Крапива
И точно, одной коровы не хватало.
Пастух, парень лет двадцати с небольшим, привычно обежал взглядом стадо. Одна, две, три… Ласковый ветер гладит его светлые волосы. Крепкая ладонь сжимает рукоятку перекинутого через плечо кнута.
Пётр пастушил шестое лето. Сначала вместе с дедом Прокоем, что жил напротив, через улицу. Потом дед заболел, а скоро и умер. Иного пастуха не нашлось. И подпасок, семнадцатилетний паренёк, продолжал утро за утром выгонять стадо.
«Ну да ладно, — решили тогда в деревне. — Пусть пастушит один. Не смотри, что немой, — парень толковый».
Все в деревне жалели Петра, знали, что голос его забрал хозяин Копкаева оврага. Но разум-то ведь при нём! И каково ему, молодому, быть таким, тоже понимали.
— Одна, две, три… — пересчитывает Пётр стадо, и всё выходит, что на одну корову меньше. О господи! Не видно коровы бабки Апчаихи!.. В деревне эта блудня считалась с характером: то от стада норовит отойти, то в огород к соседям залезть. Но Пётр с ней управлялся. Сама же бабка, провожая корову в стадо, каждое утро наказывала следить за её Пеструшкой особо. Пётр кивал и мычал в ответ: прослежу, мол. Вот и проследил…
Не веря себе, Пётр ещё раз осмотрел стадо. Нету! Придётся искать. Но сначала нужно отогнать остальных коров домой.
Пётр щелкнул кнутом. Его подопечные будто только этого и ждали: дружно потянулись к деревне.
Подогнав животных к околице, Пётр заспешил к ольшанику, который тянулся от деревни к Чёрному лесу. Прочесал его вдоль и поперёк. Нет коровы! Никогда такого ещё не случалось. Пётр крепче сжал рукоятку кнута. «Неужели в Чёрный лес пошла?»
До заката было ещё далеко, но в ельнике стояли сумерки. Здесь и днём было темно. Наверное, поэтому да ещё потому, что лес издалека казался тёмным, его и назвали Чёрным. Чтобы дети туда не бегали зря, взрослые для острастки говорили, что в этом лесу водится нечистая сила.
Знающий округу как свои пять пальцев, Пётр быстро прочесал Чёрный лес. Но и здесь коровы не оказалось. «Что же делать? Не могла же она уйти через речку в другой лес?»
Пётр огляделся. Больше корову искать было негде. Посмотрел в сторону Копкаева оврага. «Может, туда убежала?» — подумал он, и дрожь прокатилась по телу. Овраг он всегда обходил стороной, будто что-то противилось в душе, не пускало его туда…
В Копкаев овраг можно было попасть по поросшей ольшаником низине, переходящей в его начало. Но заходить туда не стоило. Лучше осмотреть его сверху, с кромки. Нужно только перевалить через бугор — и вот он, головокружительной глубины, длиной около двух километров, весь заросший деревьями и кустами. Далее овраг упирался в речку. Она хоть и узкая, но очень глубокая. Перебраться через неё корова не могла.
Овраг встретил Петра мертвой тишиной. Там, внизу, даже листья на верхушках осин не качались.
— А-а-аых! — что есть силы выкрикнул, будто выдохнул, Пётр.
«…ы-ых!» — откликнулось со дна оврага эхо. Поднимавшийся оттуда холодный и влажный воздух ознобом пробежал по телу.
— А-а-ых! — опять выдохнул Пётр.
«…ых, …ых», — ответил ему овраг.
Петру стало страшно. Где-то он уже слышал это. Волосы на голове поднялись и словно заледенели. В растерянности он прикрыл глаза. Он вспомнил, почувствовал всем нутром: что-то случилось именно здесь…
«Нет, — решил он, собравшись с духом. — Нужно спуститься вниз. Отсюда ничего не увидишь, всё дно закрыто кронами деревьев… Нужно! И ничего страшного нет в этом овраге…»
* * *
Хотя и гнал Пётр от себя те воспоминания, но всё-таки кое-что помнил.
В то лето на деревенских огородах расплодились доселе невиданные жуки. В народе говорили, что их надо собирать и сжигать. Мать дала им со старшим братом Волоем по стеклянной банке и отправила на картофельное поле.
— Если наберёте полные, что-нибудь вкусненькое состряпаю, — сказала она.
Не то что собирать, даже смотреть на этих тварей с чёрно-жёлтыми полосками на спине было противно. Красные жирные их личинки — и того противней.
Возились они долго. Потом улеглись отдохнуть под рябиной. В это время и появился соседский мальчишка Лёшка, одноклассник Волоя. Подошёл к ним и, не говоря ни слова, тоже развалился в тени. Пётр сначала ничего не заподозрил. Потом прислушался: а они о чём-то тихо-тихо шепчутся. Понял, что друзья что-то задумали, но не хотят брать его с собой. Они и раньше так делали. Обманут его, а сами убегут рыбу ловить или по грибы. Ищи потом их. А одному — скучно.
— Пётр! — Волой поманил брата пальцем. — Сходи домой, принеси воды. Что-то пить хочется.
— Ладно, — согласился Пётр. Однако решил схитрить. Дошёл до березняка и притаился за деревом.
Лёшка с Волоем только этого и ждали. Вскочили и побежали в сторону Чёрного леса. Только пыль столбом!
До Чёрного леса всего километр. До Копкаева оврага — ещё три. Говорят, на том месте когда-то жил мариец Копкай с семьёй. Потом перебрался в деревню. А сад остался. Со временем он одичал, но каждый год густо цвёл и плодоносил на радость мальчишкам. Туда и направлялись Лёшка с Волоем, не дожидаясь, когда зеленцы дозреют.
Только они скрылись за первыми деревьями Чёрного леса, как Пётр понёсся следом. Только пятки мелькают! Добежал до леса. Страшно, но всё равно идёт. А Лёшка с Волоем будто сквозь землю провалились.
Оказывается, они заметили Петра ещё на подходе к лесу и теперь, спрятавшись в кустах, ждали, когда он повернёт обратно в деревню. Готовый разреветься, он так и сделал: размазывая слёзы, побрёл назад. Но когда оглянулся, то увидел мелькавшие среди стволов фигуры, которые бежали в сторону Копкаева оврага. Петр развернулся и — за ними. Долго бежал. Но так и не нагнал.
Вот и Копкаев овраг. «Гуж-ж, гуж-ж…» — шумят деревья. Кажется, из глубины его поднимается зловещий ветер. Он гонит всех, никого не хочет пускать в тёмную полость оврага. Петру стало страшно. В этих местах он никогда не бывал. Только название слышал. Что делать? Трепеща от страха, он вошёл в лес, в устье лощины. Заметил едва различимую тропинку, спускающуюся в овраг. Трава на ней была слегка примята.
«Здесь прошли!» — подумал он про себя и уверенно зашагал по ней. И сразу почувствовал поднимающуюся со дна оврага влажную прохладу.
— Брат! — крикнул Пётр.
«А-ат!» — отозвалось из глубины.
— Где вы-ы? Подождите меня-а-а! — от обиды и страха голос его осип.
На этот раз ему ответили сразу с двух сторон. Наверное, с одной стороны подавал голос Волой, а с другой Лёшка, рассудил он.
— Бра-а-ат! Где ты-ы? — позвал он снова.
«…ы-ы!» — на этот раз голос пришёл откуда-то сверху, от макушек деревьев.
Пётр понял, что Лёшка с братом недалеко. Голоса их слышны совсем рядом. И он побежал вперёд, не обращая внимания на царапающиеся сучья и жгущую ноги крапиву. Неожиданно он споткнулся и кувырком скатился по склону на самое дно оврага. Перед ним встала крутая стена. На верху её шумели огромные страшные ели. Пётр оцепенел, с головы до ног опутанный паутиной и облепленный сухой пыльной травой. Пот лил градом, смывая грязь с перепачканного лица.
— Бра-а-ат!
На этот раз ответили совсем с другой стороны, откуда-то сзади. Пётр побежал туда, но Волоя с Алёшей нигде не было. Перепуганный, зарёванный Пётр совсем обессилел. А мальчишки, ему казалось, отзываясь на крик, словно только задорят его, смеются.
— Вот приду домой, всё маме расскажу! Ма-а-ма!
«…ма …ма», — слышится впереди.
Когда он, ничего уже не соображая, в полном отчаянии, выскочил наконец из леса, солнце ударило в глаза и лишило последних сил. Он упал и потерял сознание…
* * *
А Лёшка с Волоем в это время, напихав полные майки мелких зелёных яблок, направлялись домой. Где-то далеко, почудилось им, пронёсся приглушённый крик. Было в том голосе что-то тягостное, словно, пробудившись, вздохнул хозяин оврага. Мальчишки переглянулись. Начали вслушиваться в звуки леса: кто там? Может, ещё прокричит? Крик повторился, но ветер подхватил его и унёс, разбив на отголоски.
— Слышал? — весь побелел Волой. — Кто это?
— Чёрт… — ляпнул Лёшка. Но, поняв, что шутка его неудачна, быстро прикрыл рот ладошкой. Страшно стало: вдруг это слово вызовет из чащи «самого» и он заберёт их обоих?
— Бежим скорей! — Лёшка дёрнул друга за рукав.
Как две маленькие птички, выпорхнули они из заброшенного сада и припустили в сторону Чёрного леса. Лишь порядком отбежав, перевели дух.
— Что это было?
— Не знаю…
Какое-то время шли молча.
— Лёшка.
— Что? — не решаясь взглянуть на друга, отозвался Алёша.
— Ты никого не заметил, когда мы подходили к оврагу?
— Нет.
— Значит, мне померещилось… — с облегчением вздохнул Волой.
В деревне яблок им хватило и с ребятами поесть досыта, и друг в друга покидать. Потом они побежали купаться. О Петре никто и не вспомнил. Только вечером, когда Волой зашёл домой, догадка сжала сердце.
— Сынок, а где Пётр? Даже поесть не приходили. Где вас только носит? — спросила мать.
— Не знаю… — промямлил Волой. А в голове вновь зазвучал тот идущий со дна оврага крик. Мальчик невольно вздрогнул.
— Иди, поищи его. Сейчас солнце сядет!
Волой выскочил на улицу. И прямиком — во двор к другу.
— Лёш, — позвал он тихонько, стараясь не привлекать ничьего внимания. — Выйди на улицу…
— Что, не наигрались ещё? — проворчал отец Алеши.
— Я сейчас… — отозвался тот и выскочил за дверь.
— Лёшка, Пётр потерялся! Мама говорит, что не видела его с утра.
— Может, придёт ещё? — попытался успокоить друга Алеша.
— Вспомни, чей голос мы слышали в Копкаевом овраге? — еле выдавил из себя Волой.
— Но он ведь не знал, куда мы собираемся. Ты же послал его за водой…
Лицо Волоя стало белее бумаги.
— Алёша, — раздался голос отца, — иди домой!
Алёша пожал плечами: мол, сам видишь, ничем не могу помочь. Он повернулся и скрылся в доме.
Волой совсем растерялся, не знает, что и делать. И домой идти страшно.
— Чего стоишь как столб? Нашёл Петра? — окликнул его только что вернувшийся с работы отец.
Волой очень медленно подошёл к нему и, с трудом подняв голову, прошептал:
— Его нет нигде…
В эту ночь не спали не только в доме Петра, вся деревня не сомкнула глаз. Несколько раз обошли все улицы, искали в березняке, в огородах, баграми обследовали дно реки. Женщины обыскали дом, дворовые постройки, прошлись по соседям. Длинными жердями проверили колодец. Нет Петра…
…Нашёл пацана дед Прокой. Рано утром наткнулся он на краю леса на лежащего без сознания Петра и принёс его в деревню.
Уложили мальца на кровать, но в сознание привести так и не смогли.
— Надо позвать бабку Ови… — предложил кто-то.
Несколько женщин вызвалось бежать за бабкой, но их остановил громкий стук палки в сенях. Знахарка пришла сама. Была она очень старой. Но если заболит у кого зуб или ухо, опухнут ноги или надсада случится — все идут именно к ней.
— Дайте мне можжевеловый веник, — потребовала Ови.
Отец вмиг принёс из предбанника сухой покрасневший веник. Но бабка забраковала.
— Нужен свежий можжевельник!
Она внимательно осмотрела Петра и заключила:
— В него вселился злой дух. Только дым можжевельника сможет его прогнать.
Тут же принесли можжевельник, часть веток бабка бросила под ноги, а часть запалила. Ветки сильно дымились, а сама она что-то бубнила под нос:
«На вершину семидесяти семи деревьев взобралась, семьдесят семь деревьев срубила, из семидесяти семи деревьев забор вокруг дома поставила — зачем в дом зло вошло? Семьдесят семь заборов нагородила... Душистый дым можжевельника, выгони зло из этого дома!»
— Теперь откройте двери, — приказала бабка. Размахивая дымящимися можжевеловыми ветками, подошла к двери, махнула ещё несколько раз и выбросила их в сени.
Вскоре Пётр поднял руку, открыл глаза, несколько раз моргнул и, узнав маму, заплакал. Сначала потихоньку, потом слёзы полились, как талая вода, — не унять, не успокоить…
Много воды утекло с тех пор. Пётр так и не заговорил, остался немым. Алёша выучился на зоотехника, вернулся в родную деревню. А Волой осуществил-таки свою мечту — стал врачом...
* * *
«Нет, — решил Пётр, — отсюда ничего не увидишь. Нужно спуститься в овраг».
По гребню бугра он направился вниз, к входу в овраг, кое-где оскользаясь на сухой траве и хватаясь за ветки кустов. Когда спустился почти до половины, снова крикнул:
— А-а-а-ых!
«…ых …ых», — ответил овраг.
«Где я слышал такое? Когда это было? Видно, глубоко в душу запал этот звук, коль кровь стынет в жилах… Как не хочется опускаться в эту низину, превратившуюся в сумерках в тёмную бездну. Так и тянет оттуда холодом. Аж передёргивает всё тело, дух перехватывает… Не хочется, но надо. Надо!»
Пётр не может отвести взгляда от этой тёмной глубины. И тянет его туда…
А вот и дно. Совсем близко. Видна еле заметная тропинка. И тут он споткнулся о выступавшее корневище и с шумом покатился вниз, в самую гущу колючей травы.
— Керемет*, крапива! — неожиданно для себя крикнул он и принялся тереть горящие лицо и руки. Вдруг встал как вкопанный, ничего не понимая. Кому это отозвалось эхо? Кто здесь?
— Кто? — вопросил он и, конечно же, не узнал своего голоса, даже не понял вначале, он ли это сказал.
— Тот… — отозвался овраг. И больше ни слова. Только, как тесто из квашни, подползает из глубины густой туман.
Забыв, зачем пришёл сюда, Пётр выбежал на край поля, в ложбину.
— А-а-ых! Крапива! Крапива!..
Заметив и здесь крапиву, он вырвал её почти с корнем, стал мять, тереть лицо, руки…
Тут же, рядом, между полем и лесом, спокойно гуляла корова бабки Апчаихи, с хрустом щипала росистую траву. Голос пастуха её ничуть не удивил. Навер-ное, она запоздало поняла, что пора домой — промычала что-то своё и сама пошла в сторону деревни.
* * *
Бабка Апчаиха, опершись на клюку, стояла у околицы. Она уже поняла, что Пеструшка опять выкинула коленце, а пастух разыскивает её. Вот и ждала привычно.
Показались, наконец. Только что это, всё у них наоборот. Корова идёт спокойно, а пастух руками размахивает. Осерчал, видать, гоняясь за ней. До этого ведь никогда не сердился…
Когда Пётр с Пеструшкой подошли поближе, она, присмотревшись, ахнула. Что это? Лицо у пастуха всё красное, распухло, волдырями покрылось. А он смеётся. Только зубы блестят.
— Что это, Пётр?!
— Крапива! — громко выкрикнул он и захохотал.
Она так и встала столбом.
А он хохотал и хохотал, наклоняясь и хлопая ладонями о колени.
— Крапива это! Крапива!
* Керемет — зло, злой бог.
