Поездка домой в Воронье
В классе на последнем уроке нам прочитали оценки за полугодие. Мы их проставили в дневники. Теперь можно было собираться к поездке домой на зимние каникулы. Наша деревня находится на реке Воронье. От райцентра, где мы учились в интернате, она была далеко. Конечно, мы все очень скучали по своим родным, и теперь хотелось поскорее поехать домой.
После уроков, в свободное время, мы готовили концертную программу. Репетиции были каждый вечер. Одни рисовали стенгазету новогоднюю, другие писали стихи, играли ролевые сценки, пели вместе песни. Договорились, что дома будем репетировать на сцене, а после просмотра выступим перед своими родными. С такими планами мы собирались в дорогу.
Вечером нам сообщили, кто с кем едет домой, и что нужно собраться к десяти часам утра с вещами. Я утром с чемоданчиком пошла куда велели. Меня догнала Валя Захарова, и мы вместе пошли к ее отцу. Он закреплял два шеста с обеих сторон саней. Из веревки сделал сетку на этих шестах. Я тихо спросила: «Зачем так шесты позади саней привязали?» Валя ответила: «Сюда папа наши вещи положит и привяжет их, чтоб по дороге они не выпали». Максим Антонович посмотрел на меня и сказал с улыбкой: «А тебя, как самую маленькую ростом, посажу сюда на все чемоданы, чтоб тебя на санях никто не зашиб. Я тут тебе сиденье сделаю». Как только он привязал вещи, дал команду всем садиться на сани. Меня посадил наверх, показал, за какие веревки нужно держаться. Валя и еще кто-то из ребят сели позади него. Мне наверху сидеть было удобно и все хорошо видно впереди. Чья-то упряжка поехала первой. Мы отправились вторыми. Я несколько раз оглядывалась назад. За нами быстро шли друг за дружкой еще три-четыре упряжки. Когда ехали через сугробы, стало потряхивать. На сугробах наст был крепкий. Сани то взлетали на них, то скользили боком. Я старалась удержаться, иногда приходилось поворачиваться боком и наклоняться. Вдруг тряхануло так сильно, что я улетела с чемоданов и с головой ушла в рыхлый снег, да так, что не могла руками пошевелить, наверху торчали только мои ноги. Кто-то из ребят на повороте тоже слетел с саней. Все закричали, что я улетела в снег, упряжки остановились. Мальчишки подбежали, чтобы помочь вылезти из снега, схватили за малицу, но ничего не получалось. Кто-то пытался вытащить меня, схватив за ноги, но их вовремя остановили, сказав, что тоборки снимутся, потому что они большие, и я буду босой.
Максим Антонович откидывал рыхлый снег, мальчишки дружно ему помогали; вытащив, поставил меня на ноги и спросил: «Ушиблась?» «Нет! – ответила я. – Только испугалась уже там, в снегу».
Все немного посмеялись надо мной.
На мне малица из оленьих шкур сшита была для взрослого человека, меня можно было трижды ею обмотать. Максим Антонович малицу на мне подвязал веревкой и вновь усадил наверх.
Ветер усиливался, становилось все холодней. Одежда хоть и меховая, но ветер задувал в капюшон, голова вся замерзла. Комки снега из-под копыт оленей иногда попадали в лицо, приходилось наклоняться либо отворачиваться. Сугробы кончились. Мы въехали в лес. Здесь было потише. Первая упряжка остановилась. Мужчины разрубили топором упавшее дерево и разожгли костер. Мы подъехали к ним, они уже пили чай. Мне дали кружку с горячим чаем и спросили: «Ну что, очень замерзла?» Я в ответ только головой покивала, не в силах говорить. Я еле смогла кружку взять. Погрев немного руки, стала потихоньку пить чай и отогреваться. Мужчины пили чай и о чем-то говорили. Затем Максим Антонович сказал, что один из ребят пересядет на другие сани, так как там всего три ученика. Один из мальчишек сам вызвался пересесть с вещами, потому что его дом рядом с домом хозяина упряжки. Теперь я сидела за Валей. Ветер меня уже так не доставал, держаться за веревки было легче, и руки так сильно не мерзли.
Во всех упряжках было по четыре оленя. Они бежали быстро. Я прислушивалась к их бегу. Полозья саней скользили по снегу, скрипели, издавая иногда острый короткий звук наподобие писка. У каждой упряжки были колокольчики, звенели они по-разному, чьи-то пониже, у других повыше. «Когда подъезжать будем к деревне, все, кто ждут своих учеников, будут прислушиваться к звенящим колокольчикам и по ним определять приближение упряжки. Родные люди соберутся у тех домов, чьи упряжки возвращаются с нами», – думала я, слушая звон колокольчиков.
На подъезде к деревне было видно, что в каждом доме топится печь, и свет в окнах виден. Уже вечерело, Максим Антонович подъехал к своему дому, стояли встречающие. Мама тоже была здесь. Ребята забрали вещи и со своими родителями пошли домой. Мама уже взяла мой чемоданчик и поддерживала меня, помогая встать. Меня же в дороге укачало, поэтому стоять и идти было трудно. Максим Антонович увидел, как мне плохо, сказал маме, чтоб мы сели на сани, и отвез нас к дому. На крыльце стоял папа и держал братишку на руках.
Я встала, прошептала: «Спасибо, дядя Максим», – повернулась, сделала шаг и упала. Папа отдал братишку маме, подбежал, поднял меня на руки и отнес домой, положил на кровать. Два дня я пролежала, переживала, что не в силах ходить, так меня качало, голова кружилась. Девчонки прибегали и рассказывали, как они репетировали: «Концерт назначили на субботу, и мы еще два дня будем репетировать». Сказали, что братья Олонкины согласились после концерта играть на гармошке. Вернувшийся с охоты Сергей Васильевич, обрадовавшись, что приехали сыновья со школы и будут участвовать в концерте, сказал, что тоже будет играть на баяне. Он знал много танцевальных мелодий. Значит, будут танцы – это обрадовало всех.
И вот настал день нашего выступления. Собрались в клубе за час до концерта. Мальчишки пришли в белых рубашках, девчонки с бантами, все выглядели очень нарядными, красивыми. В клубе сменили обувь на ботинки и туфли, а в углу оставили наши валенки, бурки, штаны и шерстяные носки. Придя на концерт, родители увидели наши вещи, забрали штаны и носки и спрятали их в свои куртки. После концерта они помогали нам переодеваться. Мы спросили у своих мам, почему они убрали штаны и носки, ведь они лежали аккуратно сложенные. На что они ответили: «Бурки, валенки – это хорошо, так можно оставить, но штаны и носки – это неприлично».
Концерт вела заведующая клубом. Мы все очень волновались. Зрительный зал был полон. Кроме родителей и односельчан пришли геологи, многим не хватило стульев, им пришлось стоять в конце зала. Ребятишки и несколько бабушек сели перед сценой на пол. После каждого номера все дружно хлопали. Когда показывали сценки, в зале весело смеялись, иногда кидали реплики: «Крепче, крепче держи!», «Сильней, сильней дергай!», сами смеются, даже до слез. Потом долго-долго хлопали. Мы были очень рады, видя, что наше выступление всем понравилось. Заведующая объявила об окончании концерта, но люди не спешили расходиться. Увидев Сергея Васильевича сидящим на баяне, я ему показала рукой, чтоб прошел на сцену. Кто-то для него поставил стул, а все ребята спустились в зал. Он сел на стул, и звуки баяна остановили людей, спешивших к выходу. Я скорей поставила себе стул в самый угол, чтоб никому не мешать танцевать. Мне был виден весь зал. И пары тут же, не ожидая объявления, построились на кадриль. Пары эти – наши родители. А как они двигались в танце! Все как один, не опаздывая, не опережая. Очень четко выполняли фигуры кадрили.
Позже, когда мы сами стали танцевать кадриль, тоже следили за этим порядком. Но мне за это ученые сделали замечание, сказав, что в народе так не танцевали. На что я ответила: «Я сама видела, как танцевали наши родители, дедушки и бабушки. Они танцевали как умели, так теперь танцуют их дети, а они следили, чтобы кадриль не испортили бы, не исказили».
После кадрили вальсировали и другие танцы танцевали. Расходились по домам, полные впечатлений, радостные и довольные: «У нас все получилось!»
