Тысячи
литературных
произведений на59языках
народов РФ

Казимбек

Автор:
Фэхрэддин Гэрибсэс
Перевод:
Фэхрэддин Гэрибсэс

Мирзә Казымбәј

3 пәрдәли драм


Иштирак едирләр:

Мирзә Казымбәј, алим, профессор
Һаҹы Гасым, онун атасы, 60 јашында
Мәшди Рза, дустаг, 55 јашында
Глен, миссионер, 50 јашында
Инҝилис гадын, 30 јашында
Доктор Фукс, 50 јашында
Александра, онун арвады, 40 јашында
Березин, тәләбә, 18 јашында
Лобачевски, алим, 50 јашында
Ханым Јушкова, 40 јашында
Лјовушка, 15 јашында
Прасковја, Казымбәјин, арвады, 40 јашында
Олга, онун  гызы, 20 јашында
Саблуков, алим, 50 јашында
Шамил 
Ев ишчиси
Тәләбәләр, почталјон
Әһвалат 19 әсрдә баш верир.

 

Биринҹи  пәрдә

1 шәкил

Һәштәрханда касыб бир отаг. Ортада маса, үч стул. Һаҹы Гасым отагда вар-ҝәл едир, нараһатдыр. Гапы дөјүлүр.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Ачыгдыр, бујурун, кимдир?

Мәһәммәдәли ичәри ҝирир, атасыны гуҹаглајыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата! Ҝөзүмүн ишығы, ата! Дәрбәнддән сәни дејиб ҝәлмишәм, ата. Мәним ҝеҹәләримин парлаг  ајы, ҝүндүзүмүн ал ҝүнәши, ата! 

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Мәһәммәдәли, оғлум, ҝөзүмүн көкү саралды ки, сәни ҝөзләмәкдән. Еј мәним доғма Дәрбәндимин руһуну, јурдумун гохусуну Һәштәрхана ҝәтирән оғул. Хәзәрин далғаларынын пычылтысыны өзүјлә  мәнә чатдыран оғул! Үрәјим сыхылыб ојмаг гәдәр кичилиб. Хан булагдан өтрү, маһалларын дар сакитлији үчүн јаман дарыхмышам, Мәһммәдәли.  

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата, ата, мән даһа Дәрбәндә гајытмајаҹағам, сәнинлә бурда галаҹағам. Анамы сәккиз јашымда итирдим, тәк сән галмысан мәним талејимдә, бир дә Дәрбәнд. Гәриблијә уғрамыш доғма шәһәрим. Ону архада гојуб ҝәлдим, мәҹбур идим, ата.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Оғул, Дәрбәнди үрәјиндән силмә, бу ән бөјүк хәјанәт оларды. Касыба әл узат, дарда олана көмәк ҝөстәр, јаланла дост олма…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата, о јалан дејилдими сәни, Рус  дөвләти үчүн о гәдәр хејирли иш ҝөрән шејхүлисламы,  ҝенерал Јермолов Нарын гала диванханасында иттиһам едиб Һәштәрхана сүрҝун етди. Мәним бүтүн варлығымла инандығым өлкәјә һиссими  сарсытды, бу јалан дејилдими, ата!

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Јох оғул, нә гәдәр јалан ҝүҹлү олса да доғруну поза билмәз. Һәмишә һәгигәтин ҝөзүнә бах, чүнки әдаләтлә һәгигәтин хәмири бирдир. Әдаләтин сөзү аҹыдыр, оғул, амма о сөз ҹәмијјәтин дәрманыдыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата, мән сәнинлә фәхр едирәм, буну һамыја демәјә һазырам.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Оғул, сөзүмә гулаг ас. Әҝәр бир атаја десән ки, оғлун сәндән ағыллыдыр, севинәр. Сән мәнимлә јох, мән сәнинлә фәхр етмәк истәјирәм. Буна ҝөрә дә адыны Мәһәммәд гојдум.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Инана билмирәм ки, сәни ҹасус адландырыб сүрҝүн едибләр.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Билирсән, Әмир  Һәмзә Дәрбәнди Губадан ајырыб һаким  олмаг арзусундајды. Дәрбәнди Тути Бикә хилас етди. Буну  һамы билир, оғул. Мән сәнин мүгәддәс адына Әли әлавә етмишәм ки, сән өз халгына лајиг оғул оласан. Бүтүн өмрүм боју амалымы Мәккәјә, Мәдинәјә чевирдим, сијасәтдән узаг гачдым, дөвләт јолунда илләр сәрф етдим. Ахырда исә Һәштәрханда, бир тахта дустаг евиндәјәм. Вәтәндəy узагда, инҝилисләрлә, русларла кечирилән бош вә мәнасыз ҝүнләр… Бу идими талејим, бу идими мәним өмрүмүн ҹәзасы? Билмирәм, лакин истәмирәм ки, сән дә бу ишҝәнҹәләрә дүчар оласан. Дәрбәнд сәнә буну бағышламаз. Мән исә һеч билмирәм Дәрбәндә неҹә гајыдаҹағам, билмирәм… Сәнин савадын мәнимкиндән гат-гат үстүндүр, лакин рус дилини өјрән, бу дилсиз сәнә јашамаг чәтин олаҹаг, буну бил, Мәһәммәдәли.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата, бүтүн дуаларымы сәнә һәср етмишәм, сәнин бурдан хилас олмағына јөнәлтмишәм. Билмирәм, бурда мәним әрәб, фарс дилләрини билмәјим лазым олаҹаг, јохса јох.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Јахшы јадыма дүшдү. Бурада бир инҝилис вар, фарс дилинин алудәсидир, истәјир ки, бу дили өјрәнсин. Онунла данышарыг, ишсиз галмазсан. Әсас одур ки, биз артыг бир јердәјик. (Пауза).

Јазыг Шәрәфнисә, бајрам ҝүнү һеч гәбрин зијарәт едән олурму? Мәним өмрүмүн солан ҝүлү, Шәрәфнисә. Бағышла мәни, сәнин мәзарына чата билмирәм. Бөһтан ичиндә јаныб-говрулан Һачы Гасымы бағышла!

Сүкут. Һәр икиси ҝөзләринин јашыны силир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата, јадымдан чыхмышды, ахы мәним сәнә һәдијјәм вар. (Ҹибиндән бир кисә чыхарыр). Бу торпаг кисәсини Дәрбәндин галасынын дибиндән ҝәтирмишәм. Хејир – дуа еләдим ки, сәни һәр бәладан горусун. (Атасына верир).

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Мәһәммәдәли, сән елә бил мәнә итирилмиш бир дүнјамы гајтардын. (Кисәни ачыр, торпағы өпүр, башындан јухары галдырыр, сонра кисәни бағлајыр).

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата, сабаһ ҝедиб өзүмә бир иш ахтараҹағам, олмаса бурада адамы ишсизлик боғар. Илаһи, бу шәһәрдә нә гәдәр килсә зәнҝләри вар. Бир дәфә дә олсун мәсҹид азанынын сәсини ешитмәдим. Мән исламијјәтин бүтүн сиррләрини өзүмә чәкдим, бир бир һәдиси ағыл сүзҝәҹимдән кечирдим, Ислама сығындым, инди исә јад бир шәһәрин ағушундајам.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Оғул, бил вә аҝаһ ол. Инсан бирдир, динләр исә мүхтәлиф. Аллаһ јеҝанәдир, оғул. Бу ишыг олдуғу кими, јер олдуғу кими.

Пәрдә архасындан сәс.

Һаҹы Гасым, ај Һаҹы Гасым, сәни чағырырлар, ҝәл тез ол.

Һаҹы гасым ҝетмәк истәјәркән.

Мәһәммәдәли, сән бир аз динҹәл, мән гајыдыб ҝәләҹәјәм. 

Ҝедир. Мәһәммәдәли тәк галыр.

Улу Дәрбәндим, әлвида. Әлвида мәним доғма шәһәрим, еј мави Хәзәрим. Сәнин тәлатүмлү гәзәбини, шаграг севинҹини далғаларында ҝөрмүшәм. Сән һәр ҝеҹә мәним јухума ҝирәҹәксән, буну билирәм. Чохлары сәни ҝөрмәмишдән сәнә вурулуб. Гомер, Страбон сәни ҝөрмәјиб. Марко Полону риггәтә ҝәтирән Хәзәр, әлвида. Бу тајда сәнин о бири саһилдән ҝөндәрдијин далғаларыны гуҹаглајаҹағам, сән јадыма дүшәндә. Һәсрәтини ҝеҹә-ҝүндүз чәкәҹәјәм. Әлвида дејирәм сизә, еј Нарын галамын улу дашлары…

Бу да Һәштәрхан, мискин бир шәһәр.

Һаҹы Гасым бир нәфәрлә дахил олур.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Мәһәммәдәли, таныш ол, инҝилис миссионери ҹәнаб Глен Макферсон.

ГЛЕН. Бу сизин оғлунуздур? Сәр, чох ҝөзәл, мән чох шадам, јес, јес!

Әлини Мәһәммәдәлијә узадыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ (Әлини узадыр, атасына бахыр). Адым Мәһәммәдәлидир, чох шадам, сәр.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Оғул, Глен сәнин үчүн ҝөјдән дүшән бир пајдыр. О, фарс, түрк, әрәб дилләрини өјрәнмәк арзусундадыр, сән исә рус дилини өјрәнмәлисән.

ГЛЕН. О јес, јес, мән фарс дилини өјрәнмәк истәјирәм! Сәр Һаҹы Гасым, мән истәрдим ки, тезликлә дәрсә башлајаг. Ону инҝилисҹә өјрәтмәк мәним бојнума, Бајрону, Шекспири өз дилиндә охујаҹаг. Мән исә фарс, түрк дилләрини өјрәнәрәм.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Јахшы, сәр, о сизә түрк, фарс, әрәб дилләри дәрси верәр, сиз исә она инҝилис дилинин инҹәликләрини өјрәдәрсиниз. Шәрг илаһијјәтиндән, философијасындан, тәбабәтиндән хәбәрдардыр, лакин Гәрб елмини билмир, дил манечилији вар.

ГЛЕН. О, сәр Һаҹы Гасым, мәним ҝөзүм үстә. Мән талејимдән белә бир һәдијјәни тездән ҝөзләјирдим. Архајын олун, биз русҹа сизинлә данышан кими, оғлунуз инҝилисҹә данышаҹаг.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Иншаллаһ! (Әлләрини јухары галдырыр). Аллаһ көмәјиниз олсун. Бу гәрибликдә сарсылмыш көнлүмә бәлкә Мәһәммәдәли ишыг ҝәтирди, онда бәлкә мурадыма чатарам, иншаллаһ!

Пауза.

ГЛЕН. Сәр, сабаһ ҝөрүшәнә гәдәр. Мән сабаһы сәбирсизликлә ҝөзләјәҹәјәм, сәр Һаҹы Гасым… Шәрг поезијасы, Сәди, Хәјјам, Рудаки… Бу гијамәт бир иш олаҹаг, бәлкә дә өмрүмүн ән мүһүм вә әсас иши…(Ҝедир)

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата, бәс инҝилисләр Һәштарханда нә ахтарыр, ахы онлар бурадан чох узагда олур. Бурада онлар чохдур?

ҺАҸЫ ГАСЫМ, Оғул (јавашҹа), инҝилисләр һијләҝәр халгдыр, әбәс јерә онлара түлкү демирләр. Онларын Русијада да өз мараглары вар: дөвләт, мал, әмлак…Демәјә дә горхурам… сијаси мараг. Оғул, аманын ҝүнүдүр һеч бир ҹәнҹәл сијаси ишә гарышма. Сәнин парлаг ҝәләҹәјинә мән инанырам. Инҝилисләр Русијада јашајан мүсәлманларын арасында өз динини, дини китабларыны јајмаг истәјирләр. Глен чох һијләҝәр гоҹа түлкүдүр. Буну бил, о әрәб, фарс, түрк дилләрини өјрәнир ки, дини әдәбијјаты бу дилләрдә нәшр етдириб һәмвәтәнлиләримиз арасында јајсын. Мән, доғрусу, һеч истәмәздим ки, сән онлара гошуласан, лакин нә етмәли, сән рус дилини ҝәрәк өјрәнәсән, инҝилис дили дә Авропаја, Америкаја ачардыр…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата, бура ҝәләндә шәһәрин ичиндә чох килсәләр ҝөрдүм, зәнҝ сәсиндән гулағым батды. Сәс кәсилән кими Ҹүмә мәсҹидинин минарәсиндән шәһәрә јајылан азан сәсини хатырладым. Хатирә көнлүмә бир мәлһәм кими јајылды, ҝөзләрим јашарды, Дәрбәндлә видалашан анлар јадыма дүшдү, көврәлдим. (Пауза).

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Афәрин, мәним балам, мән сәни елә белә ҝөрмәк истәјирәм. Дәрбәнди унутмаг олармы, Ханбулаг сујуну, Хәзәрин далғасыны, Нарын галаны, Бајат гапыны унутмаг мүмкүн дејил. Дәрбәнд мәним һәсрәтимә дөнүб, ҝөзләримдәки јаш дамҹыларына дөнүб. Мән бу дәрдә дөзмүшәм, чүнки мән ора гајытмалыјам, орада гәбристанлыгда ујујан доғмаларымын руһуну јад етмәлијәм, дуа охумалыјам.

(Пауза).

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата, бу сөзләр мәним илијимә ишләди, мән сәнин нәсиһәтини  һеч заман унутмајаҹағам. Инди исә бир аз истираһәт етмәк истәјирәм.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Јахшы, ҝәл сәнә отағы ҝөстәрим, истираһәт елә.

Ҝедирләр. Пауза. Глен отаға дахил олур, ҝөз ҝәздирир, сәһнәнин өнүнә јахынлашыр.

ГЛЕН. Нә јахшы ки, торума гызыл балыг дүшдү. Бу оғлан ҝәләҹәкдә шөһрәт саһиби олаҹаг. Бу мүсәлман оғлу христианлығы гәбул етсәјди, јүзләрлә бизим кими миссионерин ишин ҝөрәрди. Мәни анҹаг бу мәсәлә дүшүндүрүр. Јох, ајыг олмаг мәсләһәтдир. Тезликлә Мәһәммәдәлијә бизим динин үстүнлүкләрини ачмаг, ону ислам тирјәкиндән ајылтмаг лазымдыр. Белә бир мүсәлман бизим әлимизә бир дә һарадан дүшәр?

(Стулда әјләшир). Һә, ишләр јахшы ҝетсә, ҝәләҹәкдә ону Инҝилтәрәјә дә апармаг олар. Шәрг өлкәләријлә әлагәләр јаратма ишиндә о чох фајда верә биләр, амма нә исә…Бу ҝәләҹәјин ишидир, һәләлик исә јахын вахтла бағлы ишләри ҝөтүр-гој етмәк лазымдыр.

Ҝедир. Пауза.

МӘШДИ РЗА (отаға дахил олур). Ај Һаҹы Гасым, һарадасан? Һеч кәс јохдур. Бәс бу киши һара гејб олуб? (Масанын үстүнә нәзәр салыр). 

Һаҹы Гасым ҝирир.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Мәшди Рза, мәни чох ҝөзләдин? Билирсән, севинҹими сәнә демәк истәјирәм. Оғлум Мәһәммәдәли Дәрбәнддән ҝәлиб чыхыб. Ону истираһәт етсин дејә  јатаг отағына апармышдым. Нә вар, нә јох, бизимкиләр нәјнијир?

МӘШДИ РЗА.  Һәмишәки кими вәтәни јада салыр, көврәлир. Ахы, һәрәсинин евдә анасы, баҹысы, јолдашы, балалары вар. Чарәләри нәдир, анҹаг Јермолову вә Зубову сөјмәк.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Баша дүшүрәм, баша дүшүрәм. Мәшди Рза, доғрусу, һеч билмирәм мәни нә ҝөзләјир. Мәним үрәјим аҹы тәлатүм ичиндә боғулур. Оғлум Мәһәммәдәли неҹә өмүр сүрәҹәк? Ахы о чох садәдир, һәр кәсә инаныр. Бу гоҹа түлкү Глен өзүнә әрәб, фарс дилләриндән мүәллим ахатарырды, ҝәлиб Мәһәммәдәли чыхды, сабаһ она дәрс демәјә башлајаҹаг. (Әлләрини јухар галдырараг) Аллаһ  өзү горусун, һәр нә вар, онун ихтијарындадыр.

МӘШДИ РЗА. Ону дүз дејирсән, Һаҹы Гасым, һәр бир шејин ихтијары танрымызын әлиндәдир. Она итаәт етмәк мүсәлманчылыг борҹумуздур. Бир дә ки, биз дустагларын әлиндән нә ҝәлир? Сөзләрдир дә, хәрҹләјирик. Өзүмүз-өзүмүзә үрәк-дирәк веририк, јохса бу гәриблик чүрүдәр, мәһв едәр бизи, өз балаларымыза чата билмәрик. (Пауза).

Билирсән, мәним сәндән бир хаһишим вар. Нә олар евимизә бир мәктуб јазасан. Сән өзүн јахшы билирсән, нә јазмаг лазымдыр. Һаҹы Гасым, савадым јохдур, гардаш, касыбчылыг ичиндә базарда су сатырдым, одун, беш сатырдым, аиләмизи доландырырдым. Инди исә олмушам «шпијон». Ишә бир бах һа, «шпијон». Тфу сәни, бивәфа һәјат.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Јахшы, јазарам, Мәшди Рза, өзүн ҝөндәрәрсән, сабаһ сәһәр сәнин мәктубун  һазырдыр, ҝәл, апар…

МӘШДИ РЗА. Чох сағ ол, Һаҹы Гасым, хәҹаләтиндән чыхарам, Аллаһ бизи Дәрбәндә јетирсин, онда ҝөрәрсән…

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Бәсдир, ај Мәшди Рза, утандырма мәни бу јашымда. Јахшы ки, сәни Дәрбәндин сакинләри ешитмир, јохса мәним дәдәми јандырардылар ки, Һаҹы Гасым пула мәктуб јазыр. Гој ај киши,  гәриблијимизи бөлүшдүрәк.

МӘШДИ РЗА. Аллаһ көмәјин олсун, тале сәнин нурлу арзуларыны чин еләсин. Оғлуна сәадәт, иззәт диләјирәм. Баша дүшүрәм, сән Мәһәммәдәлидән нараһатсан. Зәрәр јохду, һамысы кечиб ҝедәр, иншаллаһ, һәр шеј  јахшы олар.

Ҝедир. Ишыг сөнүр, сәһнә гаранлыгдыр.  

 

2 Шәкил

Отағын ортасында бир маса дурур. Үстүндә китаблар вар. Сәһнәнин ишығы јаныр. Мәһәммәдәли вә Глен отаға дахил олур.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ислам дини мүбаһисә дини дејил, сәр. Бу дин әдаләт динидир. Буну сизә демәјимин мәгсәди будур ки, сиздә Ислама ҝөрә олан бәзи шүбһәләри јајындырмаг истәјирәм. Ислам дини пак диндир, чүнки тарихән сонунҹу әмәлә ҝәлиб, о бири динләрдән ән хејирли ҹәһәтләри мәнимсәјиб. Бир дә, ахы бу динин реал  бинөврә платформасы вар, јарадыҹысы вар.

ГЛЕН. Сәр, мән сизинлә разыјам, лакин демәк олармы ки, мәләкләр, аләм, инсанлар Мәһәммәд пејгәмбәрин хатиринә јараныб? 

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бүтүн  мүгәддәс варлыгларын адыјла Мәһәммәд Әлејксаламы вәсф етмәјә һазырам. Һәр бир  һәдисин дүнјалара бәнзәјән фәлсәфәси вар. Ислам дини мөһтәшәм дәрин бир елмдир, фәлсәфә елми. Бу елми ҝәрәк инамла гаврајасан, инанасан, сонра инандырасан. Конфутсинин сәрт ганунлары, Брахма дининин әҹајиб мәрасимләри, Зәрдүштүн сөнмәјән оҹағлары, Исанын инсаны ахирәт дүнјасына алышдыран фәлсәфәси бәшәри һејран етмирми?

Пауза.

Сиз, инҝилисләр, Шәргин  одлу,  атәшли еһтирасларыны анлаја билмәзсиниз. Әҝәр  Һәзрәти Иса танрыдан ҝәлән өмүрләри она инананлара тәблиг еләмишсә, Мәһәммәд исә әсрләрлә сарсылмаз  һагсызлығы он илдә тар-мар етмишдир, Әрәбистаны үмуми тарихә гарышдырмыш, јени үфүгләр ачмышдыр. 

ГЛЕН. Афәрин, сәр, сизин биликләриниз һәгигәтән дәриндир, мән сизә сәҹдә едирәм. Бу ҝүн мән сизә Монтескјенин «Фарс мәктублары»н ҝәтирмишәм. Бу әсәр сизин франсыз дилинә олан марағынызы гане едәҹәк, буна әминәм. Дин барәсиндә дејилән фикирләримизи исә ҝәлин јаддан чыхараг, әдәбијјата даһа чох мејл ҝөстәрәк. Мән артыг сизин Бајрондан, Шекспирдән охујан шерләринизә вурғунам. Јахшы, сәр, мән ҝедирәм. Сабаһ јенә дәрсимизи давам едәрик.

Ҝедир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Тәк) Артыг инҝилис дилини өјрәнмишәм, франсыз дилини өјрәнирәм, рус дилини демирәм. Бу мүддәт әрзиндә миссионерләрин дедикләри доғрудурму? Бу суал бејними нештәр кими дешир. Бәлкә мән динсиз бир варлыға чеврилмишәм, бу нә сиррдир. Елә бил пәнҹәрәли, гапылы бир һәбсханадајам, лакин гачмаг олмур. Нәчә дәфә  һирсләниб бурадан ҝетмишәм, јенә дә  һансы бир гүввә исә мәни чәкиб бура ҝәтирир. Өзүм өз ајағымла һәбсханаја ҝәлирәм. Нијә? Билмирәм. 

Стула отурур. Һаҹы Гасым отаға дахил олур

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Мәһәммәдәли, дәрсин гуртарды? Ҝәлдим ки, бахым нә илә мәшғулсан, ҝөзүмә бир аз јорғун ҝөрүнүрсән, бир һадисә баш вермәјиб ки?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата, билмирәм, мәним вүҹудуму бир ҝизли алов јандырыр. Изтираб вә гасыргалар ичиндә боғулурам. Бу сирри өзүм дә ача билмирәм. Бир дә ки, бу килсә зәнҝләри көнлүмү, бүтүн варлығымы  сарсыдыб, мәни өзләрлә апарыр. Исламы мүкәммәл өјрәнмишәм, Инҹили  тәһлил етмишәм, лакин мәнә нә исә чатышмыр, ата.   

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Мәһәммәдәли, мәнә гулаг ас, оғул сән мүсәлмансан, әҹнәбиләр үчүн белә дә галаҹагсан. Көнлүнү башга инама сатма. Глен хәјалынын пәнҹәсиндән өзүнү гуртар, һәдисләри, 124 мин пејгәмбәри көмәјә чағыр. Амандыр оғул, сачымы батил еләмә, мән бу дәрдә дөзә билмәрәм. Анд верирәм он ики имамын адына ки, сәнин  шүбһәләрин әбәсдир…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Јох ата, мән дөнүк дејиләм. Нә баш версә дә, мәним талејим мәни һара апарса да, мәни дөнүк сајма, ата. Дәрбәнди бу нисҝил гәлбимдән  һеч кәс гопара билмәз, һеч кәс, ешидирсәнми? Бүтүн бу тәлатүмлү әзаблар мәним дахилими парчаласа да Дәрбәндимә тохуна билмәјиб.

Пауза.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Јахшы, мән ҝедирәм. Јенә сәни улу танрыја тапшырырам ки, сәни һагг јолундан јајындырмасын.

Ҝедир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Өз-өзүнә) Мәним пешманчылығым ҝүн-ҝүнә артыр, дахили һиссләрин мүбаризәси мәни тагәтдән салыб, етигадым ләрзәјә дүшүб, шүбһәләр гәлбими гартал кими дидиб, христианлыға мараг сеһрли бир ҝөзәл кими уҹсуз-буҹагсыз ҝөрүнмәз бир сәһраја чәкиб апарыр мәни. Сраға ҝүн Фүзулинин «Шәби һиҹранын» охујанда ҝөзүмдән јаш сызды. Глен дә буну ҝөрдү. Бу дахили әзаблар нә гәдәр сүрәҹәк? Кимсәнин бу изтираблардан хәбәри јохдур, миссионерләр билмирләр ки, ишыг сачан Инҹил мәни өзүнә чәкир…

Фикир ичәрисиндә отагдан чыхыр.

Сәһнә архасында рус маһнылары сәсләнир, ҝүлүш сәси, гышгырыглар. Глен вә ики инҝилис, онлардан бири гадындыр, отаға дахил олур.

ГЛЕН. (Шад) Ҝөрдүз дә мәһарәтими, мүсәлман артыг бизим торумуза дүшүб, өз динини итирмәк үзрәдир. О ҝүнү дәрси дә көнүлсүз кечирди. Шер охуду, үрәји јаныглы иди, ҝөзүндән јаш ахды.

ИНҜИЛИС АРВАД. Сиз доғру сөјләјирсиниз, сәр. Мәһәммәдәли бизим дин гардашымыз ола биләр? О чох алиҹәнаб вә мүдрикдир… сәр, она мән… вурула биләрәм ахы. Горхмурсуз?

ГЛЕН. Леди, буну сиз бир аз әввәл ҝәрәк етсәјдиниз, артыг ҝеҹдир, бир дә Мәһәммәдәли Дәрбәнддә Ҝүлнар адында нишанлысыны гојуб ҝәлиб, һәлә дә јадындан чыхара билмир, сизи севәрми? Нә исә? Биз һәрәкәтләримизи бир мәгсәдә јөнәлтмәлијик, бу мүсәлман алимини бизим сыраларымыза чәкмәлијик.

ИНҜИЛИС. Бәс сәр, биз даһа нә етмәлијик?

ГЛЕН. Баша дүшүн, о бизим артыг әлимиздәдир, онун јанында чох-чох Инҹилдән, христианлығдан сөз ачмаг лазымдыр ки, о тезликлә бизим динимизи гәбул еләсин. Бу  ҝүнә чох аз галыб, ҝөрәрсиз…

 

3 Шәкил

Һәмин отаг, ортада маса дурур.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. (Јалныз) (Әлләрини ҝөјә галдырыр) Ај улу танры! Мәним ҝүнаһым нә иди, раһатҹа Дәрбәнддә шејхлик едирдим, инсанлары намаза сәсләјирдим. Мәнә «шпијон» ләғәби јапышдырыб Һәштәрхана сүрҝүн етдиләр. Ҝүнаһымын нә олдуғуну белә билмәдим. Буну мәнә нә Зубов деди, нә Јермолов. Бу гәриб көнлүм инди оғул дәрдиндә говрулур, мән ону итирирәм. Нә едим, илаһи. Нә чарә тапым, дуа охудум, рәһим диләдим, ниҹат јолу тапа билмәдим.

Гәмҝин һалда стулда әјләшир. Мәшди Рза тәнҝәнәфәс  һалда ичәри ҝирир.

МӘШДИ РЗА. Һаҹы Гасым, билирсән нә вар, демәјә дә горхурам, Мәһәммәдәли … христиан олуб, христиан, адына да Александр Касимович дејирләр…

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Улу танрым! Оғлумун үрәјинә шејтан ҝириб. Имамлардан имдад диләдим – олмады. Улу ҝөјләр мәним дуаларымы ешитмәдими? (Габаға сычрајыр). Мешди Рза, бу саат ҝедиб о түлкү Глени вә о бири миссионерләри өлдүрәҹәјәм. (Ҝетмәк истәјир. Мешди Рза мәјус һалда ону тутур).

МӘШДИ РЗА. Һаҹы Гасым, нә данышырсан. Өзүнү әлә ал, дајан бир фикирләшәк, нәјнијирик. Билирәм, дәрдин бөјүкдүр, лакин чарәни башга јолда ахтармаг лазымдыр. Ахы, биз дустаг өмрүнү јашајырыг, әлимиз нәјә чатыр ки…

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Бир оғул ки, ата наләсин ешитмир, сојуг ҝөјләр һарадан ешитсин. Аман, Аллаһ, ҹәһәннәм бәласына дүчар олдум. Мән Лаиләһа иләллаһ дејирәм, гулағыма исә килсә зәнҝләри ҝәлир. Мән о кафири ҝөрмәк истәмирәм. (Кағыз алыб нәсә јазыр). Мешди Рза, сән дә бил, аҝаһ ол, она белә бир мәктуб јазырам. (Титрәк сәслә охујур) Еј инсафсыз оғул! Мәни чохму мәһбус едәҹәксән. Истәјирсән мән фәраг јолунда өлүм? Сәнин ајрылығына неҹә дөзүм? Габаглар өзүмү бир үмидлә овундурурдум ки, өлсәм, башымы дизләринин үстүнә гојуб, руһуму тәслим едәрәм. Үмидләрим пуча чыхды.

Кағызы столун үстүнә гојур вә Мешди Рзаны да өзү илә отагдан апарыр.

Һај-күјлә Глен, ики киши вә бир   инҝилис гадын отаға дахил олур.

ГЛЕН. Беләликлә, биз өз мәгсәдимизә наил ола билдик. Бу бизим ән мүһүм гәләбәмиз олду. Һамынызы тәбрик едирәм. Бу Шәрг алимини Инҝилтәрә үчүн ишләтмәк јолларыны ахтарыб тапмалыјыг. Биз Инҝилтәрәнин менафејинә иш ҝөрмәлијик, хырда сөһбәтләрнән ишиниз олмасын. Али мәгсәдә хидмәт един, сәрләр!

Мәһәммәдәли ҝирир. Пауза. 

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Сәр Глен, нә јахшы  һамыныз бир јерә јығышмысыныз?

ГЛЕН. Сизи ҝөзләјирик, Александр, бу ҝүн бизим ән хошбәхт ҝүнүмүздүр, она ҝөрә өзүмүзү ҝөјләрдә һисс едирик.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бәс мәним атам неҹә? О да өзүнү ҝөјләрдә һесаб едирми? Онун дәрди мәнимкиндән артыгдыр, Глен. Бу јашда тәнһалыг онун үчүн нәдир һеч билирсиз? Өзү дә Дәрбәнддә. О халга нә ҹаваб верәҹәк, инсанларын үзүнә неҹә бахаҹаг, онлары неҹә баша салаҹаг ки, Мәһәммәдәли дөнүб Александр олуб. Дәрбәнд ҹамааты демәз ки, өз оғлунун башына ағыл гоја билмәјән шејхүлислам кимә ҝәрәкдир. Минбәрдән халгы доғру јола неҹә чағыраҹаг? Мәни дүшүндүрән будур. Бәс мөмин мүсәлманлар демәзләр ки, ај Һаҹы Гасым, бәсдир икиүзлүлүк еләдин, отур јериндә, сәндән шејх олмаз. Бу атам үчүн өлүмә бәрабәр бир вәзијјәтдир.

ГЛЕН. Александр, һәр кәсин һәјатда өз јолу олмалыдыр, сизин дә јолунуз сечдијиниз јолдур. Бурда нә вар ки…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Онун сөзүнү кәсир) Сиз Шәрги баша дүшмәзсиз, Глен. Шәрг башга аләмдир. Һәм мусигиси, һәм поезијасы фәлсәфәдир.

ИНҜИЛИС ГАДЫН. Сәр Александр, сиз чох һиссләринизә  фикир верирсиниз, бунун сәбәбини дејәрсиз?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ханым, мәним сызылдајан јарама дуз сәпдиниз. Мәним Дәрбәнддә Ҝүлнар адлы бир мәләјим вар иди. Сонунҹу ҝүнү Нарын гала диварлары јанында ҝөрүшдүк. Она сөз вердим ки, гајыдаҹағам, амма инди ҝөрүрәм ки, јалан демишәм. Мән Дәрбәндә гајыда биләрәмми? Дәрбәнд мәни бағышлајармы? Јох, белә шејләри орада бағышламазлар. Јох!                       

Пауза.

ГЛЕН. Александр, бәлкә сиз бу мәсәләни бир аз шиширдирсиз, ахы һәр шеј башга ҹүр дә ола биләр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Башга ҹүр ола биләр, анҹаг јахшы ола билмәз. Мән сизә анд верирәм ки, галан өмрүмү доғма Дәрбәндимә һәср едәҹәјәм. Мән өз сөзүмү дејәҹәјәм, вахт ҝөстәрәр, вахт…

Инҝилис гадын әл чалыр.

ИНҜИЛИС ГАДЫН. Браво, сәр, сизин ҝөзәл нитг демәјиниз дә вармыш, билмирдим.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Зарафат вахты дејил ханым, бағышлајын.

Ҝедир.

ГЛЕН. Әһвалы јахшы дејил, ејби јох, кечәр ҝедәр.

ИНҜИЛИС ГАДЫН. Быј, мән нә дедим ки, о доғрудан да ҝөзәл нитг сөјләјир, сәси дә, тәләффүзү дә адамы валеһ едир.

ГЛЕН. Јахшы, јахшы, өз һиссләринизи дахилиниздә сахлајын, иши тәләсдирмәјин. Јахшы оларды ки, дин барәсиндә онунла  һәләлик данышмајаг. Дүнән атасы она гојдуғу мәктутбу охујанда ағлајырды, дејәсән, ҝеҹә дә јухламајыб. Тәмкинли олун, һәр шеј өз гајдасына дүшәҹәк, мән буна инанырам.

Ҝедирләр, пауза. Мешди Рза вә пәришан Һаҹы Гасым дахил олур.

МЕШДИ РЗА. Ај киши. Бәсдир өзүнү бу гәдәр өлдүрдүн, јазыгсан, ахы сүрҝүн мүддәтимиз дә гуртарыр, бәлкә…

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Нә бәлкә, Мешди Рза. Бәлкәси, зады јохдур, о бәлкәни әкибләр – битмәјиб. Ҝеҹәләр јата билмирәм. О бири тәрәфдән оғлума олан мәһәббәт сојумур, мән јенә ону севирәм. Бу нә сиррдир, илаһи! Бүтүн сәјләримин боша чыхдығыны билирәм (Отурур). Мәни бу саат дүшүндүрән бу биабырчылығын Дәрбәндә, јухары мәһләјә  јајылмасыдыр, Мешди Рза. Һеч вахт мән верилән суалы ҹавабсыз гојмамышам. Ахы мәни Дәрбәнддә охумуш адам сајырлар. Мән оғлум һаггында сорушанлара нә ҹаваб верәҹәјәм. Мәним оғлумун үрәјинә шејтан ҝириб, јохса гоҹа атасыны вә динини тәрк етмәзди. Етмәзди Мешди Рза, бу русвајчылығы мәним башыма ҝәтирмәзди. Бу халис шејтан ишидир.

МЕШДИ РЗА. Һаҹы Гасым, ҝәрәк ки, о да әзаб чәкир, онун үрәји  дә ахы дәмирдән дејил, о да гәм, кәдәр ичиндәдир.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Баша дүш, мән Дәрбәндә гајытмалыјам, о исә бурада инҝилисләрин арасында галаҹаг. Мән  тагсырымы да, онун тагсырын да  ҝәрәк Дәрбәндә апарам. Неҹә апарым? Мән ону бу јолдан чыхармаға чалышаҹағам, онунла ҝөрүшмәлијәм, сөзләрими она демәлијәм.

МЕШДИ РЗА. Јахшы фикирдир, онда елә бурада бир аз отураг, өзү ҝәлиб чыхар.

Сәһнә архасында рус маһнылары сәсләнир. Бир аздан Мәһәммәдәли отаға дахил олур, атасына  јахынлашмаға горхур. Һаҹы Гасым ајаға дурур.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Аһ оғул, сән ахы пак дејилсән, мән сәнә неҹә јахынлашым? Еһ оғул…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата, мән дөнүк дејиләм, мәни дөнүк санма…

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Јох, сән дөнүк дејилсән, сән кафирсән. Дәрбәнддә мәни елә дә чағыраҹаглар «кафирин атасы». Шејхүлислама бах, иманува бәрәкаллаһ, Һаҹы Гасым, јахшы оғул тәрбијә еләмисән. Дәрбәндә гајыдан кими тәнәләрә мәруз галаҹағам, өзү дә нә ҹүр тәнәләрә!

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата, мән сизә анд верирәм ки, бүтүн өмрүмү Дәрбәнд үчүн сәрф едәҹәјәм. Бу шәһәри аләмә танытдыраҹағам.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Бәрәкаллаһ, јахшы танытдырдын, мәшһур етдин. Ҝөзүн ајдын! (истеһза илә). Дәрбәнддәки гоһумларым јазыр ки, сәнин бу һәрәкәтини ешидиб беш ҝүн һеч бајыра чыхмајыблар, јас  сахлајыблар. Евимизә дә чохлары башсағлығы вермәк үчүн ҝәлибмиш. Бу да сәнин алимлијин, бу да сәнин өвлад борҹун. Чох сағ ол, Мәһәммәдәли… Јох ,  јох чашдым…Александр… Шејтан ҝириб сәнин көнлүнә, бурахмыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата, мән сәни әввәлки кими севирәм.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Өз дининә дөн, адам ол, һәлә ки, ҝеҹ дејил бу јолдан дөн.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата, мәни һеч кәс мәҹбур етмәјиб, сән ки билирсән…

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Гулаг ас, тарихи варагласан ҝөрәрсән ки, башга динлиләр ҝәлиб ислама сәҹдә гылыблар, мүсәлманлар  һеч вахт  өз әгидәсиндән јајынмајыблар.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Мәни һеч кәс динимдән дөндәрмәјиб, өзүм бу јолу сечдим. Јадындадырмы, Дәрбәнддә сән ҹүмә намазында Лаилаһа илаллаһ дејирдин, һамы да тәкрар едирди «Аллаһ бирдир». Ата, бу ҝүн дә дејирәм Лаилаһа Иләллаһ. Бүтүн инсанлары – әрәбләри, фарслары, руслары, түркләри  һамысыны бир Аллаһ јарадыб. Бәс нијә о бир Аллаһ јарадан мүсәлманлар бир биринә дүшмән кәсилди? Аллаһмы буну етди, јохса бәндәләр?

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Сәнин бу сөзләри демәјә һаггын јохдур, сән өз халгындан үз дөндәрмисән.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ата, диндән үз дөндәрмәк халгдан чевринмәк демәк дејил. Бир даһа хатырла. Минбәрдән охудуғун еһкамлары хатырла. Гурана әл басыб анд ичирдин ки, руслар бизә әмин-аманлыг ҝәтирибләр. Бәс нә олду? Сонра Лүтүрәли бәјин мәһкәмәјә ҝөндәрдији мүсәлманлар мүгәддәс китаба әл басыб онун үзүнә дурдулар, сәни русларын дүшмәни адландырдылар. Мәҝәр сәндән ифтира долу мәктублар јазан мүсәлманлар дејилдими? Ата, мән сәндән чох Аллаһа дуа едән адам ҝөрмәмишәм. Бәс нијә танры сәни бу ҝүнә гојду, шпијон олдун. Нә иди сәнин ҝүнаһын?

ҺАҸЫ ГАСЫМ. Христиан китаблары, килсә зәнҝләри сәнин башыны хараб еләјиб, сән чох шеји баша дүшмүрсән. Баша дүшмүрсән ки, мән Һаҹы Гасым мүсәлманларын әлиндән јох, сијаси ҹасусларын уҹбатындан бураја дүшдүм. Сән сијасәтдән бихәбәрсән, мән сијасәт гурбаны олмушам. Буну нә вахтса баша дүшәҹәксән, бу ишдә мүсәлман ганунлары не етсин. Сәһвини баша дүш, гајыт өз халгына, сәндән хаһиш едирәм. (Астаҹа она тәрәф ҝетмәк истәјир, дурухуб дајаныр.Пауза. Дајана билмәјиб оғлуна сарылыр, үзүндән өпүр, сонра ајылан кими олуб сәһнәнин күнҹүнә чәкилир, ҹибиндән торба чыхардыр, үзүнә торпаг сүртүр, напаклығы чыхардыр).

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Мән халгыма чох хејир ҝәтирә биләрәм, ата. Буну сиз јахын заманларда ҝөрәҹәксиниз, ешидәҹәксиниз.

ҺАҸЫ ГАСЫМ. (Мешди Рзаја) Достум, сән бу ишин шаһиди олдун. Дәрбәндә ҝетмәјимизә аз галыб. (Мәһәммәдәлијә) Сағығла гал, буну да бил ки, мәним көнлүмдә бир гүбар да артды, оғул гүбары. Худаһафиз! (Ҝедирләр. Мәһәммәдәли тәк галыр, стулда әјләшиб ҝөзләрини силир)

 

4 ҹү шәкил

Һәмин отаг, инҝилисләр маса архасында нәји исә мүзакирә едирләр.

ГЛЕН. Дҹентелменлер, ледиләр, Александр Һәштәрхандан гачмаг фикриндәдир. Гафгаз ҹанишини Јермолова мәктуб ҝөндәриб, ондан Петербурга ҝетмәјә иҹазә истәмишдир.

ИНҜИЛИС ГАДЫН. Петербург ҝөзәлләри јадына дүшүб бәлкә…

ГЛЕН. Бәлкәси јохду, белә фикир едирәм ки, онун бизимлә олан әлагәсиндән органларын хәбәри вар, белә чыхыр ки, дөвләт Александрын Инҝилтәрәјә ҝетмәјиндән горхур.

ИНҜИЛИС ГАДЫН. Белә чыхыр ки, биз Александры бир даһа ҝөрмәјәҹәјик?

ГЛЕН. Горхурам ки, сөзләриниз доғру ола биләр. Руслар бу ҝәнҹ алимдән горхурлар, бу јахшы нишанә дејил.                                             

Пауза

ИНҜИЛИС ГАДЫН. Ҝәлин Александрын өзүндән сорушаг, јохса демәз, мәнҹә дејәр…

Отаға Мәһәммәдәли дахил олур.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Салам, сәр Глен. Мәктубларым кәсилиб, бунун сиррин дә билмирәм. Бир мәктуб алмышам, сиздән нә ҝизләдим, мәни Омск шәһәринә ҝөндәрмәк истәјирләр. Белә чыхыр ки, атам дүз дејирмиш. Арада сијасәт вармыш. Дахили ишләр назири Лански мәним хариҹә гачмағымданмы горхур. Билмирәм, мәнә Петербурга ҝетмәји гадаған едиб. Артыг бу сирри дә сиз билирсиниз.

ГЛЕН. Ахы бу ҹаваб  ҝөзләнилмәз ҝәлиб, онлар һарадан билирди ки, сиз Петербурга ҝетмәк арзусундасыз?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Буну мән өзүм Јермолова јазмышдым.

ГЛЕН. Сизин барәниздә бир сәрәнҹам вармы, јохса елә белә сөзләрдир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Мән елә билирдим ки, јени мәгамда мәним  һәјатым бурда асанлашар. Јанылмышам, атам дејән сөзләр јадыма дүшүр: «Мән сијасәт гурбаны олмушам». Ҝөрүнүр ки, мәним үчүн дә белә бир тале һазырланыб…

ГЛЕН. Александр, мән сәнә демәк истәмирдим, сраға ҝүн шәһәр дәфтәрханасында бир сөһбәт ешитдим. Кнјаз Голитсин сәнин руслар үчүн зәрәрли олдуғуну императора да чатдырыб. Өз гулағларымла ешитдим.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ола биләр, үрәјимә чох шүбһәләр дүшүб. Дәрбәндли алим онлар үчүн нә үчүн тәһлүкәли олуб? Мәнә белә ҝәлир ки, бу һәлә башлангыҹдыр…

ГЛЕН. Александр, бундан сонра нә баш версә дә мән сәнә өз миннәтдарлығымы билдирирәм. Әрәб, түрк дилләрини мәнә өјрәтдијинә ҝөрә. Чох сағ ол!

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Һәр һалда мәнә белә ҝәлир ки, мәним гара ҝүнләрим башлајыр. Петребург јеринә Сибирә һәр адамы ҝөндәрмирләр, буну мән јахшы билирәм.

ГЛЕН. Голитсинин мурдар ишләрдә сәриштәси вар, ондан  һәр шеј ҝөзләмәк олар.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Сәр, мәни тәк бурахын, үрәјим јаман сыхылыр, бир аз тәнһалыгда фикирләшим, сабаһ ҝөрүшәрик, инҹимәдиниз ки…

ГЛЕН. Јох, сәр. Биз ҝедирик.

Ишарә едир ки, о бирисиләр дә ҝетсин.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (тәк) Петербург һара, Сибир һара? Мәним нәјимдән горхурлар. Елә бил Петербургдан Лондона гачмаг мәним үчүн чох асан олаҹаг? Мәним гачмаг һаггында фикрими ким тәсдиг едә биләр? Инсан вәтәниндән нијә гачмалыдыр? Бир дә бу ад Неселроде… Бу һансы Неселродедир? Дејәсән, мән онун һаггында Глен верән китабда охумушам. Онун руслары ҝөрән  ҝөзү јохду. Инди бу сатгын горхур ки, мән Инҝилтәрәјә гача биләрәм. Буна бир бах Русијанын тәәссүбүнү чәкир, мәнфур! Мән азадлыға доғру гачмаг истәдим. Ахыры нә олду? Зәнҹирләр даһа да мөһкәмләнди. Сибирдә мән кимә лазымам? Бунуму ҝөзләјирдим, атам дејән сөзләр гулағларымдан ҝетмир. Сабаһ мүтләг бәләдијјә идарәсинә ҝедәҹәјәм. Бу ишләрдән мәним башым чыхмыр.

Пәрдә архасында рус данышығы, рус маһнылары, алверчи сәсләри бир биринә гарышыб, фортепиано чалыныр.

ПӘРДӘ

 

2 ПӘРДӘ

1 Шәкил

Һадисәләр Казан шәһәриндә баш верир. Доктор Фуксун евиндә бир отаг. Мәһәммәдәли узаныб, јанында бир гадын Александра Андрејевна Фукс. Хәстә ҝөзләрини ачыр.

ХАНЫМ ФУКС. Сиз хәстәсиниз, сизә раһатлыг лазымдыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Хаһиш едирәм, инҝилисҹә данышын, рус дилини јахшы билмирәм.

ХАНЫМ ФУКС. (Тәәҹҹүблә) Инҝилисҹә? Казанда адамыныз вармы, хәбәр ҝөндәрәк, ҝәлсин, гыздырма сизи әлдән салыб, сиз од ичиндәсиз.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Мән Омска ҝетмәлијәм. Казанда мәним һеч кәсим јохдур. Мүмкүнсә мәнә азҹа су верин. Бәс мәнимлә гатарда ҝедән гадын вә ушаг нә олду? Онлар сојугдан донмушдулар…

ХАНЫМ ФУКС. Сиз нараһат олмајын, әҝәр сәһв етмирәмсә, адынызы Александр демишдиз,  тапшырмышам ки, онлары исти отаға апарсынлар.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бағышлајын, ханым. Јадымда бир шеј галмајыб. Сиз кимсиниз?

ХАНЫМ ФУКС. Мән доктор Фуксун  һәјат јолдашыјам. Казанда јашајырам. Әримдән хаһиш етмишәм ки, сизи хәстәханаја дүзәлтсин, сизә мүалиҹә лазымдыр. Бу вәзијјәтдә сиз јолунуза давам едә билмәзсиниз.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Мән сизә миннәтдарам, ханым, сизин нәҹиблијиниз зүлмәтдә парылдајан нур кими…

Хәстә өзүндән ҝедир. Пауза.

Доктор Фукс хәстәнин  јанына ҝәлир. Мәһәммәдәли ҝөзләрини ачыб ону ҝөрүр.

Сиз кимсиниз?

ДОКТОР ФУКС. Мән доктор Фуксам. Казан университетинин ректорујам. Мәним јолдашым сизинлә Һәштәрхандан гајыдырмыш. Сизин инҝилис ләһҹәниз ону һејрәтә ҝәтириб. Һәм дә онун һәссас бир гәлби вар шаирәдир. Шәрги, шәрг поезијасыны чох севир, шәрг шаирләринин вурғунудур. Өзү дә јаздығы шерләри Ҝүлнар тәхәллүсү илә јазыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Диксинән кими олур) Ҝүлнар? Неҹә? Ҝүлнар… һә, һә…

ДОКТОР ФУКС. Нә олду сизә, һалыныз дејишән кими олду. (Нәбзини тутур).

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Јох, јох доктор, нараһат олмајын. Мәним нишанлымын да ады Ҝүлнар иди…

ДОКТОР ФУКС. Сизин Омскда нә ишиниз вар? Бизим университетә сизин кими адамлар лазымдыр. Белә алимләри чырагла ахтарырыг, тапа билмирик. Биз шәрг дилләри үзрә тәрҹүмәчиләр  һазырлајырыг…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Тәәссүфлә) Горхурам ки, доктор, бу мүмкүн дејил. Мән Омска ҹәнаб Неселроденин ҝөстәриши илә ҝедирәм. Бир дә мән рус дилини јахшы билмирәм.

ДОКТОР ФУКС. Зәрәр јохдур, дәрсләри елә шәрг дилләриндә апарарсыз, сизин јашынызда рус дилини өјрәнмәјә нә вар ки. Өјрәнәрсиз. О бири ҹари мәсәләләри мән һәлл   едәҹәјәм, архајын олун. Петербургла өзүм данышаҹағам, сиз исә мүалиҹәниздә олун.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Тәк) Дүнјада нә гәдәр јахшы адамлар вар. Фуксун аиләси мәним талејимдә ишыглы бир парылты олду, бу ишығын әһатәсиндә мән јашаја биләҹәјәмми? Атамдан чох нараһатам.

ХАНЫМ ФУКС. О, Александр, ҝөзүмә јахшы ҝөрүнүрсүз…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Чох сағ олун, ханым, сизин сајәнизлә, һеч билмирәм бу хәҹаләтдән чыха биләҹәјәм, јохса јох.

ХАНЫМ ФУКС. Александр, бу нә сөздүр, мәҝәр биз инсан дејилик. Бахын сизә китаблар ҝәтирмишәм.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Чох мәмнунам, ханым. Сиз мәним дәрманымы тапмысыныз, китаблар мәним руһума мәлһәм кими јајылыр. (Ҝүлүмсәјир).

ХАНЫМ ФУКС. Мән өзүм охумағы чох севирәм, елә билдим сиз дә…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Дүз тапмысыныз, ханым, мән дә охумағы дәлиҹәсинә севирәм.

ХАНЫМ ФУКС. Чох ҝөзәл, китаблар охујуб тәһлил едәрик. Әрим деди ки, сизин һагда Петербурга мәктуб јазыб, хаһиш едиб ки, сизи Казанда сахласынлар. Бу чох ҝөзәл тәјинат оларды, белә дә олаҹаг. Мән буна инанырам.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Мән сизә вә доктора сәмими гәлбдән миннәтдарам, сиз мәним өмрүмдә раст ҝәлән илк хејирхаһ инсанларсыз.

ХАНЫМ ФУКС. Јахшы, сизи нараһат етмәк истәмирәм, истираһәт един, бир аздан сизә чај ҝәтирәҹәјәм.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Хаһиш едирәм, ханым, мүмкүнсә мәнә карандаш вә бир кагыз верин.

ХАНЫМ ФУКС. Јазмаг истәјирсиниз, демәли әһвалыныз јахшыдыр, сәтәлҹәминиз кечир.

Ҝедир

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Тәк) Доктор Фукс мәни Казанда сахламаг истәјир. Доғрусу, мән өзүм дә Омска ҝетмәк истәмирәм. Неселроде илә баҹарсајды, јахшы оларды.

Ханым Фукс әлиндә кагыз вә карандаш. Бир әлиндә исә чај дахил олур.

ХАНЫМ ФУКС. Александр, хаһиш едирәм, әввәлҹә чајынызы ичин…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Чох сағ олун, ханым, сизә нараһатчылыг ҝәтирдим.

ХАНЫМ ФУКС. Јох, бизә хошдур, мән елә тездән бир шәрг алими илә ҝөрүшмәк арзусунда идим. Истираһәт един.

Мәһәммәдәли дурмаг истәјир, баҹармыр, јатыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ҝөрүнүр, һәлә чох зәифәм, лакин атама ҝәрәк хәбәр ҝөндәрим, мәктубла.

Чарпајынын јанында күрсүнүн үстүндә јазыр. Сәһнә архасында мәктубун мәтни сәсләнир, фортепиано мусигиси чалыныр.

«Өзүмә тәсәлли верирәм ки, мәним сәнин кими атам вар. Мән сәнә чох әзаб, әзијјәт вермишәм, бу да өмрүн боју сәнә дәрд олаҹаг. Јахшы билирәм, ҝүнаһларымын  һамысыны о дүнјада сорушаҹаглар. Хәта бир анын ишидир, әзабын исә өмрүн боју чәкирсән. Мән истәјирдим ки, мүдриклији сәндән өјрәним. Сән һәр шеји итирдин, амма өзүнү шәрәфсиз санмадын. Сәнә вердијим кәдәр өмрүм боју мәнә дәрд олаҹаг. Әзиз атам! Мән халгы алдадан моллалардан әл чәкмәк истәдим, онларын мәҹлисләрдә данышдыглары әфсанәләрдән, ҹәфәнҝијатлардан әл чәкмәк истәдим. Мәни Рус һөкүмәти Сибирә ҝөндәрир. Бәһанә дә будур ки, мәним халгым диними дејишдијими ешидиб ихтишашлар төрәдә биләр. Бу сәбәбдән мәни белә узаға ҝөндәрирләр. Амма, сән аҝаһсан, мән Дәрбәндлә неҹә бағлыјам. Бу шәһәр мәним үчүн ана бешијим, лајламдыр. Мән анамы  Дәрбәнддә торпаға тапшырдым. Инди Дәрбәнддә мәним бир гардашым галыр, анадан ајры олсаг да, гардашыг. Мәни она пис танытма, ата, мән сәнин мүдриклијинә инанырам. Мәгсәдим Дәрбәнди, азәрбајҹан халгыны дүнјаја танытмагдыр. Мән бәшәријјәтә Низамини, Фүзулини, Хаганини танытмаг истәјирәм. Дәрбәндимин зәнҝин тарихини јазмаг арзусундајам. Башына ҝәлән әһвалатлара бахмајараг, билирәм ки, ел сәни чох севир. Ҹамааты баша сал, милләт ајылмалыдыр. Халгымызын ҹәсарәт, гәһрәманлыг, мүдриклик, гонагпәрвәрлик кими ҝөзәл хүсусијјәтләри вар. Биз Рус дөвләтинә архаланмалыјыг, Мәһәммәд шаһлары, Фәтәли шаһлары, Надир шаһлары сынагдан кечирдик, ҝөрдүк. Биз һәлә чох гурбанлар вермәли олаҹајыг». 

 

2 Шәкил

Фуксларын евиндәки отаг. Доктор Фукс нә исә јазыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Салам, доктор, сизә мане олмадым ки?

ДОКТОР ФУКС. Гәтијјән, Александр Касимович, сиз бизим ҝөзәл мүһазирәчимизсиниз, әјләшин ҝөрәк, нә вар, нә јох. Биринҹи ҝүнләриниз университетдә неҹә кечир, сизә чәтин дејилми?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Доктор, мән һәлә өз дил билмәјимдән белә һәзз алмамышдым. О ҝәнҹ ҝөзләр ки, аудиторијада сәнә бахыр, онлар сәнин талејин, сәнин амалын, сәнин бәхтиндир. Түрк дилиндән башладым, әрәб шерини тәләбәләрә севдирдим, фарс шеринин инҹәлијиндән, Фирдовсидән данышдым. Мәнә белә ҝәлир ки, чохлары мәни баша дүшмәди, анҹаг инанырам ки, баша дүшәҹәкләр.

ДОКТОР ФУКС. Чох ҝөзәл, Александр, бәс рус дили илә ишләрин неҹәдир?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ҝеҹәләр рус әдәбијјатында үзүрәм.  Бу сәјаһәтдә мәнә јолдашыныз Анна Андрејевна бәләдчилик едир. О ҝәтирән китабларын һамысыны охујурам.

ДОКТОР ФУКС. Чох јахшы, Александр, һәләлик бурада галарсан, сонра бир шеј фикирләшәрик. Бир дә ханымын шәрг шеринә олан мәһәббәтини билирсиз, о сизи бир тапынты һесаб едир. Зарафат һа дејил, үч дил билән шәрг алими  - евимиздә.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Доктор, мән истәјирәм программ тутум, дәрсликләр  һазырлајым.

ДОКТОР ФУКС. Бу иши мән өзүм сизин өһдәнизә гојурам. Сиздән савајы бу иши ким иҹра едә биләр, мәнҹә һеч кәс. 

Ханым Фукс отаға дахил олур.

ХАНЫМ ФУКС. Нә пычапыч еләјирсиз, бәлкә шәрг шериндән данышырсыз, өзү дә мән олмајан вахты, Александр, белә олармы?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Јох, ханым, биз ҹари университет ишләриндән данышырдыг, доктор биринҹи мүһазирәләрдән сорушурду.

ХАНЫМ ФУКС. Онда чох ҝөзәл, демәли шеир һаггында сөһбәтләр һәлә габагдадыр.

ДОКТОР ФУКС. Анна Андрејевна шәрг шерини чох севир, өзүнүн дә шерләри вар. 

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Чох ҝөзәл, шәрг поезијасы һаггында чох әфсанәләр јараныб, лакин һәгигәт бу рәвајәтләрдән гат-гат үстүндүр.

ДОКТОР ФУКС. Профессор Ердмана үмид бағладыг, лакин бир нәфәр дә олсун шәргшүнас һазырлаја билмәди. Һаны бәс Русијанын истедадлы оғуллары! Инҝилисләр Шәргин  һәр бир парчасыны әлә кечирмәк истәјирләр, биз исә нә? Ҹиловлар нијә онларын әлиндә олмалыдыр?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Сиз доғру дејирсиз, доктор. Тарих, тәбиәт, игтисади мараг Русијаны Шәргә јахынлашдырыб. Бу бағлылыг илләр боју сарсылмајан варлығымыздыр. Русија Асија вә Авропа арасындадыр. Гәрбин Шәрг илә јоллары анҹаг вә анҹаг Русијадан кечмәлидир.

ДОКТОР ФУКС. Дүздүр, Александр Касимович, мән дә белә дүшүнүрәм. Јахшы, сизи раһат бурахырам. (Ҝедир)

ХАНЫМ ФУКС. Александр, сиз «Бәдбәхт Лиза» китабыны охумусунуз?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бәли, ханым, мәнә чох тәсир еләди. «Бахчасарај  фонтанын» охумаға башламышам. Дәһшәтдир, билирсиз, мән бу әсәрләрдән мәһрум олмушам. Нәһајәт, дүнән Фирдовси һаггында мүһазирәни рус дилиндә охумаға ҹүрәт етдим. Университетдә елә бил фыртына гопмушду. Евдә исә сизин ҝөстәришинизлә Карамзинин, Пушкинин, Буковскинин  әсәрләрини охујурам.

ХАНЫМ ФУКС. Сизин кими алим үчүн рус дилини өјрәнмәк асан олар, һәр шеј өз гајдасына дүшәҹәк, һәлә сиз рус дилиндә шерләр јазаҹагсыныз.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Сизин көмәјинизлә, ханым. Мән буна наил ола биләрәм. (Тәләбә Илја Березин дахил олур).

БЕРЕЗИН. Александр Касимович, ханым сизи дә хош ҝөрдүк. Мән Фүзулинин сиз тапшыран гәзәлини рус дилинә чевирмәк истәјирәм, бир нәзәр салын.

Кагызы узадыр. Мәһәммәдәли кагызы ҝөздән кечирир, сонра ханым Фукса верир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Мәнә белә ҝәлир ки, буну ханым мәндән дә јахшы гијмәтләндирә биләр.

ХАНЫМ ФУКС. Рус дилиндә Фүзүлинин гәзәли! Дәһшәт! Какое волшебство, право! Ҝөзәлдир, ҝөзәл…  «Шәби һиҹран јанар ҹаным…»

БЕРЕЗИН. Ханым, чох сағ олун, бу мәним илк ишимдир. Өзү дә буну мәнә Александр Касимович тапшырыб, чалышмалыјам ки, јахшы алынсын.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Алынаҹаг Березин, алынҹаг, шәрг шери рус дилиндә сәсләнәҹәк. Өлмәз Шәрг әсәрләрини рус охуҹусу охујаҹаг. Әминәм ки, онларын сеһриндә мәст олаҹаг.

ХАНЫМ ФУКС. Браво Александр, сиз анаданҝәлмә ораторсуз.

БЕРЕЗИН. Ханым, сиз Александр Касимовичи түркҹә мүһазирә охујанда ҝөрсәниз, мәәтәл галарсыз.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Чох шиширтмәјин, Березин, рус дилини елә белә данышырам, лакин өјрәнирәм. Бу ишдә мәнә Александра Андрејевна көмәк ҝөстәрир.

БЕРЕЗИН. Александр Касимович, биз сизин мүһазирәләринизи сәбирсизликлә ҝөзләјирик, һәтта башга факүлтәләрдән сизи динләмәјә ҝәләнләр чох олур.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Березин, биз һәлә чох ишләр ҝөрәсијик, вахт ҝөстәрәҹәк, биз һансы колун мејвәсијик.

ХАНЫМ ФУКС. Сизин никбин фикирләриниз мәним чох хошума ҝәлир, Александр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Биз һамымыз никбин олмалыјыг, ханым, башга јолумуз јохдур, дөвран биздән јени ишләр тәләб едир. Бу ишләри мән өз халгымын, доғма Дәрбәндимин ҝәләҹәји наминә ҝөрмәлијәм. Артыг ҝеријә мәним јолум кәсилиб. Вәтәнимин дәрдәләри мәним дәрдләримдир, вәтәнин сәадәтлији исә мәним хошбәхтлијимдир. Мәни бу әгидәдән һеч кәс, һеч заман дөндәрә билмәз.

БЕРЕЗИН. Биз сизә бу ишдә көмәк ҝөстәрмәјә там һазырыг, Александр Касимович, сиз бизә инана биләрсиз.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Чох сағ ол, Березин, чох сағ ол. Өз ишиндә ол.

БЕРЕЗИН. Јахшы Александр Касимович, сағ олун, мән ҝедирәм.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Танры аманында, Березин, сөзләрими унутмајын, бизи бөјүк ишләр ҝөзләјир.

ХАНЫМ ФУКС. Мән дә сизә бу мүгәддәс ишләриниздә зәфәрләр арзулајырам, сиз мәним дә көмәјимә архалана биләрсиниз, Александр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Миннәтдарам, ханым, сиз артыг мәним үчүн чох иш ҝөрмүсүнүз.

ПӘРДӘ


3-ҹү Шәкил

Университетдә бир иш отағы. Казымбәј вар-ҝәл едир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Тәк) Һәјатын инкишафы өз ади ахыны илә ҝедир. Будур, Фуксу Лобачевски әвәз етди. Лакин докторун аиләси мәним үчүн чох иш ҝөрдү. Онлары унутмаг хәјанәтә бәрәбәрдир. Лобачевскинин чыхыши әла иди. Рус елминин ҝәләҹәк планы иди. Бәлкә дә ректор креслосунда бәлә сәрт бир адам лазымдыр. Илк бахышдан Лобачевски мәнә бир тәшкилатчы кими ҝөрүнмүшдү. Лакин о чох мүдрик вә дәрин адамдыр. Шаһмат ојунун чох севир, истедадлы ријазијјатчы кими чох иш ҝөрүб.

Пауза. Лобачевски отаға дахил олур.

ЛОБАЧЕВСКИ. Казымбәј. Салам. Јадындан чыхмајыб ки, һәрдән бир әсҝәрләр ҝенералдан ағыллы олурлар. Нә олду, ојун бизи ҝөзләјир?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Салам, Николај Иванович, хош ҝөрдүк. Ојун бизи доғрудан да ҝөзләјир.

Ону маса архасына дәвәт едир.

ЛОБАЧЕВСКИ. Билирсән, Казымбәј, мәнә белә ҝәлир ки, «Еһтимал нәзәријјәси» нәрд ојуну иҹра олунандан сонра араја чыхыб. Сәнин мәнә вердијин нәрд дәрсләри мәнә ләззәт еләди, чох сағ ол. Анҹаг бу ҝүн шаһмат ојнамағла бәрабәр азәрбајҹан дилини тәкрар едәҹәјик.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Јадымдан чыхмајыб, Николај Иванович, сиз суалы түркҹә верирсиз, мән исә франсызҹа ҹаваб верирәм.

ЛОБАЧЕВСКИ. Казымбәј, һәлә сиз мәнә «Шаһнамәдән» ҝәрәк бир парча охујасыз, сонра да Фүзулидән…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. «Шәби һиҹран јанар ҹаным, јандырар халгы әфганым, јанан гәлбим ојанмазмы…

ЛОБАЧЕВСКИ. (Фикирли). Казымбәј, бу шер дејил, бу изтирабдыр, гәмдир, кәдәрдир. Бу бир инсан јох, бүтүн бәшәријјәтин дәрдидир. Бу һәлә бир фәрјаддыр ки, өлүләри ајаға галдыра биләр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Доғрудур, Николај Иванович, Фүзулинин дүһасыны мөһтәшәмлији дә елә бундадыр.

ЛОБАЧЕВСКИ. Бирҹә Фүзулини охумаг үчүн азәрбајҹан дилини өјрәнмәјә дәјәр. (Шаһмат фигурларыны дүзүр)

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Мән узун илләрдир ки, Фүзулинин шеринин сеһриндән доја билмирәм.

ЛОБАЧЕВСКИ. Азәрбајҹан шеринин сеһри, мәнҹә онун мусиги илә баглылығындан ирәли ҝәлир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Мусиги дединиз, јадыма дүшдү ки, мән сизә борҹлу галмышам. Сөз вермишдим ки, бир каманча чалан тапыб ҝәтирим. Архајын ол, ҝәтирәҹәјәм, јәгин сиз каман сәсини ешитмәмисиниз. Казана тиҹарәтә ҝәләнләр арасында каманча чаланлар да олур. Билирсиз, бизим халгымыз өз пешәсиндән асылы олмајараг мусиги илә, поезија илә мәшғул олур. Ушаглығда мәним арзум каман чалмаг иди, лакин атам гојмады. Дејирди ки, каман чалмаг ҝүнаһдыр. Мәнҹә, каман бөјүк бир аләмдир, Николај Иванович! 

ЛОБАЧЕВСКИ.  Инанырам, Казымбәј, инанырам.

Лобачевски фикрә ҝедир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Николај Иванович, сизин һагда мәтбуатда ҝедән јаланлара фикир вермәјин. Остроградски пахыллыгдан вулкана дөнүб, нә етдијини билмир.

ЛОБАЧЕВСКИ. Казымбәј, Сәнин сөзләрин мәним үчүн мәлһәмдир. О сән тәрифләдијин каман олсајды, чалдырыб көнлүмү сакитләшдирәрдим. Остраградски. Еһ Русија, елмләр Академијасында белә ешшәкләр отуранда елм инкишаф едәрми? Бәла бурасындадыр ки, Остраградски тәк дејил, онунла чохлары разыдыр. Бу да бизим елмимиз.

МӘҺӘММӘДӘЛИ.  Лакин, онлара мәһәл гојмамаг мәсләһәтдир. 

ЛОБАЧЕВСКИ. Мән мәтбуат охумурам, Казымбәј, «Параллел хәттләр нәзәријјәси» үзәриндә ишләјирәм. 

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Чох ҝөзәл, Николај Иванович, сиз рус елминин ифтихарысыныз. Бу ҹүр ҹәфәнҝијатлар сизин адыныза хәләл ҝәтирә билмәз.

ЛОБАЧЕВСКИ. (Ону гуҹаглајыр) Сағ ол, достум, сағ ол. Јахшы, саламат гал. Ҝөрүшәрик. (Ҝедир).   

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Тәк). Бу да рус елминин ҝөркәмли корифеји, нә гәдәр гара бөһтанлара мәруз галыб. Мәними рус ҹәмијјәти ачыг әлләрлә гаршылајаҹаг? Билмирәм, лакин инанмырам. Лобачевски чох ҝөзәл адамдыр. Анҹаг Фуксу да јаддан чыхармаг олмаз. Һәр ҝөрүшәндә «Һәр шејин тәзәси, достун көһнәси» мәсәләсини тәкрар едир. Она баш чәксә јахшыдыр. Мәни ҝөрәндә гәлби Хәзәр дәнизи кими ачылыр.

Отаға тәшвишлә Березин дахил олур.

БЕРЕЗИН. Александр Касимович, университетдә чахнашма вар, Казанда вәба хәстәлији тапылыб. Дејирләр ки, Саратовдан, Һәштәрхандан ҝәлиб. Николај Иванович сизи мәсләһәтә чағырыр.

 МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бу да бир зәрбә, ҝүнү ҝүндән чәтин ҝәлир бу дөвранын. Ҝедәк, Березин, ҝедәк! (Ҝедирләр).

Пауза.

Бир азадан Лобачевски вә Казымбәј гајыдырлар.

ЛОБАЧЕВСКИ. Нә етмәлијик, Казымбәј, мүәллимләр мәсуллијјәти бојнуна алмагдан горхүб бир сөз демәди. Анҹаг мән сәндән сорушурам, не етмәли? Казанда бүтүн мәктәбләр бағланыб, дөвләтин дә ҝөстәриши вар ки, университет бағлансын.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Нә гәдәр мүмкүндүр, Николај Иванович, буну етмәк олмаз. Ахы бу елмин ахарыны сахламаг демәкдир.

ЛОБАЧЕВСКИ. Әҝәр  мүәллимләрин тәһлүкәсизлијини тәмин едә билмәсәмиз, ҝәрәк бағлајаг. Башга әлаҹымыз јохдур.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ҝөстәриш верин ки, мүәллимләр өз аиләләријлә университетин бинасында галсынлар. Фөвгәладә вәзијјәт елан един, бир кәс университетдән бурахылмамалыдыр.

ЛОБАЧЕВСКИ. Мән сәнинлә разыјам, гој белә олсун. 

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Николај Иванович, вәба Казанын чох әһалисини апарыб, тәҹили ишләр ҝөрүлмәсә университет тәһлүкә алтында боғула биләр. Бир дә ки, сизин фәалијјәтинизи бу вәзијјәтдә өз хејринә јөнәлдәнләр дә тапылаҹаг. Јадыныздадырса. Биринҹи Николај ҝәләндә губернатор сизи габаға вермишди, лакин өзү удузду. Император өзү сизә дворјан ады верди. 

ЛОБАЧЕВСКИ. Казымбәј, ҝөрүрсән, һадисәләр мәним хејримә ҝетмир, Остраградскинин хејринәдир. Ләнәт шејтана!

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Николај Иванович, мән ҝәләҹәјә инанан адамам. Инанырам ки,  бу елм оҹағы чох алимләр јетишдирәҹәк, сизин истедадыныз буна зәмин јарадыр.

ЛОБАЧЕВСКИ. Чох сағ ол, Казымбәј, сән шәрг адамы бу мәсәләләри дүз баша дүшүрсән. Бизим авропа истигамәтли үздәнираг алимләримиз фил гулағында јатыб, бурнундан узағы ҝөрмүр. Еһ, Русија, Русија, мәним бәдбәхт вәтәним!

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Николај Иванович, мән һәтта билирәм ки, сиз императорун һәдијјәсини сатыб аиләнизи сахлајырсыныз, чүнки малијјә чәтинликләриниз вар.

Лобачевски астаҹа она јахынлашыр вә ҝөзләринә бахыр.

ЛОБАЧЕВСКИ. Сән инсанын үрәјинә шүа бурахырсан. Онун гәлбини өјрәнирсән. Лакин, әбәс јерә јох, хејирхаһлыг үчүн. Буна ҝөрә мән сәнә миннәтдарам. Анҹаг истәрдим ки, бу сөһбәт арамызды галсын. (Астадан) Әҝәр билсәләр ки, императорун һәдијјәсин сатмышам, дәримә саман тәпәрләр…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Јох, јох, Николај Иванович, ләнәт шејтана, мән сизин сирринизи һеч вахт ачыгламарам, архајын олун.

ЛОБАЧЕВСКИ. Бу мүдһиш бир аләмин арасында үмидим сәнәдир бир дә Аллаһа. Јахшы, мән ҝедим, ҝөстәришләр верим.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Биз бир јердә бүтүн чәтинликләри гәт едәҹәјик, Николај Иванович!                   

Пауза.


4 Шәкил

Сәһнә архасында сәсләр ешидилир. Казымбәјлә Лобачевски отаға дахил олур, палтарлары јанмыш, үзләри гара ләкәлидир. 

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Николај Иванович, бир аз дөзүн (отурдур), бу саат сизә бир чарә едәҹәјик. (Гапыја тәрәф дејир) Березин, һардасан!

Березин дахил олур.

БЕРЕЗИН. Ешидирәм сизи, Александр Касимович (Лобачевскини ҝөрүр). Николај Иванович, бу  нә һалдыр, Александр Касимович сиз дә…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Фикир вермә, тез  бир ики тәләбә тапыб өзүнлә бура ҝәтир, Николај Ивановичи хәстәханаја чатдырмаг лазымдыр.

БЕРЕЗИН. Бу саат. (Ҝедир).

ЛОБАЧЕВСКИ. Казымбәј, китабхананы чыхара билдиниз, јохса јох. Дәрсликләри неҹә? Тәләфат вармы, адамлары дејирәм…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Николај Иванович, һеч нараһат олмајын, китабхананы бир китаба кими Арс саһәсинә чыхардыг, горуја билдик. Дәрсликләрин јарысы тәләф олду. Хошбәхтликдән, инсан тәләфаты јохдур.

Березин вә дөрд тәләбә дахил олур. Лобачевскини тутуб апарырлар.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Казанын јарысы јанды. Јахшы ки, китабхананы сахлаја билдик, бу  елм үчүн чох ваҹибдир. Лобачевски вәба хәстәлијиндән сонра икинҹи дәфә рус елмини хилас етди. Тәәссүф ки, евим дә јанды. Китабларым јанды. Индии пул тапмалыјам ки, тезәдән китаблар топлајам. Бу  јанғын фәлакәти мәним үчүн аҹынаҹаглы олду. Јахшы ки, «Ҝүлүстанын» тәрҹүмә нүсхәсини сахлаја билдим, узун илләрин зәһмәти боша чыхмады, буна да чох шүкүр.

Березин дахил олур.

БЕРЕЗИН. Александр Касимович, ректору хәстәханаја јолладыг. Һәким деди ки, тәһлүкәли бир шеј  јохду. Анҹаг мүалиҹә олмасыны мәсләһәт ҝөрдү.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ону горумаг лазымдыр, Березин! Рус елминдә белә истедадлы шәхсләр чох аздыр. О, рус елмини чох ирәли апарыр, јени үфүгләр ачыр, Авропада Русијанын нүфузуну артырыр. Инди дә ки, белә, еви-ешији јанды. Јахшы ки. аиләси университетдә олуб.

БЕРЕЗИН. Билирик, Александр Касимович, Лобачевски университетин гәлбидир, тәләбәләр ону чох севир.

Икиси дә ҝедир. Казымбәј әлиндә мәктуб јенидән отаға ҝирир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Әлиндә мәктуб) Мәктуб, вәтәндән ҝәлән мәктуб. (Синәсинә басыр). Дәрбәнддән ҝәлмиш бу бир тикә кагыз парчасыны дүнјалара вермәрәм. (Зәрфи ачыр).

Сәһнә архасында Казымбәјин сәсијлә мәктубун мәтни сәсләнир.

«Сәнинлә ајрылыг мәни сарсыдыб, Мәһәммәдәли. Бу мәним талејимин јухусудур, ја да ҹәзасыдыр, билмирәм. Лакин, нә едим, һәр һалда оғлумсан. Гардашын Абдулсәттарын дәрсләри јахшыдыр, чох китаб охујур. Дәрбәнддә чахнашмалар вар. Әһали олдугҹа касыб доланыр. Сәнин истәдијин «Дәрбәнднамә» китабыны тапа билмәдим, тапан кими ҝөндәрәрәм. Һаҹы Гасым. Дәрбәнд».

Пауза. Мәһәммәдәли ҝөз јашыны силир, фикрә далыр.

Отаға Лобачевски дахил олур, әли сарығлыдыр.

ЛОБАЧЕВСКИ. Казымбәј, мәнсиз дарыхмадын ки? (Гуҹаглашырлар).

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Николај Иванович, сиз ахы хәстәханадајдыз, јәгин орадан  гачыбсыныз, еләми?

ЛОБАЧЕВСКИ. Әлбәтдә, гачмышам, дөрд дивар ичиндә мән нә едә биләрдим.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Нә јахшы ки, аиләниз горуна билди, китабахананы да горудуг, лакин мәним китабларым күлә дөндү.

ЛОБАЧЕВСКИ. Зәрәр јохду, әлјазмалар ки, галыб, китаблары тапарсан. Сәнин үчүн тәзә бир хәбәр ҝәтирмишәм, елә бу саат билдим ки, Казана алман алими Гумболдт ҝәлиб, сәнинлә ҝөрүшмәк арзусундадыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Николај Иванович, ахы мән алман дили билмирәм.

ЛОБАЧЕВСКИ. Мәним мәлуматыма ҝөрә, сән алман дилини дә билирсән, рус дилини дә мүкәммәл өјрәнмисән. Алты дил билирсән, инди, дејәсән, чин дилини өјрәнмәјә башлајаҹагсан. (Ҝүлүрләр).

МӘҺӘММӘДӘЛИ.  Крым тарихиндән бәһс едән «Једди сәјјар» әсәри башламышам.

ЛОБАЧЕВСКИ. Ишин аванд олсун, Казымбәј, анҹаг алман алимини ҝәрәк сән јола саласан. Сабаһ бурда олаҹаг.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Николај Иванович, сизин дедијинизә ҝөрә буну едәҹәјәм, јохса…

ЛОБАЧЕВСКИ. Јахшы, јахшы, данышдыг. (Әлини тутур. Ҝедир).

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Тәк) Дорна мәктуб јазаҹағам, Петербурга ҹан атмағымы она дејәҹәјәм. Казанда гызмар истидән адамын бејни бишир. Тедди адлы бир полковник бурада јенә мәним ишимлә марагланыб. Мәндән нә истәјирләр, билмирәм. «Түрк – татар дилләринин грамматикасы» китабы бәлкә дөвләтин хошуна ҝәлмәјиб? Ахы бу вәсаит назирликдә јахшы гаршыланыб? Бу нә сиррдир.          

Отағдан чыхыр. Березин бир нечә тәләбә илә сәһнәјә чыхыр, әлиндәки гәзетдә нәји исә ҝөстәрир.

БЕРЕЗИН. Бир ҝөрүн нә јазырлар. «Русијада Асија дилләринин өјрәнилмәси саһәсиндә атылмыш бу илк аддымы диггәтлә изләдикдән сонра бөјүк севинҹ һисси илә демәк олар ки, вәтәнимиз үчүн бү әсәрин мәнасы нәдир. Бу елм илә һәјатын вәһдәти демәкдир, бу әсәр Русијанын ҝөзләдији бир еһтијаҹдыр». Јолдашлар, бу әсәрә ҝөрә Александр Касимович Демидов мүкафатына лајиг ҝөрүлмүшдүр. (Тәләбәләрин сәси: Браво, Александр Касимович!)

Лобачевски әли бағлы сәһнәјә чыхыр.

ЛОБАЧЕВСКИ. Березин, бу нә һај-күјдүр, олмаја пул удмусан, нәдир?

БЕРЕЗИН. Николај Иванович, сиз билирсиниз, Александр Касимович Демидов мүкафатына лајиг ҝөрүлүб.

ЛОБАЧЕВСКИ. Билирәм, Березин, билирәм, һәлә бу һарасыдыр. Бу шәрг алими Русија елми үчүн чох харигәләр јарадаҹаг. Бәс, Казымбәј өзү һаны?

БЕРЕЗИН. Јәгин ки, һәлә билмир. Бу парлаг гәләбәдир, Николај Иванович, һејф ки, мүнтәхәбат јанғын заманы тәләф олду.

ЛОБАЧЕВСКИ. Бу елмдә чалышан ән мәшһур алимләр Казымбәјин ишинә јүксәк гијмәт вермишдир. Бу һәм дә бизим университет үчүн дә бөјүк бир гәләбәдир, достлары, тәләбәләри үчүн дә.

БЕРЕЗИН. Николај Иванович, Казымбәјин ири бир әсәри дә вар. Амма һәләлик һеч кәсә демир. Масасынын үстүндә ҝөрдүм, јәгин ки, Дәрбәндин тарихи һаггындадыр.

ЛОБАЧЕВСКИ. Казымбәј үғурла ишләјир. Онун тәби гурумаг билмир. Онун чалышганлығы сизин үчүн бир өрнәк олмалыдыр, Березин. Елмә онун кими јанашмаг, онун кими фәдакарлыг ҝөстәрмәк лазымдыр. Буну биздән доғма Русија тәләб едир, әсримиз тәләб едир.

БЕРЕЗИН. Казымбәјин әмәји сајәсиндә  шәрг поезијасыны, онун мүдриклијини тәһлил етдик, өз дәрракәмиздән кечирдик. Анҹаг бир шеји баша дүшә билмирәм ки, бундан әввәл бу әсәрләрлә марагланан нијә олмајыб?

ЛОБАЧЕВСКИ. Русија һәмишә Гәрбә ситајиш еләјиб, лакин Шәргин шаирләриндән, алимләриндән бихәбәрдир. Казымбәјин Казана ҝәлмәси илә Ширазинин, Фирдовсинин, Фүзулинин әсәрләри рус дилиндә сәсләнди. Бу иш һамыны һејран етди. Бу бизим үчүн сөзсүз ки, ирәлиләјишдир. Бу икишафдыр, бу ишдә Казымбәјин ролу әвәзолунмаздыр.

БЕРЕЗИН. Доғрудур, Николај Иванович, мән дә белә дүшүнүрәм, лакин демәјә ҹүрәт етмирәм.

ЛОБАЧЕВСКИ. Беләдир, Березин, беләдир. (Фикрә ҝедир).

Мәһәммәдәли дахил олур. Һамы она бахыр.    

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Салам, сизә нә олуб? 

БЕРЕЗИН. Александр Касимович, сизин хәбәриниз јохдур? Онда ҝәрәк муштулуғуму верәсиз, бир дә бизә гафгаз рәгси ҝөстәрәсиз. Инди сизә бир шад хәбәр чатаҹаг.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Нә хәбәр, Березин. Бәлкә атамдан мәктуб ҝәлиб?

БЕРЕЗИН. Јох, јох, Александр Касимович, башга хәбәрдир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Сиз  мәни о гәдәр марагландырдыз ки, һеч билмирәм нә дејим, һансы ҝүмана ҝедим.

БЕРЕЗИН. (Гәзети ҝөстәрир) Сизин грамматиканыз, Александр Касимович, Демидов мүкафатына лајиг ҝөрүлүб. Тәбрик едирәм сизи. (Гуҹаглајыр).

ЛОБАЧЕВСКИ. (Ону гуҹаглајыр) Бәли, Казымбәј, нәһајәт, сәнин әсәрин өз гијмәтини алды. Бу сәнин илк мүкафатындыр, иншаллаһ о бириләри дә сәни ҝөзләјир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Николај Иванович, үрәјим јаман дөјүнүр. Чох сағ олун, достларым. Мән доғрудан да севинирәм, бу севинҹдә һамынызын пајы вар.   

ЛОБАЧЕВСКИ. Казымбәј, сәнә мүвәффәгијјәтләр арзулајырыг, билирәм ки, јени әсәр башламысан.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Доғма Дәрбәндимә һәср олунан әсәрдир, Николај Иванович. Бу гәдим шәһәрин тарихини арашдырмағы өзүмә борҹ билирәм, бир дә ки, атама сөз вермишәм. Бәлкә бу әсәрлә атама вердијим ишҝәнҹәләрин кәдәри азала. О да Дәрбәнди чох севир, бу севҝи мәнә онун мәһәббәтиндән кечиб. Бу шәһәрин һәләлик там тарихи јохдур, чох әфсус!

ЛОБАЧЕВСКИ. Казымбәј, сәнә үғурлар диләјирәм.

БЕРЕЗИН. Александр Касимович, сабаһ мүһазирәләр олаҹаг?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Әлбәтдә, олаҹаг, Березин.

БЕРЕЗИН. Чох ҝөзәл, Александр Касимович, башга факүлтәләрдән дә динләјиҹиләр ҝәләҹәк, хаһиш едибләр, имтина етмәјәсиниз. Чох јалварыблар.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Әксинә, Березин, чох адам сәни динләјәндә, адама ләззәт еләјир, өзүн дә билмәдән тәбә ҝәлирсән, өзүн дә билмәдән ҹошурсан.

БЕРЕЗИН. Сағ олун, Александр Касимович, анҹаг сиррими ачым, сиздән хәбәрсиз онлара бојун олмушдум, нә јахшы үзүм ағ олду.

Березин вә тәләбәләр ҝедирләр.

ЛОБАЧЕВСКИ. Казымбәј, өз ишиндә ол, мәним университетдә бәзи ишләрим вар, ҝедирәм, сонра ҝөрүшәрик.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Тәк) Илаһи, бу нә демәкдир. Демәкдирми ки, Русијанын али даирәләри мәним ҝөрдүјүм ишдән разыдыр вә онлар мәни нәзарәт етмәкдән ваз кечирләр? Јохса бу бир нөвбәти һијләҝәр ҝедишдир? Билмирәм. Лакин, Дорна мәктуб јазмышам, хаһиш етмишәм ки, мәним Петербурга ҝетмәјимә иҹазә версинләр. Дәрбәндин тарихинә даир сәнәдләр һамысы Петербургдадыр. Мән ораја мүтләг дүшмәлијәм, нәјин баһасына олурса олсун. Петербург китабханасы лазым олаҹаг мәнә. Бир дә ки, Казандан јаман безмишәм, нә исә үрәјим сојујуб. Петербурга ҝетмәк арзусу илә дөјүнүр. «Дәрбәнднамә» мәним шаһ әсәрим олаҹаг, бу ишдә мәнә анҹаг император китабханасы лазымдыр. Белә дүшүнүрәм ки, атам ондан сонра мәндән азҹа олса  да разы галаҹаг…

Ҝедир

 

5 шәкил

Сәһнәдә Березин дајаныб, кими исә ҝөзләјир.

БЕРЕЗИН. Һә, Александр Касимович ҝәләр, она ваҹиб ишим вар, Петербургдан мәктуб ҝәлиб, анҹаг профессор Дәрбәнддән ҝәлән мәктублара даһа чох севинир.

Мәһәммәдәли отаға дахил олур.  

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Хош ҝөрдүк, Березин, нә вар, нә јох.

БЕРЕЗИН. Александр Касимович, сизә Петербург Академијасындан мәктуб ҝәлиб, Тохтамышын мәктубуну рус дилинә тәрҹүмә етмәји хаһиш едирләр. (Мәктубу верир). 

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Һә, бу ујғур дилиндәдир, Березин.

БЕРЕЗИН. Ҹәнаб профессор, бир мәктуб да вар. Академија хаһиш едир ки, сиз «Гануни - Гүдси» әсәринә рәј јазасыныз, мүәллифи,  мәнҹә,  сизин јерлиниздир, Бакыханов.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Һәјәҹанла) Бакыханов? Аббас – Гулу-аға Бакыханов! (Әсәри алыб ҝөздән кечирир). Березин, бу фарс грамматикасыдыр. Бакыханову таныјырам, лакин гијаби. Чох тәәссүф, бөјүк шәхсијјәтдир, Березин. Һәм һәрбчидир, тарихчидир, шаирдир. Ики шәрәфли өмүр пајы, ики шәрәфли тале. Мән бу әсәрә мүсбәт рәј јазаҹағам. Сабаһ алыб ҝөндәрәрсән.

БЕРЕЗИН.  Јахшы, Александр Касимович.

Березин ҝедир, Казымбәј тәк галыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бу ҝүн мәним гәлбим туфанлы дәнизә охшајыр. Јенә башымда нә фәлакәт вар, ҝөрәсән. Бу фәлакәтләр һеч вахт гуртармајаҹаг, һеч вахт. Бу гәм карваны мәни үзүр.     

Пауза. Лобачевски дахил олур.

ЛОБАЧЕВСКИ. Казымбәј, салам, нијә белә гәмҝинсән, сәнин һәр әсәрин рус елминдә бөјүк һадисәјә сәбәб олур, әҹнәби дилләрә тәрҹүмә олур. Бу бизим үчүн дә бөјүк фәхрдир. Лакин, сәнин әһвалын мәним гәтијјән хошума ҝәлмир. Бәлкә, нәрд ојнајаг?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Нараһатам, Николај Иванович, Дәрбәнддән мәктуб алмырам, нә исә баш вериб, дејәсән. Амма, нә?

ЛОБАЧЕВСКИ. Гәм јемә, Казымбәј, һәр шеј дүзәләр. Јахшы јадыма дүшдү, Петербургдан нә ҹаваб алдын.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Һәләлик ҹаваб јохдур, Николај Иванович, нәдәнсә ләнҝијир.

ЛОБАЧЕВСКИ. Тәләсмә, гој ҝөтүр-гој еләсинләр. Јохса, биздән узаглашмаға тәләсирсән? (Ҝүлүр).

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Николај Иванович, сизин мәним әсәрләримә верән гијмәт мәним үчүн ән мүһүм бир гијмәтдир.

ЛОБАЧЕВСКИ. Елмдә хаинлик, пахыллыг олмаз, Казымбәј. Әјәр бу һаллар варса, елм адамларын әлиндә ојунҹаға чевриләр. Бу да ки, дәһшәтдир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Сиз бөјүк шәхсијјәтсиз, буну тарих дејәҹәк, бәндәләр шаһид олаҹағдыр. Мән буна там әминәм.

ЛОБАЧЕВСКИ. Билирсән, достум, Русијада анҹаг Гәрб алимләрини ҝөјләрә галдырырлар, онлардан дәрс алмаг арзусујла јашајырлар. Анҹаг мән белә фикирләшмирәм, бизим станисаларымызда, хуторларымызда о гәдәр истедад вар ки, ҝәл ҝөрәсән. Имкансыз истедадлар.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Доғру дејирсиз, Николај Иванович, сраға ҝүн бир оғлан јазы ҝәтирмишди, хутордан иди, анҹаг дүшүнмәји, фәрзијјәләри чох кәскин вә тутарлы иди. Амма чох касыб адама охшајырды. Истедадларымыз чөрәк далынҹа ҝәзир, имканы јохдур. Бу фактдыр, бундан гачмаг олмаз.

ЛОБАЧЕВСКИ. Казымбәј, сәндән бир хаһишим вар, сабаһа аудиторијада шәргшүнаслығын ҝәләҹәји һаггында бир чыхыш һазырла.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Сиз ки, билирсиниз, Николај Иванович, мән һәмишә һазырам.

ЛОБАЧЕВСКИ. Нә гуллуғун варса, бујур де, утанма, сәндән һеч бир шеји әсирҝәмәрәм. Биз икимиз дә бир одун ичиндә говрулуруг.

Березин әлиндә мәктуб дахил олур.

БЕРЕЗИН. Ҹәнаб профессор, Дәрбәнддән сизә мәктуб ҝәлиб.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Шад) Ај сағ ол, Березин, оғулсан һа. (мәктубу алыр)

Березин ҝедир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Зәрфи ачыр, стула әјләшир, охујур. Сәһнә архасында Мәһәммәдәлинин сәсијлә мәктубун мәтни сәсләнир).

«Атамыз Һаҹы Гасым вәфат етди. Билирәм, буну ешитҹәк сәнин гәлбиндә гара фыртына гопаҹаг. Атамыз мәнә тапшырды ки, сәнинлә әлагәни кәсмәјим, ахы биз гардашыг…»

Мәһәммәдәли икиәлли башыны тутур, ашағы әјилир. Пауза.

Сәһнә архасында сәс мәктубун давамын сәсләндирир.

«Мәһәммәдәли, сән тапшыран китабы атамыз тапа билмәди, чох һејфсләнди, гәлбиндә галды. Дәрбәнд халгы атамызы әдәб-әрканла торпаға тапшырды. Чох сағ олсунлар. Мәрһумун ҹәназәси Ҹүмә мәсҹидиндән галдырылды. Губадан да адам чох иди. Атамызы Гырхлар гәбристанында, биринҹи арвады Шәрәфнисәнин јанында дәфн етдик. Әзиз гардашым, мәним даһа бу фани дүнјада сәндән башга һеч кәсим јохдур. Гардашын Абдүлсәттәр. Дәрбәнд. 1838 ил».

Пауза. Казымбәј ҝөзләрини силир. Ајаға дурур. Ата, аллаһ сәнә рәһмәт еләсин. Аллаһ бирдир, инди дә буну мән тәкрар едирәм, сән һагг јериндә олан заман. Һамынын аллаһы вар. Сәнин вәсијјәтин јердә галмајаҹаг, гардашымы Казана ҝәтирәҹәјәм, о тәк галмајаҹаг. Буна сәнин руһун әмин ола биләр, ата. Гој сәнә Хәзәр бу сөзләрими пычылты илә чатдырсын, доғма торпағ сәнә десин. Һеч заман дүшмәнә тәслим олмајан торпаг!

Пауза.

Лакин, үрәјим тәһлүкәлидир, бундан сонра атама верән ишҝәнҹәләрин јүкүнү дашыја биләҹәјәмми? Мән бу һиссләрлә өмүр сүрә биләҹәјәмми? Анҹаг, сән мәним гәлбимдә галаҹагсан, ата. Сәнин јериндә һеч бир сима олмајаҹаг. Сәнин өлүмүн мәним Дәрбәндимә олан мәһәббәтими бирә јүз артырды. Әлвида, ата! 

Ҝөзләрини силир. Һәзин бир каман мусигисинин сәси ешидилир. Отагдан чыхыр.


6 шәкил

һәлә һәмин отаг. Диварда чарын шәкли вар. Березин столун үстүндә кагызлары арашдырыр.

БЕРЕЗИН. (Тәк) Сонунҹу мәктуб чох гәмҝин бир мәктуб олду. Александр Касимовичин атасы вәфат едиб. Дејирләр, гардашы галыб, Казана ҝәләҹәк. Түрк, фарс дилләрини дә билир. Јахшы оларды ки, о да профессор кими олајды.

Гапы дөјүлүр.

БЕРЕЗИН. Бәли, бујурун, ачыгдыр. Кимдир?

Гапы архасындан сәс.

Мәнәм, Јушкова Пелагеја Илинична. Мәнә Казымбәј лазымдыр.

БЕРЕЗИН. Ханым, бујурун ичәри.

Бир арвад, јанында да 15 јашында бир оғлан дахил олурлар.

ЈУШКОВА. Мәним фамилијам Јушковадыр.

БЕРЕЗИН. Мән исә тәләбә Березинәм, профессору бу саат чағырарам.

Ҝедир. Арвад отағы ҝөздән кечирир, ушаг пәрт һалда дајаныб.

Пауза. Казымбәј, јанында Березин дахил олурлар.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Хош ҝөрдүк, ханым, мәнә ҝөрә нә гуллуг?

ЈУШКОВА. Ҹәнаб профессор, мән Јушковајам, мәни Лобачевски ҝөндәриб.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Лобачевски сизин киминиз олур, ханым?

ЈУШКОВА. Николај Иванович атамын досту иди, бу да онун сизә јаздығы мәктуб. (Верир).

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бујурун, ханым, мән сизи динләјирәм.

ЈУШКОВА. Мән Казанын кечмиш губернаторунун баҹысыјам. Илја Андрејевич Толстојун. Өзүмүз Туланын Јаснаја Полјана кәндиндәник. Атасы, анасы вәфат едән ушаглар мәним өһдәмдә галды. Граф нәслиндән олсамыз да касыбчылыға дүшдүк. Мусин – Пушкин бизим гоһумумуздур, о мәни Лобачевскинин јанына ҝөндәриб, о да мәнә сизи мәсләһәт ҝөрдү. Бу оғлан мәним гардашымын оғлудур, шәрг дилләри өјрәнмәк истәјир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ушағын нечә јашы вар?

ЈУШКОВА. Тезә он бешә ҝириб…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ханым, о һәлә ҹавандыр, университетдә тәһсил үчүн…

ЈУШКОВА. Билирәм, профессор, мән истәјирәм ки, сиз ону университетә һазырлајасыныз.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ханым, ахы мән университетдән кәнарда дәрс демирәм.

ЈУШКОВА.  Буну да билирәм, профессор, она ҝөрә Лобачевскијә мүраҹиәт етдим. Мәнҹә, сиздән гејри ону һеч кәс һазырлаја билмәз.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бизим факүлтәдә шәрг дилләри мүәллимләри чохдур, истәјирсиниз, мән данышым…

ЈУШКОВА. Профессор, мүмкүнсә, лүтфән сиз…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Фикрә ҝедир, сонра нә исә ахтаран кими олур) Ханым, сизә чај верим, јохса…

ЈУШКОВА. Нараһат олмајын, профессор, мән истәрдим ки, сиз оғланын билијини јохлајасыз…Ады Лјовадыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Оғлана јахынлашыр) Јахшы, сәнин он беш јашын вар. Нијә сән шәрг дилләрини сечмисән?

ОҒЛАН. Билмирәм, елә һәр јердә һамы Шәргдән данышыр.

Профессор ҝүлүмсәјир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Де ҝөрүм, Шәрг өлкәләриндән һансыны таныјырсан?

ОҒЛАН. Түркијә.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бәс сонра?

ОҒЛАН. Чин.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Сәнин адынын мәнасыны түркҹә билирсән? Аслан демәкдир, Лјова, аслан. Бәс Шәрг һаггында нә охумусан?

ОҒЛАН. «Мин бир ҝеҹәни» франсыз дилиндә…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Јахшы ханым, Лобачевски демәсәјди бу ишә гарышмајаҹагдым. Јахшы, оғлана түрк вә әрәб дилләри дәрсләри кечәрик, вахтыны тәјин едиб, мән сизә хәбәр ҝөндәрәрәм.

ЈУШКОВА. Профессор, ахы биз  пул  һаггыныз барәдә данышмадыг.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Јох, ханым, Лобачевскинин ады чәкилән јердә бу сөһбәт лазымсыздыр.

ЈУШКОВА. Чох сағ олун, профессор. Лјовушка сизин үмидинизи доғрулдаҹаг. Ҝөрәрсиз, Толстој фамилијасынын парлаг ҝәләҹәји вар.

Ханым  Лјова илә ҝедир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Толстојлар нәсли бөјүк нәсилдир, амма вар-дөвләти тар-мар олду. Лобачевски ҝөндәрмәсәјди бу ишә гошулмаздым. Онун хатиринә бу ишә разылыг вердим. (пауза) Петербургдан нијә хәбәр ҝәлмәди? Белә дә узунчулуғ олар? Елә бу мәгамда атамы да итирдим. Гардашымы ҝәтириб мүәллим тәјин етдим. Лакин, Петербургдан ҹаваб јохдур ки, јохдур. Мән һәмишә Петербурга көчмәк, орада фәалијјәт ҝөстәрмәк арзусујла јашамышам. Дејәсән, јенә ҝөзләмәли олаҹағам.

Березин ичәри дахил олур.

БЕРЕЗИН. Салам, Александр Касимович!

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Салам, Березин, салам, нә вар, нә јох?

БЕРЕЗИН. Профессор, бәс дејирләр сиз Петербурга көчмәк истәјирсиниз, бу доғрудурму?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Березин, өзүн фикирләш, елмлә мәшғул олан адам Петербургдан имтина едә биләрми? Дәниз кәнары, су үзәриндә ҝәмиләр. Бәјаз ҝеҹәләр, лиманлар, көрпүләр, император китабханасы.

БЕРЕЗИН. Әлбәтдә, доғру дејирсиниз, профессор, лакин тәләбәләр үчүн бу ҝөзләнилмәз оларды.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Березин, артыг университетдә Шәрг дилләри үзрә бинөврә јарадылыб, бир дә ки, сиз  артыг сәрбәст ишләрлә мәшғул ола биләрсиниз, бу истигамәтдә сәриштәниз вар.

БЕРЕЗИН. Сағ олун, профессор, анҹаг сиз олмасаныз биз дарыхаҹајыг…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Достум, бу мәсәләни белә асан сајма, јығышдын – ҝетдин Петербурга. Буна хүсуси иҹазә лазымдыр.

БЕРЕЗИН. Әлбәтдә, әлбәтдә. Аһ, Петербург, доғрусу һамымыз бу шәһәр үчүн јанмышыг. Сөздүр дә, дејирәм.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бах, буну дүз дедин, Березин, нараһат олма, елмлә мәшғул ол, халгына фајда вер. Сән истедадлы алим ола биләрсән, Березин.

БЕРЕЗИН. Сизин дәрсләриниздән бәһрәләнирик, профессор.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Сиз дүзҝүн јол сечмисиниз, Березин, сизә мүвәффәгијјәтләр диләјирәм.

БЕРЕЗИН. Сағ олун, Александр Касимович!

Пауза. Лобачевски пәришан һалда дахил олур.

ЛОБАЧЕВСКИ. Хош ҝөрдүк, һамыныз бурадасыз ки! Казымбәј, ҝөзүмә јахшы ҝөрүнүрсән. Мәрһәба, гардашындан чох разыјам, афәрин. Демәли белә. Казымбәј, сән Мирзә Ҹәфәр Топчубашову таныјырсан?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Николај Иванович, гијаби таныјырам, белә ҝөрүшүмүз олмајыб. Мәним јерлимди, фарс дилләри үзрә профессордур, нијә сорушурсунуз?

ЛОБАЧЕВСКИ. Демәли, иш белә ҝәтириб ки, о тәгаүдә чыхыр. (Пауза) Онун јеринә сәни тәјин едибләр, бу да әмр… (Верир).

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Шад) Николај Иванович! (Әмри ҝөздән кечирир) Нәһајәт истәјим битди, азҹа олса да дүнјада, демәли, бәхтым вар имиш.

ЛОБАЧЕВСКИ. (Казымбәји гуҹаглајыр) Казымбәј, мән сәни тәбрик едирәм, бахмајараг ки, сән мәни тәк гојуб ҝедирсән. Билирәм, Казан Петербург дејил. Бу тәбиидир ки, сән ора ҹан атырсан. Инан ки, сәнин ҝетмәјин бизим үчүн ағыр бир итки олаҹаг. Мән университет профессору јох, достҹасына сәнинлә видалашмалы олаҹағам, әфсус…

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Николај Иванович, мән сизи өзүмә ән јахын инсан һесаб едирәм. Һарада олсам да сизи ахтарыб тапаҹағам, мәктублашаҹағам. Мәним јеримә исә мәзун Илја Березини тәклиф едирәм. Бу университет үчүн мәгсәдәујғун бир аддым оларды.

ЛОБАЧЕВСКИ. Ачыг сөһбәт еләдин, сағ ол, Березин бу вәзифәјә һәгигәтән лајигдир. Бу мәсәләни биз елми шурада һәлл едәрик. Сәнин арзун јеринә јетди. Анҹаг мән сәнә демәк истәјирәм ки, сәнин јохлуғуну мәним кими дујан олмајаҹаг. (Дурухур, ҝөзләрини силир). Сән мәним үрәк исрдашым олдун, достум олдун. Билирәм, Шәрг оғлу, билирәм ки, алим алим олмалыдыр, јени јени зирвәләр фәтһ етмәлидир. Бу ишдә мән сәнә үғурлар арзулајырам. Әминәм ки, сән Петербургда рус елминә даһа чох фајда верә биләрсән. Анҹаг јадында сахла ки, Казанда сәнин достун вар.

Казымбәји гуҹаглајыр. Һәзин бир каман мусигиси сәсләнир.

ПӘРДӘ


ҮЧҮНҸҮ  ПӘРДӘ

Петербург

1 шәкил

Петербургда Казымбәјин еви. Прасковја стулда әјләшиб гәзет охујур. Казымбәј ајаг үстә кагызларла мәшғулдур.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Һә Прасковја, неҹәдир, Петербургун һавасы ушагларын хошуна ҝәлдими?

ПРАСКОВЈА. Олга чох диггәтлә Неваја бахырды, Александр исә кичикдир, һәр тәрәф бахыр, һеч бир шеј баша дүшмүрдү.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Билирсән, узун илләр гәлбимдә ҝәздирән Петербург даһа ҝөзәл вә тәмтәраглыдыр. Петергоф, Меншиков сарајы…  Рус даһиләри әбәс јерә бу шәһәрә ҹан атмајыблар.

ПРАСКОВЈА. Александр, ишин нә олду, дүзәлдими? Университети демирәм.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бәли, бәли, пансионатлар үзрә инспектор тәјин олмушам, лакин вахтым чатаҹагмы? «Дәрбәнднамәни» сона чатдыра биләҹәјәмми? Мәсәлә бурасындадыр.

ПРАСКОВЈА. Мән сәнә көмәк  етмәјә һазырам, сән ки, мәни билирсән.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Сағ ол, мән сәнин көмәјинә үмидәм, бәс неҹә. Бу шәһәрдә мәним Дорндан бир дә Топчубашовдан савајы танышым јохдур.

Пауза. Гапы дөјүлүр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ачыгдыр, бујурун. (Гапыја тәрәф ҝедир).

Почталјон гәзетләр вериб ҝедир. Мәһәммәдәли гәзетләри ҝөздән кечирир.

Прасковја, гәзетләр мүһарибәдән дәм вурур, сијаси даирәләрә тәлатүм сәпәләјирләр.

ПРАСКОВЈА. Аллаһ узаг еләсин, мүһарибәни нәјнирик, отуруб евимиздә ишимизи ҝөрмәјә.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Һә, университетдә дә белә сөһбәтләр ҝәзир. «Современник» ъурналынын редактору Некрасовла олан ҝөрүшдә дә бу һагда сөһбәт ҝетди. Некрасов әсил рус шаиридир, халг шаиридир. Пушкиндән сонра мәнә хош тәсир бығышлајан елә Некрасов олду. Һејф, мүһарибә һәр шеји тар-мар едә биләр.  

ПРАСКОВЈА. (Казымбәјә  јахынлашыр). Александр, сәнә демәјә горхурам, үрәјимә дамыб… нә исә олаҹаг. Јухуларда чох дәһшәтләр ҝөрүрәм. Әјәр мән… әјәр мәнимлә бир иш олса… ушаглары сәнә тапшырырам.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бу нә сөз олду, Прасковја, сәнә нә олуб, олмаја јухулара инанырсан. (Әлләрини тутур) Биз бир јердә олаҹајыг. Горхма, сәнин һамиләлијин јахшы кечәҹәк. Мән буну дәгиг билирәм. Сәнә нараһат олмаға јарамаз, сакит ол.

ПРАСКОВЈА. Александр, мәним һиссијатым сәнә гәрибә ҝәлмәсин, Олга артыг һәр шеји баша дүшүр, о сәни тәк гојмаз.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Прасковја, мән сәни гәтијјән анламырам, бу  нә сөз-сөһбәтдир белә. Мәҝәр Петербурга бундан өтрү ҹан атырдым, јохса арзуларымы јеринә јетирмәк үчүн. Сәнин кәлмәләриндән кәдәр сүзүлүр. Прасковја, белә олмаз ахы. Һәр шеј јахшы олаҹаг, буна инан.

ПРАСКОВЈА. Јахшы, гој сән дејән кими олсун, лакин мән сөзүмү дедим.

Пауза. Олга дахил олур.

ОЛГА. Анаҹан, Петербург нә гәдәр ҝөзәл шәһәрдир. Ҝөзәл фонтанларыны, паркларыны сејр етмәкдән дојмаг олмур.

ПРАСКОВЈА. Бәли, мәни ҝөјәрчиним, шәһәр чох ҝөзәл шәһәрдир, бәс Александр нә илә мәшғулдур?

ОЛГА. Ана, о өз отағында ојнајыр.

ПРАСКОВЈА. Јахшы, мәним ҝөјәрчиним, ҝет сән дә гардашынын јанына.

Олга ҝедир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Прасковја, мәни улу Русија оғуллуға ҝөтүрүб. Вәтән – анадыр, ананын доғмасы да олур, өҝеји дә. Бәс вәтәнин? Чох вахт аналы, аталы јетимләр дә олур. Мән дә онларданаммы? Анғҹаг билирәм ки, вәтәнин өҝеји олмур. Мән дә Русијаја өҝеј ана јох, икинҹи вәтән дејирәм, Дәрбәнддән сонра…

Пауза.

ПРАСКОВЈА. Александр, сән әсил вәтән оғлусан, буну ҝәрәк сүбут едәсән.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бу ишдә мән анҹаг сәнә архаланырам бир дә достларыма.

ПРАСКОВЈА. Әлбәтдә, әлбәтдә. (Фикрә ҝедир. Пауза) Ҝедиб Александра баш чәким.

Ҝедир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Тәк) Прасковјанын сөзләри мәни мәјус етди. Јох, һәр шеј јахшы олмалыдыр. Тале мәнә азмы зәрбә ендириб. Ијирми беш илдир Русија мәнә аталыг едир, лакин доғма Дәрбәндим гәлбимдән итмир ки, итмир. Атам да, анам да өз дүнјаларыны дәјишди. Мән дә Хагани кими, Фүзули кими вәтәндән узагдајам. Әслинә бахсан бу дәһшәтдир. Һә, Фүзүли ҝөзәл дејиб:

«Нә гәдәр зүлм ириширсә мәнә хошдур вәтәним,
 вәтәнимдир, вәтәнимдир, вәтәнимдир, вәтәним».

Отагдан чыхыр.

 

2 шәкил

Мәһәммәдәлинин отағы, Олга башыны ашағы тутуб дајаныб.

ОЛГА.  Анаҹан, һардасан, мәним ҝөјәрчиним, мән сәни ҝөзләјирәм ахы? Сән һарада белә ҝеҹикмисән? (Ағлајыр).

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Олганы гуҹаглајыр) Олга, гызым, сән артыг һәр шеји баша дүшүрсән, Прасковја һушуну итириб, өзүнә ҝәлмир. Һәкимләр үмид вермирләр, мән бу аҹы хәбәри сәнә дејирәм.

Гапы дөјүлүр. Бир нәфәр мәктуб вериб ҝедир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Мәктубу ҝөздән кечирир). Илаһи, ахы нијә, ҝүнаһым нә иди, еј мави ҝөјләр. Прасковја, бизи атдын, вәфасыз чыхдын. Бәс вәдләрин нә олду, мәнә дајаг олаҹагсан дејирдин.

Олганы гуҹаглајыр. Ағлајырлар. Олга отағдан ҝөзләри јашлы чыхыр. Мәһәммәдәли Прасковјанын шәкли гаршысындадыр.

Прасковја, сән ахы мәним сағ әлим идин. Сән мәним голуму, үмидими кәсдин. Атам дүз дејирди ки, арвадсыз ев сусуз дәјирман кимидир. Мәним дәјирманым нијә сусду, ики балам анасыз галды. Русија, мәнә аталыг едән Русија, нијә балаларымын әлиндән анасын алдын? Нијә? (Пауза).

Мәһәммәдәли аста ҝәлиб стула әјләшир, башы ашағыдыр. Саблуков дахил олур.

САБЛУКОВ. Профессор, сиз сағ оласыныз, бу фаҹиә ҝөзләнилмәдән амансызҹасына түғјан етди.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Чох сағ ол, Саблуков, бу дәрд мәним үчүн архадан ендирилмиш ән аҹы зәрбәләрдән бири олду. Билмирәм, Александра, Олгаја һәм аталыг, һәм аналыг едә биләҹәјәмми?

САБЛУКОВ. Биз сизә көмәк едәрик, профессор, нараһат олмајын.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Чох мәмнунам, сабаһ дәфн мәрасимидир.

САБЛУКОВ. Һамы иш јоладашларым хәбәрдардыр, профессор, биз сизин гәминизә шәрикик. (Ҝедир)

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Прасковја кими адам мәнә ҝөјләрдән пај дүшмүшдү, ону горуја билмәдим. Ахы, нә едә биләрдим. Јенә гәлбим тәлатүм ичиндә боғулур, дүшүнүрәм, мән бүтүн ниҹат јолларыны арамышаммы, о сағ галсын, мәним тагсырым нәдир? Бу суал мәни өмрүм боју изләјәҹәк, буну билирәм.

Пауза.

Русија! Мәни оғуллуға ҝөтүрән дијар, мискинли талејимдә јени бир дәрд адасы јаранды. Дәрбәнддән башаланан бу јолун нә гәдәр әзаблары, изтираблары вармыш, һәлә нә гәдәри габагдадыр, Ким билир? Бу ҝүнкү ҝүндән дә гәмҝин чағларым олаҹағмы?

Пауза. Сәһнә архасындан гәмли мусиги сәсләнир, Казымбәј әјләшиб сусур. Олга отаға дахил олур вә атасынын үстүнә ҹумур.

ОЛГА. Атаҹан, биз тәк галдыг, атаҹан. Александр ағлајыр, анамы ахтарыр, она нә ҹаваб верим, атаҹан.

Казымбәј Олганы гуҹаглајыр, ҝөзләринин јашыны силир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Мәним ағыллы гызым, сән ки, артыг бөјүксән. Александр кичикдир, чох шеји баша дүшмүр. Сән она үрәк-дирәк вермәлисән. Олга, бизим бурада танышлардан савајы һеч кәсимиз јохдур. Она ҝөрә дә бир аз тәмкинли ол, бу бизим кәдәримиз, бизим дәрдимиздир. Бу гәми биз чәкмәлијик.

ОЛГА. Ата, мән горхурам, горхурам, атаҹан, бу мөһтәшәм шәһәрдә анам олмадан неҹә јашаја биләрәм.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Горхма, гызым, мән сәнинләјәм, биз һәмишә бир јердә олаҹајыг. Гәбристана сизи дә апараҹағам, Прасковјанын сон мәнзилин сиз дә таныјын…

Пауза.

 

3 шәкил

Казымбәјин отағы. Диварда Прасковјанын шәкли вар.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Дүнән мәнә чатдырдылар ки, Шамил мәнимлә ҝөрүшмәк истәјиб. Пристав Руновски мәктуб да јазыб. Доғрусу бу јахшы олду. Әсәрләрими ҝөзүмлә ҝөрән тәәссүратла баша вурарам.

Гапыдан сәс ҝәлир.

Ҹәнаб профессор, гонагларыныз тәшриф бујуруб, ҝәлсинләрми?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Гој бујурсунлар ичәри.

Шамил вә бир тәрҹүмәчи отаға ҹахил олур. Шамил Казымбәјлә  әрәбҹә  саламлашыр.

ШАМИЛ. Мән һәлә вәтәним Гунибдә оланда сизин ислам һаггында, пејгәмбәр һаггында јазыларынызы охумушдум. (Тәрҹүман гыраға чәкилир). Мәнә дедиләр ки, сиз Петербургда јашајырсыз. Она ҝөрә сизә баш чәкмәк фикринә ҝәлдим.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ҝөзәл һәрәкәтдир, шејх. Мәнә бу ҝөрүш су, һава кими лазым иди. Мәним сиздән хаһишим вар, һәјатыныз һаггында данышын.

ШАМИЛ. Һәјатым? Мән валидејнләримин јеҝанә оғлу олмушам. (Шамил бармағыны јухары галдырыб фырладыр) Јеҝанә! Онлар мәни чох севибләр. Анам сәһәрә кими јухумун кешијини чәкиб. (Пауза. Шамил тәсбәһләрини чевирир). Анадан доғуланда адымы Әли гојмушдулар. Дурухма, Мирзә, Дағыстанда  Әли адына тез-тез раст ҝәлмәк олур. Хәстәләнән заман адымы дәјишиб Шамил гојублар, еви дәјишдирибләр, чүнки јеҝанә бир өвлад олмушам. Дүздүр, атамын бир гызы да олуб, лакин биз кишиләрдән данышырыг, сән өзүн билирсән ки, бизим тәрәфләрдә гызы өвлад сајмырлар. Ону да дејим ки, анамын хаһиши илә сонралар адымы Шамил Әли чағырырдылар, арвад Әлинин гәзәбиндән чох горхурду.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Шејх, сизин сөһбәтиниз мәни доғма Дәрбәндимә апарды, нәһәнҝ дашлар сәлтәнәтинә. Бәс, адынызын дејишмәси сизә көмәк етдими?

ШАМИЛ. (Тәсбәһини овуҹунда овушдурур) Билмирәм, Мирзә, лакин мән сағалдым. Бир дә ки, анамын үзү ҝүлдү, о даһа ағламырды.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Мән Дәрбәнд шејхи Һаҹы Гасымын оғлујам.

Шамил ајаға галхыр вә тәәҹҹүблә сорушур.

ШАМИЛ. Һаҹы Гасымын? Таныјырдым. Бабанызы да таныјырдым. Бәс, Петербурга ҝәлиб неҹә чыхмысыныз, Мирзә? 

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Талејин јазысыдыр, Шејх. Долајы јолларла ҝәтириб мәни Хәзәрин далғасы кими Неванын саһилләринә атыб. Дәрбәнддән өтрү гәлбим үшүјүр. Доғма шәһәрим һаггында «Дәрбәнднамә» әсәрими гуртармышам.

ШАМИЛ. Китабларынызы охумушам, Мирзә. «Мизануш шарани» әсәрини ахтарырам, тапа билмирәм. О бири дини философларын әрәб дилиндә олан әсәрләринин әксәрини охумушам.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Суфиликлә марагланырсыныз, Шејх. Сөзү ҝәлмишкән дејим ки,  Дәрбәнддә суфилик һәлә гәдимдән инкишаф етмишди.

ШАМИЛ. Мирзә, руслар ҝүнәшин тутулмасынын сәбәбини билирләрми? Онлар динә инанырлармы?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Шејх, елм ирәли ҝедир. Алимләр сүбута јетирибләр ки, Јер күрәси фырланыр, ҝүнәш исә јох.

ШАМИЛ Мирзә,  бу сирри неҹә билмәк олар, ахы ҝүнәш фырланыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Шејх, астрономик схемләрин васитәси илә буну сүбүт етмәк мүмкүндүр.

ШАМИЛ. Јахшы, мүбаһисә етмирәм. Мирзә, сән мәшһур алимсән. Мән тездән сәнә бир мәктуб јазмаг фикриндәјдим. Мәктубу да белә башламалы идим: «Адыны ешидиб, өзүнү ҝөрмәдијим адам, дүнја дурдугҹа дурасан».

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Шејх, дүнјанын бүтүн адамлары мәним сизи бурада гәбул етмәјимә гибтә едир. Сизин адыныз артыг бүтүн сәрһәдләри ашыб.

ШАМИЛ. Мирзә, бу шәһәри, онун адамларыны севмишәм. Анҹаг бу шәһәри тәрк етмәлијәм. Бу ајрылыг мәни сыхаҹаг, өзү дә сизинлә олан ҝөрүшдән сонра. Калугада бәлкә сизин кими алимләр, китабханалар јохдур. Мирзә, сиздән бир гејри – ади хаһишим олаҹаг.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бујурун, Шејх, мән һазырам!

ШАМИЛ. Калугада  тәнһалығымы боғмаг үчүн хаһиш едирәм мәнә китабахананыздан бир нечә китаб верәсиниз. Анҹаг, сөз верирәм ки, охујуб гајтараҹағам. Бир дә сиз мәни «Пәри» балетинә дәвәт етмәјинизә ҝөрә миннәтдарам.  Бу балети ҝөрмүшәм. Амма, (ҝүлүр) орада султанын рәгс етмәси һеч дә инандырыҹы дејил, јох, султанлар ојнамыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Һә, о сәһнәни дејирсиниз, сизинлә разыјам, Шејх.

Шамил ајаға галхыр, худаһафизләшир.

ШАМИЛ. Мирзә, сабаһ мән јола дүшүрәм. Сизинлә бу ҝөрүш гәлбимдә из бурахды, бу мәним гәлбимдә һәмишәлик галаҹагдыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Шејх, сағ олун ки, мәни јадыныза салыб ҝәлдиниз. Дағыстандан ҝәлән ән әзиз гонағым сиз олдуз, мәктублаша да биләрик.

ШАМИЛ. Јахшы, Мирзә, сиз мәшһур адамсыныз, буну мән дәрк етдим.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Сағ олун, Шејх, һүзурунузда һәмишә һазырам. (Шамил вә тәрҹүмәчи ҝедирләр). Шамил фанатик бир имам олса да охумуш бир шәхсдир. Петербургда ону савадсыз дағлы кими гәләмә верәнләр неҹә дә јанылырлар. Шамил алимдир, дин алими. Суфилијин инҹәликләрини там билир. Бу ҝөрүш мәним үчүн чох јахшы олду, «Шамил вә мүридизм» әсәри үчүн ҝөзәл тәәссүратдыр.

Гапы дөјүлүр, почталјон гәзетләри верир. Казымбәј гәзетләри ҝөздән кечирир. Гәзетләри сәпәләјир. Сәһнә архасындан сәсләр ешидилир.  

БИРИНҸИ СӘС. Шәрг профессору јенә гијамчы Пугачовун адыны чәкир…

ИКИНҸИ СӘС. Казымбәјин әсәрләри мүсәлманчылығы тәблиғ едир, о шәрг ҹәсусудур…

ҮЧҮНҸҮ СӘС.  Казымбәјин елми јарадыҹылығы анохронизмдән савајы бир шеј дејил.

Казымбәј сәһнәнин ортасында дајаныб башыны тутуб. Олга дахил олур, атасыны бу вәзијјәтдә ҝөрүб үстүнә ҹумүр.

ОЛГА. Ата, нә олду сәнә, башын ағрыјыр? (Гәзетләри сәпәләнмиш ҝөрүр) Бунлар нәдир. (Галдырыб бирини ҝөздән кечирир, охујуб јерә атыр). Ата, һеч алим дә гәзетә инанар, бунлар һамысы ахы јалан вә ҹәфәнҝијатдыр. Фикир вермә, атаҹан.

Пауза. Казымбәј стула әјләшир, алын тәрини силир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бу гәдәр дә әдаләтсизлик олармы? Еј вәфасызлар, хүсүси илә мәни јандыран мәним кечмиш тәләбәм Березинин јаздығы мурдар сөзләрдир. Алчаг, һәр бир суалына саатларла ҹаваб верирдим. Лобачевскијә тапшырыб университетдә сахлатдым о нанәҹиби. Бу да ахыры. Аһ алчаг, намусдан, гејрәтдән бихәбәр алчаг!

Олга ону сакитләшдирмәјә чалышыр.

ОЛГА. Бу јазылары гаралајанлар ичәрисиндә бирҹә дәнә дә олсун алим јохдур. Бунлары јазанлар уҹуз гәзет ишчиләридир, јалан-паланла чөрәк пулу газанырлар.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ејби јохдур, үрәк сөзләрими мән дә дејәҹәјәм, мүтләг дејәҹәјәм. Гој березинләр, дмитријевләр, сидоровлар билсинләр Казымбәј анҹаг елми, әдаләти һәр шејдән үстүн тутур вә тутаҹаг да.

Пауза

 

4 шәкил

Казымбәјин отағы. Сәһнә ишыгланыр. Казымбәј вә Олга ичәри дахил олур.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Гызым, «Зора» операсы хошуна ҝәлдими?

ОЛГА. Ата, хошума ҝәлди. Лакин,  инсанлар орада өзләрини апара билмирдиләр, сөјүшүрдүләр, сәс салырдылар. Мәним зәннимҹә онлар операја тамаша етмәјә ҝәлмәмишдиләр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Россининин ән мәшһур операсыдыр, гызым. Залда Чернышевски дә вар иди, башгалары да.

ОЛГА. Ата, чар Александр да вар иди?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бәли…Чар мәни чағыртдырмышды. Әввәл Саблуковдан сорушубмуш ки, саггалы киши кимдир. Она дејибләр ки, шәрг профессорудур. О сонра мәни чағыртдырыб.

ОЛГА. Бәс биз операнын јарысындан нијә гајытдыг?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Олга, билирсән, һәјатда елә вәзијјәтләр олур ки, орадан тезликлә гачмаг мәсләһәтдир, узаглашмаг мәсләһәтдир. (Отаға Саблуков дахил олур).

САБЛУКОВ. Салам, Казымбәј! Нә вар, нә јох. Олга ханым, охумағыныз неҹәдир?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Сағ ол, Саблуков. Олга сабаһ еркән Казана, әмисинин јанына јола дүшүр. (Олгаја чеврилир). Ҝет гызым, јығыш, сабаһ Казана јола дүшүрсән. (Олга ҝедир).

САБЛУКОВ. Профессор, нә исә тәҹили бир шеј баш вериб ки, сиз Олганы Казана ҝөндәрирсиниз. Мән һеч бир шеј анламадым. 

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Театрда баш верән чарла ҝөрүшүмүзү хатырла. Орада чар гызын адыны сорушду. Мән дедим ки, Олгадыр. Сонра деди ки, нијә бәс ону сиз мәҹлисләрә ҝәтирмирсиниз, дејирләр о чох ҝөзәл вә ҹазибәдардыр. Јох, Саблуков, чарын гадынлара мүнасибәтини билирәм. Она ҝөрә ҹаваб вердим ки, гыз вәрәм хәстәлијинә тутулуб, Казанда мүалиҹә олмаға ҝедир.

САБЛУКОВ. Сиз билән мәсләһәтдир, профессор, бәлкә дә дүз һәрәкәтдир. Чар, сән демә, Шәргә аид бүтүн әсәрләри охујуб. Ҝөрдүз, сизә нә суаллар верирди. Лакин Гуранын тәрҹүмәсинә чатанда, елә билмишди ки, сизин тәрҹүмәниздир. Казымбәј, бу елә бир ҹәмијјәтдир ки, мәни дә сәни дә сијаси ҹасус кими тутуб дама баса биләрләр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Мән буну билирәм, Саблуков. Анҹаг сәнлә мәним арамда фәрг вар. Мән шәрг мүсәлманы христианлығы гәбул етмишәм. Чар, әлбәтдә, мәни мүсәлман ҹасусу һесаб едәҹәк. О һәтта мәндән сорушду да: мүсәлмансан, јохса христиан? Мән ики одун арасындајам, Саблуков. Дәрбәнддә динини дәјишдирән, Русијада христианлығы илә ислам тәблиғи апаран алим. Чыхыш јолу вармы? Мөһтәшәм Русија  дөвләтиндә чарлар савадлы олмалыдыр, Саблуков, савадлы.

САБЛУКОВ. Дүздүр, Казымбәј, кимдир бизә гулаг асан, кимдир бизим сөзүмүзү сөз елијән. Грибоедов демишкән: «биз ағылдан бәла чәкирик».

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Мәним бүтүн әсәрләрим Шәрглә бағлыдыр. Буна ҝөрә дә онлары нәзәрдән кечирирләр. Бир бәһанә ҝәзирләр, лакин һәләлик тапа билмәјибләр. Бу сахта алимчиликлә мәшғул оланлары гәзәбләндирир.

Пауза

САБЛУКОВ. Русијада елм әмәлли башлы алверә чеврилиб.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Јахшы дедин, Инҝилтәрәдә Асија китабаханасында бир нечә әлјазмамы ҝөрдүм. Ҝөзләримә инанмадым. Сорушдум ки, бунлар бура неҹә дүшүб. Дедиләр ки, сатын алмышыг. Јенә вәд едибләр ки, сатсынлар. Сусдум, өз-өзүмә дедим: беләсиләрин о пул алан әлләрини балтајла кәсмәлидир.

САБЛУКОВ. Профессор, һеч билмирәм Русијада һәјат һараја јуварланыр. Сизин кими алимин гәдрин билмәјән ҹәмијјәтин нә ҝәләҹәји ола биләр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Еһ Саблуков, артыг гоҹалмышам, ишләрим јарымчыг галыб, галан јазыларымы јеринә јетирә билсәм, бөјүк ишдир. Онда өзүмү хошбәхт һесаб едәрәм.

САБЛУКОВ. Профессор,  нәдәнсә Петербург да мәнә дар ҝөрүнүр. Сизинлә нә гәдәр дәрди – һал етдим. Һәр икимиз гәлбләримизи бошалтдыг. Јахшы, сизә үғурлар арзулајырам.

Ҝедир. Отаға Олга дахил олур.

ОЛГА. Ата, һәр шеји һазырладым, сабаһ гатарла јола дүшәҹәјәм әмимҝилә.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Јахшы, гызым, Александр гој мәнимлә галсын. Бир аз вахтдан сонра сәни дә Петербурга ҝәтирәҹәјәм. Инди, ҝет истираһәт елә.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Тәк. Үрәјини тутур) Нәдәнсә үрәјим дә сызылдајыр. Алтмыш јашдан сонра үрәјин белә сызылдамасы јахшы нишанә дејил. Дејәсән, ишләрим јарымчыг галаҹаг. Тәләсмәк лазымдыр. Олга Абдүлсәттәрин јанында галар, Александр да ки, бөјүјүб. (Отагда ҝәзишинир). Бу һеч јахшы нишанә дејил, тәләсмәк лазымдыр.

Аста аддымларла сәһнәдән ҝедир.

 

5 Шәкил

Петербурҝда Казымбәјин отағы. Сәһнәнин ортасында чарпајы.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Чарпајыда узаныб)  Аһ, аһ, дејәсән, сон саатларым јахынлашыб. (Әлини һаваја узадыр) Ата, сәнсән, нә әҹәб, ана, сәндә бурдасан. Мәним јаныма ҝәлмисиниз. Бајат гапы. Нарын гала дашлары. Бу да доғма евимиз. Нә ҝеҹ чатдым бу оҹаға, Дәрбәндими нә ҝеҹ ҝөрдүм. (Пауза)

ОЛГА. (Јанында һәким дахил олур) Ата, атаҹан, ҝөзләрини ач, горхутма мәни, сәнә һәким бахаҹаг.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Олга, бунлар кимдир, мәјәр сән Дәрбәнддәсән? Нә јахшы олду, һамымыз бир јердәјик.

ОЛГА. Доктор, беш ҝүндүр ки, о сајыл-бајыл данышыр, елә билир ки, Дәрбәнд шәһәриндәдир.

Һәким Казымбәјин голуну тутуб нәбзини јохлајыр, стәкана гојуб су илә дәрман верир, алимә ичирдир. Чағырыб Олгаја нәсә дејир. Һәким отағдан чыхыр. Олга хәстәнин јанында тәк галыр.

Ата, раһат олдунму, ата, дәрман ичдин ахы?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Олга, Александр һарададыр, Прасковја һаны, һаны Прасковја?

Пауза. Отаға Саблуков дахил олур. Казымбәјә јахынлашыр, онун әлләрини тутур.

САБЛУКОВ. Профессор, сиз мүтләг ајаға дураҹагсыз, мән буна инанырам. Сизи чох ишләр ҝөзләјир, профессор. 

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Хәфиф ҝүлүр)  Өлүм ајағында кишијә тәмкинлик вермәзләр, Саблуков. Өлүм һагдыр, буна ҝөрә дә горхулу дејил. (Ағыр-ағыр) әбәдијјәтә ҝедән јоллар әзаб дағларындан кечир. Бир өмүр әбәдијјата говушурса, бу һеч дә горхулу дејил. Әлбәтдә, јахшы оларды ки, јаханы өлүмүн әлинә вермәјәсән, лакин…

САБЛУКОВ. Јох, профессор, сизин китабларыныз сизи ҝөзләјир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Саблуков, бил вә аҝаһ ол, мән бир даһа ајаға галхмајаҹағам. Анҹаг јенә дејирәм ки, өлүм һеч дә горхулу дејил. Горхулу ҝәләҹәк нәсилләрин мәһкәмәсидир. Ҝәрәк елә јашајасан ки, ҝәләҹәк нәсилләр сәни гијаби олса да дар ағаҹына чәкмәсин. Мән Рус империјасы үчүн аз иш ҝөрмәмишәм.

САБЛУКОВ. Сиз ки, ҝөзәл бир һәјат сүрмүсүнүз, профессор. Александр  Касимович, сизин јаздығыныз һәр бир әсәр елм абидәсидир.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Мән һәмишә  мәгсәдсиз кечән ҝүнләрими дүшүнмүшәм. Һәштәрхандан Казана ҝедән ҝүнләрими. Бош вә мәнасыз  ҝүнләрими. Петербурга ҝәлмәк үчүн нечә нечә назирин иҹазәси (Әлини һавада јелләдир). Габағыма кимләр чыхмајыб Јермолов, Лански, Голитсин даһа кимләр… кимләр…

САБЛУКОВ. Профессор, сизин јаддашыныз сүбут едир ки, сиз һәлә Русија елми үчүн чох иш ҝөрмәјә гадирсиз. Өлүмдән данышмајын, Казымбәј!

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Јаддашымдан һеч вахт шикајәт етмәмишәм. Мәни нараһат едән јарымчыг галан ишләримдир, әлјазмалырымдыр. Бир әсрдән сонра Шәрг дүнјанын мүһүм проблеминә чевриләҹәк. Русијада исә мәним фикирләримә дајаг чыхмады. О вахты Русија бөјүк Шәрг сијасәтиндән кәнарда галаҹаг. Бу сөзүмү јадда сахлајын.

Сусур. Олга Саблукова ишарә едир ки, гој јатсын. Казымбәј чарпајыда ҝөзләрини јумур. О сәсләр ешидир. Анасынын лајласыны ешидир.

СӘС. «Лајла дедим јатасан, ширин јуху тапасан»

Чарпајыдан галхан кими олур.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бу анамын сәсидир. Ана, мәним көмәјимә анҹаг сән чата биләрсән. Мән Дәрбәнддәјәм, көһнә евимизин өнүндә. Јохса, бу јухудур. Јох, бу онун сәсидир. Өзүдүр ки, вар. Нә гәдәр вахт кечиб, амма анамын сәси дәјишмәјиб.

СӘС. «Лајла дедим јатасан, ширин јуху тапасан».

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ана, мәнә лајлај демә, јухламаг истәмирәм, ана. Горхурам, јатсам ојанмајаҹағам, анаҹан. Хаһиш едирәм мәнә башга маһны оху. Ших Салаһ булағына сәнинлә ҝедәндә охујан маһныны оху, ана.

Сәһнә архасындан Һаҹы Гасымын сәси ешидилир.

СӘС. Шәрәфнисә, сән кими тутмусан, бурах ону. Әл чәк ондан, артыг о бизим оғлумуз дејил, о бизә јаддыр, јад. О бизи Дәрбәнддә биабыр еләјиб, јадындадырмы?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Чарпајыдан галхан кими олур) Ата, сән дә бурадасан? Мән сизин оғлунузам, сизин, ганым да сизин ганыныздыр. Мән сизи дүнјалар гәдәр севирәм бир дә Дәрбәнди. Дәрбәнди севирәм, ата. (Әлләрини јухары узадыр) Илаһи, бу ишыг һарадан ҝәлир? Бәлкә бу мәним хәјалымдыр? Орада дајанан кимдир? Аман, о ки, Ҝүлнардыр. Сән нә ҹаван галмысан, Ҝүлнар. Нијә мәнә сары бахмырсан? Һә, Мирзә гоҹалыб… Мәним өмрүмүн ҝөзәллик илаһәси, Ҝүлнар. Аманын ҝүнүдүр, үзүнү о јана чевирмә (Әлләри илә јорғаны јығыр).

ГАДЫН СӘСИ. (Сәһнә архасында) Әлвида, Мәһәммәдәли, мән сәнин дејиләм, сән мәни алдатдын, вәфасыз чыхдын, мән ҝедирәм, әлвида.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Ҝүлнар, бу онун сәсидир. Ахы мән вәфасыз дејилдим, Ҝүлнар.

ГАДЫН СӘСИ. Дејилсәнсә бах, бу јердәки јајлығымы галдыр ҝөрүм, баҹарарсан?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Сәс ҝәлән тәрәфә бахыр) Јајлығы галдырым. Аман, ајағларым мәнә табе олмур. Ҝүлнар, бағышла мәни, ҝетмә, дајан, мән горхурам. Мәнә сојугдур. Һә бу Нарын галадыр, орада һәмишә сәрин олур. Бу Нарын гала дашлары мәни әһәтәјә алыб, һәр тәрәфдән күләк әсир. Дејәсән, Хәзәрдә туфан вар. Ҝүлнар, о сәнин јанында түстү ичиндә ҝөрүнән адамлар кимдир? (Пауза)

ҺАҸЫ ГАСЫМЫН СӘСИ. Рәдд ол, Дәрбәнддән, сән мәним сөзүмү басдаладын, нијә ҝәлмисән?

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Диксинир)  Ата,  ҝөзләримдә пәрдә вар, артыг ҝөрмүрәм. Бу нәдир, чискин булуд ичиндә ишыг. Илаһи, бу нә ишыгдыр? Бәс о адамлар кимдир? Јохса бу Бајат гапыдыр? Јох, јох онлар јадлардыр. (Чарпајыда отурур).

ОЛГА. (Пәришан һалда атасынын јанын ҝәлир). Ата, узан, бир аз раһатлығыны ал. (Әлини тутур) Сән ахы ҝеҹә јухусуз галмысан? Инди Александр ҝәлиб чыхмалыдыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. (Олгаја бахыр) Олга, гызым, сизи ҝөрмәкдән савајы бу дүнјада даһа мәним бир ишим галмајыб. Бәс һаны Александр, ону ҝөрмәк истәјирәм.

ОЛГА. Александр бу саат ҝәлиб чыхар, јолдадыр.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Бу әзаблы јолу мән доғма Дәрбәндимдән башладым. Мәнә елә ҝәлир ки, мән инди Нарын гала диварынын дибиндәјәм.

ОЛГА. Ата, нә данышырсан, бура Петербургдур, Петербург.

МӘҺӘММӘДӘЛИ. Петербург? Јох, Дәрбәнди ҝөрмәк истәјирәм. Онун дар күчәләрини ҝәзмәк, ахшамүстү күчәјә чыхмаг, сөһбәт етмәк истәјирәм. Ших Салаһ булағына ҝедиб су ичә билсәјдим…

ОЛГА. Ата, бунлар һамысы сәнин гыздырманын хәјалыдыр, узан јат, динҹини ал.

МӘҺӘММӘДӘЛИ.  Гызым, һәкимләр мәнә демишди ки, мәнә Петербург иглими јарамыр, Вјаткаја да мүалиҹәјә ҝетдим, бир сәбәб олмады. (Пауза) Алтмыш сәккиз ил дүнјада өмүр сүрдүм. Дәрбәнд ешгијлә јашадым. Бу шәһәрин адына әсәр јаратдым. Анҹаг, Гырхлар гәбристанында јатмаг мәнә нәсиб олмады. Бир чох арзуларым үрәјимдә галды… (Јенә гулағына сәс ҝәлир)

Аман, бу сәсләр, онлар һарадан ҝәлир. (Ајаға галхыр, үрәјини тутуб ирәлимәк истәјир). Јенә бу сәсләр. Бу халг бура нијә јығышыб? Ким өлүб? Мән… өлмүшәм? Мән һеч кәси танымырам. (Әлләрини јухары галдырыр). Бах, орада дајанан Ҝүлнардыр. Мәним Ҝүлнарым. О јанда Прасковја дајаныб. Прасковја нијә узаға ҝедир? Ҝәлирәм, Прасковја, даһа мәним ишим галмајыб. Бирҹә Дәрбәндими ҝөрә билсәјдим. (Чарпајы тәрәфә ҝедир, үзү јухары узаныр. Әлини дивара сөјкәјир) Нарын гала, бу дашларда адым да вар иди, ушаглар ҹызмышды. Нә јаман сојугдур бу дашлар. Дәрбәндимин улу дашлары. Ҝәлдим, сизә чатдым, салам, мәним доғма шәһәрим, Дәрбәндим…

Һәзин бир мусиги чалыныр. Каман сәси ешидилир.

 


ПӘРДӘ

   


       

 

          

   

 


  

Казимбек

Драма в трех действиях

 

Действующие лица:

КАЗИМБЕК Александр Касимович, он же МАГОМЕДАЛИ, ученый, профессор, возраст его меняется от 20 до 68 лет

ГАДЖИ КАСИМ, его отец, 60 лет

МЕШДИ РЗА, изгнанник, 55 лет

ГЛЕН, миссионер, 50 лет

АНГЛИЧАНКА, 30 лет

ДОКТОР ФУКС, 50 лет

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА, его жена, 40 лет

БЕРЕЗИН, студент, 18 лет

ЛОБАЧЕВСКИЙ, ученый, 50 лет

ГОСПОЖА ЮШКОВА, 40 лет

ЛЕВУШКА, 15 лет

ПРАСКОВЬЯ, жена Казимбека, 40 лет

ОЛЬГА, его дочь, 20 лет

САБЛУКОВ, ученый, 50 лет

ШАМИЛЬ, имам

Студенты, почтальоны, два англичанина, прислуга

Действие происходит в XIX веке.

 

ДЕЙСТВИЕ I

Картина 1

Астрахань. Бедно обставленная комната. В середине стол, три стула. Гаджи Касим тревожно ходит по комнате. В дверь стучат.

ГАДЖИ КАСИМ. Открыто, входите!

Входит Магомедали, отец обнимает его.

МАГОМЕДАЛИ. Отец! Свет моих глаз, отец! Я добрался из Дербента, чтобы тебя увидеть, отец. Яркая луна моих ночей, солнце моего каждого дня, отец!

ГАДЖИ КАСИМ. Магомедали, как долго я ждал тебя, сын мой! Ты принес в Астрахань дух моего родного Дербента, дух Нарын-Калы. Ты передал мне шепот каспийских волн! Мое сердце сжимается в комок. Как я скучаю по роднику Хан-булаг, по узким улочкам моего города и по родственникам, Магомедали.

МАГОМЕДАЛИ. Отец, отец, я больше не вернусь в Дербент, я останусь здесь, с тобой. В восемь лет я потерял мать, в моей судьбе только ты остался, и еще Дербент, мой родной город, пребывающий в тоске и печали. Я покинул родной очаг, но я был вынужден, отец.

ГАДЖИ КАСИМ. Сын, береги в душе Дербент, предать его забвению — самое большое предательство. Протяни руку бедным, помоги всем в беде, не дружи с обманом…

МАГОМЕДАЛИ. Отец, разве не обман разрушил наш дом? Ты, шейх-уль-ислам Дербента, сделал так много добрых дел для русского государства и был арестован генералом Ермоловым. Тебя обвинили в гнусном преступлении, изгнали в Астрахань. Этот обман потряс меня, вынудил усомниться в доброте, в справедливости страны, в которую я верил всей душой.

ГАДЖИ КАСИМ. Нет, сын мой, никакая сладкая и сильная ложь не может разрушить правду. Всегда смотри в глаза правде, потому что справедливость и истина слеплены из общего теста. Слово справедливости — горькое, сын, но оно — лекарство для человечества.

МАГОМЕДАЛИ. Отец, я горжусь тобой и готов сказать об этом всем и везде... Я готов кричать об этом.

ГАДЖИ КАСИМ. Сын, послушай меня. Если отцу скажут, что его сын умнее, чем он, отец будет гордиться. Не ты должен гордиться мной, а я хочу гордиться тобой. Поэтому я назвал тебя Магомедом, именем пророка.

МАГОМЕДАЛИ. Не могу поверить, что тебя, обвинив в шпионаже, послали сюда в изгнание.

ГАДЖИ КАСИМ. Ты знаешь, эмир Гамза отделил Дербент от Губы и мечтал стать правителем. Дербент спасла Тути Бике. Это все знают, сын мой. Осмотрись вокруг. Ты рожден для других великих дел. Я добавил к твоему святому имени «Али», чтобы ты был достойным сыном своего народа. Я всю свою сознательную жизнь взирал на Мекку, Медину, отдалился от политики, работал долгие годы на пользу государства. В конце концов я нахожусь в Астрахани, в деревянном доме для изгнанников. Здесь я влачу бессмысленные и бездарные дни вдали от родины, с англичанами, с русскими... Это ли было уготовано мне судьбой? Или изгнание было моим наказанием? Не знаю, но не хочу, чтобы и ты подвергся подобным пыткам. Дербент не простит тебе этого. Я не знаю, как и когда вернусь в Дербент, не знаю... Твоя грамотность намного выше моей, но учи русский язык, без него тебе будет трудно жить, ты это знаешь, Магомедали.

МАГОМЕДАЛИ. Отец, я часто в Дербенте молился о твоей судьбе, молился, чтобы тебя отпустили домой. Я знаю исламские науки. Поможет ли мне это в России? Пригодятся ли мне языки, которые я знаю? Здесь, в России, они, видимо, не нужны вовсе.

ГАДЖИ КАСИМ. Ты знаешь, здесь есть англичанин, который очень хочет изучить персидский язык. Я поговорю с ним, ты не останешься без работы. Главное — мы теперь вместе.

Вот, думаю, посещает ли кто-нибудь могилу Шерефнисе в праздничный день? Увядший цветок моей судьбы, Шерефнисе! Прости меня, я не могу дойти до твоей могилы. Прости бедного оклеветанного Гаджи Касима, прости!

Тишина. Оба вытирают слезы.

МАГОМЕДАЛИ. Отец, я вспомнил, ведь у меня есть подарок для тебя. (Достает узелок.) Я привез тебе горсть земли с подножия крепости Нарын-Кала. Я молился, чтобы Всевышний сберег тебя от всех бед. (Дает узелок отцу.)

ГАДЖИ КАСИМ. Магомедали, ты вернул мне потерянный мною мир. (Развязывает узелок, целует землю, поднимает над головой, затем бережно завязывает узелок.)

МАГОМЕДАЛИ. Отец, я пойду завтра же искать себе работу, иначе безработица утянет меня на дно. О Аллах, сколько церковных колоколов в этом городе! И ни разу я не услышал азана из мечети. Неужели я здесь смогу прожить? Я вызнал все тайны ислама, читаю Коран наизусть, а теперь я, не зная русского языка, дрожу в подоле чужого города. Здесь мои знания не нужны.

ГАДЖИ КАСИМ. Будь, сын мой, знающим и слышащим. Человек один, а религии разные. Бог един в любой религии, сын. Это как свет, как земля.

ГОЛОС ЗА КУЛИСАМИ. Гаджи, ай Гаджи, тебя вызывают, давай скорей идем.

ГАДЖИ КАСИМ. Магомедали, ты немного отдохни, я вернусь скоро.

Уходит.

МАГОМЕДАЛИ (один). Великий и родной Дербент, прощай. Прощай, мой родной город, мой синий Хазар. Я видел в твоих резвых волнах неистовый гнев и неимоверную радость. Я знаю, каждую ночь ты будешь мне сниться. Многие были влюблены в тебя, даже не видя твоих старинных стен и домов. Гомер и Страбон тебя не видели, но они боготворили тебя издалека. Мой нежный и родной Каспий, прощай! Дербент, ты привел в восторг Марко Поло. Здесь я буду принимать твои волны, которые ты будешь посылать мне с дербентских берегов. Я буду тосковать по родине днем и ночью. Прощай, великий город моей судьбы… Я теперь в печальном уголке изгнанников, в Астрахани.

Входят Гаджи Касим и Глен.

ГАДЖИ КАСИМ. Магомедали, познакомься — британский миссионер мистер Глен Макферсон.

ГЛЕН. Это ваш сын, сэр? Очень красивый, я очень рад, йес, йес! (Протягивает руку Магомедали.)

МАГОМЕДАЛИ (пожимая руку Глену, смотрит на отца). Я очень рад, сэр. Меня зовут Магомедали.

ГАДЖИ КАСИМ. Сын мой, Глен — для тебя как небесный дар. Он мечтает изучить персидский, турецкий, арабский языки, а ты должен изучать английский.

ГЛЕН. О, да, да, я хочу изучать персидский язык! Сэр Гаджи Касим, и я хотел бы скорее начать уроки. Учить его говорить по-английски — моя забота. Ваш сын будет читать Шекспира на его родном языке. А я научусь персидскому и турецкому языкам.

ГАДЖИ КАСИМ. Ну, сэр, он научит вас турецкому, персидскому, арабскому языкам, а вы учите его английскому. Он знает восточную мудрость, ислам, философию, медицину, но не знает западную науку, есть языковой барьер.

ГЛЕН. О, сэр Гаджи Касим, с пребольшим удовольствием! Я давно ждал такого подарка судьбы. Будьте уверены: как мы говорим с вами по-русски, так же ваш сын будет говорить по-английски.

ГАДЖИ КАСИМ. Надеюсь! (Поднимает руки вверх.) Да поможет вам Аллах! Может быть, Магомедали принесет в мою темную избитую душу добрый свет, и тогда исполнится мое желание!

ГЛЕН. Сэр, до встречи завтра. Я с нетерпением жду завтрашнего дня, сэр Гаджи Касим... Восточная поэзия, Саади, Хайям, Рудаки... Это станет главным делом моей жизни. Это потрясающее событие в моей жизни!

Уходит.

МАГОМЕДАЛИ. Отец, а что англичане делают в Астрахани, ведь они живут далеко отсюда? Здесь их много?

ГАДЖИ КАСИМ (тихо). Сын, англичане хитрый народ, не зря их называют лисами. У них в России есть свои интересы: государство, товары, имущество... боюсь сказать... постоянный политический интерес. Сын, ради Аллаха прошу, никогда не вмешивайся в скандальные политические интриги. Я верю в твое светлое будущее. Англичане здесь пропагандируют свою религию, распространяют религиозные книги среди мусульман, живущих в России. Глен — очень хитрая старая лиса. Не зря он изучает арабский, персидский, турецкий языки — он хочет, чтобы религиозная литература издавалась и на этих языках и распространялась среди наших соотечественников. Я, по правде говоря, не хотел бы, чтобы ты был рядом с ним, но что делать, ты должен выучить русский язык, а английский — это ключ к Европе, Америке…

МАГОМЕДАЛИ. Отец, когда я приехал сюда, увидел много церквей в городе, у меня уши заложило от колокольного звона. Как только звон затихал, я вспоминал знакомый голос азана, плывущий по Дербенту из минарета Джума-мечети в утренние часы. Воспоминания сжали мое сердце, на глаза навернулись слезы — слезы печали и тоски по родному Дербенту…

ГАДЖИ КАСИМ. Молодец, мой сын, таким тебя и хочу видеть. Можно ли забыть Дербент, воду родника Хан-булаг, волну Каспия, стены крепости Баят-капы? Нет, забыть невозможно. Дербент превратился в слезы в моей судьбе. Я терплю это горе, потому что должен вернуться туда, чтобы почтить память родных, спящих там на кладбище, молиться на их могиле.

МАГОМЕДАЛИ. Отец, эти слова осели крепко в моей памяти, я никогда не забуду твоего совета. А сейчас я хочу немного отдохнуть.

ГАДЖИ КАСИМ. Хорошо, я покажу тебе комнату, отдохни с дороги.

Выходят. Входит Глен, осматривается, приближается к краю сцены.

ГЛЕН. Видимо, в мои сети попала золотая рыбка. Этот парень станет прославленным человеком. Если бы этот сын мусульманина принял христианство, он заменил бы собой сотни миссионеров, таких как мы. Сделал бы больше, чем мы. Меня только этот вопрос интересует. Нет, надо держать ухо востро. Ему нужно раскрыть преимущества нашей религии, разбудить его от исламского опиумного сна. Откуда и где еще такой мусульманин попадет в наши руки?..

Да, если дела пойдут хорошо, то в будущем его можно будет пригласить и в Англию. Он может принести много пользы в деле создания связей с восточными странами, но это мечты, это дело будущего, а пока надо предпринять меры для воплощения этой мечты в жизнь.

Уходит. Входит Мешди Рза.

МЕШДИ РЗА. Ай, Гаджи Касим, где ты? Нет никого. Куда же он пропал?

Входит Гаджи Касим.

ГАДЖИ КАСИМ. Мешди Рза, ты меня искал? Ты знаешь, я хочу сообщить тебе радостную весть. Мой сын Магомедали приехал из Дербента. Я отвел его в комнату, чтобы он отдохнул. Что у вас там, как там наши?

МЕШДИ РЗА. Как всегда, вспоминают родину, переживают. Ведь у каждого дома есть мама, сестра, жена, дети. А что они могут? Проклинают Ермолова и Зубова…

ГАДЖИ КАСИМ. Я понимаю, понимаю, Мешди Рза, правда, не знаю, что и меня ждет. Мое сердце тонет в смутных сомнениях. Как будет жить мой сын Магомедали? Ведь он очень наивен, верит всем. Эта старая лиса Глен искал себе учителя арабского, персидского языков, приехал Магомедали, и я предложил ему обучить сына английскому. И завтра мой сын начинает давать ему уроки восточных языков. Да хранит Аллах всех, в том числе и моего сына. Все в руках Всевышнего и в его власти.

МЕШДИ РЗА. Правду говоришь, Гаджи Касим, воля всего в руках нашего Создателя. Повиноваться ему — наш мусульманский долг. А что мы еще можем? Словами утешаем себе душу. Если не поговорить, не поделиться мыслями, здесь можно умереть и без клейма изгнанника. И мы не сможем увидеть наших детей и родных…

Знаешь, вспомнил, у меня к тебе просьба. Напиши письмо мне домой. Что писать — ты хорошо знаешь. Я писать не умею. Жил в нищете и продавал холодную воду и дрова на базаре, и кормил семью. А теперь я стал «шпионом». Представьте только — «шпион». Эх, проклятая и ненавистная жизнь! Тьфу!

ГАДЖИ КАСИМ. Хорошо, напишу, Мешди Рза, отправишь сам, завтра утром твое письмо будет готово, придешь возьмешь…

МЕШДИ РЗА. Большое спасибо, Гаджи Касим, я в долгу не останусь, вот доберемся до Дербента…

ГАДЖИ КАСИМ. Ах, Мешди Рза, не смущай меня в моем возрасте. Хорошо, что тебя не слышат жители Дербента, а то они меня давно прокляли, издеваясь, что Гаджи пишет письма за деньги. Мы с тобой здесь делим судьбу изгнанника, вдвоем чуть легче…

МЕШДИ РЗА. Да поможет вам Аллах, пусть судьба претворит в жизнь твои светлые мечты! Желаю сыну счастья и большой славы. Я понимаю, ты беспокоишься о нем. Все пройдет, надеюсь, все будет хорошо.

Уходит. Свет гаснет.

 

Картина 2

В центре комнаты стоит стол. На столе книги. Сцену освещает неяркий свет. Входят Магомедали и Глен.

МАГОМЕДАЛИ. Ислам — не религия спора, сэр. Это религия справедливости. Я хочу развеять некоторые ваши сомнения в отношении ислама. Ислам — это чистая религия, потому что исторически сложилась последней и вобрала в себя самое лучшее из предыдущих религий. И еще, ведь у этой религии есть реальная платформа, исторические реалии, создатели.

ГЛЕН. Сэр, я согласен с вами, но можно ли сказать, что ангелы, мир, люди появились во имя пророка Магомеда?

МАГОМЕДАЛИ. Я готов проповедовать имя Магомеда всеми чувствами и умением, которое у меня есть. У каждого хадиса есть философия, глубокая философия, похожая на этот мир. Ислам — это великолепная, глубокая наука, философская наука. Эту науку все должны с уверенностью воспринимать, верить, а затем убеждать. Неужели суровые законы конфуцианства, невероятные ритуалы религии Брахмы, несокрушимые сокровища Зороастра, философия Иисуса, приучающая человека к будущему миру, не поражают, не приводят в трепет наш мир? (Пауза.) Вы, англичане, не можете понять огненные страсти Востока. Если Хазрати Иса пропагандировал жизнь, ниспосланную ему с неба, то Магомед разрушил незыблемую несправедливость, закостеневшую веками, за десять лет. Включил Арабский Восток в мировой процесс, открыл новые горизонты для развития.

ГЛЕН. Потрясающе, сэр, ваши знания действительно глубоки, я обожаю вас! Сегодня я принес вам «Персидские письма» Монтескье. Это произведение удовлетворит ваш интерес к французскому языку, уверен в этом. Давайте забудем все наши беседы о религии и будем сосредотачиваться только на литературе. Я уже хвалю ваше чтение стихов Байрона и Шекспира. Ну, сэр, завтра мы вновь продолжим наш урок.

Уходит.

МАГОМЕДАЛИ (опускается на стул). Я освоил английский язык, изучаю французский, о русском промолчу. Правду ли говорят миссионеры? Этот вопрос пронизывает мое сознание, как стрела. Может быть, я превратился в нерелигиозное существо? Я в тюрьме с окнами, дверьми, но бежать не могу. Я не раз, разозлившись, уходил отсюда, но какая-то сила тянет меня обратно. Я сам прихожу в свою тюрьму. Почему? Не знаю.

Входит Гаджи Касим.

ГАДЖИ КАСИМ. Магомедали, урок закончился? Я пришел посмотреть, чем вы занимаетесь. Ты выглядишь немного уставшим, ничего не произошло?

МАГОМЕДАЛИ. Отец, я не знаю, моя душа горит тайным пламенем. Я тоскую, сомневаюсь. Не могу понять, что со мной происходит. И еще, эти церковные звоны проникают в меня, сокрушают все мое существование, ведут меня за собой. Я отлично изучил ислам, проанализировал Талмуд, но мне чего-то не хватает, отец.

ГАДЖИ КАСИМ. Магомедали, послушай меня: ты мусульманин, так и останешься для иностранцев мусульманином. Еще одна вера — это продажа души. Освободись от силков Глена. Призываю на помощь хадисы, поучения ста двадцати четырех тысяч пророков. Будь разумен, сын, не иди на поводу у этой английской лисы. Во имя Создателя, сын, не поддавайся чужому мнению, ради моих седых волос, я не смогу стерпеть это горе. Клянусь двенадцатью имамами, что все твои сомнения напрасны…

МАГОМЕДАЛИ. Нет, отец, я не оборотень. Что бы ни произошло в моей судьбе, не считай меня предателем, отец, куда бы ни направила меня судьба. Никто не сможет поколебать Дербент в моем сердце. Никто, слышишь меня… Нет на свете такого сильного потрясения, чтобы вырвать из моей души любовь к моему Дербенту…

ГАДЖИ КАСИМ. Ну, я пойду. Я снова поручаю тебя великому и всемогущему Создателю, чтобы ты не свернул с истинного пути.

Уходит.

МАГОМЕДАЛИ (один). Мое желание и тяга к христианству заводят меня в глубь пустыни. Меня трясет от внутренней борьбы. Христианство, как ненаглядная красавица, зовет меня за собой. Вчера, когда я читал «Ночь разлуки» Физули, из глаза выкатилась слеза, и Глен это заметил. Как долго будут длиться эти страдания? Никто не знает о них, миссионеры даже не подозревают, что вдали светящаяся Библия манит меня к себе…

В раздумье выходит из комнаты. За кулисами звучат русские песни, раздается смех, крики. Входит Глен с англичанином и англичанкой.

ГЛЕН (радостно). Вы видите теперь мое мастерство? Мусульманин уже попал в наши сети, медленно теряет свою веру. Вчера урок провел уже неохотно. Прочитал стихотворение, прослезился, на душе у него камнем висит сомнение.

АНГЛИЧАНКА. Вы правы, сэр. Он сможет быть нашим религиозным братом? Он очень благородный и мудрый... я ведь могу в него влюбиться... Вы не боитесь?

ГЛЕН. Леди, если бы вы сделали это раньше… а теперь поздно. Магомедали оставил в Дербенте невесту по имени Гюльнар, он все еще не может ее забыть, полюбит ли он вас? Мы должны сосредоточить наши действия на одной цели, привлечь этого мусульманского ученого в наши ряды.

АНГЛИЧАНИН. Сэр, а что еще мы должны делать?

ГЛЕН. Поймите, он уже в наших руках. Общаясь с ним, надо все время рассказывать ему о Библии, о преимуществах христианства, чтобы он скорее принял нашу веру. До этого дня осталось совсем немного, вот увидите…

 

Картина 3

Та же комната, стоит стол.

ГАДЖИ КАСИМ (поднимает руки к небу). О великий Создатель! В чем была моя вина, я был в Дербенте обычным шейхом, призывал людей к молитве. Меня задержали, приклеили ярлык «шпион» и изгнали в Астрахань. Я даже не знаю, в чем моя вина и мой грех. Этого мне не сказал ни Зубов, ни Ермолов. Теперь я теряю и сына. Что мне делать, Аллах? В чем я провинился перед Тобой? Что я сделал, чем заслужил такое наказание? Я не могу найти пути спасения.

Входит взволнованный Мешди Рза.

МЕШДИ РЗА. Гаджи, боюсь даже сказать, Магомедали... стал христианином, теперь его зовут Александр Касимович Казимбек…

ГАДЖИ КАСИМ. О мой Создатель! Дьявол вошел в душу моего сына. Не дождался помощи имамов, и небо мне отказало в помощи. Мои молитвы не были услышаны. Мешди Рза, я пойду сейчас же убью эту лису Глена и других мерзких миссионеров.

Мешди Рза печально останавливает его.

МЕШДИ РЗА. Гаджи, о чем ты говоришь? Возьми себя в руки, остановись, подумай. Что мы сможем сделать? Знаю, что большая беда, но нужно искать другие пути. Ведь мы живем жизнью изгнанников, на что мы можем рассчитывать?..

ГАДЖИ КАСИМ. Если родной сын не слышит слова отца, почему небо должно слышать мои молитвы? О Аллах, мое место в аду! Я говорю «Ляиллаха Иллаллах», а слышу церковные колокола. Я не хочу видеть этого неверного. (Берет бумагу и пишет что-то.) Мешди Рза, ты тоже знай, будь в курсе, я пишу ему такое письмо. (Читает дрожащим голосом.) «О бессовестный сын! Сколько ты меня еще будешь терзать? Хочешь, чтобы я умер в сетях разлуки? Как мне пережить разлуку с тобой? Раньше я жил одной надеждой: положу голову на твои колени, отдам душу. Надежды испарились, все тщетно».

Кладет бумагу на стол и выходит, уводя Мешди Рзу. С шумом и криком входят Глен, два англичанина и англичанка.

ГЛЕН. Таким образом, мы смогли достичь главной цели. Это была наша самая важная победа. Поздравляю вас с этим событием. Теперь мы должны направить работу этого восточного ученого на благо Англии. Мы обязаны трудиться во имя великой Англии, и ничто другое нас не должно интересовать, господа.

Пауза. Входит Магомедали, переменивший имя.

КАЗИМБЕК. Сэр Глен, как хорошо, что вы все вместе.

ГЛЕН. Мы вас уважаем, Александр, сегодня наш самый счастливый день, и мы чувствуем себя на небесах от радости.

КАЗИМБЕК. А что мой отец? У него тоже счастливый день, и он тоже на небе от счастья? У него горе побольше, чем у меня, Глен. Вы можете представить, что такое для него одиночество в Дербенте на старости лет? Что он ответит людям, как объяснит, что его сын Магомедали стал Александром Касимовичем Казимбеком и поменял свою веру? И нужен ли городу такой шейх, который не смог уберечь сына от неверия? Ему скажут — хватит лицемерить, такой шейх нам не нужен, и будут правы. А это для моего отца смерти подобно.

ГЛЕН. Александр, у каждого в жизни должен быть свой путь, и это ваш путь, ваш выбор. Что здесь такого?..

КАЗИМБЕК. Вы не сможете понять Восток, Глен. Восток — это другой мир, где и музыка, и поэзия — это глубокая философия.

АНГЛИЧАНКА. Сэр Александр, вы много внимания уделяете вашим чувствам, можно узнать причину?

КАЗИМБЕК. Леди, у меня в Дербенте была возлюбленная Гюльнар. В последний день перед моим отъездом мы встретились у крепостной стены. Я обещал ей, что вернусь в Дербент. Но вижу, что это уже невозможно. Я обманул ее. Как я могу появиться в Дербенте? Что скажу людям? Нет, в Дербенте мне этого не простят. Нет, не простят…

ГЛЕН. Александр, может быть, вы немного преувеличиваете? Возможен и другой вариант.

КАЗИМБЕК. Может быть, для других и возможен, но для меня не может быть другого… Я обещаю вам, что всю оставшуюся жизнь посвящу Дербенту. В этом я даю себе клятву. Конечно, время покажет, время…

Англичанка аплодирует.

АНГЛИЧАНКА. Браво, сэр, я не знала, что вы прекрасный оратор, не знала.

КАЗИМБЕК. Не время для шуток, леди, извините…

Уходит.

ГЛЕН. Он не в духе, ничего, все пройдет.

АНГЛИЧАНКА. Я ничего плохого не имела в виду. Он действительно хорошо говорит. И речь его, и произношение приводят меня в восторг.

ГЛЕН. Будьте терпеливы. Не торопите события. Лучше сейчас с ним не говорить на тему религии. Вчера он горько заплакал, когда прочитал письмо отца, оставленное ему. Видимо, и ночью не спал. Все встанет на свои места, уверяю вас, и я верю в это. Немного терпения, господа…

Англичане уходят. Мешди Рза и Гаджи Касим печально выходят на сцену.

ГАДЖИ КАСИМ. Дьявол вошел в сердце моего сына, сам он не оставил бы старика одиноким, не отрекся бы от своей веры. Это дело злого дьявола.

МЕШДИ РЗА. Гаджи, и он страдает, сердце ведь не железное. Заканчивается наш срок изгнания, может…

ГАДЖИ КАСИМ. Что «может»? Пойми же ты, я должен вернуться в Дербент, а он останется здесь, среди англичан. Я виноват, виноват, я должен был увезти его в Дербент. Постараюсь свернуть его с этого пути, я должен встретиться с ним, сказать ему все, что думаю.

МЕШДИ РЗА. Согласен, хорошая идея. Давай немного посидим здесь, он сам придет.

За кулисами звучат русские песни. Через некоторое время Магомедали входит в комнату, но боится приблизиться к отцу. Гаджи Касим встает.

ГАДЖИ КАСИМ. Ах, сынок, ты ведь не мусульманин, как я к тебе подойду? О неблагодарный сын…

КАЗИМБЕК. Отец, я не предатель, не считай меня предателем, отец…

ГАДЖИ КАСИМ. Нет, ты не предатель, ты неверующий кафир. В Дербенте меня так и назовут — «отец неверного». Молодец шейх, скажут, прекрасное воспитание твоего сына восхищает нас. Как только я вернусь в Дербент, я стану посмешищем и мишенью для язвительных укоров...

КАЗИМБЕК. Отец, я обещаю, что всю жизнь посвящу восхвалению Дербента. Я прославлю этот родной мне уголок земли на весь мир, поверь мне, отец…

ГАДЖИ КАСИМ. Хвала тебе и почтение, ты хорошо прославил меня, и сам прославился. Поздравляю! (С иронией.) Мои родственники из Дербента пишут, что они, услышав о твоем отречении, за пять дней ни разу не вышли из дома, соблюдали траур по тебе. Многие посетили наш дом, чтобы выразить соболезнования. Это твоя ученость, и это твой сыновий долг. Большое спасибо, Магомедали... нет, нет, я ошибся... Александр... Дьявол вошел в твою душу, не отпускает.

КАЗИМБЕК. Отец, я люблю тебя как раньше.

ГАДЖИ КАСИМ. Вернись в свою религию, будь человеком, пока не поздно, прошу тебя.

КАЗИМБЕК. Отец, меня никто не заставлял, ты знаешь…

ГАДЖИ КАСИМ. Послушай, были случаи, когда люди другой веры переходили в ислам, а мусульмане никогда не отступали от своих убеждений.

КАЗИМБЕК. Никто меня не заставил, я сам выбрал этот путь. Помнишь, в Дербенте ты говорил «Лаиллаха Иллаллах» в молитве в Джума-мечети, и все повторяли: «Бог один». Отец, я и сегодня говорю: «Лаиллаха Иллаллах». Всех людей — арабов, персов, русских, турок — создал Бог. Так почему же мусульмане, которых создал Бог, становятся врагами друг другу? Кто это сделал: Аллах, Бог или простые люди?

ГАДЖИ КАСИМ. Ты не имеешь права говорить эти слова, ты отвернулся от своего народа.

КАЗИМБЕК. Отец, смена веры не означает отвернуться от народа. Вспомни еще раз. Каждую пятницу ты в Джума-мечети говорил «Лаиллаха Иллалах», говорил, что русские принесли нам свободу. А что случилось? Мусульмане, отправленные Лютурали Беком в суд как свидетели, встали против него и назвали тебя врагом русских. При этом клялись на священной книге Коран. Разве не мусульмане писали многочисленные доносы на тебя? Отец, я не видел человека, который бы молился Аллаху больше, чем ты. А почему Аллах тебя наказал, и сегодня ты — «шпион»? В чем твоя вина?

ГАДЖИ КАСИМ. Христианские книги, церковные звоны опустошили твою голову, ты не в себе. Не понимаешь, что я попал сюда не из-за мусульман, а из-за политических интриг. Ты не знаешь политических афер, я стал жертвой политики. Когда ты поймешь это, увидишь, что мусульманские законы здесь ни при чем. Исправь свою ошибку, вернись к своему народу, прошу тебя.

Медлит, хочет приблизиться к сыну. Не выдержав, подходит к сыну, целует его, затем вытаскивает из сумочки узелок, достает родную землю и начинает ею тереть его лицо и руки.

КАЗИМБЕК. Я могу принести много пользы своему народу, отец. Ты скоро увидишь, ты услышишь об этом.

ГАДЖИ КАСИМ (Мешди Рзе). Друг, ты стал свидетелем всего этого. Осталось немного времени до возвращения в Дербент. (Сыну.) Счастливо оставаться, но знай, что в моей душе зияет еще одна рана, и эта рана — мой сын.

Гаджи и Мешди Рза уходят. Казимбек остается один, сидит на стуле и вытирает мокрые глаза.

 

Картина 4

В комнате за столом сидят британцы.

ГЛЕН. Леди и джентльмены, Александр решил уехать из Астрахани. Он отправил письмо наместнику Кавказа Ермолову с просьбой разрешить ему поездку в Петербург.

АНГЛИЧАНКА. Петербургских красавиц вспомнил, может…

ГЛЕН. Я думаю, что у тайных служб есть информация о его связях с нами, думаю, государство боится, что Александр уедет в Англию.

АНГЛИЧАНКА. Получается, что мы больше не увидим Александра?

ГЛЕН. Боюсь, что ваши слова могут быть пророческими. Россияне боятся этого молодого ученого, это нехороший знак…

АНГЛИЧАНКА. Давайте спросим у Александра. Скажет он нам об этом или нет?..

Входит Казимбек.

КАЗИМБЕК. Здравствуйте, господа. Я перестал получать письма, не знаю почему. Пришло одно письмо, не скрою от вас, меня хотят отправить в Омск. Оказывается, мой отец был прав. Здесь замешана политика. Министр внутренних дел Ланской боится, что я убегу за границу. Мне запретили ехать в Петербург…

ГЛЕН. Ведь ответ пришел неожиданно, откуда они знали, что ты мечтаешь поехать в Петербург?

КАЗИМБЕК. Я сам написал об этом Ермолову.

ГЛЕН. Есть ли распоряжение насчет тебя, или это просто слова?

КАЗИМБЕК. Я думал, что моя жизнь здесь станет легче, но ошибался. Вспоминаю слова моего отца: «Я стал жертвой политики». Видимо, для меня подготовлена такая же участь…

ГЛЕН. Александр, не хотел тебе говорить… я слышал вчера разговор в городской канцелярии. Князь Голицын донес до сведения императора, что ты опасен. Я слышал это своими ушами.

КАЗИМБЕК. Возможно, у меня много сомнений в душе. Почему для них стал опасен дербентский ученый? Мне кажется, что это только начало…

ГЛЕН. Александр, что бы ни произошло после этого, я выражаю тебе свою признательность. Потому что ты научил меня арабскому, турецкому языку. Большое спасибо!

КАЗИМБЕК. Во всяком случае, мне ясно, что начинаются мои черные дни. Не каждого посылают вместо Петербурга в снежную Сибирь.

ГЛЕН. У Голицына есть опыт в подлых делах, от него можно ожидать всего.

КАЗИМБЕК. Господа, оставьте меня, сердце сжимается, мне нужно побыть в одиночестве, завтра встретимся, не обижайтесь…

ГЛЕН. Да, сэр. Мы уходим.

Жестом поднимает всех. Англичане уходят.

КАЗИМБЕК. Где Петербург, а где Сибирь? Почему они боятся меня? Словно я смогу сбежать из Петербурга в Лондон! Кто выдумал план моего побега? Почему человек должен бежать из своей страны? И еще это имя — Нессельроде. Это какой Нессельроде? Мне кажется, я читал о нем в книге, которую принес мне Глен... он открыто ненавидит русских. Теперь этот оборотень боится, что я могу убежать в Англию. Я хотел бежать к свободе. Ратует за безопасность России? Лицемер! Я хотел вырваться на свободу, но оковы стали еще крепче. Кому я нужен в Сибири? Этого ли я хотел? Не могу забыть слова отца. Завтра обязательно пойду в муниципальную администрацию. Я плохо разбираюсь в таких делах.

За кулисами звучит русская речь, русские песни, купеческие голоса, кто-то играет на пианино.

 

ДЕЙСТВИЕ II

Картина 1

Город Казань. Комната в доме доктора Фукса. Казимбек лежит в постели. К нему наклоняется Александра Андреевна Фукс. Больной открывает глаза.

ГОСПОЖА ФУКС. Вы больны, вам нужны комфорт и спокойствие.

КАЗИМБЕК. Пожалуйста, говорите по-английски, я русского не знаю .

ГОСПОЖА ФУКС (удивленно). По-английски? Есть ли у вас родственники в Казани? Мы сообщим, пусть приедут, вы больны, температура растет.

КАЗИМБЕК. Я должен ехать в Омск. В Казани у меня никого нет. Дайте мне немного воды, если это возможно. А что случилось с женщиной и ребенком, ехавшими со мной в поезде? Они замерзали…

ГОСПОЖА ФУКС. Вы не должны волноваться, Александр, если я не ошибаюсь, вас так зовут, я поручила их отвезти в теплую комнату.

КАЗИМБЕК. Простите, я ничего не помню. Кто вы?

ГОСПОЖА ФУКС. Я жена доктора Фукса. Живу в Казани. Я попросила мужа поместить вас в больницу, вам нужно лечение, чтобы вы смогли продолжить свой путь.

КАЗИМБЕК. Я благодарен вам, сударыня, ваше благородство, как свет, сверкает в темноте... (Теряет сознание.)

Входит доктор Фукс. 

Казимбек открывает глаза.

Кто вы?

ДОКТОР ФУКС. Я доктор Фукс. Ректор Казанского университета. Моя жена ехала с вами из Астрахани. Ваш английский акцент удивил ее. К тому же у нее нежное сердце. Она пишет стихи, очень любит восточную поэзию. И стихи пишет под псевдонимом «Гюльнар».

КАЗИМБЕК (встрепенувшись). Что? Как, как? Гюльнар... да, да…

ДОКТОР ФУКС. Что с вами? Успокойтесь, вы резко переменились. (Считает пульс больного.)

КАЗИМБЕК. Нет, нет, доктор, не беспокойтесь. Имя моей невесты в Дербенте тоже было Гюльнар…

ДОКТОР ФУКС. Что вы собираетесь делать в Омске? В нашем университете нужны такие люди, как вы. Мы ищем таких ученых днем с огнем, не можем найти. Мы готовим переводчиков с восточных языков…

КАЗИМБЕК (с сожалением). Боюсь, доктор, что это невозможно. Я направляюсь в Омск по указанию господина Нессельроде. К тому же я плохо знаю русский язык.

ДОКТОР ФУКС. Нет проблем, преподавание поведете на восточных языках. Да и русский язык вам будет выучить не трудно в вашем возрасте. Не беспокойтесь. Другие вопросы я решу. Я сам поговорю с Петербургом, а вы скорее выздоравливайте.

Уходит.

КАЗИМБЕК (один). Сколько хороших людей в мире! Семья Фукса стала светлым лучом в моей судьбе, смогу ли я жить в окружении этого света? Не знаю… Тревожно. Как там отец?..

Входит госпожа Фукс.

ГОСПОЖА ФУКС. О, Александр, вы гораздо лучше выглядите…

КАЗИМБЕК. Большое спасибо, сударыня, не знаю, как вас благодарить и смогу ли…

ГОСПОЖА ФУКС. Александр, перестаньте, разве мы не люди?.. Взгляните, я принесла вам книги…

КАЗИМБЕК. Очень рад, сударыня. Это лучшее лекарство для меня, книги укрепляют меня, как бальзам. (Улыбается.)

ГОСПОЖА ФУКС. Я сама очень люблю читать, и мне кажется, что и вы…

КАЗИМБЕК. Вы точно угадали, я тоже безумно люблю читать.

ГОСПОЖА ФУКС. Очень хорошо, будем читать книги и анализировать. Мой муж написал письмо в Петербург, попросил оставить вас в Казани. Это было бы замечательным назначением. Думаю, так и будет. Я верю в это.

КАЗИМБЕК. Я искренне благодарен вам и доктору, вы первые добрые люди, с которыми я столкнулся в моей жизни.

ГОСПОЖА ФУКС. Ну ладно, не стану вас больше беспокоить, отдохните, скоро я принесу вам чай.

КАЗИМБЕК. Пожалуйста, леди, дайте мне карандаш и бумагу, если это возможно.

ГОСПОЖА ФУКС. Вы хотите писать, значит, идете на поправку, у вас хорошее настроение, ваша пневмония проходит.

Уходит.

КАЗИМБЕК (один). Доктор Фукс хочет оставить меня в Казани. По правде, я и сам не хочу ехать в Омск. Хорошо, если бы он справился с этим Нессельроде… Было бы отлично…

Входит госпожа Фукс, в одной руке — бумага и карандаш, в другой — чашка с чаем.

ГОСПОЖА ФУКС. Александр, прошу вас, сначала выпейте чаю…

КАЗИМБЕК. Большое спасибо, сударыня, я доставил вам беспокойство.

ГОСПОЖА ФУКС. Нет, мне приятно, я так долго мечтала встретиться с восточным ученым. Это случилось. Ну, отдыхайте.

КАЗИМБЕК (хочет встать, но не может). Видимо, я еще очень слаб, но отцу надо отправить письмо. (Пишет, положив лист на табуретку, стоящую рядом с кроватью. За сценой звучит текст письма, играет фортепиано.) «Я утешаю себя тем, что у меня есть такой отец, как ты. Я принес тебе немало страданий, и до конца жизни это горе тебя не покинет. Я хорошо знаю, что за все мои грехи с меня спросят на том свете. Ошибка — минутное дело, а наказание — пожизненное страдание. Я хотел бы учиться мудрости у тебя. Ты все потерял, но не счел себя несчастным. Горе, которое я принес тебе, будет всю жизнь преследовать меня, и каждую неудачу я буду связывать именно с этим. Мой дорогой отец! Я хотел отвлечь народ от лживых речей муллы, от легенд и сказок, которые мулла выдумывает на похоронах и мавлидах. Русское правительство отправляет меня в Сибирь. Боятся, что мой народ, узнав, что я поменял имя и веру, поднимет восстание. Но, отец, ты знаешь, как я связан с Дербентом. Именно поэтому меня посылают так далеко. Этот город для меня — колыбель матери, колыбель судьбы. Я предал свою мать родной земле в Дербенте. Сейчас там остается мой брат, хоть у нас разные матери, мы — братья. Не говори обо мне ему плохо, отец. Я верю в твою мудрость. Моя цель — прославить Дербент и мой азербайджанский народ во всем мире. Я хочу представить человечеству Низами, Физули, Хагани. Я мечтаю написать расширенную историю Дербента. Несмотря на все происходящее, я знаю, что народ очень любит тебя. Общество должно проснуться, народ должен подняться до знаний, до мудрости... Наш народ обладает такими прекрасными качествами, как мужество, героизм, мудрость, гостеприимство. Мы должны полагаться на российское государство, в былом все увидели судьбу Мухаммед-шаха, Фаталишаха, Надир-шаха. Мы еще принесем много жертв на пути достижения нашей цели».

 

Картина 2

Комната в доме Фукса. Доктор пишет за столом. Входит Казимбек.

КАЗИМБЕК. Здравствуйте, доктор, я не помешал вам?

ДОКТОР ФУКС. Конечно нет, Александр Касимович, замечательный наш лектор, садитесь, что нового, все ли хорошо? Как проходят первые дни в университете, не сложно ли вам?

КАЗИМБЕК. Доктор, я еще никогда так не радовался, что знаю языки. Эти молодые глаза, глядящие на тебя в аудитории, они — твоя судьба, твои дела, твое счастье. Я начал с турецкого языка, прочитал арабские стихи студентам, говорил о жемчужине персидской поэзии — о Фирдоуси. Мне кажется, что многие меня не поняли, но я верю, что скоро поймут.

ДОКТОР ФУКС. Очень хорошо, Александр, а как дела с русским языком?

КАЗИМБЕК. Все свободное время плаваю в море русской литературы. В этом путешествии меня сопровождает ваша жена, Александра Андреевна. Я читаю все книги, которые она приносит.

ДОКТОР ФУКС. Очень хорошо, Александр, пока вы останетесь здесь, потом подумаем, что делать. Вы уже знаете пристрастие моей жены к восточной поэзии. Для нее вы — просто находка. Шутка ли? Ученый, который знает три восточных языка, в нашем доме.

КАЗИМБЕК. Доктор, я хочу составить программу занятий, готовить учебники.

ДОКТОР ФУКС. Эту работу я вам и поручаю. Кроме вас, кто сможет это сделать? Думаю, никто.

Входит госпожа Фукс.

ГОСПОЖА ФУКС. Что вы делаете? Может быть, вы говорите о восточной поэзии без меня? Александр, разве это справедливо?

КАЗИМБЕК. Нет, сударыня, мы говорили об университетских делах, доктор спрашивал о первых лекциях и занятиях.

ГОСПОЖА ФУКС. Тогда разговоры о прекрасном, значит, еще впереди.

ДОКТОР ФУКС. Александра Андреевна обожает восточные стихи, и даже, я говорил вам об этом, сама стихи пишет.

КАЗИМБЕК. Прекрасно, о восточной поэзии создано много легенд и мифов, но реальная поэзия Востока сильнее их в несколько раз.

ДОКТОР ФУКС. Мы возлагали надежду на профессора Эрдмана, но никто не смог подготовить нам востоковеда. Где же талантливые сыновья России? Англичане хотят захватить весь Восток, а что мы делаем? Почему узды правления должны быть в их руках?

КАЗИМБЕК. Вы правы, доктор. История, природа, экономический интерес приблизили Россию к Востоку. Россия находится между Европой и Азией. Все дороги, соединяющие Запад с Востоком, должны пройти через Россию.

ДОКТОР ФУКС. Вот именно, Александр Касимович, я тоже так думаю. Ну, я оставляю вас.

Уходит.

ГОСПОЖА ФУКС. Александр, вы прочли повесть «Бедная Лиза»?

КАЗИМБЕК. Да, сударыня, и она очень меня впечатлила. Я начал читать «Бахчисарайский фонтан». Какой ужас, что в прошлом я был лишен этого чтения! Наконец, вчера я впервые посмел прочитать лекцию о Фирдоуси на русском языке. В университете как будто шторм поднялся. А дома по вашей подсказке читаю Карамзина и Пушкина.

ГОСПОЖА ФУКС. Для такого ученого, как вы, выучить в совершенстве русский язык будет легко, все будет в порядке, вы еще будете писать стихи на русском языке.

КАЗИМБЕК. С вашей помощью, сударыня, я смогу добиться этого.

Входит студент Илья Березин.

БЕРЕЗИН. Здравствуйте, Александр Касимович, приветствую вас, сударыня! Я попробовал перевести газель Физули, которую вы нам прочитали, на русский язык, взгляните, пожалуйста.

Протягивает лист бумаги. Казимбек читает и передает госпоже Фукс.

КАЗИМБЕК. Мне кажется, что лучше меня это может оценить госпожа Фукс.

ГОСПОЖА ФУКС. Прелестно! Физули на русском языке. Какое волшебство, право! Красота… «В ночной разлуке сердце тает…»

БЕРЕЗИН. Большое спасибо, сударыня. Это мой первый опыт. Мне поручил этот перевод сам Александр Касимович, я очень старался…

КАЗИМБЕК. Березин, у тебя получится, восточные стихи зазвучат на русском. Русские читатели смогут прочесть бессмертные восточные шедевры. Я уверен, что они будут пьяны от их волшебной магии.

ГОСПОЖА ФУКС. Браво, Александр, вы прирожденный оратор!

БЕРЕЗИН. Сударыня, вы удивились бы еще больше, если бы услышали, как Александр Касимович читает лекцию на турецком языке.

КАЗИМБЕК. Так уж сильно не преувеличивайте, Березин, я пока плохо говорю по-русски, но учусь. Мне в этом помогает Александра Андреевна.

БЕРЕЗИН. Александр Касимович, мы с нетерпением ждем ваших лекций, многие даже приходят слушать вас с других факультетов.

КАЗИМБЕК. Березин, мы еще многое сделаем!

ГОСПОЖА ФУКС. Ваши оптимистические мысли мне очень нравятся, Александр.

КАЗИМБЕК. Мы все должны быть оптимистами, сударыня, у нас нет другого пути, время требует от нас новых дел. Эту миссию я должен выполнять во имя будущего своего народа, родного Дербента. Путь назад мне отрезан. Горе моей родины — мое горе, а счастье родины — мое счастье. И никто не сможет изменить моих убеждений.

БЕРЕЗИН. Мы готовы помогать вам в этом, Александр Касимович, можете нам поверить.

КАЗИМБЕК. Большое спасибо, Березин, большое спасибо. Будь верен науке.

БЕРЕЗИН. Хорошо, Александр Касимович, спасибо, я пойду.

КАЗИМБЕК. С Богом, Березин, попомни мои слова: нас ждут великие дела.

ГОСПОЖА ФУКС. Я тоже желаю вам успехов в этих священных делах, и вы можете рассчитывать и на мою помощь, Александр.

КАЗИМБЕК. Благодарю, сударыня, вы уже так много сделали для меня.

 

Картина 3

Учебный кабинет в университете. Казимбек ходит по сцене.

КАЗИМБЕК (один). Ритм жизни не ослабевает. Время идет, вот доктора Фукса сменил Лобачевский. Семья доктора спасла меня. Забыть их равно предательству. Выступление Лобачевского было отличным. Это и есть план будущего русской науки. Возможно, в кресле ректора нужен столь жесткий руководитель, как Лобачевский. С первого взгляда Лобачевский показался мне только организатором. Но он мудрый и глубокий человек. Очень любит шахматы и много сделал для математики…

Входит Лобачевский.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Казимбек, здравствуй! Не стоит забывать, что иногда простые солдаты бывают умнее генерала. Что случилось, игра ждет нас?

КАЗИМБЕК. Привет, Николай Иванович, добро пожаловать. Игра нас действительно ждет.

Приглашает его за стол.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Знаешь, Казимбек, мне кажется, что «Теория вероятностей» появилась после изобретения игры в нарды. Твои уроки игры в нарды мне понравились, большое спасибо. Но сегодня мы будем играть в шахматы и повторять азербайджанский язык.

КАЗИМБЕК. Помню, Николай Иванович: вы задаете вопрос на турецком, а я отвечаю по-французски.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Казимбек, вы еще должны мне прочесть отрывок «Шахнаме», а затем Физули…

КАЗИМБЕК. «В ночной тоске горит душа…»

ЛОБАЧЕВСКИЙ (задумчиво). Казимбек, это не стих, это боль, горе, печаль. Это боль всего человечества, а не одного поэта. А еще крик, который может поднять мертвых.

КАЗИМБЕК. Правда, Николай Иванович, именно в этом и заключается величие Физули.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Только для чтения Физули стоит изучать азербайджанский язык.

Расставляет шахматные фигуры.

КАЗИМБЕК. Я уже много лет не могу насытиться волшебством стихов Физули.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Магия азербайджанского стиха исходит из его органической связи с музыкой.

КАЗИМБЕК. Вы заговорили о музыке, и я вспомнил, что в долгу перед вами. Я обещал, что найду и привезу кяманчу. Будьте уверены, я найду ее. Вы, наверное, не слышали звук кяманчи. Среди прибывших в Казань торговцев бывают порой виртуозы игры на этом волшебном инструменте. Знаете, наш народ, независимо от основного дела своей жизни, любит заниматься музыкой и поэзией. В детстве я мечтал научиться играть на кяманче, но отец не позволил. Он не любил кяманчу. А, по-моему, кяманча — это большой удивительный мир, Николай Иванович!

ЛОБАЧЕВСКИЙ (в раздумье). Верю, Казимбек, верю.

КАЗИМБЕК. Николай Иванович, не обращайте внимания на эту ложь о вас в прессе. Остроградский из зависти превратился в вулкан, не знает, что он делает.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Спасибо за поддержку, Казимбек, твои слова — бальзам для меня. И если бы сейчас у меня была расхваленная тобой кяманча, сыграл бы на ней и успокоился. Остроградский? Будет ли развиваться наука, когда в кресле Академии наук сидят такие ослы? Беда в том, что Остроградский не один, многие с ним согласны. Это и есть наша наука.

КАЗИМБЕК. Однако не стоит обращать на них внимания.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Я не читаю прессу, Казимбек, работаю над «Теорией параллельных линий».

КАЗИМБЕК. Очень хорошо, Николай Иванович, вы гордость русской науки. Эти россказни не могут ввести читателя в заблуждение.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Спасибо, друг, спасибо. Ну, будь здоров. Встретимся.

Уходит.

КАЗИМБЕК (один). Вот корифей русской науки, а сколько черных клеветников ополчилось против него! Встретит ли меня российское общество с открытой душой? Не знаю, вряд ли. С какой стати? Лобачевский — прекрасный человек. Нельзя забывать и о Фуксе. При каждой встрече он повторяет: «Хорошо, когда вещь новая, а друг старый». Надо бы зайти к ним, проведать. При встрече со мной их душа открывается, как Каспийское море.

В комнату спешно входит Березин.

БЕРЕЗИН. Александр Касимович, в университете царит паника, в Казани обнаружена чума. Говорят, что болезнь завезли из Саратова и Астрахани. Николай Иванович зовет вас на совет.

КАЗИМБЕК. Еще один удар судьбы! День ото дня проходит все труднее. Пойдем, Березин, пойдем!

Выходят. Звучит медленная музыка. Через некоторое время Лобачевский и Казимбек возвращаются.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Что мы должны сделать, Казимбек? Преподаватели не сказали ни слова, побоялись взять на себя ответственность. Но я спрашиваю тебя: что делать? В Казани закрыты все школы, есть приказ правительства — закрыть университет.

КАЗИМБЕК. Этого, Николай Иванович, нельзя допустить. Ведь это означает остановить движение науки.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Если мы не сможем обеспечить безопасность преподавателей, придется закрыть вуз. У нас нет другого выхода.

КАЗИМБЕК. Надо переселить преподавателей с семьями в здание университета. Объявите чрезвычайную ситуацию, ни один человек не должен отлучаться из университета.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Я согласен с тобой, пусть так будет.

КАЗИМБЕК. Николай Иванович, чума охватила большую часть населения Казани, и университет может оказаться в опасности, если не будут предприняты неотложные меры. И еще: найдутся люди, которые будут пытаться использовать ситуацию для своей пользы. Помните, когда приезжал Николай I, губернатор пропустил вас вперед. Сам император присвоил вам дворянский чин.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Казимбек, видишь, события развиваются не в мою пользу, а в пользу Остроградского. Проклятие дьявола!

КАЗИМБЕК. Николай Иванович, я человек, верящий в будущее. Я верю, что этот храм науки вырастит много знаменитых ученых, ваш талант заложил основу для этого.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Большое спасибо, Казимбек, ты человек восточный и понимаешь эти вопросы правильно. А наши ученые спят в ухе у слона и дальше своего носа ничего не видят. Они нацелены только на Европу. Ах, Россия, Россия, бедная моя родина!

КАЗИМБЕК. Николай Иванович, я знаю, что вы даже продали подарок императора, чтобы прокормить семью, потому что у вас финансовые трудности.

ЛОБАЧЕВСКИЙ (тихо подходит к нему и заглядывает в глаза). Ты как луч проникаешь в сердце человека. Ты облучаешь сердце. Но не зря, а ради блага. За это я благодарен тебе. Но хотелось бы, чтобы этот разговор остался сугубо между нами. (Тихо.) Если узнают, что я продал подарок императора, меня сгноят.

КАЗИМБЕК. Нет, нет, Николай Иванович, проклятье дьявола, я никогда не раскрою вашу тайну, будьте уверены.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. На этом мрачном свете моя надежда только на тебя и на Бога. Среди этого страшного мира появляется то, что заставляет надеяться на Бога. Ну, я пойду, нужно отдать распоряжения.

КАЗИМБЕК. Мы вместе преодолеем все эти трудности, Николай Иванович!

 

Картина 4

За кулисами слышен шум. Казимбек и Лобачевский входят в комнату, одежда на них обгорела, лица — черные, закопченные.

КАЗИМБЕК. Николай Иванович, немного потерпите. (Усаживает Лобачевского на стул.) Сейчас мы вам поможем. (В сторону двери.) Березин, ты где?

Входит Березин.

БЕРЕЗИН. Слушаю вас, Александр Касимович. (Видит Лобачевского.) Николай Иванович, что это такое? Александр Касимович и вы…

КАЗИМБЕК. Быстро найди двух студентов и приведи сюда, Николая Ивановича срочно нужно доставить в больницу.

БЕРЕЗИН Я мигом, я сейчас.

Выбегает.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Казимбек, вам удалось спасти библиотеку или нет? Учебники целы? А жертвы есть?

КАЗИМБЕК. Николай Иванович, не беспокойтесь, мы весь книжный фонд вытащили и отвезли в местечко Арс. Хотя… половина учебников сгорела. К счастью, никто не пострадал.

Входят Березин и четыре студента. Они уводят Лобачевского.

КАЗИМБЕК. Половина Казани сгорела. Хорошо, что спасли библиотеку, это очень важно для науки. Лобачевский спас русскую науку во второй раз после вспышки чумы. К сожалению, мой дом тоже сгорел. И книги мои сгорели. Сейчас нужно искать деньги, чтобы заново собирать книги. Этот пожар нанес всем нам серьезный урон. Хорошо, что мне удалось сохранить копию перевода «Гюлистан», долгие годы труда, слава богу.

Входит Березин.

БЕРЕЗИН. Александр Касимович, мы отвезли ректора в больницу. Врач сказал, что ничего особо опасного нет, но все же оставил Николая Ивановича в больнице.

КАЗИМБЕК. Его нужно беречь, Березин! Таких талантливых людей в русской науке очень мало. Он ведет ее, русскую науку, вперед, открывает новые горизонты, повышает авторитет России в Европе. И сейчас его дом и все вещи сгорели. Хорошо, что семья его была в университете.

БЕРЕЗИН. Мы знаем, Александр Касимович, что Лобачевский — сердце университета, студенты его очень любят.

Оба выходят. Казимбек возвращается в комнату письмом в руках.

КАЗИМБЕК. Письмо с родины. (Прижимает к груди.) Не отдам этот листок бумаги никому, пусть хоть весь мир ополчится на меня… этот лист бумаги добрался до меня из Дербента.

Вскрывает конверт. Текст письма звучит за кулисами голосом Казимбека.

«Разлука с тобой потрясла меня, Магомедали. Не знаю, это к добру или к худу. Но что мне делать, в любом случае ты мой сын. Учение брата Абдулсаттара идет хорошо, он читает много книг. В Дербенте происходят народные волнения, народ живет бедно. Я не смог найти книгу «Дарбенднаме», которую ты просил, отправлю ее тебе, когда найду. Гаджи Касим. Дербент».

Казимбек вытирает слезы. В комнату входит Лобачевский с перевязанной рукой.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Казимбек, ты скучал без меня? (Обнимаются.)

КАЗИМБЕК. Николай Иванович, вы, наверное, сбежали из больницы?

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Конечно, сбежал. Там, в четырех стенах, что бы я мог сделать?

КАЗИМБЕК. Хорошо, что ваша семья была в безопасности, хорошо, что мы сохранили книжный фонд… но мои книги превратились в пепел.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Не тужи, рукописи остались, книги найдешь. У меня отличная для тебя новость: мой друг, немецкий ученый Гумбольдт, прибыл в Казань и хочет встретиться с тобой.

КАЗИМБЕК. Николай Иванович, ведь я не знаю немецкого.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. По моей информации, ты знаешь немецкий, и русский язык выучил отлично. Ты знаешь шесть языков, теперь, кажется, примешься за китайский. (Смеется.)

КАЗИМБЕК. Я начал писать историю Крыма: «Семь путешественников».

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Успеха тебе! Но ты должен встретить и проводить Гумбольдта, завтра он будет здесь.

КАЗИМБЕК. Николай Иванович, я исполню вашу просьбу. Но — только для вас, а то не стал бы…

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Ну ладно, договорились.

Выходит.

КАЗИМБЕК (один). Напишу Дорну, объясню, что всей душой рвусь в Петербург. В Казани жарко варится мозг человека. Полковник по имени Тедди снова заинтересовался моей здесь работой. Чего они от меня хотят? Не знаю. Книга «Грамматика турецко-татарского языка», возможно, кому-то не понравилась? Но ведь пособие хорошо восприняли в министерстве. Тогда что за тайна?

Уходит. На сцену, держа в руке газету, выходит Березин с несколькими студентами.

БЕРЕЗИН. Посмотрите, что пишут! «После тщательного изучения первого шага в области изучения азиатских языков в России можно с большой радостью сказать, что эта работа принесла пользу нашей родине. Это означает единство науки и жизни, это произведение — необходимость, которую ожидала Россия». Друзья, за этот труд Александр Касимович удостоен Демидовской премии.

Голоса студентов: «Браво, Александр Касимович!»

ЛОБАЧЕВСКИЙ (выходит на сцену с перевязанной рукой). Березин, что за шум, может, ты деньги выиграл?

БЕРЕЗИН. Николай Иванович, вот тут написано, что Александр Касимович удостоен премии Демидова.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Знаю, Березин, знаю, то ли еще будет! Этот восточный ученый сделает многое для российской науки. А сам Казимбек где?

БЕРЕЗИН. Наверное, еще не знает. Это яркая победа, Николай Иванович, жаль, что во время пожара книга сгорела.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Самые известные в мире ученые-востоковеды высоко оценили работу Казимбека. Это большая победа и для нашего университета, и для наших друзей, и для студентов.

БЕРЕЗИН. У Казимбека, Николай Иванович, есть еще один выдающийся трактат. Но пока он никому об этом не говорит. Я видел у него на столе, думаю, это рукопись истории Дербента.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Казимбек неутомимо и успешно работает. Его вдохновение не иссякает. Его трудолюбие должно быть примером для вас, Березин. К наукам должно относиться так, как он — с усердием и преданностью. Этого требует от нас Россия.

БЕРЕЗИН. Благодаря труду Казимбека мы проанализировали восточную поэзию, ее мудрость, перевели на русский язык. Но я не могу понять, почему до сих пор никто не интересовался великой поэзией Востока?

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Россия всегда восхищалась Западом, у нас не знают восточных поэтов, ученых. С приходом Казимбека в Казань на русском языке зазвучали произведения Ширази, Фирдоуси, Физули. Эта работа удивила всех. Это, безусловно, прогресс для нас. Роль Казимбека в этом деле огромна.

БЕРЕЗИН. Вы правы, Николай Иванович, я тоже так думаю, но не решался об этом говорить.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Это так, Березин, так.

Входит Казимбек.

КАЗИМБЕК. Здравствуйте, господа, что тут у вас происходит?

БЕРЕЗИН. А вы, Александр Касимович, ничего еще не знаете? Тогда танцуйте лезгинку — получите радостную весть!

КАЗИМБЕК. Что за новость, Березин? Может быть, пришло письмо от отца?

БЕРЕЗИН. Нет, нет, Александр Касимович, это другая новость.

КАЗИМБЕК. Вы меня заинтриговали, не знаю, что и сказать, о чем думать.

БЕРЕЗИН (показывает газету). Ваша «Грамматика», Александр Касимович, награждена премией Демидова. Поздравляю вас.

Обнимает.

ЛОБАЧЕВСКИЙ (обнимает его). Да, Казимбек, наконец-то ты получил достойную оценку своего труда! Это твоя первая награда, надеюсь, их будет еще очень много …

КАЗИМБЕК. Николай Иванович, сердце мое радостно бьется. Большое спасибо, друзья. В этой радости есть и ваша заслуга.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Казимбек, желаем тебе успехов, я знаю, что ты начал новый труд.

КАЗИМБЕК. Да, пишу теперь о родном Дербенте, Николай Иванович. Знаю, что должен сначала изучить историю нашего древнего города. Написать историю Дербента я обещал отцу. Возможно, закончив эту работу, я смою часть моей вины перед отцом и городом, взрастившим меня. Отец очень любит Дербент, и эта любовь передалась мне. Очень жаль, что у Дербента нет пока полной истории!

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Удачи тебе, Казимбек!

БЕРЕЗИН. Александр Касимович, а завтра будут лекции?

КАЗИМБЕК. Конечно, будут, Березин.

БЕРЕЗИН. Прекрасно, Александр Касимович, надеюсь, вы не откажете студентам других факультетов присутствовать на ваших лекциях? Очень просят.

КАЗИМБЕК. Наоборот, Березин, чем больше людей слушают тебя, тем вдохновеннее ты говоришь, тем большее наслаждение сам получаешь от лекции!

БЕРЕЗИН. Спасибо, Александр Касимович, я без вашего согласия пригласил их. Хорошо, что вы не отказали и я оказался на высоте.

Березин и студенты уходят.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Казимбек, у меня кое-какие дела в университете, а затем — встретимся.

Уходит.

КАЗИМБЕК (один). Бог мой, что это значит? Неужели российские высшие круги согласны с тем, что я делаю, и отказываются контролировать меня? Или это очередной коварный ход? Не знаю. В письме Дорну я просил позволения приехать в Петербург. Все архивные документы по истории Дербента там, в Петербурге. Я обязательно должен туда попасть, во что бы то ни стало. Мне понадобится Петербургская библиотека. И еще, мне так надоела Казань, душа остыла. Сердце рвется в Петербург. «Дербентнаме» станет моим шедевром, только бы добраться до императорской библиотеки. Я думаю, что отец после этого будет хоть немного доволен мной…

Уходит.

 

Картина 5

БЕРЕЗИН (один). Да, Александр Касимович придет, а у меня есть для него письмо из Петербурга, но больше всего он радуется письмам из Дербента.

Входит Казимбек.

КАЗИМБЕК. Добрый день, Березин, какие новости?

БЕРЕЗИН. Александр Касимович, пришло письмо из Петербургской академии, вас просят перевести письмо Тохтамыша на русский язык.

Протягивает письмо.

КАЗИМБЕК. Да, это уйгурский язык, Березин.

БЕРЕЗИН. Господин профессор, есть еще одно письмо. Академия просит вас написать отзыв на книгу «Гануни-Гудси», автор ее, по-моему, ваш земляк, Бакиханов.

КАЗИМБЕК (с интересом). Бакиханов? Аббас-Гулу-ага Бакиханов! (Берет и просматривает книгу.) Березин, это персидская грамматика. Я знаю Бакиханова, но заочно. Очень жаль, знаменитая личность, Березин. Он и военный, и историк, и поэт. Три славные ипостаси, три славные судьбы. Я напишу положительный отзыв на этот труд. Завтра отправишь.

БЕРЕЗИН. Хорошо, Александр Касимович.

Уходит.

КАЗИМБЕК (один). Сегодня сердце мое похоже на штормовое море. В голове моей — опять катастрофа. Эти бедствия никогда не окончатся, никогда. И караван печали движется ко мне…

Входит Лобачевский.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Казимбек, здравствуй, почему ты так грустен? Каждая твоя книга становится большим событием в русской науке, они переводятся на иностранные языки. Это большая гордость и для нас. А вот настроение твое мне совершенно не нравится. Может, сыграем в нарды?

КАЗИМБЕК. Беспокоюсь, Николай Иванович, давно не было писем из Дербента. Не случилось ли чего-нибудь?

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Не переживай, Казимбек, все уляжется. Скажи-ка лучше, какой ответ ты получил из Петербурга?

КАЗИМБЕК. Пока нет ответа, Николай Иванович, почему-то задерживается.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Знаешь, друг мой, в России только западных ученых возвышают до небес и боготворят, и мечтают поучиться у них. Я думал сегодня о том, что в наших станицах и на хуторах подрастают таланты, не имеющие возможности получить образование и развивать науку.

КАЗИМБЕК. Вы правы, Николай Иванович, вчера один хуторской парень принес мне свою работу. Его предложения были оригинальны, аргументированы и последовательны. Но выглядел он как человек бедный. Людям приходится добывать хлеб, им не до науки. Это факт, от этого никуда не уйдешь.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Казимбек, у меня к тебе просьба, подготовь выступление о будущем востоковедения.

КАЗИМБЕК. Вы же знаете, Николай Иванович, я всегда готов.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Если у тебя ко мне есть просьбы, говори, ни в чем тебе не откажу. Мы оба варимся в одном печальном котле.

Уходит. Входит Березин с письмом.

БЕРЕЗИН. Господин профессор, письмо из Дербента.

КАЗИМБЕК (радостно). Спасибо, Березин, спасибо тебе.

Березин уходит.

КАЗИМБЕК (вскрывает конверт, садится на стул, читает; за кулисами звучит текст письма голосом Казимбека).

«Отец наш, Гаджи Касим, умер. Я знаю, что, услышав эту весть, твоя душа повергнется в тоскливый мрак. Отец поручил мне не прерывать отношения с тобой, ведь мы братья…»

Казимбек падает на колени. Текст письма продолжает звучать за сценой его голосом.

«Магомедали, отец так и не смог найти книгу, которую ты просил, так и умер. Дербентский народ оказал нашему отцу уважение и почет. Большое спасибо всем. Похороны были организованы строго по шариату, и тело подняли из Джума-мечети. Много было людей из Губы. Мы похоронили отца на кладбище Кирхляр, рядом с его первой женой Шарафнисой. Дорогой брат, у меня больше нет никого, кроме тебя, в этом мире. Брат Абдулсаттар. Дербент. 1838 год».

Казимбек вытирает слезы. Встает.

Отец, да сжалится над тобой Аллах! Бог один, и теперь я повторяю это, когда ты нашел свое вечное пребывание на месте истины. У всех есть Бог. Твое завещание я исполню, вызову брата в Казань, он не останется в одиночестве. В этом может быть уверен твой дух, отец. Пусть волны Каспия донесут до тебя шепотом эти слова, пусть родная земля скажет тебе о них. Та земля, которая никогда не покорялась врагу!

Но сердце мое неспокойно, сможет ли оно нести бремя страданий, которые я принес тебе, отец? Смогу ли я жить с этими чувствами? Но ты останешься в моем сердце, отец. Никто не заменит мне тебя. Твоя смерть во много раз умножила мою любовь к родному Дербенту. Прощай, отец!

Вытирает глаза. Звучит грустная музыка на кяманче. Уходит.

 

Картина 6

Та же комната. На стене портрет царя. Березин рассматривает бумаги на столе.

БЕРЕЗИН (один). Последнее письмо, полученное профессором, было печальным. Умер отец Александра Касимовича. Говорят, что остался брат, он приедет в Казань. Он так же знает турецкий и персидский языки. Хорошо бы, он был похож на профессора… (В дверь стучат.) Открыто. Кто там? Входите!

ЮШКОВА (входит с мальчиком-подростком). Я Юшкова Пелагея Ильинична. Мне нужен Казимбек.

БЕРЕЗИН. Леди, пожалуйста, проходите. Сейчас я позову профессора, подождите.

Выходит. Женщина осматривает комнату, у мальчика удивленный вид. Входят Казимбек и Березин.

КАЗИМБЕК. Добро пожаловать, сударыня, чем могу помочь?

ЮШКОВА. Господин профессор, я Юшкова, меня послал к вам Лобачевский.

КАЗИМБЕК. Лобачевский?

ЮШКОВА. Николай Иванович был дружен с моим отцом, вот рекомендательное письмо от него. (Протягивает письмо.)

КАЗИМБЕК. Пожалуйста, сударыня, слушаю вас.

ЮШКОВА. Я сестра бывшего губернатора Казани Николая Ильича Толстого. Мы из Ясной Поляны под Тулой. Его дети остались без родителей и перешли на мое попечение. Имея графский титул, оказались в нищете. Мусин-Пушкин, наш родственник, послал меня к Лобачевскому, а он посоветовал мне вас. Этот юноша — сын моего брата, он хочет изучать восточные языки.

КАЗИМБЕК. Сколько лет мальчику?

ЮШКОВА. Скоро будет пятнадцать…

КАЗИМБЕК. Сударыня, он еще молод для обучения в университете…

ЮШКОВА. Я знаю, профессор, я хочу, чтобы вы подготовили его к университету.

КАЗИМБЕК. Но я, увы, не даю уроков за пределами университета.

ЮШКОВА. Я знаю и это, профессор, поэтому и обратилась к Лобачевскому. Думаю, никто, кроме вас, не сможет его подготовить.

КАЗИМБЕК. На нашем факультете много преподавателей восточных языков, хотите, я поговорю…

ЮШКОВА. Профессор, если возможно, только вы…

КАЗИМБЕК (думает, потом как будто что-то ищет). Сударыня, вам чай или…

ЮШКОВА. Не волнуйтесь, профессор, я хотела бы, чтобы вы проверили его знания... его имя Лева.

КАЗИМБЕК (подходит к мальчику). Ну, тебе пятнадцать лет. Почему ты выбрал восточные языки?

ЛЕВУШКА. Не знаю, вокруг все говорят о Востоке.

Профессор улыбается.

КАЗИМБЕК. Скажи мне, какие из стран Востока ты знаешь?

ЛЕВУШКА. Турция.

КАЗИМБЕК. А еще?

ЛЕВУШКА. Китай.

КАЗИМБЕК. Ты знаешь значение твоего имени «Лев» на турецком языке? Аслан значит «лев». А что ты читал о Востоке?

ЛЕВУШКА. «Тысяча и одна ночь» на французском языке…

КАЗИМБЕК. Хорошо, леди, если бы не Лобачевский, я бы не взялся за это дело. Мы проведем уроки турецкого и арабского языков с мальчиком, я назначу время и сообщу вам.

ЮШКОВА. Профессор, но мы не договорились о плате за уроки.

КАЗИМБЕК. Нет-нет, там, где Лобачевский, остальное — излишне.

ЮШКОВА. Большое вам спасибо, профессор. Левушка оправдает ваши надежды. Увидите, у фамилии Толстой — светлое будущее.

Юшкова и Левушка уходят.

КАЗИМБЕК. Семья Толстых разорена. Если бы не Лобачевский, не стал бы давать мальчику уроки…

Почему из Петербурга нет новостей? Так долго работает почта? Я потерял отца. Вызвал сюда брата и устроил его преподавателем. А ответа из Петербурга все нет и нет. Мне всегда хотелось переехать в Петербург, работать там…

Входит Березин.

БЕРЕЗИН. Здравствуйте, Александр Касимович!

КАЗИМБЕК. Здравствуй, Березин, какие новости?

БЕРЕЗИН. Профессор, а правда, что вы хотите переехать в Петербург?

КАЗИМБЕК. Может ли мыслящий человек, Березин, занимающийся наукой, отказаться от Петербурга? Чаша моря, корабли над водой. Белые ночи, порты, мосты, императорская библиотека…

БЕРЕЗИН. Конечно, профессор… но для студентов это полная неожиданность.

КАЗИМБЕК. Березин, в университете создан научный фундамент по восточным языкам, и вы уже можете заниматься самостоятельно, у вас есть опыт в этом направлении.

БЕРЕЗИН. Спасибо, профессор, но мы будем скучать без вас…

КАЗИМБЕК. Мой друг, не думай, что это так легко. Собрался — и уехал в Петербург, так не бывает. На это необходимо специальное разрешение.

БЕРЕЗИН. Конечно, конечно. Ах, Петербург, конечно, все мы мечтали поехать в этот город. Это я к слову…

КАЗИМБЕК. Работайте. Занимайтесь наукой, принесите пользу своему народу. Ты сможешь стать талантливым ученым, Березин.

БЕРЕЗИН. Мы вооружаемся вашими уроками, профессор.

КАЗИМБЕК. И это правильно, Березин, успехов вам всем.

БЕРЕЗИН. Спасибо, Александр Касимович!

Входит Лобачевский.

ЛОБАЧЕВСКИЙ (грустно). Здравствуйте. Все наши здесь, оказывается. Казимбек, я очень доволен твоим братом, он молодец. А знаешь ли ты Мирзу Джафара Топчубашова?

КАЗИМБЕК. Я, Николай Иванович, не встречался с ним никогда, но знаю заочно. Это мой земляк, профессор персидских языков. Почему вы спрашиваете?

ЛОБАЧЕВСКИЙ. Значит, так… дело в том, что он выходит на пенсию… Тебя назначили вместо него, вот приказ… (Передает бумагу.)

КАЗИМБЕК (радостно). Николай Иванович! (Проглядывает приказ.) Наконец-то мое желание исполнилось, хоть чуточку мне повезло в этом жестоком мире.

ЛОБАЧЕВСКИЙ (обнимает Казимбека). Поздравляю, хоть ты и оставляешь меня одного. Знаю, что Казань не Петербург. Это естественно, что ты рвешься туда. Поверь, что твой уход будет для нас тяжелой потерей. Я не как профессор университета, а как друг буду прощаться с тобой, мне очень жаль…

КАЗИМБЕК. Николай Иванович, я считаю вас самым близким человеком. Где бы я ни был, я буду писать вам письма. А на мое место предлагаю выпускника Илью Березина. Это был бы правильный выбор для университета.

ЛОБАЧЕВСКИЙ. За откровенный разговор спасибо. Березин действительно достоин этого места. Мы решим это на научном совете. Главное, твоя мечта сбылась. Но… знаешь… хочу сказать тебе… никто не будет так грустить по тебе здесь, как я. (Вздыхает.) Ты стал сердечным моим другом. Знаю, сын Востока, знаю, что ученый должен оставаться ученым, покорять новые вершины. Я желаю тебе успехов в этом деле. Уверен, ты сможешь принести больше пользы русской науке в Петербурге. Но помни, что в Казани у тебя есть друг. (Обнимает Казимбека, звучит печальная музыка на кяманче.)

 

ДЕЙСТВИЕ III

Картина 1

Санкт-Петербург. Дом Казимбека. Прасковья читает газету. Казимбек занимается бумагами.

КАЗИМБЕК. Ну что, Прасковья, как петербургский воздух, детям нравится?

ПРАСКОВЬЯ. Ольга очень внимательно смотрела на Неву, а Александр-маленький… он глядел, но ничего не понимал.

КАЗИМБЕК. Знаешь, Петербург столько лет был в моем сердце, но оказался красивее и ярче, чем я представлял. Петергоф, дворец Меншикова... русские гении не зря всей душой стремились попасть в этот город.

ПРАСКОВЬЯ. Александр, как идут твои дела? Я не говорю об университете.

КАЗИМБЕК. Да, да, я назначен инспектором по пансионатам, но будет ли у меня время писать? Смогу ли я закончить «Дербенднаме»?

ПРАСКОВЬЯ. Я готова помогать тебе во всем, ты знаешь это.

КАЗИМБЕК. Спасибо, я и надеюсь на твою помощь, как же? В этом городе у меня нет ни одного знакомого, кроме Топчубашова и Дорна. (В дверь стучат.) Не заперто, входите.

Идет к двери. Почтальон принес газеты. Казимбек просматривает почту, Прасковья — газеты.

ПРАСКОВЬЯ. Трезвонят о войне, сеют тревогу и волнения в политических кругах. Пусть Бог избавит нас от этого, зачем нам война? Нам нужна спокойная работа у себя дома.

КАЗИМБЕК. Да и в университете такие разговоры ходят. Об этом шла речь и на встрече с редактором журнала «Современник», Некрасовым. Некрасов — настоящий русский поэт, я бы сказал, народный поэт. После Пушкина — он первый, по-моему. Некрасов меня приятно удивил… Стихи его очень близки мне. Жаль, если будет война, все может разрушиться….

ПРАСКОВЬЯ (подходит к Казимбеку). Александр, боюсь сказать тебе, но сердце мое чует что-то недоброе... что-то может случиться. Я вижу ужасные сны. Если со мной что-то случится... поручаю детей тебе.

КАЗИМБЕК. Что за разговоры, Прасковья, разве ты веришь снам? (Держит ее руки.) Мы будем вместе. Не беспокойся, твоя беременность пройдет хорошо. Я точно знаю это. Тебе нельзя волноваться, успокойся.

ПРАСКОВЬЯ. Александр, не считай эти мысли странными, Ольга уже все понимает, она не оставит тебя одиноким.

КАЗИМБЕК. Прасковья, я тебя совсем не понимаю. Разве я для этого рвался в Петербург? Я хочу исполнить свою мечту. Все будет хорошо, вот увидишь. Нельзя так, поверь мне…

ПРАСКОВЬЯ. Хорошо, пусть будет так, как ты сказал, но я говорю, что думаю…

Входит Ольга.

ОЛЬГА. Как прекрасен город Петербург, мамочка! Нельзя равнодушно любоваться его фонтанами, парками… Просто чудо!

ПРАСКОВЬЯ. Да, моя голубушка, город очень красив. А чем занимается Александр?

ОЛЬГА. Мама, он играет в своей комнате.

ПРАСКОВЬЯ. Ну, моя голубушка, иди к брату.

Ольга выходит.

КАЗИМБЕК. Прасковья, Россия усыновила меня. Родина — это мать. Мать бывает родной и не родной. А родина? Бывают ведь сироты, имеющие и мать, и отца. Может, я из их числа? Я знаю, другой Отчизны не бывает. Я тоже называю Россию не мачехой, а второй родиной, после Дербента…

ПРАСКОВЬЯ. Александр, ты достойный сын России, ты должен это доказать.

КАЗИМБЕК. В этом я полагаюсь только на тебя и на своих друзей.

ПРАСКОВЬЯ. Конечно, конечно… Ну, я побежала к Александру.

Выходит.

КАЗИМБЕК (один). Слова Прасковьи меня разочаровали. Нет, я не верю в плохое, все должно быть хорошо. Мало ли судьба меня испытывала? Двадцать пять лет Россия считает меня родным сыном, но родной Дербент греет сердце и горит в нем ярким пламенем. И отец, и мать переселились в лучший мир. Я, как Хагани, как Физули, вдали от родины. На самом деле, это ужасно. Да, Физули сказал точно:«Сколько бы обид я не претерпел на родине, она у меня одна, одна, одна…».

Выходит.

 

Картина 2

Комната Казимбека.

ОЛЬГА (стоит, опустив голову). Мама, мамочка, где ты, моя голубка? Где ты задержалась так поздно? Я тебя жду… (Плачет.)

КАЗИМБЕК. Ольга, дочка, ты уже взрослая, все понимаешь. Прасковья потеряла сознание и пока не приходит в себя. Врачи не обнадеживают, говорю тебе об этом откровенно.

В дверь стучат. Прислуга передает письмо и уходит.

КАЗИМБЕК (просматривает письмо). Боже, опять я наказан! За что, почему, что я сделал тебе, небо? Какой за мной грех?! Прасковья, зачем ты покинула нас, не сдержала своих слов… а ведь обещала быть мне всегда опорой… (Обнимает дочь, плачут. Ольга уходит с заплаканными глазами. Казимбек останавливается перед портретом Прасковьи.) Прасковья, ты ведь была моей правой рукой. Ты отрубила мне руку, отрубила надежду. Мой отец правильно говорил, что дом без жены — это как водяная мельница без воды. Почему моя мельница пересохла? Двое детей остались без матери. Россия, Россия, ты мне стала матерью и отцом, зачем ты лишила моих детей матери? За что?

Медленно, с опущенной головой садится на стул. Входит Саблуков.

САБЛУКОВ. Профессор, дай Бог вам здоровья, трагедия стала неожиданностью для всех нас.

КАЗИМБЕК. Большое спасибо, Саблуков, эта смерть стала для меня ударом судьбы в спину. Не знаю, смогу ли стать Александру и Ольге отцом и матерью, у них больше никого нет…

САБЛУКОВ. Мы поможем вам, профессор, не беспокойтесь.

КАЗИМБЕК. Похороны уже завтра.

САБЛУКОВ. Все коллеги по работе знают, профессор, мы разделяем ваше горе.

Уходит.

КАЗИМБЕК. Прасковья была ниспослана мне небом, а я не смог ее сберечь. Мог ли я что-либо сделать? Мое сердце колотится снова и снова, все ли я сделал, все ли предпринял, чтобы она осталась жива? Эта боль будет меня преследовать всю жизнь…

Россия! Ты приняла меня за сына, но в моей бедной судьбе появился новый остров скорби. Сколько было страданий на тернистом пути из Дербента, сколько будет потерь еще впереди? Будут ли у меня дни печальнее, чем эти?

За кулисами звучит грустная музыка, Ольга входит в комнату и обнимает отца.

ОЛЬГА. Отец, мы остались одни. Александр все время плачет, ищет маму, что ему ответить, отец? (Казимбек обнимает Ольгу, глаза его слезятся.)

КАЗИМБЕК. Моя умная дочь, ты уже взрослый человек. Александр маленький, не все понимает. Ты должна успокоить его… Ольга, в этом городе у нас почти никого нет. Поэтому будь немного сдержанней, это наше горе, наше... Эту печаль мы должны пережить…

ОЛЬГА. Отец, я боюсь, очень боюсь. Как я смогу жить без матери в этом огромном городе?

КАЗИМБЕК. Не бойся, дочка, я с тобой, мы всегда будем вместе. Поедем на кладбище, посмотрим на последний приют Прасковьи…

 

Картина 3

Комната Казимбека. На стене фото Прасковьи.

КАЗИМБЕК (один). Вчера сообщили, что имам Шамиль хотел встретиться со мной. Пристав Руновский также написал мне об этом. Правда, это было бы хорошо. Я завершу работу впечатлением увиденного собственными глазами.

Стук в дверь и голос: «Господин профессор, ваши гости прибыли, вы их примете?»

КАЗИМБЕК. Пусть войдут.

Входят Шамиль и переводчик. Шамиль здоровается с Казимбеком по-арабски.

ШАМИЛЬ. Когда я был еще Гунибе, читал ваши статьи об исламе, о пророке. (Переводчик отступает в глубь комнаты.) Мне сказали, что вы живете в Петербурге. Вот я и решил посетить вас.

КАЗИМБЕК. И прекрасно сделали, шейх. Мне эта встреча нужна была как вода, как воздух. Пожалуйста, расскажите о своей жизни.

ШАМИЛЬ. Моя жизнь? Я был единственным сыном моих родителей. (Шамиль поднимает палец вверх и покручивает им.) Единственным! Они меня очень любили. Моя мама до утра наблюдала, как я сплю. (Пауза. Шамиль вытирает слезы.) Когда я родился, меня назвали именем Али. Да, Мирза, это имя часто встречается в Дагестане. Когда заболел, мне поменяли имя и назвали Шамиль, поменяли жилой дом, потому что я был единственным ребенком. Правда, у отца были и дочери, но мы говорим о мужчинах, ты сам знаешь, что в наших краях дочь считается невестой другого. Скажу и то, что по просьбе мамы меня впоследствии звали Шамиль Али — мама очень боялась гнева святого Али.

КАЗИМБЕК. Шейх, ваш рассказ унес меня в родной Дербент, к царству гигантских камней. А помогла ли вам перемена имени?

ШАМИЛЬ (перебирает четки). Я не знаю, Мирза, но я выздоровел. И еще, лицо мамы посветлело, она больше не плакала.

КАЗИМБЕК. Я сын дербентского шейха Гаджи Касима. (Шамиль встает.)

ШАМИЛЬ (с удивлением). Гаджи Касима? Я знал вашего отца и деда. А почему вы приехали в Петербург, Мирза?

КАЗИМБЕК. Это воля судьбы, шейх. Она косвенными путями выбросила меня на берег Невы, как волна Каспия. Чтобы написать историю Дербента, я прибыл в этот город. И вот труд мой, «Дербенднаме», закончен. Я исполнил то, что обещал отцу…

ШАМИЛЬ. Я читал ваши книги, Мирза. Я ищу работу «Мизануш шэрани», но не могу найти. Я прочитал множество сочинений религиозных философов на арабском языке.

КАЗИМБЕК. Вы интересуетесь суфизмом, шейх? Кстати говоря, суфизм в Дербенте прослеживается с ранних исламских времен.

ШАМИЛЬ. Мирза, знают ли русские причину солнечного затмения? Они верят в Бога?

КАЗИМБЕК. Шейх, наука идет вперед. Ученые доказали, что Земля вращается, а солнце — нет.

ШАМИЛЬ. Мирза, как можно узнать это, ведь мы видим, как движется солнце?

КАЗИМБЕК. Шейх, это можно доказать с помощью астрономических карт и вычислений.

ШАМИЛЬ. Ну, не спорю. Мирза, вы известный ученый. Я давно думал написать вам письмо. И оно должно было начаться так: «Человеку, которого я не видел, но пусть он всегда здравствует и живет в этом мире».

КАЗИМБЕК. Шейх, все люди в мире будут завидовать мне, ведь я принял вас и говорил с вами. Ваше имя уже перешагнуло все границы.

ШАМИЛЬ. Мирза, я полюбил этот город, его людей. Но я должен покинуть его. Это разлука будет мучить меня, особенно после встречи с вами. В Калуге, возможно, нет таких ученых, библиотек. Мирза, у меня будет к вам необычная просьба.

КАЗИМБЕК. Пожалуйста, шейх, я готов!

ШАМИЛЬ. Дайте мне несколько книг из вашей библиотеки, чтобы было чем скрасить мое одиночество в Калуге. Но я обещаю, что прочитаю и верну. Еще раз благодарю вас за приглашение на балет «Пери». Я видел этот балет. Но (смеется) танец султана там совсем не убедителен, нет, султаны не танцуют.

КАЗИМБЕК. А, вы говорите про ту сцену… согласен с вами, Шейх.

Шамиль встает, прощается.

ШАМИЛЬ. Мирза, завтра я уезжаю. Эта встреча с вами оставила неизгладимый след в моем сердце, и это навсегда останется во мне.

КАЗИМБЕК. Шейх, спасибо, что вспомнили меня. Вы самый дорогой мой гость из Дагестана, мы можем теперь переписываться.

ШАМИЛЬ. Да, Мирза, вы известный человек, я это понял сразу.

КАЗИМБЕК. Спасибо, шейх, я всегда рад вам.

Шамиль и переводчик уходят.

Шамиль хоть и фанатичный имам, но начитанный человек. Ошибаются те, кто в Петербурге считают его безграмотным горцем, ох как ошибаются! Шамиль — ученый, религиозный ученый. Он отлично знает тонкости суфизма. Эта встреча оставила хорошее впечатление, она станет материалом для книги «Шамиль и мюридизм».

В дверь стучат, почтальон приносит газеты. Казимбек просматривает их. Швыряет. За кулисами слышны голоса.

ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Профессор Востока вновь упоминает имя разбойника Пугачева…

ВТОРОЙ ГОЛОС. Произведения Казимбека пропагандируют мусульманство, он — восточный шпион…

ТРЕТИЙ ГОЛОС. Научное творчество Казимбека — это не что иное, как анахронизм…

Казимбек стоит посреди сцены и держится за голову. Входит Ольга, видит отца и газеты на полу.

ОЛЬГА. Отец, что случилось, болит голова? (Поднимает одну газету, просмотрев, кидает.) И что ж это такое? Отец, ни один ученый не верит газетам, все это ложь и глупость. Не думай, папочка.

Казимбек садится на стул, вытирает пот со лба.

КАЗИМБЕК. Сколько можно терпеть эту несправедливость? Особенно мне неприятны слова моего бывшего студента Березина. Я ведь возился с ним, отвечал на каждый его вопрос часами. Попросил Лобачевского оставить его в университете. И вот его уважение? Это низко, бессовестно и мерзко!

ОЛЬГА (пытается успокоить отца). Среди тех, кто сочиняет эти пасквили, нет ни одного ученого. Их пишут жалкие газетчики. Они просто зарабатывают на хлеб такими дешевыми материалами.

КАЗИМБЕК. Ничего страшного, я тоже выскажу свою точку зрения, обязательно выскажу. Пусть березины, дмитриевы, сидоровы знают, что Казимбека интересует только наука. Справедливость для него превыше всего, и так будет всегда.

 

Картина 4

Комната Казимбека. Сцена освещается. Входят Казимбек и Ольга.

КАЗИМБЕК. Доченька, тебе понравилась опера?

ОЛЬГА. Опера понравилась… Но люди… они не умеют вести себя… ругались, кричали. Похоже, они пришли не оперу смотреть…

КАЗИМБЕК. «Зельмира» — известная опера Россини, дочка. В зале был Чернышевский и другие известные люди.

ОЛЬГА. А царь?

КАЗИМБЕК. Да... царь пригласил меня в свою ложу. Спросил сперва у Саблукова: кто этот бородатый мужчина? Ему сказали, что я — профессор-востоковед, потому он и позвал меня.

ОЛЬГА. Почему же мы не дождались конца и вернулись с половины оперы?

КАЗИМБЕК. Знаешь, Ольга, в жизни бывают такие ситуации, когда необходимо немедленно покинуть то или иное место и уйти во избежание неприятностей.

Входит Саблуков.

САБЛУКОВ. Здравствуйте, Казимбек! Как дела, как настроение? Госпожа Ольга, как ваша учеба?

КАЗИМБЕК. Спасибо, Саблуков. Ольга завтра рано утром уезжает к своему дяде. (Повернувшись к Ольге.) Иди, дочка, собирайся, завтра отправляешься в Казань.

Ольга выходит.

САБЛУКОВ. Профессор, что произошло, почему вы отправляете дочь в Казань?

КАЗИМБЕК. Вспомните нашу встречу с царем в театре. Царь спросил сначала имя девушки. Потом поинтересовался, почему я не позволяю ездить ей на вечера и балы, ведь она весьма привлекательна и красива. Нет, Саблуков, я знаю, что делаю, я знаю отношение царя к женщинам. Поэтому я ответил, что девушка заболела туберкулезом, что в Казани, у дяди, она будет лечиться.

САБЛУКОВ. Воля ваша, профессор, возможно, вы поступаете верно. Царь, оказывается, прочитал все ваши работы по Востоку. Вы заметили, сколь уместные вопросы он задавал вам? Но, когда речь зашла о переводе Корана, царь думал, что это ваш перевод… Казимбек… мы живем в таком обществе, которое может и меня, и вас обвинить в политическом шпионаже и заточить в тюрьму.

КАЗИМБЕК. Я знаю это, Саблуков. Но между нами есть разница. Я мусульманин, принявший христианство. Царь, конечно, будет считать меня мусульманским шпионом. Он ведь спросил: «Ты мусульманин или христианин?» Я меж двух огней, Саблуков. Ученый, уехавший из Дербента, поменявший ислам на христианство… Есть ли выход из этого тупика? В такой стране, как Россия, цари должны быть грамотными, Саблуков, грамотными.

САБЛУКОВ. Все это так, Александр Касимович, но кто нас будет слушать, кто даст нам право говорить? Грибоедов назвал это «Горем от ума».

КАЗИМБЕК. Все мои работы связаны с Востоком. Поэтому они их тщательно проверяют, ищут лазейку для наказания. Хотят найти хоть какой-то предлог, но пока не нашли... Это возмущает тех, кто занимается лженаукой...

САБЛУКОВ. Наука в России стала практически рынком: все покупается и продается.

КАЗИМБЕК. Вы хорошо сказали. Я видел несколько рукописей в азиатской библиотеке Лондона. И не поверил глазам своим. Спросил: как это произошло? Сказали, что купили. Что им обещали еще продать рукописи. Я ничего не ответил, но подумал: «Руки отрубить надо этаким врагам российской науки, чтобы не занимались непристойными сделками».

САБЛУКОВ. Профессор, я не понимаю, куда катится жизнь в России? Каким может быть будущее общества, не знающего цену такому ученому, как вы?

КАЗИМБЕК. Эх, Саблуков, я состарился, многое осталось незаконченным, а все, что смогу завершить, будет для меня великим делом, и я сочту себя счастливым.

САБЛУКОВ. Профессор, почему-то Петербург мне кажется тесным, душным. А с вами мы поговорили по душам. Ну, желаю вам успехов.

Выходит. Входит Ольга.

ОЛЬГА. Отец, я все приготовила, завтра — поезд. Еду к дяде, как ты велел.

КАЗИМБЕК. Ну, дочка, с Богом. Александр пусть остается со мной. Через некоторое время верну тебя обратно в Петербург. А пока поезжай в Казань. Иди теперь, отдохни. (Ольга выходит. Казимбек прикладывает руку к груди.) И сердце что-то колет… после шестидесяти лет это нехороший признак. Кажется, все мои дела останутся незавершенными. Нужно торопиться. Ольга останется с Абдулсаттаром, а Александр уже подрос. Но сердце... это нехороший признак, нужно торопиться.

Медленно уходит со сцены.

 

Картина 5

Комната Казимбека в Петербурге. Посередине сцены — кровать.

КАЗИМБЕК (лежа на кровати). Кажется, последний мой час близок. (Поднимает руки вверх.) Отец, ты, о чудо, и мать, вы здесь! Пришли меня проведать? А это что, Баят-капы? Нарын-Кала — знакомые камни с метками от стрел. Это же наш родной дом! Как долго я возвращался в свой родной дом, в родной Дербент! Как надолго я задержался в пути…

Входит врач.

ОЛЬГА. Отец, отец, открой глаза, не пугай меня, сейчас тебя осмотрит врач.

КАЗИМБЕК. Ольга, что это, разве и ты в Дербенте? Как хорошо, мы все вместе…

ОЛЬГА. Доктор, вот уже пятый день он бредит, думает, что в Дербенте.

Врач садится рядом с больным, держа руку Казимбека, проверяет пульс, бросает таблетку в стакан воды и дает ему выпить. Потом что-то шепчет Ольге и уходит. Она остается с отцом одна.

ОЛЬГА. Отец, тебе стало легче? Лекарство подействовало?

КАЗИМБЕК. Ольга, где Александр? А где Прасковья, Прасковья где…?

Входит Саблуков. Подходит к профессору, держит его за руку.

САБЛУКОВ. Профессор, вы обязательно вылечитесь, я верю в это. Вас ожидают большие свершения, профессор.

КАЗИМБЕК (смеется). При смерти мужчине не нужны успокоительные речи, Саблуков. Смерть — это правда, поэтому она не страшна. Дороги, ведущие в вечность, проходят через горы страданий. Если жизнь достигнет вечности, то это не страшно. Конечно, было бы хорошо, если бы мы смогли спасти свою жизнь от смерти, но…

САБЛУКОВ. Нет, профессор, ваши книги ждут вас.

КАЗИМБЕК. Я, Саблуков, больше не поднимусь с этой кровати. Смерть не страшна, страшен суд последующих поколений. Как они примут то, что ты сделал? Нужно жить так, чтобы будущие поколения не приговорили тебя, хоть и заочно, к распятию. Я немало сделал для Российской империи…

САБЛУКОВ. Вы прожили прекрасную жизнь, Александр Касимович, каждая ваша книга — памятник восточной науки.

КАЗИМБЕК. Я всегда думал о своих упущенных без дела днях. Мой отъезд из Астрахани в Казань. Пустые и бессмысленные дни. Сколько было прошений, чтобы я попал в Петербург. Кто только не был помехой на моем пути (крутит рукой в воздухе) — и Ермолов, и Ланской, и Голицын, еще и еще другие…

САБЛУКОВ. Профессор, ваша память доказывает, что вы еще сможете многое сделать для российской науки. Не говорите о смерти, Казимбек!

КАЗИМБЕК. Я никогда не жаловался на память. Меня интересуют мои неоконченные работы. Через век Восток станет проблемой для всех народов. А Россия не поддержала мои благие идеи. Россия в будущем может остаться на периферии мировой политики в отношении Востока. Запомните мое слово.

Ольга дает знак оставить больного в покое. Казимбек медленно закрывает глаза. Ему слышится голос матери, поющей колыбельную: «Баю-баюшки-баю, спи, сыночек, как в раю». Казимбек просыпается в постели.

Это мама, ее голос, только она сможет мне помочь. А может, это сон. Нет, нет. Она пришла меня спасти. Мама…

МАГОМЕДАЛИ. Мама, не пой мне колыбельную, я не хочу спать, мама. Боюсь, что я не проснусь, если засну, мама. Пожалуйста, спой мне другую песню. Помнишь, как ты пела, когда мы с тобой шли на родник Шихсалах?

ГОЛОС ГАДЖИ КАСИМА (за кулисами). Шарафниса, кого ты держишь за руку, немедленно отпусти, это не наш сын, он чужой. Не помнишь, как он опозорил нас в Дербенте?

МАГОМЕДАЛИ. Отец, и ты здесь? Я — не предатель… Я — ваш сын, я ваша кровь, ваша… Я люблю вас и люблю мой Дербент. Я люблю Дербент, отец. Боже, откуда этот яркий свет? Может, это моя мечта? (Поднимает руки вверх.) Кто там стоит? О, какая смешная! Ты осталась такой же молодой, Гюльнар? Почему ты не смотришь на меня? Да, Мирза стареет... богиня моего сердца, Гюльнар. Ради всего на свете, не отворачивайся от меня. (Руками сжимает одеяло.)

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (за кулисами). Прощай, Магомедали, я уже не твоя, ты меня обманул, ты предал меня, прощай.

МАГОМЕДАЛИ. Гюльнар… это ее голос. Я никогда не был предателем…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Не предатель, говоришь? Тогда подними мой платочек, и я поверю…

МАГОМЕДАЛИ (в сторону, откуда слышен голос). Платок поднял. Ой, мои ноги мне не подчиняются. Гюльнар, прости меня, не уходи, остановись, я боюсь. Мне холодно. Да, это крепость Нарын-Кала, свидетель нашей любви, там всегда прохладно. Эта крепость окружила меня седыми камнями, ветер дует со всех сторон. Кажется, на Каспии шторм. Гюльнар, кто эти люди, которые появляются в дымке рядом с тобой?..

ГОЛОС ГАДЖИ КАСИМА. Вон из Дербента! Ты осквернил этот город, почему явился сюда?

МАГОМЕДАЛИ (вздрагивая). Отец, у меня темнеет в глазах, я больше ничего не вижу. Что это за свет в тумане? Боже, что это за свет? А кто эти люди? Или это Баят-Капы? Нет, нет, я их не знаю, они чужие.

Садится и держится за край кровати.

ОЛЬГА (печально подходит к отцу). Отец, поспи, отдохни немного. (Держит руку отца.) Ты ведь вообще не спал? Теперь и Александр должен прийти.

КАЗИМБЕК (смотрит на Ольгу). Ольга, дочка, кроме как вас увидеть у меня нет других дел на этом свете. А где Александр? Я хочу его увидеть!

ОЛЬГА. Александр в пути, он скоро будет.

КАЗИМБЕК. Этот трудный путь я начал с родного Дербента. А теперь, в старости, мне кажется, что я нахожусь у подножия крепости, где мы, дети, когда-то играли.

ОЛЬГА. Отец, что ты говоришь, это Петербург, понимаешь — Петербург!

КАЗИМБЕК. Петербург? Нет, я хочу видеть Дербент. Хочу прогуляться по его узким переулочкам, выйти на вечернюю улицу, поговорить. Если бы я мог пойти сейчас на родник Шихсалах, пить воду…

ОЛЬГА. Отец, все это у тебя от температуры, поспи немного, прошу тебя…

КАЗИМБЕК. Дочка, врачи говорили, что мне петербургский климат не подходит. Я ездил лечиться в Вятку, но это не помогло. (Пауза.) Шестьдесят восемь лет я прожил в этом мире. Я жил с любовью к Дербенту. Я создал труд, прославивший имя этого города. Но мне не посчастливилось спать непробудным сном на кладбище Кирхляр. Многие мои мечты остались так и не исполненными... (Опять слышит голоса.) О, эти голоса, откуда они берутся? (Встает, держась за сердце, пытается идти.) Опять эти голоса. Почему народ собрался сюда? Кто умер? Я... умер? Я никого тут не знаю. (Поднимает руки вверх.) Вот там стояла Гюльнар. Моя Гюльнар. Рядом стояла Прасковья. Почему Прасковья отошла так далеко? Подъезжаю, Прасковья, больше у меня нет дел, иду к тебе. Если бы я мог увидеть мой Дербент... (Ложится на кровать лицом вниз, рукой проводит по стене.) На этих камнях были выцарапаны имена, и где-то здесь было мое имя, где оно? Как холодны эти камни, величественные камни моего великого Дербента! Я пришел к вам наконец, я пришел, мой Дербент, привет, мой родной город, я пришел навечно, прими меня, я твой сын…

Звучит печальная музыка. Слышен звук кяманчи.

 

Занавес.

 

Рейтинг@Mail.ru