Рассказы Юко
Отрывки
Если полетите на самолете с юга на север, увидите, что тайга постепенно кончается, начинается край безлесый. Имя этого края — тундра.
Тундра совсем узкая, зато длинная. Наша тундра начинается с Чукотки. Если оттуда поехать вдоль Северного Ледовитого океана на запад, вскоре путь преградит великая река Колыма. А за Колымой вас встретит голубая Индигирка. Между Колымой и Индигиркой я и родился. Там когда-то пас оленей. Там сейчас живут мои близкие друзья. Некоторые из них уже поседели и ходят с палками, а некоторые — совсем маленькие.
Недавно я побывал в тундре. Там повидался со многими своими друзьями. И вот захотелось мне рассказать всем ребятам о том, что я услышал от одного моего маленького друга. Этот мальчик считает себя большим, хотя зовут его Юко, что на моем языке означает «маленький ребенок». Пока ему столько лет, сколько пальцев на одной руке. Зимой он пожил немного в детском саду, подружился с поселковыми ребятами. А теперь он с родителями далеко от поселка, в тундре. Узнав, что я поеду в поселок, он рассказал мне кое-что, даже спел несколько песен, чтобы я передал все это его друзьям.
Вот я выполню просьбу Юко.
Маленькие оленята тальника
Я от вас далеко-далеко: наше стадо уже перешло середину тундры. Когда дойдем до самого края, повернем назад. Там, где кончается тундра, начинаются большие льды и море.
Здесь все другое, не такое, как у вас. Деревья не растут большими, будто боятся сильных зимних ветров, что могут их вырвать из земли. Маленькие деревья называют тальником. Еще бывает ерник. Эти деревья тоненькие и не стоят прямо. Стоят как бы согнувшись, не разгибаются.
Когда приходит зима, они спят под снегом — так теплее. Вдоль рек растет длинный тальник. Из него мне сделают стрелы и лук.
Юко поет о почках тальника
Хорошо, о как хорошо!
Оказывается, у тальника
проснулись почки!
Они как маленькие белые оленята!
Они совсем съежились —
наверное, очень замерзли!
Я бы взял их домой согреть,
только тальнику станет грустно.
Милята и ручеек
Когда снег только начал таять, у оленей появились маленькие оленята — милята. Милята сначала совсем слабые, бессильные, всё время дрожат. Особенно страшно смотреть, как у них дрожат ноги. Кажется, сейчас они сломаются, милёнок упадёт на снег и погибнет. Милята не должны долго лежать на снегу — они могут простудиться и заболеть. А лечить их очень трудно, они ведь не скажут, где болит.
Теперь милята уже большие, хорошо бегают, сами щиплют ягель, пьют воду из ручейка. Часто играют друг с другом, бодаются своими рожками-коротышками. Это хорошо: говорят, если милята играют, значит, они здоровы.
Юко поет про ручеек
Ручеек-ручей!
От какого холма
ты убегаешь,
бедненький?
Не спеши, уж теперь-то
холм тебя не догонит.
Лучше поиграем,
а потом пойдешь, ладно?
Гутава
Милята как мы: одни все время бегают, другие ходят медленно. Одни спят очень мало, чутко, другие могут так заснуть, что не услышат, как все перекочевали на новое место.
Однажды так случилось с белым миленком Гутавой. Он нашел большой куст тальника, залез в него и преспокойно уснул. Спал до тех пор, пока мы не скрылись за тремя большими холмами.
Той ночью оленей пас мой папа. А днем, до папы, их пас Егорчик. Когда Егорчик дежурил, Гутава и отстал.
Утром, придя с дежурства, папа сказал, что Гутавы нет, а мать его все зовет малыша. Бегает, волнуется, даже не ест.
Еще папа сказал, что Гутаву, наверное, волки съели. Говорили, будто ночью с той стороны был слышен волчий вой. Я подумал, что волки, наверное, не наелись Гутавой, потому и выли.
О, как жалко мне было Гутаву! Он был такой хорошенький! Глаза голубые, как льдинки, а вокруг глаз — красноватая шерстка.
Потом папа сказал: может, Гутава и жив, нужно пойти его поискать. Но после этого он долго пил чай, потом долго курил трубку. Долго одевался. Долго разговаривал с пастухом. Потом он медленно надел лыжи и медленно пошел…
Я не возвращался домой. Все время смотрел туда, куда ушел папа.
Но пришел он с другой стороны. И без Гутавы.
Тогда я подумал, что если бы папа сразу пошел искать Гутаву, то успел бы его спасти. А если бы не спас, хоть отомстил бы волкам.
Меня позвали есть, но я не пошел, папа рассердился и громко сказал, что мясо остынет. Когда я вошел, все разговаривали, смеялись, будто не потеряли Гутаву. Тут мне его так жалко стало, что я чуть не заплакал, как девчонка.
Папа спросил: «Что с тобой, сынок?» Я сказал: «Жалко Гутаву». Отец, рассмеявшись, сказал: «А Гутава-то жив. Я оставил его у мамы».
И добавил: «У людей так же: кто много спать любит, тот может отстать от своих. А такого человека любить не будут».
Вот так, ребята. А еще я узнал, что человек не может жить, если его не любят. Значит, надо стараться, чтобы любили.
Про Гутаву
Эде-годек*, твои глаза
голубые, будто льдинки,
но такие теплые и хорошие,
олененок миленький!
Наверное, чтобы тебя
любить еще сильнее,
мы тебя такого нашли,
олененок миленький,
эде-годек!
Иранал
Когда милята были совсем маленькие, я их очень любил. Теперь люблю чуть-чуть меньше. Спросите — почему? Раньше они давали мне погладить себя по лбу, по спине, потрогать уши. А теперь только подойдешь к ним — убегают. Боятся, что ли? Или потому, что у меня запах не олений?
Моего самого любимого олененка зовут Иранал. Сначала он даже со мной на нартах кочевал. Так я его любил — совсем с ним не расставался. И вот теперь он тоже убегает от меня. Один раз чуть не боднул и не лягнул. Забыл, наверное, все: и то, как я кормил его с руки, как отгонял от его матери других милят, которые хотели пососать молока.
Долго я сердитый ходил, даже взрослые заметили. А когда узнали, из-за чего у меня обида, стали смеяться. Долго смеялись. Только не понимаю, что здесь смешного. Ведь если, став большими, мы забудем о папе, маме, о дяде, о тете и будем от них убегать, разве им не будет обидно? Очень обидно будет!
Ираналу
Олененок миленький,
ты меня не бойся!
Ты бойся того хвостатого,
воющего: «У-у-у!»
Вот таких глазастых
тот хвостатый любит есть.
От него ты убегай,
а со мной можно играть!
Новые рога оленей
Сейчас у оленей растут новые рога. Они еще не настоящие: мягкие-мягкие, покрыты черной шкурой.
Жалко, я не заметил, как они сбросили свои старые рога. Увидел только, что вместо рогов вдруг появились по два больших черных пятна, похожих на маленькие блюдца. У некоторых оленей из этих пятен даже сочилась кровь. Наверное, это больно: олени часто вздрагивали, мотали головой.
Папа сказал мне, что новые рога для того растут, чтобы у оленей в голове появились новые мысли, чтобы олени еще больше поумнели.
Еще папа сказал, что если кто-то долго ходит неподстриженный, он может стать совсем неумным. Это, оказывается, особенно опасно, если ты еще не очень большой...
А мои волосы такие длинные выросли, что все время падали на глаза и мешали смотреть. И так долго их надо было мыть, чтобы чистыми стали! И я их подстриг: папа провел по моим волосам машинкой — раз-раз, и они упали к моим ногам.
Теперь у меня растут новые волосы, они пока маленькие, поэтому все стоят. Ничего, скоро устанут стоять и лягут. Но главное, думаю, то, что у меня столько хороших мыслей в голову войдет, сколько новых волос вырастет. Хорошо, да? Когда я пойду в школу, с таким умом только пятерки получать буду!
На этом завершаю свой рассказ. Надо скорей нарвать травы для стелек в папины унты. Папа скоро должен идти пасти оленей, ему нельзя без свежих стелек.
Про папу
Мой папа пошел к оленям:
нужно на них смотреть.
Ведь если он на оленей
долго не будет смотреть,
они от тоски по его глазам
могут совсем похудеть,
и тогда их схватят волки!
Мой папа пошел к оленям.
Пусть идет, ведь оленей жалко.
* Уменьшительно-ласкательное междометие, обращенное к ребенку или олененку.
