Ажайгъа «беш»
Къаттыгюн шагьаргъа баргъан эдим. Орамда бир сюйкюмлю къызъяш ёлугъуп:
— Здравствуйте, Болат Басирович! Нечиксиз? Атикатлар охуп турамы? — деп, алай тюпден-ерден сораша.
Гьейлер, бизин яшны да таныйгъан, оьзюн мен танымайгъан бу ким экен деп тура эдим. Мени англагъан буса ярай, ол иржайып:
— Унутгъанмысыз? Мен Абидатман. Эсигиздеми ажайым гелип классда йырлагъаны? — деп ол оьзюн тез танытма кёмек этди.
— Эсимде, къызым! Къара гьали! Не замандыр сени гёрмегеним! — деп мен де сорашдым.
Абидатны мен башлапгъы классларда охутгъанман. Олар бизин юрт-лулар тюгюл. Бу яшны атасы бизде гьайван доктор эди. Ону районгъа ишге алгъан сонг агьлюсю де шагьаргъа гёчдю. Бизде тургъан эки-уьч йылны ичинде юртлулар оланы агьлюсюн сююп къалгъан эди.
Эсимде бар, бир гезик Абидат дарсгъа гелмей къалды.
— Яшлар, Абидат неге къалды экен? Билегенигиз? — деп сорадым.
— Айтайымы, олар бизин къырыйыбызда тура: уллу анасы булан гележек, — дей бириси.
— Уллу анасы булан? Неге, ону хатирин къалдыргъан гиши сама болма-дымы? Болмады? Балики, ол бир затын тас этгендир? Этмеген? Къойдукъ, буса ачыгъыз китапланы.
Дарс башланып аз да къалмай, Ханитат ажай гирип геле.
— Кёп арив ярай, гелигиз, олтуругъуз, — дедим.
Ажай олтурмай, бир яшлагъа, бир Абидатгъа къарай, иржая. Абидат десенг, башгъа школадан башлап гелген яш йимик, бир тамаша уялгъандай, алдына къарап токътагъан.
— Буса не мурадыгъыз бар, ажай, айтыгъыз?
— Айтсам, балам, шуланы уьстюнде йимик турабыз, чептерге неге бугъар «уьч» чыгъаргъансыз йырлавдан? — деди ол.
«Ажайны не мурады барны билдим. Гьали ону оьзюн мюкюр этмеге къыйын тюгюл» деп:
— Ажай, тюзю, мен оьзюм де уьчню кёп сюймей туруп салгъанман. Тюз айтасан, башгъа дарслардан яхшы, не этейим, Абидат йырламай. Макъамы ёкъ, — деймен.
— Нете, макъамсыз болуп къалдымы энни? — деп ажай мени булан разилешме хыялы ёкъну англата.
— Муна яшлар да эшитсин, сюйсе «Совет Армияны», сюйсе «Ватанны» яда оьзю сюйгенинден бир куплетни йырласын! — дедим.
Къайдан йырлай, Абидат гьали де шо алдына къарагъан кюйде эди. «Ханитат ажай гьали оьзю де мюкюр болду» деп эсиме гелип, дагъы да:
— Гёресиз, йырламай, бир де йырламай, — дедим.
Ажай буса магъа къарап бир тамаша иржайды да, Абидатны билегинден тутуп партагъа олтуртду. Онгайсыз буса да къырыйында оьзю де олтурду. «Къайда, ач гьали, шо «язбаш» деген назму бар бетни» деп буюрду.
Яш ачды. Оьзю танглагъан макъам булан ажай басып йырлап йибермесми. Урунуп-урунуп Абидат да къоша. «Уьйде арив ала эдинг чи, гьали не болуп къалды» деп, яшгъа ягь да салып, ажай бирдагъы куплетни йырлады. Шо заман артдагъы парталардан бириси: «Ажайгъа беш», — деди. Яшлар къычырып кюлеп йибердилер.
Къаттыгюн шо яш ёлугъуп: «Эсигиздеми, ажайым гелип классда йырлагъаны?» дегенде, Ханитат ажайны бюкреймеген бийик къаркъарасы, енгил юрюшю, адамгъа лайыкълы иржайыву гёз алдыма гелип токътады.
Озокъда, мен шо гюн Абидатны охувун да сорадым.
— Бу йыл музыкальныйни битдиремен, — деди ол.
— Музыкальныйни?
Инаныгъыз, оьзюм охутгъан яшны алдында бир багъыйсыз гьалгъа тюшдюм дагъы!
«Къызыгъызны бир де ангы ёкъ», — дей эдим. Макъамланы гьали ол магъа уьйретер эди.
Гертиден де, «беш» ажайгъа, «беш».
Ажай — пять
В один из воскресных дней поехал я в город. Только вышел из книжного магазина на центральной улице, ко мне подошла небольшого роста очень симпатичная девочка-подросток.
— Здравствуйте, Болат Басирович, как вы? Атикат учится? — поздоровалась она, как с близким человеком, серьезно, солидно.
Думаю, кто же она? — не только меня знает, но дочку мою, Атикат…
Но тут она спохватилась, заметив мое замешательство, и улыбнувшись, напомнила:
— Я Абидат… Забыли? Помните, как Ажай, моя бабушка, пела на вашем уроке в классе?
Как не помнить! Никогда прежде и после не было такого случая в моей учительской практике, чтобы бабушка ученицы спела в классе перед учащимися.
— Как же! Помню, доченька! Здравствуй. Давно не видел тебя! Как поживает твоя бабушка?
Абидат училась у меня в начальных классах. Отец ее работал ветеринаром в нашем колхозе, а когда его перевели в район, семья переехала в город. За два года, пока они жили в селе, сельчане полюбили эту дружную семью. А бабушку Абидат, Ханитат-ажай, старушки наши поминают и поныне.
Вот эта самая Ханитат-ажай и удивила как-то не только меня, но и всю школу. Помню, однажды Абидат не пришла на занятия. Отмечая в классном журнале учеников, спрашиваю:
— Дети, кто знает, почему Абидат не пришла?
— Позвать? Они живут рядом. Она придет с бабушкой… — выпалила одна бойкая ученица.
— С бабушкой?! А что, случайно не обидел ли кто ее? Нет? Может, потеряла чего? Тоже нет. Тогда начнем урок. Откройте книги.
Только я начал вызывать к доске, как отворяется дверь и на пороге возникает Ханитат-ажай с Абидат: «Можно?»
— Конечно, заходите. Садитесь, пожалуйста!
В первом ряду была свободная парта, но Ажай не садится, смотрит то на детей, с любопытством уставившихся на нее, то на Абидат, улыбается. Сама высокая, стройная, с угольно-черными глазами на смуглом худом лице — только белые, как снег на вершинах гор, волосы выдают ее возраст. И Абидат ведет себя странно — стоит задумчивая, отчужденная, будто она в первый день заявилась к нам из другой школы.
— Ажай, чем могу быть вам полезным? У нас идет урок.
— Хочу сказать, сынок, мы в семье опекаем детей, как часовые. — Она погладила Абидат по кудрявым волосам. — А почему вы вывели ей тройку по пению? — так уверенно говорит, точно понимает в пении больше меня.
Теперь стала понятна цель визита Ажай. Что ж, думаю, пусть сама убедится…
— Ажай, я и сам огорчен, что у нее за четверть по пению тройка. По другим предметам отметки хорошие. Но что я могу поделать, если Абидат никогда не поет?! Нет у нее ни голоса, ни слуха… Мелодию песен не знает…
— Ну да… как же это оказалась она у вас без песен? — возражает Ажай.
— Пусть дети свидетелями будут. Пусть споет что хочет. Хотя бы один куплет, всего один…
Куда там! Абидат, будто язык проглотила, под ноги смотрит, на полу что-то разглядывает. «Ну вот, убедилась Ханитат-ажай», — подумал я. И говорю обескураженный:
— Сами видите. Не может она петь. Никогда на уроках пения не поет.
Ажай как-то хитро взглянула на меня, улыбаясь, взяла за руку Абидат и усадила за парту. Сама с трудом пристроилась рядом. Велела внучке: «Открой-ка книжку там, где песня “Весна”…» — Девочка открыла. Класс замер. И запела тут на свой собственный мотив бабушка Ханитат. И как запела! И наша молчунья Абидат ей подпевала!
«Дома ты пела лучше. Что с тобой случилось вдруг?» — упрекнула Ханитат внучку и затянула новый куплет. Кто-то крикнул с последней парты: «Ажай — пять! Ажай — пять!» Класс разразился смехом…
Когда я встретил Абидат в городе и она сказала: «Помните, как моя ажай пела в классе?» — тут же передо мной предстала Ханитат — высокая, еще гибкая в стане, с легкой походкой и ласковой улыбкой.
Конечно, я спросил Абидат, как она учится.
— В этом году заканчиваю музыкальное училище, — смущенно ответила девочка.
— Музыкальное?! — вырвалось у меня.
Как же выглядел я в глазах своей бывшей ученицы! Уши мои вспыхнули.
«У вашей Абидат ни голоса, ни слуха», — убеждал я ее родителей. А выходит, любым песням эта скромница Абидат теперь сама научила бы меня…
Да, Ажай и вправду заслужила пять. «Пять — Ажай! Пять!»
