Сагæле
Къамати синхи æнæрцæф сувæллæнттæ изæрæй бабæй æрбамбурдæнцæ Зæгъæгати Абисалети цормæ. Æма е дзæгъæли хумæтæги нæй. Уонæй даргъдæр къела аци рæбунти неке хæдзари размæ сагъд ес. Исцæйбадунцæ уоми, фæстæмæрауадзгæ толдзæ фæйнæгæй дæргъæй-дæргъæмæ къелабæл, раст цума фæззæги райдайæни сагелæкъæдзелæ зæрбатгутæ цалдæр фæлтæремæй электрон рохси даргъгомау телтæбæл, изол Хонсари бæститæмæ рагоцц кæнуни хуæдразмæ унаффæ фæккæнунцæ, уотæ, бонигон ба ибæл æрхунивулд, зæрдæсæттæн бонасадæн, фулдæр хæтт сафæ еунæгæй, фæккæнуй Къæдзæлати Сагæле. Еу-дæс æма инсæй анзей размæ æ лæги карæмæ бæргæ баампъез кодта. Æ кæддæриккон дæргъæлвæстæ гурæ, саздахъи итинг къæлæтау, фæззæнхæлвасæ ’й. Æ даргъгомау дзугъуртæ цæсгомбæл рæстæг фур хевастæй æнæлæдæрд, æнæрартасгæ къæдзæ-мæдзæ хæнхитæ фæккодта, никъæт ауæдзтау. Æ гъунтьуз, бæзгин къæлос æрфгутæбæл цума фæззигон дирзæг халасæ рабадтæй, уотæ, фæрсæй кæсгæй, бæгъет зиннуй. Æрмæстдæр æ хæрдмæ æсхъæл, æздухст бецъотæ ба нимморагон æнцæ. Æма куд нæ уонцæ? Сæумæцъæхæй ба сауæнгæ изæйрон тар талингити уæнгæ æ устур сау лоли тамакуй листæг лæхурд моритæй цалдæр нади æ резагæ, мæллæг къохтæй ниццæйкæнуй. Идардæй бакæсгæй, уотæ фæззиннуй, цума зуймон тухсунгæнагæ, фуд цъемости пеци æнæрлæугæ, фæллад тохонайау, къæлосгурæ хъуæцæ, зæронд уоси бæндзугæмхуз, æ фалæмбуламæ дзæндæлуадзæ фæккæнуй. Æскъортæй «туппур» лолæ ку раревæд уй, уæдта æ хæццæ, лæдæрагæ адæймагау, дзорунтæбæл исхуæцуй. Нур дæр бабæй уотæмæ æртухстæй æ гъуддаг. Листæг, боргон, фæлмæн тели æскъуддзагæй лолæ никкæдзос кодта. Æ хурфæмæ ин уæлдзæнгомау хæр-хæр футтитæ-дундтитæ цалдæр хатти никкодта æма ’й кæрæй-кæронмæ е ’стур, гъолæнттæ финдзсæрфæн къохмæрзæнæй арæхсгайти æрдуддитæ кодта.
— Уæ, Дуйней æнæрахатгæ Фарнæ, дæумæ бабæй æй мæ зæрди гъæр дзурд. Зæгъай, зæгъæ, нæ уæлæбæл зæнхон цард — содзийнæ цубур хали хæццæ цæмæн æй? Уæдта аци лоли бæрцæ дæр ку фæццардайдæ… Уохх, Бадзай, мæ æнхуæцфарс Бадзай! Ехх, мæ незæфхуæрд зæрди æставддæр уедагæ, мæ агъаззагдæр бæдолæ! Мæ зæруайи тухст бонти ми кумæ фæллигъдтæ, кумæ?! Уотæ æнæхъаурæ ку н’ адтæй дæ лæхъуæнидогон рахаст? Дæуæй мæхецæн устур нифситæ ку ивардтон æма мин метин мæсуг ку разиндтæ? Уотæ иливд разиндзæнæ, уой ба ку некæд æнгъæл адтæн! Циуавæри æбæрæг бæстихайи дæ агурдæуа нур? Некæд ми æруагæс кодта, ескæд мæ мæ бæдæлтти, кæстæрти æнхус багъæудзæнæй, е. Бæласæ уедæгтæй куд зæронд кæна, æ фæсте ба берæ талатæ куд изайонцæ, уотæ бæргæ, цит, корæгау ахид ковинæ, фал… Уо, ма-гъа, æнхусбæл дæр сугъди цъæх цирен исгъазæд! Æррæстæдæр ма мæ къæсхурцæсгом — исонбони нифс ке худтон, ке æнгъæлинæ, е еу цубур усмæ, цæсти еу æрфæлкъуæрди бæрцæ дæр ку фестидæ мæ цормæ! Гъе кенæдта, кæци уæлмæрдти нигæд æй — Фидибæсти Устур тугъди салдæттæй еу, уой хабархæссæг мæмæ еске ку фæууидæ! Кæд ескæми æнæбæрæгæй æ цирт дзæгъæлæй лæууй бæзгин хъамилти евгед? Кæд имæ æрмæстдæр ма сау халæнттæ, хъæрццигъатæ хъуахъ-хъуахъгæнгæ æстæнæйæстæнмæ æрцæйтæхунцæ? Фуднæдтæбæл — цæхбуройнæ… Æдта ци зин æй, ци зин, дони тæхи нихмæ накæ кæнун, бустæгидæр ба, дæ царди «хорнигулæн» ку æрхæстæг уа, уæд! — Уотæ кæундзæг, гузавæ гъæлæсæй тухстдзорæ кодта зæронд Сагæле. Æ сатæг, æставд, гъæрмуод æрхæнзæрди бæрæггæнæнтæ — цæстисугтæ æвæрсгæй æ рохсаггаг царди æмбал Сурæти худ цъæх цохъабæл урдугмæ хулуй нæдтæ кодтонцæ. Уæлæбæл, айдагъдæр ма сæ лæвæрттæ байзадæнцæ тухст царди имисунæн рацæргæ Сагæлемæ. Ци дин Бадзайи лолæ, ци ба — Сурæти фæстаг худ цохъа æд бæрцитæ, æд нарæг сау цæрмин ронæ æма сугъдæг æвзестæй хъæма.
Зæрийнæ хор арви сæнттадæгæнæн цъæхи æхецæн надигæрдгæ, тæккæ бæрæг астæумæ бабæй исхъæрттæй. Зæронд лæги, цума уарзон адæймаг æ фæлмæн хъури буни ниттухта, уотæ æ тæнæгтог, хиризæстæг иуæнгтæмæ хори гъайрадæ æнцонтæй багъардта.
— Фарнæ уæ нихæси, баба Сагæле! — исдзурдтонцæ æмгъæлæсæй синхи скъоладзаутæ, ахури фæсте сæ хæдзæрттæмæ æздæхгæй.
— Уæ, бабайæн зундгин лæгтæ исуайтæ, устур лæгтæ! Асæй — нæ, фал — зунди хъаурæй!
Еу минкъий рæстæги фæсте ахурдзаутæ фæййаууон æнцæ дæллаг синхи бекъæрдæмæ фæззелгæй.
— Дзæбæх ку уайсæ, Сагæле? — рафарста рацæргæ нæлгоймаги кардзуд ниллæгутæарæзт уосæ Дасга.
— Бæргæ ку уайнæ! Дæ загъд — фунæййæй дон ниуазæгау… Дæуæн ба мæ бæсти дуйней дарæг цитгин еунæг Хуцау æ берæ дзæбæхдзийнæдтæй бахай кæнæд, ностæ! Дæ рæсугъд æзинæй зæрдирай уо!
— Куд æй де ’нæнездзийнадæ ба?
— Раст зæгъгæй, аци гъар рæстæги бабæй мæ хъануатæй «рахилдтæн». Адæймаг ку æрзæронд уа, никки ба ма ку æрсæйгитæ уа, уæд æ хуæздæрфæззелæн, фæстаг фæххуæцæн исуй айдагъдæр ма æ адзалмæ æнгъæлмæ кæсун. Е куд раздæр раста, уотæ, æвæдзи, хуæздæр уодзæнæй?! Дæ балгъетæг ескæмæнти лигъстаг исуа. Хуастæ дæр мин нецибал уоййасæ агъаз кæнунцæ. Дуйней «кинтæ-минтæ» æма æнæхаири «табæреткитæ» ке хонунцæ (ме ’взаг сæбæл хæзна дæр нæ хæтуй), уæхæнттæ дæр бæргæ ниуазун, фал некуд æма неци… Хуæздæрæнгъæл — бонвуддæр.
— Уо, бустæгидæр дæ уæгæ ку бамардæй, Сагæле. Дæ нифс исусун ма бауадзæ. Хъæртдзинан мæлунмæ дæр, æ кезу ку ралæууа, уæд. Дууæ адзали некæмæн фæууй, уæдта си ледзгæ дæр некумæ ракæндзæнæ! Æппунфæстаг ба имæ кумæ хæлæф кæнæн? Еци гъуддагмæ цурд кæнун нæ гъæуй! Ма тæрсæ, æносмæ цæргæй неке байзайдзæнæй. Ескæд фегъустай ескæмæй тауæрæхъи дæр: дордоцæнтæ æма мистæлвинæнтæмæ фæццардæй? Уогæ, ци адтæй, уой фæууидтан; ци ’рцæуа, уой дæр бабæй фæууиндзинан.
— Уотæ ’й, уотæ. Дессаг мæмæ неци кæсуй, фал уоди хъаурæ уæртæ Хусфæрæки дон сæрди тæвдæ ’зменси куд рацидæр уй, уойау куд батар æй, æбæрæги исусæги исусуй. Уæд нин ци рæзбун ба адтæй, ци! Нур ба имæ ма фæззийнадæ кæнæ æма уæртæ бакæсай. Кизги биццеу Æйтбегæн бæргæ æрæхсæдун кодтон, фал етæ дæр сæ таукелдзийнадæ цъундæцæстæ къиндидзийнадæй æййевгæ цæугæ цæунцæ. Къузуртæ бæлæстæ. Æрзæронд æнцæ мæнау. Карæ æ кæнон кæнуй?! Мадта. Ка ’й зонуй, уой асæ хуарз гъудгонд дæр нæбал æййафунцæ. Къуар хатти сæбæл карз ехуарунтæ дæр æрцудæй. Иннæ æнзти хузæн нур дæр бабæй Сагæлей рæзбуни кæронккаг ниллæгдæр æма фæтæндæр фæткъу бæласæ уалдзæги гув-гув мудибиндзитæн рæстæгмæ фусундонæ иссæй. Сæрддон, дæргъеццон фæткъутæ, фæрдугбилтæ кизгуттау, расурхфазæ æнцæ. Рæзбуни тæккæ рæбун ба Сагæлей кæстæр кизгæ Разитæ æртæ татхай байтудта: еуеми си — листæг гъæдиндзæ, иннеми — рагагъом бадриджан, æртиккаги — сæрддон мæйболгæ.
Еу изæр бабæй сæрддон цъæппæртад æма цæмæдес кæсалгдзауæни фæсте сæ фæллад уагътонцæ Сагæлей къелабæл синхи фæсевæд. Биццеутæн сæ фудуагдæртæй еу — Томарбек е ’мбæлттæн балæдæрун кодта:
— Сумах, æвæдзи, сæйгæ кæнетæ… Уорс халатгин дохтуртау, уæхемæ ци арф нийгъустайтæ? Цæйтæ, æма некумæ цæуæн? Дзæгъæлбадтæн æвгъау ан…
— Кумæ ма цæуæн? Æнафонæ ’й, лæдæрис? — загъта æ фæндон иннæ цæрдæг биццеу Рæуонæ дæр.
— Фунæйкæнун афонæ ’й! — бафтудта сæ дзубандибæл Кивзу дæр.
— Цæуæнтæ, уæртæ Сагæлеети бабæй фæрсæй-фарсмæ рабæрæг кæнæн!
— Ци ма сæ бæрæг кæнис? Бонигон æй нæ фæууидтай? Дæ кæсгæ цæститæ хезуни адтæнцæ? Неци ма фæууæлдай æй, зæронд лæг куд фæууй, уотæ ’й.
— Раст цума нæ лæдæретæ, уой хузæн уæхе ци ниббудзæутæ кодтайтæ? Æз ин æ рæзбуни кой кæнун, сумах ба ци ’рдæмæ семетæ?
Тæрнатæ фиццаг нæ арази кодтонцæ. Æрæги-дурæги ба нæрæмон Томарбек æгасейдæр æрсаста. Сæ къæхти фийтæбæл скъæти рæбунти бацудæнцæ. Æваст синхонти зæронд бор куй Сулпийи фæдес-рæйд рæзбуни райгъустæй. Давгутæ сабургай кæронккаг бæласæмæ цæугæй, татхатæбæл цæхгæрæнсæндæ бацæйкодтонцæ. Сæ тæнæг хæдæнтти рæнтти æрдæгрæгъæд рæзæй зæрди фæндон æридзæгтæ кодтонцæ. Уæдмæти зæронд лæг æ дзæхæрамæ, лæдзæгбæл урдугæнцойнæ кæнгæй, рафецудта æ кизги биццеу Тутурузи хæццæ. Фусунти æрæстæфгæй, хуæддзотæ ледзæги фæцæнцæ. Сæ устурдæр: къæхтæй дæр æма гурæй дæр — Хъанцел æ къæхтæ дорти агъазйау цæндæбæл искъуæрдта æма уæсгоммæ рахаудтæй. Æ уорс хæдони ци фæткъутæ адтæй, етæ еугурæй дæр зæнхæмæ æркалдæнцæ. Къохти цъæррæмухститæй тог æндæмæ рагъардта. Биццеутæ сæ фур адæргæй зæронд курæнтти синхæрдæмæ радогъ кодтонцæ. Тæвдхæлæфæй фæткъутæй дæр, цæугæ-цæугæй, ракайдтонцæ. Æппунфæстагмæ ба сæ хæдзæрттæбæл фæххæлеутæнцæ.
Сау нимæтгин æхсæвæ уайтæккидæр æ кæнон бацæй кодта: батар æй. Бонивайæнти зæлланг кæркуасæнтæ сæ тæмæни бацудæнцæ. Уæдмæти адæм сæ фонс сæумигон æхсирæрдугъди фæсте хæлæфæскъæрд кодтонцæ фонси æргъауи рæсæнмæ. Адæми сабур лæудт æваст Разити гъæр-хилæ æнцонтæй фехалдта.
— Æдта, ци æнæдæмд, æнæбакæнæг æнцæ нæ нури фæсевæд? Дзелгъан куйтæй уæлдай дæр ку нæбал æнцæ…
— Ци адтæй? Ци уæбæл æрцудæй уанæбæрæг? Цæбæл æй дæ зинæсхъотт, хъаугъа? — уотæ хинцфæрсæ ракодта уæллаг синхаг æ кари силгоймаг Хамбат.
— Ци уйнаг ма ’й? Æдосæ нин нæ замманай татхатæ, цума догъон бæхтæ фенайæ кодтонцæ, уотæ нимпурстæкиндæ ’й. Рагагъоммæ фæткъумæ бабæй æрбагъузтæнцæ… Сæ «рæзахуадæнти» багъæуæнтæ. Бæласи дууæ агъазйау къадойей дæр бунмæ æрсастонцæ. Нæ устур гъæубæстæ къæрнæхæй байдзагæй. Нæуæгæй бабæй абæректи догæ ма ралæууа?!. Етæ пæртфий цъидигътæ кæми адтайуонцæ? Баруагæс ди уæд, мæнæ си мæ дууæ удзестей асæ къахфæдтæ байзадæй.
— Устуртæн дæр, ма тæрсæ, цæттæ рæзæ губуннез нæ унйау æй. Уой хуæрдæй кæд неке ма фæттæппæлæнгæ ’й? — гиризгæнгæй, дзурдгæлдзæн бакодта, æ кари ка бацудæй, уæхæн æнæдаст нæлгоймаг — Æскъæрнæг.
Сагæлейæн цурд-цурдæй рагъæститæ кодта æ кизгæ. Зæронд фидæ ба ’й сабур, резгæ, гъæлæсиуагæй æллау кæнунбæл исхуæстæй:
— Уæ, дæ рунтæ дин бахуæрон, мæ Цæстирохс! Мæ фæсте сæрæгасæй байзайонцæ, нæ деденæг фæсевæд. Æгайтидæр ма, рæзæ хуæрунгъон æнцæ! Мадта ма цæй туххæй æй? Хæлар син уæнтæ мæ къохти хъиамæттæ. Мæ мард ивæрун исонбони уонæмæ æнгъæлмæ кæсуй. Уадзæ, е ба ми еу ести хуарздзийнадæ зононцæ ирæзгæ фæлтæр. Кæд мæ мæ фæсмæрдæ уæддæр ма хуарз дзурдтæй æримисиуонцæ… — Уотæ дзоргæй, Къамати синхи зæронддæр, курухон лæгтæй еу — Сагæле æхе сабургай æрцæйуагъта æ нæуæг уатгонд фæлмæн хуссæнбæл. Æ даргъ, фудхуз цонг рахъел кæнгæй, саугомау лаккæй хурст лигъз æстъолæй æрбайста æ хъазар лолæ. Арæхстгай бабæй си тамакуй листæг кæрститæ нæмун райдæдта даргъгомау, мæллæг, бизирдцъарæ æнгулдзитæй…
Сагале
Дети из жилого квартала Камата часто собирались возле старого большого кирпичного дома всеми уважаемого Сагале Кадзалаева. У длинного сарая, крытого белым шифером, длинная деревянная лавка из буковых досок с высокой спинкой, на которой легко помещаются десять-двенадцать человек. Если посмотреть со стороны, ни дать ни взять перелётные ласточки в конце сентября, когда они покидают наши южные края.
Днем здесь, в тени большого грецкого ореха, коротает время седобородый хозяин дома. Если захочет Всевышний, через три месяца Сагале отметит вековой юбилей. А ведь когда-то он был настоящим джигитом, подтянутым, худощавым, в черной или коричневой черкеске с газырями на груди. А пояс, пояс с серебряной пряжкой и пристегнутым кинжалом... Теперь — увы: согнулся, как дуга лука. На продолговатом морщинистом лице своенравное время расписалось неровными непонятными линиями, будто после плужков остались бороздочки. На его густых бровях — словно осенний блестящий иней. Зато любо посмотреть на пышные подкрученные усы и длинную бороду. Правда, усы стали какого-то сивого цвета. К чему бы это?
С раннего утра до позднего вечера старик курит самосад из своей длинной кривой трубки. Сбоку посмотришь на него — и невольно представишь, будто в зимний холод кто-то затопил печку и усталый горячий дымоход выпускает дым то маленькими, то большими колечками, то клочковато, то волнообразно, как аккуратно прочесанная шерсть. И эти дымовые фигурки плавно и свободно уплывают безвозвратно от мудрого седовласого старца. Они будто крадутся в распахнутое небо над его давно полысевшей головой. И быстро зарастает чубук никотиновым коричневым налетом. Ещё бы, курит непрерывно. Докурит, выбьет трубку, достанет кисет — и снова набивает душистым самосадом. Немало повидавший на своем почти полном веку старик начинает разговаривать с трубкой тихим дрожащим хриплым голосом, будто с понимающим собеседником. А потом опять: докуривает, выбивает, тоненькой блестящей проволочкой аккуратно прочищает чубук. Достает из кармана синий шёлковый платочек и аккуратно протирает, вернее, доводит до блеска. Продувает мундштук и еще раз обтирает трубку носовым платком.
— О, Всевышний, святой миросоздатель и созерцатель, прости и помоги простому твоему смертному созданию! К тебе направлено моё обращение, крик безгрешной души. Скажи, пожалуйста, почему наша жизнь подобна иголке с короткой ниткой? Эх, хотя бы столько лет он прожил, сколько сейчас моей трубке! О сын мой, Бадзай, моя единственная опора и большая надежда! Как же ты меня оставил, беспомощного глубокого старика? А помнишь, уходя на войну, ты обещал скоро воротиться в дом родной, но… Куда ты от нас убежал, в какую загадочную синюю даль? Нет, я в это все равно не поверю. Ты уже тогда был настоящим джигитом, а каким стал бы теперь? Как же мне тебя не упрекать? Какие были планы на твое будущее! Хотели женить тебя, и чтобы дети пошли. Чтобы они нас ласково дедом и бабушкой называли. А сейчас… Вилами по воде… Или это были всего лишь легкокрылые грезы, и наша, увы, снежная башня растаяла...
Нет, никак не могу смириться с прошлым. Бадзай, орел мой сизокрылый, ты же дал нам слово, ты же никогда не обманывал никого. А теперь что мне делать?.. Где же нам тебя искать, куда отправить надежных гонцов? Даже во сне я никогда бы не поверил, что мне понадобится помощь младших. На звонких многолюдных праздниках и на других торжествах за изобильным длинным столом мой любимый тост был таким: «Чтобы дерево с большими и прочными корнями старилось, а вокруг него чтобы вырастали молодые деревца». Ну и что же?.. Каково нам теперь без тебя?!
Ну да ладно... Помощи мне не нужно, но если бы ещё хоть на одно-единственное мгновение, хотя бы ещё один раз увидеть своего высокого и стройного сына, которого мы с гордостью называли своим завтрашним солнечным днем. Интересно, как он выглядит там, сейчас? Или это только наши обманчивые крылатые грёзы? Кто мне скажет или подскажет: в какой братской могиле или на каком старом заброшенном кладбище покоится один из солдат-защитников нашей необъятной Родины, участник Великой Отечественной Бадзай Сагалеевич Кадзалаев? Честное слово, я бы всё отдал за маленькую весточку. Может, где-то есть неухоженная, заброшенная могила? А может, над ним пролетают, тревожно каркая, черные голодные вороны?
Кто бы знал, как трудно плыть против течения Реки Жизни, тем более когда уже недалёк закат твоих солнечных дней! — такие печальные мысли который раз вслух произносил тихим дрожащим голосом Сагале. Горькие слезы, похожие на бусинки, текли по его худым щекам и стекали вниз по черной поношенной черкеске — память о покойной супруге Сурат, которой нет в живых уже почти пятнадцать лет. От людей остаются только подарки и священная память. От сына Бадзая хранит отец черную трубку, а от преданной супруги Сурат — черную черкеску с газырями, поясом и блестящим кинжалом с серебряной рукояткой. Да-да, она сшила черкеску своими руками. Ее последняя работа. А сколько сшила за семьдесят лет их дружной жизни? Не сосчитать.
Солнце опять вышло на свой привычный небесный маршрут. Полдень. Как будто кто-то обнял одинокого старика, так ласково прикоснулись к нему солнечные лучи. И ещё сильнее захотелось жить. Неспроста у нас в Осетии частенько говорят: жизнь — как соль: чем больше ешь, тем сильнее пить хочется. Земная жизнь… Как бы тяжко или плохо ни было человеку, а умирать все равно не хочется...
— Добрый день и здоровья вам, дедушка Сагале! — раздался рядом звонкий и веселый хор соседских детей, которые возвращались по домам после занятий в сельской школе.
— Здравствуйте долго-долго под этим голубым небом, мои хорошие птенчики! Чтобы вы большими людьми стали, не ростом, а своим светлым умом. Чтобы мир был на земле, а войну чтобы даже и во сне никогда не видели…
И дети быстро разлетелись по домам, как птенцы по гнездам. И снова нарушает его покой чей-то голос. Это соседка, седовласая Дасга.
— Хорошего дня вам, дорогой Сагале, а в придачу нашего горного здоровья и трижды долголетия!
Старику, конечно, приятно слышать мягкий голос доброй соседки с искренними пожеланиями.
— Твои слова словно воду пью в глубоком сне. У палки, говорят, два конца. И тебе, Дасга, того же. Чтобы ты ещё у своих правнуков на свадьбе погуляла... без посторонней помощи!
— А как твое-то здоровье, Сагале?
— По правде сказать, как пришла долгожданная весна, словно жук выползаю из зимней спячки. Когда без малого век за плечами, не сегодня завтра ждешь, когда нагрянет незваным гостем смерть, чтоб ушел ты раз и навсегда в мир иной … Чем от кого-то зависеть, на таблетках и уколах держаться, не лучше ли уже никого не беспокоить? Всем нам одна дорога , не сегодня, так завтра. Лекарства уже не помогают. Здоровье в аптеке не купишь. Все на что-то надеешься, а на самом-то деле не в гору, а с горы…
Дасга поближе подсела к Сагале и продолжала его подбадривать.
— Ну что вы, Сагале, опускаете крылья? Это на вас не похоже. Орел без полета — уже не орел. Не забывайте, нам ещё молодежь воспитывать, учить уму-разуму. Да и самим пожить малость. Знаю, двух смертей не бывает. Никуда не спрятаться от костлявой. Но торопиться тоже никуда не годится. И хорошее было, да и плохого хватало на нашем веку. Интересно же, что впереди? Поживем-увидим...
— Да, ты права, но куда же деваются все-таки наши силы с годами, словно вода из реки Хусфарак в летнее время в горячем песке исчезает? Да, сила уходит, зато мудрость приходит, трезвей смотрим на мир окружающий.
Вот сердце кровью обливается, когда вижу наш фруктовый сад. Не мне тебе рассказывать: чего там только не росло! Яблоки, груши, айва, калина, малина, шиповник, абрикосы, вишня… Хочешь — ранний сорт, хочешь — поздний, всегда пожалуйста, ешьте на здоровье. А сейчас? Не поленись, сходи, посмотри-ка, что творится. Попросил племянника Айтбека, чтобы деревья подрезал. Подстриг сухие ненужные веточки. Они же мешают друг другу. И что ты думаешь? Они тоже, как я, уже состарились. А ведь раньше фруктов было у нас вдоволь. На зиму откладывали в ящиках, даже до весны хватало. А сколько соседям и родственникам раздавали? А как же! Добро никогда не пропадает. Надо новые саженцы посадить. Да ни у кого руки до этого не доходят. А сколько раз их градом било!
Хоть и жаловался Сагале, но все же сад притягивал окрестных детей. Ранние яблоки уже поспели. А рядом младшая дочь Сагале Разита на четырех грядках посадила лук репчатый, редиску, помидоры, огурцы, петрушку и укроп.
В один из летних дней соседские дети разных возрастов под вечер, после очередной рыбалки, хорошенько искупались в местном озере Тумбул-Цада. А как стемнело, они собрались у зеленой длинной лавки деда Сагале. Их вожак Томарбек, самый старший, коротко пояснил:
— Ну что, орлята, мы не бездельники, как некоторые. Верно? В общем, пошли!
— Куда идти-то? Уже по домам спать! Все устали, не понимаешь? — возразил сосед Рауона.
— Точно, пора бы отдохнуть! — добавил Кивзу.
— Братва, пойдемте, хорош друг другу головы морочить. Навестим дедушку Сагале!
— А чего к нему идти-то? Разве днем его не видели? Старик как старик… С длинной палкой…
— Ну что вы дурачками прикидываетесь, клоуны из бродячего цирка? Я говорю про фруктовый сад, а не про самого старика!
Ребята долго отказывались, но настойчивый Томарбек все-таки уговорил их. Пошли дружно, проникли в сад молча. На шум откликнулась «соседка» — черная овчарка Сулпий. Услышав тревожный лай, они легли на землю и поползли между деревьями. Быстро наполнили фруктами карманы. Тем временем на лай выглянули из дому и хозяева, а точнее старик Сагале: левой рукой держал свою лакированную коричневую палку с черной пластмассовой ручкой, под правую его поддерживал племянник Тутуруз. Дети заметили их и бросились врассыпную. Канцел, самый рослый из ребят, споткнулся о кучу камней на краю сада и упал. Он порвал и испачкал белую рубашку, рассыпал яблоки, ободрал ладони. А вся напуганная компания убежала за село к заброшенной мельнице. И только потом, наевшись яблок, разошлись по домам.
Прошла звездоглазая сельская ночь, перед рассветом запели петухи.
И пришел еще один солнечный летний день. С утра начали выгонять скотину на пастбище. И вдруг раздался звонкий голос дочери Сагале Разиты.
— Позор какой на всех нас! Какие избалованные, неуправляемые дети! Невоспитанные такие... И куда только родители смотрят? Ночами шляются черт их знает где… Как бродячие собаки…
— Что случилось, Разита Сагалеевна? Кто вас обидел, кто вас расстроил? Разоряетесь с утра непонятно из-за чего! — обратилась к ней вездесущая, немолодая соседка Хамбат.
— А что еще может приключиться?.. Вчера ночью залезли в отцовский сад. Ладно бы покушали, набрали бы яблок… Нам не жалко! Но зачем надо было ветки ломать? Растоптали, как кони, все мои грядки. Так что воришки у нас завелись. Прямо сейчас пойду к участковому. Пусть их найдут и накажут! И не поверите, может, это и не дети были, большие следы на грядках.
— Да это все пустяки! Взрослым тоже фрукты не помешают. На здоровье!.. — пошутил мужчина лет пятидесяти, Аскарнаг.
Потом Разита пожаловалась на воров Сагале. Он её выслушал, а потом и успокоил своим хриплым больным голосом:
— Дочь моя, свет моих очей, Разита дорогая! К нам чужие люди, конечно, не залезут. Это же наши соседи! Пусть лакомятся нашими яблоками. А для чего ещё эти яблоки? И не забывай: это они меня когда-нибудь проводят в последний путь. Так пусть они меня хоть чем-то добрым вспомнят. И поверь мне, родная, с собой в тот мир ничего никто не заберет. Увы, все останется…
И Разита согласилась с отцом. А мудрый старый Сагале опять осторожно прилег в свою белоснежную мягкую постель. Чуть-чуть приподнял голову, подложил под неё подушку. А затем вытянул правую руку вперед к коричневому четырехгранному лакированному столу рядом и взял в руки свою дорогую памятную трубку. И стал аккуратно набивать ее душистым самосадом…
Сагале
Дети из жилого квартала Камата опять собрались по привычке возле старого большого кирпичного дома всеми уважаемого Абисала Загагова – это неспроста. Длинный сарай, покрытый белым шифером... Здесь и длинная деревянная лавка из буковых досок с высокой спинкой, и потому возле дома могут одновременно присесть десять - двенадцать человек. Если со стороны поглазеть на них, то напомнят перелётных птиц - ласточек в конце сентября: именно тогда эти пернатые покидают наши южные края.
Днем здесь, в тени большого грецкого ореха, коротает своё время –хозяин дома, седобородый Сагале Кадзалаев. Всевышний позволит – он через три месяца будет отмечать вековой юбилей. А ведь когда-то он тоже был настоящим кавказским джигитом, подтянутым, сухощавым, в черной или коричневой черкеске с газырями на груди. А ремень, ремень... – с серебряным наконечником и кинжалом на поясе. Теперь – увы: согнулся как дуга лука. На продолговатом морщинистом лице своенравное время расписалось неровными непонятными линиями, будто после плужков остались бороздочки. На его густых бровях – словно осенний блестящий иней. Зато любо посмотреть на пышные скрученные усы и длинную бороду. Правда, усы приняли почему-то коричневый оттенок. С чего бы это?..
А с самого раннего утра и до вечера старец курит несколько раз махорку из своей большой курительной на конце скрученной – полусогнутой трубки. Сбоку посмотришь на него – и невольно вспомнишь такую картину : будто опять в зимний холод кто-то затопил печку на дровах, а усталый горячий дымоход процеживает дым то маленькими, то большими колечками, то волнообразными, а то и чем-то другим, напоминающим аккуратно прочесанную шерсть. И эти дымные фигурки плавно и свободно уплывают безвозвратно от мудрого седовласого старца. Они будто крадутся в распахнутое небо над его давно полысевшей головой. И быстро наполняется небольшое отверстие его курительной трубки никотиновой коричневой сажей. Ещё бы... Курит все время. А потом берёт её опять в свои худые руки и снова приводит в рабочее состояние. Немало повидавший на своем неполном жизненном веку старик начинает разговаривать, будто с понимающим собеседником тихим дрожащим хриплым голосом. И сейчас (в который раз?..) дошло дело до подобной развязки. То есть?.. Тоненькой коричневой блестящей проволочкой аккуратно прочистил отверстие трубки от сажи. Достал из своего кармана четырехугольный синеватый шёлковый платок и провел им несколько раз по трубке. А вернее, довел её до блеска. Слегка несколько раз дунул во внутрь трубки и по - новой протер её носовым платком.
- О, Всевышний - святой миросоздатель и созерцатель, прости и помоги простому твоему смертному земному созданию!.. К тебе направлено опять моё обращение - крик безгрешной души. Скажи, пожалуйста, почему наша жизнь подобна иголке с короткой ниткой?.. Эх, хотя бы столько лет прожил, сколько сейчас моей курительной трубке!.. Ай – да, Бадзай, моя единственная опора и большая надежда!.. Как же ты меня оставил, такого беспомощного отца, в таком глубоком старческом возрасте? А помнишь, перед уходом на войну ты ведь обещал нам скоро воротиться в дом родной, но… Куда ты от нас убежал, в какую загадочную синюю даль?.. Нет, я в это никак не поверю. Ты мне тогда казался настоящим джигитом, а теперь?.. Как же мне тебя не упрекать?. Были у меня с тобой большие светлые планы на будущее. Хотели женить тебя, чтобы и дети пошли. Чтобы они нас ласково дедом и бабушкой называли. А сейчас… Вилами по воде… Или это были всего лишь легкокрылые грезы, и наша, увы, снежная башня растаяла.
Нет, никак не могу смириться с прошлым. Бадзай, орел мой сизокрылый, ты давал нам слово, ты же никогда не обманывал никого. А теперь что мне делать?.. Где же нам тебя искать, куда отправить своих надежных гонцов? Даже во сне я никогда бы не поверил, что мне понадобится помощь младших. На звонких многолюдных праздниках и на других торжествах за изобильным длинным столом мой любимый тост был таким: «Чтобы дерево большими и прочными корнями старилось, а после него и вокруг него чтобы вырастали молодые деревца. Ну и что же?.. Каково нам теперь без тебя?!.
Ну да ладно... О помощи и речи уже не веду, но если бы ещё хоть на одно – единственное мгновение, хотя бы ещё один раз увидеть своего любимого, стройного и худощавого сына, которого мы с гордостью называли своим завтрашним солнечным днем. Интересно узнать : как он выглядит сейчас? Или это опять-таки наши обманчивые крылатые грёзы? Кто мне скажет или подскажет: в какой братской могиле или на каком старом заброшенном кладбище покоится один из солдат - защитников нашей необъятной Родины, участник Великой Отечественной Бадзай Сагалеевич Кадзалаев ?.. Честное слово, я бы всё отдал, кто бы мне наконец-то эту грустную раздирающую душу весть сообщил. Может где-то давно неухоженною, заброшенною живет могила? А может, туда изредка прилетают, тревожно каркая, черные голодные вороны и ястребы?..
Кто бы знал, как трудно плыть против течения Жизни - реки, тем более когда уже недалёк последний закат твоих солнечных дней!.. - такие печальные мысли вслух произносил опять (который раз?..) тихим дрожащим голосом Сагале. Его горькие слезы, похожие на женские бусинки, текли по его худым щекам и стекали вниз по черной поношенной уже черкеске – память от покойной супруге Сурат, которой тоже в живых уж нету почти пятнадцать лет. Да от них остались только подарки и священная память. От сына Бадзая хранит отец черную табачную трубку, а от преданной супруги Сурат - черную черкеску во всей её красе (с газырями, черным поясом и блестящим кинжалом с серебряной ручкой ). Да- да, она сшила её своими руками... Последний раз. А сколько сшила за 70 лет их дружной брачной жизни?!. Не сосчитать...
Солнце опять вышло на свой привычный небесный маршрут. Уже полдень... Одинокому старику показалось, будто его кто - то от души неожиданно обнял, когда солнечные золотистые лучи нежно начали согревать его. И снова ещё сильнее захотелось жить. Неспроста у нас в Осетии - Иристоне частенько говорят: жизнь – как соль: чем больше её кушаешь, тем сильнее пить хочется. Земная жизнь… Как бы тяжко или плохо ни было Человеку, а умирать ведь ещё не хочется...
– Добрый день и здоровья Вам, дедушка Сагале!.. - вдруг раздался звонкий и веселый хор голосов соседских детей, которые возвращались в свои дома после занятий в местной сельской школе.
– Здравствуйте долго-долго под этим голубым небом, мои хорошие птенчики! Чтобы вы большими людьми стали, не ростом, а своим светлым умом. Чтобы мир был на земле, а войну чтобы даже и во сне никогда не видели …
Спустя время дети быстро разлетелись по домам, как птенцы по гнездам. Но вдруг опять нарушил покой чей-то голос. На сей раз эта была соседка седовласая Дасга.
– Хорошего дня Вам, дорогой Сагале, да и немножко ещё нашего горного здоровья и трижды долголетия!..
Старику, конечно же, приятно было слышать мягкий голос доброй соседки, да ещё с такими пожеланиями.
– Хорошо бы, если бы это было действительно так … Твои слова – словно воду пью в глубоком сне … У палки, говорят, два конца. Да и тебе, Дасга, пожелаю того же. Чтобы ты ещё у своих правнуков на свадьбе погуляла... и без посторонней помощи!..
– А как твое-то здоровье, Сагале?..
– Если честно сказать: как пришла опять долгожданная весна, словно «жук» выполз из своей зимней спячки. Когда человеку уже не здоровится, да без малого век за плечами и никакого просвета, сегодня или завтра … ждешь когда нагрянет незваным гостем смерть, чтоб уйти ушел ты раз и навсегда в мир иной …
Чем кого-то просить и каждый день лекарства по несколько таблеток пить, да и уколы делать, не лучше ли уже никого не беспокоить?.. Что греха таить? Всем нам дорога - туда, не сегодня, так завтра. Лекарства уже не помогают. Здоровье - то не вернуть, да и в аптеке не купишь. Жду лучшего, а на самом-то деле не в гору, а с горы…
Дасга поближе подсела к Сагале и продолжала его подбадривать.
- Ну, что, Вы, Сагале, опускаете свои крылья?.. Это на вас не похоже. Орел без полета – уже не орел. Не надо забывать – нам ещё молодежь воспитывать, учить уму-разуму. Да и ещё пожить малость. Знаю, двух смертей не бывает. Никуда не спрятаться от неё. Но торопиться с этим никуда не годится. И хорошее было, да и плохого нам хватило на нашем прошлом веку. Интересно, а что впереди?.. Поживем-увидим...
– Да, ты права, но что меня постоянно удивляет: куда же деваются все-таки наши силы с годами, словно вода из реки Хусфарак в летнее время в горячем песке исчезает?.. Физическая сила уходит, зато мудрость приходит: трезвей смотрим на мир окружающий.
Вот сердце кровью обливается, когда вижу наш фруктовый сад. Не мне тебе об этом говорить : чего у нас там только не росло?.. Яблоки, груши, айва, калина, малина, шиповник, абрикос, вишня … Хочешь – ранний сорт, хочешь – поздний всегда пожалуйста, ешьте на здоровье… Жаль, это в прошлом. А сейчас, прошу тебя, не поленись, посмотри - ка, что творится. Попросил племянника Айтбека, чтобы обрезку деревьев сделал. Ну, в смысле - подстричь сухие ненужные веточки, которые вовнутрь растут. Они же мешают друг другу. Ну и что ты думаешь?.. Они тоже, как я, уже состарились. А ведь раньше фруктов было у нас вдоволь. На зиму откладывали в ящиках, даже до весны хватало. А сколько соседям и родственникам раздавали?.. А как же?! Добро никогда не пропадает. Надо новые саженцы посадить. Да ни у кого руки до этого не доходят. А сколько раз их беспощадно градом било?!.
Как бы ни жаловался Сагале, но все же сад в своей середине опять для детей временно стал гостиной. Здесь уже ранние яблоки поспели. А недалеко от деревьев младшая дочь Сагале Разита на четырех грядках посадила лук репчатый, редиску, помидоры, огурцы, петрушку и укроп.
В один из летних вечеров после очередной рыбалки хорошенько искупались в местном озере Тумбул цада соседские дети разных возрастов. А как только стемнело, они начали собираться к зеленой длинной лавке Деда Сагале. Самый старший, их вожак Томарбек коротко пояснил: - Вы, чего, заболели? Нет уж, орлята, мы ж не бездельники, как некоторые … Не так ли?! В общем, пошли!
– Куда идти то?.. Уже пора спать! Мы же устали. Не понимаешь? - возразил сосед Рауона.
– Да, действительно, пора уже и отдохнуть!- добавил Кивзу.
– Братва, пойдемте, хорош друг другу головы морочить. Проведаем фруктовый сад дедушки Сагале! Не пойму, чего мудрить?..
– А что туда идти -то? А разве сегодня днем не видели его? Что в нем изменилось? Старик как старик … С длинной палкой …
– Ну, что вы непонимающими прикидываетесь, как клоуны из уличного цирка?! Я имею ввиду его фруктовый сад, а вы «пляшете» не в ту степь!.
Вот так – мальчики сначала не соглашались в сад заглянуть. А вскоре шустрый Томарбек легко уговорил их. Дружно встали. Молча проникли в сад. На их многочисленные шорохи сразу же среагировала «соседка» – черная овчарка «Сулпий». Услышав тревожный лай, они тут же низко присели, оглянулись вокруг. Пошли ползком по грядкам. Шустро наполнили фруктами карманы. Тем временем на лай выглянули из дому и хозяева, а точнее старик Сагале: левой рукой держал свою лакированную коричневую палку с полусогнутой черной пластмассовой ручкой, а с правой стороны его придерживал родной племянник Тутуруз. Когда дети заметили их, они тут же начали убегать. А самый рослый из них – Канцел споткнулся о кучу камней на левом краю сада и упал лицом вниз. Его белая рубашка с короткими рукавами испачкалась, и порвалась, да и яблоки из карманов выпали. Из поверхностных царапин на локтях рук пошла кровь. И больно... больно... А вся компания – напуганные мальчики побежали, оглядываясь по сторонам, за село к старой заброшенной мельнице. По дороге пели ранних сочных яблок. Когда всё затихло, разошлись по домам.
Звёздоглазая сельская ночь вступила опять в свои права. А после полуночи запели петушки в курятниках.
И пришел еще один солнечный летний день. Утром женщины и мужчины начали выгонять скотину к пастуху на пастбище. И вдруг раздался звонкий голос дочери Сагале Разиты.
– Позор какой для нас всех! … Ну, какая разбалованная и неуправляемая молодежь у нас пошла?! Невоспитанные такие ... И чем только их родители занимаются? Ночами шляются черт их знает где … До всего им есть дело. Как бездомные бродячие собаки …
– Что случилось, Разита Сагалеевна? Кто вас беспокоит? Кому в чем-то не угодили ?.. Кто вас так сильно расстроил? Ссоритесь с раннего утра непонятно с кем и по какому поводу?! –бросила свою реплику вездесущая, немолодая соседка Хамбат.
– А что еще может приключиться ?.. Вчера ночью проникли в отцовский фруктовый сад. Ладно, покушали, а потом набрали в карманы яблок … Пусть едят на здоровье ! Но зачем ещё надо было ветки ломать?. Растоптали, как подкованные кони, мои четыре грядки … Такчто воришки у нас появились. Немедленно надо об этом сообщить в полицию нашему участковому. Пусть их найдут и накажут!.. И не поверите, это по - моему не дети были. По большим следам на грядках можно смело сказать, что здесь «гостили» незваные взрослые.
– Да это же мелочи … Взрослым тоже фрукты пойдут не во вред. На здоровье!.. – дополнил, шутя мужчина лет пятидесяти – Аскарнаг.
Тут же дочь Разита подробно рассказала об этом Сагале. Он её выслушал, а потом низким хриплым больным голосом начал успокаивать:
– Дочь моя, свет моих очей, Разита дорогая! Сюда чужие люди, конечно же, не пришли. Это же наши соседи или просто односельчане. Пусть едят наши фрукты. А для чего они ещё нужны нам?.. И не забывай об одном : они же меня когда – то будут провожать в последний путь, а потом и хоронить. Так пусть они меня хоть чем-то добрым вспомнят!.. Это же хорошо?! И поверь мне, родная, с собой в тот мир ничего никто не заберет. Увы, все останется …
И Разита согласилась с отцом? А мудрый старый Сагале опять осторожно прилег в свою белоснежную мягкую постель. Чуть - чуть приподнял голову, подложил под неё подушку. А затем вытянул правую руку вперед к коричневому четырехгранному лакированному столу рядом и взял в руки свою дорогую памятную курительную трубку. Аккуратно начал опять туда совать махорку из свежего табака своими худыми пальцами…
