Кюз арты
Кюз арты таулагъа жуукъ келгенди, неге эсе да ышара, неге эсе да къаш тюе. Ол ышарса, дуния алтын, къызылсуу нюрге бёленеди бу хакъ дуния ол заманда. Бир затха ыразы болмаса уа, туман болуп, суу боюнундан кётюрюле келип, жууукъ юйню. босагъасына жатады, мылы жилямукълары, гитче тамычычыкъла болуп, анда-мында ёсюмлеге тагъыла. Алай а, кюн кёзю кёрюннгенлей, чачылады туман, къуруйдула аны кёз жашлары.
Къоншум бичен келтиргенди уллу машина бла. Малы кёпдю Ахматны, тынчлыгъы уа жокъду. Алай ол сюйюп кюрешеди мал бла. «Алай болмаса, тепмей турсам, санларымдан да тохтар эдим. Не жашауду сора ол?», — деучюдю ол, жарыкъ ышара.
Чыпын жиплеге тиерге аз къалып, аланы да къалтырата, кирирге кюрешеди аны тар арбазына уллу машина. Болалмай, къоншусуну къабагъын ачып, алай бла бир кесекге бурулады, халжаргъа жууукъ жетер ючюн.
Сора къоншусу Хаждауут да чыгъады да, сенегин алып, ала, эришген этгенча, машинадан жерге атылгъан биченни гебен, угъай антау, этип чыгъадыла. эр кишиле. Сора олтурадыла, Марзият этген хычинле бла сыйлана, къалын айрандан толу аякъладан кезиу-кезиу уртлай, Марзият табакъланы, аякъланы да къайтарып толтургъанын эслемегенча эте.
Ингир алада уа, малладан къутулуп, кюнлюм бетден чегетге къарай, солуй, ушакъ этерикдиле ала, эрттеги къартлача, аталарыча, тийре ныгъышха чыгъып. Пазийни чалысын да ала бирге эшерикдиле, Ажокъадан чыбыкъ келтирип, аны жангызлыгъына асыу болургъа кюреше. Чалысы седирейди Пазийни, жангызлыгъы уа — угъай, бютюн кючлю бола барады: андан узакъда, уллу шахарда жашайдыла аны сабийлери, туудукълары да. Сабийле Ата журтларын танымай къаладыла, орус ичине сингнгип, деп къоркъады Пазий. Анда-санда солуу айлада бир-эки ыйыкъгъа келселе уа, кюрешеди элни, журтну, къачан эсн да былайда жашагъанланы, бюгюннгю эллилерини юслеринден хапар айтыргъа.
— Бу эски юйде къалай жашайса, ання? — деп сорады Аминат. Ол эслиди. — Оюлургъа жетип турады. Нек сюймейсе мындан кёчюп, жангы юйюнгде жашаргъа, анда киши жашамайды сора?
— Былайчыкъда, арбазымда болгъанлыкъгъа, анда тынчлыгъым болмайды, юйренмегенме да. Манга бу да жетеди. Муну сюеме, — дейди Пазий. — Мен къартма, ма бу юй кесича. Тенгшибиз биз. Алай тюйюлмюдю? Къызчыкъ, тёгерегине къарап, болушлукъ излейди. Сора, киши тапмай, къарамы ыннасыны ала кёзлерине къайтып:
— Угъай, — дейди, — къарт тюйюлсе, ання. Жыл санынг кёпдю, бир кесек... таматаса ансы.
Пазий, ауузун къолу бла жабып, кюледи.
— Кимден таматама, къызым?
— Атамдан, анамдан, менден...
— Къартма, къызым, къартма. Ма бу юй бла тенгме. Бу ишленип башлагъанда, муну биринчи ташы салыннган кюн этгенме биринчи атламымы деучю эди анам. Кюз артында.
Сора эсине къызчыкъ картоф къалай ёсгенин кёрген болмаз деген оюм келип:
— Кел, бахчагъа барып, бир картофчукъ къазып къайтайыкъ, атанг, ананг турур заманнга, — дейди. Къызчыкъны назик къолчукълары туталмайдыла ансы, ол, жугарны алып, кеси къазарыкъ эди картоф. Аннясы жугар ауузуна сыйыннган топуракъны къазып алып, къызчыкъны аллына аны бла бирге уллу, гитче да картофла тёгюлгенде, ол сейирге къалады:
— Мен а картоф былай ёсгенин, аны былай къазгъанларын да билмегенме! — деп, къууанады ол, къанжал челекге картоф жыя.
Челек ортасына дери толгъанда, къызчыкъ да, аннясы да аны бирге элтедиле юйге. Сора къууурадылабир кесекге бурулады, халжаргъа жууукъ жетер ючюн. Сора къоншусу Хаждауут да чыгъады да, сенегин алып, ала, эришген этгенча, машинадан жерге атылгъан биченни гебен, угъай антау, этип чыгъадыла. эр кишиле. Сора олтурадыла, Марзият этген хычинле бла сыйлана, къалын айрандан толу аякъладан кезиу-кезиу уртлай, Марзият табакъланы, аякъланы да къайтарып толтургъанын эслемегенча эте.
Ингир алада уа, малладан къутулуп, кюнлюм бетден чегетге къарай, солуй, ушакъ этерикдиле ала, эрттеги къартлача, аталарыча, тийре ныгъышха чыгъып. Пазийни чалысын да ала бирге эшерикдиле, Ажокъадан чыбыкъ келтирип, аны жангызлыгъына асыу болургъа кюреше. Чалысы седирейди Пазийни, жангызлыгъы уа — угъай, бютюн кючлю бола барады: андан узакъда, уллу шахарда жашайдыла аны сабийлери, туудукълары да. Сабийле Ата журтларын танымай къаладыла, орус ичине сингнгип, деп къоркъады Пазий. Анда-санда солуу айлада бир-эки ыйыкъгъа келселе уа, кюрешеди элни, журтну, къачан эсн да былайда жашагъанланы, бюгюннгю эллилерини юслеринден хапар айтыргъа.
— Бу эски юйде къалай жашайса, ання? — деп сорады Аминат. Ол эслиди. — Оюлургъа жетип турады. Нек сюймейсе мындан кёчюп, жангы юйюнгде жашаргъа, анда киши жашамайды сора?
— Былайчыкъда, арбазымда болгъанлыкъгъа, анда тынчлыгъым болмайды, юйренмегенме да. Манга бу да жетеди. Муну сюеме, — дейди Пазий. — Мен къартма, ма бу юй кесича. Тенгшибиз биз. Алай тюйюлмюдю? Къызчыкъ, тёгерегине къарап, болушлукъ излейди. Сора, киши тапмай, къарамы ыннасыны ала кёзлерине къайтып:
— Угъай, — дейди, — къарт тюйюлсе, ання. Жыл санынг кёпдю, бир кесек... таматаса ансы.
Пазий, ауузун къолу бла жабып, кюледи.
— Кимден таматама, къызым?
— Атамдан, анамдан, менден...
— Къартма, къызым, къартма. Ма бу юй бла тенгме. Бу ишленип башлагъанда, муну биринчи ташы салыннган кюн этгенме биринчи атламымы деучю эди анам. Кюз артында.
Сора эсине къызчыкъ картоф къалай ёсгенин кёрген болмаз деген оюм келип:
— Кел, бахчагъа барып, бир картофчукъ къазып къайтайыкъ, атанг, ананг турур заманнга, — дейди. Къызчыкъны назик къолчукълары туталмайдыла ансы, ол, жугарны алып, кеси къазарыкъ эди картоф. Аннясы жугар ауузуна сыйыннган топуракъны къазып алып, къызчыкъны аллына аны бла бирге уллу, гитче да картофла тёгюлгенде, ол сейирге къалады:
— Мен а картоф былай ёсгенин, аны былай къазгъанларын да билмегенме! — деп, къууанады ол, къанжал челекге картоф жыя.
Челек ортасына дери толгъанда, къызчыкъ да, аннясы да аны бирге элтедиле юйге. Сора къууурадылакартоф, къатхан эт бла бирге. Ол ашаргъа чакъыргъан сейир ийисни энди ангылагъан къызчыкъ, аннясыны тёгерегине айланып, кюледи, чабады, секиреди, ала бирге аш этгенлерине къууанып, ёхтемленип.
Артда ала, терекледен кеслери жыртып алып, алма, кертме, эрик ашарыкъдыла. Шапталланы заманлары кетгенлерине жарсыйды Пазий, уууртчукълары къызара башлагъан туудугъуна къарап.
Ингирде уа, эшикде этилген отну мыдыхында ала нартюх биширликдиле. Къызчыкъны кюл къаралтхан къозу тишчиклерине къарап, ышара, кёп затны тюшюрлюкдю эсине ыннасы.
— Бу юй, — дерикди ол туудугъуна, — мени атамы бла анамы къол жылыуларын сакълайды. Анам бла мен жаз келгени сайын акъ тытыргъа кёк бояу къошуп, акълаучу эдик муну. Атам, къошдан энсе, ыразы болуп: «Да, Пазилят, кюлдюрюп къойгъанса да журтубузну!» — деучу эди, мени махтап. Юй алай ариу ийис эте эди андан сора. Энди адамла он жылдан бир сюртедиле юйлерин. Неда къагъыт жабышдырадыла.
— Ання, ол къаллай ийис эте эди дейсе? Дух ийисми, гюл ийисми эте эди?
Къалай ангылатсын Пазий аны туудугъуна? Сора эсине тытыры къатып тургъан челек тюшеди — ол жаз башында терекелерини тёммеклерин сюртген эди.
— Кел, экибиз да гедешни акълайыкъ, — дейди. Къызчыкъ, алгъа ання къалай этгенине къарап турады да, сора, уллу буштукъну, аннясындан сыйырып, эки къолчугъу бла къаты тутаргъа кюреше, къабыргъада ары-бери бардырады. Артда уа, бетлери, къоллары да тытыр жугъу болуп, этген ишлерине сюйюп къарайдыла.
— Чуу, чуу, чууачыкъла! — деп чакъырады аланы, аннясы этиучюча, Аминат. — Чабыгъыз бери! Къарагъыз, юйюгюз кюле турады.
Ала уа ашыкъмайдыла, излейдиле не эсне да бир кеслери тас этген затны уэрттенли къызчыкъ ыннасы бла картоф къазгъан жерде. Сора ол алай сорады:
— Ання, энди бизни тауукъларыбыз къууанырыкъдыла да? — деп сорады.
— Къууанмай а, москвачы къыз юйлерин сюртюп чыкъса!
— Бекми къууанырыкъдыла?
— Бек-бек.
— Сора уллу, къууанчлы гаккыла берликдиле! — дейди къызчыкъ.
Жер бла танышыу алай татлыды. Пазий биледи, Аминат энди унутурукъ тюйюлдю жер адамгъа берген саугъаланы. Жерге сыйы да бийик боллукъду аны энди. Ол бу келгени бла Ата журту бла къалай байламлы болгъанын, киши айтмаса да, сезип турады ынна. Ол шартха таза жюреги бла къууана, эски юйюню сайнасында олтуруп, аны терезесинден къарайды кюз бетин тюрлендирген кюнлюмден сары, къызыл, жашил терекли Чегетге.
Осень
Подошла осень к горам, чему-то улыбаясь, от чего-то хмурясь. Когда она улыбается, все вокруг становится золотистым, в розовый свет пеленает она этот бренный мир на радостях. А когда недовольна чем-то, туманом поднимается от берега, доходит до порога ближайшего дома, и ложится там. Тогда слезы осени маленькими капельками ложатся на листья растений.
Сосед привез сено на большой машине. Много скотины у Ахмата, а покоя — ни сколько. Но он любит этим заниматься. «Без этого не могу, — говорит он. — Если не двигаться, как жить?»
Едва не касаясь электрических проводов, старается большая машина въехать в его двор. Не получается. Тогда соседи напротив открывают ворота, и водитель увереннее выворачивает в сторону загона для скота. Потом выходит из дома другой сосед, Хаждауут, берет вилы и направляется к машине. Мужчины, как бысоревнуясь, набирают на вилы сено, выгруженное из машины, и строят копну. Нет не копну, а целый стог. Потом они отдыхают, сидят и угощаются хычинами Марзият, потихоньку попивая из своих пиал густой айран, делая вид, что не замечают, как то и дело пополняет хозяйка блюда с хычинами и большие кружки с айраном.
Вечером, после прихода скотины, они выйдут на ныгыш*, и, глядя на пожелтевший чегет, поведут неторопливую беседу, как это делали раньше старшие аксакалы, а потом и их отцы.
Плетень Пазий они тоже вместе починят. Привезут для этого из оврага со странным названием Ажока хворост и заплетут его по новой, чтобы скрасить одиночество соседки. Время распускает плетень у Пазий, а одиночество ее не трогает. Не то, чтобы не трогает, наоборот силы набирает со временем ее одиночество: далеко от нее в большом городе проживают ее дети и внуки. Пазий боится, что они не узнают, не полюбят свою родину, оставшись от нее вдалеке. А так нельзя. Иногда, когда они приезжают на неделю или две, она старается как можно больше рассказать им об этой земле, об этом селе, о людях, которые когда-то жили здесь, о тех, кто сейчас здесь живут.
— Ання, почему живешь в этом старом доме, он же скоро развалится? — спрашивает Аминат. Она очень внимательная.
— Есть же новый, он свободен. Жила бы в нем.
— Хоть и стоит он здесь, в одном дворе, там я неспокойна, потому что не привыкла к нему. Мне достаточно и этого. Люблю я этот дом, — признается Пазия.
— Стара я, как и этот дом. Ровесники мы. Не могу я без него.
Девочка растеряно смотрит вокруг, как будто ищет подмоги. Но, не найдя таковой, её взгляд возвращается к серым глазам бабушки.
— Нет, — говорит она, — не такая уж ты старая, ання. Просто тебе много лет, ты немножко... старше. Пазий смеется, прикрыв рот рукой, потом спрашивает:
— Старше кого, внученька?
— Папы, мамы, меня...
— Стара я, девочка, стара. Ровесница этому дому.
Говорят, в тот день, когда заложили первый камень этого дома, я сделала первые свои шаги. Так говорила моя мама. Это было осенью.
Потом вдруг ей подумалось, что девочка никогда не видела, как растет картофель и как его собирают.
— Пойдем со мной в огород, — позвала она. — Выкопаем картошку и приготовим что-нибудь к тому времени, как проснутся твои родители.
Тоненькие пальчики девочки не способны удержать ручку лопаты, а так она и сама была бы рада выкопать эту картошку. Бабушка-ання берет на лопату столько земли, сколько там помещается, и потом рассыпает ее перед девочкой. Вместе с землей, удивляя Аминат, рассыпаются картофелины — одна побольше, другая поменьше.
— А я не знала, что картошка так растет, и ее можно вот так выкопать! — радуется девочка, собирая клубни в жестяное ведро.
Когда ведро наполняется наполовину, они вдвоем, взявшись с двух сторон, несут его на кухню. Потом жарят картошку с сушенным мясом. Ее аромат приглашает поскорее позавтракать. Девочка крутится возле бабушки, смеется, бегает, прыгает — радуется и... гордится тем, что они вместе готовят такой вкусный завтрак. Вкусный, потому что это не каша или оладьи, как в городе принято.
Потом они пойдут в сад, чтобы девочка своими руками могла срывать и есть яблоки, груши, сливы. Глядя на внучку, у которой щечки становятся румяными от удовольствия, Пазий сожалеет, что пора абрикосов прошла.
Вечером они будут жарить початки кукурузы в золе костра. Многое вспомнит старая женщина, глядя на почерневшие зубки своей внученьки, на ее улыбку.
— Этот дом, — скажет она Аминат, — хранит тепло рук моих родителей. Мама и я каждой весной добавляли к белой извести синьку и белили его. А папа, когда спускался домой из кошары в горах, радовался и хвалил меня. Он говорил: «Да, Пазилят, наш дом благодаря твоим стараниям улыбается!» В доме так хорошо пахло после побелки. Теперь люди белят свои дома раз в десять лет. Или обклеивают бумагой все вокруг.
— Ання, а как это — хорошо пахло? Духами? Или цветами?
Как объяснить ей это? Пазий вспоминает, что еще с весны стоит у нее в подсобке ведро с известью, она тогда белила стволы своих деревьев.
— Хочешь, пойдем с тобой белить курятник? Девочка сначала смотрит, как это делает ання, потом отбирает у бабушки большую кисть, и, стараясь твердо держать ее обеими ручками, ведет по стене туда и обратно. Туда и обратно... Потом они, бабушка и внучка, с пятнами белил на лице смотрят с умилением на свое творение.
Аминат зовет куриц:
— Чуу, чуу! Чуу! — как это делает ання. — Бегите сюда! Посмотрите, как улыбается ваш дом! Они не спешат, усиленно ищут что-то пропавшее, свое, под ногами там, где сегодня утром копали картошку девочка и ее бабушка.
Тогда она спрашивает:
— Ання, нашим курам больше понравится жить в доме с белыми стенами, да? Они рады будут жить здесь?
— А как им не радоваться, если их дом побелила сама москвичка!
— Они очень обрадуются, да?
— Очень-очень!
— Значит, и яички будут приносить радостные! — заключает девочка.
Так приятно знакомиться с землей. Пазий знает: теперь уже Аминат не забудет о щедрости земли. И отношение к земле у нее теперь будет другое, более уважительное. Хотя вслух об этом не говорит, Пазий чувствует, что с этим приездом девочка стала ближе к родине своих отцов. Женщина радуется этому всем сердцем и, сидя в сенях своего старого дома, находящегося на солнечной стороне, на той стороне селе, где трава уже приняла цвет осени, смотрит в окно на красные, желтые и зеленые деревья на той, прохладной стороне села, что называется Чегет.
* Ныгыш — место для посиделок аксакалов.
