Сокор веле
Тялонь ушесь шопотькшнесь ни, а Василий Павловиченди эрявсь повомс нинге фкя велес. Оцю велес, ёмланятнень сон ётнезень вакска. Синь арнесть кафта «Волгаса», фкаса — сон, омбоцеса — райононь оцюнясь, «Газельса» — артисттне и лядыхне, кие отвечась «кочкаматнень» инкса. Василий Павлович республикаса содаф ломанць, сон ульсь Оцю пуромксонь вятити полафтыкс, а тяни Оцю пуромксу депутатонди кандидат. Районца учезь, саманцты анокласть, кода эряви. Сон арни К-нь районга и корхнесыне ломаттнень максомс вайгяльснон сонь инксонза. А кода аф максомс, вдь ня ниле кизотнень тняра тиф! Пцтай сембе велева ётафтф газ, кит... Программац сай пингондинге пара — цебярь эряф сембонди, касфтомс ломаньтналть козяшинц... Каготкасонза сембось сёрматф, и сон лувондсы сёрматфть кайги вайгяльхть, катк сембе кульсазь: оцюнятне, вожиянь кирдихне стак аф нюрьксихть.
Васедематне ётнихть велень клубса, а клупне сембе кельмот. Няйф, панчсесазь пяк шуроста. Ломаньда пуромкшни аф лама, и синьге ванфсна кельмот; няеви: потмосост аш кенярдема. И тя кельмось сизефнезе Василий Павловичень, соньге седикуцюнясонза эвондакшнесь эй пакшкя. Но прясь эрявсь кирдемс эрекста. И сон солафнезе тя эйнять ломаттнень ёткс лисемда инголе копоркс коньяконяса. Васенцекс сценав нолязь артисттнень, сят кштисть-морасть, азондсть шнама валхт оцюнятнень лемс. Тиендезь эсь тевснон лац, кшида ярхцасть аф стак. Сяльде велень оцюнятне латцесть сценав шраня, стулхт, озафнезь инжихнень и ушеткшнезь корхтамать кочкаматнень колга.
Мокшень тя велеське лиятнень лаца. Аньцек клубть ашезь панжа, кле, ремонтса. Кенкшенц туркс шавф доскать коряс няевсь: эряфське сонь потмосонза шавфоль. Ломаттнень пуроптозь школав, латцесть стулнят спортзалу. Тяса лямболь, алятне валхнезь вазьснон, аватне прякучказост шашфнезь пухонь руцяснон. Велень интеллигенциясь, учительхне, контораса покодихне вярдень щамфтомот, васьфнезь и озафнезь ломаттнень. Лямбомс лямболь, но сембонь шамасна сякокс кеванатольхть. Концертть ваномста шаматне аф ламода валдомсть, ляпомсть. Василий Павлович кочказе эрявикс пингонять и колазе сценарийть. Мекольце номерда меле сон апак учт мзолдозь лиссь сценав. Ломаттне ванцть, мезе кармай тиема сценаса тя эряфкшу алясь, но мзярда няезь, сон аф морай, афи кштий, шамасна кувалгодсть. Теест ужялель, мес тяшкава курокста аделавсь концертсь. Василий Павлович аф эстокиге таргазе каготканц, а ушедозе сянь эзда, кле, сонцьке шачемас коре тястоконь, шабра райононь, велень ломань и пяк кельгсы велеть, велень ломаттнень, конат сиземань аф содазь покодихть паксява, фермава и эсь кудьётконь тевсост. Сяльде таргазе каготканц и кайгиста лувозе программанц. Омбоцекс вал сявсь райононь оцюнясь и кармась шнамонза депутатонди кандидатть. Мзярда шнама валонза кармасть аделавкшнема, Василий Павлович кеподезень кафцьке кядензон и лоткафтозе, кле, саты, саты тяшкава шнамс! Но тяфта тиендсь эрь васедемать пингста, лиякс мярьгомс, сембось мольсь сяда тов сценарийть коряс. Корхтась велень учительница, сявок эсь валсонза шназень тяниень оцюнятнень, сянь, кода маштозь вятьсазь синь тевть.
Меколи мярьгондевсь макссемс теест кизефкст. Кизефксне сембе вастова някот: мзярда касфтсазь пенсиятнень? мес касыхть питнетне? кармайхть али аф мишендемонза модать? И стак тов. Вов и сась кизефнемань пингське. «Кинь улихть кизефксонза, кизефнеда». Но тяса кати-мес ломаттне кашт ашесть моле. Сембе содазь, васедемасна аделавсь, кой-кит нльне токсезь вастснон, калдоргодсть алост озаматне, алятне щафнезь вазьснон. Кизефкст аш, нльне кода-бди афи пара. Кода корхнихть, паузась таргавсь. И тяса стясь серес аф оцю, таргозьф шама аляня.
— Монь ули кизефксозе... Василий Палыч, а тон мезьда ярхцсят... ужнамста?
Вакссонза аватне ускозь кафта пяльде фуфайка полда, и алянясь лонтядсь озамати. Ломаттне пеедезевсть. Алянясь, няевсь, комлявня, сяс аватненди пря ашезь макса, кенерьбакарьса тостяфтозень кафцьконь и меки стясь.
— Мон ярхцсян..., — якафтозень кядензон Василий Павлович, — ну тя, мезьда-повсь, верок, пидеф, рястаф... — Сон ванць алянять лангс и, теенза-арам, кати-коста сонь няендезе.
— Мон содаса, тон килькатнень кельгсайть, — поладозе алянясь пеедезне и тердезь яфодезе прянц: — Аре пялон ужнама... кильканят, сюлеканя путан... тувонязень нинге ашине печке...
Ломаттне аф кайгиста рахазевсть. Васедемась шарондсь пеетькшнеманди, и тя аф мялезонзоль Василий Павловичень и афи содазе, кода сяда тов вятемс прянц. А тяса ни аляняти нажядсть кафта таза цёрат, кундазь кавлалда и кармасть лихтемонза. Алянясь кашандсь, пстерфтозень кияксти аф токси пильгонзон:
— Тинь месть, айгорхт, мон седи ваксста, ломанькс... а тинь!.. Тинь тяфта мархтон!.. Да тяда меле мон теенть вайгялезень максса? Нака вага кундака!..
Пуромфне стякшнесть вастстост, пеетькшнезь кармасть сраткшнема. Алянясь аф ёру весялгофтозень. Эсь ётковаст корхтасть:
— Ну и Тишка, мусь вдь кинь тердемс инжикс!
— Ха-ха, килькада ярхцама!
— Васькафни, кильканзовок аш!
«Тишка», «килькат», — кати-мес озасть ня валхне Василий Павловичень пряс. И мзярда синь озасть школань аф оцю кабинеткас сускома, сон кизефтезе велень прять: кие тяфтамсь Тишкась? «Да тя Алонь Петни Тишкась... инголи ветеринаркс покотькшнесь... Сяльде институтта меле од специалист сась. Тишка тевфтома илядсь... Но сонь кодямонза алонь пети тя аймакса аш, колма велес тернесазь... сяс и най ирецта... Да сон афи минь велень... Училищада меле сей кучезь, тязк и кадовсь, рьвяясь... Рьванц параличсь токазе...»
Ярхцасть, симсть, азондсть тостт. Шра лангса мезе аньцек ашель... Но килькат ашельхть. Ульсь якстерь кал, печфкятне мазыста латцефтольхть тарелкас, и эрь пакшкять лангс путфоль лимон пялькскя. Василий Павловичень афкукс вачсь пекоц, но пефтома тосттне шорясть ярхцамс. Лятфтазе шоферонц, Витянь, сонга вачеда, эрявсь андомс, азсь тянь квалма велень пряти, ся тердсь ава и указовась сянди. Азорхне пяк оцю мяль шарфнесть инжити, пефтома кайсесть симомбяль, кажнайсь ёрась азомс теенза эсь пара арьсеманзон. Тя курокста мольфтезе Василий Павловичень мяленц. Сон пяк лац содазе «сяда алудотнень психологияснон»: сельмос повомс сяда оцюняти, угадямс, кирдемс пря маласонза и сембе вийса няфтемс пря цебярь ширде. Но сонцьке Василий Павлович мяляфтозе инь оцю «кошардомвалть» — лама аф симомс сяда алудотнень ингольде. Сяс сон варжакстсь частонзон лангс (пингсь кефкиецесь, шра вакссот синь частта ламос!) эрязста стясь сюкпрянь азома. Теенза пачкодема куду, оцю ошу сядошка вайгяльбе. Райононь прясь ашезе юксне эсь тевонц, ваксозонза, фталдонь озамати, путсь пакет, кле, кице кувака, тяза моле мяльце. Сюцне сиволезь кяленц!
«Волгась» ляпоняста токазе вастонц и эстокиге чёпафтсь тялонь акшеть потмос.
Курокста велесь эсь толнянзон мархта илядсь фталу. А ломаттне мртцесть кудгаст, корхтафтозь артисттнень и пеетькшнесть Тишкань лангса. Кржа кие лятфтазе Василий Павловичень корхтаманц и сянь, мезень квалма пуромкшнесть.
Тишка
Тишкань цёратне яфодезь школань куцема песта, и сон топонякс кштадсь ловть потмос. Стясь, сотнесь-тись, сяльде шукадезе лангстонза ловть и тусь куду.
Тишка сонцьке содазе, тись ёньфтомокс, но мезе тият, кда аш прясонза. Мезенди сембонь ингольде лятфтазень килькатнень, сонцьке аф содасы. Вася, няк, кунара арась оцю ломанькс, най депутатокс якай. Сон, улема, Тишканьге аф мяляфтсы, колмогемоньшка киза ни ашесть няе. Мес, шта, Тишканди мяляфтовсть ня килькатне? Улема, мес войнада мельдень ведьгемонце кизотнень ломаттне ашуфтольхть и пеконь топафтомась ульсь васенце вастса. Но сяка синь эрясть лиятнень коряс сяда лац. Тишкань аляц якась велеста велес валенцянь кевордема, и кодама-аф кодама ярмаконя кудсост шарсь. Весть аляц мрдась куду шобдава и кандсь эчке кагод потмоса килькат. Тишка эряскодсь школав, ярхцамс пингоц ашель ни, сон керсь кши печф, ашкодсь кулёконяс килькат и тонгозень сумказонза. Класса Вася мархта Петя, фталонза озадотне, мусть кати-кода ётконя и калнянзон салазь, и сон авардсь. Ялгасна ламос рахсесть лангсост, Тишкань лемнезь Килькакс, а Петянь и Васянь Килькань салайкс али Килькань ульмайкс... Вов и сембе, мезе лятфтась. И мес сон, Тишка, тячи ломанькс ашезь нажяде Васянди и ашезе макса кяденц, а ирецтоньбрят залста тердезе килькада ярхцама. А вдь пяк мялецоль маладомс и мярьгомс теенза: «Вася, мяляфтсамак, тя мон, Тишка, фкя класса тонафнеме... мяляфтсак, кода Иссаса понксфтома эшелякшнеме?» А, няк, кода лиссь... А сон вдь аноклась тя васедемати, содазе, ётафты велесост васедема депутатонди кандидатсь Василий Павлович Канайкин. Сяньге содазе, апак копордак сонь отькорьшиц аф саты маладомс инжити, вов сон и симсь Катювонь пяле кафта оцю стопкат (тяда ингольдень веня лездсь Катювонь ведрашканцты вазыямс).
Мзярда Василий Павлович сувась школав, сонь перьфканза шарсь кемоньшка ломань, да нинге учительхне умборондасть васьфтемонза. Тишка тяряфтсь маладомс, но велень прясь уркстозе сонь: «Урядак тяста шотцень, алкаш!» Тишка ваймос коре сятяв и кяжень аф кирди ломаньда, но велень прять афолезе няе. Тя сон вете кизода инголе валхфтозе ветфельдшер вастста и путфтозе эсь «учёнай» шуринонц, кона траксонь ваци пулодовок туткодсь. Эста Тишка обжафста тусь и озась аватнень ёткс. Василий Павлович корхтась рузкс, хуш и азозе, шачсь шабра райононь мокшень велеса. Но тяфта ни ладявсь, оцюнятне сембе пуромксова корхтасть рузкс. И вов мезе мархтонза лиссь кати, сявсь и кизефтезе Василий Павловичень мокшекс, мезьда ужнакшни.
Сон пачкодсь кудонцты и аф ламос ащесь ортаня лангса, аноклась пря, кода сувай куду и мезе азы. Шобда кудса кровать лангса матфоль урмань тапаф рьвац, Танювоц. Ёт колмоце кизось кода Танювонь эрьхтезе параличсь. Васенда стякшнесь пильге лангс, вов пялешка киза лоткась стякшнемдонга.
Тишканди визькс Танювонь ингольде, мес сон копордаф, мес сон ёмла, аеркс аляня, конань аш кодамонга питнец, сяс мес мезьсонга аф лездови кельгома ломаненцты. И мзяроцеда ни сон азондсыне няка валхнень:
— Таню, простямак, мон оду аф карман...
Авась оржа ванфонц шарфтозе лангозонза, потму ваяф сельмонза ваныхть пачканза.
— Таню, тон пчкат, пчкафтте... Ва Миша кучсь тёжянь цалковай... Ошу ускте... Мезняда ярхцат?
Авась атказазь шерьфнесы прянц. Ванфоц эвфнесы Тишкань, сон мторды:
— Хуш сюцемак вестьке... Мяляфтсак, кода тейне мярьгондеть: «У-у, парьбря, алонь петни!» А нинге: «Офтонь коня, катонь пона!..»
Танювонь шамапукшенза нозорявкшнихть, мштерьфтьсыне трванзон:
— Паарьбря...
— Во, во, тяфта! — кеняртькшни вельхкссонза Тишка и аф няемга нарнесыне сельмоведензон. — А мон щас тейть чайня лакафтан.
Каясь электрическяй чайникти ведь, а тяса лятфтазе: улхка симфкаста юкстазе чайникть лоткафтомс, и ся палсь. Омбоце шиня мольсь лавкав одонь рамама, а ярмакоц сатсь аньцек ёмла кипятильниконянди. Тишка лакафтсь кружкаса ведь, петезе карубряса, каясь эзонза медня. Сон симдезе рьванц куцюса чайда да сияк азондозе, кода якась депутат мархта васедема фкя класса тонафни ялганц мархта. Кода Вася, Василий Павлович, ктмордазе сонь. А сембе пуромфне токсесть фкя-фкянь бокти и тошкасть: «Ваттака, кинь мархта ялга Алонь Петнись!» Василий Палыч пара ломанць, надияфтсь лездомс и работама васта мумс, и Танювонь пчкафтомс...
Танювонь ванфоц ляпомкшни, трва уженза нозорявкшнихть, тяфта сон пееди.
— Вов пчкат, Таню, сяфте велезонк... Иссаса эшелятама... Мезе Мокшесь Иссать ваксста! Иссаса ведсь сяда ару, да калхневок сяда оцюфт! Сяльде куцьфтте Куцькан панда пряв, тоста няеви марнек перьфпяльсь... Мяляфтса, шабакс куцян тов, ванан алу и мялезе лийкстамс, кода нармонь, и кеподемс вяри, вяри... — сон азонды шабакспингстонза пеетьфти азкскат, лятфнесыне ялганзон прозвищаснон и сонценьге аф ламоняс петеви мялец.
Танювонь сельмонза валом-валом коневихть, матодови.
Тишка аф уды, лятфни... Конелезень сельмонзон и лийксталь, кода тиенкшнесь нинге нона кизотнень. Аш, тяни аф лийкстави, пацянза керфт...
Килькань ульмайхть
Автомобилень ляпе озамать лангса Василий Павлович тёждяста таргазе ваймонц и аньцек тяни марязе, конашкава сизесь и мольсь мялец семботь тянь эзда. Вдь тяфтама васетькшнеманза молихть омбоце недялясь. Сон эрь шиня вайгялень кашкомомс корхтай, шнай вятеви политикать эса, шнасы сянь, мезе тиф, аф юкснесы эсь прянцка... Ломаттне кулхцондыхть и кельме ванфсост кельмофнесазь сонь псиста азф валонзон, ширем пеетьфкаснон кяшендьсазь кядькоморсост. Лисенди, аф кемайхть сонь корхтаманцты! Кати-кодама перяфкс, аф, афи перяфкс, а лотка синь ётксост, и кода сон аф тяряфни, тя лоткть вельф аф комотеви. Да вдь аш кода мярьгомска — эряйхть ломаттне пяк кальдявста... Мес тяшкава сизефт шамасна, мес сельмосост аш верондама?! Да аф ёфси вярде прась Василий Павлович, кда каракштомс седикуцюнястонза куянять, сон содазе тя кати-мезень мезть... и содазе, коста эвондась тя каймось, кона стаки шуви — крхкалгофты тя лоткть эса... Тянь колга Василий Павлович киньге мархта аф корхни, нльне рьванцка, смузю и ёню авать, сяс мес синь эряйхть колма этажса оцю кудса, коса ули саунавок, бассейнавок. И синь кафцьке мекольдень кизотнень лоткасть кельгомдост радняснон, конат сашендсть инжикс, эцекшнезь сембе вастова шалхкснон и вайкснесть тянь, тонань няемста.
«Кельгсайть килькатнень!» — азозе Тишка. Сон вдь лятфтазе Тишкань, кодак шра ваксса велень прясь азозе, кле, ветеринаркс тяса покодсь. Сонь потмосонза эстокиге бта кати-мезе крьвязсь. Тя ся Тишкась, конань мархта тонафнесть фкя класса. Но вдь сон ашезе веше пуромкста меле сонь, ашезе ктморда! А вдь мяштьсонза куянять ала седиец кфтолгодсь, и тя анцяй ётконять сон аноколь ктмордамс тя алянять! Но тя куя пееськясь мзярдовок аф максы няфтемс сонь, Василий Павловичень, видексонь шаманц. Теенза тя аш кода тиемс, сяс мес сон оцю вастса. Вастоц оцю. А сонць?!
...Синь тонафнесть колмоце класса. Тишка озадоль инголенза. Ёмланя, сязентьфкя-нозонтфкя, най кельмофоль и най вркштыезе нолгонц. И весть сон кандсь классу тетрадень лопаняста тиф кулёконяса килькат. Ярхцась уроконьбачк, салава. Содазе, переменаста аф кадсазь, сембе педихть: «Макст фкяня, макст фкяня». А урокса яфоди кургозонза прянек-пулонек калня и моцорфты. Салу кал шиненясь сраткшнесь перьфканза. Вася Кипай Петянь мархта озадот фталонза и нилендьсазь сельгснон, эсь пачкаст сюдосазь Нолгайть: ськамонза тетьки! И тяса Тишкань учительсь тердезе доскать ваксс.
Вася эстокиге аф нарошна прафтозе ручканц, комась инксонза и кал кулеконясь ульсь ни кядьсонза. Мзярс Тишка доскать ваксса вркштыезень нолгонзон, синь Петянь мархта килькатнень сивозь. Тишканди учительсь путсь «кафта» и озафтозе, вастозонза серьгядезе Васянь. И тяса классть пандозе Тишкань авардемац:
— Бу-у-у, ую-юйфтезь!
Учительсь арьсесь — аварьгодсь «кафтть» инкса:
— Нардак шалхкцень, тонафнемс эряви!
— Ки-иль-канень ую-юйфтезь!
— Тишка, мезе мархтот? Доскать ваксса вал ашезь азов, а тоса мрнят!
Салайхне курокста муфтольхть, учительсь никсазень Васянь и Петянь кядьснон, сюцезень и стяфтозень ужети. Тяда меле синь нинге ламос дразнязь «килькань салайхть».
Василий Павловичень инголи тага тихтедсь ёмла алянясь, шамац таргозьф, апак нарак... Рьвац урмань тапаф, васта лангса... «Хуш кизефтемаль, — арьси Василий Павлович, — кода эряй? шабасна улихть, аш?» Улихть, аш, мезе сонь тевоц? Эрть сонцень эряфоц, сонцень тевонза. Куроконе, куроконе куду, штамс и мадомс ляпе ару васту... Василий Павлович нувазевсь, сельминголенза эвондась Тишка, фатязе ожада и апряказь азозе: «А килька кулёконять вдь тон салайть, а путыть Петянь лангс...» Василий Павлович панжезень сельмонзон. Машинась лоткафоль, кабинась шаволь.
Пакся ушеса тяшттне пяярихть
Сон эрязста панжезе кенкшкять, лихтезе прянц. Машинать капотоц кепотьфоль, Витя карась моторса. Коввалда, менельсь тяштю, сенем ловсь цифтордсь, кельмось эцесь палама. Василий Павлович меки пякстазе кенкшкять, кядьёжеса вешсь пакетста сюлека, эздост кафтоль. Сон сатозе фкять, орадозе прянц и кувакаста кафксть-колмоксть копордась. Витя озась вастозонза и кармась вжнафнемонза стартерть, моторсь ашезь срхкафтов.
— Мезе лиссь? — аф мяль вельде кизефтезе шоферть.
— Да щщас ванцаськ, ме-меямац шаморды, — цёрась тёждяста яфодезе кяденц, но Василий Павловичень мяльсь кати-мес ашезь ту вайгялец. Виде, сон афи арьсесь, што мезевок лиси машинать мархта, сон одня, пялешка кизода инголе аньцек сявозь. И Витявок вестенге ашезь копорякшне работаса, нилеце кизось арни мархтонза. Улема, кургоц, трванза кельмость, вов и ашезь азов лац-ряц валоц. Машинать потмоса арсесь кельме, и Василий Павлович нинге кувакаста копордась. Витя сувась потму и тага ушедсь вжнафнемонза стартерть. Моторсь кулофоль. Сяльде крьвястсь салонца валда и ушедсь ванондомост приборхнень. Меколи шарфтсь Василий Павловиченди и ёньфтомокс пеедезня, кялень повондозь азозе:
— Бензин ашш...
Василий Павлович ашезь веронда пилензонды: пакся кучкаса тяфтама кельмоня илядомс бензинфтома! Да нинге веньгучкать! Тянди аш кода улемска!
Эряви киндивок гайфтемс, ускфтома сей бензин. Но кинди ве лангс гайфтемс? Райононь оцюнясь нинге тозк шрать ваксса —сотоваенц номеронц аф содасы. И мекивок ся туй лия пяли, аф васедихть. Велень прятьке номеронц аф содасы. Да синь озадот кабинеткаса, коса аш кодамонга телефон. Сави пряошу ялганди гайфтемс. Рахсемонза кармайхть, но мезе тият, шобдавас вдь аф кармат нюрьксема, эйзюрокс арат. Василий Павлович кармась лятфнемост-кочксемост ялганзон, кие лездоволь теенза.
— Ванан, пакеткя мархтот тонгсть, тоса копордамс меамовок ули? Сётьки кельме, афолеме эенда... — стаки ёньфтомокс пеедсь цёрась, сон арьсесь: пакся кучкаса, кода и баняса, оцюнят аш, сембе фкат.
Тяфтама визьксфтомши усксиенц эзда Василий Павлович ашезь ученда, сон кундазе цёрать лафтуда и шерьфтезе:
— Тон ирецтат!
— Кие мя-мярьгсь?
— Да тонь кяльце аф шарфтови!
— Ну-у, меяма, сембоц кафта ккопоркст и сё... Ну, тя мазы аванясь... эчке трвась... Р-рита-Маргаррита... серьгядемань ярхцама... Шестой «Б» классу... кандсь бутербротт-вротт... якстерь икра мархта, сювакай сиволь мархта и сюлека... кле, сонць оцюняце мярьгсь андомдот и симдемдот... Вдь тонць мярьготь? Вов мон и й-ярхцань, и симонь. Пекозе вачсь, кельмонь...
— Симомацень колга ванды корхтатама... — Василий Павлович марязе, кода кяжсь крьвязькшнесь мяштьсонза. — А тяни азк — бензинць коса? Шобдава каяме пяшксе бак!
— Улема, потязь... мзярс минь Ритань мархта шестой «Б»-са кля-мля, тяфта, стане... ламос ли. Шлангонц нолдазе и потязе... А мезе тяса, бензинць питни, кинди велеса рамави, а мотоцикланяса кельгсазь арнемаснон... стиренди, илять...
Василий Павлович сонцьке аф мяляфтсы, мезе лиссь мархтонза... Сон вдь мзярдонга ашезе кельге тюреманц, ашезь эцекшне кодамонга палас, сон фалу маштсь ётнемост оржа ужетнень. А тяса кати Витянь аеркс шамац, кати нинге мезе шовордазь ёнензон. Сон лиссь машинаста, ноцкафтозе шоферть ширде кенкшкять и ускозе Витянь сивода ушу, прафтозе валазя кить лангс.
— На тейть, на тейть, с..., мон тонь симтте! — Василий Павлович васенда кундазе сонь пряпонада и тескафтозе шаманц эи кити, верс тапазе шалхконц, сяльде кафксть-колмоксть кучкордезе бокапяльти и кадозе. Лихтезе аф ламода кяженц, пиксомать эзда вдь аф шачи бензин. Сон меки ни ёрась озамс кабинав и тоса арьсемс, мезе тиемс сяда тов. Тя ёткть фталда апак учентт лафтуда ряфцодезе Витя. Василий Павлович шарфтсь, няезе, кода сянь веры шамасонза палыхть кяжса пяляз сельмот, и шуфтомсь, прясонза аньцек кфчядсь: «Тяфтамсь шавсамань!..»
— Тон мезе, начальник, охренел! Тон мезе, арьсят, оцюнят и тейть сембось можна! — сон врьгазкс низелгофтозень пеензон и ускозе Василий Павловичень эсь ширезонза, сяльде пряса орхкадезе мяштти, алясь шарьхкодемска ашезь кенере, кода шофёроц ёрдазе сонь прянц вельф. Василий Павлович прась киграйти и ашезь шерьхке, арьсесь, тяда меле цёрась шарьхкоди, мезе тись, и мезе сонь тяда меле учсы. Но ся пяляскодсь, ласьксь и кармась коза-повсь кучкорямонза, нльне комотнесь мяштенц лангса. Василий Павлович аньцек кяшендезе шаманц. Сяльде кучкорьксоц повсь прянцтынге, и сон аф лама пингс юмафтозе ёженц. Мзярда мрдась ёжец, Витя лоткась ни пиксомдонза, пешкоткшнесь вельхкссонза:
— А-а, оцюнят, мон лихтьса тонь баяршицень! Кафта сурса пондате! Ташта айгор!.. Нинге аванди якай!.. Ату аф содаса, кодама таблеткат кядьстон рамафнят! Алякс ёрат улемс, а рашка ёткце шиниясь!.. Сю-сю, Галочка, тихте массашкя... шовака тя вастонязень... Тонь трванятне — эрек лихтибрят! А тон содасак, сире клдом, мон тонь ускте пялдонза куду, а монць меки мрдан Галочкацти и частоньботмоста теенза кафксть массаж тиендян... И тетькондьса пакеткять, мезе тон каннят Галочкацти... И рахсетяма лангсот, кодама массашт тифнят!.. Уратт тязк! Мон тунь, шеф!.. Аш мялезе мархтот эендамс тяса... Мутядязь шобдава! — и визьксста сотозь тусь ки кувалмова.
Василий Павлович стакаста таргазе люпштаф ваймонц, сон нинге ашезь кема, што Витя тусь, кадозе.
Мзяра пингонь ётазь сон панжезень сельмонзон и няезе тяштьса вандолды менельть. Василий Павлович ламос ванць тяштю менели,ы и мяштьсонза эвондась тянемс аф содаф кенярдема, сельмостонза пркштадсть сельмоветть. И сельмоведь ожнанянь пачк сон няезе, кода пяярихть лангозонза цифторды тяштть. Сон шиса, сон илядсь шиса!.. Кяденза-пильгонза шерьфтевихть. Мзярда марязе, копорец прокс кельмось, сон вихца-важа стясь и валомне, аськолксонь аськолкс пачкодсь машинати и озась вастозонза, фталдонь озамати. Копордась ушетф сюлекастонза, вероц кармась эреклама. И тяса седиец афпаронь учезь пиксозевсь: кда сон иляды тязк машинав, юмай-арай. Витя шарьхкоди, мезе сонь учсы ванды, мрдай и мезевок тии. Сонь сельмонза ломанень шавиеннет. И Чечняса, улема, тянди тонадсь. А сонь мялец эрямс, эрямс!.. Василий Павлович сатозе потма зепстонза сотоваенц, панжемстонза паршись срадсь видеста кядьсонза. Витянь кучкорьксоц повсь, тапазе. Василий Павлович лиссь кабинаста, вткофтозе синнеф сотовайть, варжакстсь перьфпяльге. Эряви тумс тя сюдоф вастста и куроконе. Сон сявозе пакетть: ярашты. Арась ки кучкати, арьсесь, кона пяли тумс. Аньцек аф Витянь мельге молема. И тя ёткть няйсь оцю киста ширькстаф нурда ки и алашань пильгокит. Улема, маласа ули веле. Сон шарфтсь и тусь нурда киге.
Витя
Витя тятярдезь мольсь киге, фатнесь курмозезонза лов, токафнезе веры шалхконцты и стаки сюцесь. Тон ваттака, сире клдомсь кеподезе сонь лангозонза кяденц. Мезе, сон арьсесь — пря максан? Кда сон оцюня, мон кивок ашан, мезе мялец, сянь мархтон тии! А ва тянь ашить няе!..»
Но Витя кенерсь ётамс аньцек вайгяльбешка, кода фкя пингть нардазь нардавсь иретьфоц и седиец пянкштадсь. Сон анцяйняньбес шарьхкодезе, мезе лиссь и мезе тяда меле сонь учендсы. Тетьксь винада, салафтозе бензинть и пикссезе оцюнянц! Тяшкава пикссемс ломанть, конань республикаса содасазь! Да сон наксафтсы Витянь тюрьмаса! Мезь мархтонга аф простясы... Шава прясь месендсь?! Вдь Василий Павлович тняра сондеенза тись! Армияда меле сон пяле киза вешендсь работа. Лездсть раднянь сотксне, конат вятсть Василий Павловиченди. Витя сашендови сондеенза кати-кодама ичкоздень раднякс, брадрьвянь колмоце юронь племянникокс. Мезень ни тоса радня, кода корхнихть, траксть азоронц сазоронц пяльнец. Но Василий Павлович сявозе эстеенза шоферкс, рьвяямдонза меле максфтсь сондеенза комнатаня. Ужяльдезе, мзярда якасть ичкоздень кис, мзярдонга ашезе кадонда вачеда... Но сон сяка афолезе кельге шефонц. Потмова марязе прянц обжафокс. Сон усксесь топоцьта, мезьсонга нужань аф содай оцюня, азор. И тя азорть кядялу повсь сонцьке. Мезе тяза мярьге, эряви тиемс. Кизонда ваймама шиня нльне кошярязе покодема эсь пересонза. Сон шувондсь, озафнесь шуфтонят, архнезе краскаса перяфксонц. Тянкса рьвац аннезе кухняса, а сонць шефоц касфнезе ся ковонь зарплатанц ладяф пингта вельф покодеманкса. Роди фкя-фкянди афи шумуфт, но потомосонза кассь кати-мезень аердамань поколь. Сонь, Витянь, мзярдонга аф ули тняра комнатаса кудоц, коса кяшендинякс налхксек — фкя-фкянь аф муят. Кудботмоса козяшить, цифторды ваноматнень эзда сельмотне олайхть. Шабанза сайхть иномаркаса, афи шумбракстыхть Витянь мархта, кона тя ёткть мезевок тии кудбокса. Сон уре, кинь аш мезенди няемс. Кучезь Чечняв воявама, сон мольсь и воявась. Илядсь шиса, мрдась. А мзяра ялгада ильхтсь тоста цинковай лазксса, тянь аньцек сонць содасы. Весть комлявняста шнафтсь алянцты пря, мзяра шавсь чеченецта. И ся тяни кодак иреди, пешкоды лангозонза «чеченонь шави». Мезе сон сатсь тя шавондомать мархта? Мезевок аш. Тянивок тоса моли сякось, кода шавондсть, станяк шавондыхть. А кати-кит козякоткшнихть тя шавондомать вельде. Сембода кяжиякшнесь сон, мзярда поздна илять учендозе шефонц Галинканц эзда. Таргасы машинать козонга ширеняв и таяфнесы кафтошка част. Кяждонза и кармась утцема сонць тя някать мархта. Тя лиссь эста, мзярда шефоц кармась кучсема вельденза казнет кельгоманцты. Синь кармасть од аванять мархта фкя-фкянь лац содама. И афи сонць, а мазы някась ускозе Витянь эсь вастозонза. И сембось лиссь стане, бта тяфта и эрявсь. Озафтозе чайда симома, а путсь шампанскяйня. Симсть тифтень бокалня, някась эстокиге сявозе сонь кядьта и ускозе эсь мельганза. Витянь тя кеняртьфтезе. И аф сяс, мес салавань кельгома васьфтсь, а сяс, мес мувсь, мезьса сон сяда цебярь шефонц коряс. Катк, кле, ташта айгорсь арьси: някась аньцек сонь анелясы. А някась аньцек потясь эздонза и потясь. Вов «жигуливок» рамась и лиенди ошева шалхконь кеподезь...
И сяка афоль эряв тяфта тиемс. Тя винась мувору... Потяву Ритась кандсь ярхцамбяль мархта сюлека, симдсь эсонза, педендсь и дразнясь: «Тон алят али аф алят?!.. Да машинасот тяфтама номерхт, кие смендай лоткафтомс!..» И сон ашезь кирде, симсь, тяфта няфтезе шава прясь эсь аляшинц. Аф, Василий Павлович мзярдонга сонь аф простясы!.. Пади, нинге пикссемать простялезе, но кельгоманц, Галочкать инкса — аф. И мезенди ёньфтомсь кяженьбачк азондсь, кода Галочканц мархта тев тиенди. Сембе, Витянь эряфоц тянь лангса аделави... Озафтсы, и аф кемонь кизода кржас. А сонь Иринканцты топодсь аньцек кафта кизонят. Кемонь кизода меле сон афи шарьхкодьсы алянц. Рьвац аф кармай учемонза, стирькс мзяроль мельганза панцида... Кемонь шобда кизот! Мезе, мезе тиемс? И тяса Витянь пряса кфчядсь мяль, конань эзда сифорьгодсь ронгоц. А ся, мезе няйсь сельминголенза, оду-ряд шаракофтозе прянц. Сон моли машинати, Василий Павлович валяндай или ки трваса, или веляф фталдонь озамаса и уды. Сон таргасы багажникста монтировкать и калтадьсы пиле ваксти... Сяльде ласьки маластонь велес и азсы: врьгятсть лангозост ки лангса, сонь пикссезь, а шефонц шавозь...
Витя шарфтсь меки и кеме аськолксса тусь киге. Тяни сембось няевсь теенза аф сяшкава ни пельксокс. Чечняса сашендовсь теенза шавондомс, тоса аш кода аф шавомс: или тон, или тонь. Тясонга, лисенди, лиякс аш кода. Весть калтадьсы монтировкаса — и сембе.
Машинати маладомста Витя ашезь трнатозев. Ки трваса Василий Павлович ашель. Лисенди, уды фталдонь озамать лангса, кода и сон арьсесь. Витя валомне панжезе багажникть, люпштазе кядьсонза кельме кшнить, аськолдась и тяка лаца валомне панжезе фталдонь кенкшкять. Эрявсь пялева сувамс —сяда лока улеза яфодемс кядьса... Сувась и прась шава озамать лангс... Витя уркодозевсь. И ся пингть сонцьке ашезе шарьхкоде, мезень вайгяль лиссь кргапарьстонза, кати кенярдемань (Шкайсь ванфтозе шавомада), кати эводемань (инголе учсесы пякстамгуд)...
Коза вяти кись шава паксяса
Василий Павлович мольсь сенем ловть ланга и арьсесь эряфть колга, конава сон ардсь мекольдень комсь кизотнень машинаса. Ардсь и ванондсь лиятнень эряфснон лангс вальмянява и лотксесь аньцек уштомбяльда бакть пяшкодема. Удомбачковок сон ётафнесь пуромкст, кочксесь мазы валхт корхтаманди. Ня пефтома пуромксова сон корхтась кайги и кеме вайгяльса, тяфта ёрась сувафтомс ломаттнень пряс валда надиямат сай пингонь эряфти, но эсь валонзонды сонць ашезь веронда. Ваймосесь сон эсь лацонза. Якасть оцю ялгань келесост вирьботмонь баняс. И нинге сон чёпафнесь салавань кельгомас. Тя кельгомась аф ламоняс одкстопнезе ваймонц и васькафнезь надияфнесь, кле, эряфть пец нинге ичкозе-ичкозе, эряк и кеняртькшнек. А няк, кодама лиссь тя кельгомась! Сон, содаф и эряфкшу алясь, ульсь рахсема вастокс од сучкати и шоферонцты! И тяни тя Галочкати безярдемада башка мезевок ашезь маря.
Сонь лама этажса кудоц ульсь щамонь полафтома и удома вастокс. Рьвац Лида, смузю и ёню авась, тядякс ужяльдезе сонь и сембода пяк пичедсь мирденц карьеранц и желудканц инкса, эрявсь сяда сиденяста ни аннемс пинемонь ямда. Сембе колма иденза фкя-фкянь мельге ворьготькшнесть омбоце и колмоце этажста, сяс мес сембе пежетьснон-грехснон тядясна-алясна няезь поталакть пачк. И тяни ня кафта эташнень эса эрясь юрхтаванясь, и панжада вальмава сувсесть арни катот.
И вов сон ялганя моли тялонь пефтома киге и содасы: мзярда-аф мзярда тя кись аделави и сон ковга пачкоди. Ва тяфтама акша киге сон весть мольсь цёрокшекс.
Синь эрясть ашуста. Аляц хуш и мрдась фронтста, но эздонза асу пяк ашель, най рязондсь пянакудлангса. Рязондомс рязондсь, но эрь киза пяледа меле тядяц шачфнесь то стирня, то цёраня. И лаксесь эздост куломозонза мянь кафкса. И вов весть тядяц кучезе шужярьс колхозонь капас. Тевсь ульсь илядьбяли. Шить шужярьс молемс аш кода, вдь синь якасть колхозонь капас салама! Сон срхкась ялганц, Кипай Петять мархта. Но тумдост ингольня Петя кати-кодама туфталс коре атказась, и Вася тусь ськамонза. Мольсь сетьме ловня, кись ватьфоль, но сонь капати вятезь вов тяфтама полаз кит. Капать бокса ульсь караф крхка варя, маряк, сонь кодямонза сашендыда ламоль. Вася тарксесь шужярь, сотнесь эстедонза оцю канф, ламбафтозе каряззонза и тусь велеть шири. Виде полаз китнень ловнясь кенерсь вадемс ни. Сон мольсь кифтома, ливосьпарботмоса, нярец цють аф ловти токай. Мольсь ламос, лотксесь, ваймосесь и тага мольсь. И вдрук кати-мес эрьхтсь прязонза: сон моли прокс аф ся пяли. Шарфтсь и тусь лия пяли. Виенза машнесть, но шужярь канфонц ашель кода кадомс, вдь эрявсь андомс траксть. Аннезь Манькать паряф шужярьда, алонзонга ацсесть шужярь. Тядяц сонь кучезе, надияй лангозонза. Вася путсы ловть лангс сотксонц, ваны перьфпяльге: лов, лов, ков тят вана, акша перьфпяль. И сон цёрокшсь, кона ни ванондсь стирня мельге и од атякшкакс стяфнезе мяштенц ялганзон инголе, марязе прянц ёмланякс-ёмланякс, кона вельхтяви анцяй ловнятивок. Сон бта ськамонза илядсь марнек масторлангса. Маласа косонга аш эрек ваймоня. И сон, кода ёрдаф ката лефкскя, юмай тя пефтома акшеть потмоса... Вася аф азомшка кенярдсь, мзярда инголенза эвондась ловса вельхтяф кудня. Кенярдемать эзда мрдась эрьгац, кадозе канфонц и ёрдась пря кудняти. Но тя ульсь сяка варяв бока капась, сон келептезе каршезонза равжа кургонц и серьгядезе цёрокшть ваймама. Вася сувась лямбе, сетьме курга потмоти и озась. Марнек ронгоц тёждялгодсь, и седиенц лангска озась кати-кодама сетьмоши. Шужярь пожфсь танцти шинеса кельгозь ктмордазе сонь и лястязь тядянь вайгяльса пшкядсь: «Ваймак, идняй». И Вася конезень сельмонзон. Матодовомбачк Вася пшкядсь тядянцты: «Тядяй, мзярда аран алякс, раман алаша... и шужярьс карматама якама най алашаса...» Колмошка частта меле цёранять музь... Перьфканза шарсь тядяц, кафцьке шабрасна и шабраснон пинесна... Кодаль шта пинеть лемоц?.. Музгар! Видекс, Музгар! Музгар нолсезе цёранять шаманц и кенярдезь сувсь. Сон кельгозе Васянь пакарнянкса, конада цёранясь аннезе сонь.
Сокор велеса вайтолня палы
Василий Павловичень полаз китне вятезь аф капас. Сонь инголенза стясь афкуксонь велень куд, вакссонза ащесь омбоцесь, колмоцесь... мянь аф оцю курня-ульцяня! Но сембе куттнень вальмасна шобдатольхть. Сокор веленя! Васенда сон арьсесь, тя катф веле, но тяса-тоса кульсь пинень увамат. Лисенди, аф катф, эряйхть улихть. Алять седиец кенярдезь пиксозевсь: ули Шкай, Шкайсь идезе сонь!
Курокста малазонза ардсь стяда пиле пине, увазь и кяжиста рназь, ушедсь врьгятнема лангозонза, мельганза ардсь омбоцесь, омбоцесь ёфси аф пелезь эцесь и нефтезе пальта полонц. Алясь яфиесь лангозост кядьса, кучкорясь пильгса, но сят вачеда зверькс комотнесть, фатнезь щамда.... Эста Василий Павлович лятфтась пакетть колга. Сон таргазень эздонза сюлекатнень, эцезень зепованза, а пакетть яфодезе пинетненди. Сят эстокиге прафтсь пакетти и ушедсть сязендемонза.
Сон сувась кудть пирьфс, музе кудонголь кенкшть и чакась. Аш кашт моли. Сон чакась мокшендаса, пильгса, но панжи ашель. Эста сон тусь омбоце кудти, няезе: сянь вальманза шавфт досканяса. Тусь колмоцети, сянь кенкшец ланга ширде пякстафоль замокса. Савсь мрдамс меки, вдь васенце кудсь пякстафоль потма ширде!
Пинетне тюрсть эсь ётковаст колбасанкса
Василий Павлович мусь байдек и кармась шавома кенкшти байдекса. Шавос, вайгяль кивок ашезь макссе. Алясь вийфтома озась кудбокса скомнянять лангс, ронгоц чакамста эжсь, но пильгонза сяшкава тарькстасть, нльне ашезень маря синь. Сон сатозе ушетф сюлекать и симозе потмаксс. И ушедсь прафтомонза удомась, аньцек пакарень сярятьфсь ашезь макса тянь тиемс. Пряёжесонза кфчядсь: «Кали тязк сави эендамс?» Сон стясь и ётась вальмалу. И тяса сон няйсь вальмя пенява валдонь анцяй китькскя. Кудса улихть ломатть! А вальмятнень синь паннезь эчке вельхтердаса-мезьса. Потмосонза крьвязсь кенярдемань цятконя, сон кочкась вий и кармась чакама вальмя рамати шава сюлекаса. Рамань ташта туркскясь синдевсь, сюлекась эрьхтсь клянцти и вальмясельмонясь дриньк мольсь. Вальмятне ульсть кафтонь-крдат. И тя пингть сон кульсь потмоста сире, црнай вайгяль:
— Кие? Мезе эряви?
— Нолдамасть!
— Мезе эряви, кудоньке шавоня! Шкабаваскяй, ужяльдемасть...
— Эендан тязк!
— Минь мезняньковок аш!
— Тейне мезевок аф эряви!
— Тя ковонь пенсияняньконь нельгозь ни!
— Нолдамасть, юман!
— Сашендсть бандитт и нельгозь!
— Мон аф бандитан, ломанян!
— Коське кшиняда ярхцсетяма!
— Нолдамасть!
— Цёраняй, архт эсь кигат!
— Панжесть или вальмять тапаса! — И Василий Павлович цятадезе сюлеканц мархта омбоце вальмясельмонять. Учезь сетьмось.
Аф ламос ащезь кенкшсь чирназевсь. И тяса Василий Павлович марязе, кода пильгевиец лафчемсь, пряц шаракодсь, сон тятярдезь шарсь кенкшти, касякненди кярьмотькшнезь сувась шобда кудонголи, тясонга црнай вайгяльсь азондозе сякоть:
— Цераняй, верондак минь мезняньковок аш... тямасть токсе... вальмяняньконьге колайть... А минь вдь коське кшиня лопафнетяма омбоце недялясь...
Панжевсь инголенза кудгенкшсь: шра лангса типольдсь вайтолня, перьфканза валдонясь няевсь оф оцю шарнякс. Тяфтама вайтолнят крьвяснихть обраснень инголи.
Кулевсь тага фкя вайгяль ужеста:
— Кинь тоса шяйтаттне кандсть?.. Мезенди панжить?
Василий Павловичень пильгоц ашезь кеподев порогть туркс, повсь, и сон эсь сересонза цяткофтсь кудонь кияксти.
— Прать, эх, афпарамор... токавоть, — сиренясь ёрась стяфтомдонза апак учсек инжить, но виец ашезь сатне, и сон аньцек усксезе алять ожада. — Мезе мархтот тиема... монцьке аф содаса... Азк хуш, коста сать?... Местема сать?.. Стяк, стяк, —сон кеподезе алять пряда, и Василий Павлович видекс кеподезе прянц. И эста сиренясь меки эводсь: — Матт, матт... Комлявнят, ваймак... мон вельхтяте орняса...
Василий Павлович ононь кондянякс шарьхкодьсы, сон повсь ломань пяли, шобда кудс, вов прась, коваряй кияксса, пялес куломс пикссеф и ирецта, коданга эряволь стямс, но стямшкац ашель... а тяса пряцка шобдалгодсь.
Ужесь ужеть мархта корхни
Шобдаса корхнесь фкя ужесь омбоцеть мархта, фкя вайгяльсь сувсесь лазфкава, куфцесь, а омбоце вайгяльсь машнесь и эрьхнесь поталакти, поталакста прашендсь кияксти.
— Кинь нолдать, азк!
— Кинь нолдань, сянь нолдань... Сяка пяряват, мезевок аф марят... сяка сокорат, мезевок аф няят!
— Аля, ава?
— Понксса, а понкс потмозонза ашень варжаксне.
— Азк, азк, кинди кенкшть панжить? Маряса, кати-кие кудса ули. Арьсят, аф няян и афи марян? Маряса, семботь маряса... Тон най алят нолнят. Тон алятнень кельгсайть... Мон содаса, местема Митёконь баняс ласькондеть...
— Сельмонза сокоргодсть, уенза коськсть, а кялец аф коськи... Мес, шта, тяфта эряй, кие, шта, тянь тейне азсы... А Митёк мазыель, аф тонь кодямотоль, пяряв шяйтан... Шяяренза равчт, сельмонза лаймарень тюссот, най пеедихть. Мазыель шяйтанць, аш месть корхтамс... Сембе алятне пелезь эздонза рьваснон. Да тонга одста ничавоволеть... Но аф Митёконь ваксс путомс... И косот сардонятне? Фкя коробканя илядсь, афи муви... А мондейне пяк эряви валдонясь, пяк эряви няемс, кие сась пялонк... кати-мес вайгялец пяк содаф... нльне таколдома сявомань... Пади, конацка сисемть эзда лятфтамазь и сась варжамонк... А кда бандит, сай эсезонза и ушеды тага муцямонк, ярмаконь анама?.. Улхконга пяк содафоль вайгялец ярмаконь нельгить... максыне кафцьке пенсиянятнень целайняста, сардонятка ашень кенере рамамс... А вайгялец бандитть содаф, полафнесы сювакай лаца, эчкопнесы, парафтсы, э-э, а кргапарьть аф полафтсак... туткоткс атяценьге тяфтамоль вайгялец... Сонга алашань салама якась...
— Тон аф стак шяярьнень крхтафтыть... Нолят кинь-повсь... А монь вачеда кирнесамак..
— Вачедось мувсь... Шаваня ям сивоть. Кда тага юкстасак пряцень, алот какат, мон шишка аф антте, афпарамор.
— Голанкать уштолить, эендафтсамак...
— Косот сардонятне? Конашкава кальдяв эрямс шобдаса... Кда тя масторса тяфтама шобда эряфсь, мезе ни тонашиса учсесамазь...
— Мон вдь ванонь эста мельгат, кода Митёконь баняв чёпафнеть... Арьсят, мезевок аф содан... Содаса, семботь содаса... Тя равжа терган Мишаце аф монне цёрась, равжа, цыганонь калоп, трванзовок эчкт, ёфси Митёк...
— Миша тусь кудста мекольценякс... тоса од шахта панчсть, ломатть велеста кочкасть... Вербовщик сашендсь. Миша кемоль, щятякс тусь, аф тонь лацот вармань косьфтаф. Тусь, ичкози тусь. Васенда сашенкшнесь, тейне сювакай материят усксесь, понань руця, панчфу, мазы... Ванькаряти максыне... Мезенди максыне шава пряти, шабанзон алу кармась ацсемонза... Тяни ва лажнан, сай конацка апак учентт, а минь ашетама. Кудть вальманза шавфт... А минь сявсамазь Ваню, сон тядде кудбоконцты петфтай колма стенат и сявсамазь... Ветеце кизось петфни, и коданга аф петфтави. Кяденза трнатыхть симомать эзда, афпарсь сяволезе. Тядде, пади, аделасы, тоса ули валда, лямбе... Мон илядень илять карман кодама носокт шабаснонды, унокснонды.
— Тон ярхцамс тейне максат — аф? Мон тячи ашень ярхца.
— Тячись нинге ашезь са. Валдашкоды, пидян лям... Тага пськизькшнема кармат... Пожалы, аф лям, а ям пидян. Э-э, вагот, вагот сардонятне... Уфан толня... Конашкава кельгса валдонять, Шкабаваскяй...
«Тядяняй, мес аф тоннян цёрась...»
Сиренясь крьвястезе вайтолнянц и кармась стяфнемонза инжить.
— Стяк, стяк, цёраняй, ватте, — сон васенда шерьфтезе инжить кядьта, сивода, сяльде кафта кядьса кундазе пряда и валомне-валомне кеподезь озафтозе.
Василий Павлович панжезень сельмонзон, инголенза ащесь кати-кие акшеса.
— Аф няян мезевок, ожу толняса ватте, — сиренясь сявсь шра лангста шявня, пенц крьвястезе и валдоптозе инжить шаманц.
Тяни Василий Павловичка лац няезе сиренять шаманц, сонь —лонть! — мольсь седиец. Сиренясь пяк шарсь тядянцты. Тядяц кулоф. Василий Павловичень таргавсть санонза. Сонь пикссезь шавомс, сон ётась шава акша паксява, тяфта ётась тя эряфста тонашив. Сон кулось, Витя шавозе сонь!
— Тядяй... — сетьмоста азозе сон.
Но сетьмошись циннязевсь, эрь ужесь, эрь лазфкясь мельцек азондозь тяконь: «Тядяй... Тядяй... Тядяй...»
Сиренять кядьста прась шявнясь, сон ашкодсь Василий Павловичень кргас.
— Вай, ёфси сокоргодонь, иднязе... афи няйхте... мон вдь эрь шиня учендан эсот... Маряса, ловсь читорды — вальмава варжакстан; кенкшсь чирназеви — седиезе вастстонза комоти... Косолеть тнярс? — сонь пакарю кельме кяденза кемоста люпштазь алять сялдазонц и ашезь ноля.
Василий Павловичень ронгоц зрнакадсь, копорьганза срадсть кельме панжапт, шерьхкозевсь, ёрась мянемда ктмордамать эзда. Цють мяневсь, мторгодсь:
— Да эрянь... тяфтама эряфсь... шинять ала пара, кинь мялец куломс... Но мон най лятфнетянь... кудоньконь... очижинь пачатнень... Уноконенди най азонкшнян колгат. Кода яксеме нурдоняса вири пенгас, шужярьс... А синь мезевок аф шарьхкодихть. Ваныхть лангозон, пеедихть... Синь мезевок аф шарьхкодихть, кодамоль эряфсь, кода минь эряме... Синь компьютерса менельге-куване лиендихть...
— А мес, цёраняй, аф няфтьсайть тейнек унокнень... Конашкава кеняртьфтелемасть...
— Монга вдь, тядяй... коста-коста илядан ськамон, копордан аф ламоня и авардян. Мярьган, улель тяни тядязе шиса, хуш ужяльделине... тяни монь ули мезьса ужяльдемс... Алаша надияфнень рамамс...
— Тямак калма, цёраняй... Мон шисан... Тейне лама афи эряви: пряцень няфтелить кизоти весть и тявок сатоль. Кода нинге ужяльдемс?
— Минь шисотама? Минь шисотама тонашиса?
— Афоль эряв лама симомс... Вона Ванькавок, кодак тетьки и кати-месть шотнай... Эрь, мезе тият мархтонза, вдь кургонц аф стасак. Тон, Сёма, корязонза сяда путнаят.
— Тядяй, мон аф Сёман... Сёма кунара кулось. Мон Васян.
— Тон месть шотнат!.. Вася шавовсь Афганца... Сёма шиса! Куломанц колга тилиграмм ашель... Сёма сембода ёнюсь иднень ёткста. Сонь пяк мялецоль велеса эрямс, пизонявок тиендсь... Аш, ашезь макса теенза эряф тя Сивай айгорсь, председательсь, пякстафнезе... Оду вели ашезь мрда. Тон ина кият?
— Тядяй, тон сембонь шовордайть...
Ужеста кайги вайгяль:
— Мон вдь маряса, тон аф ськамот... Матт, матт ваксозонза...
— А тя кие?
— Тя аляце... сокоргодсь, пярявгодсь... ёфси шоворсь, коль пельсамань ломань аляда. Сонь прясяканяц меколанкт шарсь, арьси, минь оттама, теенза аф кафксогемонь ветие, а комсь ветие! Кхе-кхе-кхе!.. Эрь шиня сокама-видема срхкай. Чандай, шабатневок ёмланят. А Надянь ёфси аф мяляфтсы.
Василий Павлович шовазень пиле ваксонзон, ёженза мртцесть.
— Ожу, кодама аля, кодама Надя?.. Тядяй... щакай, кода тонь лемце?
— «Тядяй, щакай», тоньге ёттне аф вастсост. Симомать эзда аляцень лаца тят ара. Тядяцень лемонц аф мяляфтсак! Ольга, Ольга тядяцень лемоц...
— Простямак, тядяй, мон... мон аф тоннян цёрась... Мон афи мяляфтса, кода тяза повонь...
— Мярьгат, аф монь... — седиень сярятьфсь срадсь кудга и пялес явсезня корхтась: — Моньге, улема, прясяканязе токазе вастонц... шоворень... Прястон кати-мес Сёма аф лисенди... афоли кальдяв мархтонза лиссь... А тонь вайгяльце ёфси Сёмань... Цёраняй, мес аф моннят цёрась?!. Косот минценнетне, конатнень минць шачфнеськ?..
Ширденнетне ширденнет, сайхть, мезе аньцек аф тиендихть: колхоз-тапоняса мезе ульсь, салазь... валдонь канды провоткятненьге валхтозь, эрь ковня пенсияняньконь нельгома сашендыхть...
Явсесаськ эряфоньконь, идняньконь
Василий Павлович вихца, оцю сярятьфонь марязь стясь пильге лангс и эстокиге прась скомнять лангс, пильге лангса ашезь кирде, сяшкава тапафоль марнек ронгоц. Мялямоц сргозькшнесь: сон колазе крайкудняста вальмять, сонь нолдазь кудботму, сяльде юмафтозе ёженц. Сон капшась зепсонза, музе сюлекать. Эряви гайфтемс кати-кинди. Милицияв, райононь оцюняти или рьвяти, катк кучихть инксонза машина. Зепоц шаволь. Мезе тиемс, кали тяса сави ётафтомс весь? Кали кирдеви шобдавас тяшка сярятьфсь? Сон ладязе вайтолнять ваксс кяденц, мялецоль содамс пингть, но частонзон лангсовок аф клянць, аф стрелканят ашельхть. Пингсь лоткась. Аф радио, аф тол — мезевок аш. Эряйхть тяса и эряйхть. Пингфтома.
— Тядяй... щакай, кодамовок кружканя максолеть.
— Мон, цёраняй, симделихтень чайнядонга, но аш мезьса эждемс, ванды уштса голанкать и плитать лангса лакафтан.
— А эрь минь аф ламонянь винада сиптяма.
Сиренять вайгялец эводезь трнатозевсь:
— Коста мон сяван тейть вина! Месть тон!.. Мярьгонь вдь, саят эсезт и кармат анама... ярмак, вина... Аш ни кода седиакшенязон сафтость!..
—Тядяй, тят пеле... мондейне-арам, нльне тоннян цёрась... Монь ули мархтон симомбялезе.
Сиренясь шашфтсь инголенза кружка.
— Сипть, аньцек атять тяк обижа. Сон кяльса увай, а сонцень, ямбарнять, кодамовок эрьгяня аш эсонза.
— Тон месть, тядяй... мон мзярдонга аф тиян теенть кальдяв.
— А местема сать, цёраняй, азолить, — и пялес тошказь поладозе: — Мон вдь тяни врьгазда аф пелян, а ломаньда —страсть, кода пелян...
— Мон сань, мон сань тяза, тевозе тяса... Машиназе ки лангса синневсь, вов и савсь тяза шарфтомс.
Василий Павлович каясь кружканяв коньяк и весть копордазь симозе. Каясь сиренятивок.
— Мезе ина, — ляпомсь ся, — варжаса винаняцень, — сонга копордазе. — Пара, но кяжи. Кда пекце вачсь, на, тюряняда ярхцак... — шашфтсь инжить инголи шаваня.
Василий Павлович венептезе кяденц шаваняв и сявсь тоста кши пакшкя: салуня, лопафтфкя, поснай вай шиненяц. Сивозе, и инголенза тихтедсь шабакс пингоц. Тядяц синни шаваня кши, почердасы салняса, ваияфтсы поснай вайняса, путняфты аф лама веднявок и вяри-алу шерьфтьсы шаванять, шорясы кшинять. Кафкса куркт шрать ваксса, сельгонь прамс шамдсазь шаванять. Лятфтазе тянь, и мезе-бди каракштазе мяштенц.
— Тядяй, сиптяма тага аф ламнянь, а?
— Цёрай, тон атятивок аф ламня каялеть, сонь ва кружкац. Теенза аньцек весть-кафксть црьхцятть, саты, сяда уды! Ату веньберьф сик пешкоткшни.
Копордафтозь атятьке. Копордасть нинге синцьке.
— Цёраняй... Вася лемце, а мяльце — явсян...
— Мес явсят?..
— А мон морамать вастс най явсекшнян.
— Кда мяльце, явсек.
И мокшавань сединь сязи явсемась пяшкодезе кудботмоть.
— Вай, цёраняй-ажаняй, охай-вахай,
Ки лангса эрьготьфкяй,
Валда тяштень юмафтыняй...
Коза вяти кице, тонць аф содасак.
Коза пачкодят, тонць аф шарьхкодьсак...
Баяронь пизоцень мезенди кадыть,
Сокор веленяв местема сать тон.
Сокор веленяса эряйхть сюдоф ломатть.
Иднясна синь кадозь,
Шкабавазське юкстазень...
Василий Павловичень аф азовомшка стака арась седисонза и сон пшкядсь:
— Тядяй, саты.
— Ожу, цёраняй, сардть седистон таргаса, — и поладозе явсеманц:
— Эх, цёраняй, ётай-потай баярняй,
Тон аф содасак, кода кевонзась сединязе.
Наркс нарыясь горянязе.
Азолень эсь валнянень,
Азолень эсь мяльнянень.
Вдь мон кели паця нарваелень,
Лама лефксонь касфтыелень.
Касфтонь иднят, ёньда содайнят,
Ёньда содайнят, ёронь сельмонят.
Аньцек ашень машта вакссон кирдемост,
Вакссон кирдемост, мяльснон ваномост.
Кяжи вармась срафтозень, равжа даволсь салазень.
Шобда куду кадомазь синь,
Кувака венянь ванфтома...
Вай, Васянязе, ёнь покольнязе,
Толонь пачка ётайнязе,
Толонь паксяв прайнязе.
Кие тонь Афган модас кучензе,
Кие басурман масторс ильхтензе,
Сянди максолить, шкабаваз,
Седьвальмакс крфай седизень,
Сянь лангс щафтолить, тряйнязе,
Монь пси ведьса валф кедезень.
Васянязе, тон пульзяфтыть монь
Кафта якай пильгонянень,
Тон нолдайть монь
Кафта покай кяднянень.
Иднязе, монь алон ацать ногай палакст,
Прялон ацать пиди палакст,
Седикуцюнязон каять курмозь салмокс.
Вай, ня салмоксне нярня мархтот.
Таргамост карман —
Седистон пакшкя сязян...
Вай, Сёманязе, пичекс ащи алянязе,
Мес тон юкстайть шачем кудняцень,
Мес тон керыть нарде юрнятнень.
Мес пильгоняце аф шятяй куцема пряти.
Мес кадомайть лажнай келукс кольгома,
Синтьф тараткакс коськома...
— Тядяй, саты, эрь аф ламнянь сиптяма, — Василий Павлович марязе: сяда ламос тя седиень сязи явсемась теенза аф кирдеви и видекс мезевок лиси мархтонза. Сон ктмордазень сиренять трнаты коське лафтувонзон и лястязь кармась сюдерямост.
— Мон вдь, цёраняй, шобда кудса най явсекшнян, тяфта седистон сартт тарксян...
— Курок кудонте валдоми, мрдафтсаськ валдть, — кемоста надияфтсь Василий Павлович.
— Валдонясь пароль, — куфкстсь сиренясь.
Мезе лиссь, сянь аф мрдафтсак
Витя комотни машинать перьфке и цють аф сязендьсыне лангстонза щамонзон. Тяни сон максолезе сембонц, аньцек афоль уле ся, мезе лиссь. Но, мезе лиссь, сянь аф мрдафтсак. Прясонза латцезе, мезе азы, кда ванды мусазь Василий Павловичень пакся ушеса эендафста. Мярьги, машинась синневсь, лангозост врьгятсть колма аф содаф цёрат и пикссезь. Василий Павлович ворьгодсь и эендась. А сонь, Витянь, эрьхтезь коняти, и сон юмафтозе ёженц. Пара улель, кда шефоц эендаль. Но кда Василий Павлович иляды шиса, эста кальдяв, озафтсы сонь тюрьмав. И козонга тянь эзда аф туят. И сяка эрявсь анокламс, мезе корхтамс. Витя вешезе монтировкать, конезень сельмонзон и мезе ули вийса цяткофтозе эсь конянц, цяткт лийсть сельмостонза, но вер ашезь ту. Тяни, кда мезе, ули мезе няфтемс милицияти. Сон афолезе няе эсь прянц, и сяка пингть аф азовомшка ужяльдезе, вдь сон тяни юмай-арай. Пара улель, кда бакса улель бензин, нолдалезе моторть и мадоль сембе пингс. Но куломска ёфси ашель мялец. Сон сатозе озамать алда шуваня понань одеялать и мадсь. Аф содасы, мзяра ётась пингта, кельмость кяденза, пильгонза... аньцек мяштьсонза палсть крфай сетть. И апак учентт машина фарань валдсь валдоптозе салонть. Тя ульсь ни шобдавань шири.
Милициянь УАЗ-иксь лоткась «Волгать» ваксс. Витянь стяфтозь и сявозь эсь машиназост.
Василий Павловичень рьвац стяфтозе марнек районть пильге лангс. Вестенге ашель, штоба мирдец афоль гайфте, кда кати-коса кирдеви. А тяни сонць гайфни, но мирденц сотоваец аф отвечай. Авась седиса марязе: мирдец повсь кальдяв палас. И седиец ашезь васькафне. Вов машинанцка музь, а Василий Павлович бта ведьс ваясь...
Витя азондсь милиционерхненди врьгятихнень колга, кле, эздост колмоль, машинасот, эстокиге ушедсть пикссемост. А мезенкса пикссезь, мезе синь вешсть кядьстост, тянь Витя аноконди ашезе арьсе. Сяс мзярошка кизефкста меле сон кармась тапарякшнема. Мзяра минутада меле тяза кармасть лийкснема машина мельге машина: райононь оцюнясь, и, улема, милициясь оцю чиннек, ёмланек. Райононь оцюнясь лофтана, эвотьф, юватькшнесь и сембе ширьге няфнесь кядьса: «Вешесть!.. Куроконе вешесть!.. А тянь, машинаса одеяла ала удыть, виденцяфтость, таргасть кяленц, но виденцяфтость!..»
Тяфтама палас районць нинге вестенге ашезь повонда. Синь маштсть оцюнянь васьфтема, мялень ванома... А тяса на тейть, юмафтсть ломань. Да кодама ломань! Сонь инксонза райононь ламоц оцюнятнень прясна лиихть-аф лиихть , а ляпе озама вастстост пучкондыхть!
Милициянь машинатне вяшкозь-уназь срадсть маластонь велева, аньцек киньге пряс ашезь са варжакстомс ладняс ки крайти, коса кадсь наземня и полаз кит алашась, кона недяляда инголе арнесь Сёвонь веленяв почтань ускома.
Велева кудста кудс сраткшнесь куля, кона явафнезень ломаттнень шобдавань удомаснон. Телевизорса эрь шиня мезе аньцек аф няфнихть: шавихть, салайхть, оцю кутт сязендихть, куляфтома юмсихть... Но тялонь нувамаса эряй мокшень велетнень ня сембе кулятне-палатне аф пяк токсесазь. Эка, Москувонь али тоса Красноярскяень кати-кодама оцюня салась тняра-тняра миллион доллар!.. Али сямольде тя салайть ляцьфтезе омбоце салайсь... Кие няендсь велеса омба масторонь доллархт? Да синь прязостка ашезь тяльгонде: месендема тняра ярмакть мархта. Велеса кулятне някот: ши ётазь кивок кулы винать эзда, кулсихть оттне, эряфкшуфневок; кода велень колхозть лятксканзон салсесазь велень оцюнятне; кода велень моданять курмозезост кочксесазь райононь и пряошень козялятне. А вов штоба синь аймаксост юмаль пряошень оцюня, тяфтама нинге ашель.
Витянь милиционерхне эсь машинасост сявозь райцентрав. «Таргасть кяленц, но виденцяфтость!» — ня валхне ашесть лисенде сонь прястонза. Цёрась аноконди содазе, кда кармайхть сонь пяк пикссемонза, а пикссемонза кармайхть, сон аф кирди, виденцяй. И сон аноконди кармась авардема, сельмоведень пачк азондома, конашкава цебярь алясь Василий Павлович, и сон прокс аф содасы, коста сявовсть ня колма бандиттне... Нльне лятфтазе, кле, фкя врьгятить кядьгопорьса ульсь татуировка, вов вчёк ся и эрьхтезе коняти сонь монтировкаса. Чечняса сон тяфтама бандиттнень шавондозень валфтома, а тяса вов макссь пря, аш кядьсонза оружия.
Вандысь ушеткшни шобдава
Василий Павлович марязе: сонь шамаванза якафты кельмаза пакарю кядь. Сргозсь, эводезь аерфтазе кядть. «Косан?..» Шалхкозонза эрьхтсь апак штак сире ломанень шапама шине. Сельмонза тонадсть шобданяти, хуш фкя вальмаста вельхтердась валхтфоль и кудботму прашендсь аф оцю валдоня. Вакссонза озадоль крхтаф сакал, коське, бта калмоста таргаф атя и варчсезе сонь кядьса. Алясь ёрась эстокиге стямс тя вастста, но сярятьфсь ёндолкс кфчядсь ронгованза, и сон аньцек стакаста куфкстсь.
— Сргозеть, цёраняй, — акша пянакуд ингольде кулевсь црнай вайгяль, калдоргодсь цюгуння. — Вов шобдаваське сась... Шкабаваскяй, шисотама... Сась вандысь, курок няфтьсы прянц валдонясь. Валдоняста пара...
— Сука баба, тон кинь матоть ваксозон? — атясь тага венептезе алять шамас кяденц, и Василий Павлович сонь казямста тостяфтозе.
Мргаста эвондась сиренясь, прясонза шобда тюсонь руцяня, фуфайкаса, пильгсонза валенцят. Василий Павловичень пряса тихтетькшнесть пакшень-пакшт исяконь шиста, но пряц шарсь и сембось шорсевсь. И сон оду-ряд лятфнезе, кода машинасна лоткась пакся ушу, кода Витя пикссезе сонь, кода мольсь сон полаз киге, кода чаксесь шобда кудть кенкшс, а вов мзярда ни повсь кудботму, ёжец ушеткшнесь тапаряма. Фкять сон мяляфтозе кемоста: тя кудса идезь сонь ваймонц.
— Симомс максолеть, щакай, — сон нолазень коське трванзон.
— Симтте, цёраняй, симтте... Мон шобдава ваныне шамацень... аф салаень-шавиень... Да эряфкшуват ни... Тяфтапне аф якайхть кудга... А илять эвфтемайть, пяк эвфтемайть... Вдь шобда, мезевок аф няеви... Сяльде арьсень, Сёманязе сась... кунара аш эздонза куляня. А тонь вайгяльце ёфси Сёмань... На, сипть... Винаняцевок илядсь... мяльце — каян?
— Аф, ведня, — Василий Павлович симсь, меки венептезе кружкать.
— Ямня пидень, стяк ярхцама... атятьке андсаськ... сон пеконь топафкста аф содай. Аньцек андса, сяка пешкоды: «Пекозе вачсь!» А сонць вдь афтерькссь ушунга аф кельгсы стяманц.
Василий Павлович вихца-важа стясь; удось пиджаконек, кямонза каяфтфтольхть. Ёрась комамс щамост, но сярятьфть эзда цяткт лийсть сельмостонза, и сон ойкстась. Улема, ирдезонза синтьфт.
— Афоли пиксседязь, цёраняй... Сельмоцевок сенем... Аф стак тяза повоть. Кивок тяза аф сашенды. Аньцек фалюгаттне колама сашендыхть. Няк, эряфсь кодама тусь... Шафтядязь, и пецевок тозк. Киндинге аф эряват... Ожу, мон щафтсайне карьсембяльхнень, — сон тёждяста комась и ушедсь щафнемост кямонзон.
— Косонга тяса ули телефон? Тейне гайфтемс эряви, —азозе Василий Павлович и обуцяс коре эцезе потма зепозонза кяденц, коса кирнезе сотоваенц.
— Кодама телефон... Минь тяса кунара ни мезевок аш. Радиваське мзярдокиге лоткась корхтамда. Кодак школать тяста урядазь, сембе тусть, кинь тумшкац ульсь. Велеть срафтозь, семботь салазь, мезе салавсь... ворбетлятне нльне лектричествань провоттненьге салазь... Кемоньшка киза ни кода валхтозь. Веленьконьге тяни лемнесазь аф Сёвонь веленякс, а Сокор веленякс. Илядсть аньцек сокор бабат да атят, кинь сявисна аш... вов и пянакланкт шинияфнетяма. Кинди минь эряфтама...
— Почта, контора... пенсия коста получсетяда? — дивандазевсь Василий Павлович.
— Пенсияньконь усксесы Колаз велень почтальонць, Вера, сон алашаса коста-аф коста сашенды... Да вдь кальдяв сатомазь мекольдень кизотнень, аф кенери Вера ускомс пенсиянять, а бандиттне ни маряфтсазь. Сяка илядня кудга ётайхть. Монь рьвянясь, Ванькарясь, сашенкшнесь. Синь районца эряйхть. Сявсы ярмаконять, весть-аф весть кшиня уски, ямкскат, коста сиволь пакшкявок... Мекольдень пингть аф кенерькшни, самозонза нельгсазь... Кяжиясь Ванькарясь, арьси, сёпондса ярмакть, лоткась сашендомда... Тя разть прдайне, седялу, модамарьхнень потмос... Сембе, мярьгонь, месть тяст тиенде, аф максса. Аф макссак? Макссак, кода нинге макссак! Састь илять, тонгсть кенкшть алу пяль, петляста валхтозь и сувасть. Кядьсост валдоптомат. Ёткстост фкясь монь кргазон пикскаста килькш повфтась и кода пинень вятнесамань кудть келес: «Няфтьк, коза прдайть ярмакцень! Няфтьк!..» — и усксы килькшть, пондай эсон. Омбоцесь корхтай: «Ожу, тяк понда, ату ярмактьке аф няфтьсы и сай ковть пенсиявок аф ули». Вов и кярьмодсть атяти... васенда сакалонц плхтазь, кода тувонь эсонза крхтайхть седифтопне... сяльде ушедсть шяярензон... Пешкоды ямбарнясь шабанякс... Куроконе ни няфтемаль ярмаксь, а монь эводемать эзда кялезе юмась, аньцек кядьса яфиян... Максыне, ков туят...
— Коста сашендыхть нельгихне? — кизефтезе сиренять Василий Павлович.
— Коста... улихть... Минценьге тяса фкя ули... косонга аф покоди, рьвац панезе, тяни тяса... Мала велеванга эздост пяшксе... Покодемс аш, а симомс эряви...
Василий Павлович кулхцондсь, и ацер мольсь седиец. Сон морафни газетат, кати-мезе тяфтама преступлениянь колга кулендсь, но лувондозе: тя тевсь милициять, аф сонь. Сонь мялецоль мезьсовок лястямс сиренять, но валхт ашезь мушенда.
Мзяроце кизось ни сон оцю вастса и, эстеенза-арам, петни ломаттнень эряфснон. И видекс, седиге ёрай петемс эряфть. Но мезе лисенди? Петнесы аньцек эсь эряфонц, лиятненнесь аф петневи. Лиятне эряйхть лиякс. Няк, велеса ломаттне марнек векснон покодихть, покодихть, касфтыхть шабат, пульхкихть, пульхкихть, а мезень асу, кда сирешистостка сокоронькончт якайхть кудгаст!
— Шяйтан баба, аноклайть кямонень, тейне пинге тумс, —озась васта лангса атясь.
— Коза срхкать? — пешкоды каршезонза сиренясь.
— Паксяв тума... Видемась моли... Ватт, моньфтомон алят тят водендакшне!
— Видемацень ни видить, сась пинге сёра урядамс, — машнезь мторды бабась. — Сембе, тяни миньфтомонк урядасазь... Шкабаваскяй, косот урядайхне... Тон озак, озак, цёраняй, шрать ваксс, ату ямсь кельми...
Каряйнясь
Шобдаванянц пачк Тишкань стяфтозе Елена Сергеевнань вайгялец:
— Тяса шисот улихть? — сонць крьвястсь тол, лампочкань валдсь керозень Тишкань сельмонзон.
«Пинетне каннетядязь, — арьси эсь пачканза Тишка. — И мезе тейть ранакиге эряви? Улема, сась азондомонза, мезе исяк лиссь школаса, кода вткофтомазь куцема песта».
Елена Сергеевна Танювонь щенянц стирец, покоди школаса учительницакс. Сон недяляти кафтошкаксть сувси пялост, тяфта няфнесы пичедаманц сяряди раднянц инкса. Сувай и кургонц аф сёлгсы: сюци, тонафты, указовай. Тяфта ёньц путсы Тишкань. А тумстонза ляпоптьсы вайгяленц, бта тяфта Тишканди пара тии: «Мольхть аф ламос лездома, кардозе петема, назепне лихнемат...» Кеветие кизоса айгоршка цёранц ужяльдьсы, аф кошярясы стакаста покодема.
Тишка стясь, эрязста щазень понксонзон, сонць вешсь, кодане пандомс авать кургонц: афоль азонда исяконнеть колга, афолезе кола Танювонц седиенц.
— Месть якат ранакиге, стяфтомасть... — тись машниень вайгяль.
— Тонь сяка тевце, утцят — сёрносят, сёрносят — утцят!
— Тонга карязцень ашить синде, — мторды Тишка.
— Сань кулянь азома... Исяконь депутатсь юмась... Тусь велестонк и кода ведьс ваясь... Милиция велева арни. Мярьгсть лихтемс ломаттнень вешемонза пакся ушу.
— Кода юмась? — абондсь Тишка.
— Стане и юмась. Машинац ки лангса ащи, а сонць аш. Юмась и сембе. Чечняса кода ломатть салсихть... Пади, тясонга... ломанць оцю. Кие содасы, пади, эендась паксяса... Саль пялот ужнама, афи юмаль! — и пеедезевсь.
Танювонь сельмонза коньфтольхть, и Елена Сергеевна эстокиге срхкась тума.
Инжись тусь, а Тишкань пряс коданга ашезь тялькфтав кулясь: кода юмави тяшка ломанць, кона арни оцю пиндолды машинаса, вакссонза од цёра шофёр, мельганза арнихть милициянь машинат... Тяса кати мезе аф стане. Оцюнятнень ётксовок моли тюрема, лямбе вастти эцида лама.
Тишка уштозе газса голландкать, пидесь рьванцты ямня и куцюняста андозе. Сяльде лоткафтозе ушу, аф ламос шовсезе авать ленгакс новольф кяденц. Ушесь прокс валдашкодсь. Тишка щакшнесь и тусь Василий Павловичень вешема. Синь хуш ашельхть мала ялгакс, но вдь шабакс фкя класса тонафнихне сембе ялгатольхть. Аш кода ащемс ширеса, мзярда ломанць повсь кальдявс.Сон мольсь фермав Каряйнять кильдема. Вера почтальонкась най энялькшни Тишка патянцты кильнемс Каряйнять почтань усксема. Тянивок калдазонь ванысь Васятя сонць лихтезе калдазста лишмоть.
Тишка паньцы Каряйнять акша паксява оцю кити, а сонцень кати-мес сявозе пефтома пичефкс. И мяльхневок прясонза шарсть седиень матрайхть. Мес, шта, сонь павазоц лийкстась нюрьхкяня кизокс, мес кувака тялокс таргави сонь ризфоц. Бта прокс аф кунара сон сась тя вели ватксеф ёмла чемодання мархта, конань эса ульсть финц панархт-штанат и ветеринариять коряс колмошка книга. Вов тя киге мольсь ялга, и седиец ктмолдсь: мезе сонь учендсы тя велеса, кода васьфтьсазь, сафтови ли теенза тевса. И пара арьсеманза вельф пяшкодсть. Васьфтезь лац, путозь эряма фкя авань пяли, кона эрясь стирнянц мархта кафонест. Шкаень кядсь вятезе сонь видеста павазонцты. Сонь кизодонза хуш кемзисемголь ни, а ронгс-пондс шарсь цёрокшенди. Азоравась васьфтезе сонь кода эсь цёрань, а мзяра пингонь ётазь сон видекс арась Марякати цёракс. Сонь стирняц Таню, осалня, ёмланя, люпштаф шалхконя, эста аделсезе кемонце классть и най пеетькшнесь Тишкань лангса, кудса кальдерьмакс кальдердсь сонь вайгялец. Тишкань пацянза шачендсть тя вайгяльть кулемста. Тишка арьсемка ашезь сменда тя павазть колга, што мзярда-мзярда тя стирнясь ули сонь. Весть Марякась тусь ве ванфтома, радняц кулось. Вов ся кувака сёксень весь сотозень синь Таню мархта и оду синь мзярдонга ашесть явонда. Ладявсь эряфсна. Тишкань ваймоц ашезь таргав Танюфтома. Ниле шабат касфтсть. Мезевок сяда лама Тишканди ашезь эряв. Но вов сась аеркс пинге, и тапарясь Тишка. Илядсь работафтома и прафтсь винати. Сон эсь прянц лувондсы муворукс, мес Таню сярятькстсь. Кулондяряй Таню, месенди сон? А Танюфтома кодама эряф? Аш эряф. Таню сонь сембоц. Пяярихть Тишкань кельме шамаванза пси сельмоведенза и пицесазь сонь мяштенц.
Каряйнясь куцсь оцю кити и тусь ардозь алубантт. Ушесь прокс валдашкодсь, вирть фтала цифторфсь азсь латта шить лисеманц колга. Курокста Тишка лоткафтозе алашать, валгсь. Ки трваса ащесь равжа «Волгась», перьфканза шарондсть ниле алят, кафттне милициянь формасот, кафттне тяфтамкасот. Синь ванондозь маластонь пильгокитнень, фкясь эздост крксезень ловть лангста вербутерькснень. Милиционерсь шарфтсь Тишкань ширес:
— Мезе кургцень келептить, архт эсь кигат!
Тишка меки озась нурду и нозордазень вожиятнень. Коза сон арды, кати; вдь кинь сон вешенди, соньфтомонзонга мусазь. И тяса Тишкань пряс сась мяль: аф ули Таню, Тишка сяви и юмай, прокс юмай. И кивок сонь аф кармай вешендемонза... Афи эстокиге фатяйхть, коса сон и мезе мархтонза. А шабанза? Мезе шабанза, сайхть недяляшкада меле, лажнайхть-тиихть и меки срадыхть эсь пизоваст. Вдь тяфта ни ульсь. Тядяснон эрьхтезе урмась, синь пуромсть недяляшкада меле, смбора шамат куфцесть-тисть и тусть. «Юмамань» мяльсь салазе сонь, кядьсонза лафчемсть вожиятне, сон нльне юкстазе, коза и местема арды. Каряйнясь сонць шарфтсь Сокор веленяв, сяс мес сон содазе тяка кить, коза усксесы почтать, и коса сире ломаттне кенярдезь пуромкшнихть перьфканза и каванякшнесазь эсь паньф танцти кшиняда. Пархт тоса ломаттне, кельгсы сон тоза якаманц, сонцьке лишмось марясы —ускси сиренятненди мезень-бди кенярдема.
Шкайсь простясамазь
Василий Павлович сивсь куцюшка люкшя ям, симсь карубрянь чайда, сяда ламос ашезь кирде и велясь эзембряв. Марнек пакаренза сярядсть-шулкфтсть, стакаста тарксевсь ваймоц.
— Щакай, тондедот отт велеса улихть? — кизефнесы бабать.
— Улихть, мес аш. Вона Мару мондедон сисем кизода од, теенза аньцек сизьгемонь кафксува. Марьшанди, пожалы, сизьгемонь ветиешка... нинге эльдекс ащи.
— Сон, тя Марьшась, аф пачкоди маластонь велес?.. Мон сёрманя мархтонза максолень.
— Аф, сон аф пачкоди, пильгонза таргозькшнихть, ичкози аф якай. Нинге? Алду од, да сонь прясонза аф сембот. Шабакскиге аньцек велева якай.
Василий Павлович стакаста куфкстсь и конезень сельмонзон. Лисенди, сембода одсь тя велеса сон, но сонь аш молемшкац. Сави аньцек учемс. Мусазь, коза туйхть. Веленясь оцю кить эзда аф ичкозе.
— А мезе тейть пачфтема, цёраняй?.. Монць кандолине да пелян фкя пялиньге аф пачкодян. Нинге нона кизотнень оцю кити ласькозь ласькондень...
— Мезевок аф... Монь эсон вешендихть, курок мусамазь.
— Пикссихне?
— Аф. Ялгане.
— Ся пара, кда ялгатне улихть... Архт куцть мзярс пянакудлангс, мон уштыне.
Василий Павлович куцсь пянакудлангс, лямбе кирпицненди люпштазе копоренц и нувазевсь. Ладясь вастоц и козонга ни ашель мялец тумс. И тяниень эряфстонза ломаттне, кит эрясть мархтонза, кит шарсть перьфканза, бта аердсть мялямстонза. Нльне мянць Галюнятьке эзда, конань сон кельгозе и конанди тяшкава лажаткшнесь эрь шиня. Сон марязе прянц сяряди шабанякс, кона учсь ужяльдема и конанди сембода цебярь пчкафтыкс ульсь тядянь лямбе кядсь. Сон прась онц. И тядяц видекс озась ваксозонза и путозе конязонза ляпе, лямбе кяденц. «Тядяняй, — тошкась, — мон вдь тоннян цёрась». «Киннят мле, ёньфтомня», — тошкась тядяц каршезонза.
«Тядяй, а мон алаша стаки ашень рама тейть... сяс и рана туть эряфста, сталмонь каннезь каладоть». «Стяк, стяк, цёраняй, алашась вальмала... мудязь ялгатне». Василий Павлович панжезень сельмонзон, конясонза бабанять кядец.
— Вона, алашась вальмала, тяни тят пичеде... пачкодят, коза тейть эряви, — инксонза кеняртькшнезь корхтай сиренясь.
Василий Павлович валгсь пянакудлангста, варжакстсь вальмава: вальмала афкукс ащесь алаша, вакссонза кафта бабат, андсазь кядькоморста алашать кшида. Кенкшсь панжевсь, и сувась апак нарак аляня, пильгста пильгс вельсезь азозе:
— Вася, тя мон, Тишка, мяляфтсамак... минь фкя класса тонафнеме?..
Василий Павлович сетьмоста азозе:
— Тишка... — и клдомазонза повсь пиже марь.
Тумстонза Василий Павлович ктмордазе сиренять:
— Щакай... тядяй, простямак...
— Шкайсь простятанза, цёраняй... Ванфтк пряцень кальдяв ломаньда.
— Мон саян варжамонт.
— Саят... — аф верондазь таргазе сиренясь. — Пади, ётамбачк угадят мзярдонга, вакска тят ёта... афкукс, ёфси Сёмазят...
Василий Павлович шра пеняти аф няемга путсь ярмаконя, семботь, мезе ульсь зепсонза.
Тишка ацась тишеня, озафтозе шабакс пингонь ялганц нурду и айдязе Каряйнять оцю кить шири.
А эряфсь стаки моли...
Оцю киса синь васьфтезь милиционерхне, конат кенярдсть стане, мярьгат, родной алясна мувсь, цють аф палама эцихть. И Василий Павлович Тишкань мархта пращамска ашезь кенере, кода машинась увфса нотфтась вастстонза и тусь райцентрать шири.
Тишка лядсь Каряйнять мархта кить кучкас и нинге ламос ашезе тока вастонц.
Василий Павлович ашезь мрда пряошу. Кода няфти пря тоса, кда шамацка аф пчкяй няфтемс, кафцьке сельмонза сенепт. Сон ускфтозе прянц райцентрав, тоса больницяса сонь путозь башка палатас. Снимкатне няфтезь, синтьфтольхть вете ирдезонза. Пачкодемозонза милицияса Витянь кяленц юкссезь ни, сон азондозе, кода и мес пиксозе Василий Павловичень. Вдь шефоц васенцекс врьгятсь тюрема, а сон аньцек аралась пря: нерванза аф пчкяйхть, служась Чечняса...
Василий Павлович ащесь райцентрань больницяса недяля. Оцю куду пачфтсь, кле, фатямань седиень урма.
Милициясь Витянь вятнезе больницяв, сонцень эняльдеманц коряс. Сон урокодсь и палсезень оцюнянц пильгонзон. Василий Павлович мярьгсь нолдамдонза, яфодсь кядьса и азозень няка валхнень: «Оду кибрязон тят повонда, шовордате модать мархта».
Сондеенза ашесть эряв колганза корхнематне тяни, кочкамада инголе. Фатяндярясазь «тюжя» газетатне — сонь пикссезе эсь шофероц — цебярь тят учсе.
Недяляньберьф сонь прястонза ашезь лисенде Сокор веленясь и шобда кудть эряенза. И сон петнезе эсь мяленц: вов лиси пчкама кудста и васенцесь, мезе сон тии, тя панчсыне веленять сельмонзон — ётафты валда. Райононь оцюнять кядьста содазе, тяфтама веленяда аньцек тя аймакса сисем, и Василий Павловичень сельмокабанза срмавсть и токасть марс...
...Кафта недяляда меле Василий Павловичень кочказь Оцю пуромксу депутатокс, вайгяльда макссть инксонза вейхксогемонь котува процент. Василий Павлович валомне юкснесы, мезе лисендсь мархтонза тялонь ся веня, тяни мархтонза оцю кис сявонди ванфты — таза цёра.
Тишкань Танювоц кизода меле кулось. Но сонць нинге шиса.
Ашезь учев валдсь Сокор веленяста сиренятивок, тусь эряфста, кадозе сокор атянц.
Тяни шабанза эсь ётковаст спорсихть: кинди сявома алясна.
Экономисттне лувозь: веленяв ётафтомс электричества аш асу. Эрявихть веленяста лядыкс ломаттне ётафтомс эряма лия вастс. Василий Павлович больницять видеса панчфтсь сиретненди башка куд. Но тоза эряма Сокор веленяста кивок ашезь эряскода.
А эряфсь стаки моли...
Слепая деревня
Повесть
«Только я смогу изменить вашу жизнь…»
Зимний день заканчивался, а Василию Павловичу надо было попасть еще в одно село, последнее. В большое село, маленькие деревни он пропускал. Они ехали на двух «Волгах», в одной он, в другой глава района. В «газели» за ними ехали артисты и те, кто отвечал за выборы.
Василий Павлович в республике человек известный, заместитель председателя Госсобрания, а в нынешнем положении — кандидат в депутаты в высший орган власти. В районе его ждали, к встрече подготовились.
Поездка по К-му району рассчитана на целый день, предстояло провести пять встреч с избирателями. Людей надо убедить, чтобы они отдали за него свои голоса. Да как не отдать, ведь за эти четыре года столько сделано! Почти все сельские дороги заасфальтированы, в каждый дом проведен газ… И на будущие пять лет у него продумана программа — повысить жизненный уровень населения в деревнях, создать рабочие места… На бумаге у него прописаны все пункты, и Василий Павлович читает их громким поставленным голосом, пусть все слышат: власть работает не покладая рук.
Встречи проходят в сельских домах культуры, все помещения холодные. Видно, что их открывают редко. Людей собирается немного, взгляды их тоже холодные, на лицах усталость и равнодушие.
И эти холодные взгляды насквозь пронизывали Василия Павловича, ему становилось как-то неловко, внутри под ложечкой образовывалась льдинка. Он постоянно мерз и страшно уставал. Но перед народом держаться надо было бодро. Поэтому перед выходом на сцену он растапливал льдинку глотком коньяка. Сначала на сцену выпускали артистов, те пели, танцевали, говорили в художественной форме красивые слова в адрес высокого начальства. Выступали весело, с энтузиазмом, видно было, что недаром ели свой хлеб. Затем хозяева ставили на сцену стол, стулья, сажали гостей, и начинались официальные предвыборные речи.
И это мокшанское село было похоже на все остальные. Только сельский клуб не открыли, якобы по причине ремонта. Однако дверь, забитая доской, свидетельствовала, что жизнь в клубе давно угасла. Людей собрали в школьном спортзале. Здесь было тепло, мужики поснимали шапки, женщины скинули платки. Сельская интеллигенция — учителя, конторские работники, сняв пальто, встречали и рассаживали сельчан. Хоть и тепло было в зале, выражение лиц было столь же безрадостным, как и в других селах. На концерте люди немного оживились.
Василий Павлович неожиданно для самого себя нарушил сценарий. Перед заключительным номером концерта он с добродушной улыбкой на лице появился на сцене. На него смотрели и гадали, что же будет изображать этот далеко не молодой человек. Когда стало понятно, что ни петь, ни плясать он не будет, публика досадливо зашушукалась. Жаль было, что концерт так быстро закончился.
Василий Павлович начал с рассказа о себе. Родом он из соседнего района, человек деревенский, любит всем сердцем деревню и людей, которые трудятся на земле. Затем достал бумажку и громко зачитал свою предвыборную программу.
Вторым взял слово глава района и стал перечислять достоинства кандидата в депутаты. Когда тот заканчивал свою речь, Василий Павлович поднял руки и остановил его, дескать, «право, ему так неловко от таких слов!». Этот театральный ход он использовал на каждой встрече. Далее все шло по сценарию. Выступила местная учительница с давно знакомыми тезисами — сначала похвалила высокое начальство, а потом посетовала, что крыша школы течет, количество учеников катастрофически уменьшается, зарплата учителей маленькая…
Под конец встречи Василий Павлович обычно отвечал на вопросы и принимал наказы избирателей.
— Пожалуйста, у кого какие вопросы?
Вопросы в деревнях одни и те же. Колхозы развалились, а будут ли новые формы коллективного хозяйства? Будут ли продавать землю в частные руки? Но на этот раз все почему-то молчали. Странно, вопросов нет. Встреча закончилась, люди задвигались, мужики стали нахлобучивать на головы шапки. Неловкая пауза затянулась, словно точка была не поставлена. И тут поднялся с места невысокий мужичок с распухшим синеватым лицом.
— У меня есть вопрос… Василий Палыч, а ты что ешь на ужин?
Сидящие рядом с ним женщины с двух сторон потянули его за полы фуфайки, и он резко опустился на место. Вокруг заулыбались. Мужичок локтями оттолкнул баб и снова поднялся.
— Я ужинаю… — задвигал ладонями Василий Павлович, — ну-у, это, да чем придется… сырое, вареное, жареное… — Он вглядывался в мужичка, что-то уж слишком запанибратски тот обращается к нему.
— Я знаю, ты соленую кильку любишь, — с глупой улыбочкой добавил мужик и, как бы приглашая, кивнул: — пошли ко мне ужинать… килька у меня, бутылочку поставлю, свинушку еще не заколол…
Зал тихо засмеялся. Встреча превращалась в юмористическое действо, и это не понравилось Василию Павловичу. В эту минуту к мужичку подбежали два здоровенных парня, схватили с двух сторон под мышки, приподняли и понесли к выходу.
— Вы что, жеребцы! Я от души, по-человечески… а вы как со мной! Да после этого, да чтоб я голосовал?! Накось, выкуси! — Он артачился, болтал в воздухе ногами, но его вынесли за дверь.
Люди поднимались и, посмеиваясь, выходили из зала. Мужичок развеселил их не на шутку. Переговаривались:
— Ну и Тишка, скумекал ведь кого звать в гости!
— Ха-ха, нашел кого килькой потчевать!
— Да врет он, и кильки у него нет!
«Тишка», «килька» — эти слова задели Василия Павловича. И когда его завели «попить чаю» в небольшой кабинет, он спросил директора школы: кто такой этот Тишка? «Да это Тишка Кастрат… раньше ветеринаром работал… А потом специалист с дипломом приехал, он без дела и остался… Но такого специалиста, как Тишка, по кастрации скота в округе не найдешь, из трех сел за ним приезжают, вот он всегда и нетрезвый… Да он и не из нашего села. После ветеринарного училища к нам направили, да так тут и остался, женился… Жену парализовало…»
За будущего депутата выпили, закусили. На столе были разного рода нарезки, красная и белая рыба… кильки не было. Василий Павлович проголодался, но бесконечные тосты мешали закусывать. Не забыл он и своего шофера Витю, шепнул главе, чтоб его накормили. Хозяева слишком много внимания уделяли важному гостю, то и дело наливали, теребили за рукав, каждый хотел с ним выпить и сказать что-то очень важное. Ведь каждый из них понимал, что в будущем, может, придется обратиться к нему с просьбой.
Василий Павлович прекрасно знал психологию «нижестоящих», главное — попасть на глаза начальнику, угодливо прислужить, суметь понравиться. Он посмотрел на часы: одиннадцатый час — за столом они уже больше часа! Быстро поднялся и поблагодарил хозяев за теплый прием. До города больше ста километров, надо успеть добраться. Глава района не забывал свои обязанности, на заднее сидение положил пакет с продуктами и выпивкой, дескать, дорога длинная, чтоб не скучно было. Типун ему на язык! На перекрестке попрощались с районным начальством и разъехались в разные стороны.
«Волга» Василия Павловича плавно тронулась с места и скрылась в белой зимней мгле.
Вскоре село со своими редкими огоньками осталось позади. Народ разошелся по домам, вспоминали артистов и посмеивались над Тишкой. Мало кто запомнил речь Василия Павловича и то, зачем их собирали. Ведь изо дня в день гремят из телевизора те же трафаретные слова, громкие и безликие.
Тишка
Оболтусы выкинули Тишку со школьного крыльца, и он мячиком плюхнулся в снег. Покряхтел, обматерил всех и вся, поднялся, вытряхнул снег и поплелся домой.
Тишка понимал, что поступил глупо, но что поделаешь, если на самом деле глуп. Зачем перед всеми присутствующими ляпнул про кильку! Вася, видишь ли, давно пробился в люди, в депутатах ходит. Скорее всего, он и Тишку не помнит, лет тридцать не виделись, не то что эту злосчастную кильку. А почему Тишке запомнилась эта килька?
Да, видимо, все потому, что в послевоенные пятидесятые—шестидесятые в деревнях жили очень бедно и еда была на первом месте. Но все равно их семья жила побогаче других. Тишкин отец был вальщиком, ходил по селам и нанимался валять валенки, и кое-какие деньжата у них всегда водились. Однажды отец вернулся домой рано утром и принес в большом кульке из плотной бумаги кильку. Тишка собирался в школу, отрезал ломоть хлеба, завернул кильку в газету, и все это сунул в портфель.
В классе за следующей партой сидели Вася с дружком Петькой. Они учуяли рыбный запах и каким-то образом кильку у него стырили. Тишка — в слезы. Одноклассники над ними потешались, Тишку обзывали Килькой, а Васю и Петьку — рыбаками или рыбными воришками… Вот и все, что запомнилось. И почему бы сегодня ему, Тишке, по-человечески не подойти к Васе, не подать руки и сказать: «Вася, это я, Тишка, помнишь своего одноклассника… помнишь, как на речке Иссе без штанов купались?» А получилось как-то не по-людски… А ведь он, Тишка, готовился. Знал, что в их селе состоится встреча с кандидатом в депутаты Василием Павловичем Канайкиным. Знал Тишка и то, что на трезвую голову не посмеет подойти к высокому гостю. Вот и выпил у Кати две рюмки водки, ночью он помог отелиться ее корове.
Когда Василий Павлович вошел в школу, его окружало человек десять всякого рода товарищей, да тут еще учителя кинулись навстречу. Тишку оттеснили, и когда он попытался приблизиться, сельский глава зашипел: «Убери отсюда свою пьяную рожу, алкаш!» Тишка по натуре человек добрый и незлопамятный, но сельского главу ненавидел. Это с его подачи пять лет назад сняли Тишку с должности ветеринара и поставили на его место «ученого» шурина, который боялся даже сзади к корове подойти. Обиженный Тишка отошел от толпы, окружавшей гостя, и подсел к женщинам.
Василий Павлович произносил речь по-русски, хоть и объявил, что он мокшанин из соседнего района. Но так уж принято было, все начальники на собраниях говорили по-русски, разве что приветствие кто произносил на родном языке. И эта казенная речь отдалила Тишку от одноклассника. И кто его за язык дернул, зачем он спросил: что Василий Павлович ест на ужин?
Тишка дошел до своего дома, немного постоял у ворот, заранее представляя, как он войдет в дом и что скажет жене. Дома в темной горнице неподвижно лежит его жена, Таню. Пошел третий год, как Таню ударил паралич. После лечения она начала было подниматься на ноги, но вот уже полгода, как перестала вставать.
Тишке стыдно перед женой, что он выпивший, что он маленький и беспомощный, что ничем не может помочь любимому человеку, что повторяет всегда одно и то же:
— Таню, прости меня, я больше не буду…
Он вошел. Женщина перевела на него свой острый взгляд, пронзая насквозь.
— Таню, ты выздоровеешь, я все сделаю… Вот Миша прислал тысячу рублей… В город тебя повезу… Чем тебя накормить?
Женщина качнула головой, ничего не хочет. Ее взгляд пугает Тишку, он бормочет себе под нос:
— Ну, ну, поругай меня, поругай хоть раз… Помнишь, как ты меня называла: «У-у, чугунная башка! Кастрат!» А еще: «Медвежий лоб!»
У Таню мышцы на лице вздрагивают, она шевелит губами:
— Ба-а-ашка… как…
— Во, во, так меня, так! — радуется Тишка и незаметно смахивает с лица выкатившуюся слезинку. — А я тебе сейчас чайку вскипячу.
Налил в электрический чайник воду и тут же вспомнил, что чайник перегорел, на днях пьяный хотел воду вскипятить, включил и забыл про него. Утром пошел в магазин новый чайник покупать, а денег хватило только на маленький кипятильник. Тишка вскипятил в кружке воду, заварил душицей, остудив, замешал ложечку меда. Он стал поить жену с ложечки и заодно рассказывать, как ходил на встречу с депутатом. А депутат-то его одноклассник, Вася Канайкин! Василий Павлович вмиг узнал его и крепко обнял. А все вокруг смотрели и завистливо толкали друг друга в бок: «Глядите-ка, с кем дружит Кастрат!» Василий Павлович — хороший человек, обещал помочь с работой… Таню в хорошую больницу устроить…
У Таню взгляд делается мягче, уголки губ дергаются, так она улыбается.
— Вот выздоровеешь, Таню, я повезу тебя в свою деревню… В Иссе искупаемся… Мокша — речка тоже ничего, но Исса — это Исса! И вода чище, и рыба покрупнее! Потом я тебя подниму на Соколиную гору, оттуда вся округа видна… Помнится, в детстве взберусь туда, смотрю вниз и, знаешь, думаю: вот стоит вскинуть руки и, как птица, взлечу, поднимусь высоко-высоко…. — Тишка рассказывает веселые истории из своего детства, вспоминает смешные прозвища своих друзей и сам на некоторое время забывается.
Потихоньку глаза Таню закрываются, она засыпает.
Тишка не спит… вспоминает… Закрыл бы глаза и полетел бы… только крылья отрезаны… острая боль не дает спать.
Ловцы кильки
На мягком сидении автомобиля Василия Павловича охватила приятная дремота, только сейчас он почувствовал, как устал. Эти поездки длятся уже вторую неделю. Он каждый день по нескольку раз до хрипоты говорит пламенные речи. Люди слушают и своими холодными взглядами остужают его горячие слова, своими кривыми улыбочками показывают, что не верят ему! Хотя в его словах восемьдесят процентов правды. Но существует какая-то стена между ним и людьми. И как он ни старается, эту стену разбить не может. В чем причина?
Ведь нельзя сказать, что люди плохо живут. Лихие девяностые остались позади. В селах есть дороги, газ. Двадцать—тридцать лет назад об этом можно было только мечтать. Почему же такие усталые, равнодушные лица, почему в глазах нет веры? Да не с неба свалился Василий Павлович. Понимает он все, если быть перед собой до конца честным. Иногда всякие мысли приходят ему в голову, но об этом не заговаривает даже со своей все понимающей женой. Они живут в трехэтажном доме за высоким каменным забором, где есть и сауна с бассейном, и сад с беседкой, и еще много всякой всячины, называемой в наше время роскошью. Вот и перестали они с женой в последние годы жаловать своих родственников, дальних и близких. Бывая у них, те везде совали свои носы, ойкали-вайкали при виде вещей, которых у них нет.
«Ты же любишь кильку», — сказал Тишка. Ведь он понял, кто такой Тишка, как только директор школы произнес: «Тишка… ветеринаром к нам в село». Это как раз тот самый Тишка, с которым проучился восемь классов. Но он не помчался искать Тишку, чтоб поздороваться, обнять его. А ведь в тот момент в груди его что-то ёкнуло, ведь мог вернуть его и обнять! Но — нет, жирная пленка окутала его сердце, не дает показать ему свое истинное лицо. Да и незачем показывать свои эмоции. Он поднялся выше других, значит, видит дальше всех, некогда под ноги смотреть. Чувства, воспоминания… Прочь сентиментальности.
Они учились в классе третьем. Тишка сидел за передней партой, щупленький, всегда простуженный, шмыгающий носом. И вот однажды принес в класс кильку, завернутую в газету. Тишка ел ее на уроке, втихаря. Знал, сукин сын, что на перемене не дадут поесть, выпросят. А во время урока кинет в рот кильку целиком и, закрыв ладонями нижнюю часть лица, жует. Запах соленой рыбы поплыл по всему классу. А Вася с Петей все это видели, глотали слюнки и кляли сопляка: один жрет! И тут учительница вызвала Тишку к доске. Вася тут же уронил ручку, та якобы покатилась за соседнюю парту, он полез под парту доставать свою ручку, а вернулся на место с завернутой в газетку килькой. Пока Тишка сопел и кряхтел у доски, Вася с Петей съели всю кильку. Тишке учительница поставила двойку и велела сесть на место, к доске позвала Васю. И тут в классе раздался сиплый плач:
— Бу-у-у, украли!
Учительница подумала, что Тишка плачет из-за двойки.
— Не реви, учиться надо! У доски молчал, а там ревешь!
— Кильку-у украли!
— Какую кильку? Откуда взялась килька?
Воришки были выявлены, учительница нашла их по рыбному запаху. Она поругала их и поставила в угол. Потом их еще долго дразнили «воришками, ловцами кильки».
Перед Василием Павловичем снова возник неказистый мужичок с щетинистым опухшим лицом… Жена парализована… «Надо было хоть спросить, как живет, — подумал Василий Павлович. — Есть ли дети?» Есть дети, нет детей, да какое мне до этого дело? У каждого — своя жизнь, свои проблемы. Скорей бы попасть домой, помыться да в теплую постель… Василий Павлович задремал, перед глазами возник Тишка, дернул за его рукав и упрекнул: «А помнишь, кильку в кулечке ведь ты украл, а все свалил на Петю. Нехорошо…» Василий Павлович открыл глаза. Автомобиль стоял, передняя дверь была открыта, водителя не было.
На белое поле падают звезды
Он быстро распахнул дверь со своей стороны, выглянул: капот машины был поднят, Витя возился с мотором. От лунного звездного неба снег отдавал синевой, кругом было бескрайнее поле. Василий Павлович закрыл дверь, нащупал в пакете бутылку, их было две. Он достал одну, отвернул колпачок и сделал два больших глотка. Водитель, вернувшись, стал заводить зажигание, мотор не заводился.
— Что случилось? — недовольно спросил Василий Павлович.
— Да щас поглядим, че там барахлит. — Парень как-то бесшабашно махнул рукой, вышел и опять исчез за капотом.
Василию Павловичу что-то не понравилось в его голосе. С машиной не должно случиться ничего серьезного, она куплена всего полгода назад. И Витя никогда не позволял себе на работе ничего непозволительного, четвертый год ездит с ним. Может, от холода губы онемели, вот и растягивает слова. В салоне автомобиля становилось холодно, и Василий Павлович, чтобы совсем не замерзнуть, глотнул еще коньяка. Витя снова стал мучить зажигание. Мотор умер. Он включил свет и стал рассматривать приборы. Затем повернулся к Василию Павловичу и, глупо улыбаясь, произнес:
— Бензина нет…
Василий Павлович ушам своим не поверил: в поле в такой мороз оказаться в машине без топлива! Да еще в полночь! Да такого быть не может! Надо срочно кому-то позвонить, пусть подвезут бензин. Но кому среди ночи можно позвонить? Районный глава в пути, номер его сотового не записал. Да он не знает ни одного телефона в районе, всеми делами заправлял районный глава. Придется звонить кому-то в город… будут смеяться над ним, но выхода нет, до утра тут околеешь. Василий Павлович стал мысленно перебирать, кому можно позвонить, кто может посреди ночи помочь ему.
— Гляжу, пакетик вам сунули, для сугрева че-е есть? Вон какая холодрыга, как бы нам дуба не дать… — продолжал глупо улыбаться Витя, видимо считая, что в ночном зимнем поле, как в бане, начальников нет, все равны.
Василий Павлович не ожидал такого наглого панибратства от своего водителя, он схватил парня за плечи и сильно потряс его:
— Да ты пьян!
— Хто с-сказал?
— Да ты языком еле ворочаешь!
— Н-у, че-е, всего пару глотков и все… Ну, эта аппетитненькая, губастенькая… Р-рита-Маргаррита… покормила меня в шестом «Б» классе… Бутерброд в рот… с красной икрой, с мяс-сами и… само с-с-собой бутылочку… Говорит, дескать, мой большой начальник сам, то есть вы сами велели меня накормить и напоить… Ведь сам велел? Вот я и поел, и попил. Я проголодался, замерз…
— Ладно, об этом завтра поговорим. — Василий Павлович старался погасить ярость. — А теперь скажи — куда делся бензин? Утром залил полный бак! Должно быть еще достаточно…
— Кажется, высосали… пока мы с Ритой в шестом «Б» классе то-сё… долго ли… шланг сунули и высосали… А что тут, бензин дорогой, а в деревне и бензоколонок нет, а ребята гоняют на мотоциклах по вечерам… в соседние села по девкам… А девки в деревнях какие!
Василий Павлович сам не помнит, что случилось с ним… Он никогда не позволял себе распускать руки. А тут эта дурацкая ситуация… Ночь, морозное поле, безвыходное положение… Да еще эта наглая рожа… Он выскочил из машины, рванул дверь со стороны водителя, выволок Витю за шиворот и повалил на скользкую ледяную дорогу.
— На тебе, на тебе, скотина, я тебя напою! — Василий Павлович схватил его за густые волосы и стал бить лицом об дорожную наледь. В кровь разбил лицо, потом еще несколько раз пнул его в бок и оставил. Василий Павлович немного остыл, ведь мордобой положения не исправит. Когда он снова взялся за ручку двери, чтобы войти в салон, сильная рука сзади хватанула его за плечо и развернула. Василий Павлович с ужасом увидел, как на кровавом разъяренном лице горят два бешеных глаза. Внутри у него похолодело, а в голове промелькнуло: «Такой может убить!..»
— Ты что, начальник, охренел! Ты что, думаешь, ты пуп земли и все тебе позволено? — Блеснув большими волчьими зубами, он потянул Василия Павловича на себя и через голову кинул оземь. Василий Павлович опомниться не успел, как оказался распластанным навзничь. Он не сопротивлялся, ведь должен же Витя одуматься — на кого поднял руку и что его после этого ожидает. Но тот взбесился не на шутку, с разбегу пинал его в грудь, в голову, куда попало, вскочил ему на грудь и подпрыгивал. Василий Павлович не успевал прятать лицо и от удара в голову потерял сознание. Он медленно приходил в себя, его тело было сковано тяжестью, в голове стоял неимоверный шум. Пытался открыть глаза, но веки не слушались. Где-то рядом звучал рычащий голос Вити:
— А-а, пуп земли, я выбью из тебя спесь! Двумя пальцами задушу! Вонючий старый кобель!.. Еще по бабам ходит!.. А то я не знаю, какие таблетки заставляешь меня покупать! Хочешь мужиком быть, а между ног все высохло! «Сю-сю, Галочка, сделай-ка мне массажик… Потри-ка там-то, там-то… Твои губки — живительный родничок!..» А ты знаешь, вонючий кобель, что после того, как отвожу тебя домой, я обратно к ней возвращаюсь?! И за час успеваю два раза ей массаж сделать… И после этого забираю пакет с продуктами, что ты ей привозишь… И мы вдоволь смеемся над тобой, какие массажи заставляешь ее делать!.. Сдохни тут! Я ушел, шеф!.. Я не хочу тут с тобой подыхать… Утром найдут тебя холодненького! — и, матерясь, отправился по дороге.
Василий Павлович еще не верил, что Витя ушел насовсем, и поэтому не открывал глаз и не пытался двигаться. Через некоторое время открыл глаза и увидел над собой усыпанное звездами небо. Он долго смотрел на светлое небо, и в груди разлилась никогда неиспытанная радость, из глаз полились слезы. И сквозь залитые слезами глаза он увидел, как на него сыплются яркие небесные блестки. Он жив, он остался жив!.. Он мог двигать руками, ногами. Когда спиной почувствовал холод, с большим усилием поднялся на ноги, острая боль пронизывала все его тело. Он маленькими шажками пошел к машине, открыл дверь и сел на заднее сидение. Нащупал начатую бутылку, выпил, кровь стала оживать. И в этот момент его сердце сильно забилось: если он останется здесь, в машине, ему конец. Витя, протрезвев, поймет, что его ожидает, и что-нибудь предпримет. Ведь когда он взял его за грудки, его глаза — глаза убийцы — горели страшной решительностью. На войне в Чечне, по-видимому, он делал это не раз. А он, Василий Павлович, хочет жить, жить!.. Он достал из кармана сотовый телефон, хотел было открыть крышку, но телефон рассыпался на мелкие куски прямо у него в руках. Видимо, от пинка шофера разбился.
Василий Павлович вышел из автомобиля, швырнул останки телефона на обочину. Надо уходить, и уходить как можно скорее. Он забрал пакет — пригодится, огляделся — в какую сторону идти. Только не по большой дороге вслед за Витей. И в противоположную сторону нельзя, догонит. Он увидел уходящий направо в поле санный след. Наверняка поблизости находится село. Обратно, в то село, где они были, ему не дойти, успели отъехать километров двадцать. Он повернулся и пошел по санному следу.
Витя
Витя нетвердыми ногами шел по дороге, горстью хватал снег, прикладывал к разбитому носу и продолжал материться. «Что он думал — я поддамся? Если он начальник — я никто, меня можно раздавить? А вот этого он не видел!»
Но, пройдя с километр, он в одно мгновение протрезвел, и сердце похолодело. Он вдруг ясно осознал, что натворил и что его после этого ожидает. Нажрался водки, проворонил воришек бензина и избил своего начальника! Избил… и, может, даже убил! Избить всей республике известного человека! Да он сгноит его в тюрьме. Если остался жив, ни за что его не простит… Дурак, что же он натворил?! Ведь Василий Павлович много доброго для него сделал! После службы в Чечне он целый год искал работу. Помогли родственные связи, которые тянулись к Василию Павловичу. Витя приходится ему каким-то дальним родственником. Каким уж там родственником, как говорят, седьмая вода на киселе. Но Василий Павлович взял к себе водителем, после женитьбы помог получить комнату. Когда ездили в дальние поездки, платил командировочные, подкармливал… Правда, Витя все равно не любил его. Считал себя обиженным, чем-то обделенным. Он возил сытого, ни в чем не знающего нужды человека, имеющего над ним власть. Что бы он ни велел, выполнять надо беспрекословно. Летом в выходные дни приходилось работать у него в саду, в огороде. Витя копал, сажал, красил забор… За это жена шефа кормила его на кухне, а сам шеф давал премиальные за сверхурочную работу.
Вроде они и не в долгу друг перед другом, но внутри у Вити все рос комок недовольства. У него, у Вити, никогда не будет огромного дома, в котором хоть в прятки играй. От внутреннего убранства дома в глазах начинает рябить. Дети хозяина приезжают на дорогих иномарках, проходя мимо, Витю они вообще не замечают, будто он часть забора, который красит. Он раб, его не следует замечать. Его послали воевать в Чечню, он пошел и навоевался. Остался жив, и слава Богу. А скольких ребят вывезли оттуда в цинковых гробах, кто из этих сытых знает это! Однажды, выпивший, он похвалился отцу, скольких чеченцев убил. И теперь, когда отец сам напивался, каждый раз орал на него: «Убивца, и меня хочешь убить!» За что он воевал, ради чего, он сам этого до сих пор не знает. Кто-то на этой бойне наживался, а кто-то положил голову.
Больше всего злило Витю, когда поздно вечером он ждал своего шефа от Галинки. Он ставил машину недалеко от дома любовницы шефа и проводил в нудном ожидании часа три-четыре, а то и больше. Из этой злости и родилась месть, он сам стал спать с этой фарфоровой куклой. Это случилось, когда шеф стал отправлять с Витей подарки своей возлюбленной. Они познакомились тогда с ней поближе, стали общаться по-свойски. И первый шаг сделал не он, а эта кукла. Однажды она усадила его пить чай, а сама на стол поставила бутылку шампанского. Выпили по бокалу, и кукла без всякого стыда затащила его в постель… И все получилось так, будто так и нужно. Витино тщеславие в некотором смысле было удовлетворено. И не потому, что он очень хотел любовных утех, просто ему приятно было думать, что, если она предпочла его, значит, он хоть чем-то, но лучше шефа. Пусть старый хрен думает, что кукла ублажает только его. А кукла только высасывала из него деньги. Вот и машину ей подарил за полмиллиона…
И все же не надо было поднимать на него руку. Конечно, водка виновата. Эта титястая Рита принесла в класс еды и выпивку. Она приставала к нему и дразнила: «Да ты что, не мужчина, что ли? Машина с такими номерами, кто посмеет остановить?» И он, дурак, доказал, что мужчина… Нет, Василий Павлович никогда не простит ему этого. Мало того, что избил начальника, еще и язык распустил, выпалил про их отношения с Галинкой. Все, на этом жизнь Вити закончилась, посадят его лет на десять, не меньше. А его дочери Ирине исполнилось только два годика. После десяти лет она не узнает отца. Жена его не будет ждать, вон до свадьбы сколько к ней парней липло… Десять страшных лет. Что же делать? И тут в Витиной голове мелькнула мысль, от которого он даже вздрогнул. И то, что он представил, снова вскружило ему голову. Он вернется к машине и увидит Василия Павловича, валяющегося на дороге или сидящего на заднем сидении. Если лежит на дороге без сознания, так и так подохнет до утра. А если в салоне прилег… Тогда Витя достанет из багажника монтировку и легонько стукнет ею по виску… Ну а потом дойдет до ближайшего села и объявит: в дороге на них напали, он избитый сбежал, а шефа убили на месте…
Витя твердой походкой зашагал обратно к автомобилю. Он спокойно шел на дело. В бою такая решительность помогала ему побеждать врага, там иначе нельзя — или ты убьешь, или тебя убьют. И здесь другого выхода у него нет: или он, или его. Один раз стукнуть монтировкой, всего один раз…
Приближаясь к автомобилю, Витя сбавил шаг. Ни на дороге, ни на обочине Василия Павловича не было. Значит, разлегся в салоне. Витя бесшумно открыл багажник и нащупал рукой монтировку, зажал в руке холодное железо и, бесшумно шагнув, тихонько открыл заднюю дверь. И откинул руку, чтобы легко было пустить в ход монтировку… Но в салоне никого не было. Витя упал на заднее сидение и завыл. В тот момент он сам не понял, что за гортанный вой вырвался из его горла: не то от радости — Бог избавил его от убийства, не то от страха — впереди его ждет тюрьма…
Дорога в неизвестность по пустому полю
Василий Павлович шел по синему снегу и думал про свою жизнь. Свою жизнь он сравнивал с дорогой, по которой последние двадцать лет ехал на скоростном автомобиле. Ехал, и смотрел из окна на жизнь других, и останавливался только для того, чтобы заправить машину и заправиться самому. Он даже во сне выступал на собраниях с речью. Казенные выражения вошли в его лексикон и стали частью его натуры.
Отдыхал он по-своему. Ходили всей высокопоставленной братией в «лесную баню». И еще он втайне захаживал к молодой любовнице. Эта тайная любовь на некоторое время дарила ему обманчивые надежды: дескать, ты еще в прекрасном возрасте, живи и радуйся, ведь закрома твои полны и солнце будет светить тебе долго-долго… Галочка-кошечка, ласковая и нежная, обвивала его шею руками, и он, забывая обо всем на свете, даже об артрите, уносился или пытался унестись в страну молодости. А на самом деле это был обман — обманывался он, обманывала его она… Он, известный, в солидном возрасте человек, оказался посмешищем для молодой сучки и своего лицемерного водителя, который всякий раз по-собачьи заглядывал ему в глаза, ожидая очередной подачки.
Его трехэтажный дом служил ему ночлегом и местом, где он переодевался в чистое. Жена Лида по-матерински любила и жалела его. Она больше всего беспокоилась о мужнином желудке и карьере. Трое детей друг за другом покинули дом, ведь родители даже сквозь толстые потолки видели их неблаговидные дела. И теперь на двух верхних этажах обитала юрхтава*, а еще в открытые форточки забирались блудливые кошки и своим визгом пугали их.
Василий Павлович из последних сил идет по зимнему полю, путь кажется бесконечным. Но он точно знает, что все дороги куда-то ведут, и он туда дойдет. Должен дойти. Однажды в детстве он шел вот по такой же белой дороге. Они жили бедно. Отец хоть и вернулся с фронта, но здоровье было подорвано, целыми днями лежал на печке. Хворать-то хворал, но каждые полтора года мать рожала то сестренку, то братишку. И до своей смерти настрогал их целых восемь голов. Как-то мать простыла и послала Васю, старшего, одного за соломой к колхозному стогу. Обычно они ходили вдвоем поздно вечером или ночью, ведь ходили к колхозному стогу воровать! Больше неоткуда было брать солому, все принадлежало колхозу. Они хотели идти с другом, Петей Кипаем, но друг почему-то передумал, и Вася отправился один.
Шел легкий снежок, дорогу заносило, но к стогу его привел вот такой же санный след. С боку стога зияла огромная дыра, откуда повыдергивали солому. Нутро стога казалось объемным шалашом. Вася, пригнувшись, вошел в эту черную дыру и стал выдергивать обеими руками солому. Она давалась с трудом, плотно уселась. Наконец набралось достаточно. Сложил солому на двойную веревку, связал, получилась огромная вязанка. Взвалил на спину, и сгорбившись под тяжестью, пошел в сторону села. Санный след занесло, и он шел без дороги, ноги тонули в снегу, весь взмок от пота. Шел долго, останавливался, отдыхал и снова шел. И в какой-то момент ему показалось, что слышен собачий лай совсем с другой стороны, и он повернул туда. Вскоре он совсем выбился из сил, но вязанку соломы не бросал, корова Маня — кормилица семьи — голодная. Кормили Маню пареной соломой, на которую мать сыпала горсточку ржаной муки. Он в доме старший, мужчина, мать надеется на него.
Вася бросил на снег ношу, оглянулся вокруг: снег, куда ни глянь, снег — белая пурга, дальше носа ничего не видно. И он, паренек, который начал уж заглядываться на девочек, петушком выпячивающий грудь перед соперниками, сейчас почувствовал себя маленьким и слабым существом, его может навсегда накрыть самый тонкий слой снега. Вокруг ни одной живой души, он остался один во всем огромном снежном мире. И он, как беспомощный котенок в этом снежном безмолвии, царапается в дверь жизни…
Вася несказанно обрадовался, когда перед ним, как в сказке, возник снегом покрытый домик. От радости вернулись к нему силы. Он оставил вязанку и кинулся к домику. Тот неожиданно раскрыл перед ним огромную черную пасть, и Вася оторопел. Домик оказался тем самым стогом соломы с дырявым боком. И все же это было спасение, из черного отверстия отдавало приятным теплым запахом соломы, он звал мальчика вовнутрь отдохнуть. Вася нырнул в теплую черную пасть и прилег. Все тело приятно заныло, и его стала окутывать сонная дремота. Паксява** материнским голосом сказала ему: «Отдохни, сынок». И Васины глаза плотно закрылись. Сквозь сон он сказал матери: «Мама, когда я вырасту, куплю лошадь… и за соломой мы с тобой всегда будем ездить на лошади…» Его нашли далеко за полночь… Пришел в себя в объятьях матери, рядом голоса соседей, визг соседской собаки… Как же звали ту собаку? Музгар? Точно, Музгар! Музгар лизал ему руки, лицо и радостно скулил.
В слепой деревне лампадка светится
Санный след привел Василия Павловича не к стогу. Перед ним возникла настоящая деревенская изба, рядом с ней стояла вторая и дальше — третья… целая улица! Но не видно в окнах ни одного огонька! Слепая деревня! Сначала он подумал, что деревня заброшенная, но потом услышал лай собак. Если лают собаки, значит, есть жители. Его сердце забилось, есть на земле Бог, есть, теперь он спасен!
В это время подбежала огромная собака, и с жутким рычанием кинулась на него. За ней прибежала вторая, третья... Последняя, самая наглая, схватила его за полы пальто и принялась рвать. Василий Павлович отбивался ногой, пакетом, но собаки кидались на него голодной стаей. Мгновенно сообразив, чем откупиться от них, он вытащил из пакета бутылки, сунул по карманам, а пакет с колбасой кинул собакам. Те оставили его и бросились к пакету. И пока они раздирали пакет, он бочком-бочком оторвался от них. Вошел во двор, нащупал дверь и стал стучать. В ответ тишина. Он стучал кулаком, ногами, но никто ему не открывал. Тогда он пошел к следующему дому, увидел: окна дома забиты досками. Направился к третьему, на двери его висел замок. Вернулся к первому дому, ведь он был закрыт изнутри!
Собаки теперь уже дрались между собой из-за каталки колбасы и на Василия Павловича не обращали внимания. Он нашел палку и стал палкой стучать в дверь. Напрасно, голоса никто не подавал. Он вяло опустился на ступеньку, тело его болело, ног в легких сапожках он совсем не чувствовал. Достал из кармана начатую бутылку и выпил до дна. Его потянуло в сон, только острая боль в груди не давала покоя. В голове мелькнуло: неужели все-таки придется умереть? Он встал и подошел к окну. И тут он увидел узенькую полоску света. В доме живые люди! Это они окна закрыли плотными покрывалами. Живая полоска неяркого лампадного света воскресила надежду в душе Василия Павловича. Он стал стучать пустой бутылкой по оконной раме. Подгнившая деревяшка рамы хрустнула, и оконное стекло со звоном разбилось. Окна были двойные. И в этот миг изнутри раздался старческий голос:
— Кто? Что надо?
— Впустите!
— Что надо, в доме пусто! Господи, пожалей нас…
— Я замерзну тут!
— У нас брать нечего!
— Мне ничего не надо!
— Пенсию последнюю уже отняли!
— Впустите, пропаду!
— Приходили бандиты, и все отняли!
— Я не бандит, я человек!
— У нас только сухари, больше ничего!
— Откройте!
— Сынок, ради Христа, иди своей дорогой, не делай зла!
— Откройте, или я разобью окно! — и разбил бутылкой второе окно. Тишина.
Немного погодя дверь в сенях заскрипела, Василий Павлович шагнул в сени и почувствовал, как ноги становятся ватными, пошатываясь, он направился в избу, цепляясь за косяки, вошел в темные сени, в ушах продолжал звучать скрипучий голос:
— Сынок, поверь, у нас совсем ничего нет… не трогай нас… что ты творишь, вот и окно разбил… А мы вторую неделю из сухарей тюрю едим…
Открылась дверь в избу. На столе лампадка с дрожащим огоньком высвечивала небольшой круг. Такие лампадки в деревне обычно зажигают перед образами.
Из угла послышался второй голос:
— Кого там черти принесли?.. Зачем открыла?
Василий Павлович перешагнул через порог, зацепился ногой обо что-то и во весь рост грохнулся на пол. Он задел стол, лампадка затряслась и погасла.
— Упал, эх ты, нечистая сила, лампадку задул… будь то неладно… расшибся, небось. — Старуха пыталась поднять непрошеного гостя, но куда там, силенок не хватило, только теребила его за рукав. — Что же мне с тобой делать… сама не знаю… Скажи хоть, откуда пришел? Зачем сюда шел?.. Шкабаваскяй***, если изверг, пусть сгинет… Если добрый человек, пусть оклемается… Встань, встань. — Она взяла его за голову. И Василий Павлович сам сделал усилие, чтобы поднять голову. И тогда старуха снова напугалась: — Лежи, лежи… Хмельной, лежи, проспись… подобреешь… я тебя шубой накрою…
Угол с углом разговор ведут
В темноте один угол вел разговор с другим, противоположным углом. Один голос злой, недовольный, скрипел со стоном и расходился по щелям, а второй голос, немного раздраженный, но добрый, как скрип смазанных петель, он ударялся о потолок, с потолка насмешливо и горестно падал на пол.
— Ты, дура, кого впустила, сказывай! — говорил ворчливый и злой голос.
— Кого впустила, того впустила… Ты все равно глухой, ничего не слышишь… все равно слепой, ничего не видишь! — отвечал насмешливый и горестный голос.
— Мужика, бабу?
— В портках, а в портки не заглядывала.
— Говори, говори, кому дверь открыла? Я чую, кто-то в доме есть. Думаешь, раз не вижу, то и не слышу. Слышу, я все слышу… Ты только мужиков впускаешь. Ты мужиков манишь, ведьма… Я ведь знаю, знаю, зачем ты в Митёкову баню бегала…
— Глаза ослепли, мозги высохли, а язык никак не отсохнет… Почему так бывает, кто мне скажет… А Митёк красив был, не то что ты, заморыш, глухой шайтан… У него волосы черные, глаза цвета спелой черемухи, улыбается — вся улица светлеет… Красив был черт, что тут скажешь… Все мужики боялись за своих жен… Да и ты в молодости был неплох… А он… Тебя рядом с Митёком нельзя было ставить, а отдельно и ты смотрелся, вроде и ничего… А где спички? Одна коробка осталась, не найти… А свет нужен, ох как нужен, хочу видеть, кто к нам пожаловал… что-то голос очень уж знакомый… даже сердце мое забилось… Может, кто-то из семи вспомнил о нас и приехал… А если бандит, он придет в себя и будет снова требовать денег, мучить нас, издеваться. В тот раз тоже голос мучителя очень знакомый был… Обе пенсии отдала, целиком, и спичек не успела купить… А голос бандита узнала, хоть менял на все лады, то как бык мычит, то козлом блеет, э-э, а горло не переделать… у поганого его деда тоже такой голос был… И он лошадей повадился было красть по деревням… Пока не отдубасили и кровью не стал харкать…
— Ты, длинноволосая дура, из-за тебя спалили мою бороду… Впускаешь в дом кого попало… А меня голодом моришь.
— Тоже мне голодный… Сегодня целую миску каши слопал. Не забудь про кашу, готовься, а то снова под себя сходишь. Смотри у меня, не буду кормить весь день, будь неладен…
— Голландку затопила бы, заморозишь меня…
— Подскажи, где спички?.. Как плохо жить без света… Если на белом свете темная жизнь, что же ждет нас на том свете… ох-хо-хо-хо…
— Я ведь тогда следил за тобой, когда ты нырнула в Митёкову баню… Думаешь, я ничего не ведаю… Я все знаю, все знаю… Этот Миша твой, чертов чернявка, не мой сын… с цыганским обличьем… губастый… совсем как Митёк… вылитый Митёк!
— Миша ушел из дома последним… в стране новую шахту открыли, вербовщик приехал, из деревень молодых ребят собрали… Миша крепким был, в отца моего, не в тебя, заморыша высушенного. Уехал далеко, очень далеко. Поначалу приезжал, мне всякие материи, платки привозил — шерстяные, цветастые, узорчатые… Ванькиной жене все отдавала… Зачем отдавала, глупая… Она их вместо пеленок использовала, дуреха… Теперь вот что меня тревожит… Кто-нибудь из детей надумает нас навестить… приедет, а нас нет. Кто их встретит, накормит… кто их обласкает в родном доме… Дверь закрыта замком, окна забиты… Нехорошо. А нас заберет Ваня. Он в этом году трехстенку к своему дому пристроит и заберет нас… Пятый год этот пристрой лепит и никак не прилепит. Руки у него дрожат от пьянки, черт подери. В этом году, авось, закончит, там светло нам будет, тепло… Я вечерами буду вязать носки внукам, правнукам.
— Ты, ведьма, поесть мне дашь, нет? Я сегодня не ел.
— Сегодняшний день еще не наступил. Утро наступит, сварю щи. Пожалуй, щи не буду готовить, опять кашу сварю. Э-э, вот и спички… Зажгу лампадку… Господи, как люблю я свет божий…
«Матушка моя, почему я не твой сын…»
Старуха зажгла свою лампадку и принялась поднимать непрошеного гостя.
— Поднимайся, поднимайся, сынок, я рассмотрю тебя. — Сначала она теребила его за рукав, за воротник, затем взяла за голову и стала поднимать.
Василий Павлович открыл глаза, перед ним стоял кто-то в белом.
— Совсем не вижу, погодь, лучиной освещу. — Старая взяла со стола лучину, зажгла один конец и осветила лицо гостя.
Теперь и Василий Павлович рассмотрел лицо старухи, сердце его ёкнуло. Старуха была похожа на его мать. Мать его давно умерла. Страх охватил его. Его избили до смерти, он прошел через пустынное белое поле, это, видимо, был переход в другой мир. Он умер! Витя убил его!
— Мама… — прошептал он.
Но шепот его наполнил избу, каждый угол, каждая щель эхом повторяла: «Мама… мама… мама…»
Старуха уронила лучину, она костлявыми руками крепко обняла Василия Павловича.
— Вай, совсем ослепла, дитятко мое… не вижу… ведь я каждый день жду тебя… Услышу, как заскрипит снег, погляжу в окно; кто возьмется за ручку двери — сердце выскакивает из груди… Где же ты столько времени был? — Она холодными руками все крепче и крепче сжимала его шею и не отпускала.
Холод пронизал Василия Павловича, по спине побежали холодные мурашки, он дернулся, пытаясь освободиться из объятий. Освободился, пробормотал:
— Да жил… а жизнь такая… под солнышком хорошо, никто не хочет умирать… Но я всегда помнил о тебе… наш дом… пшенные блины… на Пасху. Я своим внукам рассказываю о тебе. Как мы с тобой ходили на санках в лес за дровами, за соломой… А они ничего не понимают. Смотрят глупыми глазами и улыбаются… Они не могут понять, как мы жили… Они летают по миру… по компьютеру…
— А почему ты, сынок, мне своих внуков не показываешь… Как бы мы радовались…
— Я ведь тоже, мама… иногда остаюсь один, выпью немного и плачу. Говорю, была бы сейчас мама жива, хоть жалел бы ее… Сейчас я мог бы поберечь тебя… Помнишь, я тебе обещал лошадь купить…
— Почему ты хоронишь меня раньше времени, сынок? Я жива… Мне ж от тебя немного надо: в год раз показался бы, и этого достаточно. Как еще меня жалеть?
— Мы живы? Мы живы на том свете?
— Не надо было много пить… Вон Ваня тоже, как только наклюкается, и с чертями разговаривает… И ничего с ним не поделаешь, ведь рот его не зашьешь. Сёма, ты другой, ты с детства умный.
— Мама, я не Сёма… Сёма давно умер. Я — Вася.
— Что ты говоришь!.. Васю убили в Афгане… Сёма жив! Не было вести о его смерти, не было… Ты, Сёма, самый башковитый среди всех моих детей. Ты ведь очень хотел остаться в деревне жить. И гнездышко вил… Нет, не дал тебе этот сивый жеребец, председатель колхоза, жизни… упрятал в тюрьму… Больше ты в деревню не вернулся.
— Мама, ты все перепутала…
Из угла раздался голос:
— Я ведь слышу, ты, тварь, не одна… Ложись, ложись с ним… переспи…
— А этот, кто?
— Это отец… Ослеп, оглох… совсем мозги стронулись… все боится, как бы меня другие мужики не увели. В маразм впал, думает, что мы с ним молодые. И ему не восемьдесят пять, а двадцать пять! Кхе-кхе-кхе!.. Каждый день в поле собирается то пахать, то сеять. Детей из школы ждет… А Надю совсем не помнит.
Василий Павлович, потирая виски, возвращался в действительность.
— Погоди, какой отец, какая Надя?.. Мама… бабушка, как тебя зовут?
— Мама, бабушка… и у тебя крыша поехала… Не пей, сынок, станешь как отец. Маму как зовут, забыл! Ольга, Ольгой зовут твою маму.
— Прости, прости меня, мама… я не твой сын… Я не помню, как здесь оказался…
— Говоришь, не мой… — Голос, который может разорвать сердце, наполнил избу и, причитывая, продолжил: — И моя бестолковая голова перестала соображать. Что-то Сёма в каждую ночь снится… не беда ли с ним стряслась… А голос твой похож на его… сыночек мой, почему ты не Сёма?! Господи, где наши дети, которых мы родили?.. Все со стороны прибиваются какие-то бродяги… Придут и что только не творят… Всю деревню разграбили… и провода, которые несли сюда свет, сняли со столбов, украли… теперь каждый месяц приходят отнимать нашу пенсию…
Плач-причитание о жизни
Василий Павлович поднялся с пола, но от острой невыносимой боли тут же опустился на лавку. Память возвращалась: он разбил в крайней избе оконное стекло, его впустили в дом, потом упал без сознания. Он порылся в карманах, нашарил бутылку. Так, надо срочно позвонить кому-нибудь. В милицию, главе района или жене, пусть высылают за ним машину. Телефона не было. Что-то надо предпринять, неужели придется тут провести ночь? Разве выдержать до утра эту невыносимую боль? Он протянул к лампадке руку, хотел посмотреть время, но часы его были без стекла и стрелок. Время остановилось. Ни радио, ни света — ничего нет. Жизнь здесь вне времени.
— Мать… тетя, какую-нибудь кружку подала бы.
— Я, сынок, напоила бы тебя чаем, но не на чем согреть. Завтра натоплю печку и на плите вскипячу.
— Давай мы с тобой выпьем.
Голос старухи задрожал:
— Откуда я тебе возьму вина!.. Ты что?.. Я так и подумала, как придешь в себя и будешь требовать денег, вина… Как я устала, как извели мое сердце!..
— Мать, ты не бойся… мне и вправду показалось, что я твой сын… У меня есть что выпить.
Старая вслепую протянула руку к столу, и в ее руке звякнула алюминиевая кружка.
— Пей, но смотри, старика не обижай. Он ведь только языком лает, а у самого ни ума, ни силенок… ничего нет.
— Ты что, мать… я не сделаю вам худо.
— А с чем пришел ты к нам, сынок, скажи, — и полушепотом: — Я ведь сейчас волков не боюсь, а людей — страсть как боюсь…
— Я пришел, я пришел сюда… дела у меня тут… Автомобиль мой по дороге сломался, вот и свернул сюда.
Василий Павлович плеснул в кружку коньяка и одним глотком выпил. Затем налил старухе.
— Что ж, — уступила та. — Попробую я твоего вина, — глотнула. — Хорошая, но сердитая очень. Есть хочешь?.. На, тюрю поешь… — придвинула гостю миску.
Василий Павлович протянул руку и взял двумя пальцами кусочек хлеба: солью посыпанного, пропитанного постным маслом с водичкой. Съел. Вкус детства. Помнится, мать вот также наломает хлебушка в миску, щепоткой соли обсыплет, постным маслицем польет, пару ложек водички добавит и трясет миску, смешивает хлеб с приправой. За столом восемь ртов, за пару минут съедают всю миску. От воспоминаний ли, от боли что-то кольнуло в груди.
— Мама, выпьем еще понемножку, а?
— Сынок, ты и старику дал бы глотнуть. Ему пару капель достаточно. Авось, уснет, а то всю ночь так и будет скулить.
Дали выпить старику, выпили и сами.
— Дитятко мое… Говоришь, Васей тебя зовут. Вася, хочешь, я попричитаю тебе…
— Зачем плакать-причитать?
— А я теперь вместо пения всегда причитываю.
— Пой, причитывай…
И мокшанский плач-причитанье наполнил избу:
Вай, сыночек, моя кровинка, охай-вахай,
В поле снежном дорогу ты потерял,
Коварная тучка накрыла звезду твою …
И глаза твои темень затмила… охай-вахай…
Сам не знаешь, куда ведет дорога твоя,
Сам не ведаешь — куда дойдешь-попадешь…
Ты зачем, сынок, оставил родное гнездо,
Принесли тебя ноги, вай, в слепое село.
Люди проклятые в слепом селе живут,
Их покинули дети, охай-вахай…
И Бог позабыл их… охай-вахай…
Так причитывают обычно над покойниками, поэтому мелодика причитания всегда тяготила душу Василия Павловича. И сейчас у него сжалось сердце, потекли слезы.
— Мать, хватит… Тяжело.
— Погоди, сынок, из сердца своего занозу вытащу, — и продолжила:
Эх, сыночек, случайный прохожий, важный гость,
Ведь не знаешь ты, не чуешь печаль мою,
Кто бы услышал горестный мой сказ,
Кто бы понял мою печаль… охай-вахай…
Ширококрылой наседкою я была,
Много детей росло под моим крылом.
Себе на радость вырастила я их,
С перепелиным взглядом, острым умом,
Да не смогла удержать их возле себя.
Ветер злой детей моих раскидал,
Черная буря их унесла далеко.
В темной избе остались мы одни,
Длинные ночи коротать,
Слезы соленые глотать…
Вай, сыночек мой, Вася, Василька мой,
Ты прошел сквозь огонь, в огненном поле сгорел.
Кто же тебя в Афганскую землю послал?..
В басурманскую сторону кто отправил тебя?..
Я б тому отдала, глянь на меня, Боже мой,
Отдала бы углем горящее сердце мое,
На того бы надела, Господи, помоги,
Шкуру мою, ошпаренную кипятком.
Мой Василька, смерть твоя отняла
Ноги, что ветра быстрей носили меня,
Работящие руки мои повисли плетьми.
Дитятко ты мое, теперь не постель,
А крапива — крапива ногайская подо мной,
Не подушка — крапива жгучая под головой.
Под сердечную ложечку иголок насыпали горсть,
Вай, впились в мое сердце этих игл острия,
А вытаскиваю — отрываю сердца куски…
Вай, мой Сёма, красив ты был и силен,
Сёма, Сёмушка, ласковый ты был сын,
Ты зачем забыл-забросил родной очаг,
Кто срубил, скажи, крепкие корни твои?..
Почему не ступаешь ты на родное крыльцо,
Почему березой раненой слезы лить,
Веткой сломанной сохнуть — ты оставил меня…
— Мать, не могу больше, остановись. — Василий Павлович обнял старую и стал гладить ее плечи. — Не могу я больше слушать, не могу.
— А я, сынок, в темной избе постоянно причитываю, так мне легче делается…
— Скоро ваш дом станет светлым, я верну сюда свет, — твердо сказал Василий Павлович.
— Свет — это хорошо, — простонала старуха.
Что случилось, то случилось
Витя вприпрыжку скакал вокруг машины и готов был рвать на себе волосы. Сейчас он все бы отдал, лишь бы не было того, что случилось. Но что случилось, то случилось. Мысли мелькали в голове, он думал о том, что будет завтра. Что он скажет, если завтра найдут Василия Павловича в поле замерзшим. Скажет, что машина сломалась, трое парней напали и избили их. Василий Павлович сбежал от них, и вот замерз. А его, Витю, ударили по голове, и он потерял сознание. Все обойдется, если шеф замерзнет, но, если останется в живых, тогда беда — его посадят в тюрьму. И ничего поделать нельзя будет.
Витя нащупал монтировку и, закрыв глаза, что есть мочи ударил себя по лбу, искры полетели из глаз. Теперь, кроме разбитого носа, есть что показать полиции. Он ненавидел себя за малодушие и в то же время несказанно жалел себя. Был бы в баке бензин, запустил бы мотор и навеки уснул бы. Бензина не было, но и умирать не хотелось. Он достал из багажника тонкое шерстяное одеяло и расстелил на заднем сидении. Лег, скрючился и впал в забытье. Через некоторое время стали остывать руки, ноги… только в груди тлели горячие угли… Перед глазами появлялись черные шары, и на одном из них он куда-то понесся… Ближе к утру фары встречной машины осветили салон. Полицейский УАЗик остановился рядом с «Волгой». Витю подняли и потащили в УАЗик.
Жена Василия Павловича подняла на ноги весь район. Не было ни одного случая, чтобы муж не предупреждал её о своей задержке. А теперь она сама всю ночь названивает по всем знакомым, но никто не знает, где ее муж. Женщина сердцем почуяла, что с ним случилось неладное. И сердце не обмануло её. Вот и машину его нашли, а самого Василия Павловича нет, словно в воду канул.
Витя рассказывал полиции о напавших на них парнях, их было трое, подъехали на своей машине и стали их бить. А за что били и что требовали, Витя не сразу сообразил. Поэтому уже после нескольких вопросов он начал путаться, заикаться, мямлить что-то непонятное. Через полчаса дорогу заполонили десятки автомобилей. Глава района, бледный и напуганный, махал руками, кричал: «Найдите!.. Срочно!.. А этого, — показывал он на Витю, — хоть язык вырвите, хоть что сделайте, но расколите!..»
Таких случаев в районе еще ни разу не было. Они всегда достойно встречали высоких гостей. И тут на тебе, потерялся человек, да еще какой! Из-за него все головы полетят!
Полицейские автомобили со свистом трогались с места и мчались в ближайшие деревни. Но никто не заметил отходивший от большой дороги санный след, где четко отпечатались глубокие лошадиные копыта, местами посыпанные замерзшими комками навоза. След был недельной давности. Ровно семь дней назад почтальонка Вера на Карюхе отвозила в село Сёвонь пенсию старикам.
Утром по селам от дома к дому распространялся слух: пропал большой человек, кандидат в депутаты, обещавший им вчера сделать жизнь лучше. По телевизору каждый день в новостях говорится о страшных случаях: убийствах, воровстве, взрыве домов… И в безмятежно дремлющих мордовских деревнях люди к подобным сюжетам привыкли. Эка, удивили, где-то далеко-далеко, в Москве или в Красноярске, некий начальник украл столько-то тысяч или миллионов долларов… Или этого вора убил другой такой же вор… Кто в деревнях видел эти доллары, да им и в голову не влезало: как можно украсть столько денег и на что можно их потратить! А что вор вора угробил, да так и надо им, пусть пожирают друг друга. В деревне новости тоже одни и те же: в неделю или в месяц кто-то умирает, старые от старости, молодые от вина. А чтобы в этой местности пропал большой начальник, такого еще не было…
Витю полиция увезла в райцентр. «Хоть на кол его посадите, но язык развяжите!» — напоследок крикнул глава администрации.
Витя заранее знал, что, если будут бить, он не выдержит, расскажет все. И слезы раскаянья сами полились из глаз. Чтобы вызвать к себе жалость, по дороге стал рассказывать, какой прекрасный человек Василий Павлович… Откуда взялись эти три бандита, непонятно… Он даже добавил, что у одного из бандитов была татуировка, вот как раз он и ударил Витю по лбу монтировкой. Он один, а их трое… его безоружного скрутили…
Завтра начинается сегодня
Василий Павлович почувствовал, как по его лицу шарят костлявые пальцы. Проснулся, вздрогнув, отшвырнул чужую руку. «Где я?» В нос ударил запах давно немытого старческого тела. Глаза привыкали к темноте, хоть с одного окна покрывало было снято и в избу попадало немного утреннего сумеречного света. Рядом с ним сидел старик с опаленной бородой и трогал его лицо, Он был настолько сухощавый, будто вытащили из гроба. Василий Павлович хотел было быстро подняться, но острая боль не позволила, и он застонал.
— Просыпайся, сынок, — раздался скрипучий голос от белой печки, зазвенел дюралевый чугунок. — Вот и утро настало… Господи, живы… Настало завтра, скоро покажется свет. При свете жить хорошо…
— Сука баба, ты кого уложила со мной? — Старик снова провел рукой по его лицу, Василий Павлович резко ее откинул.
Из-за печи появилась старуха, на голове по-мокшански повязанный темный платок, в фуфайке, в валенках. В голове Василия Павловича отрывками стали появляться картинки вчерашнего дня. Но голова кружилась, и он не сразу вспомнил, что случилось вчера. Стал мучительно вспоминать с того момента, как они оказались в пустом поле. Как Витя избил его, как он шел по санному следу, как стучал по окнам… И в этом доме спасли ему жизнь.
— Попить бы мне, — у него пересохло в горле. Язык плохо слушался.
— Напою, сынок, напою… Я утром рассмотрела твое лицо… ты не похож на лихого человека… Да и немолод уж… Такие не ходят по избам грабить… А вечером ты меня напугал, ох как напугал… Ведь темно, совсем ничего не видно… Потом показалось мне, что это Сема вернулся… давно нет от него весточки. А твой голос совсем как Сёмы… На, попей… И винцо твое вон осталось… хочешь, налью?
— Нет. Водичку. — Василий Павлович попил.
— Кашу сварила, встань, покушаем… и старика покормим… он, вправду, сытости не чует… Только покормлю, тут же завопит: «Дай поесть!» А сам ведь, поганец, и до ветру не ходит.
Василий Павлович еле-еле поднялся. Спал прямо в пиджаке, но без сапог. Хотел нагнуться надеть их, но такая острая боль резанула в груди, что больше и не пытался этого делать. Видимо, ребра поломаны.
— Никак побили тебя, сынок… И под глазами вон синяки… Да, не зря ты сюда попал. К нам добрые люди уже не приходят. Только фалюганы… Вишь, жизнь какая стала… Убьют, и все, никому мы не нужны. Погодь, я тебе сама натяну твои сапоги. — Она прытко присела и стала натягивать ему на ноги сапоги.
— Здесь есть где-нибудь телефон? Мне надо срочно позвонить. — И он по привычке полез в карман, в котором он обычно держал сотовый.
— Какой там телефон… У нас давно тут ничего нету. И радива давно уж молчит. Как школу отсюда убрали, все уехали, кто был в силах уехать. Село разорили, все унесли, что можно было унести, даже провода лектрические украли… Лет десять как без света живем. Раньше наша деревня называлась Сёвонь — Глиняная, а теперь называют Сокор —Слепая. Тут остались никудышные старики да старухи… кого забрать некому… Вот и воняем на печке. Никому мы не нужны…
— Почта, контора… пенсию откуда получаете? — удивился Василий Павлович.
— Пенсию привозит нам почтальонка Вера из деревни Колаз, она на лошади время от времени к нам наведывается… Да вот беда на нас напала, не успеет Вера пенсию развезти, а бандиты уже наслышаны. В тот же вечер по домам пройдутся. Раньше приходила за деньгами Ванина жена. Заберет деньги и то хлебушка, то крупы разной, иногда и мясца принесет… В последнее время не успевает, до ее прихода отбирают… Обиделась Ваниха. Не верит, что отбирают деньги, думает, я скрываю от нее, вообще перестала приходить…
На этот раз я спрятала деньги в подпол, в картошку. Ну, все, думаю, что бы ни делали, не отдам. Не дашь, куды там, не дашь, еще как отдашь! Пришли вечером, сунули под дверь кол и сорвали дверь с петель, вошли. В руках фонарики. Один из них на меня ошейник надел и, как собаку, стал водить по дому. «Покажи, — говорит, — где спрятала деньги! Покажи!..» — и затягивает веревку, душит меня. Второй говорит: «Погоди, не души, а то и денег не найдем, и в следующий месяц не к кому будет сходить». Вот и взялись за старика… сначала ему бороду опалили, как свинью палили, бездушные… потом принялись за волосы… Кричит, бедненький, как ребеночек… Скорей бы мне указать, где деньги спрятала, а у меня от страха язык отнялся, только руками размахиваю… Отдала, куда денешься.
— Откуда приходят бандиты? — спросил Василий Павлович.
— Откуда, оттуда… есть такие… И у нас есть такие… нигде не работают. Вон один недалеко появился, жена выгнала из города, сейчас в деревне… И в соседних деревнях их полно… Работать не хотят, а жрать охота…
Василий Павлович слушал и переживал за стариков. Он в газетах наталкивался на описание таких случаев, но считал, что это дело полиции, а не его. Он как-то пытался успокоить старуху, но нужных слов не было.
Вот уж который год он сидит в высоком кресле и все улучшает жизнь сограждан. И действительно, он хочет улучшить жизнь людей. Но на деле оказывается, что он улучшает лишь свою жизнь, а жизнь всех остальных — не совсем получается. Другие живут по-другому. В деревне всю жизнь трудятся, трудятся, растят детей, возятся, как муравьи, а что толку, когда и в старости в темной избе, как слепые жуки, ползают.
— Ведьма, приготовь мне сапоги, мне пора, — присел старик на постели.
— Куда ты собрался? — громко спрашивает старуха.
— В поле… Сеять пора… Смотри, без меня мужиков не заводи!
— Сеяное уже сеяно, пришло время урожай собирать, — бормочет старуха. — Конец, теперь без нас будут убирать-собирать… Господи, где они, эти собиратели… Ты садись, сынок, садись за стол, а то каша остынет…
Карюха
Рано поутру Тишку разбудил голос Елены Сергеевны:
— Эй, живые тут есть? — Она щелкнула выключателем, и свет лампочки резанул Тишке глаза.
«Черти тебя принесли, — думает про себя Тишка. — И какого рожна тебе в такую рань надо? Видать, пришла рассказать про вчерашний позор, как выкинули меня со школьного крыльца».
Елена Сергеевна — родственница его жены. Работает в школе учительницей. Она в неделю раза два заходит проведать Таню, демонстрирует свое неравнодушное к ней отношение. Заходит и до ухода не закрывает рот: обязательно кого-то ругает, проклинает, учит, наставляет. Так иносказательно наставляет на путь истинный Тишку. А уходя, делает голос ласковым, словно этим дает шанс Тишке стать хорошим человеком: «Ты приходи к нам помочь… сарай поправить, навоз надо вывезти…» Своего пятнадцатилетнего сына-жеребца жалеет, бережет от тяжкой работы.
Тишка поднялся, натянул штаны, обдумывая, как бы заткнуть ей рот и побыстрее выпроводить, чтобы не вспомнила про вчерашнее, не расстроила Танюшу.
— Чего так рано, разбудила тут… — заворчал Тишка.
— Делов-то у тебя, только и знаешь дрыхнуть!
— И ты хребет, как вижу, не ломаешь, — бурчит Тишка.
— Заглянула новость сообщить… Вчерашний депутат пропал… Выехал из нашей деревни и как сквозь землю провалился… Полиция по деревням ездит. Сказали собрать людей и вывести в поле для поиска.
— Как пропал? — растерянно спросил Тишка.
— Так и пропал. Его машина на дороге, а самого — нема. Пропал, и все. Бывает ведь, людей крадут… может, и тут… человек большой. Кто знает, может, замерз в поле… Принял бы твое приглашение на ужин, наелся бы кильки, может, и не пропал бы! — показала зубы.
Таню глаз не открывала, и Елена Сергеевна заспешила уходить.
Гостья ушла, а Тишка никак не мог понять, что же все-таки случилось: как может пропасть такой человек, которого возят на блестящем автомобиле, рядом водитель, а за ними милицейские машины… Тут что-то не так. И между большими начальниками бывают распри, за место под солнцем идет борьба.
Тишка зажег газ, затопил голландку. Сварил для жены кашу, с ложечки покормил. Затем помог ей сходить по-маленькому и сделал массаж, чтобы не было пролежней.
Во дворе стало светло. Тишка оделся и отправился на поиски Василия Павловича. Они хоть и не были близкими друзьями, но ведь в детстве все одноклассники — одна семья. Как тут оставаться в стороне, когда человек попал в беду. Он отправился на ферму запрягать лошадь. Вера-почтальонка постоянно просит его запрягать Карюху, чтоб развозить почту и пенсии. И сейчас сторож, словно уже знал, зачем ему нужна лошадь, без слов вывел Карюху.
Тишка погнал лошадь к большой дороге, в душе плескалась тоскливая печаль. Мысли терзали сердце. Почему счастье его пролетело, как короткое лето, почему бесконечной зимой тянется его горе? Вот еще совсем недавно он пришел в это село с маленьким ободранным чемоданчиком, где лежали рубашка, брюки да три книги по ветеринарии. Он пешком шел по этой дороге, и от неизвестности волнительно стучало сердце: что ожидает его здесь, как встретят и справится ли он с делом? И мечты его сбылись. Встретили хорошо, поселили к одной вдове, которая жила с дочкой. Божья рука привела его прямо к своему счастью. Хоть лет ему было тогда уже семнадцать, а по виду был похож на пацана. Хозяйка относилась к нему как сыну, а через некоторое время вправду стал он хозяйке Марякай сыном. Ее дочь Таню, худенькая, маленькая, курносая, как раз заканчивала десятый класс и постоянно посмеивалась над Тишкой. В доме звоночком звенел ее голос, заливалась она радостным смехом. Тишка обрастал крыльями при ее виде. Он и думать не смел о том, что эта девушка когда-нибудь станет его женой. Как-то Марякай пошла на ночь на поминки к родне. Вот эта длинная осенняя ночь соединила его с Таню, и после этого они никогда уже не расставались. Повезло им в жизни. Тишка не мог дышать без Танюши. Четверых детей вырастили. Ни о чем большем Тишка не мечтал. Но вот настали дурацкие времена, и он растерялся. Остался без работы и стал выпивать. Он себя винит, что случилось беда с Таню. Если умрет Таню, что он будет делать на этом свете? Без нее какая может быть жизнь? Нет жизни. Жена для него все. Катятся по Тишкиному холодному лицу горячие слезы и обжигают его.
Карюха поднялась на большую дорогу и пошла рысью под горку. За лесом красный отблеск показывал, что вот-вот выглянет солнце. Вскоре Тишка остановил лошадь. На краю дороги стояла черная «Волга», вокруг нее крутились четыре мужика, двое в милицейской форме, двое в штатском. Они осматривали следы, один из них соскребал со снега кровавые пятна. Человек в форме повернулся к Тишке:
— Ты чего тут рот разинул, катись своей дорогой!
Тишка снова сел в сани и покатил дальше. Куда он едет, зачем? Ведь того, за кем он направился, без него найдут. И тут в голове у него мелькнуло: не будет Таню, и Тишка вот также возьмет и пропадет, чтоб никто никогда его не нашел. Да никто его и не станет искать… Даже не сразу спохватятся, что его нет. А дети? Да что дети? Приедут, поплачут, попереживают и разъедутся обратно по своим квартирам. Ведь так было уже. Парализовало мать, они приехали, побыли дома по три-четыре дня и укатили обратно. Мысль о том, что можно запросто сгинуть, понравилась ему. Он расслабил вожжи и даже забыл — куда и зачем едет. Карюха сама по привычке завернула по своему следу в Слепую деревню, ведь она только по этой дороге и возит почту в село, где старые люди, увидев ее, радостно окружают и кормят с рук вкусным хлебом. Добрые люди там живут, любит она туда ездить, потому что чувствует — что-то очень нужное и важное возит им, если они так радуются.
Бог простит нас…
Василий Павлович съел ложечку гречневой каши, попил чай, заваренный душицей, и, не выдержав более сидя, завалился на широкую лавку. Все кости болели-ныли настолько, что дышать было трудно.
— Мать, а моложе тебя в деревне кто-нибудь есть? — спросил старуху.
— Есть, а как же. Вот Мару моложе меня аж на семь лет, ей только семьдесят восемь. Марьше, пожалуй, года семьдесят два… она еще как кобыла ржет…
— Вот эта Марьша не дойдет ли до соседнего села?.. Я письмецо бы с ней отправил.
— Нет, она не дойдет, ноги распухшие, далеко не ходит.
— А еще кто помоложе?
— Еще? Алда молодая, дык у нее с головой неладно. Она с детства по деревне туды-сюды ходит. А чего ты хочешь в письме?.. Я бы сама пошла, но боюсь, в одну сторону не дойти мне. А ведь еще пару лет назад на большую дорогу бегом бегала…
— Да ничего. Меня ищут. Скоро все равно найдут.
— Те, которые избили? — в голосе старухи испуг.
— Нет. Мои друзья.
— Это хорошо, коль есть у тебя друзья… Иди, взберись пока на печку, там теперь тепло.
Выходит, в данный момент он в этой деревне самый молодой, но он не в силах подняться. Придется ждать. Не тайга же, найдут. Деревенька находится недалеко от большой дороги.
Василий Павлович взобрался на печку, прижался к горячим кирпичам, и ему стало немного легче дышать. И когда боль стала утихать, ему никуда уже не хотелось ехать. В детстве, когда болел, его тоже укладывали на печку и мать лечила его. Поднималась к нему, подсовывала яичко, неизвестно откуда взявшееся зимой, кружку кипяченого молока… и материнская теплая шершавая рука ложилась на его лоб… Люди, которые окружали его, жили с ним, набивались к нему в друзья, как будто стерлись из памяти. Он даже стер из памяти Галинку, которую по-своему любил. Сейчас он чувствовал себя маленьким больным ребенком и ждал исцеления, материнской теплой руки… И ему пришло видение. Появилась мать и положила теплую ладонь на его лоб. «Мама моя, — шептал он. — Я ведь твой сын». — «Чей же ты сын, глупенький, конечно, мой», — шептала она. «Мама, а я так и не купил тебе лошадь… поэтому и ушла ты рано из жизни… таскала, таскала на себе мешки, вязанки… сломалась…» — «Встань, встань, сынок, лошадь… лошадь вон за окном… нашли тебя друзья». Василий Павлович открыл глаза, на лбу рука старухи.
— Лошадь вон за окном, не горюй… довезут теперь тебя куда надоть. — Старуха радовалась за него.
Василий Павлович спустился с печки, поглядел в окно: под окном вправду стояла лошадь, рядом две старухи кормили ее с рук. Дверь открылась, и вошел небритый небольшого роста мужичок, переминаясь с ноги на ногу, сказал:
— Вася, это я, Тишка… ты помнишь меня… мы в одном классе учились…
Василий Павлович тихо произнес:
— Тишка… — и в горле застрял комок.
Уходя, Василий Павлович обнял старуху:
— Мать, прости меня…
— Бог простит, сынок… Береги себя от лихих людей.
— Я приеду вас навестить.
— Приедешь? — сомневаясь, протянула старуха. — А может, вправду, когда-нибудь мимо будешь проезжать и заглянешь… ты так похож на моего Сёму…
Василий Павлович незаметно положил на край стола деньги, все, что было у него в кармане.
Тишка постелил под него душистого сена, посадил друга детства и погнал Карюху к большой дороге.
А жизнь продолжается
На большой дороге их встретили полицейские и от радости чуть ли не целоваться полезли, словно отца родного нашли. И Василий Павлович с Тишкой по-доброму даже попрощаться не успели. Его на руках понесли в автомобиль, и автомобиль тут же с визгом тронулся с места.
Тишка остался с Карюхой посреди дороги и еще долго смотрел вслед машине.
Василий Павлович попросил ехать не в город, а в районную больницу. Как он покажется в городе с таким, до неузнаваемости разбитым лицом, с переломанными ребрами? Снимки показали — у него сломано пять ребер. За это время следователи уже допросила Витю с пристрастием, и он во всем сознался. В показаниях его сказано, что Василий Павлович первым набросился на него, а он лишь защищался, а так как Витя имеет некое нервное расстройство из-за службы в Чечне, переборщил с «защитой».
Василий Павлович пролежал в больнице пять дней. На работу доложили, что прихватило сердце. По просьбе Вити в больнице состоялась очная ставка его с Василием Павловичем. Парень по-бабьи плакал и просил прощения. Василий Павлович попросил следователей закрыть уголовное дело и отпустить его, лишь напоследок сказал: «Больше на мои глаза не показывайся, с землей смешаю». История, в которую попал Василий Павлович, оказалась неприглядной. Ему совсем не нужны были лишние разговоры перед выборами. И так, несмотря на предупреждение — не распускать языки, по всему району поползли слухи об избиении шофером большого начальника.
Всю неделю из головы Василия Павловича не выходили жители Слепой деревни — старик и старуха. Даже имен их он не знал. Успокаивал себя, что, когда выздоровеет, первым делом проведет свет в Слепую деревню и окна домов станут зрячими. От главы района он узнал, что только в их районе таких слепых сел имеется семь. И Василий Павлович, насупив брови, стал строить большие планы на будущее
Через две недели Василия Павловича выбрали депутатом Большого собрания. Голосов он получил девяносто шесть процентов. Василий Павлович старается забыть, что с ним произошло в ту зимнюю ночь. Теперь в поездки он берет с собой охранника — крепкого коренастого парня.
Через год Тишка похоронил свою жену Таню. Но сам еще жив. Он не понимает, что ее нет, и не понимает, что сам он есть.
Не дождалась электрического света жительница Слепой деревни, старуха, которую Василий Павлович принял за свою мать. Она оставила своего слепого старика на этом свете. Теперь ее дети между собой спорят, кто должен взять к себе отца.
Экономисты подсчитали: электричество провести в деревню — очень дорого. Выгоднее перевести остальных жителей в другую деревню. Василий Павлович вложил свою лепту в это дело. При его непосредственной помощи при больнице открыли корпус для пожилых людей. Но из Слепой деревни туда не поселился пока никто.
А жизнь продолжается…
* Юрхтава — Хозяйка домашнего очага.
** Паксява — Хозяйка (богиня) полей.
*** Шкабаваскяй — боже ты мой.
