пуксиз, пилемъёсты ас сьӧраз нуыса кошкиз. Шундылэн пиштэмез пересьёслы кузьым выллем луиз. Дыр ӝоггес мед ортчоз шуыса, Биктур визнан ньӧр вӧлыны кутскиз, нош Пака, пудооссэ пыртэмез но скалзэ кыскемез бере, ульчаын кышноосын кылзэ шерыса пукиз. Кино вуон азьынгес вань кышноос доразы кӧжы сямен пазьгиськизы.
Биктур рос-прос интыяськиз креслое. Пака но картэз вӧзы сыӵе ик небыт пукон пуктӥз. Телевизорез со уг ик учкылы. Чик уг учкылы шуэмысь, солэн сюлмаз пыдло пыризы Штирлиц сярысь но «Ирония судьбы, или С лёгким паром!» киноос. Берло дыре тани мексикан телесериалъёсты бӧрдыса-бӧрдыса учке. Ато азьвыл шуоз вал: «Телевизор дорын пукон — азьтэмъёслэн ужзы со!» Небось, табере ачиз скал кысконзэ ик вунэтэ. Азьвыл ялан картсэ телевизорен пыкылӥз. Нош Биктур солэсь индылонъёссэ пеляз ӧз понылы, уг понылы, уз но понылы. Со ведь мае сюрем уг учкы — быръем передачаосты гинэ. Шуом, «Полигонэз», «Час пикез», «Темаез», «В мире животныхез», «Стратегия победыез», «Америка с Таратутоез» но, мылкыдыз луыку, куд-ог мукетъёссэ. «А вот тыныд, мусокае, мае но сое учкыны ӧй люкетысал. Ато кытын ма ортче, номыр уд тодӥськы ук тон…» Пака та выллем верамъёсты кылымтэ улэ аналске. «Ок, кескиесь бон та кышномуртъёс!» — огшоры гинэ, вожез потытэк, малпа соку Биктур.
Тани пуко соос креслоосазы. Реклама сотэк но пилиськыны турттӥсь сюлэмез ныж пуртэн вандэ. Мырдэм но кызьы экранэ диктор потӥз: «Нош али ӧтиськомы учкыны… Валтӥсь рольёсты шудо Любовь Мамыкина, Георгий Снегирёв…» Биктур, нылызлэсь нимзэ кылыса, син ултӥз мыньпотыса кышноез шоры учкиз — соиз но ас дуннеяз мыняса пуке. Кутскиз. Экранысь нылзэ адӟыса вуиз-а, ӧз-а — Пака соку ик чигиськыны ӧдъяз: «Остэ, восьтэммем ук, лы но ку кылем та Люба! Вань уксёзэ дӥськутлы быдтэ-а, мар-а?!» «Вуоно пенсиез солы ыстом!» — пумитаз вазиз Биктур но данъяськыса малпаз: «Быдэс дуннеын учко ук та киноез! Тодысалзы ке, кин солэн анай-атаез! Табере вань газетъёс Мамыкина Любовь сярысь гинэ гожъялозы ни ай. Юалозы: «Кытын тон вордскид?», «Кин луыса ужало анай-атайёсыд?», «Малы тон артистка луыны малпад?»… «Быгатэ ведь, ерпечка!» — картэзлэсь малпанъёссэ уретћз Пака. «Ӧй ке быгатысал, валтӥсь ролез ӧй оскысалзы, — валэктӥз Биктур. — Ӧжыт шып кариськы ни ай». «Осто, нош кыӵе серекъя, кыӵе серекъя, серемез потыса ик серекъя меда?» — аслэсьтыз каре Пака. «Чус пук, шуо тыныд!» — вожез ке но ӧз поты, куаразэ будэтӥз Биктур. Соиз ымзэ киыныз ворсаз. Пуко пересьёс, нылынызы данъяськыса. Нош кинолэн одӥг интыяз соос кыкназы ик пирсэкъяны ӧдъязы: Любазы тамак кенжытӥз но чик возьыттэк кыскыны кутскиз. «Озьы, иське?!» — интыысьтыз ик тэтчиськиз Биктур. «Телевизор пыр адӟод вал нылъёслэсь пурккетэмзэс, асламез но пӧртэм вылымтэ!» — кышетсэ тупатъянъяз вазиз Пака. Вожез потэ ке, со котьку но куалекъясь киосыныз кышетсэ тупатъяно кожа — ачиз, конешно, тае уг шӧды. Тамында ар ӵоже Биктур тае синйылтӥз ни. Куддыр озьы выремез Биктурез воксё нырдӥняз вуттэ. Та пумысен татчыозь номыр ӧз куареты на вал, нош али ӧз чида:
— Дугдод-а, уд-а тон со кышеттэ тупатъямысь?! Тани басьто но ӝуась учоге сэрпалто! Выль кен!
— Осто, табере ваньмыз понна мынам кышетэ янгыш! Сэрпалтыто мон тонэ, та кенакелэн кузьымез ай. Астэ сэрпалто мон!
Пумитаз Биктур номыр но ӧз вазьы. Шып пуко. Телевизор учконзэс азьланьто. Нош бӧрысь телевизорзэс воксё куспетӥ кысоно луизы. Любазы шыр гольык кылиськиз но пиосмурт вӧзы выдӥз. Ачиз! Ваньзэ возьматӥзы. «Озьы, иське?! Пиосмуртъёсын кӧланы но тамак кыскыны дышето-а ма со ВГИК-ады?!» — Биктурлэн вань ёзъёсыз лурк-ларк кыстаськыны кутскизы. Пака ымнырзэ кык киосыныз ик ӵоксаса пуке — оло бӧрдэ, оло серекъя… Воргорон лапас улаз визнанэн ньӧрзэ лусйыны потӥз. «Проституция… Конституция… Экранизация… Урбанизация… Канализация… — кыл йылаз мар шедем чирдыны кутскиз со. — Приватизация… Интеллигенция… Революция…» Визнан ньӧрез лусъёнъяз ик шорияк тӥяськиз. Пуртсэ но кияз чигиськыса кылем ньӧрзэ сэрпалтыса, корказ пыриз. Документъёсын папкаысьтыз ручказэ басьтыса но тетрадь лист кесьыса, «сщас возьмато мон тыныд революция» шуыса, нылызлы гожтэт гожтыны пуксиз: «Люба! Люба, шуисько! Бертыса утча — мон тонэ корка пырыны уг лэзь! Возьыттэм, сурон бам! Адямилы серемес! Марлы шуыса тыныд отчы дышетскыны пыронэз вал? Мар ӧз кельшы клубад? Клубдэ усьтӥськод-ворсаськод но — коньдон но басьтӥськод вал. Табере тани тон интыын Сёмкалэн нылыз ужа. Бызиз. Алигес сюанзы но вал. Озьы ветлыса, аслыд карт но уд шедьты ук тон. Кинлы тон сыӵе-сыӵе кулэ луод? Кин выжые тон мынӥд? Куракузы ӧд бызьы. Ма, Колялы, шуисько. Мар огпӧртэм бырйиськем луоз со? Аръёс ортчо — бӧрысь астэ бырйыны кутскозы. Маин тыныд Коля ӧз яра? Таза, чебер. Азьветлӥсь комбайнёр. Кенос тросазы юзы. Мон сямен, ӵапак киыз но пыдыз. Офоньлэсь пизэ тожо кулэ ӧд кары. Туж чупырес маке ук со! Бызьылыса-бызьылыса ужа! Чача кадь корка пуктӥз. Пеноблоклэсь. Алигес солэсь корказэ «Удмурт дунне» газетэ но поттӥллям. Ачим ӧй адӟы, адямиос веразы. Анаед газетлы гожтӥськымтэ. Яратэ тонэ Офонь Митя, весь тон сярысь юалляське: ку бертоз ни Любады шуыса, воксё нерад кариз ни. Алигес адрестэ сётӥ. Уг тодӥськы, гожтӥз-а, ӧз-а — адӟи ке, юало ай. Сыӵе эмеспи ке шедёно вылэм!.. Люба! Кушты дышетскондэ! Бертод. Уж шедёз. Тани Лепсейлэн кышноез ӝоген декретэ потоз, шуо, интыяз, пе, нокинэ уг шедьто. Завфермаен мон ачим верасько. Ужалод фермаын — али соослэн ужзы секыт ӧвӧл… Тон скалъёсын ужам маке. Берт. Тани сюрес вылэ витьтон сюрс манет коньдон ыстӥсько. Ми тонэ анаеныд простить кариськом.
Тынад атаед — Мамыкин Виктор Фёдорович».
Гожтэтсэ эшшо огпол лыдӟыса, Биктур коньдонзэ сьӧд копированной кагазэ лачмытак бинялтӥз но конвертэ понӥз. Чик ӝегатскытэк почта ящике куштыны медэ вал но — ульчаысен ваньмыз чиньыеныз возьматозы кадь потӥз солы. «Коть кыре ик эн пота», — мур лулскиз Биктур.
Кышноез вожомем мылкыдын керттӥськыса пуке, шара чирдэ:
— Адямилы серемес нылпи но будэтӥськом уга асьмеос. Шонер верало: одӥг нылпи — нылпи овӧл со…
— Ачид эркияса будэтӥд — мар паймонэз, — Биктур выльысь лапас улаз потӥз но выль ньӧр лусйыны кутскиз. «Проституция… Вулканизация… Приватизация… Прихватизация… Колонизация… Имитация…» «Имитация?» — шара юаз со аслэсьтыз ачиз. — И-ми-та-ци-я? Имитация!» — кеськиз со лапас трос. Шумпотэменыз визнан ньӧрзэ векчи юдэсъёслы тӥяса куштӥз но, пичи мурт сямен, корказ бызьыса пыриз. Пакаез сыӵе куректӥсь тусын керттӥськыса пуке — туэ ар понна скалзы муры кылем, кожалод.
— Пака, мар киноын вал — ваньмыз со имитация!
— Ой-ёй, сюлмы-кӧты! Кыӵе синмын табере асьме шоры калык учкоз! Мар улон вуиз та ми доры!..
— Да имитация со ваньмыз! — киыныз шонтӥз Биктур но выльысь телевизорез лэзиз.
— Кыс, шуисько, иське, тани астэ но, телевизордэ но маин ке лэзё! Уг, шу?! Уг, шу?! — Пакалэсь таӵе-таӵе урмем дыръёссэ туж шер адӟод. — Ортчем маке! Тӥни нош ик чупаське ни! Кыс шуисько!
— А таиз тани имитация ӧвӧл.
— Мар бон со — ими… ими… — кышномуртлэн бӧрдэмзэ кутэмез ӧйлась.
— Имитация шуэмед потэ, оветь? — кышноез вӧзы пуксиз Биктур. — Ожеговлэн но Шведовлэн валэктэмзыя, имитация — со куке… ну, тани тынад та весед зэмос марӟанлэсь, кожаськод-а? Ӧ-вӧ-ӧл… Син пӧёт со, огшоры пилинӟы буёлэн шобыртэм маке… Нош тон сое марӟан кожаса нуллӥськод. Ма, тон эн куректы, тани пенсия сётӥзы ке, мон тыныд зэмос марӟанлэсь чыртывесь кузьмало. Озьыен, асьмелэн нылмы, шонерзэ ке верано, чик но пиосмуртэн ќз кќлы — кќлэмъяськиз гинэ. Сценарийя. Вань учкисьёсты пӧяса куштӥз! Ерпечка ик вань та Люба! Вылаз ик — талант! Искусство понна мар но уд кары. Кыдёке кошкоз асьмелэн Любамы, мон верай вал, шуод- ай!..
Пака ӧжытак буйгаз. Оскиз картэзлы. Солэн со визьмо маке, тодытэк юнме шорысь уз вераськы.
Тани сылэ нылзы, пиосмуртэн ваче ӟыгырскыса. Писпуосысь ӵужектэм куаръёс усьыло… Каньылля зор кыдыра… Чупаськизы… Тӥни озьы ик кино йылпумъяськиз.
— Тодӥськод на-а, асьмеос но мон армие кошкон уе таман зор улын чупаськыса сылэммы вал, — кышнозэ каллен гинэ кустӥз ӟыгыртӥз Биктур.
— Ый, мунчокузё, весь пересь йыраз но вирыз шудэ-а, мар-а на талэн, — Пака озёлогес кариськиз.
— Мар бон воксё нырысь пумиськеммы сямен выриськод?
Пака номыр ӧз вазьы. Синъёссэ выль кен сямен улӥе лэзиз.
Гожтэм гожтэтсэ Биктур кесяса куштӥз. «Паймисько, кызьы азьло ик йыре ӧз шуккы — ваньмыз кино ук со. Малпам маке. Ӵуказе ик, райцентре йӧл нуллӥсь машинае пуксьыса, ныллы телеграфен коньдон лэзё. Пака шуэмъя, зэм но, Люба туж восьтэммемын — урдлыоссэ лыдъяны луоно», — таӵе малпанъёсын со изьыны выдӥз.
Нош ӵуказеяз, толковой словарьзэ кутыса, умой-умой учкиз, мар со сыӵе — имитация. Та словарез со ачиз ик басьтӥз вал. Кӧня керетон потӥз соин йырин — уксёзэ юыса быдтысал ке, эшшо ик. Биктур юонлэсь эсэпсэ тодэ — пыкылыны мугез ӧвӧл. Вамыштэ воргорон сюрес кузя но контораысь адямиослы валэктэ: «…Учкиськиз ай толон киноез. Туж быгатыса шудэ Любае. Сыџе имитация возьматӥз, ява…» «Мар бон со — имитация?» — огкылысь юало воргоронъёс. Биктурлы та ик кулэ. Со мылысь-кыдысь та кыллэсь пуштроссэ усьтэ: «Имитация — со ведь кескич маке. Син пӧет со. Тани, пиосъёс, тодӥськоды ук пурысь изьыме. Огшоры изьы. Изьы ке изьы, нош пельёсыз уг лэзьясько. Имитация со. Кескич маке. Син пӧет со — имитация…»
Имитация
Поужинав, Биктур обычно садился на диван и подрёмывал. Но сегодня ему не дремалось, и настроение было не ахти, будто перетрудился или, наоборот, не выполнил какую-то очень важную и нужную работу. Поразмышляв, он решил, что причина в газете — в той самой, которую его жена Пака не удосужилась выписать. Помнится, впервые не обнаружив в почтовом ящике свою любимую «Красную звезду», он удивлённо спросил Паку:
— А где же газета?
Щупленькая невысокая Пака хотела было ответить: «Не знаю, наверное, не принесли ещё», но под суровым взглядом мужа опустила глаза и съёжилась, словно хотела стать ещё меньше и неприметней.
— Ну? — зло прищурился Биктур. — Опять скажешь «забыла»?
Пака принялась оправдываться. Мол, выполняя наказ мужа, она действительно ходила в контору, но, увидев перед окошком кассы необычно длинную очередь, смутилась и подумала, что кассирше Анне (по совместительству выполняющей обязанности почтальонки) сейчас не до неё — день зарплаты всё ж таки... Пака долго ждала, когда Анна освободится, но очередь всё не кончалась. И она отлучилась на минутку в магазин, там как раз сатин выбросили, а когда вернулась, касса уже была закрыта...
— Вот недотёпа! — сплюнув, выругался Биктур. — Там же всё в одном окошке — и получка, и газеты! А у тебя что? Язык отсох? Спросить не могла?
— Могла. Но Анна сама объявила: «Желающие могут подписаться...» А я не поняла — где и когда. Думала потом...
— Не поняла она! Скажи лучше: пожадничала! А вот на тряпки денег не жалко. Полон сундук лоскутков, а тебе всё мало. Солить их, что ли, собираешься?
«Собираюсь! Собираюсь!» — едва не вспылила Пака, но, пользуясь тем, что муж смотрел не на неё, а куда-то в окно, ушла за печку, побрякала посудой и потихоньку выскользнула в дверь: в огороде забот полно, некогда ей скандалить... Давненько это было, пора, казалось бы, и примириться. Но Биктур взял привычку клянчить газеты у соседей и каждый раз, отправляясь за ними, упрекает жену: «Так уж ты и не поняла...»
Раньше он на свою «Красную звезду» всегда сам подписывался. А нынче вот понадеялся на жену — и на тебе... Ничего толком не может до ума довести! Он прислушался, оглянулся. Ну так и есть! Нет с мужем покалякать — опять куда-то испарилась: наверное, на огород свой... он обиженно хмыкнул, грузно поднялся с дивана, вышел на крылечко. Тучи собираются, никак дождь будет. Вытянул вперёд руку, на ладонь упало несколько капель. Пожалуй, промокнешь... Но в избу за фуражкой лень было возвращаться, и он торопливо зашагал к соседу.
Сосед не выписывал «Красную звезду». Чего, мол, там читать? Ну понятно, в армии не служил... А для Биктура эта газета — напоминание о лучших днях жизни, о том времени, когда в Москве служил. Нет, армию он не забудет. А ежели выпьет чуть-чуть, у него только одна тема для разговора: Москва да служба. Так всегда было, а теперь и подавно: дочь там учится, в этом, как его... во ВГИКе!
— На кого, на кого... На артистку! Соображаешь? И ведь никто её на это не настропалял. Мало того, не спросясь, тайком ускакала, егоза!
Биктур только делает вид, что недоволен поступком Любы. А на самом деле очень горд ею.
Когда Люба впервые приехала на каникулы, Биктур тут же начал расспрашивать: «Была ли в Третьяковке? Нас тоже туда водили. Только вошли, а там на всю стену — портрет голой бабы! Тьфу!»
Люба улыбнулась и промолчала.
Пака пыталась урезонить его: мол, погоди, не приставай, дай дочке отдохнуть с дороги. Но Биктур не унимался: «Ходишь ли на митинги? А на демонстрации? И не ходи — застрелят! Знаю я эту Москву!..»
И так каждый раз, будто бы не о чём больше и поговорить. Впрочем, Люба нечасто навещает родителей. Хорошо хоть, письма посылает. В одном из них она сообщала, что снялась в фильме — «Осенний поцелуй» называется, скоро по телевизору покажут... Биктур чуть не лопнул от гордости: «И не заметишь, как дочь станет знаменитой!»
...Биктур всё-таки умудрился попасть под дождь, промок до нитки. Хорошо, «Комсомольскую правду», одолженную у соседей, догадался спрятать за голенище, сверху штаниной прикрыл. Армейская смекалка! Разве баба до такого додумается! Так — газета почти не пострадала, разве что слегка помялась на сгибах, но это не беда.
«Оказывается, тоже неплохая газета», — отмечает он каждый раз, читая «Комсомолку». Дочитав её до конца, Биктур затачивает карандаш и принимается переписывать телепрограмму. Делает это он аккуратно, сосредоточенно, даже с удовольствием, но всякий раз, когда Пака рядом, сердито повторяет: «Вот — не было печали, так черти накачали... Как будто у меня других делов нет!»
Но в этот раз, записывая название очередного фильма, Биктур вдруг насторожился... «Осенний поцелуй... Осенний поцелуй...» Он схватил газету, поднёс её поближе к лампе... Ну да! Так и есть! Бросившись к тумбочке, лихорадочно стал перебирать письма дочери. Вот оно! Нашёл! Точно — «Осенний...». У Биктура даже пальцы затряслись, лоб вспотел, сердце запрыгало в груди от радости... «Пака! Пака!!» — закричал он, забыв, что жены нет дома. Потом, слегка успокоившись, решил ей покудова ничего не говорить: до фильма ещё два дня прожить надо — измается от ожидания. Решить-то он решил, да сам едва не извёлся. Уже и жена пришла с огорода, а он даже не спросил, как обычно: «И где это ты целый день пропадала?» Уже и полночь подоспела, а он всё бродил по дому и по двору, как неприкаянный, и утром поднялся засветло, раньше Паки, чего прежде за ним не водилось.
Пака заметила это и встревожилась:
— Биктур, не захворал ли ты?
— Не знаю... голова кружится, блевать охота. Устал, наверное.
— А может, опять давление? Давай я за фершалом сбегаю, — предложила Пака, но Биктур не разрешил. Тогда Пака запарила в жестяной кружке сушеницу и заставила его пить горьковатый, отдающий болотом настой.
— Ну, как теперь?
— Легче, — сказал Биктур, помолчал и спросил осторожно: — Пака, а что, если нашу дочку по телевизору покажут?
Не далее как позавчера Пака весь вечер точила лясы с бабкой Марфой, которую все в деревне считают колдуньей и знахаркой, и та вдруг ни с того ни с сего завела разговор о том, что перед кончиной умирающий обязательно вспоминает самых близких и любимых людей.
Пака вспомнила слова бабки Марфы и перепугалась ещё больше. Она отвернулась и зашевелила губами, беззвучно повторяя: «О, Господи! Не забирай моего Биктура! Моего кормильца! Ангел-хранитель, сбереги его от напасти!»
— Ну и чего молчишь? — уже сердито спросил Биктур.
— Ты успокойся, приляг на диван, и всё пройдёт, — незаметно смахивая слезу, сказала Пака. — Выпей отвару, выпей, тебе говорят. Не покажут её, не волнуйся...
— А я говорю — покажут! — выкрикнул Биктур. — Через два дня! Кино будет... ты что, забыла? Ну, то самое, про которое Люба писала...
Пака вздрогнула и забормотала:
— Да мало ли чего не напишешь. Бумага всё стерпит.
Хлопнув дверью, он выскочил на крыльцо, сел на ступеньку, свернул армейскую козью ножку и задымил махоркой. Вернувшись, увидел, что Пака истово молится, стоя на коленях и кланяясь своим деревянным богам.
«Не верит, — усмехнулся Биктур. — Что ей ни скажи — как горох об стенку...» Тогда он показал жене газету с программой, и это, кажется, убедило её. В понедельник, в день показа фильма, Пака принялась тормошить Биктура:
— Больно ветер сильный, не дай Бог, к вечеру провода порвёт и света не будет... Пойду поищу Васю-монтёра, чтобы не дремал...
Биктур на это ничего не ответил, сам пошёл в контору. Переступив порог, кашлянул громче и сказал:
— Что-то сегодня ветер разгулялся, как бы без света не остаться.
— А на что тебе свет летом? Сейчас и днём и ночью всё видно.
— Да так... Сегодня вечером кино будет по телевизору. «Осенний поцелуй» называется. Хотел посмотреть, там у меня дочь играет.
— Как это играет? Во что? В куклы?
— Ни во что... Роль у неё, понял?
От изумления кто-то даже присвистнул.
— Ничего себе! И ты — молчал?
— Надо же! Вроде бы недавно бегала за ягнятами и ревела...
— Надо предупредить электрика, чтобы на стрёме был...
Последние слова были произнесены самим бригадиром, и переживания Биктура слегка приутихли.
— Позвонить можно? — спросил Биктур.
— Конечно, конечно, — сказал бригадир. Обычно строго оберегающий телефонный аппарат от посторонних, даже место за столом уступил отцу-счастливчику: — Давай, не стесняйся.
Сначала Биктур позвонил в соседнюю деревню, где жил его старший брат, попросил передать, что сегодня в восемь ноль-ноль по телевизору покажут замечательный фильм «Осенний поцелуй», в котором играет дочь Биктура — Люба Мамыкина. Затем он позвонил в другую соседнюю деревню — там жила его старшая сестра...
К вечеру уже все в колхозе — от мала до велика — знали, что дочь Мамыкиных сегодня покажут по телевизору. Доярки попросили пастухов пригнать коров пораньше: «А то не успеем посмотреть на Любу...» Заведующий клубом «по просьбам трудящихся» перенёс показ очередной индийской мелодрамы во вторник...
После полудня ветер улёгся, угрюмые дождевые тучи рассеялись, на лавочках появились принаряжённые бабушки и приосанившиеся дедушки при орденах и медалях... Греясь на солнышке, они обсуждали предстоящее событие. Не каждый день увидишь на голубом экране земляка или землячку.
Время тянулось медленно, казалось, вот-вот вовсе остановится. Чтобы хоть как-то скоротать его, Биктур долго точил нож, потом принялся обтёсывать длинный ивовый прут — для удочки. А Пака, после того как прополола брюкву, подоила корову, пригнала овечек и задала корм поросятам, отложила на завтра побелку печи и бездельничала, болтая с бабами на лавочке у калитки знахарки Марфы... Незадолго до начала фильма улицы опустели, ни одной живой души не было видно — хоть шаром покати.
Биктур обычно полулежал на диване, но теперь поставил кресло — поближе к телевизору, Пака придвинула рядом ещё одно — для себя. Вообще-то раньше она почти и не смотрела ничего, разве что «Иронию судьбы» да сериал про Штирлица. Лишь в последнее время приохотилась к мексиканским «мыльным операм», забыв свою же прибаутку: «Сидеть у телевизора — удел лентяев». Иной раз даже корову подоить забывает, смотрит, обливаясь слезами, на чужую красивую и трагическую жизнь.
Биктур, в отличие от неё, любитель многих передач. Конечно, он не всё подряд смотрит, а избирательно: «Полигон», «Час пик», «Тему», «В мире животных», «Стратегию победы», «Америку с Таратутой» — ну, иногда, под настроение, кое-что ещё. Он критикует Паку: «Что ты нашла в этих мексиканцах? Хотя бы “Время” изредка глядела, а то ведь совсем от действительности оторвалась, не знаешь, где что происходит...» Но Пака делает вид, будто и не слышит его советов. «Ну и глупые же эти бабы, — думает Биктур и уточняет: — И не только глупые, но и хитрые...»
Вот сидят они рядышком в креслах и клянут длинную надоевшую рекламу, которая без ножа режет истомившиеся души. Наконец, на экране появляется диктор: «А сейчас приглашаем... В главных ролях: Любовь Мамыкина, Георгий Снегирёв...» Услышав фамилию дочери, Биктур аж засмеялся от радости. Взглянул на Паку, она тоже улыбается. Как только начался фильм, Пака стала причитать: «Господи, Люба! Как похудела! Кости да кожа!.. видать, все деньги на тряпки тратит...»
— Следующую пенсию ей отправим, — сказал Биктур и с гордостью подумал: «А ведь этот фильм сейчас вся страна смотрит! И, наверное, спрашивают: кто у этой красивой артистки отец, кто её мать? Теперь все газеты напишут о Любови Мамыкиной, станут интересоваться, кто такая, откуда родом, кем работают родители, почему решила в артистки пойти?..»
— Однако хорошо играет, егоза! — прерывая его размышления, восхищённо сказала Пака.
— Если бы плохо — главную бы роль не дали, — пояснил Биктур и добавил: — Сиди тихо, не даёшь идею понять...
— Господи, а как смеётся! А как смеётся! — захихикала Пака. — Ой, не могу, до чего смешно!
Пака болтает не переставая.
— Да замолчи ты! — повысил голос Биктур.
Пака закрыла рот ладонью.
Поначалу всё шло нормально. Но вот Биктур занервничал.
— Ты гляди, старуха, что она вытворяет! — Люба в это время взяла сигарету и закурила. Биктур даже с кресла вскочил: — Мне приходилось видеть, как девки курят, но и представить себе не мог, что моя — такая же!
Пака принялась поправлять платок. Если нервничает или сердится, она всегда так делает, сама того не замечая. Биктур, конечно, не слепой. Правда, до сих пор помалкивал, терпел дурацкую привычку жены. Но теперь не смог сдержаться:
— Да прекрати ты дёргаться! Вот сорву и выброшу в печку твой платок. Тоже мне, невеста!
— О, Боже! Теперь уже платок виноват во всём! Не трожь! Это подарок снохи. Тебя я самого за него выброшу!
Биктур обиженно замолк. Пака тоже притихла. На экране творилось невообразимое: Люба разделась догола и легла в постель с мужиком. Сама! И — началось! Всё показали.
— Ну нет! Хватит! — Биктур выключил телевизор. — Вот чему в этом ВГИКе учат! Курить да с мужиками в постели развлекаться! — У него заныли колени, и он яростно принялся растирать суставы, потом вышел в сени и стал обтёсывать ножом удилище, искоса поглядывая через приоткрытую дверь на Паку. Жена закрыла лицо ладонями, плечи у неё затряслись, не поймёшь — то ли плачет, то ли смеётся.
— Проституция... Конституция... Экранизация... Урбанизация... Канализация... Интеллигенция... Революция... — Тут удилище переломилось пополам. Он бросил на пол нож и оставшуюся в руках палку, снова вошёл в дом, взял авторучку, вырвал из тетрадки листок и начал писать: «Люба! Люба! Что ты вытворяешь? Приедешь — в дом не пущу! Бесстыжая! В кино она снимается! Это же курам на смех. И зачем надо было поступать туда? Что тебе в клубе не понравилось? Открыла, закрыла и домой, а денежки идут. Теперь в клубе работает дочь Сёмки. Вышла замуж, недавно свадьбу сыграли. А тебя теперь кто замуж возьмёт? Кому ты теперь будешь нужна, такая-сякая? И в кого ты такая? Ведь сватали — не пошла. Чем тебе Коля оказался нехорош? Сколько можно перебирать? Годы ведь идут. Жалко Колю. Красивый, здоровый. Лучший комбайнёр. Амбар полон зерна. Жених первый сорт, самое то, что надо. Сына Афони почему забраковала? Шустрей его поди поищи: работа в руках горит. Недавно новый дом построил. Из пеноблока. Не дом, а игрушка! Недавно его дом сфотографировали и в “Удмурт дунне” напечатали. Сам, правда, не видал, но люди сказывали. И любит тебя, всё время спрашивает, когда приедешь, уже надоел со своими расспросами. Недавно отдал я ему твой адрес, не знаю, написал или нет, увижу — спрошу. Эх, вот бы мне такого зятя! Бросай учёбу, Люба! Приезжай. Работу найдём. Жена Лексея скоро в декрет уйдёт, а замены нет. Будешь вместо неё на ферме, там теперь нетяжело: всякая механизация, автоматизация и индустриализация... (Он подумал и вычеркнул индустриализацию и автоматизацию...) Приезжай! Опыт у тебя в сельских делах есть. Высылаю сто пятьдесят рублей на дорогу. Извини, больше пока нет, пенсию задерживают. Ну, вот и всё. И ничего не бойся. Мы с матерью прощаем тебя. Твой отец — Мамыкин Виктор Фёдорович».
Биктур перечитал письмо, аккуратно завернул деньги в чёрную копирку, запечатал в конверт. Хотел было немедленно пойти к конторе и бросить письмо в почтовый ящик, но заколебался. «Хоть на улицу не выходи, — с горечью подумал он. — Теперь все пальцем показывать станут...»
Пака в это время, как одержимая, безостановочно вязала что-то, мелькая спицами и причитая:
— И смех и грех... Правду говорят: один ребёнок в семье — не ребёнок...
— Сама избаловала, чему теперь удивляться! — Биктур ушёл в сарай, выбрал новый прут и, строгая его, вздыхал и покачивал головой. «Проституция... Вулканизация... Прихватизация... Колонизация... Имитация... Имитация? — вдруг спросил он сам себя вслух. И заорал на весь сарай: — Имитация! Имитация!» Изломав очередной прут на мелкие кусочки, он вбежал в дом, где сидела за своим вязанием Пака. У неё было такое лицо, что можно было подумать, будто их корова в этом году осталась яловой.
— Ура! Пака! Я всё понял!
— Чего ты понял, сердешный? Ох, горе ты моё! Как теперь людям в глаза смотреть? За что нам такое наказание?
— Да имитация всё это! — махнул рукой Биктур и включил телевизор.
— Выключи! — закричала Пака. — Выключи! Не то сейчас возьму кочергу и расшибу башку твою и телевизор твой! — У Биктура даже рот открылся от изумления. Никогда он не слышал, чтобы его тихая, покорная и безропотная Пака так бешено вопила. — Не хочу смотреть на это безобразие. Вот! Опять целуются...
— Имитация!
— Что это ты по-новому ругаться выдумал? — не смогла удержать слёз Пака. — И что за ими... ими…
— Имитация? — Биктур сел рядом с женой, наморщил лоб, поднял указательный палец и сказал: — По толкованию Ожегова и Шведова, имитация — это когда... — Он почесал затылок и продолжил: — Ну вот, скажем, ты думаешь эти твои бусы из жемчуга? Не-ет... Это всего лишь подделка. Бусы твои покрыты искусственным перламутром... ты-то считаешь их жемчужными. Ну ладно, не переживай, вот получу пенсию, куплю тебе настоящие.
Пака пощупала его лоб холодной ладонью и на всякий случай отодвинулась подальше.
— Ну, пусть имитация. А дальше-то что?
— А то, что наша Люба ничего этого на самом деле не вытворяла! И с мужиком она не взаправду это... ну, сама понимаешь... Она только делала вид, что спит с ним. Это называется имитацией. По сценарию. Это как бы обман зрения. Ты пойми, наша Люба всех обманула, в смысле — зрителей! Да, вот егоза! К тому же — талант! Искусство! Попомни мои слова — наша дочь далеко пойдёт!
Пака согласно закивала. Да и как не поверить мужу, он у неё такой умница, зря трепаться не будет.
...С деревьев падали жёлтые листья, моросил дождь. Осень... Люба стояла на аллее, обнявшись с мужчиной. Вот они в последний раз поцеловались, заиграла красивая музыка, и фильм закончился...
— Помнишь, мы тоже стояли под дождём и не могли нацеловаться вдосталь перед моей отправкой в армию? — Биктур обнял Паку за талию.
— Ой, банный лист! Ты чего? Неужели до сих пор кровь играет? — отодвинулась она.
— Ты ведёшь себя, как при первом свидании...
Пака засмущалась и опустила глаза, как невеста.
Биктур не стал отправлять в Москву своё письмо, разорвал на мелкие кусочки. «Как это я чуть не обмишулился? Ведь это всего лишь навсего кино. Вымысел. Фантазия. Завтра же поеду на молоковозе в райцентр, отправлю деньги телеграфом. Верно Пака заметила: Люба сильно отощала, все рёбра пересчитать можно», — с такими мыслями лёг на диван и уснул.
На следующий день Биктур взял с полки словарь, чтобы проверить свою догадку. Этот словарь он купил в позапрошлом году и натерпелся за это — не приведи Господь! Как только она его не костерила, под конец даже сказала сгоряча: «Ладно, если бы пропил деньги, я бы поняла... А так — зачем он тебе?» Ну нет. Биктур в выпивке знает меру, его в этом не упрекнёшь. На водку он такую громадную сумму ни в жизнь не потратит. А словарь — это вещь!
Он оделся опрятнее и зашагал к конторе, мысленно прокручивая в голове предстоящий разговор. «Посмотрел-таки фильм. Удивительно хорошо сыграла моя Люба. Ах, какую имитацию показала!» Мужики, конечно, заинтересуются: а что, мол, это такое? Вот тут Биктур им откроет их бестолковость и полную безграмотность. Он им скажет: «Эх вы, деревня! Имитация — это такая оченно хитрая штучка. Как бы мираж. Вот, к примеру, вы все видели мою серую шапку. С виду она как бы меховая. А на самом деле — искусственная, из нефти. Имитация! Так и в кино. Обман. Иллюзия жизни...»
* Республиканская газета «Удмуртский мир».
