О Лопсоне Тапхаеве
Непреходящее наше богатство
Начиная с первой своей книги «Цветы в гольцах» (1966) и завершая последней «Новая страница в книге судеб…» (2007) Лопсон Тапхаев сотворил целый мир, где чувства и эмоции рождают поэзию мысли, воспевающую человеческую жизнь со всеми откровениями души. Его творчество — это поэтическое постижение меняющегося мира, осмысление времени и связи времен в священных для бурят образах-символах отца и матери, святого места тоонто, где зарывают послед новорожденного, высоких символах рода, народа, Родины, всего того, что поэт называет «непреходящим богатством». Это богатство, по мнению автора, находится в душе и судьбе каждого и передается от человека к человеку, от поколения к поколению.
Раннее детство поэта совпало с лихолетьем Великой войны. Душу мальчишки, ждущего отца с фронта, натянутую, как звенящая тонкая струна, щемит от недетской печали:
Долго стою на дороге, изнемогаю.
Где же, где мой отец?
Какой же солдат возьмет меня на руки
И скажет: «Я твой отец»?
Как будто шепча: «Не придет»,
Слеза блестит в маминых глазах*.
Воспоминания детских лет, связанные с войной, сложились в лирические и эпические строки, где война, ее грозные события запечатлены поэтом в конкретных образах и поступках людей, в ярких деталях картин быта. Поэт вспоминает о бесконечной работе матери, выбивающейся из сил, чтобы прокормить детей. Он сожалеет, что был слишком мал, чтобы всё понимать:
В годы войны,
Когда нет соли, но вдоволь пороха,
Я не знал,
Что картофельную бурду солила
Упавшая туда
Мамина слеза.
Тяжелый труд в тылу, тоску по родным и близким, воюющим далеко от дома, поэт выразил в образе-символе «соль материнской слезы». Вот перед нами образ мальчика, который, не дождавшись матери с работы, засыпает в остывшем доме и просыпается, когда мать затапливает печку:
Как же долго тебя дома не было,
Я ждал до устали и засыпал.
Когда в доме запахнет дымом,
Я просыпаюсь и вижу тебя.
Поэт запечатлел дорогой его сердцу образ матери, весь день работающей в колхозе, а ночью прядущей веретеном шерсть, чтобы обменять ее на хлеб и накормить детей:
Ночью сквозь сон
Слышу, как непрестанно
Крутится веретено.
Под этот звук я кружусь во сне.
Тебя дожидаясь
С ковригой хлеба,
Рисую покрасневшим от холода
Пальцем на оконном стекле.
Как же вкусен был запах
Мерзлого хлеба!
В стихотворении, посвященном отцу, работавшему после войны мельником, ощущаем сыновнюю гордость, дыхание того трудного времени:
…Как же мне жаль — мой отец, солдат и труженик,
Его и не узнать в белой мучной пыли,
Оглохший от грома жерновов,
Уставший так, как будто и не возвращался с той войны,
С простреленным насквозь плечом
Он поднимал тяжелые мешки.
Мельница в стихах Лопсона Тапхаева из атрибута реального мира преобразуется в вечный символ времени:
…Не трясется только мельница,
а птицы вокруг поют.
Было всё в этой жизни —
мир сотрясали
природные беды,
а война узаконила ограбление.
До самой смерти
буду помнить мельницу.
В конце времен вновь
возрождаемая мельница.
Дитя войны Лопсон Тапхаев, если бы удалось повернуть колесо времени вспять, желал бы «молодость матери старой вернуть, / Чтоб она успела повеселиться», «на крутом перевале взять половину поклажи / Умершего рано отца».
«Повернув колесо времени…»
То явление, когда от человека к человеку, от поколения к поколению передается духовное непреходящее богатство, поэт выразил очень емким, точным образом-символом «алтан үндэhэн» («золотой корень»):
…Тот корень, мой золотой корень, —
Давший мне тело, силы и дух,
Из глубин времен дошедший до нас,
Передаваясь, как кровь, от поколения поколению.
Тот корень — как вечный родник
Народа творения питает:
Океан улигеров, песен народных напев,
Тайны слов для нас сберегает.
Реалистичный образ восьмистенного бурятского дома — эту незабвенную память о деревенском детстве — поэт связывает с символическими образами жизни, судьбы человека. Отталкиваясь от события, факта, поэт делает обобщение, отмечает всеобщность явления, его многозначность и глобальность. Как итог рождается стихотворение «Дом родной» — произведение афористической поэзии:
Единожды человека вносят,
В дом родной, на руках качая,
И единожды отсюда выносят,
В последний его путь провожая.
Двумя рубежами отмечены
Целая жизнь и судьба.
Не только годами, как вехами,
А памятью сердца отмечены.
Во многих своих произведениях поэт размышляет о связи времен, о том, что каждый человек рождается с особой миссией — укреплять эту вечную связь: поэмы «Родословная», «Ёхор», стихотворения «Род продолжаю», «Человек — это мост» и др.
Строки о том, как, повернув колесо времени, поэт отправляется на поиски своих далеких предков, вызывают у читателя картины хрономиражей. Путешествуя во времени, поэт рисует удивительно реалистичные и благородные образы богатырей-предков, которые:
… Жильным чудодейственным камнем
Порванные жилы соединяя,
Жажду утренней росой утоляя,
По звездам свой путь сверяли.
Летящую в них стрелу
Взмахом меча рубили,
На черное зло и вражду
Благопожеланием отвечали.
Сквозь миражи времени поэт видит священные для бурят образы Верховного небожителя Эсэгэ Малаан Тэнгэри, Сына Неба Шаргай Ноён баабая, спустившегося на землю, чтобы защитить наш народ, нашу землю от напастей. Он расположился на горе, ведь гора — это место, где духи земные встречаются с духами неба. Размышляя о судьбах своих предков, поэт делает неожиданный вывод:
На высокой горе, где высыпан
Золотой песок, — ваша ставка.
Мать Земля, Отец Гора для вас
Высокий трон создали.
Предки мои! Веруя, что вы здесь
На совет священный собираетесь,
Искренне молимся, дух возрождаем.
Вы все, конечно, богами не стали.
У каждой горы есть хозяин.
Может быть, это вы?
(«Иногда в поисках предков…»)
Пусть святое останется святым
С незапамятных времен бурятский народ поклонялся Солнцу-матери, Луне-отцу: «Отец наш — месяц молодой, мать — солнце золотое» — поется в старинных сказаниях. Для всех народов земного шара было характерно солнцепоклонничество. Отголоски этого культа прочитываются в максиме французского писателя XVII века Франсуа де Ларошфуко: «На солнце, как и на смерть, нельзя смотреть в упор». У бурят много разных запретов-табу, связанных с солнцем.
В родной Тунке, в лесах Бадара, посетив уникальную солнечную обсерваторию, Лопсон Тапхаев написал стихи «Пятна на солнце». Его поразил молодой ученый, который уверенно, без оглядки вычислял, через сколько лет погаснет наше светило:
Солнце, давшее жизнь Земле,
Кипучее, огненное, необъятное,
Оказывается, как всё, исчезнет во мгле
И уже имеет темные пятна.
Душа поэта в смятении от этого знания. Как вдруг облако закрывает солнце, и поэт благодарит небо за то, что оно не дало ему увидеть эти пятна, не дало пошатнуться вере в древнюю святыню:
Облачное небо, спасибо тебе,
Не увидал я эти пятна!
Как и чем же устранишь
На древней вере пятна?
На этой Земле, у нас в душе
Пусть прекрасное будет прекрасным,
А святое останется святым,
Я верю: солнце вечно, как жизнь.
Бурятский поэт духовно близок к Александру Блоку, у которого учился высокой тонкости ощущений, поиску гармонии, умению не только видеть, но и чувствовать, переживать сердцем:
Познай, где свет, — поймешь, где тьма.
Пускай же всё пройдет неспешно,
Что в мире свято, что в нем грешно,
Сквозь жар души, сквозь хлад ума.
В традиционной бурятской культуре всегда ощущалось, что мир един. У бурят существовала развитая система «Ёhо» — этика соприродной гармонии, система табу, фиксирующая и регулирующая взаимоотношения человека и природы. Например, согласно этой системе табу, человек, срубивший одиноко растущее дерево, рискует всю жизнь пребывать в одиночестве, или, еще хуже, внезапно расстаться с жизнью. У этнографа Г. Р. Галдановой есть статья, где показана прямая связь дерева и души человека**.
У Лопсона Тапхаева вид одинокой сосны, выросшей у самого края скалы, вызвал не только жалость:
Ветру ущелий сопротивляясь,
Бег горной реки обгоняя,
Духом борьбы этот мир наполняя,
Стойко ты держишь удары судьбы***.
Одинокое дерево — традиционный символ неприкаянности и одиночества — благодаря перу поэта становится могучим символом борьбы за жизнь. Не зря он проводит параллель с образом пограничника, первым вступающим в бой с вторгшимся врагом и падающим в сражении:
Всю жизнь над краем пропасти —
Великий подвиг твой.
Таков пограничник, под пули попавший,
Первым принявший бой.
Многие бурятские поэты обращаются к жанрам, берущим начало в эпосе, например, шэбшэлгэ («заговор, заклинание»). Лопсон Тапхаев развил и преобразовал его — получилась лирико-философская миниатюра «Замтан замаараа» («Следуй своим путем»). Произведение начинается с внезапного появления перед героем и его матерью змеи:
…Мама! — чуть не вскрикнул я.
С молитвою мать попросила:
— Следуй же своим следом,
Иди путем своим.
И, как будто поняв, змея
(Ведь и град иногда обходит?)
Растворилась бесшумно в траве,
Уползла от нас восвояси.
Заговор использует и отец героя. В густой тайге отец и сын сталкиваются с медведем. Обомлев от неожиданности, и медведь, и люди смотрят в упор друг на друга. И когда отец говорит тот же заговор, он оказывает на медведя такое же магическое действие. Герой с тех пор бережно обходит любую живность на своем пути, помня этот древний завет наших предков.
Но на земле неспокойно — войны, масштабные экологические и техногенные катастрофы, природные катаклизмы происходят повсеместно, независимо от благих мыслей и дел героя. И все-таки поэт верит в великую силу древнего заговора:
Нет мира на нашей земле —
Напрасные войны, беды, несчастья.
Козлы почему на скалах теснятся?
К гнездам птицы не возвращаются?
Даже врагу я зла не желаю,
Заговор древний я повторяю:
— Следуй своим следом,
Иди путем своим!
В этом стихотворении зашифровано этноэкологическое учение традиционной бурятской культуры, того общества, основой мироотношения которого являлась природа. Человек в такой культуре не приписывал себе уникального и привилегированного места в природной иерархии. Используя символ «шэбшэлгэ», Лопсон Тапхаев напоминает нам о тех непреходящих ценностях национальной культуры, которые учили людей этике соприродной гармонии, закону неразрывного единства человека и природы.
Слеза поэта
Поэзия Лопсона Тапхаева по восточной традиции человечна, внешне спокойна, сдержанна, но в ней угадывается отсвет душевной драмы, трагических потерь. Одно из таких произведений — «Слеза поэта» — датировано 10 марта 2007 года. Его лирический герой — поэт — стоит на берегу созданного человеческими руками моря и мучительно размышляет:
Мучаясь думами, хмурясь, поэт
У берега долго крутого стоит.
Грудь давят нахлынувшие чувства,
Вдруг он сухо начинает рыдать.
О чем он плачет, о какой потере?
Об этом никто и не спросит.
Только под ним рукотворное море
Гоняет волны, как любое море.
О какой же потере плачет поэт? Автор понимает, что благодаря рукотворному морю производится огромное количество электроэнергии, которая освещает и обогревает многие сотни тысяч домов, двигает мощные турбины, но сердцем он не может с этим смириться:
На дне этого моря навеки
Отцы и прадеды остались лежать.
Не улетят, став праматерью-лебедем,
Не ускользнут, как первопредок-налим.
Пусть в окнах домов огни горят,
Пусть моторы громко и мощно гудят —
Предков гробы на берег не вынесет,
На дне морском мне их не встретить…
Летом 1961 года, когда появилось Братское водохранилище, уровень реки Ангары подняли на 100 с лишним метров и почти 100 с лишним прибрежных сел ушло под воду.
Спустя 20 лет после этого события, в 1981 году, нам довелось побывать в селе Хадахан Нукутского района Иркутской области. Нам хотелось посетить тоонто знаменитого рапсода-улигершина Пеохона Петрова. Сопровождавшие нас учителя Хадаханской средней школы рассказали, что его тоонто находилось на острове Ханьял. Когда воды Братского моря затопили остров, жителей перевезли в другое место и назвали новое селение Хадахан.
Еще в 1915 году известный бурятский ученый-этнограф Матвей Хангалов приезжал на остров Ханьял и записывал у Пеохона Петрова шаманские призывания. Писатель Илья Мадасон записал у него эпос «Абай Гэсэр» объемом 12 536 стихотворных строк. В 1960 году ученый-гэсэровед Алексей Уланов перевел эту запись на русский язык и напечатал академическое издание великого эпоса. Мой уважаемый учитель, профессор Иркутского университета Надежда Шаракшинова и Раднай Шерхунаев записали у него 16 улигеров, очень много старинных песен.
Могилы рапсода П. Петрова и ученого М. Хангалова в Бильчире тоже ушли под воду в 1961 году. Ушли под воду такие древние археологические памятники, как Балаганские или Мельхитуйские пещеры. Вспоминая эти трагические события, мы долго стояли на берегу Братского моря, почтив молчанием память великих соплеменников.
Правнучка великого рапсода Альбина Архиповна Петрова руководила в то время Хадаханской средней школой. В школе изучали бурятский язык, и хочется верить, что и ныне здесь звучат родная речь, народные песни и, конечно, строки бессмертного эпоса.
В 2018 году на иркутской земле прошел Всебурятский фестиваль «Алтаргана». Здесь мы познакомились с участницей народного ансамбля «Алтан булаг» («Золотой родник») из Осинского района Иркутской области С. Р. Тармаевой. Софья Романовна, всю жизнь посвятившая медицине, любит бурятские песни, мало того, записывает старые песни у бабушек села Улей и разучивает их.
Под руководством заведующей музеем Цырен-Ханды Батожаповой, моей сокурсницы по университету, участники ансамбля прошлись по селам Осинского района, собирая старинные бурятские песни. Разучив их, они записали диск «101 песня осинских бурят». С. Р. Тармаева научилась играть на хомузе мелодии старинных песен «Песня жаворонка», «Игра бабочки». Она рассказала, что учится играть на хуре:
— Мой дед Ринчин Михайлов очень любил петь. Он играл на морин хуре и пел сочиненные им на ходу песни. Когда исполнял улигеры «Абай Гэсэр», «Шоно Баатар», он играл голосом: то тянул высоко, то рычал, как дикий зверь. Мой дед, проживший 98 лет, был очень одаренным человеком.
Предки С. Р. Тармаевой жили в селе Бильчир. Здесь была их родовая усадьба, большие покосы. Когда в 1961 году пришла ангарская вода, исконные земли множества бурятских родов ушли под Братское море.
— Несколько лет назад к нам приезжали артисты Театра бурятской драмы из Улан-Удэ, записали в моем исполнении старую застольную песню «Олеэ нааш». Эта моя песня зазвучала в спектакле театра «Полет. Бильчирская история». Театр пригласил меня на премьеру. Пьеса очень правдиво изображает смятение души, горечь людей от осознания того, что навеки теряют родные тоонто, священные места поклонения и могилы предков. Весь спектакль я не могла сдержать слез. Сердечно благодарю режиссеров, артистов театра за их талант, желаю новых успехов и благодарных зрителей!
После этого разговора с непосредственным свидетелем тех событий 60-летней давности стало понятно, о какой невосполнимой потере горевал поэт в стихотворении Л. Тапхаева.
Долгие годы возглавляя Тункинское литературное объединение имени Мунко Саридака, Лопсон Тапхаев был настоящим наставником начинающих писателей и поэтов. Лауреат премии комсомола Бурятии, премии Союза писателей России, кавалер ордена Дружбы, заслуженный работник культуры Бурятии и России, победитель Всемонгольского конкурса поэтов (2006), народный поэт Бурятии Лопсон Дунзынович Тапхаев был очень мягким и деликатным человеком. Произведения поэта известны во многих странах, звучат на английском, французском, болгарском, латышском, украинском, калмыцком, монгольском, алтайском и тувинском языках. Известные русские поэты Владимир Бояринов, Юрий Кузнецов были переводчиками его книг, которые изданы в Москве большими тиражами. Монгольские поэты Цэвээн и Явуухулан перевели его стихи на монгольский, помогли издать их в Улаанбаатаре.
Многие его стихи благодаря известным композиторам А. Андрееву, Ю. Ирдынееву, С. Манжигееву, Л. Санжиевой обрели песенные крылья, несколько поколений поют их и будут петь. А песня о Тунке (музыка А. Андреева) стала гимном его родного горного края. Как сказала председатель Союза композиторов Бурятии Лариса Санжиева, еще многие стихи Лопсона Тапхаева ждут песенного воплощения, а все его песни следует записать на диск и опубликовать их с нотами.
Читатели ценили и любили теплоту и человечность его музы, высокую нравственность, чистоту и благородство его лирического героя. Художественное постижение жизни, возвращение поэта к истокам и истории на основе поисков традиций и непреходящих ценностей, созданных народом, останутся жить в нравственном и эстетическом сознании общества, будут волновать умы и сердца новых поколений.
* Здесь и далее стихи в переводе автора статьи.
** Галданова Г. Р. Ритуал шаманского посвящения и культ дерева в бурятском шаманизме // Центральноазиатский шаманизм: философские, исторические, религиозные, экологические аспекты. 1996. С. 102—104.
*** Тапхаев Л. Д. Алтан үндэhэн. 1981. С. 57.
