* * *
Чвлин четир
Илипна шагьриин
дифари чпин чарч,
Пирпун гьархъан
ХъчIюбгъюра
МикIлу лакач.
Табигъ ву чвлиз цирклар,
шулайи чуплагъ,
Рякъюъ а кьюрд,
хъабхьну кIулихъ лизи агъ.
ЦIиб ву надинж микIлаз
чав туву аьзаб,
Гьамус биширугдиз
идипна гъазаб.
Чуплагъвал’ан нач кайи
гьари пирпун,
Убхъура чвул,
убхъурайиси гаргун.
* * *
Золотистый зонт осенний город скрыл от чёрных туч…
Только нет от них спасенья, не блеснёт надежды луч.
Поздней осени угрозы не пустые лишь слова —
вон с застенчивой берёзы ветер нагло шаль сорвал.
И растерянные клёны, сбросив рыжую листву,
на аллее оголённой обнажились наяву.
Только этой явной боли ветру мало, и опять
он беснуется на воле, не желая сил скрывать —
дерзко с клёнов обрывает он последние листки,
пыль клубами поднимает, изнывая от тоски.
А берёзонька нагая, исторгая тихий стон,
словно от стыда сгорая, прячется за старый клён.
И застыл замёрзший город, понимающий сполна:
осени напиток горький выпить суждено до дна.
* * *
Тучи раскрыли над городом
свой золотистый зонтик осенний,
Ветер срывает платок разноцветный
с застенчивой белой березы,
Рыжие клены обнажаются,
покоряясь осени власти,
В белой шали зима
осторожно спускается с гор.
Мало дерзкому ветру той боли,
которую она причинила деревьям,
Землю терзает,
разгоняя пыль и упавшие листья
до боли.
Обнаженная береза,
стыдливо прячась за кленом,
Пьет осени горечь,
будто пьет ядовитый напиток.
