Тысячи
литературных
произведений на59языках
народов РФ

Три коротких пьесы для одного актера

Автор:
Семен Ермолаев
Перевод:
Семен Ермолаев

Три коротких пьесы для одного актера

 

Апокалипсис

(Бог из камеры номер…)

Полная темнота.

В отдалении раздаются шаги. Их звуки все ближе. Наконец шаги останавливаются. Открывается железная дверь. В светлом проеме двери видно, как с силой вталкивают внутрь человека и тот падает на пол. С лязгом закрывается дверь. Темнота. Шаги удаляются и стихают.

Загорается висящая над камерой лампа.

Человек в одежде заключенного, лежащий на полу ничком, медленно поднимает голову и озирается. В камере только железные нары и железный стол.

Человек тяжело поднимается. Трогает ушибленную голову. Идет к двери и внимательно осматривает ее. Осторожно садится, пробуя нары. Трогает стол. Вроде что-то ищет и, не найдя ничего, мотает головой. Начинает читать надписи на стене, нацарапанные другими зэками…

Внезапно человек хватается за голову и резко припадает к столу. Из груди его вырывается стон. Вдруг он резко вскидывается и, подскочив к двери, кричит, колотя в нее руками… Смолкнув, прислушивается… Мертвая тишина… Человек задыхается, потом весь дергается, падает на скамью и, уронив голову на стол, обхватывает ее руками.

Затемнение.

 

Светлеет.

Человек лежит на нарах. В коридоре слышатся шаги. Кто-то подходит и останавливается возле двери. Открывается глазок в двери…

Человек медленно поднимается и садится на нарах. За дверью раздается смех. Хлоп!  — в низу двери открывается окошечко, и появляется алюминиевая миска. Слышно, как наливают в нее воду.

Человек поднимается с нар и идет к двери. Когда он наклоняется, чтобы взять миску, она исчезает. Раздается смех…

Человек в ярости колотит по двери. Окошечко захлопывается. Спохватившись, человек стучит просительно-негромко. Никакого результата: шаги удаляются и стихают.

Человек возвращается к нарам и ложится.

Затемнение.

 

Светлеет.

Человек лежит на нарах. Слышно, как где-то капает вода. Человек прислушивается; видно, что его мучит жажда. Он облизывает губы и глотает слюну. Припав к стене, лижет ее…

В отдалении слышатся шаги. Человек вскакивает на ноги и застывает у двери, весь превратившись в слух.

Шаги приближаются. Подходят к двери… Человек вытягивается в напряжении… Но шаги следуют мимо.

Человек кричит, колотит в дверь.

Шаги останавливаются… Человек с надеждой стучит опять; это не стук, а сама мольба…

Шаги возвращаются к двери и останавливаются. Открывается глазок. У человека, стоящего перед этим глазком, приниженный вид просящего. Он даже как бы ростом стал ниже, и в нем уже ничего нет от человека, только что колотившего дверь с такой яростью.

Открывается окошечко, и появляется миска. Слышен звук наливаемой воды. Человек радостно бросается к миске — но не успевает: миска опять исчезает. Человек стоит в растерянности, не зная, что и делать…

Миска появляется опять. И зовут, как подзывают собак: «ц-ц-ц!..»

Человек ничего не понимает…

Опять подзывают: «ц-ц-ц!..»

Человека вдруг озаряет догадка. Вспыхнув, он гневно выпрямляется… и сникает, насупившись. Долго стоит, в нем, очевидно, происходит внутренняя борьба. Наконец с вымученной улыбкой он медленно опускается на колени и на четвереньках ползет к миске.

Слышится негромкий смешок и — «ц-ц-ц!..»

Человек протягивает руку к миске, но она опять исчезает…

И опять — «ц-ц-ц!..»

Человек стоит на коленях… «Ц-ц-ц!..» Вдруг человек улыбается с понимающим видом, нагибается к миске и начинает лакать из нее по-собачьи…

Громкий смех.

Подняв голову, человек тоже смеется. И наконец-то удостаивается миски с водой и куска черного хлеба. Под неумолкающий смех он с жадностью пьет воду и, давясь и рыча, как собака, поглощает хлеб.

Шаги удаляются. Человек сидит, прислушиваясь к ним… Шаги стихают.

Затемнение.

 

Светлеет.

Человек лежит. Шаги… Человек поспешно вскакивает, ставит пустую миску у окошечка и отходит. Открывается глазок. Раздается смех. Человек тоже заискивающе подхватывает его. На того, кто за дверью, это действует: там уже не просто смеются, а катаются. Человек тоже старается вовсю…

Вдруг смех за дверью обрывается, и наступает гнетущая тишина… В замешательстве человек тоже замолкает. У него виноватый вид…

Хлоп! — открывается окошечко… Миска… Звук льющейся воды…

Человек медленно опускается на колени и на четвереньках ползет к миске. Но только он протянул руку к миске — окошечко со стуком захлопывается…

Человек отшатывается. Он вскакивает на ноги и размахивается, чтобы ударить дверь, но останавливается с занесенной рукой… Раздается смех… Шаги удаляются…

Человек хватается за голову и, пошатываясь, идет, потом падает на нары… Долго лежит… Вдруг, застонав, начинает колотить по нарам…

Затемнение.

 

Светлеет.

Человек лежит. Шаги. Человек лежит. Открывается глазок. Человек лежит. Слышится смех. Человек отворачивается к стене. Открывается окошечко. Звук льющейся воды. Человек лежит. Смех. В окошечке появляются миска и ломоть черного хлеба.  Окошечко захлопывается. Шаги удаляются и стихают.

Человек медленно поднимается, безучастно берет миску и хлеб и кладет их на стол. С отсутствующим видом делает глоток из миски, машинально начинает жевать хлеб, даже не глядя на него. И застывает, забывшись. Между тем пальцы его сами собой начинают мять недоеденный кусочек хлеба от большого ломтя…

Когда человек возвращается в реальность, в его руке оказывается вылепленная из хлебного мякиша фигурка человечка. Хмыкнув, он с усмешкой разглядывает его, поворачивая и так и этак. Мнет, превращая снова в комок. Потом разминает его вместе с общим куском и начинает лепить человека больше и тщательнее…

Наконец человечек из хлеба готов. Человек ставит его на стол и критически осматривает его, отступив на шаг.

 

ЧЕЛОВЕК (тычет пальцем себе в грудь). Это — я! (Тычет в сторону хлебного человечка.) А это — ты! Я — человек!.. А ты… ты тоже человек… Но я живой… живой человек. А ты — нет! Неживой. Ты — фигурка. Ты — хлебный человек, а не настоящий. Понял? Это я, это вот я сделал тебя… Я сотворил… Ну да!.. И значит, я тебе все равно как отец. А ты мне, соответственно, как дитя. Так ведь выходит… Согласен?.. Здесь никого нет… Здесь только мы двое — ты да я…

А сперва я был здесь один. Да… Ну совершенно один! Ты представляешь? Совершенно один, вмурованный в этот глухой каменный мешок. Совершенно один! Даже без веревки, чтобы удавиться, даже без кусочка стекла, чтобы перерезать себе вены! Ты понимаешь это? Совсем, совсем один, наедине с собой… А теперь вот ты есть. Теперь нас двое. Так что не так уж паршиво, не так уж одиноко будет теперь. Ведь правда? Ну ладно, со временем все поймешь… Постепенно… Я научу тебя, что такое жизнь… Уж я знаю ее. Ты у меня станешь настоящим человеком. А почему бы и нет, если постараешься как следует? Только слушайся меня. Ты понял? Вот так-то!.. Такая вот ситуация на данный момент… Во-от…

Ну что? Чего приуныл? Давай знакомиться с окружающим миром. Вот это называется карцер. Карцер. Ну, ШИЗО, значит… Вот каменные стены с четырех сторон. Бетонный пол. Бетонный потолок. А это вот солнце твое — лампа. Вот — нары. Вот — стол. Вот — параша. И вот — я. Такой вот мир здесь, значит. И ничего тут не поделаешь. Такая вот судьба, такая вот доля выпала тебе, значит. Карты тебе выпали не те, понял? Ну, жребий такой выпал… Здесь пан или пропал… Будешь слушаться меня — будешь жить. Потому что я для тебя — Бог, твой единственный Бог, здесь, в этом мире. Господь Творец твой, значит. Создатель. Всевышний. Так-то, парень. И если ослушаешься, отступишься от меня, пеняй на себя: я тебя создал — я тебя и уничтожу. И не говори, что не предупреждал…

Ну ладно, не унывай… Еще десять дней я буду здесь. Так что времени у нас достаточно. Да ладно, чего приуныл, поживем еще… А там… Где не протухло одно яйцо, где не пропал один молодец — чего там бояться? Чему быть, тому не миновать. Живы будем, не помрем. Так ведь, а? Да ладно уж, чего приуныл? И вообще, чего тебе грустить-то, не понимаю? Ты же ведь просто из хлебного мякиша, из сырого теста сделан, понимаешь? Ты — всего-навсего хлебный человечек! Ну! Что с тобой может случиться-то? Как был хлебным мякишем, так и будешь. Вот даже я, живой человек, с болящей плотью, с комком нервов, с истерзанной душой, и то не унываю… (Внимательно всматривается в лицо человечка.) Что, дружище, заскучал уже? Так я же тут с тобой — твой Отец, твой Бог, Создатель твой!

Пауза.

— Что-что?.. Это ты серьезно?.. Э-э, парень, сдается мне… Что, бабы не хватает? Да? Ну, скажи! Да ведь? Ну точно! Терпи, парень, даже сам я, твой Бог, три года не видел этих существ. А ты не успел даже появиться, а уже кричишь на весь свет… Что? Что такое? Ну-ка повтори!.. Ну и дурак! Понимаешь ли ты, дурья твоя башка, что во всем этом мире, ну, короче, в этой зоне все сидят кукуют из-за этих баб? Все поголовно! Как ты ни крути-верти, в конечном итоге все равно все дела упираются в них. Так уж выходит. Нет, ты понял? То-то!.. И после этого… Эх ты… Ну да ладно — будет, будет тебе баба… Слепим… Но уже из следующего пайка. Ну надо же, ведь даже я, Бог твой, сижу тут один без женщины, а он… Надо же… Ну ладно, давай спать. Поздно уже…

Человек ложится и скрючивается на нарах…

Затемнение.

 

Светлеет.

Человек за столом занят лепкой из мякиша.

ЧЕЛОВЕК. Ну не торопи, не торопи… Да подожди ты!.. Будет, будет тебе женщина… Хлеба, думаю, хватит… Что сопишь-то? Что-то не так?.. Хлеба многовато? И правда что. А то, действительно, вышла бы такая большая, вся в телесах, больше тебя в два раза, что совсем замучает. До смерти загонит. Ох, беда! Некрасиво получится… Хорошо, сейчас уменьшим… Та-ак… Ну как, сойдет вот так? Чтоб только-только — ни грамма больше, ни грамма меньше. Тютелька в тютельку… Чтоб как в аптеке. Кстати, а ведь Бог-то, говорят, создал женщину из ребра мужчины. Хе! Не может такого быть. Не верю. Как это, из такого маленького материала, как ребро, — и вдруг женщина! Нестыковочка получается… Та-ак… Ну вот… Ну-ка, глянь, ничего бабенка выходит, да? Эй, да ты чего, уже втюрился, что ли? Да подожди ты!.. Ну ты даешь! (Мотает головой.) Баба еще не готова, а он уже бросается… Да ты можешь потерпеть хоть чуточку? Как же без ног-то, без бедер, без грудей? Ну что ты! Разве можно?.. Ну-ка назад! Что ты все лезешь? Ну могу я работать нормально?.. Какие ноги хочешь ей? Длинные или короткие? Прямые или кривые? (Смеется.) А груди? Маленькие или большие? Да погоди ты! Все будет, что надо! Разве я сделаю тебе плохую?.. Та-ак… Та-ак… Ну вот сам посмотри. Груди так груди! Бедра так бедра! Остались только сосочки. Как же без них?.. (Скатывает и прилепляет два маленьких катышка.) Ну вот! Все! Готово! Бери! (Ставит женщину напротив человечка.) Ну как? (Смеется.) Э-э, друг!.. Да что это ты застеснялся-то? Ну что такое, не знаю?! Тоже мне мужик! Она же сама хочет. Все они такие… Ну что стоишь, иди! (Двигает человечка к женщине.) Ну что, ну что остановился-то? Да это же она просто прикидывается, будто ничего не хочет. Ломает из себя черт знает кого. Все они такие… Не могут без жеманства. Хотя самим не терпится не хуже нашего. Чем сильнее тискаешь их, чем больнее им делаешь, тем им только слаще… Ну что стоишь, иди! Ну! Ну же!.. Не знаешь, как подступиться? Ну, этому я тебя быстро научу… Ну ближе, ближе!.. Не бойся, не укусит… Вот так… Прижмись к ней. Обними! Ну и что чувствуешь? (Нервно смеется.) Что так вспотел-то?.. Главное, не спеши… (Вспотев сам, Человек смахивает пот.) Так, так… Отлично… Все отлично… Ого! Уже валишь на спину? Вот даешь! Берет свое природа-то. Сама все подскажет, что и как… Ты, главное, не спеши… Не спеши, говорю… Что так запыхался-то?  (Сам начинает тяжело дышать.) Не спеши… (Начинает между ними любовь.) Вот так, вот так… Давай, давай… Так ее! Так ее! Еще, еще! (Доводит себя до оргазма. Глухой стон. Вытирает пот, пытается отдышаться.)

Ну?.. Ну и как? Ничего, да?.. Теперь у тебя есть женщина… Скажи спасибо… Если б не я, то откуда бы у тебя женщина? Теперь всегда, когда тебе захочется, — всегда под боком… Ну а мне-то что? Я же Бог… Я и без женщин могу обойтись. Да и зачем мне они? Я же Бог. Ты понимаешь это, кусок сырого теста! Ты понимаешь это?! (Вскакивает и резко накрывает человечка миской.)

Нет, ты посиди, коли так!.. Ишь ты!.. Посиди, подумай. Тогда, может, и поймешь, что почем… Это я, это я тебя сделал из мякиша, из сырого теста, куриные мозги твои! Ты понимаешь это? От своего хлеба отказался, ради которого становился даже на четвереньки, унижался, как последняя собака. А что ты думал? «Ц-ц-ц!» А все ради тебя! (Начинает нервно ходить по камере.) Посиди, посиди!.. Даже вот я сижу здесь, в этой каменной конуре. Живой человек… А ты? Да разве человек ты? Хе! Тоже мне, человек нашелся! Ты же просто сырое тесто. Жалкое подобие человека… Тьфу ты!

Человек ложится на нары и отворачивается к стене.

Затемнение.

 

Светлеет.

ЧЕЛОВЕК. Ну и как?.. Подумал на досуге?.. Понял, что к чему?.. Что молчишь-то?.. Обиделся, что ли?.. Хе!.. Видали? Он еще и обижается… Всего-то на одну только ночь… А ты знаешь, сколько сижу я здесь? Десять лет! Ты понимаешь это? Да откуда тебе?!.. Да и как же понять это тебе, сырому тесту? (Открывает миску и ставит человечка на ноги.) Что смотришь? Радуйся! Амнистия! Что еще я могу, кроме как дать тебе амнистию? Живи — радуйся. Может, потом когда-нибудь и поймешь меня… Ну не сопи, подумаешь, одну ночь провел в заключении… Не строй из себя обиженного… Даже я сижу здесь десять лет без какой-либо вины. Без какой-либо вины! А ты?.. Говорят, что Бог изгнал человека из рая из-за одного только яблока. Подумать только, из-за одного паршивого, гнилого, червивого яблока! Сказал, чтобы не ели, а они только откусили по одному разу… Опять же из-за бабы. Подговорила… Говорил же тебе, что все беды этого мира из-за женщин!..

Погоди, погоди… Тебя тоже, что ли, подговорила твоя женщина? Подстрекала, да?.. Ну, чтобы не чтил меня, не слушал? Ведь так же, да? Ну-ка посмотри мне прямо в глаза!.. А ведь правда!.. Ну ладно, чего там, дело прошлое. Подумаешь, женские сплетни! На то и женщина…

Ну а та? Из-за своей дурости, баба и есть баба, и поддалась искушению змея. А это уже, извините, криминал! Уголовное дело! Статья! Да еще и мужу дает откусить. Ну и все! Статья 105! Известное дело… Ну как тут, скажи ты мне, не разгневаться Богу. Понятное дело. Вот и отправил их по этапу на эту землю из Рая, где тогда ничего и не было, как вот в этой камере. Короче, в зону… С тех пор и кукует все человечество в этой зоне, в колонии под названием Земля. Вот ведь как оно! (Человек задумывается и потрясенно трясет головой.) Ну ты смотри, каков оказывается прокурор-то Он, а, Бог-то?! Из-за одного гнилого яблока…

Но опять же, с другой стороны, и Его понять можно. Если уж перестали слушаться, то так дальше уже не могло идти. В бардак бы все превратили. В бордель. В Содом и Гоморру. Это так… Подумать только! Из-за одного яблока! Не знаю, дошло ли дело до постели, до всех этих дел, но почему тогда, ну почему, спрашивается, Сам же Он и снабдил человека необходимым для этого инструментом? И чего тогда сердиться, не понимаю. Ну, перетрахались они, ну и что? Сам же и сделал, и Сам же и сердится. Тоже мне Бог!.. И Ему-то и молимся, полы долбим лбами… Ну уж извольте! Только не я! Ишь чего захотел!  Рассердился, понимаешь! Дак и я давеча, на тебя рассердившись, посадил тебя на ночь. Дак это на ночь! Это же нормально. Чтоб неповадно было. На одну только ночь! Как же без этого. А Он? Из Рая нас погнал на эту зону, в эту колонию под названием Земля, и забыл. Напрочь! И когда Он нас вернет обратно в Рай, и когда Он, наконец, нам подарит амнистию?.. Уже все сроки прошли… Когда?!

Пауза.  Потрясенно трясет головой.

 Я понял… Я наконец-то все понял… Ну надо же, а?.. Значит, Бог тоже, как и мы… заключенный… Да-да, тоже, как и мы, — зэк… Да-да, Он — зэк… Он сам сидит в тюряге, как и мы… Его самого посадили в тюрьму — другие, еще выше Его инстанции, верховные Боги, которые еще выше Его… Посадили в карцер, в ШИЗО, упрятали туда, как и меня!.. И поэтому Он, как и я, вмурованный один-одинешенек в этот глухой каменный мешок, от ужасной тоски, от удручающего одиночества, чтобы не сойти с ума, чтоб не свихнуться, чтобы как-то выжить, создал нас… Создал, как и я создал тебя… Да-да… Ну и навыдумал там всякое про рай и ад… Но тогда… (Ежится от страшной догадки.) Тогда… Он и не придет никогда… Он! Не придет! Никогда! Его выпустили из карцера, из ШИЗО! А Он и рад… Он вышел на волю, а мы… остались… Он нас оставил… Мы остались… Одни… Без Бога… Нет… Этого не может быть… Нет! Мне не нужен такой Бог, который своих, созданных Им же, чад бросает на произвол судьбы… Нет, не нужен… Мне не нужен такой Бог, который нас оставил, бросил нас одних здесь! Я плюю на него! Э-эй, Боже, Ты меня слышишь! Я плевать хотел на Тебя! Ты нас бросил! Вот Тебе! Накося — выкуси! (Показывает небу кукиш.) На Тебе! На! На! Ну что, съел?! Что, не нравится?! Ну давай, срази меня! Срази, убей меня одним ударом, сровняй с землей! Ну иди! Иди сюда! Иди! Не-ет, не придешь ведь… Не приде-е-ешь… Ну почему тогда так молятся Тебе? Я тоже молился, как дурак, как последний дурак… А теперь до меня дошло… Все стало наконец-то ясно: Ты сам ничего не можешь сделать, и вернуться к нам не в Твоей власти. Разве что когда посадят Тебя во второй раз. Тогда, быть может, и вспомнишь о нас… Но это еще как сказать…

Обхватив голову, человек падает.

Затемнение.

Светлеет.

ЧЕЛОВЕК (держит перед собой хлебных человечков). Вот и прошло десять дней… Сегодня меня выпускают отсюда… Я многое передумал здесь… Я очень благодарен вам обоим… Как бы я выдержал все это без вас? Да и вообще мне здесь, честно говоря, с вами понравилось… Не хотелось бы от вас уходить… Потому что здесь я сам Бог. Для вас. Для себя… А как я буду там, в тюрьме, среди сотен других, в этом собачьем мире?.. Теперь я этого даже и представить не могу… Но что поделаешь? Выталкивают… Силой… Боги, которые еще выше меня… Но я не тот Бог, который всех нас забыл, оставил одних здесь… Я не хочу и не могу оставить вас здесь одних, без своего попечения… Потому что я люблю вас… Люблю и жалею… (В голосе слезы.) Вы поймете меня… Я не хочу вас оставить одних в этих глухих каменных стенах… Если бы возможно было — взял бы с собой… Но ведь будут шмонать… Отберут и растопчут… Ну уж нет!.. Вы… вы, это… простите меня… Бога своего… Своего единственного Бога…

Человек крестится и медленно, бережно берет фигурки… Прижимает к сердцу… Смахивает слезу… Кладет их медленно в рот…

Жует… Проглатывает…

Звучит музыка… Открывается дверь… В дверной проем бьет яркий Свет… И Человек исчезает в этом Свете.

Не Апокалипсис ли это?

 

Забытый театр вызывания душ

 

Действующие лица:

СТАРИК
ТЕНИ

На сцене темно. Шум дождя. Медленно светлеет. Перед зеркалом сидит старик и примеряет маски. Маски выражают разные состояния души: радость, печаль, гнев…

Старик доволен. Примеряя маски, он смотрит на себя в зеркало. Лицо его принимает разные выражения человеческой мимики. Он то надевает маску, то снимает, то корчит рожи, закатывает глаза, высовывает язык, смеется, плачет. Кажется, что он изучает возможности мимики человеческого лица и сравнивает его со своими масками…

СТАРИК (обращаясь к маскам). Ну все… Довольно… С меня сегодня хватит… Чего? Хватит-хватит. Что, не наигрались еще? Еще чего, все-все… на сегодня хватит… Пора бай-бай, на боковую… Вот положу вас сейчас обратно в сундук. И не просите… И завтра наступит новый день, наиграетесь еще…. Еще чего, все невтерпеж им. Обо мне бы хоть подумали… Не могу я больше, вся спина затекла, да и ноги ноют… А все из-за этого проклятого дождя. Надо же, уже неделю льет как из ведра. Видно, небо сошло с ума… Или это воды уже последнего потопа?  Все может быть…

Ну что, братцы, как, хорошо сегодня сыграли?.. Что-что? Чем недовольны? (Испытующе смотрит на маски.) В чем проблема? Почему молчим? А, понял… Еще хотите… Нет уж… Пора и меру знать… Все невтерпеж вам… И завтра наступит новый день… Говорю вам… Разыгрались, актеры… Ничего себе… Хм… актеры… актеры погорелого театра… Нет уж, нечего тут наглеть, теперь уж только завтра… Разыгрались… Надо же… Значит, вам понравилось? То-то же… И мне понравилось… Вот ведь какая выходит штука… И без публики, и без его высочества Зрителя приходится нам обходиться. Что поделаешь, жизнь ведь, она такая штука…

Все, братцы, пора собираться — и на боковую, в сундучок… Нет-нет-нет, и не просите!  Все! Я сказал… Тишина!.. Так, а где тряпье?.. Где ваше тряпье, куда я должен вас завернуть?.. Кто взял?.. (Ищет.) Была же вот здесь красная тряпка, вот здесь лежала только что. Кто спрятал?.. А ну признавайтесь! Шутки кто-то вздумал шутить?.. Знаю-знаю я вас… Я очень хорошо знаю вас, что, не знаю?.. Вы еще хотите играть и всё никак не можете успокоиться. Спрятали, чтобы я никак не мог вас в сундучок упрятать… Да ладно, вы это дело бросьте. Знаю-знаю, сам был такой…

Когда еще играл я на сцене, тоже, как вы, все никак не хотел со сцены уйти…  (Смеется.) Да… Было дело… Это еще что… Когда мне не давали роли, я просто не мог сдерживать себя. В ярости я рвал и метал, бил, пинал стены, разбивал кулаки в кровь… Это что? Я… я даже в отчаянии плакал… Да-да, плакал, ревел в три ручья, как баба, как самый плаксивый младенец… Как сейчас вот помню… (Мотает головой.) Вот это были времена… Это я понимаю… Это были великие времена… Это была великая игра… А что сейчас? Разве это театр? Разве это игра?.. Сидеть тут, напротив этого зеркала, и играть с вами… Одни, без зрителя, в этой пустой комнатенке… Не-ет… Это совсем не то, это совсем другое. Это не назовешь даже театром… Это ерунда… Это называется так себе, курам на смех… А тогда… Все было иначе… Совсем-совсем иначе… Вы представляете? Нет, вы не представляете…

Встает и подходит к залу.

Перед тобой лежит темный зал, набитый битком… Такой большой, такой темный. Как ночной океан… Он живой, он дышит, этот темный, живой ночной океан… И ты чувствуешь, ты ощущаешь всеми фибрами души, что тысячи глаз смотрят на тебя из этого океана… Да-да, это так… И этот тысячеглазый ночной океан дышит, сопит, волнуется, переливается тяжелыми волнами, он внимает каждому твоему слову, каждому твоему жесту, твоей игре… Под одиноким лучом прожектора, под этим хрупким лучиком надежды, под этой светлой нитью, которая только одна и держит тебя в этом мире, как единственная тонкая, ломкая соломинка, за которую хватаешься ты, как утопающий, надеясь только на нее одну, держась только за нее, ты стоишь перед этим океаном в кромешной темноте… И чувствуешь его, этот тысячеглазый океан, который готов оторвать тебя от этой соломинки и поглотить тебя, утопить в своей пучине… И некому тебе помочь, некому… Это вам хорошо, вам я всегда помогу… А там нет, нет никакого спасения перед этим тысячеглазым океаном… Только ты, этот океан и… и Бог… Да-да, только Ты и Бог… И ты начинаешь играть… как идти по лезвию ножа… Вот это была игра… Гамлет… Лир… Макбет…

Долгая пауза.

Да-да… Гамлет… Лир… Макбет… Да-да… Это было… Все было именно так… Гамлет, Лир, Макбет… Да… Это Шекспир… Шекспир… Но это вам никогда не понять… Никогда… Да и не нужно вам этого понимать… Да и незачем вам это понимать… Зачем?.. Вы же всего лишь маски… А там играет актер, актер! Нет, вы не понимаете, что такое актер. Подождите. Это надо понимать. Это не вы, это совсем другое… (Не может выразить словами, жестикулирует, все более распаляясь.) Вы понимаете, там играет Актер! Актер! (Поднимает палец.) Вы понимаете, там игра актера… Там играет все — и голос, жест, пластика, мимика… Нет, вам этого никогда не понять… Там роли играет актер, живой актер! Он вживается в свою роль со всей своей живой энергетикой, со своим кровообращением, со своей нервной системой. Он и его роль сливаются в одну плоть, в одно тело, понимаете, в один живой организм! С единым кровообращением, нервной системой — в одну плоть! И актер своим организмом, своим живым дыханием, своей душой вызывает души этих ролей из небытия, из многовековой глубины времен, да-да, он их именно вызывает своей игрой, называйте это как хотите, ворожбой, колдовством, магией, своим камланием, и… и оживляет их… одушевляет… И тогда они… эти роли… оживают, и это уже не актер ходит по сцене, а они ходят, это не актер говорит со сцены, а они говорят… Не сам актер, а… Его роли… Вот это, именно вот это называется настоящим театром… А тот, который их вызвал, эти роли, он называется настоящим актером. Актером, который вызвал души этих ролей. Да-да, именно так… И это называется настоящим актером… Настоящий актер… Вы не поверите… Это я… Да-да… Это я был им… Да-да, это я был настоящим актером… Когда-то… Давно… Да, это был я… И я не прятался, как сейчас, прикрываясь вами… Я не прятался тогда, как сейчас, скрываясь за вашими бледными неживыми лицами… Да-да, я не прятался, я выходил один на сцену со своим лицом и играл… Играл…

Вот я — Гамлет… (Смотрит в зеркало, изображает Гамлета.) А вот такой я был Лир… (Изображает Лира.) А вот я — Макбет… Да-да, Макбета я изображал так… Гамлета я играл от себя… Гамлет ходил и говорил совсем как я… У него была моя походка, моя посадка головы, мой голос, правда чуть с хрипотцой… И у него была привычка, тоже моя, мять пальцами висок… Вот так… (Показывает.) И Гамлета я играл от души… Это был не Гамлет, это был второй я… Иногда даже я сам терялся, где я, а где Гамлет… Где настоящий я, а где Гамлет. Это не его «Быть или не быть?», а «Кто я сейчас? Я или Гамлет? Кто я? Он или я?». Я терялся, я не знал, где игра, а где сама жизнь. Вот была такая штука… Эх, что ни говори, вот были времена… «Быть или не быть? Вот в чем вопрос». Да… (Пауза.) Великие времена… Вот это были великие роли… Да… Гамлет, Лир, Макбет… Вот именно, это были настоящие великие роли… Как я мог их играть?.. Все никак не могу в это поверить… Это же невероятно… Это же… (Не может выразить словами, мотает головой. Поднимает палец.) Гамлет! Лир! Макбет! Это роли, мои великие роли, которых я играл, которыми я жил… Мои великие роли… Ну ладно… Вам это не понять, никогда… Да вам и незачем этого понимать… Актер и его роли… Это как мать и ее дитя… Да уж… Иногда я и сейчас во сне вижу, как играю на сцене Гамлета… Иногда в холодном поту, в ужасе просыпаюсь, с криком… Да-да, это бывает… Так было даже вчера… Приснилось, что я текст забыл. Ужас!.. Я знаю, что этого быть не может… Но во сне я забыл. Забыл начисто! Знаменитый монолог Гамлета «Быть или не быть»… Представляете… Нет, вы не представляете… Да вы и не можете представить этого… Да и незачем вам представлять этого… Но это было… Хотя я и сейчас наизусть, назубок знаю все тексты всех моих ролей. Вот ведь такая штука…

Да… (Вздыхает.) Это, конечно, был сон… Но все-таки это был театр… Это был, действительно, настоящий театр… Настоящий актер не может жить без театра. Да-да… Кто такой актер без театра? Он — никто. Без театра актер не актер, он просто нуль, пустота, ходячий труп… Без театра актер не может долго жить, он может спиться, свихнуться, да-да, у него может крыша поехать, это точно… или даже он может и в ящик сыграть, копыта откинуть… Да, это так… Вот поэтому вы и здесь у меня… С вашей помощью я воскрешаю их, оживляю свои великие роли… Да-да, я заставляю их через вас говорить, ходить, играть… Да-да, и только тогда я чувствую, что я еще живу… Да-да, это так… Это действительно так… Что? Да вы что, уже начали нос задирать? Нет, братцы. Это вы кончайте. Так не пойдет. Я сказал, что с вашей помощью только, «с помощью», но не надо тут понты качать, и без вас можно их играть, понятное дело. Но сами понимаете, годы мои уже не те, стар я уже стал. И наши с вами спектакли — это всего-навсего жалкие отблески тех моих великих спектаклей. Да-да, жалкие отблески, блеклые воспоминания, отражения всех моих прежних великих спектаклей… Ладно, братцы, уже полночь… Заговорился я… Спать пора… Да и ноги ноют… А все из-за этого проклятого дождя… Да, это точно, к последнему потопу дело идет… Да, ладно, что нам потоп… В нашем ковчеге нам не страшен этот потоп. Пропади все пропадом… Так, давайте сюда тряпку… Ах, вот она…

Находит тряпку. Берет маски и начинает заворачивать их в тряпку.

Уже полночь… Сегодняшний спектакль о Гамлете, принце датском, разрешите считать закрытым. Занавес закрывается, публика расходится, и мы одни в гримерке вот, собираемся идти домой… До встречи на нашем завтрашнем спектакле «Король Лир»! (Машет рукой воображаемым зрителям.) А спектакль «Макбет» мы сыграем послезавтра. До встречи, господа… Так, а вас, мои дорогие друзья, я прошу не пререкаться со мной, а пойти домой и хорошенько поспать. Да-да, братцы! Завтра трудный день. С самого утра репетиции, а вечером спектакль. И чтоб без опоздания… Ну, давай-давай, до завтра…

Заворачивает маски в тряпку. Собирается положить их в сундук. Стук в дверь. Старик кладет маски на стол.

Это еще что?.. Кто это? Кого еще черти носят на ночь глядя… Да еще в такой дождь… Кто мог ко мне прийти?.. Никто… (Стук повторяется.) Не пойму… Может, кто заблудился, ошибся адресом?.. (Стук не прекращается.) Ладно-ладно. Хорош стучать!.. Не глухой, слышу… (Идет открывать.)

Открывает дверь. Трое. Это тени. Лица прикрыты черной тканью, одеты во все черное. Они медленно входят. Старик, остолбенев от удивления, пропускает их в комнату.

СТАРИК. Простите… Вы кто?.. Вы, конечно, простите меня, но я вас не знаю… Так, простите еще раз… Вы кто? (Пауза.) Извините, может, вы это… Адрес перепутали?.. Здесь, в этой крохотной лачуге, живу только я один, больше никого… Может, вы пришли к моим соседям? У них вход с другой стороны… Ну, я, конечно, ничего не имею против вас… Если перепутали случайно адрес, то можете немножко передохнуть, так сказать, отдохнуть с дороги… Переждать дождь… Извините, только вот стульев не хватает, даже посидеть у меня не на чем… Вот, можете на этом сундуке расположиться, так сказать, посидеть… (Те стоят.) Не хотите?.. Ну ладно… На нет и суда нет, как говорится… Простите, но я вас действительно не знаю… Может быть, и узнал бы, да только, простите, лиц ваших что-то не помню… Если бы видел бы ваши лица, то еще и мог бы узнать… А так, конечно, нет… (Пауза.) Простите, можно ли полюбопытствовать, так сказать… А почему вы скрываете свои лица? Почему ваши лица прикрыты?.. Может, вам как-то неудобно показывать свои лица?.. Или… Ну конечно, это ваше личное дело… Я, вообще-то говоря, не лезу никогда в чужую жизнь… Кому какое дело… Но что так молча стоять-то?.. (Мнется. Не находит нужных слов.) Может, для начала познакомимся?.. Или как?.. Мое имя… Но что такое мое имя?.. Мое имя вряд ли вам что-нибудь скажет… Зовите меня просто Актер. Да-да, Актер… Так меня раньше звали… А сейчас я старый, да-да, сейчас я Старый Актер… Мое имя, действительно, Старый Актер… А ваше? (Пауза.) Понял, понял… Вопросов больше нет… Может, вам что-нибудь нужно от меня?.. Не стесняйтесь, скажите. Чем сможем — поможем, так сказать… Но вот ведь беда-то какая, ничего у меня нет, кроме вот этого вот сундучка, да вот этого вот зеркала, стола и стула… Ах да… И кроме вот этих старых, никому не нужных масок…

Тени протягивают руки к старику.

СТАРИК.  Что?.. Вы что-то хотите сказать?.. Вы хотите маски? Это мои маски… Это всего-навсего мои старые маски… Зачем они вам?.. Это же старье… Некому их выбросить в мусорный ящик, вот они и завалялись тут у меня… (Тени стоят с протянутой рукой.) Что? Вы хотите их взять? Но зачем они вам?.. Вы же и так в темных масках, которые и не хотите снимать с ваших лиц. Зачем вам мои маски… Вы что, не понимаете?.. Это не простые маски, которые носят в карнавальную ночь для маскарада. Это не хи-хи, ха-ха. Это настоящие театральные маски, хотя и старые… Зачем они вам? Скрывать свое лицо? У вас же и так они прикрыты черной тканью? Эти маски не простые… Не-ет… Это не детские маски для забавы, для детских игр, а маски для театра, для того чтобы показать весь спектр человеческих переживаний, волнений… Это не простые маски… Нет, эти маски не для вас… Что?.. Вы настаиваете?.. Ну что ж… Можете их чуть-чуть подержать, посмотреть… Но только чуть-чуть… Они же почти живые… Так что осторожней… (Дает им маски.)

Тени надевают маски.

СТАРИК. Ну как?.. Нормально? Я рад… Точнее, я очень рад… Наконец-то я вас могу уже как-то различать… А то были вы все на одно лицо… А так каждый из вас обрел свое лицо, свои индивидуальные черты… Это же так здорово… Поздравляю… А то как-то с вами я начал чувствовать себя совсем неуютно… Это же очень хорошо… Вы все обрели свои лица… Вот ты — вылитый Гамлет! А ты, сутулый, точно король Лир! Ну а ты… Ты уж точно Макбет. Явно Макбет. Простите… Я так рад… Я же сначала испугался… Как же это так… Пришли ко мне… Ночью… И у всех закрыты лица… Ну и как мне это понимать?.. Как мне обращаться-то к вам, когда я никого из вас не могу различить? Когда вы все на одно лицо? А тут надели маски — и раз! — совсем другое дело… Ничего не ощущаете?.. Нет? Ну, тогда все нормально… Они, значит, вас знают… Они, значит, вас приняли за своего… Значит, у вас с моими масками есть какая-то тайная связь… Да… Я удивлен. Я очень удивлен… Это очень странно… Это очень и очень странно… Это же мои маски… Они мне помогают, да-да, они мне помогают вспомнить те роли, которые я играл когда-то… Я же говорил вам, что я актер?.. Или не говорил?.. Простите, да-да, я был актером, но это было давно… Да-да… Это уж точно… Ну, актер — это есть актер… всегда… Это шут, плут, что с него взять-то, с него все как с гуся вода, с него и взятки гладки… Так что не обессудьте. Я хочу спросить вас… Вот ты, Гамлет, скажи мне… Мне кажется, что только ты можешь мне сказать… Хм… Нет, не ты, а более серьезный персонаж, нет, не ты, Макбет, а король Лир… Макбета, уважаемого Макбета просим пока не беспокоиться… Ваше высокоблагородие, или как там… Ну ладно, простите, я же актер, уважаемый король Лир… Нет, пардон, извините… Виноват… Простите, что так беспардонно обращаюсь к вам, как к шекспировским персонажам… Это же просто маски, а не истинно вы… У вас у всех надеты маски моих любимых ролей, но я не уверен, что каждая надетая вами маска соответствует точно каждому из вас. Они, конечно, могут соответствовать, но только не могут отражать истинную вашу сущность… Простите, я, кажется, перемудрил… Но я же не вижу ваши глаза, ваше лицо… А глаза — это зеркало души… Скажите мне просто:  почему вы скрываете свои лица? Боитесь? Или не считаете нужным? Все верно… Люди когда-то придумали маски, чтобы скрыть свое лицо, свою истинную сущность… Это было им так нужно… Может, вы надо мной смеетесь, но я этого не вижу… Может, вы на меня сердитесь, а я этого не знаю… (Пауза.) Простите… Вы не голодны?.. Может, вам налить чаю или чего покрепче? Сейчас найдем… Сейчас…

Открывает сундук. Копается. Вытаскивает початую бутылку.

Вот она, родимая… Ну что, вздрогнем?.. Налить вам?.. Ну по чуть-чуть… Что? Не желаете?.. Странно… В такой холод, в такую дождливую ночь глоток хорошего вина или обжигающей водки никогда бы не помешал… Да ладно, это я просто так… Понимаю… Вам, наверное, нельзя… А я выпью… Что-то мне не по себе… Такое ощущение, как будто я мерзну… Озноб какой-то… Вдруг заболею… Тьфу-тьфу-тьфу! Постучу по дереву… (Стучит по столу три раза.) А болеть мне нельзя. Завтра спектакль… (Открывает бутылку.  Пьет из горла.) Ух… Хорошо пошла… Сразу полегчало… Вот вы скажите мне… С чего это вы, уважаемые господа, ввалились ко мне, в мои скромные апартаменты, посреди ночи, без какого-либо на то приглашения, не спрашивая моего согласия, и даже не хотите открыть мне свои лица? Простите, а может быть, вы просто разбойники, убийцы, грабители и вам есть что скрывать? Нет?.. Тогда кто вы?.. Жалкие приезжие, которым негде укрыться от дождя, негде остановиться на ночлег? Но почему вы скрываете свои лица? Свои истинные лица?.. Не-ет… Вы что-то скрываете… Да-да, мне кажется, что вы скрываетесь от правосудия, от справедливого возмездия, вы — преступники, вы — отбросы общества!.. Но что привело вас ко мне, в мою хибару, или кто привел вас ко мне? И зачем? В такую дождливую ночь? Скажите мне, откройтесь мне… Я никому не скажу, никому не проговорюсь. Да и некому мне рассказать. Я никуда не хожу, ни с кем не разговариваю, живу тут один, в этой моей скромной комнатушке, живу и… играю вот с моими масками… Которые сейчас у вас на лицах… Молчите… Не хотите даже разговаривать со мной… Как будто в рот набрали воды… Извините, господа, но так нельзя!.. Как-никак кто хозяин здесь? Вы или я?! В конце концов! Да! Я — хозяин! Слышите, я хозяин, а вы мои гости. Это же элементарное неуважение ко мне! Никакого приветствия, никакого обхождения… И так нечестно. Я вас приютил тут посреди ночи, позволил вам зайти ко мне и вот стою перед вами уже полчаса, все говорю да говорю, а вы даже не утруждаетесь вымолвить хоть одно словечко… Вам хорошо, вы в масках. Вы защищены. А я стою перед вами незащищенный, как актер перед зрительным залом… Как будто вы мои зрители… Это же несправедливо. По крайней мере, нечестно. Все должно быть на равных… А давайте поменяемся! Вы будете актерами, а я — вашим зрителем. Вы снимете маски и начнете играть передо мной. А я надену свои маски и буду наблюдать за вашей игрой как зритель. Идет?.. (Пауза.) Понятно. Вам глубоко наплевать на меня… Да и мне на вас тоже… Я лучше выпью. Пусть будет что будет. (Пьет из горла бутылки.) А я чихать хотел на ваше высокомерие. Поняли? Мне глубоко наплевать на вас. Вы жалкие люди, вы — публика, которая жаждет только хлеба и зрелища. А я — актер! Да-да, я — актер… Я — человек искусства! Человек театра! Вы знаете хоть, что такое театр?! Не-ет, не знаете! И вряд ли будете знать… Я — актер. Я играл такие спектакли, такие роли… Такие роли!.. Эх!.. Вам этого никогда не понять! А я актер… Хотя и старый, никому не нужный старикан, который пропивает всю свою жалкую пенсию, и ютится тут, в этом сыром чулане, и играет свои никому не нужные спектакли… со старыми никому не нужными масками… Но я — актер! Актер… Да-да, я был Великим Актером! И толпа поклонниц бегала за мной. Все газеты писали обо мне. О моих спектаклях, о моих искусно сыгранных ролях! Эх, знаете ли вы, какие я играл роли! Это великие роли! Гамлет! Лир! Макбет! Самые великие роли, оставленные в этом мире Шекспиром!

Тени в масках зашевелились.

СТАРИК. Что?.. Вы знаете Шекспира?.. Этого хорошего малого из Стратфорда, которого звали Вильям Шекспир? Вы знакомы с его произведениями?.. (Пауза. Вдруг взрывается.) Черт возьми, кто вы, в конце концов?.. Вы не такие, оказывается, простые, как кажетесь в первый раз… Вы знаете Гамлета?.. «Быть или не быть, вот в чем вопрос…»

Читает знаменитый монолог Гамлета. Один из теней начинает повторять жесты старика. Старик перестает жестикулировать, но тень продолжает двигаться и жестикулировать синхронно монологу старика. Это похоже на чревовещание, кажется, что монолог читает и играет тень, а старик просто выполняет функцию актера дубляжа в фильме.

СТАРИК. Черт возьми! Вы кто?! Вы зачем пришли ко мне?.. Я вам что? Просто чревовещатель или просто ваш дублер, который говорит вместо вас в фильме? Вы говорите, играете, двигаетесь на экране, а я просто озвучиваю вас?.. Не-ет! Это я — актер! А не вы! И я знаю… Я догадываюсь, кто вы! Да-да! Вы не думайте, что я такой простой!.. Все актеры, ну не все, а почти все, обладают интуицией. Понимаете, интуицией! У них есть нечто, которое отличает их от других людей. Они знают, нет, они чувствуют людей, чувствуют своей кожей, своей спиной, своим телом… Вы не думайте, что я такой простой… Вы не думайте, что, раз прикрылись масками, вы скрыли от меня свою сущность. Не-ет… Я вас насквозь вижу, я вижу вас как облупленных, вы пришли меня проверять… Да-да, вы пришли меня проверять… Вам кажется, что я потерял свою форму, свой актерский талант, что я уже не могу играть как прежде… Не-ет… Вы ошибаетесь… Вы глубоко ошибаетесь, господа… Это вовсе не так… Вот вы меня играли, копировали, повторяли каждый мой жест, мое движение, и что? Вам кажется, что вы раскрыли мою роль, роль Гамлета, одухотворили, вдохнули жизнь в нее, в мою роль Гамлета? Вам так кажется? Не-ет! От вас веет холодом, как от могилы! Вы не можете вдохнуть жизнь, наделить кровообращением, нервной системой эту мою любимую роль. Вы только можете показать, как в старых немых фильмах, жалкие отблески этой роли, немое изображение на старом, засиженном мухами экране… А я могу! Да-да, могу! Я даже могу сыграть вас! Хотите, покажу! (Начинает показывать их движения.) Вот, это ты… Ты движешься так… А ты так… А ты двигался в «Гамлете» так… Но неправильно! Надо было делать так!

Повторяя монолог Гамлета, старик двигается, жестикулирует. И вдруг происходит странное. Музыка. Тени начинают двигаться, каждая по-своему. Старик, остолбенев, смотрит на их движения, пластику, жесты.

СТАРИК (кричит). Стой! Остановитесь! Прекратите эту игру! Кто вы, черт возьми! Вы пришли посмеяться надо мной? Вы повторяете все мои движения, все жесты моих ролей, но повторяете это механически. Вы не выстрадали эти роли, не выпестовали их, как мать свое дитя! А просто механически, без души, повторяете мои движения! Вы специально готовились для этой встречи, специально репетировали, но скажите, черт возьми, где и когда вы видели, как я играл?! Где и когда вы могли меня увидеть?! Где, когда и в каком театре? Судя по вашим движениям, вы гораздо моложе меня… Так скажите, в конце концов! Где вы могли видеть моего Гамлета, моего Лира, моего Макбета?.. Но вы все-таки молодцы. Утешили старика… (Тени, которая играла Лира.) Покажи-ка мою роль Лира… О, этот монолог я люблю.

Читает монолог Лира. Любой монолог может быть выбран на усмотрение режиссера. Тень начинает двигаться синхронно монологу старика.

СТАРИК. Черт! Да! Это было точно так! Это была моя любимая мизансцена! А этот жест я придумал специально! Вот так! Это же так здорово! А вот ты, Макбет! (Тени, которая играла роль Макбета.) Теперь твоя очередь!

Начинает с ходу читать монолог Макбета. Тень начинает тоже синхронно двигаться монологу старика.

— Да, это было действительно так… Эту мизансцену я придумал сам… (Показывает.) Сначала это я играл иначе, а потом все встало на свои места. И это жест тоже я сам… (Идет импровизация по усмотрению режиссера.) Да, все было именно так… Так сидел мой Макбет после зловещего убийства по наущению своей супруги… Так мой Лир сидел, сошедший с ума, оставшийся один… Да все было именно так. Да! Я сдаюсь! Вы достигли своей цели! Да-да! Но вы не учли одного… Вы пришли смеяться надо мной, да-да, смеяться надо мной. Я знаю, это у вас получилось. Но ничего, на самом-то деле у вас не получилось! Ха-ха-ха! Вы пришли смеяться?! Ну и смейтесь себе на здоровье! У меня нет на вас ни капельки злобы! Ни капельки! Я знаю, что у нас, в актерской среде, чего греха таить, много бывает грязного. Ревность, склоки, злоба, грызня, подковерная борьба… И у меня это было. Да я ради этих своих любимых ролей мог кого угодно передушить! Вот этими вот руками! Но у меня нет на вас ни капельки злобы, ревности, я… я даже вам благодарен… Да-да… Я вам очень благодарен! Вы мне показали меня самого… Когда мне было лет так тридцать—сорок… И это так здорово!.. За это не грех и выпить. Да-да, совсем не грех… (Отпивает из бутылки.) Вы мне напомнили меня самого. Понимаете? Меня самого! Надо же, кто же мог это знать! Вы пришли ко мне посреди ночи и показали мою игру в моих же любимых ролях! Вы напомнили мне мои любимые мизансцены, жесты, движения! Все, до мельчайших подробностей, со всеми нюансами! Ах, как жаль, что вы не показали это в полный голос! Ведь голос — это же почти самая главная составляющая актерской игры. Интонация! Тембр!.. Эх! Но все равно я вам благодарен!.. Но как вы все это показали… Точь-в-точь!.. Как же вы все это могли запомнить так досконально… Не-ет… Тут что-то есть… (Задумывается.) Не-ет… Так не может быть… Так не бывает… Здесь что-то не то… Никто не мог и не может меня так взять и скопировать все мои движения. Никто… Это просто невозможно… Черт возьми! Умоляю вас! Скажите, кто вы! Никто меня не может так взять и скопировать! Разве что самый великий актер, самый-самый, самый великий актер, которого нет и не может даже быть на этой земле! Даже если и был, даже если предположить, что он мог бы и существовать, этот великий актер… Но зачем ему копировать меня? С какой стати? Он же не это сраное, засиженное мухами зеркало!.. Но даже если он и был, этот великий актер, но только в одном-единственном экземпляре! Черт возьми, но вас же трое! Трое! Гамлет! Лир! Макбет!.. (Хватается за голову.) А может… я просто схожу с ума? Может, у меня галлюцинации? И вы это только плод моей фантазии?.. Нет, нет, так не может быть… Погоди… Погоди… Я, кажется, начинаю тут кое-что понимать… Да-да… Гамлет… Лир… Макбет… О господи…

Со стоном хватается за голову. Ошеломленно смотрит на них. Пауза.

Господи… Да это же вы… Это вы… Да-да, черт возьми, это же вы… Это вы пришли ко мне… Черт! Как я мог… Это же вы пришли! Мои роли! Мои самые любимые роли! Гамлет, Лир и Макбет! Как я мог не догадаться раньше!.. О-о! Не могу в это поверить… Не могу… Да и кто бы мог в это поверить… Да и вы хороши! Могли бы меня и предупредить! Я бы подготовился тут, что-нибудь бы приготовил, убрался бы… А то здесь все разбросано, весь этот бардак… (Вдруг резко оборачивается к ним.) Это же действительно вы? Или нет?.. Нет-нет, это вы, это именно вы! Как я могу тут усомниться! Это действительно и несомненно вы! Но погодите… А почему вы пришли ко мне? Почему вы решили наконец посетить меня? Меня, вашего покорного слугу, который верой и правдой служил вам всегда? Хотите просто посмотреть?.. Смотрите. Вот он я… Перед вами… Что, постарел? Не без этого… А вот вы вечно молодые… А я вот стою перед вами, перед моими любимыми ролями, постаревший, дряхлый старичок, вдобавок немножко пьяный… Как я вам такой? Нравлюсь, нет?.. Но это я, слышите, я играл вас, я вдыхал в вас жизнь, в написанные Шекспиром роли, я материализовывал вас на сцене перед тысячами зрителей, в течение всей моей жизни! Без меня кто вы? Написанные только на бумаге, слова, слова, слова… Я знаю, почему вы пришли… Знаю… Значит, мне уже пора?.. Значит, пришла мне пора помирать?.. Так?.. Да… Значит, Смерть-матушка уже дышит мне в затылок… Значит, уже пришла пора… Интересно, а что будет, когда я умру? Когда я умру и буду лежать в сырой могиле, как тот бедный Йорик? Я буду лежать в холодной сырой могиле, а вы будете, как ни в чем не бывало, ходить дальше по свету в поисках таких же, как я, дураков, чтобы они ночами не спали, мучились, страдали, чтобы оживить вас и воплотить вас на сцене. Чтобы вы могли дальше жить, дальше жить за счет этих дураков… А где же тогда справедливость, черт возьми?! Где она, эта справедливость-то?! Когда я, человек, который вдохнул в вас всю свою молодость, всю свою жизнь, буду лежать, забытый всеми, в какой-нибудь захудалой заброшенной могиле, а вы будете тут дальше жить-почивать… Обидно, да?.. Конечно, обидно… Ну да ладно… Не я один, конечно, вас воплощал. Десятки, сотни, тысячи таких же, как и я, актеров, великих и не очень, молодых и старых, известных и безвестных актеров, воплощали вас, вот уже много веков, а вы все еще молодые. Молодые… Конечно, их, этих актеров было много… Много… Не только же я один вас играл. Но все же, все же, тем не менее обидно… Я не знаю их и знать не хочу… Нет, вы не их, вы только мои, мои и ничьи больше… Вы только мои! И останетесь навсегда только моими!.. Что не так?.. Это, значит, как?.. Вы со мной, значит, не согласны? Так?.. Значит, вы думаете, что вас играли лучше, чем я? Значит, вы не нуждаетесь больше во мне? И вы знаете больше других актеров, чем я?.. Нет, этого не может быть… Так почему тогда вы сюда пришли? Не к кому-нибудь другому, а ко мне? Почему?.. Пришли, чтобы попрощаться?.. Попрощаться перед моей смертью?.. Да я и без вас прекрасно знаю, что скоро умру! Так что — скатертью дорожка! Карета подана! Адью, господа! Было очень приятно с вами познакомиться! До новых встреч, господа! Я больше не смею вас задерживать в моей маленькой каморке! Передавайте привет моим другим, второстепенным ролям! Пусть тоже приходят иногда. Всё-всё, уходите, разговор закончен, господа, уходите. Я в вас больше не нуждаюсь. Я вас, кстати, и не приглашал к себе никогда… Вы сами пришли… Так что уходите… Уходите! Вы… Вы предали меня… Вы — предатели! Уходите! Уходите! Вон!

Тени поворачиваются, чтобы уйти.

Стойте!.. Стойте, я сказал! Снимите маски и оставьте их! Они не ваши, а мои! Снимите их! Они мои маски, а не ваши!

Тени оставляют маски и уходят.

Стойте! Подождите… Дайте хоть слово сказать! Стойте! (Тени останавливаются.) Я вас играл, я вам отдал всю свою жизнь, и это все? Так просто, хлопнув дверью, уйти и всё?! Вы у меня взяли всю мою жизнь, высосали, отобрали все, что у меня есть: семью, детей, дом, и оставили меня одного умирать здесь, в этой проклятой комнатушке, да?! Ну и правильно! Все правильно! Я был нужен вам, когда я еще способен был играть, играть вас, а теперь я вам стал не нужен. Я уже стар, я уже не могу вас хорошо играть. А вы, отобрав все у меня, высосав всю мою жизнь, весь мой талант, спокойно уйдете от меня и будете бродить по миру в поисках своих новых жертв, таких же актеров, как я! Но где же тогда справедливость? Боги, почему вы покинули меня!

Тени поворачиваются к двери.

Стойте! Так сделайте же паузу, наконец, в вашей мизансцене! (Тени делают шаг.) Нет-нет! Прошу! Не уходите! Простите меня, дурака! (Падает на колени.) Не слушайте меня! Я и раньше не славился умом и терпением! Будьте снисходительны к моим слабостям… Это я так, спьяну, горячку порю… Не уходите, подождите… Вы не слушайте меня! Не верьте моим словам! Гамлет, Лир, Макбет! Прошу! Я вас очень и очень люблю, мои великие роли… Не слушайте меня, старого дурака! Вы же меня знаете! Не верьте тому, что я только что нагородил! Я люблю вас… Без вас я — никто… Без вас я кто? Одно пустое место… Это вы сделали меня… Только благодаря вам я живу, существую на белом свете… Это вы сделали меня актером… (Встает с колен.) Это только вы, именно вы сделали меня Великим Актером! Это я вас должен благодарить, а не вы! У меня к вам есть предложение, всего одно простое предложение. Давайте сыграем с вами в самый последний раз! В самый последний раз! Это будет наш последний и самый великий спектакль! Давайте! И только тогда будет ясно, кто чего стоит! Актер или его роли! Кто кого победит? Кто важнее: я — актер или вы — его роли? Это будет великий спектакль-поединок, который никто в мире не видел, да и не увидит никогда! Вот такой финал, с музыкой и с медленно закрывающимся последним занавесом, и нужен мне, Великому Актеру! Вот достойный финал всей моей жизни! Что может быть лучше для последнего ухода, для этого последнего финального аккорда прощальной песни актера?.. Ну что, приступим?! Давайте начнем играть наш прощальный спектакль!

Тени медленно начинают выходить.

Стойте-стойте! Я вас прошу, умоляю! (Становится на колени. Ползет вслед за тенями.) Стойте! Прошу, останьтесь! Умоляю! Остановитесь, прошу! Ах да… Значит, вы уходите… Уходите… А знаете, почему вы уходите? Потому что вы проиграли! Вы позорно проиграли мне! Вы испугались, слышите, испугались! Вы боитесь мне проиграть! Это же позор! Великие роли, ах какие роли — Гамлет! Лир! Макбет! И испугались одного дряхлого старика-актера! Позор! Тьфу вам! Нате, выкусите! (Плюется, показывает кукиш.) Катитесь вон! Выметайтесь отсюда! Вы мне не нужны! Я вас презираю, я вас ненавижу! Ненавижу! Подите прочь! Вон! Вон! Вон!!!

Падает на пол. Долго лежит. Медленно поднимает голову.

Они ушли… Они бросили меня… Они ушли насовсем… Да, насовсем… И они… Они ограбили меня… Да-да… Они меня обокрали… Дочиста обокрали… (Плачет.) Меня больше нет… Они обчистили меня… Они полностью обчистили меня… Меня нет… Меня больше нет… (Надевает маску.) Меня больше нет…

Смотрит на зеркало. Потом медленно снимает маску.

Нет, неправда… Я есть… Аз есмь… Потому что у меня есть вы… Мы не будем этой ночью спать… Мы будем играть… Я не буду вас убирать в ваш сундук, ведь вы же хотите играть? Я не буду вас ругать… Мы будем играть всю ночь… Но не те спектакли, в которых они. Мы не будем играть ни Гамлета, ни Лира, ни Макбета… Они нам больше не нужны… Мы будем играть самих себя… Мы будем играть спектакль о нас самих: о жизни и смерти, о судьбе актера, о его рождении, о его несбывшихся мечтах, чаяниях, надеждах, о не знающих благодарности его ролях… О многом, о многом мы должны играть сегодня ночью… Только вы остались у меня, мои безмолвные верные друзья… Ну что, начнем… Занавес открывается… Спектакль начинается… Стой, стой, погодите, погодите чуть-чуть… А как мы назовем-то наш спектакль? Без названия нельзя… Как же так без названия?.. Непорядок… Каждый спектакль должен иметь название… Так как же мы назовем свой спектакль? (Думает, трет себе виски.) Спектакль мы назовем… Спектакль мы назовем «Забытый театр вызывания душ»… Да-да… Именно так… «Забытый театр вызывания душ»… Итак, начали…

Медленно надевает маску и смотрит в зал. Темнеет…

 

Над водой смерти

Темно. Слышно, как где-то капает вода. Кап-кап-кап… Под тусклым светом лампы медленно высвечивается середина сцены. На полу стоят тазы, в которые с бульканьем капает сверху вода. На столе лежит покрытый белой тканью мертвец.

Рядом сидит пьяный работник морга с початой бутылкой вина и разговаривает с мертвецом. У него дефект речи, каждое слово дается ему с большим трудом. Он говорит медленно, коверкая слова, помогая себе мимикой, жестами рук…

Под столом на полу стоит еще один таз с водой.

ОН. Лежишь?.. Лежи. Лежи… Спи… Конечно, хорошо тебе в этой прохладе… Конечно, что тебе остается — только лежать и спать… Во дворе дождь и тут дождь… Вода, кругом одна вода… Ерунда все это… Какое мне дело до воды… Ну что тут поделаешь, зато здесь тихо, благодать, правда, немножко сыровато, да и капает с потолка, но это же ничего… Конечно, мешает еще шум дождя, но это же ерунда… Пусть капает себе на здоровье… Скоро все под воду отправимся… Все путем, все нормально, это так и должно быть… из воды вышедшие, под воду и уйдем… Так ведь… А там тебя встретит тот старик… Харон его имя… А реку смерти называют, слышишь, даже не поверишь мне, — Ахерон… Ничего себе название — А-хер-он… А пошли вы все на… Ну и какого черта ты тут лежишь?.. На Ахерон тебе давно пора… Да ладно, это я шучу, лежи уж… Ты, может быть, уже на Ахероне… А с тобой беседует сам старик Харон… То бишь я… А что, не похож?.. Хорошо… Было холодно, а так даже становится душновато… Это значит, действует, становится уже теплее, теплее… Вино, конечно, согревает не только душу… Эх, вино-вино, красное, как кровь, вино… (Берет бутылку, пьет.) Как хорошо! Вот это жизнь… Во дворе темно, льет дождь, а здесь светло, уютно — и вино… Хочешь выпить? Ладно, спи-спи… Отдыхай… Скоро все равно Конец Света наступит, слышишь? Да не тужи ты… Скоро все равно потоп покроет всю Землю. И никакой твой Ахерон не поможет… (Льет воду из кувшина в таз.)

Весь мир покроется водой… Весь мир уйдет под воду… Вот тогда-то ты и проснешься… Конечно… И тот ангел с медной трубой будет летать над бескрайней гладью вод Всемирного потопа, размахивая крыльями, и играть на трубе… И этот душераздирающий звук разбудит всех вас, мертвецов. И всех вас поднимет от вашей подземной реки наверх… (Дудит в воображаемую трубу, размахивая руками над тазом с водой.)

Да… Ох ты… Конечно, после этого ты пробудишься. Попробуй только не пробудиться… Как миленький проснешься и встанешь… Никуда не денешься, это как пить дать, пробудишься… Вот это будет концерт! Все вы, мертвецы, восстанете из могил, и будете стоять, задрав головы, и смотреть на небо… чтобы предстать перед Господом… Да… Вот это да… И представить страшно, какой же это будет концерт! (Удивленно мотает головой. Чмокает губами.)

Да… Тысячи, миллионы мертвецов… Страшно даже представить. Это надо же, такое придумать… Как же они поместятся на земле, ведь за тысячелетия их накопились, наверное, миллионы — куда там, миллиарды! Вот как оно! Если посчитать их всех, то получится так много… и как они поместятся-то все на земле? Они что, не гниют, не разлагаются и не становятся пищей для всякого рода червяков, букашек, жучков?.. Надо же… такое придумать… А вот тебе это не грозит, не бойся, тебя наверняка студентики будут резать на уроке анатомии… Слушай, а если они тебя изрежут на мелкие кусочки, то в каком виде ты предстанешь перед Господом?.. Да, некрасиво получается… Как же ты предстанешь перед Господом таким изуродованным? Позор… Стыдоба… Эх! Да ладно… Брось, не тужи, все будет путем… Живы будем, не помрем… Так ведь? Правильно говоришь… давай выпьем еще… (Пьет.)

Что это? Вода?.. А почему я в этот таз налил воды?.. Ах да-а!.. Я же должен тебя помыть! Так сказать — привести в порядок. Точно-точно, вспомнил, наконец… да ладно, это так… Ну, это мы мигом… Еще успеем… Ночь у нас длинна… У нас еще целая ночь впереди… Мы успеем еще с тобой поговорить о том о сем… О жизни… С кем тебе еще поговорить, как не со мной… Только со мной… Я же ваш Харон… Должен же я всех вас перевезти на тот берег Ахерона… Сотнями я вашего брата провожу в тот мир вот этими руками… Сотнями… Обмываю, привожу в порядок, чтобы все было чин чинарем… Так что последний разговор с вами веду только я… Последний разговор — это только со мной… Конечно, ведь я же Харон… А потом пути-дороги наши расходятся: кого в могилу, а кого и в анатомичку, к студентам… Я единственный ваш друг, который провожает вас к последнему пристанищу… Знакомьтесь, вот он я… Я — Харон… Я каждый раз провожаю вас, как и сегодня, но потом остаюсь один, как всегда, в тишине… Без вас мне ой как скучно… С кем мне еще разговаривать?.. Только с вами… Я люблю разговаривать только с вами… Я боюсь живых людей… Они дураки, глупцы. Несут чушь, смеются без всякой на то причины, суета сует все это… А вы — нет, вы совсем другие… Вы гораздо умнее их… потому что вы все знаете, в отличие от них… Может быть, когда вы были живыми, вы тоже были дураками, как и живые… Несли всякую чушь, пороли чепуху, но сейчас, за порогом смерти, вы уже другие… Вы уже знаете великую тайну, которой никто из живых не знает… Вы не бойтесь, Господь-то всех вас простит… Господь и не такое выдерживал ради людей, ради вас… Так, я хочу тебя спросить… Ты его знаешь?.. А там ты видел Его?.. А может, действительно видел Его, хотя бы издалека? Господа нашего Иисуса Христа? Или, может, ты еще не дошел пока до того места, куда все прибывают после смерти? Молчишь?.. Молчи-молчи… Я за это вас уважаю, что вы не болтаете ничего лишнего… Вы все знаете, не притворяйся… Все вы знаете… А вот мы, живые, что мы можем знать? Ходим так просто по земле и не знаем даже, зачем мы живем, зачем мы родились на этой грешной земле… Зачем? Для чего? Даже удивительно. Я никак не могу понять, с такого малюсенького, как один плевок, материала, ну, может быть, чуть поболее, чем плевок, материала, родились и ходим по этой грешной земле… Подумать только! Эх! С такого малюсенького, как плевок, материала! Вот смотри…

Смачно плюет на ладонь и смотрит на свой плевок.

Вот! Что это?.. Вот это мы! Да-да, это мы… А если этот материал в нужное время, в нужный час не упадет точнехонько в одно место, все — нас нету! Нету нас! Если наш человек в это время, в этот час, не дай бог, напьется и уснет, или еще что-нибудь случится с ним, и не доставит этот материал в одно назначенное место, ну давай же представим, тогда все — хана! Нас нету.

Моет руки в тазике.

Да ерунда все это… Все равно скоро Конец Света и всех нас поглотят воды всемирного Потопа… И живых, и мертвых… Все пришли из воды и в воду же уйдем… И зачем же тогда я должен тебя мыть?.. Все равно же Всемирный потоп нас помоет… Но надо… Работа такая… И за это мне платят деньги… Так что, извини, придется все равно тебя мыть… Все это ерунда, брат… Вот ведь какое дело… Интересно, новорожденного малыша моют, малыш плачет, ревет и сам не знает, что с ним станется на этой грешной земле… и сам не знает, почему он родился на этом свете… Откуда ему знать?.. Подожди… А может, знает? Может, он знает и поэтому ревет, плачет. Зачем меня родили на этой грешной земле?.. Может быть, и так… а родители смеются, откуда они могут знать? Они радуются, моют любимое чадо в воде. Они же все забыли, что испытывали сами, когда родились… Уже забыли это… А вот когда они сами умрут, они все вспомнят… Так?.. А на твой взгляд?.. Молчишь? Молчи-молчи… И тебя, наверное, мыли, когда ты только родился… Так ведь? Всех мыли… всех… Даже самого Господа мыли, когда Он родился… Как родился, мыли, а затем в церкви мыли… Да-да, я все знаю, в Библии все написано… А в церкви Его обмывал Симеон, такой старец был… Он сам обмывал младенца Христа… Вот так держал…

Делает вид, что держит малыша.

Этому Симеону Господь говорил, что он не умрет, пока не обмоет малыша Христа… А он совсем старым, дряхлым стариком был, хотел умереть, чтобы отдохнуть… Ну, на все воля Господа… Вот так-то, брат… А Христос тогда был совсем малыш новорожденный, ну вот такой, совсем маленький… (Показывает руками.) Вот такой малюсенький… Но все равно Он, наверное, там все понял, что Его обмывают в храме… Вот поэтому когда Он вырос, тогда и Сам крестил людей в воде, тоже приводил их к воде и водой крестил… Да-да, вот так, на реке Иордан…

Двумя руками берет воду из тазика и брызгает на мертвеца.

Вот так лил воду на них, очищал их от грехов, приводил к Господу — Отцу своему… Слышь, брат, а ты сам-то кто будешь? Ты крещеный? Или нет?.. Тебя крестили?.. А вот меня нет… Да и тебя вряд ли… А может быть, если были бы мы крещены… что было бы с нами, все так же оставалось бы или… А если ничего бы не изменилось… Ну, может быть, все-таки хоть на душе было бы получше, поспокойней, что ли… Да ладно… Ты лучше представь себе, что я тебя крестил… крестил святой водой…

Брызгает водой на мертвеца крестообразно.

Ты ведь когда-то был с душой, живой, а теперь ты лежишь передо мной без души, не живой, а мертвый… Душа… А что это такое? Кто ее видел-то, душу-то? А где она прячется вот здесь? (Стучит себя по груди.) Все говорят, что когда человек умирает, то душа его улетает… Ну и куда она улетает? Куда?.. (Смотрит вверх.) Здесь она — или там, на далеких небесах?.. Я здесь работаю давно, даже не помню, сколько лет уже… Я даже имени своего не помню, потому что я — Харон… Зачем мне мое имя?.. Оно вам ничего не скажет… Сколько вашего брата я здесь видел-перевидел, но никогда я не видел этих летающих душ… А может, они, эти души-то, прячутся от меня… Может быть, да и зачем им показываться-то мне?..

Берет бутылку, пьет. Вино закончилось.

Эх… Вот это, брат, хана… Вот это плохо… Этого-то я и опасался… И что мне делать теперь? Без вина?.. Всю ночь с тобой?.. Только с вином мне так спокойно с вами… Без вина я тоже, как вы, — мертвец… Без вина мне жизни нет… Эх, тоска… Где я еще найду такой глухой дождливой ночью вино и кто мне его продаст?.. Вот это тоска… Эх, был бы здесь Христос, ведь это только он мог превращать воду в вино… В Галилее была деревенька под названием Кана. И вот в этой Кане Галилейской простые люди, ну почти как мы, собрались вместе, когда пришел Христос к ним, обрадовались и начали праздновать, пить вино, танцевать, песни петь… И в самом разгаре веселья вдруг — раз! — а вино-то и закончилось… Вот так-то, брат… Все было приуныли, но Христос же ведь наш был с ними… Сын Божий… Он же людей любит, как же так, веселье же, как-никак… Простому бедному люду в жизни и так оно редко достается… Как это прервать-то? Как это можно остановить-то?.. Так же нельзя… Что сделать-то?.. И вот Христос велит принести большой чан с водой, гораздо больше, чем этот таз, осеняет его крестным знаменем, творит молитву Своему Отцу — и случается чудо…

Сам осеняет таз крестным знаменем.

Да-да, чудо… Это действительно чудо… Вода превратилась в вино… Да-да, в самое настоящее вино… Люди поначалу не верят… Они недоверчиво подходят к чану, черпают чашами вино и подносят к губам… Пробуют… Да-да, это же вино! Это же настоящее вино, а не вода! (Ладонью черпает воду и пробует. Радостно кричит.) Вино! Слава Те, Господи! Вино! Да, самое настоящее вино! И пошло, покатилось дальше веселье! Да и еще веселей, еще задорней в сотни раз, чем было! Всю ночь до утра длилось это веселье! Люди пели, плясали, смеялись до упаду! Радуйся, народ, Христос с нами!

Пьет из таза воду и пускается в пляс. Доходит до апогея и резко останавливается.

Прости… Это я спьяну… Прости… Как тебя зовут-то?.. Я не знаю даже, как к тебе обратиться… Не знаю, кем ты был, как родился, жил, что делал… Ничего не знаю… Да и это мне раньше и не нужно было знать… Жмурик и есть жмурик… Какое мне дело до вас?.. Мне достаточно было и бирочки с номером на ваших ногах… Она мне легко заменяла имя… Ну и что, думал я, какая разница мне, жмурики и есть жмурики… А сейчас что-то не так… Что-то случилось со мной… Даже тварь безбожная — и та имеет свое имя… А ты — человек… Че-ло-век!.. Значит, у тебя должно быть имя… (Меняется в лице и шепотом.) А давай… я тебя назову Лазарем… Лазарь… Знаешь, кто ты?.. Ты — Лазарь… Тебя же оживлял сам Христос… Сам Христос тебя оживлял, помнишь?.. Ты так же тогда перед Ним мертвый лежал… Родственники твои привели Его к тебе, чтобы Он оживил тебя… А ты лежал в такой же темноте, в прохладе, лежал мертвый в пещере… А вот Он пришел, подошел к входу пещеры и позвал тебя… (Начинает сам подзывать.) Лазарь… Лазарь, вставай… Выходи… Вставай! Вставай, говорю!.. Это я зову тебя! Лазарь! Вставай, вставай, тебе говорю! Выходи! Именем Бога призываю тебя, выходи! (Вдруг осекается, медленно садится.) Ты не Лазарь… Нет, брат, ты точно не Лазарь… Лазарь не ты… Он-то ожил, он-то пробудился от своего вечного сна… Он-то ожил и вышел из своей темной сырой пещеры… А ты — нет… Ты до сих пор здесь лежишь, ты мертв… Нет, ты не Лазарь… Да и я — не Господь… Я простой человек, как и ты… А Он, Он тоже погиб, погиб распятый на кресте, но затем Он ожил, ожил, ты слышишь, Он ожил, Он воскрес из мертвых! А потом Он поднялся ввысь, Он улетел на небо… Он же Бог… А как может простой человек, как я, оживить тебя?.. Ведь Он же — Бог, а я — нет… И Он ожил после смерти на кресте, Он воскрес из мертвых, и поэтому потом ученики Его написали о нем все то, что помнили… А сами?.. Один-то Его самого предал, а второй, когда Его схватили, отрекся от Него, даже успел три раза отречься… Вот оно как… Это как понять-то?.. А Он сам, зная прекрасно, кто предаст, кто отречется от Него, молчал, не ругал, а даже всем своим ученикам Сам, Своими руками, ноги мыл…

Начинает мыть ноги мертвецу.

Вот так мыл, как я мою сейчас твои ноги… И говорил, чтобы все мы мыли ноги своим друзьям… И вот один из них, его учеников, которому Он Сам ноги мыл, и предал Его… Не-ет… Все-таки странная сегодня ночь… Чую, что-то случится… Я никогда такие речи не говорил, никогда в своей жизни не говорил… Да и не умею я говорить… Не хочу… Потому что я не говорю, а мычу… Люди все надо мной смеются… Я никогда не говорил, но сегодня… Нет, что-то случится в эту ночь… Это неспроста… Раньше бы я с тобой не разговаривал, окатил бы водой из тазика, и все… Ушел бы к себе поспать… Какое мне было до тебя дело?.. Жмурик и есть жмурик… Но сейчас… Что-то тянет меня говорить… Сон не идет… И Он в последнюю свою ночь не мог заснуть… там, в Гефсиманском саду… Даже Своих учеников призывал, умолял: «Будьте со Мной, не спите…» А все уснули… (Обхватывает себе голову.) Слышишь… Мы все, как и они, спим… Ты тоже… и я… мы все спим… Эх, проснуться бы нам всем! А когда мы проснулись… Поздно, уже слишком поздно… Мы опоздали, опоздали мы! Его уже схватили, скрутили и распяли… Его уже распяли на кресте… У него жажда, он хочет пить, пить, пить!.. А мучители злорадствуют, смеются и вместо воды подносят к Его губам тряпку, смоченную уксусом.

Подносит к своим губам мокрую тряпку. Беззвучно плачет.

И потом Он, не выдержав страшных мук, взывает к Отцу Своему. (Кричит.) Элаи! Элаи! Лама савахфани! Господи! Почему Ты меня покинул! (Плачет.)

Скрывая свои слезы, окатывает лицо водой из таза.

Нет… нет, это дождь… Это дождь… Это не слезы, это дождь… Да-да… а потом действительно был дождь… Не дождь, а ливень… Казалось, что небо плачет… Нет, не дождь, это неправда, дождя не было… (Старается успокоиться.) Дождя не было… Было солнце, которое вдруг померкло… Да-да, солнце, дождя не было… Да… Грянул гром… и сотряслась земля… и все вдруг поняли… и все вдруг разом все поняли… что Бог… что Сын Божий умер…

Смотрит на мертвеца, подходит к нему, опускается на колени и целует ему ноги.

А человек, который мог бы Его спасти, но не сделал этого, отправил Сына Божьего на смерть. Мыл себе руки… И говорил… Нет крови Его на моих руках… Руки мои чистые… Это же все мы…

Моет руки в тазике.

Нет крови Его на моих руках… Смотрите… Вот же мои руки… Они же чистые… Чистые… Кто поверит этому… Это же чушь собачья… И это все мы… Ложь… Неправда… Да наши руки по локоть все в крови! Это же все мы, все мы виноваты, что Христа распяли! А говорим, что вот он, Пилат, один виноват! Мы ни при чем тут, наши руки чисты, во всем этот гад Пилат один виноват! Чушь! Чушь собачья! На всех у нас Его кровь, на всех нас! Это все мы виноваты, это мы Его убили! Он пришел нас спасти, а мы Его убили! И поэтому у нас у всех на руках Его кровь!

С криком опускает руки в воду и снова моет их.

И знаешь, ты слышишь, и поэтому за грехи наши несчетные должна прийти Большая Вода Последнего Потопа, чтобы омыть нас всех, чтобы очистить наши грехи! И тогда все мы очистимся, все до единого! Если это не так, если этого не случится взаправду, как было написано, то все в этой жизни — ложь и обман… Ведь написано же, как один за другим прилетят семь ангелов с чашами и начнут поливать землю, вызывая всемирный потоп. Первая чаша, вторая, третья, четвертая, пятая, шестая и самая последняя, несущая нам смерть, несущая нам избавление, — седьмая чаша! Она должна пролиться на землю! И если этого не случится, то все в этой жизни — ложь и обман… И не стоит в этом мире жить… Но я знаю, что это правда… Это точно так и будет… И тогда мы с тобой, все мы, люди, проснемся и будем жить в другом, чистом мире без грехов, без грязи мирской… И мы заново начнем жить, заново, и будем жить совсем не так, как жили до сих пор! Это будет настоящая жизнь… (Смотрит наверх.) Где ты, ангел?! Где ты, седьмой ангел, и где твоя чаша?! Когда ты к нам прилетишь?! И прилетишь ли?! Я знаю… я знаю, как это сделать… Я сам, я сам это сделаю… Слышишь, я сам это сделаю! Смотри на меня, смотри!.. Это я — ангел с седьмой чашей! Я освобожу вас всех!

С криком поднимает таз с водой и опрокидывает на себя… Загорается яркий свет… И в этом свете встает мертвец. Человек, увидев восставшего мертвеца, падает перед ним на колени…

ОН. Господи, Господи, это Ты?

ГОЛОС. Я…

ОН. Господи, Господи, это Ты?

ГОЛОС. Не бойся… Иди ко Мне…

Он через воды идет к Нему…

 

Рейтинг@Mail.ru