Ахтынские поэты
Ахты – один из древнейших населенных пунктов и очагов культуры в Лезгистане. Лезгины его называют «Ахцегь»*. В исторических хрониках упоминается как город, но под разными названиями. Крепость, построенная здесь персами, называлась «Шахбани» или «Шахйани» по имени сасанидского эмира Шахбани, поэтому и само поселение в источниках часто называют так.
Встречающееся в арабских источниках «Ахты» – это не переименование, а арабское транскрибирование.
Ахты считается колыбелью лезгинского героического эпоса «Шарвили», где родина витязя именуется Тури.
Ахты – родина выдающихся личностей: ученых, поэтов, политических деятелей.
В 1839 году здесь построили русскую крепость, в 1861 году была открыта светская школа, где учились местные дети. В этой школе с 1895 по 1902 год учителем словесности работал латышский писатель Эрнест Теодорович Бирзниек-Упит (1871–1960).
В известном историческом памятнике «Ахты-наме» есть упоминание о том, что предводитель арабского войска Абу Муслим «селение Шахбани назвал Ухти, то есть Сестринское. От частого употребления (это название. – А. К.) превратилось в Ахти».
Мы полагаем, что «Ухти» – это выдумка более поздних переписчиков, пожелавших «породнить» Ахты с распространителем ислама.
Весь секрет кроется в арабском алфавите. Арабы в слове «Ахцеh» из-за отсутствия в арабском буквы, обозначающей звук «ц», решили передать его арабским аналогом «т», к тому же они не нашли подходящего обозначения и для приглушенного звука «h» в конце слова. Может, они и не услышали этого звука. Так и образовалось название «Ахты», ставшее официальным.
Кстати, из-за отсутствия определенных букв в арабском и персидском языках, древние названия Дербента: «Чол», «Сол», «Чор» – так же скрыли их лезгинскую этимологию. «Чол» или «сол» скрывают под собой лезгинское слово «цал» (стена), а «чор» – это «цIар» (линия), под которой подразумевалась та же известная всем древнейшая Дербентская стена. Почему-то исследователи все как один проходят мимо таких важных для истины деталей.
Больше из-за того, что арабский алфавит не располагал всеми звуками, имеющимися в лезгинском, многие наши авторы прошлого писали свои сочинения на арабском, персидском и тюркском языках.
Первые, кто серьезно задумался над адаптацией арабского алфавита к лезгинскому языку, – это Етим Эмин (1840–1880) и поэты его плеяды, в рукописях которых встречаются попытки создания отдельных знаков для передачи некоторых звуков лезгинской речи, не воспроизводимых арабской графикой.
Что удивительно, подобных реформаторов не нашлось среди множества ахтынских поэтов ХIХ века, получивших широкую известность в Лезгистане и Дагестане и творивших, в основном, на арабском и тюркском языках. Но они преуспели в другом: свое поэтическое творчество эти авторы совмещали с научными изысканиями.
Остановлюсь на трех самых именитых: Магараме (1745–1798, Мирза-Али (1768–1858) и Абдурахмане (1821–1915), живших и творивших в селе Ахты.
Первые два с большим уважением упоминаются в знаменитой книге лезгинского историографа и просветителя Гасана Алкадари (1834–1910) «Асари Дагестан» («Исторические сведения о Дагестане»).
Магарам родился в селе Гдынк, а в селе Ахты преподавал в своем медресе физику и философию. Легенда гласит, что он имел представление об электричестве и проводил разные опыты. Говорят, что он хотел поймать молнию. Свидетельство Гасана Алкадари о том, что ученый умер от удара молнии, подтверждают реальную основу легенды. Это произошло в селе Махмудахюр, куда поэт переселился по своим исследовательским соображениям.
Из рода Магарама в ХХ веке вышел один из лучших лезгинских поэтов Алирза Саидов (1932–1978). Интересно, что часто в его стихах звучит слово «молния».
В стихах Магарам себя называет «ахтынским шаиром». Арабское слово «шаир» (знающий) в Ахтах применялось именно к нему как к настоящему большому поэту, являвшему истинные чудеса в слове. Из его литературного наследия известно лишь несколько стихотворений о любви. Эти стихи достойны человека, игравшего с молниями.
А Мирза-Али себя скромно называл «ахтынским назимом», т. е. «упорядочивателем слов». В литературной деятельности он, видимо, не претендовал на ту высоту, которой достиг его старший современник Магарам.
В науках Мирза-Али покорил много вершин. Известный духовный наставник дагестанских имамов Гази-Муллы и Шамиля Мухаммед Яраги в своем стихотворении, посвященном Мирза-Али, называл его «мореподобным учёным».
По свидетельству Гасана Алкадари, Мирза-Али преподавал в мусульманской школе физику и философию. Но по воспоминаниям дочери коменданта Ахтынской крепости Фёдора Рота – Нины Рот, Мирза-Али преуспевал и в медицине. Во время осады отрядами Шамиля Ахтынской крепости в 1848 году Мирза-Али, находившийся в крепости на стороне русских, на удивление всем вылечил отца Нины, получившего глубокое ранение от взорвавшегося снаряда. Когда Мирза-Али для переговоров с Шамилем вышел из крепости, несговорчивый имам арестовал его и отправил в Хунзах, где ахтынец сидел в темнице около года. Причиной этого Гасан Алкадари считает «его (Мирза-Али. – А. К.) стихотворения, не понравившиеся Шамиль-эфенди». Легенды говорят, что эти стихи были направлены против Шамиля и его движения.
Задолго до этих событий Мирза-Али был арестован и кюринским ханом Асланом, племянником Сурхай-хана, смещенного русской властью за измену. В селении Курах поэта в зимнее время бросили в водоем за хвалебные стихи в адрес Сурхай-хана, искавшего помощи у Ирана в выходе Дагестана из-под власти России. Его ода была написана в 1813 году, когда Сурхай-хан с большими надеждами вернулся из Ирана.
Но, видимо, после прихода русских в Ахты политические убеждения Мирза-Али диаметрально изменились, о чем говорят его стихи, осуждающие Шамиля. На этой перемене взглядов наверняка сказалась и его любовь (в 80 лет!) к дочери коменданта ахтынской крепости Нине Рот, которой поэт посвятил ряд прекрасных стихотворений.
Ему был присвоен чин подпоручика, форму которого в стихотворении он сравнил с «накидкой Кира и Цезаря».
В 1858 году, когда умер Мирза-Али, Гасан Алкадари написал элегию, где есть такие строки:
Друг, рыдай под гнётом того,
Что постигло современное общество.
Рыдай над сокровищницей знаний,
На которую ринулись зловещие бури севера,
Над четвёртой частью школ, потерявших
Свои направляющие вехи в ночном блуждании…
Скончался чтимый Ахтынский мой шейх,
Мой духовный отец, человек прекрасных качеств…
Покинул меня врач, а ноги подкашиваются,
Чтобы пойти к нему с жалобой на изнуряющую жажду.
Что удивительно, Гасан Алкадари в своей книге «Асари Дагестан» не упоминает Абдурахмана Ахтынского, с которым был знаком. Они оба учились в медресе у Мирза-Али Ахтынского.
Но неизвестно, почему и как Гасан Алкадари обошел вниманием и вполне достойные высоких поэтических требований стихи и научные труды Абдурахмана, получившие известность в Дагестане и в северном Азербайджане. К тому же Абдурахман после смерти Мирза-Али Ахтынского заменил его на должности шариатского судьи Самурского округа. Его имя значится и среди информаторов, названных в книге Н. Е. Торнау «Изложение начал мусульманского законоведения», изданной в Санкт-Петербурге в 1850 году.
Абдурахман, как и Гасан Алкадари, за участие в восстании 1877 года вначале был брошен в зиндан, что в Дербентской крепости, затем был сослан за пределы Дагестана. После ссылки Абдурахман вернулся на родину и продолжал заниматься науками и преподавать в медресе. Точно так же поступил после своей ссылки и Гасан Алкадари.
Очень ценные сведения об Абдурахмане Ахтынском оставил его внук Нажмудин, при советской власти долгие годы работавший учителем русского языка и литературы в северных районах Азербайджана, где преобладает лезгинское население. Его очерк о деде хранился в архиве лезгинского писателя и поэта Забита Ризванова и в 90-е годы прошлого века был опубликован в нескольких номерах газеты «Чубарук» («Ласточка»), издававшейся краеведом-подвижником Русланом Керимхановым.
По свидетельству внука Абдурахмана Ахтынского, из-под пера его деда вышел такой труд, как «Основы религии и веры» («Асас-уд-дин вал иман»), который в 1913 году был издан в Петербурге на средства бакинского нефтепромышленника Г. З. Тагиева. Также в частных архивах (внук поэта называет имена обладателей этих архивов) хранится стихотворный диалог в вопросах и ответах между Абдурахманом Ахтынским и Етимом Эмином, касающийся религиозных тем. Существует в виде отдельной рукописи и полемика между Абдурахманом и Гасаном Алкадари, раскрывающая их взгляды на отношения между противоборствующими в исламе суннитами и шиитами.
Возможно, неупоминание имени ахтынского ученого в книге «Асари Дагестан» связано с противоположными взглядами Абдурахмана и Гасана Алкадари на вопросы, касающиеся упомянутых течений в исламе. Алкадари подчеркивал отсутствие непримиримых противоречий между суннитами и шиитами.
В ранних стихах Абдурахман называл себя просто «Малла Хаджи» – «муллой, совершившим паломничество в Мекку», так его называли в народе. Приставка «эфенди» появилась позднее, когда его назначили главным кази – шариатским судьей Самурского округа. В стихах, написанных после этого, он называет свое официальное имя – Абдурахман.
Он не претендовал на высокие регалии в литературной деятельности, хотя стихи его по мастерству ничем не уступают творениям его земляков-предшественников. В стихотворении «Выходит из сада» он состязается с Мирза-Али, написавшим любовное послание с похожим названием «Выходит из крепости», посвященное Нине Рот. Возможно, она же скрывается под «голубоглазой красавицей», очаровавшей и Абдурахмана. «К чему мне религия и вера, когда хочу видеть лишь её, / Ей в жертву принёс бы я всю свою жизнь, чтобы она стала моей судьбой», – пишет он. Примерно то же самое говорил своей «сероглазой» чаровнице Мирза-Али. Такие слова со стороны религиозных деятелей означали выход за пределы бытующих предписаний и не избегли серьезных порицаний со стороны ярых представителей духовенства. Но, видимо, для обоих авторов в данном случае было важно показать свою смелость исключительно в поэтических излияниях.
Первым и самым удивительным в лезгинской литературе произведением, написанным специально для детей, является «Книжка по арифметике для детей» Абдурахмана, где автор, обращаясь к ребятам по именам, в стихотворной форме учит их таблице умножения. Не оставлены в стороне и другие арифметические действия: сложение, вычитание и деление. Это одновременно и игра, и рассказ об обыденной для горских детей жизни. Наряду с мальчишескими именами называются и девичьи, – это говорит о том, что в медресе Абдурахмана учились и девочки, что в его время было явлением очень редким. Этот факт показывает Абдурахмана как сторонника женского образования.
Это произведение можно включить в учебники для младших классов в национальной школе. Вопрос перевода его на русский язык также немаловажен.
Абдурахман занимался и астрономией, к чему приобщал и детей, и своих взрослых земляков. Им было изготовлено целое сооружение: модели Солнца (из светоотражающего стекла), Земли (с обозначением меридианов и параллелей) и Луны, при помощи которых Абдурахман демонстрировал землякам, особенно местным муллам, вращение Земли вокруг Солнца и Луны вокруг Земли и показывал, как происходят затмения Солнца и Луны. Призывал не бить во время затмений в медную посуду, как это было принято в народе при таких небесных явлениях, а любознательно наблюдать за ними.
В 30-е годы астрономическое сооружение Абдурахмана представителями власти было вывезено из Ахты в неизвестном направлении.
Дата смерти Абдурахмана известна точно: 19 августа 1915 года.
Об упомянутых поэтах, к сожалению, нынешнее поколение лезгин знает очень мало. Задуматься бы нам над тем, сколько предстоит труда, чтобы собрать и издать наследие тех, кто обогатил нашу культуру, кто дает нам повод для гордости. Но этот труд стоит того, чтобы нам как народу оставаться на духовной высоте, заданной и завещанной великими подвижниками.
*Здесь буква «гь» соответствует латинскому h.
