Тысячи
литературных
произведений на69языках
народов РФ

Быль, похожая на сказку

Автор:
Эльвира Галкина
Перевод:
Эльвира Галкина

Лйймушш, гу моāйнас

 

Улльян āка ōнӭ кугкесь сāҏфан я чуввесь рыбпехь вуэйв альн. Адтҍ вāнас вуайй уййнэ агкатҍ мугка сāмь оāсскэгуэйм. Ӣжесь пāррнэтҍ сōнн ноāйхтэ, āххквэдэтҍ роāммшэдэ, сыйе моāййнсэтҍ моāйнэсьт, лāвлэтҍ лāвлэ. Удць пāррнэ шӯшшэв, ноа сōнн сӣнэтҍ эйй оāфк, сāррн сӣнэгуэйм гу шӯрр ōллмэгуэйм. Āкэнч лйй удлэсь я сӯрвэсь. Сōнн кххьпсэнне воāнцэч, кӣчах сōн л я юртах: манҍтэм лӣ вл нӯрр. лл нӯраш-налла, эйй уййта ыгесьт ыгка ӣжесь ллмужэсьт. Сōнн лйй шувв менҍт. Кӣдэсьт сост пугк пэжэ: воāцэтҍ кōдӭ, лльк вāннцнӭтҍ куарр. Кӣркэхьт коāммэтҍ куаррэ, лāммпас прр, уллэтҍ коаҏҏьтэй, пссэль я оāлкахт сӯнэтҍ поаннэ. Сōнн поанн пэре чпельт, гу рāзь āка. Сӯнн выййт мугка сӈькэсь я вуййкэсь, выппшъювв.

Лоāтткнэнҍ āххкэв оаллкэнҍ сӣррэ, пҏҏьтэ пӯдтӭнҍ шӯшшлэ, ллькэнҍ оāххксэсь рōднэ, пыйенҍ ватанҍ сгьхэ уллэтҍ я вӯррьтэв куэссь оāххкэсь уйнаст. Сӯнн кышшкай, āка эйй вуэй нимэнн оāнтшэ — мӣ шэнтэ?

Лоая шӣгтэнне пōннэнҍ, чальм нюэзельт ллькэнҍ уййнэ.

Āйнханна сōнн оāнтэшьт: пāррнэ сōн луннҍ чōнънэв, кāсвхуввэв, муэййнлушшэв я вӯррьтэв, куэссь оāххкэсь уйнаст шӯшшъе лыххкмуж я куэссь сōнн аллк оāффкэ сӣнэтҍ. Āка коаххчель парнатҍ каннягуэйм туэль туэгка.

Сыйй пӯдтӭнҍ оāххксэсь. Сōнн эфт пāрнэнче энҍтэ улэтҍ коаҏҏьтъе, нымьп парнъне поаннэ ышштэдҍ. Ныдтҍ тōӆӆкэш лйй āка, шннтъя крр таввял ммьненҍ, шӯрр чāрр вӣгквудэнҍ, ннҍ моāйтэнҍ соннӭ пōдтэль рркъя вӆӆтэдтэм ллмуж пугк мӣлл чпесь тōӆӆк. Ноа, куэтткаш нызнэсьт вуэйе лйй уййнэ, кōххт чуаццка чальм пай тоāйва кӣххченҍ курасвудтӭ.
Пые сōнн кӣд нӣрре я кххч эфт плла, эйй уйн никенн к воāнцач тоагэ-тӣге. Пые сōнн туэль л саммар, ыштэ сунтэх луз, аввта вāллтэдэ ӣжесь лыгкэтҍ я кӣзе кугкесь я тоасськъесь сумь, го кӯттҍк нюччк я чуэвв.

Сōнн луввтэй кōххт лōссэ ӣлленҍ, пӯдзэтҍ пынненҍ, āв мрэсьт кӯль нӯтҍнэнҍ я пāррнэтҍ пайнэнҍ. Сōн чōннтэсьт рыйххфлэнҍ вуаххкмуж я лыйхпсуввмуж, гу коāввкмуж рркъя чāрр пāлесьт: вуайй куӆсэ кāйе я тōххтэ ргкмужэтҍ, вуая чуҏэдэмужэтҍ, таввял пӣӈк нюрк я пōрк вуэгкмуж. Āххкэв куллтэлленҍ кōххт оāххкэсь луввтэй гу лӯйхкэч, ев кӣҏҏьшэнҍ тосськъесь сумь, сськэнҍ сōн юррткэтҍ я кдженҍ:

— Мйт тōнн луввтъях гу лӯйхках? Вай ама ллмужэсьт тост лйй мугка лōссэ? Вай ама ныдтҍ чуэввяй пай лйй?
Āка выльшэхьт сыйе, пые поāгэ поаннэгк я ноāлльтэ, вӯййкэй рыбпехь, чай вāлэ я юрьтэшкудӭ.
Пāррнэ юдӭсьт чай югкэв, лйп нлькэсь сӯгкесь моāйтэнҍ пōррэв я соāрнчев: мм, манҍтэ нлькэсь лӣ.
Āка пушьтэ лййп чалматҍ туэлесьт кӣдт коāллдэгэнҍ, пые нллма я оāлкэхьт моāйнсэ.
— ллмушш ввтэль югке-налшэм лйй: пӯррьвудт я пӣдтҍ луннҍ ёдтӭнҍ, роāмм я лыххк, шоабшэмушш я роāттҍкэмушш, ноāйххтлэдтмушш я соаррьм эфтэсьт мннӭнҍ.

Сōн чуаццка кӣчант ллэй, чӯссэм чоāххьпэсь чальмкагкрэнҍ āввьдэнҍ ōдт чӣӈӈлэз ввтэль ллмужэсьт, гудэль вэҏс вӯйнас суаӈӈэль пуэресь нызан ӣӈӈькэ.
— Эмм мушьт, ннэ мыннӭ ыгке лйй, вай тӣвтэ кыджемплоагкь. Ныдтҍ, ёдӭ 1919 ыгкь. Мыйй шоабшэмь сӣррэ югке-налшэм сӣрэтҍ, пэре шоабшэмь «кāххцкāххц» я вл «нӯренҍ» сӣррэ. Руэняс лйй: пляссъях я сӣрах, пāррнэгуэйм томтсувах.
Улльян ныйпэнҍ тāгкэль ксс цуккар куськ мӣлльтэ, мурьтэ эфт куськ, нāпь луннҍ пые. Вāлэ юэдта пӯлле чай, тӯлльемэнҍ дҍ цпэгуэйм, поазэ я юлесьт.
— Ōллмэ соāррнэнҍ ннсан: Манҍтэ мōджесь нӣййт шаннт, кульм лв чоāххпэ, чальм лв шӯрр, пкксэм лв рӯппсэ, вӯпт лв чоāххпэ гу таррьв. 
Āххкэв тыгквэнӭнҍ ллькэнҍ кӣххче сōн тӯрръя кāссва я тоāххтэнҍ уййнэ ввтла мōджьвуд, кōнн баяс сāрнэ оāххкэсь. Нызан эйй уййнма пāррнэе тыгквэннҍ кӣххчмужэтҍ. Сōнн гу уйтэ кугкас ввтла нӯрр ллмушша, чофта кллм таввял мрре, Кӣллт сӯллъе.

Ӣлленҍ сыйй Кннҍц вьр рынтэсьт, ксся эфтэсьт пӯдзэ чӣгкрэгуэйм вӆӆтэдтӭнҍ Кӣллт сӯллъе.

Сӯллэ тӣдҍнаххьтэмь шннтмушш, сōн пйххтвудт я сōн āррьвъвудт тула кодчнэнҍ ннэ тд тӣдтҍедтӭ сӯллъе я вӯлкхэлленҍ тд тӣдтҍе юрртэтҍ рркъя сāмь моāййнсэтҍ.
Мушштэй сōнн моāйнсэмуж пассь ōллмэ Трифон баяс, к āвведҍ Печенга Трифон монастырь. Соāррнэнҍ, Трифон рыстэ ннэ сāмь ōллмэтҍ. Поāсслувэ нуэййт сāмь ōллмэе л я снтэ рысстэй ōллмэ л. Копче сōнн пугк ӣжесь вӣгэтҍ, вӣгктувэнҍт, пые вуэпьсэ ӣжесь ōллмэтҍ я пуэдтӭй ōллмэтҍ, юрьтэшкудӭ āнҍсэ сӣнэтҍ мрршыллэ. Нуэййт мурьтэ шӯрр кдҍк ммьнесьт, кӣзе кдҍк куськ мр мӣлльтэ, кāххьтэм гуэйкэ чонт Куэлнэгк пкксмэ. Уйнсэнҍ ōллмэ кддҍк мāннтэр мāнн я кдҍк альн нуэййт оарр, кугкхэлэшкудтӭнҍ: «ммьне мāнн!». Ныдтҍ шӯрр ммьне кусськ скэ я кугкьхэллэй кддҍклуввенҍ. Сāррнэв тэнн пāлесьт я тāрьм кусстай чāзесьт кддҍк — Кӣллт суэл, гу мр пынней сōн оарр Куэлнэгк вӯнн нльм луннҍ, рāтткма Куэлнэгк рынтэсьт кннҍцэсь чӯлльмэнҍ, кōнн кōххчень Кӣллт чӯлльм.
Коāшштэдэ — ныдтҍ лӣ алльт ммьне! Ноа мāннтрэсьт мнант чāрр, ёадт чāрр гудэль кжьханна, элля кӯсстъе рвьн, эйй тӣдҍ сōн баяс вӣресь чалльм.
Чāрр пāйххк коаххч ӣджясь воāррла, пллълаххт ӣжесь куххклэжэнҍ. ммьне лӣ агкьяй, тэннгуэйкэ го ōллмэ ллмушш лӣ оанӭхь, гудэль таввял кссь. Коāшштэдэ лышшэ ыдӭ пййв я чāрр вāллтъювв взэсьт, тэсьт пӣӈӈкэв таввял пӣӈк я роāзетҍ вл куххьк лӣ ыдтӭм райя ллманнта. Вāррлэнч юррт: лйй кссь эллий?

Пукэнҍ тэнн ллмантэсьт лв ӣжесь роāткнэг, ныдтҍ я сӯллэсьт лӣ ӣжесь ллмушш вуазант. Пāке альн я чāрэсьт вуайй лōгкэ ллмуж цххксэтҍ: пāке ранҍт, кāххта сффьтрегуэйм я сӯйнэгуэйм, кугкесь пццк рынт, пыӆӆькэй пйв альн, рӯххкэв ӣджьсэсь пйхт.
Каньон поанҍ мӣлльтэ коаллк вуэйй, кӯ ннтал нāдӭй ллъем баяс. Пāкь поāдан колкнэв урьт ранҍтэ мӣлльтэ, воāллтлэв вӣгэтҍ ммьне лясьт, я кӯннҍтэв тдт вӣг чāр мӣлльтэ, гудэль врр мāнн коаннҍтсунэ мӣлльтэ. Кӣдҍкэ поан лв чӯлл пāххьк луэмь гудэль ёгк кддҍкэй сāмь нуэйтэ соāнӭнҍ. Маӆӆьк вāррь рыссегуйэм коāцкант вӯптэтҍ гудэль тāххт сскэ воāррла я пāльяс чāрр чаццкма шӯрр кӣдҍкэгуэйм тыгквужант я вуэдӓхт чуэввъесь пӣӈк нюрркмужэнҍ.
— Лӣйе мунн ххт нӣййт пӣррсэсьт. Чофта шоабшэнҍ мун рōдҍхэль. Аджя мххьцэдҍ, нна мрэсьт лйй. Мунн ннсан вкьхэ сайт я троāсська мрэсьт шылле, кӯль чāлле, пōррмуж кыппьтэ. Югке-налшэм лйй: мххьцла вӯе тāлл кышшкэ, мрр вӯе шыллэй нэмпэгуэйм моāййкъе, āйнханна шӯрр пӣӈӈк вӯе выгкэ вннас āв мрре,— цӣӆькэ Улльян ӣннӭ, я сōн кӣд, гудэль чуэвэшкудтӭнҍ лыххкмуж баяс, кōххт рркъя сōнн соāймэтҍ руввьтэй я нӯтҍ чихтэ я тāрьм сōнн кӣдэгуэйм поанн сӯнэтҍ ноāлльтэ л.

Ӣнца лйй лхэсс, алльм мугка пэвлхувэ, мрэсть лйй юэв. Соāййв пӣӈӈк кххьпсэнне кӯскэнҍт чāзь ля.

Пйвв чуввдэнне поāшьтэ чальмэтҍ, пукэтҍ вссьлужэ ӣжесь лāльлэсь чуввнюлагуэйм. Парна вӣдженҍ мр рынт мӣлльтэ, чеццклэмэнҍ кядкатҍ чāдза. Пуаррса парна вкьхэнҍ кōппче вннсэтҍ шыллем гуэйкэ. Шыллма кӯль ёдӭ кōшшктэм гуэйкэ пйвэсьт, коазсэлленҍ поалхэ я ōлкэ л, шӣгктэнне пыйнэнҍ кӣдҍкэ л. Мудта ōллмэ вкьхэнҍ чисстэ соāймэтҍ нивьлэсьт, пссэ сӯльха чāзэсьт, чиннэ соāймэтҍ мрре лӯшшьтэм гуэйкэ.

Ёдӭ вэнс лӯшьтче ёаррас мрре, кссем гуэйкэ кӯййп пāлесьт куаллай ёаррас. Улльян кӯдтсэлэ ōххтэ, чӯмсэ я чāлле кӯль, вӯййвас вуанченҍт пыдтӭм гуэйкэ, мудта чӯлетҍ чеццкэль чāбрэтҍ. Чāбар, поāйя лле ōллмэ луннҍ, ёāфэнҍ кыртченҍ чāзь л, чофта рӣгкэнҍ, гудэль плленҍ, к-лннч сӣнэтҍ аввт я вāллт сӣнэнҍ нлькэсь куськ.
ххьтэшьт нӣййт куӆст пāррьшя вссьлэсь ргкмужэтҍ, оāнтэшьт — быдт вӯррьтэ вāрнетҍ. Сōнн лӣхтэ олкэс я уйнэсьт вӣллькэсь кāрепь. Тоāййв мугка кāрепь рай мнънэнҍ, ама тāрьм чӯлл рынт ёдӭ я скэ, кāрепь гоарренҍ удць вэнс ёдӭ. ннэ мӣгкъедтӭ пōдтлэв тӣге югке-налшэм лэнӭнҍ. Тāрьм ōдт ōллмэ пуэдтӭв. Сōст куэткэнч нюччкгудӭ, гудэль куллэй — тāрьм лннч пэре шӯрр вуэсстлэмушш. Улльян, кӣсслувэ поāххк рыбпьхенҍ, мнэ рыннта уйнсэ: к пашшегке пӯдӭ сӣн сӯллъе.
— Ангельска ōллмэ, — сафькэсьт пāррьшенч, чисстма нюнҍ сӯенҍ. —Уйнах, вӯйвэ альн мугка кабперь лв?

Ныдтҍ сыйй ōнънэв,— аввта цӣӆькэ сōнн, тыгквэнӭнҍ кӣххчмэнҍ вāрнетҍ.

— Тэста Кӣллт вӯнэсьт ё выййтэнҍ рыннта мугка ōллмэ, — сафькэсьт ххт пуэресь сāммьля. — Мунн эмм мушьт, айя моāйнэсьт, тэста лйй пэре шӯрр туарр. К лӯдэнҍ поāчкэ поāкетҍ, к ёāме тэста. Лӯд нюррькэнҍ, элэлэ вӯйенҍ вуэйв пайнэ.

Рынтэсьт копчнэдэ ннэ вӣресь ōллмэдтӭ. Удць парна сӣнэ л цпэгуэйм вуэзхэллэв. Нӣйт сӣййнэв, нёāльмэтҍ рыбпьхегуэйм кāххьтэв. 
— Сыйй мӣнэ л гудэль тыгквэнҍ л кӣххчев, мыйй сӣнэ л нышше, — цӣӆькэ Улльян. — Вӣресь ōллмэ югке-налшэм лоāйхэтҍ ллькэнҍ лāйххэ, мӣн сāмь сӣнэтҍ коашшьк кӯленҍ кӯссьхэнҍ. Ныдтҍ ё ёдӭ мӣгкмушш.

Мыйй ноāвьтэтҍ я тӯльетҍ мӣгэмь, сыйй мыйе тāвьрэтҍ я пыссяр ннҍтэнҍ. 

Улльян уйнэсьт эфт олма, самэ шурьмусс пукэ кэскэсьт, роаӈькэнҍ аля, мōджесь, мудтмэ л ргэнҍт я поāкэнҍт сыйе. Тэдт оалм олма лйй кāрепь капитан.

Сōнн нышше уйнэсьт нӣйтэтҍ, чуэннчмэнҍ лоāххпэ пльт, сӣн гоаррэ пай кӣче. Пассьтлэнне сōнн кӣче Улльян л. Тэсьт капитан мнн-не кже сāмь ōллмэнҍ, нӣйтэ л вӯзехьт. Сāмь ōллмэ ев оāнтша, вӯлькэгуэйм тӯрръяссьтэв, кӣдэгуэйм маххъев нӣйтэтҍ: пуэдтӭ алльтла. Нӣйт ллтнэнҍ сыйе, капитан пые кӣдт коāллдэг кабпьре, тӣшшъенне маххэй вӯйвэнҍ я мннлннч цӣӆькэ. Пугк ōллмэ тыгквушшенҍ, вӯйвэнҍ выгклэнҍ, ōдзэнҍ к мнн оāнтэшьт, к тунн гоарь нххчемь тдт. Таррь я рӯц кӣлэтҍ ннэ оāнтшэнҍ, тэннгуэйкэ го тоāййв мӣгкӭнҍ сӣнэгуэйм, ноа ангельска кӣл нике эйй тдта.

— Роберт Пистоль, — цӣӆькэ сōнн я воāльтэ Улльян кӣд.

Улльян оāнтэшьт: соннӭ нышше быдт нммъюввэ. Сōнн ӣнха цӣӆькэ ӣжесь нм, плэ, эйй тӣдҍ мнн лыххкэ, кōз кӣххче, пэре кāйнэ. Мудта нӣйт нёāльмэтҍ āввьдэнҍ, тыгквэнӭнҍ кӣххченҍ, мӣ лннч маӈӈа. 

Мугка мōдже лйй капитан, ёāкьсэ фуражка, вӣллькэсь вӯпт нэмпэнҍ кххченҍ вуэць л, чальм лӣйенҍ алехь гу мрр. Улльян кххч сōн л, эйй вуэй чильмэтҍ вӆӆьтэ. Кӯттҍк ныдтҍ нлькэсь вуаххк, коāшштадт тэль сōнн — вуэссь пӯдӭ, кōнн баяс нӣйт сафьксэнҍ. Тэдт лӣ шоабшэмушш! Нӯрр олма ӣжесь кӣдэтҍ ранҍт альн рыстэ, маӈӈа кӣд нӣййтэ ксс гу сāррн: «Вāльт мун кӯтҍк!».

Улльян пӯдӭ мӣлле, тāтсувэ поāччкэ, ноа пāррьн пэре чофта тӯллей сōн, гудэль оāнтэшьт вай кыррьтал соāгкма цызга. Коадче Роберт ӣжесь вкьхэетҍ, воāльтэ сӣнэнҍ цӯтҍкэтҍ, коазэсьт нӣййтэ чāпэх л, кӣдэ л цоāге кугкесь сӈькэсь цххпвоацэтҍ. Нӣйтэсьт кӯттҍк вл чӯтӓ тāгкудӭ, куллэй эйй лоāччклуж я рӯпсэнҍт.

Эйй тдтма кōз чильмэтҍ тгклэ сгкнэмужэсьт я огкнэсьт, кōз вӣдже, кōнн гоаррэ. Ōллмэ пырр сӣнэ копчнэдтӭнҍ, тāххтэв тӣдтӭ, мнн тāххт цӆӆькэ олма Шӯрр ланӭсьт, сафьксэв, ӣжесь-налла вӣресь соāнӭтҍ лōгкэв.

ххт олма сāррн:

— Мӣлльтсэсь тāххт уййтътэ, кӯйе вāлльтэ. — Эйй, — выгкал вӯйвэнҍ я цӆӆк мудта ōллмэнч, — вāллт мӣлльтэ ӣжесь лушшъенҍ.
— Лннч мнн баяс рōдҍхэлетҍ моāйнсэ, — юрьтэшкудӭ Улльян.

ннҍ я аджь тэнн āййка кӯль вуаннчев соāймэсьт, руэньсэв поāххк пӣӈӈькэ я шӯрр шыллъе. Ев тӣдҍ мӣ адтҍ сӯллъесьт шаннт.

Нӣййт цӯтҍкэтҍ я цххпвоацэтҍ ёāкьсэ, моāст пāррьнэ аннт. Сōнн моāст эйй вāльт. Кӣдэгуэйм вӯзяхт: манҍтэ нӣййт лӣ мōдже. «Ебпе тоннӭ вӯннтас рынт альн мннэ я ебпе тоннӭ тӯлье альн тōппцэ»,— ныдтҍ оāнташт нӣййт сōн соāгэтҍ. Пāррьн вӯзяхт лькэ л, пāххк сōнэсьт коāммэтҍ ккьсэ я аннт нӣййтэ ллькваннцнӭтҍ кāнтэ альн, нуэрагуэйм.

Сōн мррлушшэй пыххьтэв кугкесь вӣллькэсь тāвяр (сōнэнҍ вл пōррьйсэтҍ кӯрнэв), лькэ вуэлла пыйев. Роберт аввта вӯзяхт: кьс коāммэтҍ. «Тоннӭ быдт вāннҍцэ вӣллькэсь шэльтэ мӣлльтэ, ебпе тоннӭ удць пэҏтэнҍ лле, ноа лл шӯрр пэҏтэсьт», — аввта āррьвад Улльян мнн баяс сāррн вӣресь олма.

Чуэвэшкудӭ нӣйт кӯтҍкэсьт, мушштэй сōнн кōххт пуэресь ōллмэ моāйнсэнҍ: выгнэнҍ вāптэгк мӣгкэй сāмь нӣйтэтҍ куххклэж лэнӭтҍ, ноа нӣйт тамьпэ удлэнне ёāмнэнҍ, чуэввмужэсьт мӣлса рынт баяс, ев вуайя лле чāрха. Сӯрркэнҍ Улльян: вай нышше мугка вуазант сōн вуэррт? Рōдтӭй ӣжесь кӣд пāрьн коāлдэгэсьт, ōййкэй ōллмэтҍ я мӣ лйй вӣгкэ вӣджель чӣррэ, нāдҍедэ луэммэ тōӆкхэмь, ӣӈк пуэллъей соāгэнҍ я уййтэ мугка мōджесь, кӯтҍк пуэллъей чильмэнҍ. Удлэнне вӣдженҍ нӣйт льк, пӯрь выгкэй Мндаш-Пуаз зāввьдужэххч соннӭ. Нӣййтнэ коāшштэдэ: сōнн кыррт ммьне альн, элля куллъе сōн вӯйнас, элля куллъе коашшьк рыссе лькэ вӯлленҍ. Лышшэ: «тāгк, тāгк, тāгк».
«Мӣ тэдт лӣ? Мӣн Мāдар Мндаш пырре кэнцэ тōппцмушш?» — юррьтэль нӣййт. Ноа тэсьт шэ оāнтэшьт — ныдтҍ тāгк ӣжесь кӯттҍк. Сōнн коаммэль вӯгкесь сффьтэрь л, пэре лоāтткэнҍ, вӯйнэсьт, кӣче,
кōххт пэвл вӯйев, шӣдтӭдтэв альм мӣлльтэ, быдтэ сӯнӓе мӣлльтэ кссма лв, копчнэдтӭнҍ эфт шӯрр вуэххьтэнҍ. «Ныдтҍ лннч, ррк вуайхувв,— мӣӆькэ юрт, —я выйял ӣжесь пāйххка мун мӣлса». Сōнн чуэвэшкудӭ, чильмэнҍ кōллкъенҍ кннял. Пӣӈӈк вл лāльнэлле сӣрэ вӯфтэнҍ, гудэль āййвсаххт: «Ель лӯйхк, пугк лннч шӣг, пугк шххт».

Алльм коāтӭ вӯлльгэсь тммесь вӯхьтэгуэйм, мннӭнҍ удць аббьрчальм. Пӣӈӈк вӯгэнҍт, маӈӈа нюрркэй я мушштэхьт эфт рркъя лувьт Мōджесь Кāтрин баяс, кōнн ннҍтэнҍ кӯйе вӣресь ōллмне.

Луввьт лӣ тэнн баяс, кōххт ōллтланнт вэнс, Кāтрин тоськэнҍ кххч коāллэш рынт гоаррэ, эйй кӣҏш кӯттҍк роāтткъемуж, чуэнчэль кāрепь рввна, āвведҍ кӣдэтҍ гу лоаннҍт я кыррьтал алехь мрре.

— Мōджесь Кāтрин пāкэ цōввнэ, — лāвлэшкудӭ нӣййт. «Эйй, эмм вуэй мунн лле вāллтъесь чāрха, нҍха я ажьха»,— юррьтэль Улльян.

Āка ӣнхувэ, вӯйнэсьт, воāльтэ пссь кōрба, цпэнҍ вуанчэ сада тāбэх, эпьсэ я кашшэнҍ. Āххкэв удлэнне лыгкнэнҍ, ев вуэй кӣҏҏшэ, куэсь оāххкэсь аллк ттҍкэ моāййнас.
Шāӈьк ōрренҍ пцэсьт я чофта ппьсэнҍ. Āка воāльтэ вэдтнез, āвведҍ пц я вуанчэ лāтҍк. Пāррнэ гудэль ев кул шӣг лг, ныдтҍ сыйе лйй тыгквэнне тӣдҍсэ моāййнас кжь. Āка эйй кыҏҏтма, лыгкэ манҍтэ-лннч пэҏт лыгкэтҍ, маӈӈа сōнн лӣхтэ олкэс, пāррнэ мннӭнҍ сōн мӣлльтэ.

— На, мӣ тамьпэ лйй? — кӣҏшлаххта кже Нӣна.

— Зоāбэль, оāххка, ель кзь, — пāкэ Нāдӓ, — мйн пугк кӣрркэнҍ?
Улльян гудэль сӣйнсэлэ сӣнэ л, пай кӣзе āйк. Сōнн муэйнэсьт, ыштэ сунтэх луз я элькэ моāйнсэ.

— Пӯдтӭнҍ рōдҍхэль шыллэм саесьт,— сāрнэшкудӭ āка, — тдҍсэлленҍ мӣ тэста лйй. Ōллмэ соāррнэнҍ: Роберт аввта пōдтал, мун тāххт мӣлльтэ вāлльтэ. рркъя пāлесьт ныдтҍ лйй: кōххт рōдҍхэль пыйев, ныдтҍ я лннч. ннҍ я аджь чофта сӯрркнэнҍ, кӯдтъев нӣйтха. Куэссь уйнсэв — ёадт мрэсьт шӯрр вӣллькэсь кāрепь, рӯххкэв нӣйтэсь мӯрэ ксськэ. Аввта пӯдӭ капитан, ōзэ мун. Рōдҍхэль цӣӆӆькэнҍ: «Сōнн кугкас уйтэ лле» я кӣдэгуэйм мудта плла чӣррэ вӯзьхэнҍ.

— Ноа тōнн мнн? — эфтэнҍ ӣнэнҍ рӣгкэнҍ пāррнэ.

— Мунн ōррэ мӯрэ кэскэсьт ӣнха я кннҍлэтҍ чиссьтэ. Кугкь луйххкэ мунн, шоабшэ тэнн пāрьн, ноа мӣлса ммьне эйй луэшшта.

Улльян чистэ кннял кāсвэсьт я āйнханна сӣйнэшкудӭ. Пāррнэ тыгквушшенҍ: мӣ сōнэнҍ шэнтэ? Еськ лӯйхкэ, тэльгэсь сӣйнант.

— Капитан мыннӭ ллькваннцнӭтҍ ннтэль! Кōххт мунн воāнцче сӣнэгуэйм чāр мӣлльтэ, кāнт аллкченҍ повьнэнҍ пашшнэ я эмм лӣйе никоххт вāннҍцэ. Тӣшш пуадт!
Пāррнэ кугкь мушштлэнҍ āка моāййнас нӯрр пāль баяс, шоāлшэннҍтэнҍ, го сōнн ныдтҍ лыгкэ, эйй уййтма капитан мӣлльтэ. «Пэря лӣххч, сōнн уйтаххч лле мудта сайя, мыйй адтҍ лчемь Англиясьт, лӣнче мӣнэнҍ пӣррас нмм «Пистоль», Вовка лӣнче Роберт, Нāдӭшьк — Эмилия, Зоя — Оливия, Вӯльсэ кōххченҍ пэ Томас». Ныдтҍ сӣнэнҍ лйй вссьлэсь ӣжесь юррткэнҍ, э тэль āйнханна ӣнхуввенҍ. Вай оāххкэсь вызэхьт сӣнэтҍ, пай клсэлэ, суанэхьт сӣнэтҍ я роадэ сӣнэтҍ шальемужэнҍ? Пыйенҍ пāррнэ кӣххче мӣ оарр сōн пйххт мӯрр сунтхэсьт.

Сыйй āввьдэнҍ ышшьтэ, касьт āка тӯллей оāскэтҍ я ллькэнҍ поаӆӆтэ ышшьтэсьт. Куэссь āввьдэнҍ сунтэх, сōнэсьт нюэссь лгк ёдӭ, гу āййк скэ. Я мӣ тамьпэ эллий — рыбпехь, фартэк, тāвяр, кōрба я вӯсс, касьт лйй тāбэх. Пāррьшя тоāххтэнҍ вāлльтэ сада тāбэх аппьслэ, лышшэ вуэррьпэнҍ цоāввьнэнҍ балъедтэ. Маӈӈа коāввьнэнҍ кӣссма тāвьрэ чӯлм. Тэсьт сыйй уйнсэнҍ чоāххьпэсь рркъя ллькваннцнӭтҍ кāнтэ альн, кōррма лӣйенҍ чоāххьпэсь нӯрагуэйм.

Быль, похожая на сказку

 

Бабушка Ульяна носила длинный поморский сарафан и яркий платок на голове, сейчас редко можно увидеть саамских бабушек в таких нарядах. Так вот, детей она поженила, внучатам радовалась, сказки им рассказывала, песни пела, на каждую шалость ребенка прибаутка находилась. Шустрой была старушка, подвижной. И, глядя на её манеры, походку, можно было видеть, как теплится в ней молодость, не стёрлась с годами суетной жизни. Она была хорошей хозяйкой. Любое дело в руках ладилось: свяжет рукавицы, за каньги возьмётся.

Закончит пошив обуви, овцу острижёт, шерсть вычешет, вымоет, прясть начнёт. Прядёт умело, как сказочная фея, нить сама по себе крутится, ровно в моток укладывается.

Надоело внучатам по двору бегать, захотелось дома пошалить, отвлечь бабушку от дела, вату с шерстью смешали, ждут, когда же та заметит их проделки. Нить рваться начала, бабушка понять не может, что случилось. Шерсть свежая, только что стриженная, а глаза уже не те, видят плохо. Сообразила старушка — неспроста внуки вокруг неё крутятся, лица озорные, ожидают её реакции, когда же она прикрикнет на них нарочно сердитым голосом.

Позвала она их поближе, поманила конфетами, одному дала шерсть чесать, другого прясть посадила.

Ох и мудрой была старушка, рождённая суровой северной природой, величием тундры, с молоком матери впитавшая все знания и премудрости кочевой жизни. Однако, несмотря на её волевой характер, можно было видеть, как потухшие глаза всё чаще смотрели в пустоту. Подопрёт щёку рукой и уставится в одну точку — сколько ни ходи перед ней, не видит никого.

Поставила она самовар, снова взялась за работу, села возле сундука и затянула такую грустную и протяжную песню, что сердце зашлось от тоски. Пела она о том, как трудно жили, как оленей пасли, как в море рыбу неводом ловили, детей растили. Вырываются из горла стоны да всхлипы, словно отголоски древней природы выходят из души старой женщины: можно услышать крики чаек и гагар, журчание ручейка, свист северного ветра и даже завывание вьюги. Внучата слушали бабушкины причитания, не выдержали монотонных звуков, прервали ее думы вопросом:

— Что же ты, бабушка, поёшь, словно плачешь? Неужели так всё плохо было? Неужели такая скучная жизнь была?

Посмотрела бабушка на них, отложила в сторону прялку, поправила платок, чаю налила, задумалась.

Дети чай с блюдца пьют, хлеб со сгущённым молоком едят, причмокивают от удовольствия. Бабушка смела крошки со стола в ладонь, закинув в рот, начала свой рассказ.

— Жизнь раньше тоже разною была: и плохое и хорошее рядом шли, веселье и работа, любовь и расставание, свадьба и похороны.

Её потухший взгляд начал оживать, искорки в тёмных зрачках открыли новую глубину, и поток воздуха влился в душу.

— Не помню, сколько мне тогда было: может, семнадцать. Да, тогда шёл 1919 год. Любили мы играть в разные игры, особенно любили в восьмёрку или в верёвочку. Ох и задорной была эта игра: танцуешь и играешь, с ребятами знакомишься.

Ульяна ножом стукнула по толстому куску сахара, отколов кусочек, положила рядом с чашкой. Налила в блюдце горячего чая, поставила блюдце на кончики пальцев, причмокнув, сделала глоток.

— Люди говорили матери моей: «Какой красивой дочь твоя растёт — брови чёрные, глаза большие, губы алые, волосы смоляные».

Дети с интересом стали вглядываться в бабушкино лицо, пытаясь найти ту былую красоту, о которой она упомянула. Но та уже не видела любопытных взглядов детей — она была уже в своём далёком прошлом, перенеслась в незабываемую юность, к самому студёному морю, на остров Кильдин.

Жили на берегу озера Кенцесьявьр, а летом вместе со стадами оленей перекочёвывали к Кильдину. Неясность происхождения острова, его таинственность и загадочность давно привлекала к себе учёных и направляла мысль исследователей к старинным саамским легендам.

Вспомнила она о преподобном Трифоне, основателе Трифонова Печенского монастыря. Говорили, он многих саамов обратил в христианство, тогда возмущению шамана не было предела. Собрал колдун все свои силы, решил проучить соплеменников и пришлых людей, задумал лишить их промысла морского, отломив огромный камень, потащил его по морю, чтобы заткнуть «горло» Кольской губы. Увидали люди каменную глыбу и плывущего на ней шамана, закричали: «Земля идет!» Земля остановилась, а кричавшие окаменели. Говорят, что именно с той поры и торчит из воды, как страж морской, у входа в Кольский залив камень — остров Кильдин, отделённый от Кольского берега узким проливом — Кильдинской салмой.

Казалось, так близко Земля! Но и на самом материке продолжает тянуться тундра, тундра без конца и края, неведомая чужому глазу. Дикий край влечёт к себе путника и страшит своей непостижимостью. Земля вечна, потому что жизнь человеческая коротка, как северное лето. Казалось, вот сейчас выглянуло солнце и снег даёт свободу тундре, но подуют северные ветры — и зелени ещё далеко до рождения на свет. А странник думает: было лето или только привиделось? Всё в этом мире имеет своё сравнение, так и у острова есть своя судьба.

На сопках и в тундре можно прочесть линии жизни: пологие склоны гор, покрытые мхами и травой, высокие обрывистые берега, поблёскивая на солнце, таят в себе тайну.

По дну каньона протекает ручей, посылающий надежду на воскрешение. Водопады, стекающие с крутых склонов, берут живительную силу у матери-природы, неся её по тундре, словно кровь, дающую движение сухожилиям. Скопление множества камней вдоль горных ложбин как застывшая река под чарами волшебного наговора саамских нойдов. Заросли криволесья цепляют ветками волосы, словно пытаются остановить путешественника, а голая тундра с разбросанными валунами завораживает и усыпляет монотонным посвистыванием ветра.

— Была я единственной дочерью в семье, единственным ребёнком. Очень любили меня родители.

Отец на охоту ходил, мать в море. Матери я помогала сайду и треску в море ловить, чистить рыбу, обед готовить. Всякое бывало, охотника мог медведь помять, рыбачку шторм погубить, неожиданно большой ветер мог унести лодку в открытое море, — продолжала Ульяна, а руки, словно соскучившись по рыболовным снастям, накручивали нить на веретено.

Утро выдалось на редкость ясное, небо чистое, ни облачка, на море штиль, слегка рябь пробивалась под южным ветерком. Солнце так и светило в глаза, радовало всех своими нежными лучиками. Ребятишки бегали по морскому бережку, бросая камешки в воду, старшие помогали снаряжать лодки. Пойманная рыба на сушку шла, её развешивали на жердях, тщательно раскидывали на камнях. Другие ребятишки помогали очищать снасти от тины, промывать в пресной воде, готовить их к очередному запуску.

Отправилось судно запустить ярус в пучину морскую, чтобы при отливе снять его наполненным богатым уловом. Ульяна осталась одна разделывать рыбу, вынимала печень для вытопки жира, остальные внутренности выбрасывала на съедение чайкам. Чайки, приспособившиеся к жизни по соседству с человеком, с шумом летали над водой, громко крича, словно боялись, что кому-то из них не достанется лакомый кусок.

Однажды Ульяна услышала радостные крики мальчишек, поняла: нужно ждать гостей. Вышла она из дому и увидела белый корабль. Часто такие корабли мимо проходили, а тут остановился, и от него шлюпка отчалила. Много купцов сюда заезжало из разных стран, а в этот раз другие люди к ним прибыли. Как-то странно сердечко её застучало, словно предчувствовало: сегодня важное событие произойдёт. Накинула платок, пошла к берегу разобраться: кто же всё-таки прибыл на их остров.

— Англичане это, — шепчет мальчишка, вытирая нос рукавом. — Видишь, на головах — кепки, такие англичане носят, — продолжал мальчишка, с интересом рассматривая только что сошедших гостей.

— Тут в Кильдинской бухте уже высаживались ихние англичане, — прошепелявил старичок. — Я не помню, но дед мой рассказывал, что побоище было великое! Немногим тогда удалось убежать в сопки от пуль и снарядов англичан.

На берегу народу много собралось. Дети в них пальцами тычут, смеются. Девчонки хихикают, рты только уголками платков прикрывают.

— Они на нас как на диковинку глядят, мы — на них, — сказала Ульяна. — Чужестранцы всякую всячину стали дарить, саамы их рыбой сушёной угощать. Тут и торговля началась: меховые шкурки на бисер и ткани меняли.

Ульяна заметила одного — самого видного среди всех: ростом высок, статный такой, на других прикрикивал да приказывал что-то. Мужчина этот, скорей всего, был капитаном судна, он тоже обратил внимание на стоящих в стороне девушек. Одна особо привлекла его внимание.

Капитан у местных что-то спросил и на девушек показал.

Мужчины плечами пожимают, машут руками тем, мол, идите сюда. Когда же подошли поближе, капитан ладонь к фуражке приложил, смешно кивнул головой и что-то сказал. Все закрутили головами, ища — кто что понял.

По-норвежски и фински многие понимали, потому что часто приходилось с ними обмениваться товаром, а вот английского никто не знал.

— Роберт Пистоль, — представился мужчина, взяв Ульяну за руку.

Она поняла, что ей тоже нужно назваться, прошептала своё имя, от смущения не знала куда глаза деть.

Девушки рты открыли, наблюдая, что же будет дальше.

А капитан был красив! Снял он фуражку, чёлка светлой волной опустилась на лоб, глаза синие-синие, как море! Смотрит на него Ульяна, глаз оторвать не может. Сердечко так сладко постанывает, кажется, вот оно, счастье, о котором шептали девчонки, вот она — любовь! Он руки свои на груди скрестил, а после к девушке протягивает: мол, возьми сердце моё!

Опомнилась Ульяна, попыталась вырваться, да не тут-то было, сильной хваткой вцепился он, словно предчувствовал: улетит пойманная птичка. Подозвал он помощников своих, взял у них бусы, на шею ей повесил, на руки длинные перчатки надел. Сердце Ульянино ещё сильнее забилось. Почувствовала всю неловкость — не знала, в какую сторону бежать, куда глаза от смущения и стыда спрятать. Односельчане их вокруг обступили, шепчутся, пытаются его слова по-своему распознать, перевести. Один говорит другому:

— С собой её хочет увезти, замуж возьмёт.

— Нет, — мотает головой другой, — никак в служанки к себе взять собирается!

«Ну, — думает девушка, — будет о чём родителям рассказать».

А родители в это время рыбу вытаскивают из сети, радуются лёгкому ветерку и хорошему улову и ведать не ведают, что на острове происходит.

Тут Ульяна бусы да перчатки сняла, обратно капитану подаёт. Тот не берёт. А жестами показывает ей, какая она красивая! «Не по песчаному берегу тебе ходить надо и не по шкурам оленьим», — догадывается Ульяна. Он показывает на ноги и велит снять с неё обувь. Подаёт ей ботинки на каблучках со шнурками.

Матросы уже несут белую длинную материю, по-видимому, парусину, к ногам её укладывают, а капитан снова жестами показывает, чтобы она сняла каньги.

«Вот по каким полам тебе ходить надо, не в маленьких домиках жить, а в высоком большом доме», — снова догадывается Ульяна, о чём говорит чужестранец.

Защемило девичье сердце, вспомнила рассказы стариков, как увозили богатые купцы саамских девушек в края далёкие, да только умирали они от тоски по тундре родной, по родному берегу. Испугалась Ульяна, что такая же участь может и её постигнуть, вырвала руку из капитановой ладони, растолкала толпу и побежала что есть духу в сторону тундры, надеясь спрятаться от слов непонятных, душу тревожащих, от глаз, испепеляющих сердце юное. Быстро ноги девичьи мчались, что позавидовал бы ей Олень-Мяндаш, несущий добро. Ей казалось, что она уже парит над землёй, не слышно её дыхания, не слышно звуков сухих веток под её стопами. Только «тук, тук, тук».

«Что это? Топот копыт Оленя Прародителя нашего?» — мелькнула мысль. Но тут же поняла, что так сердце её стучит. Лёжа на мягком мхе, переводя дух, смотрела, как плывут облака, размазанные по небу, словно растянутые по ниточкам, собираясь в большую тучу. «Значит, поменяется погода, — подумала Ульяна, — и уедет мой суженый обратно в свои края».

Ей стало грустно и тоскливо, и слёзы так и покатились из глаз. А ветер ласково потрёпывал волосы, словно успокаивал: «Не переживай, всё уляжется, утрясётся».

Небо затянуло низкими тучами, посыпались мелкие дождевые капли. Завывание ветра, переходящее в свист, напомнило старую песню о Красивой Катерине, которую отдавали замуж за чужестранца. О том, как удалялось судно и с тоской смотрела она на берег родной. Не выдержало разлуки сердце Катерины, встала она на борт корабля, расправила руки, как птица крылья, и полетела в синюю пучину.

— Мōджесь Кāтрин пāкэ цōввнэ, — запела Ульяна.

«Нет, — подумала она, — не смогу я жить без тундры вольной, без отца и матери!»

Бабушка замолчала, вздохнула, достала коробочку из бересты, а оттуда — щепотку табака, нюхнула и стала чихать. Ребятишки нетерпеливо заёрзали, ожидая продолжения рассказа.

На весь дом шёл вкусный аромат пирогов. Бабушка взяла тяпку, открыла печку и достала противень.

А дети будто и не ощущали привычного благоухания, так им было любопытно узнать конец этой истории.

А Ульяна не торопилась, делала какие-то домашние дела, потом поспешила выйти на улицу, ребятишки поторопились за ней.

— Ну и что там дальше произошло?— нетерпеливо спросила внучка Нина.

— Ну и правда, бабушка, не томи, — поддержала её внучка Надя, —и что там дальше произошло?

А бабушку будто забавляло томить внучат, улыбнулась, села возле сундука и продолжила:

— Приехали с промысла родители. Поведала им о случившимся. Мол, обещал тот чужестранец вернуться и меня с собой забрать. С давних времён так было: как родители решат, так и будет. Родители испугались за дочь свою единственную, и как увидят белый корабль по морю идёт, сразу прятали дочь свою в поленницу между дров. Приезжал всё-таки капитан, а мать с отцом ему сказали: «Нет её, уехала она. Далеко уехала» — и в сторону тундры показывают.

— А ты что? — в один голос прокричали внучки.

— А что я? Я сидела между дров и слёзы утирала.

Ой, как горько плакала. Полюбился мне этот Роберт Пистоль, да только земля родная не пускала!

Ульяна вытерла слезу со сморщенной щеки уголком платка и вдруг неожиданно для всех рассмеялась.

Внучки удивлённо переглянулись: что это с ней? Ведь только плакала, а тут уже и смеётся.

— А капитан мне ботинки на каблучках давал! И как бы я в них по тундре ходила? Каблуки-то в кочках мха застрянут, и шага не ступишь!

Ещё долго ребятишки вспоминали рассказ бабушки, сожалея о её решении не поехать с Робертом в другую страну: «Было бы здорово, если бы они сейчас родились в Англии, носили фамилию «Пистоль», а Вовку звали бы Робертом, Надю — Эмилией, Зою — Оливией, а Лёшу кликали бы Томом». И так им стало весело от своих фантазий, что от неожиданности притихли. Сомнение взяло вверх: может, всю эту историю бабушка выдумала, чтобы их утихомирить да от шалостей отвлечь? Решили проверить, что же лежит в том таинственном деревянном ларце, которым она так дорожит.

Открыли дети сундук — от него повеяло таким затхлым запахом старых непроветренных вещей, будто там остановилось время. И чего там только не было: платки, фартуки, ткани, коробочки и сумочка, в которой лежал табак. Мальчишки даже хотели взять чуток, чтобы нюхнуть, но девчонки им строго запретили.

А в самом углу сундука, завёрнутый в тряпки, лежал свёрток. Достав его, они увидели, что это были чёрные старые ботиночки на каблучках с дырочками для шнурков.

Рейтинг@Mail.ru