Мордамбаловы

Мордамбаловы

Зарисовки современной жизни в двух частях

 

                      Мужество высмеивать свои пороки и умение смеяться
                      над своими недостатками — признаки и привилегия
                      воистину великой нации!

                      В. М. Семенов, генерал армии, президент КЧР (1999—2003)

 

Действующие лица:

ХАМБАЛИЙ, бизнесмен, 40 лет

ДУППУШ, жена Хамбалия, торговка пивом, 38 лет

АЛИЙ, безработный, 32 года

ДЖАНИБЕК, ярый коммунист, 75 лет

СОСУРКА, преподаватель университета, историк, 55 лет

ТОМПУР, майор милиции, 40 лет

МАХАР, бизнесмен, представитель Главы республики в Москве, 33 года

КУЛИСТАН, жена Махара, 38 лет

КОРТИК, бандит, 30 лет

БАЙДЫМАТ, торговка, 37 лет

АНИСАТ, руководитель районного отделения Демократической партии, 70 лет

КАНДЫРБИЙ, журналист на пенсии, 65 лет

МУРАТ, сын Байдымат, 10 лет

 

Часть I

Картина 1

Окраина городка в горах. Поляна. Деревья. Стожок сена. Вдалеке за верхушками деревьев виднеется макушка мечети. На окраине поляны развалины какого-то строения или контуры новостройки. На переднем плане бочка с пивом на колесах, стеклянные кружки, стол, пни, чурбаки, тренога для котла, мангал, столб. Дуппуш работает. Хамбалий чистит на себе одежду. Вдруг он видит проходящего мимо Алия.

ХАМБАЛИЙ. Милости просим к нашей бочке, Алий!

АЛИЙ. Да будет Аллах милостив к тебе! Спасибо, Хамбалий! (Здоровается с Хамбалием за руку, оборачивается к Дуппуш.) Доброе утро!

ДУППУШ. Утро доброе! Милости просим! У нас сегодняшнее пиво. Только что привезли с пивзавода. Видит Аллах, у нас нет привычки разбавлять его водой, как это делают другие.

ХАМБАЛИЙ. Зачем ты лопочешь одному из своих лучших деверей то, что постоянно долдонишь остальным! Это же Алий Мордамбалов! Во-первых, познакомься, во-вторых, наполни пивом и подай сюда кружку!

ДУППУШ (подавая кружку пива Алию). Так, стало быть, ты Мордамбалов? А меня зовут Дуппуш. Я дочь сына Махая-Хаджи Джетитобукова. По отчеству Джандруевна. Мы из клана Терткюльбетов. А ты, Алий, из каких Мордамбаловых будешь?

ХАМБАЛИЙ. О каких кланах ты там мелешь? Что за бред! Какая тебе разница! Мордамбалов он и есть Мордамбалов! (Оборачиваясь к Алию.) И куда это ты, братишка, направлялся с утра пораньше?

АЛИЙ. Да вот, второй день как исчез папашин ишак. Вот я и шел, торопясь...

ХАМБАЛИЙ. Да уж, торопливость просто неистребима в нашем роду! Не на тебе она началась и не на тебе она кончится, торопливость наша! Ха-ха-ха! Ну ничего, отыщется ваш ишак, куда ему деваться. Волками тут давно не пахнет. А что до двуногих волков, так тем ишак и даром не нужен. Тем машины подавай, лошадей или хотя бы рогатый скот.

АЛИЙ. Видишь ли, для моего отца его собственный ишак дороже всех машин на свете. Так что пойду я, поищу...

ХАМБАЛИЙ. Да подожди ты, ей-богу! Чай, не за огнем пришел. Не успеешь допить пиво, как я скажу тебе все, что хотел… (Указывает на один из чурбаков.) Присядь-ка.

АЛИЙ (присаживаясь). Слушаю.

ХАМБАЛИЙ. Я днями и ночами размышляю и не могу понять: почему те, кто в подметки нам не годится, могут проводить свои фамильные сходы и проводят их, а мы, Мордамбаловы, нет? Чем мы хуже кого бы то ни было? Вот я и решил дать объявление в газету и собрать в одном месте всю нашу фамилию. Как тебе моя идея, Алий?

АЛИЙ. Да, дело, конечно, хорошее. В добрый час! Как говаривали наши предки: «Из-за нехватки одной идеи пропал целый аул». А не собирались мы до сих пор только потому, что не было такого вожака, как ты.

ХАМБАЛИЙ. О дорогой Алий! Ты — прямо-таки валун благородства! Но я не претендую на роль лидера в этом деле. В народе говорят: «Ум не в возрасте, а в голове». Да, я старше тебя, но главой рода Мордамбаловых будешь только ты! Ты будешь нашим фамильным президентом! Разумеется, если только согласишься…

АЛИЙ. Ну ты даешь, Хамбалий! Не дай бог попасться тебе на язык! Ты из кого угодно сделаешь не только президента, но и пророка. Однако я все же несколько молод для такого, наверное... (Допивает пиво.)

ХАМБАЛИЙ. Ну-ка, подруга, налей своему лучшему деверю еще одну кружку! (Оборачиваясь к Алию.) Алий, дорогой мой родственничек! Повторяю, забудь о возрасте! Я никогда ничего не говорю необдуманно. А если уж скажу, то никогда не отступлюсь от сказанного. Даже если над всей землей прольется кровавый дождь, то и тогда президентом рода Мордамбаловых будешь только ты! Да, не ты ли сам недавно говорил мне, что остался безработным? Вот тебе и работа. Сделаю все, чтобы организовать тебе хорошую зарплату. А если будешь при должности и зарплате, то чего еще остается желать? Только ты пока особо не распространяйся об этом.

АЛИЙ. Да, Хамбалий, брат мой, это все мне: и почет, и положение. А сам-то ты как?

ХАМБАЛИЙ. Не переживай. Если ты станешь президентом, если под твоим руководством Мордамбаловы возьмутся за дело, то можно горы свернуть! Как тебе известно, скоро будут выборы в Народное собрание республики. Если ты предложишь мою кандидатуру, то я смогу пройти в депутаты. Я думаю, Мордамбаловы не посмеют отказать своему президенту в таком пустяке. Так ведь?

АЛИЙ. Задумано неплохо. Но когда и где мы можем собрать свой род?

ХАМБАЛИЙ. Я, Алешка, обдумал и это. Все, что ты видишь вокруг, исторически называлось и называется Мордамбал-кабак, мордамбаловский квартал! Чувствуешь?! Это наша родовая земля! Так что и бочку я сюда поставил неслучайно. Решил потихоньку вернуть эту местность нашему роду. А как стану депутатом, так приберу ее к рукам полностью! Эту бочку уберу, а на ее месте выстрою другую, огромную двухэтажную бочку, в которой разместятся кафе, гостиница и казино. И, что примечательно, кабинет президента рода Мордамбаловых будет располагаться на втором этаже этой новой бочки. Над дверями кабинета повешу изображение коричневых брюк. А ты будешь сидеть в этом кабинете! Теперь-то ты понял, насколько всерьез все задумано?

АЛИЙ. Не только я, тут понял бы и самый бестолковый! Давай не затягивать с этим делом! Я сегодня же подготовлю объявление в газету. В какой день шарахнем свой сход?

ХАМБАЛИЙ. Ты президент фамилии, тебе и решать. Какую дату назовешь, тогда и соберемся… (Громко.) Ты уж шарахни!

ДУППУШ (отвлекаясь от работы). Эй, Мордамбаловы! Извините за любопытство, по кому это вы решили шарахнуть?

ХАМБАЛИЙ. Тьфу ты, черт! Говорят, тугое ухо способно весь аул перессорить. Ни по ком мы не собираемся шарахать. Разве что объявление тиснем в газете. И вообще, сколько раз тебе говорить: не влезай в разговоры мужчин! Мы решаем вопросы нашей фамилии. Оставь нас и займись своими делами!

ДУППУШ (обиженно). Ну и ладно, решайте себе.

ХАМБАЛИЙ. Итак, Алеш, решено! Вот теперь я тебя не задерживаю.

АЛИЙ (прощаясь с Хамбалием и обернувшись к Дуппуш). Ну, невестка, доброй тебе торговли! Пиво было прекрасное! Будьте здоровы, счастливо оставаться! (Уходит.)

ДУППУШ. Послушай, что это у тебя за тон? Ты почему оскорбляешь меня при посторонних? Что за дикость ты себе позволяешь?!

ХАМБАЛИЙ. Какая еще дикость?

ДУППУШ. Почему ты всю дорогу пытаешься заткнуть мне рот? Я тут, понимаешь ли, по осеннему холоду стою днями, обмораживаю руки, чтоб заработать копейку-другую, а он, полюбуйтесь, налево и направо раздает пиво литрами задарма. И черт-те кому! Ты зачем меня поставил сюда?!

ХАМБАЛИЙ (миролюбиво). Подожди, Дупка, подожди, душенька! Он ведь тоже Мордамбалов.

ДУППУШ. Собачий он потрох, а не Мордамбалов! Ведь прекрасно знает, с каким трудом мы открыли здесь свое дело, но даже и вида не сделал, что хочет оплатить пиво! Даже, ладно, бог с ней, с оплатой, но что он, не мог положить мне сколько-нибудь на бочку: на, дескать, невестка, тебе на конфеты? И это его холодное, потное рукопожатие! Словно жабу подержала в руках. И тебе не противно водиться с такими на равных?

ХАМБАЛИЙ (озлобляясь). Да ты, я смотрю, рассуждать вздумала! А ну-ка заткнись! Мне видней, с кем мне водиться! И мне же лучше знать, зачем ты здесь торчишь. У меня на все свой резон. Ничто мне не мешало посадить здесь вместо тебя какую-нибудь дуреху покрасивей. И пусть бы торговала себе с миром. Но моя задача — показать всем, что мы скромная семья, что нам все приходится добывать своими руками. Потерпи немного, черт побери, потерпи! Алий, строго говоря, и не Мордамбалов вовсе, а из тех, чьи предки в свое время записались Мордамбаловыми. А я хочу сделать из него президента фамилии, чтобы потом, с его подачи, пройти в депутаты. Ну, теперь-то ты что-нибудь поняла, объевшаяся белены?

ДУППУШ (чуть подобрев). Но если Алий не совсем Мордамбалов, то неужели ты не мог подобрать для своего дела какого-нибудь истинного Мордамбалова?

ХАМБАЛИЙ. Ни один уважающий себя истинный Мордамбалов не станет бегать по нашим фамильным делам, ничего с этого не имея. А этот станет. Хотя бы из ущербности своей, чтобы ощущать себя не только полноценным Мордамбаловым, но и президентом всей фамилии. И самое главное — он никогда не пойдет против моей воли. Мне бы только дорваться до этой проклятой бумажонки, мандата, а там бы я знал, что мне делать. Всю бы эту территорию вокруг нашей бочки прибрал к рукам. Поняла теперь, капустоголовая, что моя голова — не дырявый кувшин на плетневом колу?!

ДУППУШ (улыбаясь). Ты уж не обижайся на меня, Хамка, совсем я тут закружилась с работой, с детьми и прочим. Ну и голова у тебя! Ох и голова! Прямо-таки глыба ума! Будь оно неладно, высшее начальство, не догадавшееся назначить тебя руководителем республики! Ой, Хамка, ты уж постарайся! А потом вот здесь отгрохай что-нибудь грандиозное и поставь меня в нем директором. И тогда все меня будут называть не просто Дуппуш, а Дуппуш Джандруевна! Ах, доживу ли я до такого дня?

ХАМБАЛИЙ. Доживешь, Дупка, доживешь, душа моя! Дай вот только сначала провести это мордамбаловское сборище. И тогда считай, что дожила!

ДУППУШ. Представь себе, Хамка: ты депутат при значке, а я — генеральный директор огромного предприятия «Мордамбал», спускаемся под ручку по трапу самолета. Прямо как Сергеевич с Максимовной! А смотрелись бы, кажется, ничего! Но увы и ах! Всевышний таким счастьем наделяет не самых достойных, а просто кого попало.

ХАМБАЛИЙ. Не отчаивайся, Дупка, вот как стану депутатом, так и нацелюсь выше. В этой жизни высот добивается лишь тот, кто для этого ничем не брезгует. Как жаль, что я это понял только к сорока!

ДУППУШ. О как ты умен, любимый! Мой родной, неповторимый! Я давно в твоем плену. Так не оставляй одну! (Игриво.) Приказывай, Хамка, что хочешь!

Взявшись под руки, мурлыча модную мелодийку, направляются за стог сена.

 

Картина 2

На сцене темно.

ГОЛОС ПО РАДИО. Дорогие слушатели! Продолжаем нашу утреннюю передачу. Послушайте объявление. Сегодня, седьмого ноября, в девять часов утра, начнется фамильный сход рода Мордамбаловых. Мероприятие состоится на территории так называемого старого Мордамбаловского квартала. Просьба к слушателям оповестить о нем всех, к кому это относится. Такова информация, предоставленная нам председателем оргкомитета по проведению схода Алием Мордамбаловым. Редакция от души присоединяется к многочисленным поздравлениям этому старинному роду и желает ему дальнейшего процветания! В добрый час, братья Мордамбаловы!

Музыка. Сцена постепенно освещается. Виден силуэт Хамбалия. Шум приближающегося «запорожца». Машина останавливается. Хлопанье дверцы. На сцену выходит Алий.

ХАМБАЛИЙ. Нет, ты только посмотри! Да мы с тобой самые злостные из Мордамбаловых! Слыхал, слыхал, только что передали по радио. И в газете читал. Да, молодец, Алий, порадовал ты меня! Я, конечно, и не сомневался в тебе ни на секунду… (Глядя на часы.) Немецкая точность! Явились мгновение в мгновение, как договорились. Ассалам алейкум! (Обнимает Алия.)

АЛИЙ. Алейкум ассалам!

ХАМБАЛИЙ. Слушай, а погода, честно говоря, маленько того... Холодновато вроде. Ну да ничего, скоро совсем рассветет и будет теплей. Как ты думаешь, соберутся Мордамбаловы?

АЛИЙ. Да вроде бы должны. По крайней мере, мою информацию несколько раз давали в газете и по радио. Только вот на телевидение не хватило проклятых денег.

ХАМБАЛИЙ. Так что ж ты мне не сказал? Я бы тоже наскреб что-нибудь... Какой же ты все-таки скромный и благородный у нас! Прекрасно знаю, что ты поиздержался с этими газетами и радио, но ничего...

АЛИЙ. Да брось ты. В конце концов, не для кого-то, а для своей же фамилии старался. Хамбалий, ты не обижайся, но, я надеюсь, наш уговор в силе?

ХАМБАЛИЙ (смеясь). Ах чтоб тебя обезьяны защекотали! Ты слышал когда-нибудь, что Хамбалий хоть однажды не сдержал своего слова?! Я словами не бросаюсь, а от сказанного не отступаюсь.

АЛИЙ. Да знаю, Хамбалий, знаю. И как только стану президентом, то сразу же внесу предложение: а не двинуть ли нам, скажу, Хамбалия этим самым, туда, в то самое.

ХАМБАЛИЙ. Подожди, подожди! Что значит «тем самым» и «в то самое»? Выражайся ясней. Если ты как президент бросишь такой глупый клич, то они, не разобрав, о чем речь, даром что родственники, могут мигом двинуть меня, бедного, «тем самым» куда-нибудь «в то самое».

АЛИЙ. Ну зачем передергивать мои слова? Я имел в виду, выдвинем в депутаты.

ХАМБАЛИЙ. Алешка, что-то твой голос сегодня звучит несколько иначе, чем обычно. А между тем слово «депутат» в твоих устах должно звучать четко и хлестко, как хлопок кнута. Иначе некоторые тебя просто не услышат, а другие сделают вид, что не расслышали. Понимаешь?

АЛИЙ. В хлопотах о сегодняшнем сходе я так накурился за ночь сигарет, пропади они пропадом, что теперь говорю с трудом. Но не переживай — как только соберется народ, я скажу все как следует.

ХАМБАЛИЙ. Верю, Алешка, верю! Может, смочим твое соловьиное горло до их прихода?

АЛИЙ. Да, не мешало бы в такой холод пропустить по рюмочке. Хоть мой «запорожец» с виду неказист, но внутри него не такая уж пустыня. Схожу принесу.

ХАМБАЛИЙ. Не расстраивай меня, Алешка! Не обижай. В этой бочке есть все, что нужно. (Достает из ларца пивной бочки водку и закуску, ставит их на стол.)

АЛИЙ. На что ты только не горазд, Хамбалий! И бочка-то у тебя не просто бочка, а целый бар!

ХАМБАЛИЙ. Да, Алешка, это уж точно. Как говаривали древние карачаевцы, уж лучше пустой и маленький бар, чем огромный шифоньер с молью! (Начинает открывать бутылку водки.)

АЛИЙ (протягивая руку). А ну-ка, дай ее мне, я поухаживаю.

ХАМБАЛИЙ. Нет уж, Алеш, позволь мне поухаживать за тобой. Позволь мне потом хвалиться, что обслуживал за столом будущего президента Мордамбаловых, ибо тогда заметил всю величину его личности!

АЛИЙ. Хамбалий, я ведь тоже не жлоб какой-нибудь, чтобы вынуждать старших обслуживать себя!

ХАМБАЛИЙ. О чем ты говоришь, дорогой? Дай мне поработать руками, так сказать, размять свое тело, зачем жалеть его, если все равно рано или поздно ему гнить в земле. Так что не спорь со мной, братишка!

АЛИЙ. Хамбалий, я тоже, как ты, словами не бросаюсь, а от сказанного не отступаюсь! Вот когда мы станем: я — президентом, а ты — депутатом, тогда нас с тобой пообслуживает всякая шушера.

ХАМБАЛИЙ. Чур меня, чур! Ты просто поражаешь, президент! Видимо, воистину, уж если Бог решит создать кого-либо великим, то он без меры наделяет его умом, талантом и знаниями! Но видишь ли, дорогой, все эти три качества состоятельны лишь тогда, когда сопровождаются еще и удачливостью. И если Мордамбаловы окажутся столь неудачливыми, что не разглядят в тебе президента, то мы тогда самая несчастная фамилия в мире!

АЛИЙ. Спасибо, Хамбалий! Но там, где нет почитания старших, нет ни человечности, ни изобилия. Отдай! (Тянет бутылку на себя.)

ХАМБАЛИЙ. Какие мускулы! Какая сила! Ты — просто вылитый легендарный богатырь Карашауай! (Уступая бутылку.) Ладно, будь по-твоему…

Алий (наполняя рюмки). Скажи-ка, брат, скажи-ка слово!

ХАМБАЛИЙ (поднимая рюмку). Ну что ж, Алий, дай бог тебе и впредь оставаться в своей сегодняшней силе! Ты один из наиболее надежных моих братьев, из тех, на кого я рассчитываю, как на самого себя. Дай Аллах сбыться нашим мечтам и надеждам!

АЛИЙ. Амин Аллах! Дай Аллах!

ХАМБАЛИЙ. Пусть сердца наши будут столь же просторны, переполнены добротой и содержательны, как эта бочка, наполненная пивом!

АЛИЙ. Амин Аллах!

ХАМБАЛИЙ. О Аллах, Единый и Всемогущий! Дай мне увидеть нашего Алешку президентом! Пусть всякий, кто пойдет против этого тоста, проснется поутру женщиной! Пусть женщины, что посмеют голосовать против нашего Алия, внезапно обнаружат, что их мужья и любимые ни на что не способны! Поддержи тост, Алий.

АЛИЙ. Амин Аллах! Амин! Но послушай, ты из-за меня переполнил всю округу проклятьями!

ХАМБАЛИЙ. И что с того, что переполнил! Из-за тебя я и разорвать готов любого! Ну, Алеш, водка убывает, а мы с тобой остаемся. Пусть все твои враги убывают так же, как эта водка! (Пьет.)

АЛИЙ. Благополучного ей приземления! (Подает закуску Хамбалию и пьет сам.)

ХАМБАЛИЙ. Между первой и второй рюмками и пуля не должна успеть пролететь! (Разливает водку по рюмкам.) Теперь тост за тобой, Алеш!

АЛИЙ. О Аллах! Прошу тебя, дай жить народу нашему до тех пор, пока нагулявшийся в горах семигодовалый тур не явится сюда и, зацепившись рогами за перекладину турника, прокрутив несколько раз «солнце», усталый, не выпьет из этой бочки кряду семнадцать кружек пива, не заработав при этом ангины!

ХАМБАЛИЙ. Видит бог, подобного я еще не слыхивал! Но да ладно. Амин Аллах!

АЛИЙ. И когда наши головы будут уже седыми, как вершины Эльбруса, то дай Аллах всему остальному, что у нас ниже головы, цвести и буйствовать, как по весне!

ХАМБАЛИЙ. Эх, Алешка, пожелал бы ты нам обоим поздней осени! А то придет и, не дай Аллах, окажемся мы изжеванными и сплюнутыми жвачками. Но ты увлекся, скажи что-нибудь о фамилии нашей, о нашей связи с ней.

АЛИЙ. Дай Аллах, чтобы наша фамилия стала всем фамилиям фамилия! И пусть станет слепонемым тот, кто против этого!

ХАМБАЛИЙ. Поэт! По всем статьям поэт! Но я не об этом. Мордамбаловы никуда не денутся, явятся друг за дружкой, кто раньше, кто позже. Мы-то с тобой, как понимаешь, прибыли сюда ни свет ни заря не за тем, чтобы простыть с утра пораньше, а чтобы предварительно предусмотреть всевозможные непредвиденные обстоятельства. Чтобы исключить всякую неосознанную необходимость, то есть случайность. Впрочем, и меня не туда понесло! Не заставляй меня столько говорить, упомяни о депутатстве! А то — «семигодовалый тур»! Черта ли ему тут делать? Какой еще турник? Холеру ему в глотку, а не семнадцать кружек моего пива! Не неси вздор, говори, как пристало президенту!

АЛИЙ. Понял. Да благословит Аллах все наши просьбы, и да увижу я тебя депутатом!

ХАМБАЛИЙ. Кажись, ты начал исправляться, Алеш. Амин Аллах!

АЛИЙ. Да увидеть мне тебя в скором будущем главой района!

ХАМБАЛИЙ. Тьфу на тебя, чтоб не сглазить! Молодец, Алий!

Алий (громко). Да и республика, честно говоря, для тебя...

ХАМБАЛИЙ (спохватываясь, закрывает ладонью рот Алию, испуганно озираясь). Довольно! Ты, я вижу, как президент уже вполне созрел! А теперь выпей и, сделай одолжение, закуси с моих рук.

АЛИЙ. Эх, Хамбалий, до чего же ты благородный человек! Прямо-таки заслуживающий доброй легенды! (Пьет и закусывает.)

ХАМБАЛИЙ (пьет). И под старость лет, Алеш, никак не могу оставить в покое свою подругу, привязанность юношеских лет. (Идет к бочке, берет гитару.) Ну-ка, длинношеяя моя красавица — серебряные нервы, выдай, как в молодости! (Поет.)

Жизнь научает порой нас ударом под дых.
Друг благородный дороже нам братьев иных.
Пальцы с руки не слетят, сколько ей не тряси.
Выпей за друга, а братьев неверных прости.
Дружба мужская — высокий, от Бога, удел.
Взять и придумать никто бы ее не сумел.
Дружба крылата, и крыльев ее не лишить.
Только врагам пожелаем бескрыло прожить!
Крылья порой нас уносят за радужный мост.
Дружба не даст улететь далеко нам от гнезд.
Как бы ты ни был удачлив, силен и богат —
Высшее счастье, когда станет другом твой брат!

 

Картина 3

Рассвело. Видна полная подготовленность фамильного схода.

АЛИЙ. Кажется, начали собираться, Хамбалий.

ХАМБАЛИЙ. А-а, ты о тех двух бомжах?

АЛИЙ. Я подумал, что они Мордамбаловы.

ХАМБАЛИЙ. Один из них Мордамбалов, будь он проклят!

АЛИЙ. Ты их не пускай сюда! А то, не дай бог, увидев их в нашей компании, любой мало-мальски уважающий себя Мордамбалов развернется и уйдет прочь. Гони их отсюда!

ХАМБАЛИЙ. Тоже верно. Эй, парни, идите домой! Сегодня спецобслуживание. В другой день придете.

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. Хамбалий, я тоже Мордамбалов. Услышав объявление, пришел на фамильный сход.

ХАМБАЛИЙ. Мы перенесли сход на другой день. А сегодня я ожидаю высоких гостей. Давайте, идите...

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. Налей нам тогда на дорожку по бутылке пива.

ХАМБАЛИЙ. Кому сказано. идите прочь! Повторяю, придете в любой другой день!

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. Ну, ХамбАЛИЙ...

ХАМБАЛИЙ (потрясает кулаком). Идите, я сказал, пока не вызвал управу на вас! Сами знаете, о ком говорю!

АЛИЙ. Ты посмотри, как резко они дернули! Кем это ты их так напугал?

ХАМБАЛИЙ. Да так, говорю что попало...

АЛИЙ. А что там за «победа»?

ХАМБАЛИЙ. Вот теперь, мне кажется, шествие Мордамбаловых и впрямь началось. Давай, президент, крепись! А гитару мы уберем и бутылку спрячем. (Прислоняет гитару к бочке и за ней же прячет бутылку.)

Шум подъехавшей «победы» и такты революционного марша. На сцену выходит Джанибек с жестяным рупором. Он в коричневых брюках-галифе, в хромовых сапогах, в высоком картузе, увешан орденами и медалями, с красным бантом в петлице. Подпоясан широким офицерским ремнем. Из-под ворота кителя выглядывает воротник фланелевой рубашки.

ХАМБАЛИЙ. Добро пожаловать, почтеннейший!

АЛИЙ (здороваясь с пришедшим за руку). Ассалам алейкум!

ДЖАНИБЕК. Наше вам Алейкум ассалам! Парни, я от всей души поздравляю вас с этим поистине светлым праздником!

ХАМБАЛИЙ. Спасибо! И вас также!

ДЖАНИБЕК. Гляжу я на вас и думаю, что, судя по всему, вы оба Мордамбаловы. Не так ли?

АЛИЙ. Да-да, мы Мордамбаловы.

ДЖАНИБЕК. Молодцы! Оставайтесь всегда Мордамбаловыми! Теперь о деле. У вас, видимо, есть какой-то план проведения схода, но, на мой взгляд, провести его следует на достойном политическом уровне. (Кашлем прочищает горло, оглядывается, увидев ближайший пень, становится на него и говорит в рупор.) Мы, Мордамбаловы, век от века были лояльными к властям и боролись за справедливость! В такой знаменательный день, седьмого ноября, мы должны накупить цветов и возложить их к памятнику Владимиру Ильичу Ленину! Сами видите, коммунисты шаг за шагом возвращаются к власти! И вернемся! Как поведет себя сейчас та или иная фамилия, так ей и будет житься потом! Что вы скажете на это, товарищи родственники?

ХАМБАЛИЙ (подмигивая Алию). А что тут, собственно, говорить? Вы человек бывалый, опытный. Как скажете, так и поступим.

ДЖАНИБЕК. Молодец, Мордамбалов! Перспективный Мордамбалов, понимаешь!.. Пожми мою руку! (Пожав руку Хамбалию, обращается к Алию.) А ты чего молчишь? Как тебя зовут?

АЛИЙ. Зовут меня Алий. А думаю так же, как и Хамбалий.

ДЖАНИБЕК. Честь тебе и хвала! Настоящие, понимаешь, Мордамбаловы! Не быть мне Джанибеком Мордамбаловым, если за сегодняшнее ваше поведение, при восстановлении Советской власти, я не вручу вам по солидной почетной грамоте! А теперь я ненадолго отлучусь, а вы проводите с подъезжающими разъяснительную работу, претворяйте в жизнь сказанное мной. Поеду, привезу Кандырбия Эркечева. Вперед! (Протягивает руку к горизонту и в таком виде, сойдя с пня, бодро уходит.)

ХАМБАЛИЙ. Ты хоть что-нибудь понял? Откуда он взялся и куда исчез, чертов смерч? Цветов, говорит, надо купить. Как же, разбежались! (Кричит в сторону, куда ушел Джанибек.) Мы их накупим и возложим! Только не к памятнику Ленину, а на твою могилу, старый кретин! И без того тут весь в долгах, как в шелках. Что за Кандырбия он грозился привезти? Такого же, наверное, прохвоста, как сам.

АЛИЙ. Как бы он своей болтовней не испортил нам все.

ХАМБАЛИЙ. В том-то и дело. Ну-ка, присядь.

АЛИЙ (садясь на пень). Да я его тогда!..

ХАМБАЛИЙ. Спокойно, Алий, не лезь на рожон. Как говорится, сильный одолеет одного, а умный — тысячу. Никто тебе не преподнесет власть в готовом, упакованном виде, как сувенир. Понял?

АЛИЙ. Конечно понял!

ХАМБАЛИЙ. Слишком ты быстро понял... Слушай дальше. И если те, что подъедут теперь, окажутся такими же, как этот цапленогий Джанибек, улыбайся, соглашайся с ними, но перебивай. Не давай им связно говорить. Причем делай это с шутками-прибаутками, будь сама доброжелательность. А если кто окажется шибко красноречивым, но говорить будет не то, чего хотелось бы нам, то попроси разрешения задать вопрос и спроси что-нибудь бредовое. К наиболее отъявленным, неудержимым болтунам подойди вплотную, вырази свое полное согласие и ненароком брызни им в лицо слюной. Кури и кашляй прямо в лицо. Кинься обниматься да обхвати его туловище так, чтобы, кроме страха за ребра, его ничто больше не занимало. Как бы невзначай, всем весом наступи ему на ногу. Если и это не поможет, то шепни ему на ухо: «Отойди куда-нибудь и прочисти нос». Делай все, чтобы они стушевались и думали только о том, не смешно ли они выглядят. Выводи их из равновесия. Приемов для этого много. И любой из них позволителен. Теперь ты понимаешь, о чем я говорю?

АЛИЙ. Ай-ай-ай! Как многого, оказывается, я не понимал в этой жизни!

ХАМБАЛИЙ. Ничего, Алеш, поймешь все по ходу. Учись, пока я жив. «Человека можно учить только тому, чего он сам желает и чего он заслуживает», — говаривал мой дед. Сегодня самый важный день за всю твою прожитую жизнь. Разумеется, не считая дня, когда ты родился.

АЛИЙ (придавая лицу максимально умное выражение). Хамбалий, вон «москвич» едет!

ХАМБАЛИЙ. И пусть себе едет. Помни обо всем, что я тебе сказал.

АЛИЙ. Уже запомнил.

ХАМБАЛИЙ. Тогда вперед! Отныне, как говорится, или пряник на меду, иль сковорода в аду!

 

Картина 4

Звуки подъезжающего «москвича» и старинная народная песня, доносящаяся из машины. Звуки обрываются. На сцену выходит Сосурка. Он в очках, с большим старомодным портфелем. Хамбалий и Алий устремляются к нему.

СОСУРКА. Ассалам алейкум! По воле божьей, вы, надо полагать, Мордамбаловы? Уж больно смахиваете на таковых.

ХАМБАЛИЙ и АЛИЙ (одновременно). Алейкум ассалам!

СОСУРКА (здороваясь за руку). Я тоже Мордамбалов. А зовут меня Сосурка. Я историк, преподаю в университете.

ХАМБАЛИЙ. Ну как же, как же! Слышал неоднократно и постоянно слышу, хотя и не имел случая познакомиться лично! Как же! А меня зовут Хамбалий. Прежде я работал главным зоотехником совхоза «Бурушский», а теперь пробавляюсь, так сказать, мелким бизнесом.

СОСУРКА. Ну что ж, отныне будем знакомы. Если умело сочетать бизнес с духовностью, то можно будет и горы свернуть! (Алию.) А ты, братишка, чем промышляешь и как тебя зовут?

АЛИЙ. Звать меня Алий. В свое время я закончил мореходное училище и успел немного походить в море. Но родители забросали письмами и заставили вернуться. А у нас, сами видите, какое уж тут море среди гор!

СОСУРКА. Ты смотри! Это ж надо! С каждым днем я все больше и больше убеждаюсь в том, что мы издревле великий народ! На судах плавали наши прапрапредки, и ты далеко не случайно стал мореплавателем! Ты стал моряком оттого, что море крепко сидело в переданных тебе генах. Нет абсолютно никакого сомнения в том, что наши пращуры были мореходами, ибо в языке нашем есть слова «корабль», «лодка», «парус» и прочие. Не печалься, Алий, если будет нужно, то и среди гор поплывут корабли. Надо только очень захотеть!

ХАМБАЛИЙ (в сторону). Да уж, конечно! Так и поплыли… (Вслух.) Совершенно верно! Поплывут как миленькие! Куда им деваться! Заставим!

АЛИЙ. Водохранилище, что ли, выстроим?

ХАМБАЛИЙ. Ну подожди, Алий. Дядя Сосурка знает, что говорит. Если он что сказал, значит, так оно и будет. Просто у него небольшая слабость к аллегориям и образам.

СОСУРКА. Молодцы! Молодцы! А за то, что додумались провести сход на территории древнего мордамбаловского квартала, вам от меня особая тысяча благодарностей!

ХАМБАЛИЙ. Спасибо, дядя Сосурка!

СОСУРКА. Наши враги всю жизнь изводили меня, утверждая, что у Мордамбаловых не было своей вотчинной земли. Но в прошлом году я издал книгу «Династия карачаевских царей в Вавилоне». В ней я посвятил роду Мордамбаловых целую главу, в которой полностью и окончательно доказал, что вся эта округа — древнейший мордамбаловский квартал. Фрагменты указанной главы были опубликованы в одной из местных газет. И только тогда, под давлением неопровержимых доказательств, все согласились и волей-неволей стали называть эту местность ее историческим названием. Ах, как они сопротивлялись, беспородные!

ХАМБАЛИЙ. Ради всего святого, Сосурка, прошу меня простить, но здесь я бы хотел высказаться со всей определенностью. (Подходит к нему вплотную.) То, что вы изрекли сейчас, — непреложная истина, которую тщетно пытается игнорировать всякое отребье, черт знает почему возомнившее себя равным нам, Мордамбаловым! А поняв, что никогда ему не сравняться с нами, оно, это отребье, пустилось во все тяжкие! Да я их!.. (Пытается засучить рукава.) Да вы только позвольте мне!..

СОСУРКА (шарахаясь от обильной слюны, утираясь платочком). Молодец! Вот это истинный Мордамбалов! Вот это я понимаю! (Внезапно уткнувшись в пивную цистерну.) А этой подлой бочке не место на священной земле Мордамбаловых! Надо откатить ее подальше! Сколько раз я писал мэру, чтобы он убрал ее отсюда, чтоб она, проклятая, сгинула наконец-то с глаз человеческих! Но разве от этих бюрократов добьешься чего! Только самому заклятому врагу пожелаю жить в городе, где мэр не разбирается в истории! Хамбалий, ты амбал вроде бы хоть куда. Давай откатим это богомерзкое сооружение куда-нибудь подальше, пока не собрались люди. Ну-ка, взялись, разом!

ХАМБАЛИЙ. Подожди, Сосурка, подожди!

СОСУРКА. Некогда ждать. Раз, два, взяли!

ХАМБАЛИЙ. Да погодите! Не раскачивайте, а то она сейчас завалится набок. Дай хоть слово сказать…

СОСУРКА. Ну и пусть заваливается! Ни дна ни покрышки ни ей, ни тому, кто ее здесь установил!

АЛИЙ (резко взяв Сосурку за локоть). Да подождите, Сосурка! Какое еще «взяли», если эта бочка принадлежит Хамбалию?

СОСУРКА. Взяли, говорю, взяли! Дружно! (Оборачиваясь.) Что-о? Хамбалиева бочка, говоришь?

ХАМБАЛИЙ. Ну да, моя. А вы и впрямь Сосурка из богатырских сказаний!

СОСУРКА. Извини, дорогой, извини! Тьфу ты, чуть не опозорился. Хоть бы предупредили, что ли.

ХАМБАЛИЙ. Да как тут предупредишь, если вы вцепились в нее, как ваш сказочный тезка в дракона! И даже слова не дали сказать. Ну да ладно, всякое бывает. Да не отнимет у вас Аллах ту силищу, которой он вас наделил! Прочитав некогда в газете вашу статью о мордамбаловском квартале, я долго думал над тем, как бы вернуть эту землю нашей фамилии, и придумал то, что придумал: установил здесь бочку и понемногу прибираю к рукам всю прилегающую к ней территорию.

СОСУРКА. Вот молодец! Дай я обниму тебя за это! (Обнимает и треплет Хамбалия за щеки.)

ХАМБАЛИЙ. Вот, Алий, учись у дяди Сосурки!

АЛИЙ. Чему?

ХАМБАЛИЙ. Тому, как надо любить свою землю, свой народ, своих родственников, в конце концов!

АЛИЙ. С удовольствием!

Бросается к Хамбалию, обхватывает его за туловище, оторвав от земли, трясет. Затем пытается потрепать за щеки.

ХАМБАЛИЙ. Черт побери! Что ты делаешь! Оставь меня! Я тебе всего лишь сказал: учись.

СОСУРКА. Ха-ха-ха! Какие милые, чисто мордамбаловские шутки!

ХАМБАЛИЙ. Дядя Сосурка! Я до сих пор не мог понять, кто науськивает на меня все эти бесконечные комиссии и ревизии из мэрии. Видит бог, как я потратился на проверяющих, достойно встречая и провожая их!

СОСУРКА. Клянусь тебе, я это делал по незнанию! Прости меня! Впредь обещаю, что буду даже помогать тебе по мере возможностей! Осваивай землю предков, возвращай ее нашему роду! История на твоей стороне!

АЛИЙ. Дядя Сосурка! Хамбалий хочет поставить на этом месте гигантскую двухэтажную бочку!

СОСУРКА. И да поможет ему в этом Всевышний! У меня три дня назад вышла книга «Дворяне Мордамбаловы». (Достает книгу из портфеля.) Так вот, Хамбалий, за твою столь сильную любовь к своей фамилии я сегодня, при стечении народа, первый экземпляр книги подпишу тебе!

Хамбалий ухватился было за книгу, но Сосурка ловко прячет ее в портфель.

ХАМБАЛИЙ. Спасибо, дядя Сосурка! Вы очень обрадовали меня! Дай вам Аллах столько же радостей! Но фамильный наш сход целиком и полностью организовал АЛИЙ. Вы уж, пожалуйста, и о нем не забудьте.

СОСУРКА. Не забуду! Дай-ка я обниму тебя за идею проведения этого схода!

АЛИЙ. А я вас — за написание такой книги! (Обнимаются.)

СОСУРКА. Ой-ой-ой! Отпусти! Больно ведь!

ХАМБАЛИЙ. Дядя Сосурка, это он от великой любви. Да отпусти ты его, Алий! Хватит.

АЛИЙ (отпуская). Представляю, какое трудное это дело — писать книги. Не так ли, дядя Сосурка?

СОСУРКА (тяжело дыша). Да гори они синим пламенем! Дай отдышаться! Ох-ох-ох! Да уж, дело это нелегкое. Но еще сложней издать написанное. При коммунистах было бедствие, называвшееся цензурой. А сейчас для издания нужны деньги. У меня лежит готовая рукопись новой книги, которую я назвал «Карачаевцы — народ, избранный Богом». Я думаю, что она, даст бог, тоже скоро выйдет, ибо не перевелись у нас такие бизнесмены-патриоты, как Хамбалий.

ХАМБАЛИЙ. Ну конечно! Дай-то бог! Вот только сначала проведем на сходе нашего Алия в президенты фамилии, а уж тогда соберем более-менее могущественных парней и обяжем их стать вашими спонсорами. И начнешь, Алий, с меня! Да буду я проклят во веки веков, если пожалею что-либо для Сосурки, для родной своей фамилии и всего нашего многострадального народа!

СОСУРКА. Спасибо, дорогой, спасибо! Я верю тебе! Только не произноси больше таких ужасных пожеланий себе!

ХАМБАЛИЙ. Алий, посмотри, пожалуйста, что у нас там еще есть. Дядя Сосурка, вы уж не подумайте чего дурного, но почему бы нам сейчас не пропустить за все сказанное по сто грамм?

СОСУРКА. Не будем углубляться. Предложение принято.

АЛИЙ (разливая остатки из бутылки и разложив закуску на столе). Все, братцы, готово.

ХАМБАЛИЙ. А ну-ка, дядя Сосурка, присядьте и выдайте нам тост!

СОСУРКА (садясь на пень и беря рюмку). Что ж, дорогие мои, мы с ног до головы достойны самых добрых тостов! И если говорить короче, то выпьем за народ, за нашу фамилию и за историю! (Выпивает.)

АЛИЙ. После таких слов и хаджи выпьет! Хамбалий, ты старше меня, теперь твоя очередь пить.

СОСУРКА (оглядывая окрестность влюбленными глазами). Здешние деревья стройны, как нигде! И трава, и камни тут какие-то необычные! А воздух, воздух-то какой! Мы дышим воздухом, которым когда-то дышали наши предки! (Глубоко дышит.) Я чувствую, как остатки воздуха, которыми дышал мой предок, отыскали меня здесь! Легкие наполняются ими! (Отступая несколько шагов в сторону, закрывает глаза и кричит.) Мордамба-ал!!!

ХАМБАЛИЙ (в зал). Кубрань!*

СОСУРКА (вздрагивая и открывая глаза). Вы слышали эхо?

АЛИЙ. Так это…

ХАМБАЛИЙ. Нет, нет! Это оно самое. Слышали, слышали!

СОСУРКА (доставая платочек и протирая глаза). Тут и скалы повторяют нашу фамилию! Ой, сердце! (Медленно присаживается, держась за грудь.)

Хамбалий с Алием усаживают его на пень.

ХАМБАЛИЙ. Очнитесь, Сосурка!

АЛИЙ. Ты только посмотри! Как сильно он любит свою фамилию!

ХАМБАЛИЙ (мнет руки Сосурке). Как же ты, Алий, наивен! Ну сам посуди: мог бы наш дядя Сосурка написать и издать такие книги, как «Дворяне Мордамбаловы», «Династия карачаевских царей в Вавилоне», «Карачаевцы — народ, избранный Богом» и прочие, если бы не любил так крепко свой народ и свою фамилию? У писателей и ученых все написанное проходит через сердце и выходит с этим самым... Кхм... Со слезами!

СОСУРКА (открывает глаза, смахивает слезы). Совершенно верно, дорогой брат.

ХАМБАЛИЙ. А вот у меня, даже если я проплачу с утра до вечера, ничего через сердце не проходит, и перед глазами ничего, кроме двухэтажной пивной бочки, не возникает! Ни Вавилона, ничего другого! Не голова, а проклятая тыква! Если уж ты пустая, то расколись вконец! (Бежит к бочке и начинает биться об нее лбом.) Проклятье! Чертова пустота! Не могла ты освоить хоть десятую часть того, что знает Сосурка?

СОСУРКА (вскакивает, подбегает к нему). Алий! Хватай его за ту руку, а то он и впрямь сейчас расколет себе голову!

ХАМБАЛИЙ (пытается вырваться и все волком глядит ни бочку. Однако понимает, что его не выпустят). Не нужна мне голова, которая ничего не содержит, кроме двухэтажной бочки!

СОСУРКА. Не надо, Хамбалий, так убиваться. Бог каждому дает что-то свое. Я, например, в бизнесе не знаю и сотой части того, что доступно тебе.

ХАМБАЛИЙ (успокаиваясь). Спасибо за утешение и поддержку, но вы, дядя Сосурка, не сравнивайте себя со всякой там мелочевкой, подобной мне. Пока не наступит конец всему карачаевскому народу, вашего конца никто не увидит! Тьфу ты! Я хотел сказать, ваше имя будет бессмертно! Ну-ка, Алий, плесни еще по сто грамм! Я хочу произнести тост в честь дяди Сосурки!

АЛИЙ. Ну какой разговор, пожалуйста! Только ты больше не повторяй своей корриды! (Открыв новую бутылку, разливает.)

ХАМБАЛИЙ (беря рюмку). О Аллах! Пошли нам множество парней, могущих стать такими, как наш Сосурка! Да снизойдет на нас божья милость, и мы, избрав на сегодняшнем сходе президентом фамилии Алия, утрясем вопрос о скорейшем издании вашей книги, Сосурка! И если кто возразит против этих моих пожеланий, о Аллах, лиши его начисто самых элементарных исторических знаний! И если же я, после избрания Алия фамильным президентом, сегодня же не решу вопрос о вашей книге, Сосурка, то пусть мои коричневые штаны переживут меня! (Пьет.)

СОСУРКА. Ну что ты, Хамбалий! Зачем говорить такие ужасы! Верю я тебе, верю!

ХАМБАЛИЙ. Вы уж не обессудьте, дядя Сосурка, но, когда дело доходит до народа, фамилии, я всегда расклеиваюсь. (Достает платок и вытирает очередную партию слез.)

СОСУРКА (поражен). Да ты, Хамбалий, оказывается, более мягкосердечный, чем даже я! Ну не расстраивайся так, не то окончательно посадишь сердце.

АЛИЙ. Утри слезы, Хамбалий! Вон какая-то «Волга» едет. Эти люди не знают настоящей причины твоих слез, подумают еще, что расплакался по пьянке.

ХАМБАЛИЙ. Алий, никто не останется равнодушным, пообщавшись с Сосуркой. Кроме тебя, разумеется. Президент не имеет права на слабости! Сосурка всплакнул чуток, я всхлипнул несколько раз, но среди нас должен быть и такой, кто успокоит обоих. Иначе если бы заплакали все, то наш сегодняшний день кончился бы великим плачем. И пока эта «Волга» доедет досюда, я бы хотел еще раз выпить и за книгу Сосурки, и за твое президентство!

 

Картина 5

Вой милицейской сирены и музыка. Звуки подъехавшей и остановившейся машины.

ХАМБАЛИЙ. О, да это же наш Томпур!

СОСУРКА. Да, собственной персоной!

АЛИЙ. Родственник, как-никак.

На сцену выходит майор милиции Томпур.

ХАМБАЛИЙ. Смирно! (Подходит строевым шагом к милиционеру и отдает честь.) Господин майор Томпур Саламкушевич! Позвольте искренне поздравить вас, начавшего службу рядовым инспектором ГАИ, с назначением на должность заместителя начальника районной милиции! (Расслабляясь.) Мы только что вспоминали тебя. А ты и легок на помине! Прямо испереживались, боясь, что не приедешь. Ну обрадовал, ну обрадовал! Спасибо тебе! Дай тебе жизнь побольше радостей от Бога! (Обнимает Томпура.)

ТОМПУР. Спасибо. (Поглядывая на Сосурку с Алием.) Послушайте, Мордамбаловы, в такую погоду добрый хозяин и собаку из дому не выгонит, а вы что тут затеяли? А? Кстати, здравствуйте! (Здоровается со всеми.)

ХАМБАЛИЙ. Томпур, военная форма так идет к твоей внешности и осанке, как будто бы ты в ней и родился! Ах, дай мне бог увидеть тебя генералом!

ТОМПУР. Ты это брось Хамбалий, брось! Вскружишь мне тут голову генеральством, я и полезу на тот столб от самомнения!

ХАМБАЛИЙ. Да неужто те, кто становится генералами, хоть в чем-то превосходят тебя? Братишка, ну-ка, возьми. (Протягивает ему рюмку.)

СОСУРКА. Да ты присядь.

ТОМПУР. Выпить, значит, предлагаете?

ХАМБАЛИЙ. Выпей, господин генерал! Счастлива та водка, что прольется в твой желудок! Ах, чтоб я увидел тебя маршалом!

СОСУРКА. Ты уж выпей, там и всего-то граммулечка. Меня уже перед этим уговорили выпить.

ТОМПУР (Алию). Ну-ка, братишка, подай мне вон ту луковицу. Ну что ж, за все хорошее! (Пьет, заедает луком.) Итак, рассказывайте. (К Сосурке.) Что вы тут собрались делать? Какие у вас планы? Мэра города известили о сходе?

СОСУРКА (глядя поочередно на Хамбалия и Алия). Да... Это... В общем-то... Как сказать... Э-э...

ХАМБАЛИЙ. Наш сход не имеет никакой политической направленности и идейно никак не окрашен! Просто хотим, чтобы родственники познакомились друг с другом, чтобы, как говорится, возлюбили друг друга, как истинные братья и сестры.

ТОМПУР. Делайте что хотите, только политику сюда не вмешивайте. Политика — это большая помойка. Чем больше в нее вникаешь, тем больше измазываешься!

АЛИЙ. Разумеется, никакой политики тут не будет! Мы просто выберем президента фамилии, а потом наиболее достойных людей своего рода представим нашей молодежи для подражания.

ТОМПУР. Про Джабакку, надеюсь, тоже упомянете?

СОСУРКА. Извиняюсь, это какой же такой Джабакку?

ТОМПУР. Вы что, не слыхали поговорки «Джабакку масла не ест»?

СОСУРКА. Поговорку-то мы знаем, но какая связь между Джабакку и Мордамбаловыми?

ТОМПУР. Послушай, Сосурка, эти-то ладно, но ты ведь у нас историк! И незнание простых вещей тебя не украшает.

СОСУРКА. Ну, Томпур, предположим, я знаю столько, сколько должен знать.

ТОМПУР. А я и не сказал, что не знаешь. Но знать про Джабакку ты просто обязан.

СОСУРКА. Ты знаешь, кто такой Геродот?

ТОМПУР. Назови номер его машины и увидишь, знаю или нет.

СОСУРКА. Ха-ха-ха! Геродот — отец истории.

ТОМПУР. А Джабакку — отец моего прадеда!

СОСУРКА. Да пребудет душа его в раю! Но что он совершил такого необычного?

ТОМПУР. Как — что совершил?! Да он был майором еще при царе!

ХАМБАЛИЙ. Дайте, дядя Сосурка, сказать и мне. Вы расспросите его о прапрадеде получше и запишите все. Авось когда и сгодится.

ТОМПУР. Это о чем еще тут я должен говорить, а он — допрашивать и протоколировать?

АЛИЙ. Он имел в виду, что о выдающихся наших людях надо писать книги.

ТОМПУР. А-а, вон оно что. Тогда возьми, Сосурка, что-нибудь в руки и записывай. Будешь рассказывать своим студентам.

СОСУРКА (нетерпеливо). Да ты рассказывай!

ТОМПУР. Значит, так. Когда Джабакку вышел в отставку, то возвратился в Карачай, где его поставили старшиной над аулами трех ущелий. Как-то раз Джабакку привез из Баталпашинска для каких-то надобностей бутыль касторового масла. И однажды, когда он отправился на службу, жена его спутала касторовое масло с постным и напекла на непригодном для этого масле пышек. Джабакку под вечер вернулся домой и налег на эти пышки. Однако через какое-то время вскочил, торопливо выбежал во двор и метнулся к отхожему месту. Но куда там! Едва только, казалось бы, добежал, как остановился, махнул рукой и вернулся в дом, чтобы переодеться. И с тех пор он не ел ничего, приготовленного на масле. Даже сливочного не переносил. А черни-то откуда знать, что да почем. Вот и пошли разговоры. «Майор Мордамбалов, дескать, совсем разбогател, зазнался. Даже масла, мол, Джабакку уже не ест». Но Джабакку остался в истории не тем, что не ел масла, а тем, что был майором еще при царе. А при царе статус майора, я вам доложу, приравнивался к статусу нынешнего подполковника. Кстати, и мне совсем скоро, ко Дню милиции, тоже присвоят звание подполковника. Впрочем, это так, к слову пришлось.

СОСУРКА (пожимая ему руку). Поздравляю!

АЛИЙ. Поздравляю, брат, от чистого сердца! (Пожимает руку.)

ХАМБАЛИЙ. Скажи мне, Томпур, ты это серьезно?.. Ты не разыгрываешь нас? Да я, оказывается, ясновидец, хотя и не подозревал об этом! Помните, как я перед этим сказал: «Дай мне Бог увидеть тебя генералом!» Вот оно, сбывается! Люди срезаются как раз-таки на том, что не могут дослужиться до подполковника! Дорога в генералы открывается после подполковника! Ведь что такое полковник? Одна какая-то неприметная ступенька! Фьюить — и ты уже перепрыгнул ее и ходишь в генералах! Ну-ка, Алий, президент ты наш, ну-ка, подсуетись как младший да плесни нам еще!

АЛИЙ. Было бы сказано! (Разливает по рюмкам.)

ХАМБАЛИЙ. Есть тут люди и помоложе меня, и постарше, но этот тост я хотел бы произнести сам.

АЛИЙ. Хамбалий, давай! Только, ради бога, без эмоций, не то покончишь со своим сердцем. (Томпуру.) Он настолько чист и благороден, что от любой радости может заплакать.

ТОМПУР. Отставить! Что еще за сентиментальность! Впрочем, я и сам такой. Вот помню, однажды на радостях макнул лук в горчицу и съел. Так, я вам скажу, вот где были слезы! Ну-ка, Алий, подай мне теперь вон ту луковицу.

ХАМБАЛИЙ. Я прошу Аллаха, Томпур, чтобы он обрадовал тебя так же, как ты меня сегодня!

ТОМПУР. Ты о чем это? Радуешься, что я откусил лука с горчицей?

АЛИЙ. Да нет же, наш брат радуется тому, что ты стал подполковником.

ХАМБАЛИЙ. Дай Аллах, чтобы у того, кто не радуется твоей радости, в роду не было никого чином выше сержанта!

СОСУРКА. Хорошо сказал.

ХАМБАЛИЙ. Я прошу вас, Сосурка, первый экземпляр «Дворян Мордамбаловых», что обещали мне, подарите ему и надпишите «Подполковнику Томпуру Саламкушевичу Мордамбалову»! Клянусь, он оригинальней своего предка Джабакку!

ТОМПУР. Ради бога, не смущайте меня. Где уж мне до Джабакку!

ХАМБАЛИЙ. Ты — генерал! Черт побери! Ты давно заслужил это звание! (Ставит рюмку и дергает Томпура за рукав.) Алий, ну-ка, возьмись с той стороны! Мы должны всячески возвышать своих выдающихся людей! (Вдвоем поднимают и ставят Томпура на пень.) Сосурка, а книгу надпишите «Генералу Мордамбалову»!

СОСУРКА (улыбаясь). Надпишу, надпишу.

ХАМБАЛИЙ. Ах, Сосурка, дай мне Аллах увидеть вас академиком!

СОСУРКА (самостоятельно взбираясь на другой пень). Так вот, братья, если кроме шуток, мои документы месяц назад составлены и отправлены в некую Международную чучмечью академию. Так что я, по-видимому, и впрямь скоро сделаюсь академиком!

ХАМБАЛИЙ (простирая руки к небу). О Аллах, Единый наш Создатель! Как же, должно быть, я угодил тебе, если ты мне сегодня шлешь одну великую радость за другой! Нет, я не могу! Я этого не выдержу! (Плачет, утирается и незаметно громоздится на третий пень.)

АЛИЙ. Не плачь, Хамбалий, богом прошу! Не надрывай до конца своего сердца! (Пауза. Алий оглядывается по сторонам с удивлением и не находит свободного пня.) А я? Хамбалий, как же я?

ХАМБАЛИЙ. Вот оттого-то я и плачу, милый мой! Один академик, другой генерал! И только ты один среди них неприкаянный. (Сходя с пня.) Ну-ка, стань сюда! Вот когда увижу тебя президентом Мордамбаловых, тогда и успокоюсь. И вот тогда-то, если я заплачу, то пусть из моих глазниц выкатятся не слезы, а глаза! (Любуется всеми троими. Спохватывается, вспомнив, что остался на земле.) И вправду, чего это я так разволновался! (Сталкивает с пней всех троих.) Какие, спрашивается, у меня могут быть волнения при таких братьях? Алий, вот, думаю, Томпур самолично при всех внесет предложение, чтобы тебя выбрали президентом фамилии. Кто осмелится сказать слово поперек мнения подполковника?

ТОМПУР. Да я-то, собственно, не возражаю, вот только как бы старики не заартачились.

ХАМБАЛИЙ. Вот! Сосурка, видите, какое все-таки у него огромное сердце! До сих пор я ни разу не слышал от Томпура слова «нет». И как это мы смогли быть столь похожими друг на друга! Широки наши проклятые сердца, ой как широки! Послушай, Томпур, у меня одна просьба к тебе. Ты, как никак, занимаешь крупный пост, и у тебя время от времени бывают высокие гости. И если возникает необходимость обслужить их, то зачем тебе кто-то? Вези их прямо сюда. Шашлык и пиво всегда в твоем распоряжении. Сам знаешь, если будет нужно — отыщется и все остальное. Так что краснеть перед гостями тебе не придется. Но ты ведь такой скромный! И все равно, если, оказавшись по делам в этих местах, ты из-за этой своей скромности не наведаешься ко мне, то я крепко обижусь. Да и сам Аллах, думаю, не простит тебя. Ты меня понял?

ТОМПУР (садясь на пень). Нагрянем как-нибудь.

ХАМБАЛИЙ. Вот и прекрасно! Сам знаешь, уговор дороже денег! Сосурка, а вы приглашайте тех, кто даст вам звание академика. Встретим достойно! Не уносить же мне, в конце концов, все вот это с собой на тот свет! Однако я заговорился. Предлагаю выпить за академика Сосурку, за генерала Томпура и Алия, который должен стать президентом нашей фамилии! Ура! Ура! Ура! Или пряник на меду, иль сковорода в аду! (Пьют.)

ТОМПУР (глянув на дорогу). А кто это едет на «мерседесе»? А-а, ну да, конечно же, это он.

 

Картина 6

Слышится современная музыка. Шум подъехавшего и остановившегося автомобиля. Томпур, а за ним Сосурка кидаются встречать приехавших.

ХАМБАЛИЙ (Алию). Подожди, да это же зять главы республики!

АЛИЙ. Какой еще глава? Это наш Махар!

ХАМБАЛИЙ. Ты, может, не знаешь, но Махар в прошлом году женился на племяннице нашего главы, взял женщину старше себя с двумя взрослыми детьми. По-моему, она даже доводится мне кем-то по линии бабки. Потом поговорим.

На сцену выходят разодетые в пух и прах Махар и Кулистан.

МАХАР. Ассалам алейкум!

ХАМБАЛИЙ (мурлыча мелодию песни «Подмосковные вечера» и пританцовывая, раньше всех оказывается рядом с Махаром). О Махар! Не идут слова! Твоя добрая молва в Белокаменной начнется — в Карачае отзовется! Алейкум ассалам, дорогой! Мы так переживали, не зная, придешь ты или нет! (Обнимается с Махаром.)

ТОМПУР (оттирая Хамбалия). Здравствуй, Махар, здравствуй, братишка! Вот здорово, что приехал! Видит бог, как ты меня обрадовал! (Обнимается с Махаром.)

МАХАР. Спасибо. (Здоровается с остальными.) Что, Мордамбаловым больше и собраться негде, кроме как вокруг этой бочки? Уж кто как, а ты, Томпур, все-таки не последняя спица в районном колесе. Как ты мог допустить такое?

ТОМПУР. Да я и сам услышал обо всем по радио только сегодня. Вот, прибыл, чтобы не допустить какой-либо политической акции. Не знал, что ты найдешь время и приедешь. Как сумел вырваться-то?

МАХАР. Это уж точно, разъезжать особо некогда. Да вот, глава вызвал по срочному делу, так и появилась возможность проскочить сюда.

СОСУРКА. Махар, ты, видимо, много повидал и знаешь, хотя и молод, но наш сегодняшний сход имеет огромнейшее значение. Вот когда люди полностью соберутся, я им это подробно изложу. А это кто с тобой? Никак, наша сноха?

КУЛИСТАН. В Москве меня называют Кристиной, а здешнее мое имя Кулистан. (Подает ладонь тыльной стороной вверх. Так все и здороваются с горизонтально протянутой ладонью.)

ХАМБАЛИЙ. Клянусь, что и английская принцесса Диана не была столь красивой, грациозной и милой, как наша невестка! Наши девушки никак не могут вырваться в большой свет, а уж если вырвутся, то нет им ни в чем удержу! Вы только посмотрите, она и вправду здоровается, как принцесса! Вот Европа так Европа! Надо в ближайшие сроки обучить наших девушек здороваться таким же образом! Извини, невестушка, как твоя девичья фамилия?

КУЛИСТАН. Я из Сюзюльмековых.

ХАМБАЛИЙ. Что-о? Быть не может! Сегодня у меня одни олрайты и зергуты кругом! Ведь у меня самого бабушка-покойница была из Сюзюльмековых! А чья ты дочь?

КУЛИСТАН. Ханапия.

ХАМБАЛИЙ. Вот те на! Дед Ханапия Гадырбий и отец моей бабушки Аскербий родились от родных братьев! Я в юности, бывало, с бабушкой ездил к Сюзюльмековым и видел тебя там. Ты не помнишь меня?

КУЛИСТАН. Извините, пожалуйста, но что-то не припомню.

ХАМБАЛИЙ. Да где уж тебе помнить! Ты тогда была совсем еще маленькой. Я всегда брал тебя на руки и подбрасывал вверх. И ты заливалась серебристым смехом, прямо как колокольчик! Уже тогда можно было заметить, какой принцессой ты вырастешь. (Подходит к Махару и кладет руку ему на плечо.) Сестренка моя и невестка! Если Махар тебя чем-нибудь обидит, то иди сразу ко мне! Уж я-то на него найду управу!

МАХАР. Ты слыхал такую поговорку, Хамбалий: «За сплетнями ступай к Юзюльмековым, а за синяками — к Сюзюльмековым»? Так что не переживай, она себя в обиду не даст.

ХАМБАЛИЙ. Ну уж не надо, не надо! Если моя сестренка и поставит когда шишку на твоей голове, то восприми это как легкое касанье ангельского крыла! Ха-ха-ха! Ну как вы там, Махар? Как работа? Семья? Сколько, говоришь, у вас детишек?

МАХАР. А это ты спроси у своей сестренки. Спроси, что она сделала для того, чтобы Мордамбаловых стало больше. Ну хватит об этом. Что мы стоим, как изваяния? Давайте присядем.

АЛИЙ. Садись, брат. Садитесь и остальные. Я так заслушался, что забыл предложить сесть. (Приносит еще два пня.)

КУЛИСТАН (недовольно). Что-то холодновато.

СОСУРКА. Послушайте, мы так бурно разговорились и не заметили, что можем застудить нашу единственную даму. Сходи-ка, невестка, посиди в машине.

КУЛИСТАН. О, нет, нет! Это я просто к слову сказала. Разве это холод! В Москве в такую погоду я езжу на дачу и недалеко от нее, в лесу, катаюсь на лыжах. Представляете, однажды я там даже заблудилась. Ну думаю, все, замерзну я тут. Может, так бы оно и произошло, если б не ваш брат, который разыскал меня на вертолете.

ХАМБАЛИЙ. Ха-ха-ха! До чего же вы, Сюзюльмековы, все похожи друг на друга! Когда одна глупая и чересчур прыткая овца сбежала в лес, бабушка моя, будучи тогда совсем еще юной девушкой, устремилась за ней следом и тоже заблудилась. Искали ее всем аулом, но не нашли. На третий день, рассказывают, бабушка сама вышла из леса и вела с собой моего дедушку. А впереди мелко семенила эта проклятая овца. И такая вся тихая, умиротворенная, как ручная собачонка.

КУЛИСТАН. Нет, дорогой мой брат, я гонялась не за овцой. Я вспугнула одну белку, бросила в нее снежком. А она с дерева прыг — и на другое. Потом на третье, на четвертое... И такая красота в этих белках, я вам скажу... Они хитрей даже лис. Не дай вам бог встретиться в лесу с белками! Это ужас какой-то! Будьте осторожны! Не вздумайте играть с ними, иначе точно заблудитесь.

МАХАР. Я смотрю, ты и здесь начала блуждать, Кристина. Никто еще не мог разыскать сознательно заблудившихся. Лучше иди да посиди в машине, пока соберутся женщины. Иди-иди…

КУЛИСТАН. Ну, я пошла... (Уходит, мурлыча мелодийку.)

ХАМБАЛИЙ. Эй, Мордамбалов! Попрошу не грубить моей сестренке. А если захочешь сказать что, то прежде спроси разрешения у президента фамилии.

АЛИЙ. Да ну, какое тут еще разрешение! Иди, невестка, иди.

МАХАР. Честно говоря, я не совсем понимаю вашу игру. Какой еще президент? Кто президент? (Берет со стола бутылку, разглядывает этикетку.) Как вы можете пить такую гадость, люди? Алий! Хоть мы и учились в одном классе, ты все же младше. Сбегай да принеси из багажника нормальную выпивку!

АЛИЙ. Дай ключ от багажника.

МАХАР. Возьми у Кристины.

АЛИЙ. Хорошо. (Уходит.)

ХАМБАЛИЙ. Махар, если вы с ним были одноклассниками, скажи, что ты думаешь об Алие?

МАХАР. Да как сказать, пацаном он был неплохим. Если, конечно, не испортился с тех пор.

ХАМБАЛИЙ. Ну что ты! Он не только не испортился, но и стал во много раз лучше! И этот наш фамильный сход организовал он. С подачи Сосурки и Томпура мы тут решили избрать его президентом фамилии. Прекрасно понимаю, что и ты не против него, но все же хотелось бы слышать твое мнение.

МАХАР. Да пожалуйста. Только тут есть один нюанс...

ТОМПУР. Это что за нюанс? Он что, был судим?

МАХАР. Да нет, откуда? Просто я не знаю, как на это дело посмотрят старики.

ХАМБАЛИЙ. Махар, я тебя прекрасно понял.

ТОМПУР. А ну-ка, что ты там понял? Выкладывай, не скрывай!

ХАМБАЛИЙ. Да тут и выкладывать нечего. Мы имели в виду, что если бы он внешностью, благородством и обаянием хоть немного походил на тебя, тогда бы он лучше смотрелся.

ТОМПУР. Ну, это дело такое... Не может Бог всем давать одинаковую внешность, ум и обаяние. Посмотрите хотя бы на вождей страны и республики: у кого пятна на лбу, у кого пальцев на руке не хватает, у кого-то нос большой. Представительная внешность, конечно, желательна, но если Алий сможет повести работу, то не надо замыкаться на одной внешности.

ХАМБАЛИЙ. Вот и Сосурка имеет что сказать об этом.

СОСУРКА. Вроде бы благородный, честный и подвижный парнишка.

МАХАР. Да что мы его, на высокий государственный пост назначаем? Кто еще из нас согласится бегать и устраивать фамильные дела на общественных началах? То-то и оно. По мне — пусть будет!

ХАМБАЛИЙ. Вот! Вот золотые слова! И как тебе, пострелу, удается во всем разбираться так глубоко! Ах, чтоб я увидел тебя главой республики! Ты способен пролететь ввысь прямо над головами олигархов. И если ты будешь продолжать карьеру сегодняшними темпами, то для тебя и страны окажется мало. Очень скоро ты станешь во главе ООН. Клянусь, я уверен в этом!

МАХАР (улыбаясь). И как только можно быть такими наивными! Давайте сначала разберемся со всеми вопросами здесь, а там видно будет.

ХАМБАЛИЙ. Мы, грешные, живем одной мыслью: на небе — Аллах, а на земле — Махар! Мы воплотим в жизнь любую твою идею! А вот и Алий подошел. Честное слово, Алий, я и не подозревал, что ты настолько уважаем. Все трое наших братьев в один голос расхвалили тебя и решили избрать президентом!

АЛИЙ. Спасибо, братья! Я вас не подведу.

Расставляет на столе новые бутылки и закуску.

 

Картина 7

Звуки мотора машины и одновременно залихватская веселая музыка. Все это приближается и внезапно глохнет. Все смотрят па дорогу.

ТОМПУР. Этот лихач Кортик или угробит свою «БМВ», или, вот увидите, сам угробится.

СОСУРКА. И куда он так торопится?

АЛИЙ. Он еле вписался в поворот!

МАХАР. Что еще за Кортик?

ХАМБАЛИЙ. Сейчас познакомитесь.

Слышны звуки закрываемых дверей и короткое овечье блеянье.

ТОМПУР. Опять он где-то стащил барана! Ну что ты будешь делать!

ХАМБАЛИЙ. Он прекратил воровать скот.

ГОЛОС КОРТИКА. Мордамбаловы! Есть у вас там на что посмотреть?

На сцену выходит Кортик. Он в черном кожаном пальто, в черной кожаной кепке, в черных очках.

ТОМПУР. Чтоб тебе век не видеть зрелищ! Ты хоть поздоровайся вначале.

КОРТИК (Алию). Алешка, вытащи овцу из багажника, развяжи ей ноги да привяжи ее к какому-нибудь дереву.

ТОМПУР. Привяжи сам, а потом познакомься со своими братьями.

КОРТИК. Алешка! Иди и делай, что я сказал. Иначе отпущу ее на желанную свободу.

АЛИЙ. Да иду я, иду… (Направляется к машине.)

КОРТИК. Та-ак, можно сказать, я знаком со всеми присутствующими. Это — гражданин начальник, майор, браток Томпур Саламкушевич!

ТОМПУР. Чтоб тебе пусто было! (Здоровается.)

КОРТИК. Это — сказочный победитель пятиголовых чудовищ Сосурка Ерюзмекович! Больно грамотный дядька.

СОСУРКА. Вот пустомеля!

КОРТИК. Это — Хамбалий! Мужчина, как и я.

ХАМБАЛИЙ (встревоженно). Сегодня к нам и Махар приехал.

КОРТИК (подходя к Махару). А этого братишку я что-то не узнаю. С виду похож на начальника…

ТОМПУР. Так познакомься. Чего тянешь?

КОРТИК. Стоп, братка, сам разберусь. (Махару.) Меня зовут Канамат. Ребята дали кличку Кортик. В зоне как-то раз один петух настучал на нас, так я ему кортиком собственного производства проткнул язык. С тех пор и хожу с этим погонялом. Рост мой — метр восемьдесять, вес — восемьдесять!

МАХАР (усмехаясь). А остальные метрические данные?

КОРТИК (вполголоса на ухо Махару). Особо любопытные и веселые могут испытать эти данные на себе… (Смеясь, отходит.)

МАХАР (свирепея). Что-что? Что ты сказал?

СОСУРКА (разнимая). Ну-ка, быстро прекратили! Что это вы? Кортик, то бишь Канамат, ты же умница, а ну-ка, познакомься с человеком толком!

КОРТИК. Я никому язык не прищемлял. Кто захочет познакомиться со мной, тот пусть знакомится. Я уже представился.

СОСУРКА. Это один из наших братьев. Его зовут Махар. Он является представителем главы нашей республики в Москве.

КОРТИК. Вот и хорошо, если является. Что я теперь, прыгать должен от счастья? Непонятно только, почему ты взялся быть его представителем?

СОСУРКА. До чего ужасная пошла молодежь! Скажешь им слово, а они как собаки, ей-богу, прямо разорвать готовы.

КОРТИК. Дядька, не обижай. Что за базар о собаках?

ХАМБАЛИЙ. Кстати, о собаках. Кортик, подожди. (Указывая куда-то за кулисы.) Видите вон ту псину, что печально смотрит на вас в ожидании костей? Так вот, она мне очень напомнила одну из собак Зийкуна. Вы знаете, кем был Зийкун?

КОРТИК (Сосурке). Нет, дядька, в натуре, обида катит, почему ты вякнул, что я бросаюсь как собака?

ХАМБАЛИЙ. Погоди. Кортик! Промолчи, если старший и скажет что-то. И меня не перебивай, пожалуйста, дай сказать. Итак, Зийкун был из Мордамбаловых, друзья мои! Но плюс к этому достоинству он был еще и талантливый селекционер. А все разговоры в народе, что сука Гебеновых сдохла, обожравшись молочной сыворотки, тоже сущие враки!

МАХАР. При чем тут гебеновская... эта самая?

ХАМБАЛИЙ. Сейчас поймешь. Гебеновская сучка, увидев в ведре с молочной сывороткой отражение промытых и высушенных овечьих кишок, висевших на стене сарая, не поняла, что это всего лишь отражение, и вознамерилась вылакать всю сыворотку, чтобы добраться до кишок. Задумано — сделано. Но от сыворотки ее вспучило, и она упала в обморок. Хозяева решили, что она сдохла, отнесли ее подальше и бросили. Тем временем этими местами пробирался куда-то наш Зийкун. Видит — лежит собака. Он померил ей пульс и, поняв, что она жива, проделал искусственное дыхание. Словом, поставил собаку на лапы.

МАХАР. Послушай, Хамбалий, ты, оказывается, мастер на небылицы!

КОРТИК. Махар, не перебивай старших. Сосурка, сделай замечание Махару. Или ты его боишься?

СОСУРКА. Нет, я больше не могу! Это просто какой-то невозможный человек!

КОРТИК. Чем же это я невозможней других?

МАХАР. Парень, ты со мной не шути! Слышал выражение: «Плохи дела у мерина, коль он сцепился с жеребцом»?

КОРТИК (злясь). Вам бы всем поскромней вести себя! А не то!..

ХАМБАЛИЙ (разнимая). Кортик! Прекрати, ради бога! Дай мне досказать историю. Ты слышишь, Аллахом прошу!

Кортик (успокаиваясь). Ладно, рассказывай…

ХАМБАЛИЙ (как ни в чем не бывало). Таким образом, эта собака привязалась к Зийкуну и ушла с ним. Но вот что происходит: за день до этого в Грузии какой-то пес растерзал княжеского пса и, опасаясь мести князя, бежал в Карачай. Здесь он в силу каких-то обстоятельств прибился к псарне Зийкуна. Зийкун скрестил этого пса с сучкой, которую он спас от Гебеновых, и получил щенков новой, превосходной породы. Один из этих щенков отличался особой силой и лютостью. Когда он вырос и возмужал, то однажды отправился с Зийкуном на охоту, где на них напал медведь. Доблестный пес смело схватился со зверем и одолел его, хотя, увы, и сам пал, как говорится, смертью храбрых.

СОСУРКА. Да будет его душа в раю!

КОРТИК. Ха-ха-ха! О каком рае для собачей души ты говоришь, дядька?

СОСУРКА. Не скажи, Канамат, не скажи! Ведь и пса создал Бог. Тем более что он был мордамбаловским псом!

ХАМБАЛИЙ. Нашим, конечно, чьим еще же! Слушайте дальше. Зийкун предал земле тело пса со всеми полагавшимися ему почестями. На похоронах присутствовали ведущие селекционеры из Балкарии. Одного отпрыска доблестного пса Зийкун подарил селекционеру из Баксана. Так появились на свет знаменитые баксанские волкодавы. А от оставшихся щенков пошла порода наших волкодавов. Сам Зийкун, говорят, на смертном одре завещал: «Не хочу, чтобы порода называлась только моим именем, а хочу, чтобы слава досталась всему карачаевскому народу!»

АЛИЙ. Да упокоится душа его с миром!

ХАМБАЛИЙ. Дай бог!

КОРТИК. Ну хорошо, и где же теперь эта наша порода собак?

ХАМБАЛИЙ. После выселения карачаевцев в Среднюю Азию наши собаки до последнего вздоха сражались с грузинами, не пуская их в наши дворы, но...

АЛИЙ. Да, мало кто полностью представляет, на что способны карачаевские псы.

ХАМБАЛИЙ. Совершенно верно. Мстительные грузины уничтожили всех наших собак.

АЛИЙ. Ах, мне бы там оказаться в тот момент!..

КОРТИК. И что бы ты сделал? Завалили бы и тебя.

АЛИЙ. А кто его знает! Тут еще как сказать!

СОСУРКА. Ну, парни, я думаю, что было, то прошло. Давайте беречь хотя бы то, что осталось. Многое в рассказе Хамбалия, несомненно, правда, но есть и прямо-таки сказочные элементы. Я это к тому, Хамбалий, чтоб ты нашел время и рассказал мне эту историю более обстоятельно. Тогда я сяду и напишу фундаментальный труд. И пусть завистники попытаются доказать, что мордамбаловских волкодавов не существовало в природе!

ХАМБАЛИЙ. Вот именно! Как только проведем этот сход, Алий, ты, как президент, вызови меня к себе, и мы оба поедем к Сосурке!

АЛИЙ. Обязательно!

КОРТИК. Ты что, Алий, открыл фирму и сделался ее президентом? Когда будешь искать «крышу», вспомни обо мне.

ХАМБАЛИЙ. Нет-нет, речь идет о том, что Сосурка, Томпур и Махар в один голос рекомендуют Алия в президенты фамилии. Я тоже выразил с ними согласие. Вот отсюда и слово «президент».

КОРТИК. Я тоже не возражаю. Пусть он будет хоть президентом Соединенных Штатов!

ХАМБАЛИЙ. Вот! Вы слышали? Кортик — он всегда Кортик! Большой души человек!

КОРТИК. Если дойдет до голосования, то любой из молодых проголосует за того, кого назову я. А если кто упрется со своим отказом, как Грауа, то посмотрим!

АЛИЙ. Да благословит тебя Бог за упоминание светлого имени нашего Грауа!

ТОМПУР. Та-ак! Чует душа, сейчас выяснится, что Грауа тоже был Мордамбаловым.

КОРТИК. Но подождите, фамилия Грауа вроде бы давно всем известна...

АЛИЙ. Мало кто знает настоящую биографию Грауа. Его отец действительно был Мордамбаловым и погиб от того, что его лягнула в голову чья-то лошадь. Через несколько лет мать Грауа вышла замуж за мужчину, который усыновил Грауа и дал ему свою фамилию, ту, под которой Грауа остался в народной памяти.

МАХАР. Парни, оставьте эти бредни! На кой черт нам сдался Грауа?

АЛИЙ. А зря ты о нем так, Махар, ой зря!..

МАХАР. Что зря? Что зря, Алий?! Зачем вы всех болванов приписываете к Мордамбаловым?

АЛИЙ. Если уж на то пошло, Махар, то чего стоит одно-единственное слово Грауа «отказ»! «Колхозных волов действительно украл я, но мое дело — отказ!» — сказать такое на суде и выкрутиться?! Нет, брат, еще уметь надо придумать такое!

КОРТИК. Ха-ха-ха! Выходит, что уже в те времена Грауа был рэкетиром. Тогда какой спрос с нынешних? Сосурка, напиши научный труд «Грау — вор в законе», и я обещаю на деньги из общака подарить тебе такой же «БМВ», как у меня.

СОСУРКА. Ну-ну-ну, Кортик! Всему должна быть мера!

ТОМПУР. Кортик, почему ты разговариваешь с родственниками, как с чужими? Тем более с дядей Сосуркой?

МАХАР. Да прекратите пустые разговоры! (Смеясь, указывает пальцем.) Гляньте, кто это там плетется?

КОРТИК. Махар, не заговаривайся! Это супруга Хамбалия.

МАХАР (смущен). Прошу прощенья! Ей-богу, не узнал! До чего она изменилась!

ХАМБАЛИЙ. А что ей, бедной, остается! Семья, дети... Вот и перекатывается, как травяной мешок.

ТОМПУР. Да, Хамбалий, уж ты-то за словом в карман не полезешь.

 

Картина 8

С зачехленной горской гармошкой за спиной и тяжелым бидоном в руке на сцену выходит Дуппуш. Алий идет к ней навстречу и снимает с ее плеча гармошку.

ДУППУШ. О-о, благородный Алий, спасибо! Мордамбаловы! Дай Бог, чтоб каждый ваш день был таким же!

СОСУРКА. Спасибо! Добро пожаловать, невестка! Откуда ты с таким тяжелым грузом?

ДУППУШ (ставя бидон). Я ходила в ущелье и набрала для вас нарзана.

СОСУРКА. Ах, невестка! Как ты утруждаешься из-за нас! Пожалей себя!

ДУППУШ. Ничего-ничего! Дай Бог здоровья нашим мужчинам, а уж мы-то как-нибудь выдержим. Не зря говорят, что в женщине сидит сорок душ.

Кортик (подходит к Дуппуш с рюмкой). Вот, пожалуйста! Всем невесткам невестка! Ну-ка, невестка, отдышись, выпей штрафную и спой песню, что когда-то посвятила Хамбалию.

ДУППУШ (беря рюмку). Эх, Кортик! Прошли мои песенные времена. Это вон братец никак не поддается старости. Дай ему гитару, пусть споет.

ТОМПУР. Песни — это пожалуйста! Сколько угодно! Только политики не касайтесь! Давай, невестка, выпей штрафную, а потом кто-нибудь из вас с Хамбалием споет.

ДУППУШ. Вижу, что не отстанете… (Пьет.)

АЛИЙ. Ай, молодчина, невестка! (Подает закуску.)

ДУППУШ. Спасибо, Алий! (Здоровается с каждым из родственников.)

СОСУРКА. Кто-то там говорил о какой-то песне!

ХАМБАЛИЙ. Нет, ребята! Вряд ли кому-то из вас понравится мое пенье. Лучше, Кортик, спой нам про белого голубка.

КОРТИК. Каждый раз ты просишь именно об этой песне! А ведь у меня тоже сердце не каменное, могу вспомнить всякое и растрогаться.

СОСУРКА. Ну давай, Кортик, давай! Если есть у тебя талант, то покажи его народу!

КОРТИК. Талантов у меня много. И когда меня просят спеть, то я пою, не выламываюсь. (Берет гитару, подкручивает колки, играет и поет.)

Для меня заря занималась зря.
Не познал суму, так познал тюрьму.
Понял голод я, понял холод я…
Жесткая скамья, вот и вся семья.
Светит в вышине неба клок в окне.
Там за прутом прут, плечи не пройдут.
Белый голубок на окне сидит
И по вечерам на меня глядит.
Белый голубок!
Был ли путь далек?
Что там за окном?
Мирно ли кругом?
Как там отчий край?
Лишь не улетай
И поговори до седой зари.
Я и сам любил, когда юным был.
Села, города, где прошли года.
Девушка была нежной, как заря...
Только я сейчас вспомнил ее зря.
Там, где старый дуб у скалы растет,
Безутешная моя мать живет.
Белый голубок!
Птицам все равно.
Постучися к ней
За меня в окно.

Все аплодируют.

СОСУРКА. Бесподобно! Просто замечательно! Ты это сам сочинил, Канамат?

КОРТИК. Нет конечно! Откуда! Я эту песню еще до армии услышал от Хамбалия. А когда пел ее в зоне, то братья-балкарцы плакали.

ТОМПУР. Хамбалий, ты признаешь, что эта зековская песня сочинена тобой?

ХАМБАЛИЙ. Да перестаньте вы, ради бога! Подумаешь, в молодости насмотрелся всяких фильмов и под впечатлением сочинил.

СОСУРКА. Знаете, а ведь мы и впрямь величественная и талантливая фамилия!

МАХАР. Талантливы-то мы талантливы, но ведь талант надо направить в верную сторону. По-моему, Хамбалий, если бы ты писал стихи, увязывая их с государственными интересами и с предписаниями властей, то у тебя почета и денег было б куда больше.

ХАМБАЛИЙ. Ради всего святого, не делайте из меня Кайсына Кулиева! Если я вплотную займусь стихописательством, то кто, по-вашему, будет содержать мою семью? Пивная бочка — вот моя нынешняя стихия. Через нее-то я и демонстрирую весь свой талант.

АЛИЙ. Не скажи, Хамбалий, не скажи! Это еще как знать, что лучше. Очень уж ты одарен в поэзии.

ДУППУШ. Говорят: «На чьей арбе сидишь, того и песню пой». Так вот, мне тоже есть что рассказать о мордамбаловских талантах.

КОРТИК (наполняя стопку водкой). Ну-ка, невестка, прими вот это, а потом расскажешь.

ДУППУШ. Могу рассказать и без этого. А то у меня и так уже кружится голова.

СОСУРКА. Ради нас! Выпей ради нас, невестка! Ну-ка, Алий, Канамат, разлейте остальным!

ТОМПУР. Так, невестка, выдай нам основательный, весомый тост. Только не касайся проклятой политики.

ДУППУШ. Да пропади она пропадом, эта политика! Она нужна только самым богатым и самым нищим. Милое дело — золотая середина. Расскажу вам об одном из наиболее достойных своих деверей.

ТОМПУР. Ну-ка, ну-ка!

ДУППУШ. Еще во времена царя жил-был некий Гыбытбий Мордамбалов. Этот человек победил на российских состязаниях по пивоварению, поставил мат знаменитым чехам и баварцам и поехал в Париж.

АЛИЙ. Нет, вы только представьте себе! Вот это взлет!

КОРТИК. Не перебивай. Закрой рот. (К Дуппуш.) Ну поехал, и что?

ДУППУШ. А то, что Гыбытбий посрамил и французских пивоваров! И за это глава Франции подарил ему золотую фляжку с коньяком. Гыбытбий тут же, не успев выехать из Парижа, добавил в этот напиток какие-то новые вещества и получил абсолютно совершенную марку коньяка. Но так получилось, что армяне выкрали у него и фляжку, и образцы нового коньяка. И теперь он называется «армянский коньяк»!

АЛИЙ. Когда-то моя бабка говорила: «Чем бы питались русские, если бы карачаевцы не возили картошку в Ростов?» Так вот, я скажу шире: как бы смогло существовать на этой земле человечество, если бы не было нас, карачаевцев?

СОСУРКА. Совершенно верно! Молодец, Алий! Я этот вопрос открыто ставлю в последней своей книге «Карачаевцы — народ, избранный Богом». Впрочем, прости, невестка, мы, кажется, перебили тебя. Продолжай!

КОРТИК. Послушайте! Я что-то никак не въеду: если уж мы такие ушлые и развеликие, то почему у нас нет ничего, чем можно было бы смочить горло? Пьем все чужое. Даже у наших соседей осетин и то есть какая-то своя чертовщина!

СОСУРКА. Ну-ну-ну! Ты осетин тут не упоминай! Они у нас похитили самоназвание «алан»! А грузины, воспользовавшись нашим переходом в мусульманство, стащили у нас слово «чача». В языческие времена наши предки изгоняли нечистую силу тем, что разбрызгивали чачу где придется. Да и само слово «чача» образовано от карачаевского «чач» — разбрызгивай, разбрасывай. Все это я мог бы рассказать и более подробно, но хватит. Невестка, продолжай свой тост.

ДУППУШ. Так что отцом-создателем армянского коньяка фактически является Гыбытбий Мордамбалов! Где, спрашивается, справедливость?

СОСУРКА. Не переживай, невестка! Я напишу научный труд, и правда восторжествует! Говори тост.

ДУППУШ. О Аллах! Если Карачай у тебя — золотое кольцо, то Мордамбаловы, несомненно, бриллианты на этом кольце! За Мордамбаловых!

СОСУРКА (отставив стопку, аплодируя). Молодец! Дай бог тебе здоровья! Кто на сей раз не выпьет до дна, тот враг своей фамилии и нации! Я пью первым! (Пьет.)

Все пьют. Дуппуш, вроде бы отнекиваясь, запрокидывает голову и выпивает стопку одним глотком.

ХАМБАЛИЙ. Эй, подруга! А ты еще ничего, не растеряла формы насчет выпить! (Глядя на дорогу.) Ахтунг, ахтунг! На горизонте чьи-то «жигули».

КОРТИК. А ну-ка, глянем! О! Байдымат! Это же самая фартовая из мордамбаловских невесток! Как-то раз в Сибири забралась она в вагон с лесом и хотела, каная под дурочку, проехать в Китай. Но ее схватили пограничники. Еле, бедная, отбрехалась: «Мая твая не знает, мая таргует Хабаровск! Ой-ой-ой! Атпустите, пажалыста, дамой!» Короче, запудрила мозги даже китайцам, и те отпустили ее, как слабоумную. (Смеется.)

МАХАР. А как там ее муж, наш брат — Мордамбалов?

ХАМБАЛИЙ. По-моему, он бежал от Байдымат, связался с какой-то там и вовсе уехал отсюда…

ТОМПУР. Так какого же черта она прется еще и сюда?

КОРТИК. Чтоб поглядеть на людей, наверно, да себя показать. Не из-за фамилии же нашей, в самом-то деле. Сейчас ее и азербайджанец-компотчик оставил. Бомбанули мы его как-то. Рассказывают, что, уезжая, бедолага проклинал нас на все лады и обещал ужасную казнь любому из нас, кто встретится ему в Баку.

МАХАР. Байдымат была замужем и за ним? И сколько же у нее мужей?

КОРТИК. У нашей Байдуши мужей — как иголок у ежа!

ДУППУШ. О Аллах! Покарай пустоголовых женщин, не сумевших ужиться с ангелоподобными парнями из Мордамбаловых и от этого пошедших по рукам!

СОСУРКА. Вот они-то и позорят нацию! Пусть все равняются на тебя, дорогая наша невестка!

ТОМПУР. Может, мне ее отправить обратно?

КОРТИК. Не надо. Сгодится на что-нибудь…

СОСУРКА. Тихо! А то еще услышит.

 

Картина 9

Слышен шум подъехавшей машины и восточная музыка. Одетая по погоде, вертя на пальчике ключи от машины и держа за руку мальчика, на сцене появляется Байдымат.

БАЙДЫМАТ. Никак, родовой праздник надумали провести, Мордамбаловы? Дай бог каждому вашему дню проходить в радости! (Здоровается и начинает обниматься со всеми.)

ХАМБАЛИЙ (раскинув руки для объятия, пританцовывая на восточный лад и мурлыча что-то азербайджанское, подступая к Байдымат). Байдыматка золотая, прибыла к нам из Китая! Ей Пекин как вечный праздник дан, хоть в душе сплошной Азербайджан! Может в миг поставить мат всем бакинкам Байдымат!

ДУППУШ (отодвинув Хамбалия, обнимая Байдымат безо всякого удовольствия). Очень рады видеть тебя тут. Прямо испереживались, не зная, удостоишь ты нас приездом или нет. Ну, как там Пекин и Баку, стоят еще?

БАЙДЫМАТ. Стоят, куда им деваться! Я махнула на них рукой и приехала, чтоб наглядеться на тебя.

СОСУРКА (сухо, здороваясь лишь кивком). А это, надо полагать, наш племянничек?

БАЙДЫМАТ. Он самый. Вылитый Мордамбалов!

СОСУРКА. А ну-ка, джигит, подойди ко мне. Как тебя зовут?

МУРАТ (подходит к Сосурке и пожимает его руку двумя руками). Меня зовут Мурат.

СОСУРКА. Мурат! Что значит «мечта», «надежда»! Дай бог, дорогой мой, чтоб все твои мечты и надежды сбылись! (Достает из кармана и дает ребенку денежную купюру.) Возьми, купишь себе конфет. А теперь познакомься и с другими своими дядями.

МУРАТ (остальным мужчинам). Ассалам алейкум! (Здоровается со всеми. Каждый мужчина дает ребенку деньги.)

МАХАР (подает сто долларов). На, купи себе велосипед. А теперь пойди посиди в машине, холодно.

БАЙДЫМАТ. Маленький Мордамбал! Выполняй, что тебе говорят старшие. (Уводит мальчика за кулисы, на ходу забирая у него деньги и пряча их за пазуху.)

КОРТИК. Молодец, Байдушка, что прибыла с браткой!

БАЙДЫМАТ. Ах, чтоб тебе, Кортик!.. И ты здесь? (Смущаясь, что-то поправляет там, куда спрятала деньги.)

КОРТИК. А где мне еще быть? Ладно, оставим это. Как насчет ста грамм?

БАЙДЫМАТ. Нет-нет, ни в коем случае! Даже ни грамма! (Подходит к Дуппуш.) Что-то я позабывала все на свете. Как, говоришь, тебя зовут?

 ДУППУШ. Дуппуш Джандруевна!

БАЙДЫМАТ. Какое сочное имя! (Берет Дуппуш под руку.) А меня зовут Байдымат.

ДУППУШ. Знаем, как же!

Подходит Кулистан.

БАЙДЫМАТ. А это кто? Сосношница наша или золовка?

КУЛИСТАН. Я Кристина, жена Махара, мы живем в Москве.

БАЙДЫМАТ. А я Байдымат. Мы с тобой, выходит, сосношницы. Теперь каждый раз, когда поеду в Москву, буду останавливаться у вас.

КУЛИСТАН. У на-ас?

БАЙДЫМАТ. Да, у вас, родненькая! Ой, да какая ты нарядная и красивая! Прямо в меня! Эдакая цесарочка! Всякий птицелов почел бы за счастье поймать такую! Ты способна украсить собой ханский гарем!

КУЛИСТАН (улыбаясь и глядя на Махара). О, куда уж нам...

МАХАР. Оставьте пустые разговоры. Вам обеим далеко до Дуппуш.

ДУППУШ (качая головой). Да, были когда-то и у нас времена. Но, что делать, настоящая благородная женщина от семейных забот быстро увядает. Мне бы ваши возможности!..

СОСУРКА. Зря ты так, невестка! Ты очень даже ничего еще! Дай бог всем нашим невесткам быть такими же, как ты. Я это к тому, что все вы хороши!

АЛИЙ. Оно, конечно, так, но всем нашим невесткам далеко до мордамбаловских девушек!

ДУППУШ. Возможно, ты и прав, дорогой деверь! Еще покойный мой свекр говаривал, что мордамбаловские девушки издавна украшают нацию, как узоры черненые на серебре.

СОСУРКА. Никому не в упрек, но невестку, что так могла бы почитать своих деверей, как ты, я еще не встречал! Ты просто ангел!

ДУППУШ. Да что там! Люди мы скромные, живем по принципу «я — овца, вы — ножницы. Хоть стригите». Нет у нас никаких претензий.

БАЙДЫМАТ. Ничего удивительного. С таким мужчиной, как Хамбалий, любая бы согласилась жить.

ТОМПУР. Байдымат, львы на мух не охотятся. Хамбалий тоже знал, на ком жениться.

БАЙДЫМАТ. Ничего не имею против сказанного. Счастье не дается всем поровну… (Берет под руку Кортика.) У нас, например, все по-своему. Впрочем, вернемся к мордамбаловским девушкам. Об их красоте рассказывал и мой свекр. Его тетка по матери была очень стройной, с талией в две пяди в обхвате. И отец ей постоянно говорил: «Доченька, где бы ты ни находилась, в какой бы среде ни вращалась, всегда подчеркивай свою особенность. Ты не должна быть такой же, как все». И когда девушки, танцуя на свадьбах, делали проходки вперед и назад, то тетка моего свекра двигалась только в стороны. Вот так. (Танцует.)

КОРТИК. А ну-ка, парни! Харс! Хлопайте! (Танцует с Байдымат.)

СОСУРКА. Байдымат! Она, видимо, танцевала не совсем так. Чего только не напридумывают наши враги! «Танец мордамбаловских девушек» — это нечто другое. Он исполнялся исключительно на хрустальном подносе, чтобы ноги девушки не касались земли. Тем самым подчеркивались древность, знатность и богатство ее рода.

МАХАР. Это уж само собой! И мы, сегодняшние, воспитаны в том же духе. Сами видите. каждый приехал сюда на своей машине. В смысле богатства и самостоятельности Мордамбаловым нет равных во всей нации.

КУЛИСТАН. Он прав. Взять хотя бы нас. Вон тот «мерседес» и еще три не менее престижные машины... Это здесь. В Москве у нас еще три иномарки плюс мой малолитражный «БМВ». А-а, чуть не забыла. Еще одну машину Махар дал в пользование депутату Госдумы поэту Мордамбалову.

МАХАР. Хватит перечислять! Любой из присутствующих в состоянии обладать парой-тройкой таких железяк. Главное — быть человеком!

ХАМБАЛИЙ. Кстати, о депутате Госдумы. Этот наш брат звонил мне позавчера. Передавал горячий привет всем Мордамбаловым. Извинялся, что не может приехать на фамильный сход. А еще он сказал, что сочинил текст гимна рода Мордамбаловых, и продиктовал мне его. Просил подобрать к нему достойную мелодию. Я просматривал этот текст и скажу вам, что он очень хорошо ложится на мелодию одной известной народной песни. Дупка, возьми гармошку! (Достает из ларца пивной бочки кипу листков и раздает их присутствующим.) Дорогие Мордамбаловы! Сегодня для вас поет народный артист мордамбаловского квартала, лауреат множества пивных бочек Хамбалий Мордамбалов! Дупка, ты готова?

ДУППУШ (доставая гармошку из футляра). Готова!

ХАМБАЛИЙ. Партию гармошки исполняет Дуппуш Джандруевна Мордамбалова! Дирижер хора — президент фамилии Алий Джалгансуевич Мордамбалов! (Присутствующим.) Как спою первые четыре строчки, так и подключайтесь.

С первыми тактами гармошки не столбе у бочки начинает подниматься нечто вроде флага, напоминающего огромные коричневые брюки. Хамбалий поет. Алий дирижирует. Остальные поют, подглядывая в бумажки.

ГИМН МОРДАМБАЛОВЫХ

Мы фамилию решили миру дать!
Дать свою, чтобы не думать не гадать.
Прочие фамилии перед нею — дым.
Прозвища и клички, прочий псевдоним.
В Мордамбаловых весомость и полет!
И не всякий трезвый вмиг произнесет.
В них Шопена вальсы и осенний бал,
В них таится до поры девятый вал.
Наши парни, обойди хоть целый свет, —
Мордамбалистее не было и нет.
Женщины такие, что без сторожей
На коротком поводке ведут мужей.
Похотливей наших в мире нет кобыл!
Наш осел слона копытами забил!
За день наши утки сносят пять яиц!
Наш петух один покроет семь орлиц!
Наша мышь съедает килограмм зерна!
Наш Полкан задрать способен кабана!
Стаи мордамбаловских шальных щенят,
Добивая медведей, в тайге звенят.
Мы себе не знаем равных на земле!
«Мир и счастье!» на любом у нас челе.
На фамильный приглашает всех вас бал
Наша фирма, наша марка «Мордамбал»!

 

Часть II

Картина 10

На краю сцены Мурат совершает намаз. Гремит современная ритмичная музыка. Взрослые Мордамбаловы танцуют. Мурат постоянно вздрагивает и оглядывается назад. Встает, поднимает с земли курточку, использовавшуюся как молитвенный коврик, и уходит.

СОСУРКА (поднимая руку). Тихо! Остановитесь! Хочу сказать слово! (Музыка останавливается.) Нет, вы только подумайте! Сколько наших талантливых людей остается неизвестными народу! Мы живем по принципу «Голодной куме лишь хлеб на уме»! Наша молодежь устремляется только в зоотехники, ветеринары и агрономы! Нет у нее никого стремления в консерватории, художественные академии, в Литературный институт, в балетные студии. И это, повторяю, при стольких талантах! Ни у кого нет желания прославиться самому и прославить свой народ!

ТОМПУР. Ах, оставь, ради бога! Зачем все эти женственные профессии нашей мужественной и суровой нации? Если ты мужчина, то будь судьей, прокурором, генералом или бизнесменом! Не так ли, Махар?

МАХАР. Совершенно верно! В Москве живет еще один поэт из наших. Сочиняет вздор и вконец задергал нас, требуя спонсировать издание его книг. Я однажды не выдержал и сказал ему: «Займись бизнесом и издавайся сколько хочешь»!

СОСУРКА. Не говорите чушь! Поэт или ученый не могут одновременно писать книги и заниматься бизнесом! Нацию делают нацией достижения в науке и технике, литературе и искусстве! Это только животное может удовольствоваться охапкой сена, жевать себе потихоньку и жить, ни о чем не задумываясь!

АЛИЙ (подходит к Сосурке вплотную). Вы абсолютно правы, дядя Сосурка!

СОСУРКА (утираясь от слюны). Да, наш мир — мир плоти, и потому он такой нечистый. Но плоть — это ходунок души, который заставляет ее двигаться во все более совершенствующемся мире. Большинство людей этого не понимают. Если бы люди стремились совершенствовать свои души так же, как они стремятся удовлетворить страсти тела, то наша плоть давно бы превратилась в антиквариат. Я ненавижу свою плоть, когда она пытается подчинить себе мою душу! А вы тут...

АЛИЙ. Дядя Сосурка! А в Вавилоне памятники есть?

СОСУРКА. Да подожди ты, ей-богу, при чем тут Вавилон и памятники? Никому еще в мире не ставили памятники за съеденные километры колбасы и тонны хлеба!

АЛИЙ. Дядя Сосурка, дайте я вас обниму за то, что вы так любите свою фамилию и нацию!

СОСУРКА (шарахаясь от него). Отстань! (Отходя.) Нация, не думающая о своем искусстве, литературе, науке и спорте, недолговечна! Братья Третьяковы остались в истории не как миллионеры, а как основатели всемирно известной картинной галереи! И если мы, хотя бы в меру своих, пусть даже менее чем скромных сил, не будем стараться подражать им, то нам лучше просто раствориться среди других наций! Так что коль уж Бог сотворил нас нацией, то давайте всячески беречь свои национальные признаки! Непонимание этого считаю скотством!

МАХАР. Да подожди ты, Сосурка! Ишь, как разошелся! Мы всего лишь пошутили, а ты уже выставил нас скотами!

СОСУРКА. «На мой кусок не посягай и в шутку!» Слышал такую поговорку?

ТОМПУР. Слышали мы, слышали. Ты уж и впрямь выходишь за рамки. Мы тоже хотим как лучше, иначе бы молчали. Что до меня — так пусть хоть все поголовно подадутся в ученые, поэты и артисты! Кто бы возражал?

СОСУРКА. Бездуховность порождает подлость!

ХАМБАЛИЙ (вполголоса Алию). Эти болваны сейчас зайдут в тупик. Быстро разлей по новой!

АЛИЙ. Хорошо. (Разливает водку по стопкам.)

СОСУРКА. Слушайте дальше! Карачаевские цари в Вавилоне...

ХАМБАЛИЙ. Сосурка, дорогой, мы все с огромным удовольствием побываем в Вавилоне. Но сейчас позволь мне сказать тост. Итак, когда наш Сосурка написал «Династию карачаевских ханов в Вавилоне»...

СОСУРКА. Не «ханов», а царей!

ХАМБАЛИЙ. Вот и прекрасно! Дай бог вам здоровья! Я к тому, что после «царей» вы написали книгу «Карачаевцы — народ, избранный Богом»! Так вот, пусть у тех, кто не желает выхода в свет этой вашей книги, дети навсегда останутся без книг! За Вавилон! За Карачай! Вперед, парни! Ура! Ура! Ура! Если кто из нас не выпьет до дна — да осудит его Вавилон! Амин Аллах!

КУЛИСТАН. Ой, ужас! Если я за один раз пропущу столько, то тут же и скончаюсь!

МАХАР. Уж столечко-то осилишь, ничего страшного.

БАЙДЫМАТ. Это вам оно кажется «столечко». Я тоже боюсь!

КОРТИК. Ничего, выпьешь. Только, ради всего святого, не закусывай потом стаканом! Не выношу стеклянного хруста. Пей!

БАЙДЫМАТ. Проклятый Кортик! Знаешь сам, что ради тебя я и яд выпью. (Пьет.)

ДУППУШ. Слушайте, девки, что вы ломаетесь? Если вам сказали ваши девери, то, значит, надо пить. (Выпивает стопку одним глотком.)

КУЛИСТАН. Как услышала проклятье Вавилоном, так и пить потянуло?

ДУППУШ. Ты просто не знаешь, но мой никогда ничего без особого значения не говорит. Не дай бог попасть ему на язык!

БАЙДЫМАТ. Вавилон... Я где-то слышала это название. По-моему, это городок в Сибири. Правильно?

КУЛИСТАН. А по-моему, Вавилон — это где-то в Европе.

ДУППУШ. Нет, девки, Вавилон — это, по-моему, гора в Балкарии!

СОСУРКА (улыбаясь). Так, Махар и Томпур перед этим слегка расстроили меня, а потому позвольте мне теперь поведать всем о Вавилоне и прочем, связанном с ним...

КОРТИК (на ухо Байдымат). Пусть они выясняют тут что угодно, а у меня к тебе есть разговор. Пошли! (Уводит ее за стожок.)

СОСУРКА. Слушайте внимательно!..

ТОМПУР. Сосурка! Честно говоря, мы тебе не студенты! Прибереги свои лекции для них. А нас ты уже назвал скотами. Спасибо!

МАХАР. Тот, кто называет людей скотами, сам заслуживает это прозвище!

ХАМБАЛИЙ. Ради бога, не ссорьтесь!

СОСУРКА. Я вас не называл скотами. Но...

На сцену выходит Мурат. Высматривает мать и не находит.

МУРАТ. А где мама?

АЛИЙ. Сейчас придет… Байдымат!

БАЙДЫМАТ (не сразу появляясь из-за стожка). Я тебе что говорила, а? Ты почему не сидишь в машине? Чего ты бегаешь за мной? (Собирается уводить сына.)

СОСУРКА. Дорогие невестки! Я вижу, вы мерзнете. Идите и посидите в машине. Я пока побеседую с этими.

БАЙДЫМАТ. И вправду. Айда, девки! Я там привезла кое-что, может, выберете себе…

КОРТИК (выходя из-за стожка). Что это вы загнали их в машину, как ягнят в сарай? Хоть пообщались бы.

МАХАР (Кулистан). Идите, кому сказано!

ДУППУШ. Если кому будет нужно, то в бочке полно пива. Боюсь только, как бы оно не замерзло вконец.

ХАМБАЛИЙ (встревоженно). Иди, иди! Кому нужно твое ледяное пиво! Забери с собой в машину и гитару.

СОСУРКА. А вот теперь все внимание ко мне!

КОРТИК. О, как вы все достали меня своим беспонтовым базаром! Еще и баб разогнали!

ХАМБАЛИЙ. Спокойно, Кортик, спокойно! Не веди себя как маленький. (Глядя на дорогу.) Ребята, к нам движется какая-то «Ока»!

КОРТИК (на ухо Томпуру). Чует душа моя, это какая-нибудь телка! Впрочем, нет, это скорей телкина бабка. (Смеется.)

ТОМПУР. Чтоб тебе пусто было! Ты не успокоишься, пока не окажешься избитым!

КОРТИК. Гражданин-начальник-братка! (Показывая кулак.) Сам знаешь: кто вздумает меня избить, тот, как говорится, не возликует, не возрадуется! (Смеется.)

ТОМПУР (улыбаясь). Ну и оторва же ты!

 

Картина 11

Шум «Оки» приближается и стихает. На сцену выходит иссохшая старушка Анисат Джагапаровна. На ней пальто с каракулевым воротником, на голове меховая шапка.

СОСУРКА. Добро пожаловать, дорогая наша сестра! (Идет ей навстречу, здоровается.)

АНИСАТ. Здравствуйте. (Здоровается с Махаром и Алием.)

СОСУРКА. Для тех, кто не знаком с этой нашей сестрой, представляю: Анисат Джагапаровна — председатель демократического движения в нашем районе. Ближайшая подруга Валерии Новодумцевой, которую часто показывают по московскому телевидению и которая на дух не переносит коммунистов! Вместе на Колыме сидели.

ХАМБАЛИЙ (шутовски приплясывая, ринулся навстречу Анисат). А я-то все думаю: кого нам тут недостает? Как вспомнил о тебе, так и обмер: не дай бог, думаю, не приедет! Но Бог, оказывается, не без милости! (Указывая на один из чурбаков.) Садись, дорогая наша! Счастлив чурбак, на который ты сядешь!

КОРТИК (подходит к Анисат). Да вы, тетка, оказывается, из наших. Сколько, говорите, тянули?

АНИСАТ. Все это прошлые дела, юноша. Дали двадцать пять лет, но вышла но амнистии. Иначе давно бы сгнила там. (Достает папиросы.)

КОРТИК (давая Анисат прикурить). Почему же я вас не знаю?

АНИСАТ. А откуда тебе знать? Ты тех времен не застал.

АЛИЙ. А за что загребли, тетка?

АНИСАТ. За то, что сочинила песню против Сталина. Отца моего забрали еще в тридцать седьмом. А сестру его погубили за то, что она, дескать, служила духом у известной тогда знахарки Бушай.

КОРТИК. Ей-богу, сейчас моя крыша тронется! Это как же можно было служить духом у Бушай?

АНИСАТ. Бушай была темной, невежественной женщиной. И когда к ней приходили люди со своими горестями и вопросами, она им говорила: «А вот это мне надо обсудить со своими духами». Подходила к сундуку и повторяла заданные ей вопросы. Из сундука кто-то тоненьким голоском отвечал на них. Так вот, мою тетку обвинили в том, что она якобы сиживала в сундуке у Бушай, и арестовали. Мать моя умерла с голоду в Средней Азии. Уничтожили наше семейство проклятые коммунисты! Мне даже в невестках не пришлось побывать! (Закашлялась.)

ХАМБАЛИЙ. Спой нам, тетка, свою песню о Сталине!

КОРТИК. Минутку, Хамбалий, не торопись. Пусть тетка сначала пропустит штрафную. (Наливает полный стакан и протягивает Анисат.) Тетка, если вы это не выпьете, то дай Аллах нам всем сгнить в Сибири!

АНИСАТ. Не каркай, ради бога! К тому же я за рулем.

ТОМПУР. Это не страшно. Я сам вас отвезу домой. Пейте.

АНИСАТ (беря стакан). О Аллах! Да издохнут проклятые большевики в этот свой поганый день собачей смертью!

КОРТИК. Амин Аллах!

АНИСАТ. О Аллах! Да обратится Сталин на том свете в свинью! Да исчезнут с лица земли те, кто еще по сей день молятся за него! (Пьет.)

КОРТИК (протягивая закуску). Нате вот, закусите, тетка.

АНИСАТ (отстраняя руку Кортика и занюхивая рукавом). Спасибо, братишка, я плотно поужинала.

КОРТИК. Теперь-то я верю, что вы из наших! А сейчас — обещанная песня!

АНИСАТ. Да я уж и подзабыла многое... Ладно, спою что помню.

ХАМБАЛИЙ. Давай, тетка, давай, пой! А уж мы тут подпоем. Ребята, приготовились.

АНИСАТ. Итак, начали. (Поет.)

Край ада на земле, проклятый Пахтарал!
Здесь каждый треть семьи навеки потерял.
Здесь только голод, смерть. Больны, кто не мертвы.
И нашими давно полны телами рвы.
Усатый людоед! Чтоб ты свиньею стал!
За что?! Каких людей сюда ты понагнал!
Вот хороню я мать, а перед тем — отца!
Дождемся ли когда мы твоего конца?
Зачат ты был в грехе, рожден ты был во зле!
Так вот какой ты рай нам строил на земле!
Я б счастлива была, когда б тебя вобрал
Край ада на земле, проклятый Пахтарал!

Завершая песню, Анисат плачет.

КОРТИК. Не плачьте, тетка, не плачьте! Чего мы только с вами не пе­ревидали на своем веку! Я ведь сам провел по сибирям ровно треть жизни.

АНИСАТ. А ты кому не угодил, братишка?

КОРТИК. Как-то раз, в армии, старшина обозвал меня «чуркой». Я его и стукнул чуркой по голове. Ясное дело, попал в дисбат. А там петушок один назвал было меня «черножопым», так я избил его до полусмерти и выкрасил ему задницу углем. За это посадили уже в тюрьму. А выйдя на зону, я проткнул кортиком, что изготовил сам, язык одному стукачу, за что получил новый срок и кличку Кортик.

АНИСАТ (вскакивая). Да ты, оказывается, маньяк! Я с уголовниками не связываюсь! Я сражаюсь за идею!

КОРТИК. Тетка, вы меня обидели! А ведь я тоже борюсь за справедливость! Когда я вышел на свободу, когда всей душой хотел начать нормальную жизнь — от меня все отворачивались. Что мне оставалось делать?! Побираться?! И лишь когда я занялся тем, чем занимаюсь по сей день, со мной стали считаться, меня поневоле зауважали. Вы называете меня рэкетиром, но нет рэкетиров больше, чем чиновники у власти! Я возвращаю людям отнятое и уворованное у них, и люди мне за это платят. Скольким я помог удержаться на плаву, скольким я не дал стать жертвами произвола! Сколько угоняется машин, грабится магазинов, сколько по аулам воруется скота! И кому из них, несчастных, помог Томпур со своими присными?

ТОМПУР. Щенок! Ты на кого затявкал? Я могу живо окоротить тебя!

ХАМБАЛИЙ. Парни, парни! Прекратите, прошу вас! Богом прошу! Тетушка Анисат! Мы тут до твоего приезда посоветовались и решили избрать нашего Алия президентом...

Кортик (набираясь ярости). Томпур обещает дать мне укорот!.. А вы знаете, что я с ним сейчас сделаю?

ХАМБАЛИЙ (встревая между ними). Да подожди ты, Кортик! Ради бога, помолчи, когда говорит твой старший брат! От этого твоему достоинству никакого ущерба не будет! Итак, тетка, я о том, что Томпур предложил избрать Алия президентом фамилии, а остальные поддержали. Как ты на это смотришь?

АНИСАТ. А как я, по-вашему, должна смотреть? Решили — значит, решили. Я не возражаю.

ХАМБАЛИЙ. О Аллах! Дай ты нашей тетушке Анисат еще сто лет крепкого здоровья! Люди смертны, тетушка. И парни, подобные Алию, поставят тебе монумент с надписью «Славной дочери Мордамбаловых, карачаевского народа и всей России, профессиональной демократке, госпоже Анисат Джагапаровне от благодарных потомков!». Дай мне, тетка, обнять тебя. (Обнимает.) Как тебе нравится Алий?

АНИСАТ. Пусть будет президентом, пусть.

ХАМБАЛИЙ. Твоими устами только мед и пить! Алий — президент! Алий — президент! Алий — президент! Ура! Ура! Ура! (Подходя к Алию.) Алий, кажется, больше никто не приедет. Теперь ты скажи, что должен сказать.

АЛИЙ (стушевавшись). Это самое...

ХАМБАЛИЙ. Друзья мои! Кто бы мог подумать, что наш президент такой скромный! (На ухо Алию.) Говори, черт тебя побери, если ты только не набрал в рот воды!

ТОМПУР. Чего ты добиваешься от него? Не приставай. Вот соберется народ, он и скажет.

ХАМБАЛИЙ. А придет ли народ-то? По такому холоду? Я всего лишь хотел, чтобы он выразил вам свою благодарность. А он, в силу своего благородства, совсем растерялся, бедняга!

АНИСАТ. Не думаю, чтобы кто-то еще приехал сегодня. А то бы я хотела ознакомить собравшихся с программой нашего демократического движения.

ТОМПУР. Ради всего святого, оставьте вы сегодня эту политику!

АНИСАТ. Это еще почему? Мы что, животные, чтобы поесть, выпить и разбежаться? Я должна, просто обязана выступить в этот поганый день проклятых коммунистов!

ТОМПУР. Вон, едет один из коммунистов. Видите «победу»? Уединитесь с ним за стожок, там и выскажите ему все, что вы о них думаете.

АНИСАТ. Глазам не верю! Проклятый Джанибек, ты ли это едешь?!

 

Картина 12

Слышится революционная музыка. Шум подъехавшей и стихшей «победы». На сцену выходят Джанибек и Кандырбий Эркечев с фотоаппаратом.

ДЖАНИБЕК. Ассалам алейкум, товарищи братья! От всего сердца поздравляю вас с замечательным праздником — Днем Седьмого ноября!

АНИСАТ (в сторону). Чтоб тебя черти поздравили с прибытием в ад! Проклятый душегуб!

СОСУРКА. Алейкум ассалам! Добро пожаловать!

ДЖАНИБЕК. Познакомьтесь, кто не знаком: это КАНДЫРБИЙ Эркечев, профессиональный интернационалист. Его статьи и снимки публикуются во всех республиканских газетах. И бабушка его была из Мордамбаловых.

КАНДЫРБИЙ. Так точно! Она была дочерью Терсбилека-хаджи. Ну, как поживаете, дорогие мои родственники по бабушке? Я поздравляю вас с фамильным праздником!

ДЖАНИБЕК. (здороваясь со всеми за руку, но игнорируя Анисат). Я смотрю, тут собрались люди несомненно достойные, однако я старше всех по возрасту. (Проходя и садясь за стол.) Вижу, что успели выпить. Ничего, я не дам вам особо налегать на это дело. Ну-ка, кто тут младший? Налей-ка нам, милый, по сто грамм!

АЛИЙ. Кортик, помоги мне, пожалуйста, наливай с того конца стола. (Разливают водку по стопкам.)

СОСУРКА. Анисат Джагапаровна! Присаживайтесь к нам.

АНИСАТ. Я не могу сидеть за одним столом с некоторыми.

ДЖАНИБЕК. Не хочет — и не надо. Не упрашивайте.

АНИСАТ. Чтоб ты провалился, душегуб!

ДЖАНИБЕК. Не обращайте внимания на всякий лай. Да, товарищи Мордамбаловы! Даже если оценивать лишь годы правления советской власти, то и за это время фамилия наша дала миру много выдающихся людей. Чего стоит хотя бы только хождение Джанибека в Чегем!

ТОМПУР. Ты говоришь о глупом Джанибеке, что ходил непонятно зачем в Чегем?

АНИСАТ. Замечательный вопрос!

ДЖАНИБЕК. Братишка, ты молод и многого еще не знаешь. Джанибек в Чегеме выполнял секретное задание партии! Тайком пошел и тайком же вернулся.

МАХАР. Он не мог сходить и вернуться, как обычные люди? Зачем ему было возвращаться с титулом всенационального дурака?

ДЖАНИБЕК. Так его прозвали буржуйские недобитки и кулацкие элементы! А простой народ прекрасно знал, что Джанибек достаточно умен!

КОРТИК. Час от часу не легче! Что за наказание! Всех национальных идиотов прибрали к себе, никого не оставили! На кой черт нам сдался этот дурак Джанибек?

АНИСАТ. Молодец, Кортик! Прекрасно сказано!

ДЖАНИБЕК. Да погодите вы! Не перебивайте! До чего невоспитанная молодежь пошла! Дайте сказать!..

АНИСАТ. Да лишит тебя Аллах дара речи!

ДЖАНИБЕК. Да напорется каждый своим брюхом на свое же проклятье! Собака лает, а лошадь скачет. Так вот, именем этого Джанибека я и был назван при рождении!

КОРТИК. Что ж, вполне подходяще для вас! А вы тоже бывали в Чегеме?

АНИСАТ. Ай, молодец, Кортик! Так ему!

ХАМБАЛИЙ. Кортик, погоди! Сосурка, надеюсь, разыщет в архивах все, что касается Джанибека, и вполне научно...

ДЖАНИБЕК (перебивая). Что-что? Какие еще архивы? Что он там должен разыскать? Причем здесь наука?

АНИСАТ. Проверят твои газетные статейки, по которым в тридцать седьмом году лучшие люди нации были расстреляны!

ДЖАНИБЕК. Эй ты, не мужик и не баба! Бич Сибири! О каких статьях ты еще блеешь?

АНИСАТ. Погубил моего отца, проклятый сексот! Сейчас я раздавлю твою змеиную головку! (Налетает на коммуниста.)

ТОМПУР (разнимая их). Прекратите, черт вас побери! Оставьте проклятую политику! Вы тут все — братья и сестры!

АНИСАТ. Мне не нужны братья стукачи и душегубы!

ДЖАНИБЕК. Мне тоже не нужны мужланистые сестры, примелькавшиеся во всех тюрьмах страны!

КОРТИК. Джанибек! Не смей непочтительно хрюкать о тех, кто тянул сроки! А то не посмотрю, что родственник, и дам по башке! Одного раза тебе хватит!

АНИСАТ. Кортик, если хочешь попасть в рай, дай сейчас же!

КОРТИК. А вообще-то вы — политики. У меня свой путь.

ХАМБАЛИЙ. Правильно, братка, не вмешивайся.

ТОМПУР. Если вы сейчас же не успокоитесь, то я разгоню ваш сход. Чтоб никто не смел больше издавать даже звука на тему политики! Все поняли?

СОСУРКА. Верно говорит Томпур. К чему нам политика? Ну-ка, Алий, принеси из багажника моей машины книги. Кое-кому тут, кроме грызни и разборок, заняться нечем, так я хоть расскажу им о нашей фамилии.

АЛИЙ. Дайте ключи от машины. (Берет ключи и уходит.)

МАХАР. О, как ты надоел, Сосурка, своими беспомощными подначками и пустым трепом! Скажи что-нибудь по делу, оставь ты эти никому не нужные книги! Книги, сам знаешь, и по отхожим местам висят.

СОСУРКА. Мальчик мой, есть книги, для приобретения которых не хватит всего твоего состояния! Что ты понимаешь в книгах? Все, что ты знаешь, — это нажраться до отвала и внести очередной вклад в то самое отхожее место!

МАХАР. Не заговаривайся, доцент! Мягко говоря, плевать мне на твою ученость! Того, что ты добивался всю жизнь, я достиг за один месяц. Если на то пошло, я тоже кандидат наук, но помалкиваю и не заношусь, как ты! Понятно?

СОСУРКА. Ты купил все это!

МАХАР. Прежде всего, я добился этого своей головой. А если захочу купить что-либо, то стоит только свистнуть, как слетятся десятки таких, как ты, и за деньги напишут что угодно и о чем угодно. Знаю я вас.

СОСУРКА. Чтоб ты жил столько же, сколько я напишу за таких, как ты! Я работаю для своей фамилии, своего народа, своей страны! И вообще, что я пытаюсь тебе объяснить? Оставим эти разговоры! Я обещал вам рассказать о нашей фамилии, так что слушайте, не перебивая.

ХАМБАЛИЙ. Ради бога, только покороче и попонятнее, не то сам видишь...

СОСУРКА. Говорят, что каждому его родина кажется землей обетованной. Это так, но мы, карачаевцы, и в самом деле самая древняя нация на свете. Слово «Карачай» изначально образовано от слов «кара» и «джай». Слово «кара» в одном из своих значений переводится как «письменность», а «джай» в одном из своих значений, как вы понимаете, — «распространяй». Итого, получается «распространяй письменность». Так что письменностью мир обязан нам!

ХАМБАЛИЙ. Ты смотри! Ни о чем подобном я раньше не слышал!

СОСУРКА. А уже внутри нации Мордамбаловы были и остаются главной фамилией. Это тоже аксиома. Мордамбалом называли нашего общего прапредка. Вы знаете, кем он был?

ХАМБАЛИЙ. Да уж догадываемся. Он был, надо полагать, Мордамбалом.

СОСУРКА. Нет-нет! Я не об имени, я о другом. Его предки были вавилонскими царями! А сам он был Верховным ханом хазарского каганата.

АЛИЙ (подходя со стопками книг). Так мы, стало быть, ханские отпрыски?

СОСУРКА (забирая книги). О чем и речь. Спасибо. Книги я раздам потом... Слушайте дальше. Вступая в битву, наш предок надевал коричневые одежды, чтобы в случае ранения не было заметно крови. После разгрома нашего каганата он вшил свои драгоценности в коричневые штаны, а штаны по-хазарски, как и на многих других тюркских языках, назывались «дамбал», и бежал на Кавказ. Отсюда и пошло: «мордамбал» — коричневые штаны.

ХАМБАЛИЙ. Черт побери! Отдал бы весь остаток жизни, чтобы хоть день проходить в таких штанах!

СОСУРКА. На все свои алмазы, бриллианты и золото наш предок выкупил у двоюродного брата, аланского царя, огромные территории. Все окрестные ущелья стали его достоянием.

ХАМБАЛИЙ. То есть он фактически стал ханом всего Карачая?

СОСУРКА. Такова историческая правда. (Указывая пальцем.) Видите вон там каменное строение? Это остатки его дворца, разрушенного позже врагами.

ХАМБАЛИЙ. Но это не строение! Это бетонные блоки. Я их завез, чтобы выстроить в дальнейшем отхожее место, о котором тут только что упоминалось.

СОСУРКА. Чем бы это ни было, а дворец располагался где-то неподалеку. Так что, мои дорогие, мы из ханского роду-племени. Были очень могущественны и богаты!

МАХАР. Не ты ли, Сосурка, хвастал тем, что деньги ни во что не ставишь? А почему в данном случае ты неожиданно возгордился богатым и могущественным предком?

СОСУРКА. Ханы были людьми просвещенными! Так что не гоняйтесь, говорю вам, за одним только богатством, а умейте сочетать его с образованностью и передовыми идеями!

МАХАР. Так мы и стараемся сочетать по мере сил!

СОСУРКА. Ваше сочетание — все равно что увязка плевка с валунами! Почитайте вот эту книгу. Может, что и поймете. (Раздает экземпляры книги.)

ДЖАНИБЕК. Сосурка, я внимательно и терпеливо слушал весь этот бред, который ты нес. И не понял главного: зачем ты делаешь из нас буржуйскую фамилию? Не нужна мне твоя антинародная книга!

АЛИЙ. Джанибек, книга есть книга, факт есть факт...

МАХАР. Погоди, Алий, не вмешивайся. Джанибек, я думаю, что на сей раз прав Сосурка.

ДЖАНИБЕК. Что вы, молодежь, можете понимать в правоте или ошибках?

МАХАР. Все стараются представить свои фамилии в более выгодном свете, и только ты хотел бы обратного. Так дело не пойдет!

ДЖАНИБЕК. Если вещи называть своими именами, то мы были пролетарской фамилией! Впрочем, откуда вам это знать?!

СОСУРКА. Ну-ну-ну, Джанибек!..

МАХАР. Я желаю быть богатым, а не бедным. Если же тебе хочется слыть пролетарием, то назови свой клан «пролетаровыми» и радуйся в тряпочку!

ХАМБАЛИЙ. Братья, прекратите скандал! Во-первых, в Карачае пролетариата не было. Карачаевцы всегда были свободной нацией. Это Россия, с одной стороны, и Турция, с другой, разделили нас на две части, давая некоторым из нас титулы то князей, то пашей. Но как бы там ни было, называть свою фамилию пролетарской мы никому, конечно, не позволим! Сосурка, подпиши, пожалуйста, книгу, как обещал.

ДЖАНИБЕК. Если хотите знать правду до конца, то мы — сборная нация, сброд!

СОСУРКА. Ты слишком далеко зашел, Джанибек! Если говорить о чистоте, то назови мне хоть одну несборную нацию в мире! Все давным-давно перемешались. Зато ты уж точно враг нашей нации!

АНИСАТ. Совершенно верно, Сосурка! Он — настоящий враг, чтоб ему пусто было!

ДЖАНИБЕК. А ты, Анисат, как прошлогодняя картофелина, откопанная в этом году! Ты-то чего там кряхтишь о врагах?

АНИСАТ. А ты, проклятый платный осведомитель с головой заактированной лошади, хотел бы выкрутиться?

ДЖАНИБЕК. Говорят, медведь не переносил мяты, а она, как назло, росла перед его берлогой! Так и ты: куда ни пойду — везде натыкаюсь на тебя! Старая дева проклятая!

ХАМБАЛИЙ. Пропади они пропадом: и медведь, и мята! Вы стоите друг друга! Прекратите, я вам говорю!

АНИСАТ (не обращая внимания). Разве мог ты, у которого насквозь просматривались ребра, совладать в брачную ночь со своей женой? Думаешь, люди не знают, что твой сынок и не твой вовсе, а начальника районного отделения НКВД? Когда в тридцать седьмом над тобой нависла опасность ареста, ты неоднократно в качестве взятки подсовывал свою жену под Ивана Семеновича! Думаешь, люди не знают об этом? Балаболка чертова! Ты — всем бабам баба! Я тебе покажу старую деву! (Бросается на Джанибека.)

ТОМПУР. Стойте, холера в ваши дома! (Разнимает.)

КОРТИК. Тетка, развернись и врежь ему ногой! Кийя!!!

МАХАР. Кортик! Ты зачем стравливаешь стариков? Совсем ополоумел?

КОРТИК. Ты, парень, со мной таким тоном не говори! Могу сделать больно.

МАХАР. Не забывайся! Со мной даже московские авторитеты ведут себя скромно. Не заводи, не то в миг успокою!

КОРТИК. Пока ты собираешься, я это сделаю быстрей! (Бросается к Махару.)

ХАМБАЛИЙ (кидаясь разнимать). Кортик, прошу, ради меня! Успокойся! (Обнимает Кортика.) Махар, я так рассчитывал на твою сдержанность! Но если ты взялся задирать Кортика, то, видит бог, уже и не знаю, на кого рассчитывать. На сей раз помогло нам благородство Кортика, его благовоспитанность, а то не миновать бы тебе крупных неприятностей.

МАХАР (нетерпеливо). Ах, оставь, Хамбалий, ради бога!

ХАМБАЛИЙ. Ты посмотри, как он заговорил! (Отпуская Кортика.) Ты, братка, постой, а я поговорю с ним. (Отводя Махара в сторону, вполголоса.) Махар, кто бы как себя ни вел, а ты обязан оставаться на своем уровне! Сам посуди: кто они — и кто ты! Если здесь что-либо про­изойдет сегодня, то все мы останемся в стороне, поскольку мало кому известны и никому не нужны. А ты — самый известный среди нас, и потому скажут: «Это случилось в присутствии Махара и при его попустительстве». И весь незаслуженный позор падет на тебя.

МАХАР. Ты, пожалуй, прав. Прекратим ссоры!

ДЖАНИБЕК. Я призываю всех: давайте отложим в столь особенный день все обиды в сторону. У меня в багажнике есть транспаранты, флаги и портреты. Давайте возьмем их, выстроимся в колонну и пойдем по городу к памятнику Ленину, где возложим цветы!

АНИСАТ. Пусть их возложат на твою могилу подобные тебе!

ДЖАНИБЕК. Исчезни с глаз, старая метелка, объеденная ослами! Твою могилу мы завалим чертополохом!

АНИСАТ. Сейчас я покажу тебе, мерзавец, что будет лежать на чьей могиле! (Подбегает к Джанибеку и бьет его по уху.) Вот тебе!

ДЖАНИБЕК. Томпур! Ты видел, что она сделала? Ой-ой-ой! Вот вам и демократы! В Сибирь ее, бешенную кобылу!

ТОМПУР (ловя Анисат). Это же уголовное дело!

КОРТИК. Тетка, молодчина! Теперь вы окончательно наша!

ТОМПУР. А ну-ка прекратите! Все расходитесь по домам! Старики, накажи вас Бог! Что за пример вы подаете молодежи?!

КОРТИК. Правильно! А теперь, Томпур, пристрели всякого, кто еще начнет драку!

ХАМБАЛИЙ. О Аллах! Братья! Заклинаю вас душами умерших ваших близких, детьми вашими заклинаю! Успокойтесь хоть ненадолго. Давайте в заключение дадим слово Алию, нашему президенту, а уже потом разойдемся! Говори, Алий!

АЛИЙ. Думаю, что мы достаточно пошутили, посмеялись, порезвились. Видимо, хватит. А теперь слушайте. Есть серьезное дело. Как известно, скоро состоятся выборы депутатов Народного собрания республики. Вот об этом я и хотел поговорить с вами.

ТОМПУР. Вот, это слова истинного президента! Разве среди Мордамбаловых нет парней, заслуживающих быть депутатами? И кого бы ты из нас рекомендовал?

АЛИЙ. Я вот подумал и решил, что...

ТОМПУР. Вполне справедливо решил! Депутатом должен быть человек, разбирающийся в законах!

СОСУРКА. Кхе-кхе! Это очень сложное дело, чтобы решать его прямо здесь. Но не могу не сказать: если вы помните, перед самым развалом Союза депутатами от Прибалтики были сплошь ученые...

ДЖАНИБЕК. Послушай, Сосурка, почему тебя все время тянет на разрушительство? Именно эти ученые и развалили наш Союз. Нет, не нужны нам ученые! Нужен кто-нибудь из рабочих!

МАХАР. Как могут управлять фамилией, народом и всей республикой люди, которые по полгода не получают зарплаты, у которых дома хоть шаром покати?

ДЖАНИБЕК. С этой проклятой перестройкой, я смотрю, вы совсем уже от рук отбились. А не пастухи ли вам дают это вкусное нежное мясо? Не пахари ли поставляют вам этот прекрасный белый хлеб? А разве не благодаря строителям вы живете в уютных и теплых домах?

МАХАР.  Джанибек! Прекращай коммунистическую демагогию! Дать рабочему мандат депутата — все равно что на шею осла привязать колокольчик! Чем же им еще заниматься, если пастуху не пасти скот, пахарю не ходить за плугом, если каменщику не строить? Осваивать космос? Или управлять республикой? Каждый из них работает на своей работе не из-за сочувствия к кому-то, а потому, что эта работа — предел его возможностей. Понимаешь? Необразованные и безграмотные люди, не могущие даже толком написать прошение, более семидесяти лет просидели в креслах депутатов разных уровней! Хватит! Если уж сам Аллах не смог создать двух одинаковых по возможностям людей, то и нам незачем их искать. Устраивая общий рай, вы уничтожили шестьдесят миллионов человек. Лучших людей, генофонд уничтожили! Хватит!

ДЖАНИБЕК. Ты жертв фашизма нам не приписывай!

АНИСАТ. Между вами — никакой разницы! Людоеды! И те и другие должны сгинуть с лица земли!

МАХАР. А депутатом, который мог бы отстаивать интересы трудящихся, должен быть человек с деньгами, положением и связями.

ХАМБАЛИЙ (на ухо Алию). Что ты притих, как сонная муха? Скажи что-нибудь! (Вслух.) Братья мои, я буду согласен, если депутатом станет любой из вас! Но сегодня давайте оставим эту тему и займемся вопросами фамилии!

ТОМПУР. Правильно!

СОСУРКА. Золотые слова!

МАХАР. Совершенно верно!

КОРТИК. Хамбалий — мужчина!

АЛИЙ (вдохновляясь). Парни! Каждый из нас попытался сегодня перетащить одеяло на себя. Самым спокойным и способным оценить все лучшее в нас все это время оставался Хамбалий. И если каждый из вас мастер своего дела, то Хамбалий во всех ваших делах сведущ на крепком среднем уровне. Давайте оставим препирательства и, не задевая ничьего самолюбия, выдвинем Хамбалия в депутаты! Я как президент остановился на этой мысли.

ДЖАНИБЕК. А кто тебя, юноша, избрал президентом?

АЛИЙ. Да вот, парни…

ДЖАНИБЕК. Какие парни?!

ХАМБАЛИЙ. Какие могут быть вопросы, Джанибек? Томпур избрал, Сосурка, Кортик, Махар, Анисат Джагапаровна! Кого тебе еще нужно?!

МАХАР. Хамбалий! В чем-то здесь Джанибек прав. Мы по кандидатуре Алия еще не голосовали.

ХАМБАЛИЙ. Да у вас семь пятниц на неделе! Как так можно?! Лично мне это депутатство совершенно не нужно, но ведь Алий нами уже был избран президентом! Чего вы отказываетесь?! Я считал, Махар, что в тебе достаточно мужества, чтобы не завидовать.

МАХАР (озлобляясь). Хамбалий! Ты с этим президентством уже в печенках сидишь! Говорят, когда полстада истреблено, то паршивая овца становится вожаком. Так и ты: ничего лучше не придумал, как поставить над нами этого приблудного!

АЛИЙ. Что-о? Что ты сказал, Махар? Вот, оказывается, как вы ко мне относитесь! Да вы, оказывается, презираете меня! Позвольте спросить, это ваше общее отношение ко мне? Или как?

ХАМБАЛИЙ. А что случилось, парни? В чем дело? Я что-то не пойму...

АЛИЙ. Не надо, Хамбалий... Все-то ты прекрасно понял. Не переигрывай. Вы из тех, кто из ложки накормит, да ее же черенком глаз и выколет. Как говорится, пока бедняку дадут поесть, ему трижды окровавят рот. Нет, значит, у меня никакого авторитета среди вас. Мой прадед был выкраденным у грузинского князя сыном, еще грудным ребенком! Так что род мой знатней вашего, тогда как у вас в предках сплошь Зийкуны, Джанибеки, Джабакку и прочие Махары! И если вы не заметили и не оценили того, как я вынужденно, через силу, старался во всем вам угодить, не допустить грызни между братьями, то, значит, вы и есть не люди, а самый беспородный скот! Я пошел.

КОРТИК. Эй, петух комнатный! Чего ты тут наговорил? По-твоему, если не стал президентом, то и нас можно назвать скотами? Не ответив за свои слова, ты никуда отсюда не уйдешь! (Хватает Алия за ворот.)

ТОМПУР. Прекратите, мать вашу! Именно такого исхода я и боялся! (Кидается разнимать.)

КОРТИК. Отойди, Томпур! Я сейчас напомню этому ублюдку его настоящую фамилию! (Рвет на Алие ворот.)

АЛИЙ (стоя за Томпуром, в обход его достает Кортика ногой). Получай, гад!

Кортик (озверев). Ах ты валух вонючий! Да я тебя сейчас! (Собираясь ударить Алия, со всего размаха бьет метнувшегося Томпура в лицо.)

ТОМПУР. Да я тебя сейчас, бандит!.. (Достает пистолет.)

ХАМБАЛИЙ. Томпур! Ты с ума сошел! (Виснет на той руке Томпура, что с пистолетом.)

ТОМПУР. Отпусти! Отпусти, говорю! (Бьет Хамбалия.)

ХАМБАЛИЙ. За что ты меня ударил, сволочь?! В чем моя вина? (Начинает душить Томпура.)

МАХАР. Не сходи с ума, Хамбалий! (Старается обхватить Хамбалия сзади.)

ХАМБАЛИЙ. Отпусти, говорю! Да что это такое?! (Вырываясь, бьет Махара ногой.)

МАХАР (сгибается от боли и выпрямляется). Ах ты паскудливая свинья! (Поставленным ударом бьет Хамбалия по затылку.)

Хамбалий, как пущенный из пращи, летит и ударяется в грудь Сосурке, спешившему разнять его с Махаром. Тот, падая назад, сносит, по принципу домино, Джанибека, тот — Эркечева. Кортик, сваливший Алия, сражается теперь с Махаром, сунувшимся было разнимать их. Женщины выскочили на сцену и голосят. Кулистан и Дуппуш набрасываются на тех, с кем схватываются их мужья. Байдымат тщетно бросает платок между дерущимися. Его топчут, не обращая внимания. Анисат оседлала и бьет куда попало пытающегося подняться Джанибека. Сквозь общий шум боя слышны фразы «Иди отсюда, женщина!», «Какого черта ты укусил меня за палец?!», «Снимите кто-нибудь с меня этого кабана!», «Хамка, не выпускай его из-под себя, расстели, как ты умеешь! А я сейчас двину его пивной кружкой по голове!», «Не срывай с меня медалей, скотина!», «Не топчи мои очки, дурак!», «Осел, не рви мой норковый воротник!», «Махар, достань его приемом карате!». Байдымат, как заклинательница, трясет перед дерущимися платком. Мурат, плача, мечется около нее.

БАЙДЫМАТ. Эге-гей!!! Мордамбаловы режут друг друга! На помощь! На помощь!

СОСУРКА (потерявший в пылу драки очки, с трудом выползает из-под кого-то и собирается бежать, но остановлен криками Байдымат). Ты какого черта кричишь? Зачем скликаешь чужих? И ребенка вон перепугала насмерть! Заткнись!

БАЙДЫМАТ. Останови драку! А ребенок должен видеть, какие у него родственники по отцу! Чтобы, по крайней мере, потом не обвинять во всем меня одну.

Дерущиеся Хамбалий и Томпур упираются в морализаторствующего Сосурку. Сосурка от толчка налетает на пивную бочку. Выбывший из драки Эркечев, то стоя, то с колен, то становясь на один из чурбаков, снимает фотоаппаратом сцены побоища. Томпур, бросивший Хамбалия через бедро, замечает действия Эркечева.

ТОМПУР. Ну-ка, Хамбалий, полежи чуток вот так... Я сейчас. (Направляется к Эркечеву.)

ХАМБАЛИЙ. Пусть покойник в твоем доме лежит на стылой холодной земле, а не я! (Встает.)

ЭРКЕЧЕВ. Томпур, ради бога, не бей меня сильно! Человек я уже старый! (Неожиданно бьет Томпура фотоаппаратом.)

ТОМПУР. Ты только посмотри, как дерется старая обезьяна! (Подминает под себя Эркечева, отнимает фотоаппарат, вынимает из него шейку и кладет в карман. Оглядываясь по сторонам, видит поднимающегося Хамбалия.) Эй, я, кажется, велел тебе лежать. Ты почему встал? А ну ложись!

ХАМБАЛИЙ. Послушай, Томпур, мы с тобой выделяемся среди этих идиотов, как два уха на лошадиной голове... Послушай...

ТОМПУР. Я тебе сказал — ложись!

ХАМБАЛИЙ (плюя на руки). Тьфу, тьфу! Тогда, Томпур, давай уговоримся: дерешься без своих подлых ментовских приемов. (Дерутся. Хамбалий хватает Томпура за причинное место и валит на землю.)

ТОМПУР. А-а-а! Это запрещенный прием! Отпусти!

ХАМБАЛИЙ. Тебе нравилось, когда я лежал на земле? Теперь сам полежи.

ДУППУШ. Хамка, не отпускай его! Вздумает подняться, получит кружкой по голове!

Махар и Кортик состязаются в карате. Алий, пользуясь моментом, бьет то одного, то другого. Наконец те, объединившись, хватают его и зашвыривают куда-то далеко. Алий приземляется на прижавшихся друг к другу, дрожащих Джанибека и Эркечева, валит их с ног в разные стороны.

ДЖАНИБЕК. Чума тебя разрази! До чего же больно! (Пытается подняться, опираясь на неподвижно лежащего Алия.)

ЭРКЕЧЕВ. Тебе помочь, Джанибек?

ДЖАНИБЕК. Влезай на него. Пусть хоть кто-то останется под нами.

АНИСАТ. Проклятые душегубы! Совсем покончили с парнем! (Скидывает стариков с Алия.)

Махар и Кортик продолжают сражаться в стиле карате. Кортик, отступая назад, перелетает через Джанибек.

МАХАР. Вот так и лежи, гад! (Оглядываясь по сторонам, видит Хамбалия, оседлавшего Томпура. Мгновенно подскакивает к нему и поднимает его за воротник.) Я покажу тебе, как бить ногой по ключице, Хамбалий!

ДУППУШ (возникая между ними). Только тронь его! Тут же расколю тебе голову вот этой кружкой! (Свободной рукой вцепляется в волосы Махару.)

КУЛИСТАН. Ах ты свиноматка! Я тебе сейчас покажу! (Набрасывается на Дуппуш.)

ТОМПУР. Погоди, Махар, я сам покончу с ним! Как он покончил с моими...

МАХАР. Подожди, Томпур, не мешай мне!

ХАМБАЛИЙ. Двое на одного!? Прекрасно! Я вам сейчас устрою! Кортик! Ты чего там разлегся?! Встань да покажи этим животным, чего они заслуживают!

КОРТИК. Сейчас! (Убегает.)

ХАМБАЛИЙ (пятясь назад). Томпур, Махар, вы — люди закона, будьте с законом поосторожней. Не нападайте оба сразу. Мне стыдно перед этим плачущим ребенком. (Показывает пальцем на Мурата.) Дайте мне отвести его и посадить в машину. (Берет мальчика за руку, оглядываясь.) И не ходите за мной. Сам вернусь. (Уводит ребенка за кулисы.)

Махар идет к Кулистан. Байдымат пытается оторвать Алия от Эркечева. Томпур направляется к ним. Сосурка, выбираясь из-под бочки, натыкается на ползущего мимо на четвереньках Джанибека.

СОСУРКА. Старый сатана! С тебя все началось!

ДЖАНИБЕК. С тебя! С тебя, экстремиста-ученого, все началось!

СОСУРКА. Бериевский пес! (Надвигается на старика.)

АНИСАТ. Бей, Сосурка! Переломай ему дубовый нос, проклятому убийце!

ДЖАНИБЕК. (отступая). Ударь! Ну-ка, попробуй только ударить! Подождите, вот только вернется наша власть, я вас всех первым же этапом отправлю в Сибирь, где сотрутся ваши кости в пыль! (Анисат.) А тебя, старая шлюха, я без суда и следствия расстреляю лично! Бандитское отродье! Всех вас в Сибирь!

 

Картина 13

Кортик выходит на сцену с автоматом и дает очередь в воздух. Все встают.

КОРТИК. Джанибек! Ты кого тут собирался этапировать в Сибирь?! Кого собирался расстреливать без суда и следствия, красный гад? На колени, стукач! Не то — пуля в лоб!

АНИСАТ. Стреляй, Кортик, стреляй! Отомсти за всех нас!

КОРТИК. Молчать! Я не собираюсь стрелять одного только его. Всех перестреляю! Ну-ка, руки за голову и всем на колени! Всем!

ТОМПУР. Кортик, не заигрывайся! Автомат не игрушка! Отдай его сюда!

КОРТИК (стреляя вверх). На колени! А ты куда, Эркечев? Решил улизнуть? Убью! Вытащи из кобуры Томпура пистолет и подай его мне.

ЭРКЕЧЕВ (подавая пистолет). Кортик, я тут гость, отпусти меня. Возьми фотоаппарат, часы, деньги. Я расхвалю тебя во всех республиканских газетах, везде опубликую твои фотографии. А если не выполню своих обещаний, придешь ко мне ночью, помучаешь горячим утюгом и всем, что у вас там еще есть. Я никому никогда не доставлял зла, жил всегда своим трудом!

КОРТИК. Если б ты был лучше Джанибека, то не приехал бы сюда с ним. Обоих убью!

ЭРКЕЧЕВ. Да нет же, Кортик, я не такой, как Джанибек, я ни на кого не доносил. Я его сам ненавижу. Если оставишь меня в живых, то я отдам тебе весь компромат на Джанибек.

ДЖАНИБЕК. О каком компромате ты лаешь, собака, объевшаяся мыла?

АНИСАТ. Змея издыхает от змеиного яда! Слышал, душегуб, что говорит о тебе такой же, как ты?

КОРТИК (стреляя вверх). Заткните рты! Перед вашей смертью я сам буду вам и президентом, и депутатом! Я человек мягкий, хоть и кажусь отморозком. Хочу убить вас, не мучая. Алий, ты где?

АЛИЙ. Здесь я!

КОРТИК. Встань и налей каждому по полному стакану водки!

АЛИЙ. Сейчас. (Начинает наливать.)

КОРТИК. Махар, и ты на коленях? А где ж твои московские авторитеты? Теперь-то ты понял, кто настоящий авторитет? Алий, черт побери, ты не можешь быстрей?

АЛИЙ. А я уже все. Вот только женщинам наливать или как?

КОРТИК. Умели драться наравне с вами, значит, и им лей столько же.

ЭРКЕЧЕВ. Ради бога, мне не наливайте. У меня инфаркт был.

КОРТИК. Пей, даже если у тебя рот зашит. Раньше всех убью того, кто выпьет позже остальных. Алий! Какого черта стоишь?! Разлил всем, так на колени и пей! А не то в миг переломаю твои журавлиные ноги!

АЛИЙ (становясь па колени). Да пью я. (Пьет.)

ДЖАНИБЕК. Кортик, дорогой, это как же, без закуски пить?

КОРТИК. Если б ты был привычен к закускам, то не был бы таким доходягой. Пей, не болтай!

ДЖАНИБЕК. Уже выпил. (Пьет.)

АНИСАТ. Ах ты убийца и душегуб! Да чтоб тебе напиться крови и гноя уничтоженных тобой! Из-за тебя мы попали в этот переплет! Кандырбий, что это был за компромат на него? Хотелось бы хоть перед смертью показать миру, кем на самом деле является этот старый негодяй! А там уж и смерть не смерть!

ЭРКЕЧЕВ. Кортик, радость моя, отпусти ты меня! У меня ж ведь компромат не только на Джанибека, но и на всех остальных. И если они задумают когда тягаться с тобой, ты их всех спеленаешь по рукам и ногам.

ДЖАНИБЕК. Старый осел! Я всегда знал, что ты способен выстрелить в спину. Но что ты такого знаешь обо мне? Что такого ты видел?

АНИСАТ. Говорят, если домашний мерзавец выйдет из дому, то мерзавец уличный забирается в дом. Ты видел, как подобный тебе собирается продать тебя с потрохами? Это, видимо, копии твоих доносов удалось достать Кандырбию. Ты за все сполна ответишь и получишь, палач!

ДЖАНИБЕК. Не верьте провокатору! Я работал и по сей день работаю только на партию!

АЛИЙ. Чтоб тебе сгинуть следом за своей партией! Какая тебе еще партия, когда пора о Боге подумать! Оставь партию, черт тебя возьми, выучи хотя бы две суры из Корана! Как пред светлым ликом Бога собираешься предстать?

АНИСАТ. А он минует Всевышнего и устремится прямо в ад.

СОСУРКА. Верно, Анисат! Вот такие портили фамилию и позорили нацию — сексоты НКВД! И по сен день полно таких! Может, и на них есть у Кандырбия компромат?!

ТОМПУР. Эй, Сосурка! О каких там сексотах и компроматах ты болтаешь? Ты знаешь разницу между сексотами и специальными государственными работниками? У Эркечева может быть компромат и на тебя. Так что готовься.

СОСУРКА. А что мне готовиться? Что ты взъелся на меня?

ТОМПУР. Да так. Если говорить по правде, ты что, не берешь взяток со студентов? Если не берешь, то на какие шиши ты приобрел машину?

СОСУРКА. Это ты затерроризировал народ, гаишник проклятый, взяточник и кровопийца! Тебя первого следовало бы посадить в тюрьму!

ТОМПУР. Эй, кобра! Чтоб у врагов наших были такие ученые! В твоей голове ученость и не ночевала! Ты ждешь не дождешься, когда начнется сессия, когда на экзаменах тебе посыплются взятки! От этого ты и поседел раньше времени! Несчастные пастухи и пахари трудятся в поте лица своего, чтобы выучить своих детей чему-нибудь, а ты у этих детей отрываешь последнее и никак не подавишься!

СОСУРКА. Палач! Ты сгоняешь в тюремный подвал виновных и невиновных пытаешь их там, отбиваешь им почки! Привык издеваться над людьми!

КОРТИК. Правильно, Сосурка, говори и об остальном!

СОСУРКА. Вот и Кортику сегодня автомат дал ты.

ТОМПУР. Ложь! (Кортику.) Скажи этому идиоту...

КОРТИК. О чем мне говорить, если он говорит правду?

ТОМПУР. Ложь! Провокация!

КОРТИК. Молчать! Говори, Сосурка, скажешь всю правду — одному тебе дарую жизнь.

СОСУРКА. Ты думаешь, мы не знаем, что ты дал Кортику автомат и десять тысяч долларов в придачу для того, чтобы он убил начальника районной милиции и чтобы ты потом занял его место? Кортик, не убивай, пропадешь! Пусть сам стреляет! Такие, как Томпур, привыкли шагать к власти по трупам! Тому примеров в истории множество.

ТОМПУР. Ты, гад! Будешь отвечать за клевету!

СОСУРКА. Прокурор и начальник милиции решат, кто из нас гад, а кто нет.

ТОМПУР (оглядываясь, рад любой поддержке). Махар! Скажи что-нибудь этим двоим! Объясни им что-нибудь! А то ведь, не дай бог, если кто чужой услышит, подумает, что так оно и есть.

МАХАР. Лучше бы вы умерли, не дожив до этого дня! Один лучше другого! Ни чести в вас, ни совести! Немужественные мужики и неженственные женщины! И какого черта я связался с вами?

ДУППУШ. Эй, Махар! О чем это ты запел? О каких женщинах и мужчинах? Ты что, судьей объявился на наши головы? Забыл, кто ты есть? Забыл, как в бытность Хамбалия главным зоотехником совхоза ты носил кирзовые сапоги с засохшим навозом и днями не вылезал из силосной ямы? Ты решил, что если взял в жены племянницу главы республики, которая старше тебя и с двумя детьми, то и человеком стал? Но всесильные таких, как ты, прежде чем зарезать, откармливают. Или обожрешься ты однажды воли, или от нечего делать сиганешь со скалы, подставка! Запомни, не в коня окажется корм!

КУЛИСТАН. Ты чего там хрюкаешь, проклятая Дуппуш Джандруевна? На кого ты, спрашиваю, хрюкаешь? И на что вообще ты способна, кроме как метать поросят? В один день у меня сгинете и ты, и твой Хамка, и эта ваша грязная бочка!

ДУППУШ (поворачивается спиной и хлопает себя ниже пояса). Вот тебе, потаскуха, вот!

КУЛИСТАН (налетает на Дуппуш, седлает ее, рвет на ней волосы). Беспородная свиноматка!

ДУППУШ. Убила, проклятая шлюха!

АЛИЙ (на четвереньках влезая между ними и оттаскивая Кулистан). Хватит, перестаньте, в конце концов! Чего ты как мегера, ей-богу!

КУЛИСТАН. Это я мегера? А ты — клоун несчастный! Ступай в Грузию, разыскивай свой род-фамилию! Нечего разгуливать среди нас!

АЛИЙ. А ты сама знаешь кто? Мы тут хорошо понимаем, за какими ты белками гоняешься по лесам. Назовем их мягко — «снежными людьми». И нужны они тебе потому, что Махару не всегда удается совладать с твоим бешенством.

МАХАР. Ты — дерьмо. Хуже всякой бабы! Я тебе!.. (Начинает вставать.)

КОРТИК. Сидеть! Я тут судья. Заседание продолжается.

БАЙДЫМАТ (внезапно закатываясь от смеха). Ой, я умру! Да оказывается, что в сравнении с вами я — просто ангел! О ужас!

АЛИЙ. Чего расхихикалась? Бесстыжая! Оставив дома маленького сироту, разъезжаешь по заграницам, не помещаясь в своей огромной стране!

БАЙДЫМАТ. Какое тебе дело до того, как я себя веду? А ребенок мой, если что, остается у моих родителей, под самым надежным присмотром. Мои родители — люди благовернейшие, ни одного намаза не пропускают.

СОСУРКА. Если у тебя столь благочестивые родители, что помешало тебе быть хоть немного похожей на них?

БАЙДЫМАТ. Сосрик! О чем ты говоришь? Если ты так переживаешь за меня, то устрой мою жизнь, выдай замуж за достойного человека. Вот тогда я и покончу с челночной торговлей, прекратятся мои разъезды. Ну?

АНИСАТ. Ах, тебя бы не замуж, а в сырую землю!..

БАЙДЫМАТ. Нет, Аниска, где уж тебе рассуждать о замужестве! Что ты понимаешь? Не морочь голову!

ДЖАНИБЕК. Правильно!

АНИСАТ. Что тебе правильно? И что тебе неправильно? Ты, собака и душегуб, думай о своем ублюдочном сыне! Предоставлял свою спальню каждому новому начальнику! А когда твоя бедная жена, не выдержав издевательств, сказала, что пожалуется людям, ты задушил ее.

ДЖАНИБЕК. Ложь! Это не доказано! В Сибирь ее за клевету!

КОРТИК. Да чтоб вам всем сгнить в Сибири! Изнутри вы сгнили давным-давно! Никогда не думал, что наслушаюсь от вас столько непотребного. Встать! Покончу со всеми, и дело с концом! Таким, как вы, жить просто незачем. Встать, я сказал!

Все встают.

ДЖАНИБЕК. Дорогой Кортик, если уж ты решил расстрелять нас, то сделай это у памятника Ленину. Как истинный коммунист, я хочу произнести несколько слов перед смертью! Большевики и на смерть ходили, как на парад!

КОРТИК (задумавшись). Джанибек!

ДЖАНИБЕК. Что?

КОРТИК. Быстро неси сюда из своей машины все свои транспаранты, флаги и портреты!

ДЖАНИБЕК. Есть! А портреты Сталина нести?

КОРТИК. Хоть портреты Берии! Только быстро!

ДЖАНИБЕК. Портрет Берии остался дома. Может, съездить за ним?

КОРТИК. Доставай то, что здесь! Живо! И не вздумай бежать.

ДЖАНИБЕК. Я мигом!

ТОМПУР. Кортик, понимаю, что ты шутишь, только шутка затянулась. Обещаю, никому не расскажу. Отдай автомат и пистолет, и на этом разойдемся с миром. (Поднимается с колен.)

КОРТИК (наведя на него автомат). На колени! Если убийство — это шутка, то могу начать свои шутки с тебя.

ТОМПУР (рухнув на колени). Я все понимаю. Это я так, пошутил.

КОРТИК. Джанибек, где ты там? Не окопался ли часом в Чегеме?

ДЖАНИБЕК. Все, я уже здесь! (Несет транспаранты, флаги и портреты.)

ТОМПУР. Кортик, Богом тебя прошу, давай с этими вещами не выходить на улицу, не вмешивайся в большую политику! Выполни в этот раз эту мою просьбу — можешь потом ко мне с любой обращаться. Вот при людях клянусь!

КОРТИК. Молчать! Я не вижу здесь людей. Они для меня все трупы! Джанибек! Раздай им в руки чего-нибудь по одному!

ДЖАНИБЕК (раздает в руки каждому флаги и транспоранты, причем Анисат Джагафаровне вручает портрет Сталина). Молодец, Кортик! Такие, как ты, начинают с простого, а заканчивают Сталиными! Вперед!

КОРТИК. Молчать! Выстроиться! Командовать парадом буду я! За шаг влево, шаг вправо буду стрелять! Можете петь… Не возражаю, если это будет «Мурка».

ДЖАНИБЕК. Кортик, а может, затянем «Ленин всегда живой»?

КОРТИК. Разговорчики в строю! Пойте что сказано.

ДЖАНИБЕК. Слушаюсь, командир Кортик! Вот это дисциплина! (Схватив портрет Ленина, шагает на месте, пытаясь подогнать мелодию к инородному тексту.) Мурка — всегда живой! Мурка — всегда с тобой! В горе, в надежде и ра-а-адости...

КОРТИК. Джанибек! Что за чушь ты поешь?

ДЖАНИБЕК. Да подзабылась мелодия за столько лет!

КОРТИК. Отставить песню! Вокруг пивной бочки — шаго-ом марш!

Все проходят вокруг пивной бочки.

ДЖАНИБЕК. Командир Кортик, а может, по инерции двинемся к памятнику Ленина?

КОРТИК. Докричишься — отправлю твою душу вдогонку за Лениным! Слушайте сюда! Если крикну: «Да здравствует мафия! Ура, братва!» — вы трижды повторите: «Ура!». Если крикну: «Мафия победила!» — то вы трижды повторите: «Победила». Если крикну: «Мафия бессмертна!» — то трижды повторите: «Бессмертна!». Понятно? Буду следить за каждым! Молчавших буду приставлять к пивной бочке и расстреливать. (Дает очередь вверх.) Да здравствует мафия! Ура, братва!

ВСЕ. Ура! Ура! Ура!

КОРТИК. Мафия победила!

ВСЕ. Победила! Победила! Победила!

КОРТИК. Мафия бессмертна!

ВСЕ. Бессмертна! Бессмертна! Бессмертна!

ДЖАНИБЕК. Кортик! Душа моя! Упомяни Ленина!

КОРТИК. Тоже верно! Представьте себе, что пивная бочка — памятник Ленину. А в руках у вас — цветы! Возложить цветы к памятнику вождя мирового джанибекства!

Медленно, по одному присутствующие складывают транспаранты, флаги и портреты у бочки и отходят. Один Джанибек бодр и счастлив — любовно поправляет флаги и портреты.

КОРТИК. Парад окончен! А теперь все вон отсюда! (Закидывает автомат за плечо, обойму из пистолета Томпура сует себе в карман.) Возьми, Томпур, пистолет и не балуйся. (Бросает.) Держи язык за зубами, а не то — сам знаешь…

Сцена темнеет.

 

Картина 14

На темной сцене в свете прожектора Хамбалий. Ветер.

ХАМБАЛИЙ (вздымая руки). О Аллах, где я ошибся? Все, кажется, сделал, чтобы разъяснить, и то не поняли. Я и сам далеко не ангел, но кто из них праведней меня? Никто из них искренне не переживал за фамилию, за свой народ, а лишь любовался тем, как красиво выкрикивает об этом, требуя платы только за выкрики. Дети одного рода не могут объединиться, а как объединить целый народ? Вокруг чего? Какие там партии, какие разборы внутри фамилии? Чего биться головой об стену? Нам нужно сохраниться для будущего! Если не понимать этого, то мы скоро исчезнем, растворимся среди более сильных. О Великий Аллах, почему ты не наделил нас инстинктом объединяться?! (Достает из кармана книгу Сосурки.) Серый волк сочинил эту книгу! И все они там серые волки, за исключением ребенка, тянущегося к Вере. Как же мне среди таких оставаться самим собой, не превращаясь в волка! Волки! Волки! Кругом одни волки! (Взвывая и хрипя, разрывает книгу и разбрасывает листки по сторонам.) Не получилось, не получилось у меня! Но я словами не бросаюсь, а от сказанного не отступаюсь! Соберу-ка я теперь родственников жены, пусть помогут своему зятю! О Аллах, прежде всего мне нужна Твоя помощь! Если Ты поможешь мне, то я в меру сил помогу всем, кого Ты сотворил людьми. Я буду носить в груди человеческое сердце! О Аллах, помоги! (Уходит.)

Слышен голос, призывающий на вечернюю молитву. В глубине сцены свет. Это Мурат совершает намаз. Слышится текст Корана, произносимый детским голосом.

 

Занавес

* Кубрань — местность, в которой расположен Карачаево-Черкесский психдиспансер. По усмотрению режиссера-постановщика спектакля слово «Кубрань» может быть заменено названием аналогичного учреждения его региона. Например, Канатчикова дача и т. п. (примечание автора).