Шем лыве
Унаже виш окнан,
Озаже корнытӱрын,
Шем лыве йытыран
Сöрастара жап рӱдым:
Шем тисте, чылт
лышташ,
Яндар каваште
вургыж,
Эрдене савыра
Ош кечыйолым
вургыш;
Чылт тыртыш вуй тура
(Мучаш тамгаже ойын),
Шем тул,
йӱдсар тӱран,
Ойгем ӱмбалне
ойып(?);
Кас лончо гыч тужалтше,
Ю шӱлыкын ӱнарже, —
Пелгандыш
шем шыжалтыш
Тӱжем чиян тӱняште(!);
Я кӱрыштмö йолва
Кугу шем пургыж вийын,
Чымалтше куэрлаш
Изи шем кончыш лийын.
Пар шулдыржым лупшен,
Тыге вашка дыр телыш
Тура кеҥеж покшеч
Когаргыше чон илыш.
Шем лыве —
шем куат!
Лач мыйын кумыл ӱмыр,
Шем йӱд ужаш улат
Ала ош лыве ӱмыл;
Тора шӱгар ӱмбак
Мардеж почеш
йӱдвелыш,
Шке вургыжым кычал,
Чоҥештылше
пеледыш.
Чёрная бабочка
Гостья открытого настежь окна,
Просто хозяйка цветущих обочин,
Чёрная бабочка смотрится очень.
Странная дама.
И вечно одна.
Вольная, листик на чистом ручье,
Ложная синего неба тревога;
Можно подумать: она —
от Стрибога —
Вон как спокойно сидит на луче.
Круг непонятный вокруг головы,
В центре —
источник неслышимой речи.
Может, по горюшку близкому свечи —
Крылышки эти?
Не знаю, увы.
Ночи оторван был кем кашемир?
Сила ужасная мне наговора?
Но и на чернь её, знаю, убора
Капнет цвета многоцветный наш мир.
Вот и летела бы, чёрного знак,
В этом явлении,
лучше недолгом,
Став потревоженной всё же восторгом,
Меткой на белом в густой березняк.
Так улетала бы, часто дыша,
Лета бросая жару, середину,
Чья-то, почти головешка, душа,
Чувствуя взгляд опаляющий в спину.
Чёрная бабочка,
будишь, как звень,
Отзвуки сердца, с тобой в резонансе
Быть даже в лёгком мне надо ли трансе —
Может, ты бабочки белой лишь тень?
Версий последний теперь завиток:
Ветром упорно сносимый на север,
Ищет покинутый,
кажется, стебель
Сорванный где-то на юге цветок.
