Айы ӟазег
Тулыс шунды вань улэпсэ сайкатӥз кадь. Скалэз кунянэныз ӵош, ыжъёсты, ӟазегъёсты, ӵӧжъёсты но курегъёсты Лелина песянай гидысь азбаре поттӥз. Кунянэн скал шунды шорын ӝоместыса сыло. Куддыръя гинэ ог-огзылы вазьыло: «Му-у-у!» Со понна ыжъёс дугдылытэк «бе-е!» кесясько. Таосызлэсь куаразэс кылыса, лэся, гидысен куаразэ сётэ парсь: «Нурс! Нурс!» Курегъёс сьӧдэктэм лымы вылысь ялан мае ке кокчало. Пӧлазы атас йӧнъяське: «Ко-ко-ко! Чале татчы — татын чечымгес!»
Айы ӵӧжен айы ӟазег гинэ та вакытэ варгас кылемын. Мумыоссы уго пи поттыны пуксизы. Кузпалъёссы азбаре огшаплы гинэ возьматъяськыку, айы ӵӧжен айы ӟазег гинэ ас сяменызы шумпото. «Ша-ша-шаплыгес мед ӵогиськозы ни ӵуж муспотонъёсы!» — тапи-тап эктыны кутске чугдэм куараё кадь айы ӵӧж. Со уго огшоры ӵӧж ӧвӧл — индоӵӧж. Та выжыысь ӵӧжъёслэн куаразы бадӟым ӧвӧл. Ӵапак талы синмаськыса, базаре ветлыкуз та ӵӧжез басьтӥз Васинь агай.
Вань пудоос но тылобурдоос пӧлын нимысьтыз висъяське айы ӟазег. Со али котькулэсь золгес лекомемын. Эсьма, ӵуж тютюос такема ӵогиськымтэ понна но мумыез шоры йыркуръяське: «Га-гак! Жади ини возьмаса! Ӝоггес уг луы-а, мар-а?»
Нош Оксилэн азбаре возьматскемез ик уг луы — шиетыны ыла: «С-с-сиё!» Бен со йӧнтэм ӟазеглы луыса, таӵе шулдыр куазен коркан пукыны чидалод-а?
Нылаш горд буёло выл дӥсеныз азбаре дыртӥз. Шунды шунтэмъя жолобысь ву ӟиза. Липет дуре ошиськем йӧӟузыриосысь но «кап-кап» шапыкъя.
Окси кизэ мычиз но кырымпыдэсаз ву витьыны ӧдъяз.
— М-ма-а озьы кариськод, бе-е? — котьмае тодэмез потэ пурысь ыжпилэн.
— Уд адӟиськы шат? Кырым тырам ву ӟизамез возьмасько, — йӧн-йӧн валэктйз нылаш.
Ыжпилы нылашлэн дауртэмез мӧзмыт йӧтӥз, лэся, — эшъёсыз доры кошкиз.
— Му-у, ойдо монэным шудыны! — соку ик нылаш дӥне лобыштӥз кунян.
— Тон монэ уд суты, му-у! — азбарлэн мукет палаз ыбыштэм выллем ӝог пегӟиз ербеза кадь ошак. Окси со сьӧры уйиськиз. Табере ошпи, ӧч карыса музэн, мукет пала ыбыштӥз — пыд улысьтыз кырсь лымы пырыос гинэ пазясько на. Нылаш но шаян кунян сьӧры бызиз. Таяз учыре но кутэмез ӧйлась. Исаськыса сямен, ошпи Оксиез ӧвӧлтэм сюръёсыныз мырӟиз.
— Ах тон эшшо ке донгаськиськод? Уг шуды ни мон тонэныд! — куатаськиз нылаш. Ма, бызьылыса-бызьылыса жадиз ини со. Табере со жильыртыса бызись ву ӧръёс кузя пичи пыжзэ лэзе. Ӟепаз ватэм кагаз пыж ӧжытак погмаськем. Озьы ке но уг выйы. Гурезь уллане пыж туж ӝог ваське. Нош выллане малы ке тубемез уг поты. Таяз учыре нылаш пыжезлы ачиз юрттэ.
Тазьы шудон сяменыз Окси ӧз но шӧдылы ӟазеглэсь дӥняз матэктэмзэ.
— С-с-с-сиё! С-с-с! — нылашез пыдъюмылаз чепыльтӥз айы ӟазег.
Кышкаменыз Окси пыжзэ ик аналтӥз. Ымнырыз кӧдэктӥз. Бӧрдонэз ым дураз вуэмын. Чепылляськись ӟазеглэсь кытчы пегӟыны ик уг вала ни.
Соку нылашлэн син шораз йӧтӥз корка липет борды ӝутэм пагӟа. Кузь пуӵъёслэсь инъям тубатэз отчы Оксилэн бубиз липет вылысь лымыез куякуз урдӥз вал. «Тӥни кытысь уз сузьы монэ ӟазег!» — чилектӥз нылашлэн йы- раз. Лёгет бӧрсьы лёгет — ӝужыт липет дорозь вуэмзэ ик ӧз шӧды нылаш. Липет дуре пуксьыса, улӥе учкиз но йырыз поромемен ӧжыт гинэ соня ӝуждаысь ӧз питыра. Кезьыт вуын шудыса ӟонгырам киосыныз пагӟалэн зӧк пуӵез борды ӝабырскиз Окси. Синъёссэ малы ке кыниз.
Со куспын нылашлэн пельсьӧраз исаськись ӟольгыри ӟильыртэм чузьяськиз: «Ӟильрик! Ойдо ӟабыльтом!» Окси пал синзэ ӟубистӥз. Ӵапак вӧзаз ик липет дурын мынчыръяське ӟольгыри. «Кызьы уг кӧбера со?» — ас понназ пайме пичи ныл. Сое ассэ уго кезьыт тӧл ватсконниысьтыз ишкалтыны турттэ, пыртӥз ик сӥсъя — ӟонгырам чиньыосыз уг кылзӥсько ни. Суйыз, пыдкупыриосыз чылкак пумиллям ни, лэся.
Айы ӟазег нылаш сярысь кемалась вунэтӥз ни. Нош Окси та ӝуждаысь улӥе васькыны лекос кышка. Ӝожомем нылоклэн ымдураз кугӟам бӧрдонэз тани-тани пӧсьтоз.
Со куспын нылаш Лелина песянаезлэсь мусо куаразэ кылӥз:
— Окси, кытчы кариськид ай тон, чебеляй?
— Ӵужай, татын мон, юртты! — нылашлэн бам кузяназ кузьыт инӟыос ӧръяськизы.
Липет дуре ӝабырскем нуноксэ синйылтыса, ӵужанай чылкак шуэрскиз:
— Кызьы тон со ӝуждае тубид?
— А-айы ӟазеглэсь пе-эгӟи-и! — музъем вылэ оло ӟузыриысь, оло Оксилэн синмысьтыз ву шапыкъёс усьыло.
Песянаез юрттэмен музъем вылэ васькемез бере, Окси пумтэм абдраз:
— Нош малы тонэ ӟазег уг чепылля?
— Со тынэсьтыд кышкамдэ шӧдӥз луоз, нуные, — кескич мыньпотӥз ӵужанай.— Курдась, кӧшкемась муртэ уго аслаз вужерез гинэ но обидёно кожа…
Гусак
Весеннее солнце наполнило двор веселыми голосами. Корова с теленком, овцы, гуси, утки и курицы — все радуются наступлению весны. «Муу-у-у!» — временами переговариваются между собой купающиеся в лучах весеннего солнца корова с теленком. «Бе-е-е!» — вторят овцы. «Нурс! Нурс!» — отвечает им из загона свинья. Пытаясь что-то найти, перебирают на снегу темные комочки курицы. «Ко-ко-ко! Подойдите ко мне — здесь вкуснее!» — приглашет их чванливый петух.
Только гусак и селезень одиноко стоят во дворе в эту солнечную весеннюю погоду. Их самки насиживают яйца. В те недолгие минуты, когда они выходят на птичий двор, радости гусака и селезня нет предела. «Пос-с-с-корее бы вылупились мои золотые детки», — переступая с ноги на ногу, глухо произносит селезень. Он не простой селезень, он из породы индоуток. А они не кричат, как обыкновенные утки. Именно эта особенность и привлекла его хозяина — Васиня.
Среди всех жителей двора выделяется гусак. В эту пору он намного злее. «Га-гаак! Я уже устал ждать. Разве нельзя вылупиться побыстрее!» — недовольно бормочет он гусыне и еще не вылупившимся гусятам. А когда во дворе появляется Окси, он вытягивает свою длинную шею и шипит: «Ш-ш-ш! Уку-ш-ш-у!»
Но разве этот зловредный гусак может кому-то помешать выйти во двор и насладиться весенними солнечными лучами?
Вот и сегодня Окси надела свое любимое красное пальто и вышла во двор. Сколько тут интересного! Талая вода стекает по желобу и звонко капает на землю. «Кап-кап!» — подпевают ей сосульки.
Окси протянула свои ладошки и начала набирать водичку.
— Ме-е-е-е, че-е-е-м это ты так занимаешься? — полюбопытствовал ягненок.
— Разве не видишь? Наполняю ладошки водичкой, — по-взрослому ответила девочка.
Ягненку стало скучно наблюдать за девочкой, и он помчался к своим друзьям.
— Му-у-у-у, пойграй со мной-й-й! — в тот же миг появился теленок.
— Не догонишь, не догонишь! — пытаясь раззадорить девочку, молодой бычок стал прыгать вокруг нее, а потом резко развернулся и поскакал в сторону ворот. Окси побежала за ним. В тот же миг бычок снова убежал от нее, лишь брызги серого снега разлетелись в разные стороны. Девочка вновь постаралась догнать развеселившегося теленка. И снова напрасно. В это время бычок боднул Окси только что начавшими прорезаться рожками.
— Ах, ты еще и бодаешься! Больше не буду с тобой играть! — обиделась девочка. Да к тому же она успела подустать от беготни. Тут внимание девочки привлекли журчащие ручейки. Она быстро сделала кораблики и начала их пускать. Ничего, что бумага, из которой они были сделаны, немного успела помяться в кармане. Но кораблики плыли только под гору, а против течения никак не плыли. И тогда девочка усердно пыталась им помочь.
Погрузившись в свои заботы, Окси и не заметила, что к ней подкрался гусак.
— Ш-ш-ш! Уку-ш-ш-у! — прошипел гусак и ущипнул девочку за ногу.
От страха Окси побледнела. Забыв про свои кораблики, она оглянулась по сторонам. Куда же спрятаться от этого гусака? К горлу подкатил ком, слезы вот-вот брызнут из глаз. И тут она заметила приставленную к крыше высокую лестницу. Это ее отец, когда сбрасывал с крыши снег, приставил к дому. «Вот что меня спасет!» — промелькнуло в голове девочки. Шаг за шагом — и Окси уже наверху. Усевшись на последней ступени, она посмотрела вниз. И сразу же схватилась за лестничную жердочку — так высоко она никогда еще не забиралась. От страха девочка даже зажмурилась.
А в это время за ее спиной прочирикал воробей: «Чик-чирик! Давай поболтаем!» Окси несмело открыла один глаз. Воробей уже совсем близко подлетел к ней. «И как же ему не страшно сидеть так высоко?» — удивилась девочка. Между тем ее заледеневшие пальцы уже почти перестали слушаться. А пронизывающий ветер вот-вот сорвет ее с крыши.
О злющем гусаке, из-за которого пришлось взобраться сюда, девочка уже давно забыла, но спуститься на землю с такой высоты было очень страшно. Что же делать? На глаза наворачивались слёзы…
В это время откуда-то донесся нежный голос бабушки Лелины:
— Окси, куда же ты запропастилась, шалунишка!
— Бабушка, я здесь! Помоги мне, пожалуйста! — слезы сами собой брызнули и покатились по щекам.
Увидев внучку, сидящую почти под крышей дома, бабушка встрепенулась:
— Как ты там очутилась?
— Убе-жа-ла от гусака, — то ли из глаз Окси, то ли с сосулек стекали на землю капельки воды.
Когда бабушка помогла спуститься Окси на землю, девочка удивленно произнесла:
— Бабушка, это как же гусак тебя не трогает?
— Э-э, нуные*, он, наверное, почуял, что ты его боишься, — хитро улыбнулась Лелина. — А труса даже его собственная тень может обидеть.
* Моя дорогая.
