Хасардо тхэм
Кадэ маладилас, кэ андо 1983 бэрш мэ трубуяс тэ традав па бути андэ Индия. Ман котэ сас амалкиня, индианка, саваса амэ щитилам кхэтанэ андэ Академия театрального искусства. Мэ ченгетысардэм лаке ай пхэндэм, кээрэсав латэ па дуй дес. По кавэр дес мэ аба урос андэ Индия мурэ пайташэнца анда театро «Ромэн» кай амэ кхэтанэ кэрасас бути. О дром сас лунго, ай сако скуртярлас ла сар бирияс. Амаро дром пашолас кай о агор, ай стюардесса пхэндас кай арэслам андо Дели, самолёто мэкэл-пэ тэлэ , ай манглас тэ пхандас пэ амэ бричинара. Наис лэ Дэвлэскэ, амэ бэшлам бибаёско. Кана дам аври анда саструны чирикли, андо муй маладас никрэшо ай пхабарды балвал. «Сар катэ вари-кана траинас амарэ мануш?» — авилас мандэ гиндо. Мэ накхлэм о контроль, ай бэшлэм андо автобус, кай би щидярако ингэрдас амэн андо амаро хотэли.
Мэ дыкхос па филястра по фото ай атярос, кэ катэ маладэво вари-соса касавэса, со чи жутярав, ай анда кадо о ило нас по тхан. По ёкор мэ чингитысардэм кай э Сони, мури амалкиня, ай амэ ворбисайлам тэ дыкхас амэ андо хотели, андо холло па ̒ к чясо. Мэ жутярос ла андэ хотедёско холло ай дыкхос, сар лэ гаже пхирэн андэ пэскэ национальна гада ай дос-ма гиндо, кон анда лэндэшай авэл май пашэ амэнгэ, лэ ромэнгэ. Мангэ мэзыяс кэмэ сар вари-кана дэ цынара дыкхав фильмо па Индия.
Инкэ дэ дурал пинжярдэм мура амалкиня.
— Привет, —пхэндас мангэ вой русыцка. «Дычёл, — гиндысардэм мэ, кэ вой на екх бэрш траисардас андэ Москва, — урады сар жювля анда Европа, ай фэри лэ якха сар парамичаки рат.Касавэ якха аракхадён фэри по Востоко.
— Авэн, амэн жутярэл такси.традас амэндэ кхэрэ, — пхэндас вой.
Андо дром амэ дасас амэн гиндо па амарэ амала, савэ щитёнас амэнца кхэтанэ. О шофёро ащядас э такси паша на баро коттэджо, круял саво баронас лулудя ай шукар копачя. Амэ накхлам андо кхэр.
— Ажутяр, мэ пинжяравав тут мурэ дадэса.
Мэ тордювос англа шукар кипо по фало, пэ сави сас сыкадо екх эпизода анда эпос «Рамаяна», кана шундэм пала муро думо:
— Лащё дес, тэрна мануша!
— Лащё дес, — мэ кикидэм лэско лунжярдо васт. — Мэ сым о Георгий.
— А мэ сым о Самбир Сингх, лэ Соняко дад.
Кана амэ хасас, Соня пурияс, анда состэ сас кэрдо сако хабэ, ай мэ мусай сас тэ зумавав са, тэ на холярав мура амалкиня.
— Муро дад, — пхэндас э Соня, — ворбисайлас пэскэ пинжярдэ рашаса андэ буддийско кхангэри, кэ ту шай дыкхэс-ту лэса. Эта тукэ о лыл кай о рашай, катэ муро дад скирий па тутэ, со ту родэс ай со камэс тэ жянэс. Амэ дас тут авто, ай амаро шофёро ингрэл тут котэ, кай трубуй.
— Наис тукэ, мистер Самбир, — пхэндэм мэ каринг лэ Соняко дад, — ту ман зуралэс жутысардан.
— Па мурэ щякэ ворби мэ атярдэм, кай ту кэрэс бути ай родэс пураны история тирэ манушэнги. Традэ.Котэ сы мануш кон атярэн русыцка.
Дром кай э кхангэри сас лунго ай пхаро. Амэ традам дуй дес, ратярасас андэ цынэ мотэлюра. По агор сыкадилэ хара. Овурдон сас путэрдо, ай о кхам, сар пэ холи, кадэ пэтярлас, мэзыяс — камэл тэ ащявэл муро дром, сар кана зумавлас ман, кон сым мэ ай со бирий.
Шофёро сас катарутно ай вов чи лэлас сама по кхам, бан-дярлас пэско рулё ай гилабэлас гиля.
…О дром бандярдас, котар лас тэ ваздэл-пэ опрэ. Сыкадилас бари хар. Тэлал, кай лако кэздэто, анда интрэго харако бар, сас щингэрдо буддийско манастыри. Вов мэзыяс кэ най кэрдо ма-нушэнгэ вастэнца, ай сар кана кэрдилас кхэтанэ кадалэ харанца кай сас круял. Паша барикапувакэрнас вари-соски бути дуй ра-шая. Мэ улилэм анда вурдон, лэм анда пусути о лыл. Пашылэм лэндэ ай пхэндэм, кэ мэ сым анда кавэр тхэм ай сы мандэ лыл ка о май баро лэнго рашай. Ман ингэрдэ андэ бар ай манглэтэ жутярав. Мэ бэшлэм пэ баруны лоца. Дыкхос круял ай дос-ма гиндо: кати бэрш щютэ пэски зор лэ мануш тэ щингрэн анда хар касаво шукарипэ?
…По кадо гиндо мандэ пашылас пхуро рашай,кэ пхэндас мангэ пэ английско щиб:
— Авэн манса, май баро рашай жутярэл тут.
Амэ круисардам допаш манастыри, ай англа амэндэ ёкварса путэрдиласо дыкхипэ пэ харэнги нал. Латэ катар о манастыри мэклас-пэ тэлэ сар кана дуй барэ трапты ущярадэ шукарэ копаченца андэ лулудя. Амэ накхлам па кэрара щютыны аври барэ барэса ай мэклам-амэ кай учё сало щерадо зэлана чяраса. По сало сас тордрды андэ пхув бари, анда парно бар лоца, пураны ай халярды бутэ бэршэндар. Пашэ баронас лулудянгэ бур: андэ бэрш рашай муравлас лэн бара катяса. Вов бодас-пэ кана амэ сыкадилам. Мэ лэм сама пэ лэско райкано сымили, чендэшо дыкхипэ ай муцысайлэм кана дыкхлэм, сар вов ушоро мишкияс-пэ андэ лэскэ бэрш. Кадо сас о май баро рашай. Кана амэ пинжярадам-амэ ай ащилам дуй-женэ, вов вастэса сыкадас мангэ тэ бэшав пэ лоца.
Мэ пхэндэм, кэ авилэманда Русыя. О рашай пхэндас пэ русыцко щиб:
— Алом вари-кана тумарэ папура траинас андо амаро тхэм…
— Ви амэ жянас па кадо, фэри чи жянас андо саво тхан…
— Мэ тукэ пурий кадо, со жанавмэ.
«…Дуй эзэра ай допаш бэрш палпалэ шальвы вэстосардэ марипэ катар о махараджа анда Магадха, ай лэнца ви э домба савэ сас лэнгэ нямура. Кай э шальва ай э домба сас барэ пхува, кавэр бирэвура бут бэрш камнас тэ авэн кадал пхува лэнгэ. Атунчи лэ шальвэнгэ душманура кидэ-пэ кхэтанэ, гэлэ кай о магараджа анда Магадха ай пхэндэ лэскэ, кэ шальвы ворбисайлэ тэ мангэн анда кавэр тхэм ажутипэ тэ пэрэн пэ лэстэ. Кадо сас ажукардо баё тэ киздый о марипэ шальвэнца. Вов кидас бари кэтаныя, сави сас пэ дэшварэстар май бут катар э шальвы.
Шальвы ви э домба кидэ-пэ ай лэнго бирэво пхэндас:
Бари зор кидас-пэ пэ амэндэ, амэ наштык нирисарас ла. Ам-эндэ сы алосарипэ: тэ ащяс катэ тэ кэрдювас рабура вай тэ жяс тэ родас амэнгэ нэвэ пхува.
Кадэ щиндилэ э шальвы ай э домбы катар пэско тхэм, ай гэлэ тэ родэн нэвэ пхува. Э скиримата ай э пуранэ панасы пхэнэн кэ эфта шэла бэрш англа Иисус Христос шальвы вурдонэнца авилэ паша нал Ямуна. Котэ вон кэрдэ баро кидыпэ кай алосардэ краескэ пативалэс муршэс, саво бущёлас Югандхари. Лэстар гэлас э вицаюгандхари.
Вон жянас май дур каринг запад. Андо Раджастхан вон кэрдэ пэско краипэ кай кэрдилас касаво ғирэшо, кэ па лэстэ ворбий-пэ андо ғирэшо индийско эпосо Махабхарата. Котэ пхэнэл-пэ, андо кодо краипэ лэ шальвы кэрадэ пэско май баро форо Шальвапур. Аканак по лэско тхан тордёл форо Альвар…
Накхлэ бэрш, краипэ баролас, бульғарнас-пэ лэнгэ пхува, андэ вицы кэрдёнас нэвэ кранжи ай жянас-тар тэ родэн пэскэ пхува… Анда Раджастхан э домба щиндилэ пэ дуй рига: екх вица гэлас ка-ринг лэ Барэ хара, кай киздый-пэ э нал Инд, а э кавэр вица —тэлэ кай фулыяс о Инд каринг о баро паи. Кодал дуй кранжи кэрдэ дуй тхэма, сол-дуй бущёнас Удумбара: Опруны ай Тэлуны…»
О рашай ащядас пэско панасы, ай мэ пущлэм лэстар:
— Мануша, катар ту кадэ мишто жянэс амари история?
— Амарэ ай тумарэ папура сы андал кодола, кай гэлэ опрэ ка-ринг лэ хара. Ай котар вон уладилэ пэ дуй парти, екх гэлас-тар анда амаро тхэм — ту сан лэнго парапутё.
Мэ пхэндэм кэ скирия лэски пура кана аво кхэрэ.
Пало кадо о рашай акхардас ма тэ жяв лэса андэ манастыри. Амэ ваздам-амэ ай гэлам палпалэ опрэ катар э нал, андэ кхангэри. Андрэ о манастыри сас май баро, сар сыкадилас аврал. Амэ накхасас екх соба пала кавэр, алом мэ атярос, кэ жясас андрэ андэ хар. О рашай путэрдас каштуно, кэрадо харкомаса вудар, пала саво сас шовэ-ригэнги соба. Андэ кавэр соба тордёлас рупуно копоршово, пэ саво сар кана сомнакаса сас скиримата. Дэ дурал вон мэзынас-пэ египтоскэ иероглифы. «Тэ сы андрал вари-кон — вов трубуй тэ авэл тринэ-мэтрэнго», — гиндосардэм мэ. Алом чи тромаяс тэ пущяв, кон пашлёл андо копоршово.
По агор ла собакодычёлас анда кало састри инкэ екх вудар; паша вудар тордёлас э месаля. О рашай пашылас ай лас котар на баро кхоро кай э хып сас кэрады сар шаркани. — пхэндас вов мангэ. Кадо дэла тут зор, кэ трубуй тэ мэкас-амэ тэлэ.
Мэ пилэм — о пипэ сас кэрдо пэл чяра.
— Рая, — пущлэм мэ, — соскирий-пэ по вудар?
—Англа кадо сар тэ накхэс, дэ тут гиндо: состэ авилан катэ?
О рашай лас па мэсаля э лампа ай пхабардас ла. Мэ чи лэм сама, сар вов вари-со кикидас, ай о вудар путэрдилас. Вов накхлас англэ ай ластэ мэкэл-пэ тэлэ па трапты, ви мэ пала лэстэ. Мэ лэм тэ гинавав лэ трапты, гинадэм жи кай шэл ай фта тай мардилэм тэлэ. Амэ пашылам кай о трито вудар. Пала латэ сас э соба, кай инкэрдёнас пуранэ папироша скириматэнца.
— Со ту камэс тэ жянэс?
— Андо 1929бэрш Халил Эдхем, директор андо турско Национально музеё, аракхлас андэ библиотека андэимператорско дизТопкапыекх карта, сави кэрдас о турско адмирало Пири Рейс андо 1513 бэрш. Кады патрин сыкавэл допаш амари пхув ай Ан-тарктида би-йивэски…
О рашай алосардас екх анда папирошы ай дыкхлас вари-соско врама. Май палал пхэндас:
— Катэ скирий-пэ по санскрит: кады патрин сы копия, ай э чячюны сас кэрды опрал э дэш эзэра бэрш май англал. Антаркти-да сас тато тхэм, кай бахталэс траинас мануш. Андэ кодал бэрш андэ амари Пхув маладилас баро астэройдо, ви э пхув мишкисай-лас па пэско пурано дром. Кэрдилэ барэ катастрофы, о паи ваздас-пэ кадэ учес, кэ болдас-пэ круял э пхув. Андэ бут пуранэ кеньвы скирий-пэ па кадо сар па Лумако Учё Паи.
Мэ чи инкэрдилэм ай пущлэм:
— Кон сас касаво баро кай пашлёл андо рупуно копоршово?
О рашай дыкхлас андэ мурэ якха ай пхэндас:
— Кодо екх анда кодал, кон траинас пэ Пхув англа амаро ма-нушыпэ. Инкэ чи авилас врама тэ жянэл лэ мануш па лэндэ. Алом сыго са парудёла, айбут авла путэрдо лэ манушымаскэ.
…О дром пал-палэ, андо Дели мэзысайлас мангэ скурто. Мэ традос ай дос-ма гиндо: кати бут мануш камэн тэ жянэн чячюны история лэ Пхуваки, ай катэ гарадынэ кати жянглимата! Алом, дыкхэс-ту, инкэ чи авилас э врама…
Страна предков
Случилось так, что в 1983 году мне надо было по работе поехать в Индию. У меня там была подруга, индианка, с которой мы вместе учились в Академии театрального искусства. Я позвонил ей и сказал, что приеду через два дня. На другой день я уже летел в Индию с моим товарищем из театра «Ромэн», где мы вместе работали. Дорога была длинной, и пассажиры коротали время каждый по-своему. Наконец стюардесса объявила, что мы подлетаем к Дели, самолет снижается, и попросила пристегнуть ремни. Благодарение Господу, мы приземлились без проблем.
Когда мы вышли из самолета, в лицо нам ударил влажный и жаркий ветер. «Как здесь когда-то жили наши предки?» — подумал я. Мы прошли таможенный контроль, и автобус неспешно отвез нас в отель.
Я смотрел в окно на город и чувствовал, что встречусь здесь с чем-то неожиданным, сердце мое было не на месте. Утром я позвонил Соне, моей подруге, и мы договорились встретиться в холле отеля в час дня. Я ждал ее внизу, рассматривал индийцев в национальной одежде и думал, кто из них мог бы быть ближе к нам, цыганам. Мне казалось, что я, как когда-то в детстве, смотрю индийский фильм.
Еще издалека я узнал мою подругу.
— Привет, — сказала она по-русски. «Видно, — подумал я, — что она не один год жила в Москве, и одета как европейская женщина, только глаза — восточная ночь. Такие встречаются только на Востоке».
— Идем, нас ждет такси, поедем ко мне домой, — улыбалась Соня.
По дороге мы вспоминали наших друзей, с которыми вместе учились. Шофер остановился возле небольшого коттеджа, вокруг него росли цветы и незнакомые деревья. Мы прошли в дом.
— Подожди, я познакомлю тебя с отцом.
Я разглядывал висевшую на стене картину, с изображением эпизода из эпоса Рамаяна, когда услышал за своей спиной:
— Здравствуйте, молодой человек!
— Здравствуйте. — Я пожал протянутую руку. — Я Георгий.
— А я Самбир Сингх, Сонин отец.
Во время обеда Соня рассказывала, из чего приготовлены блюда, и мне пришлось попробовать все, чтобы не обижать подругу.
— Мой отец, — сказала Соня, — договорился со своим знакомым, настоятелем буддийского монастыря, чтобы ты с ним встретился. Вот тебе письмо к нему. Отец пишет о том, что ты ищешь и что хочешь узнать. Мы дадим тебе машину, и наш шофер отвезет тебя в монастырь.
— Спасибо вам, господин Самбир, — поблагодарил я Сониного отца. — Вы мне очень помогли.
— Со слов моей дочери я понял, что ты занимаешься древней историей твоего народа. Поезжай. Там есть люди, которые понимают по-русски.
Дорога в монастырь была долгой и трудной. Мы ехали два дня, ночуя в небольших мотелях. Наконец показались горы. Машина была открытой, а солнце, как назло, так пекло, что казалось, старалось помешать нам, как бы испытывало меня, кто я и на что способен.
Шофер был местным, не обращал внимания на солнце, крутил себе баранку и пел песни.
…Дорога повернула, потом начала подниматься наверх. Показалась большая гора. Внизу, у ее подножия, из цельной скалы был высечен буддийский монастырь. Казалось, что он не построен человеческими руками, а появился вместе с окружавшими его горами. У ворот монастыря трудились два монаха. Я вышел из машины, вытащил из кармана письмо, подошел к ним и сказал, что я иностранец и у меня письмо к настоятелю. Меня провели во двор и попросили подождать. Я сел на каменную лавку. Осматривался и думал: сколько же лет и сил надо было положить людям, чтобы из цельной горы вырезать такую красоту?
…Мои мысли прервал старый монах, обратившийся ко мне по-английски:
— Пойдем со мной, настоятель тебя ждет.
Мы обогнули полмонастыря, и перед нами неожиданно открылся вид на горную реку. К ней со стороны монастыря двумя уступами спускался сад с пышно цветущими деревьями. Пройдя по дорожке, выложенной белым камнем, мы спустились к высокому, поросшему травой берегу реки. На берегу была врыта массивная белая каменная скамья, старая и сильно вытертая от времени. Рядом цвели кусты, которые подрезал большими садовыми ножницами пожилой монах. Он обернулся при нашем появлении. Меня поразило сочетание благородства черт его лица и спокойствие взгляда с неожиданной для его возраста легкостью движений. Это был настоятель. Когда мы представились друг другу и остались вдвоем, он жестом предложил мне сесть на скамью.
Я сказал, что приехал из России. Настоятель по-русски ответил:
— Когда-то ваши предки жили в нашей стране…
— Мы тоже об этом знаем, не знаем только, где именно…
— Я расскажу тебе то, что известно мне.
«Две с половиной тысячи лет назад племена шáльвов и дóмба, которые были в родстве, под военным давлением бежали от царя Магáдхи.
У шальвов и домба были обширные земли, и многие правители давно хотели завладеть ими. Собравшись все вместе, недруги шальвов пошли к махарадже Магадхи и сказали ему, что шальвы готовят заговор, ждут подмогу из другой страны, чтобы напасть на него. Махараджа ждал только повода для войны с шальвами. Он собрал огромное войско, и оно в десять раз превышало войско шальвов.
Шальвы и домба собрались, и их предводитель сказал:
— Против нас выступает огромная сила, которую мы не сможем победить. У нас есть выбор: остаться здесь и стать рабами или уйти в поисках новых земель.
Так оторвались шальвы и домба от своей страны, ушли искать новые земли. Письменные и устные предания говорят, что за семьсот лет до Рождества Иисуса Христа повозки шальвов остановились на берегу Ямуны. Там они выбрали раджой достойного воина по имени Югандхара. От него потом произошло племя югандхáри.
Племя двигалось дальше к западу. В Раджастхане оно создало своё княжество, которое стало таким известным, что рассказ о нем вошел в знаменитый индийский эпос Махабхарата. В Махабхарате говорится, что в этом княжестве шальвы построили большой город Шальвапýр. Сейчас на этом месте город Альвáр…
Прошло время, княжество разрасталось, ширились их земли, из племен выделялись новые ветки и уходили искать себе земли… Домбы из Раджастхáна разошлись на две стороны: один род пошел в сторону великих гор, к истокам реки Инд, а другой вниз по течению Инда, до моря. Эти две ветви домбов основали две страны, обе назывались Удумбáра: Верхняя и Нижняя...»
Настоятель замолчал, и я спросил:
— Откуда вы так хорошо знаете нашу историю?
— Наши с тобой общие предки — из тех, кто ушел наверх, в горы. А потом они разделились, и часть ушла из нашей страны — ты их потомок.
Я сказал, что запишу его предание, когда приеду домой.
Потом настоятель предложил мне пройти в монастырь. Мы поднялись обратно, вверх от реки, в храм. Внутри строение было больше, чем казалось снаружи. Мы проходили помещение за помещением, и я понял, что мы шли внутри скалы. Настоятель открыл деревянную, обитую медью дверь, за которой оказалась шестиугольная комната. В соседней комнате через проем был виден стоящий на каменном подножии серебристый гроб, на нём была сделана золотистая надпись. Издалека она казалась египетскими иероглифами. «Если там кто-то есть — он должен быть ростом в три метра», — подумал я. Но не осмеливался спросить, кто лежит в гробу.
В конце комнаты была видна еще одна дверь из черного металла. Около двери стоял стол, настоятель подошел к нему и взял небольшой кувшин с крышкой в виде дракона.
— Пей! — сказал он мне. — Это придаст тебе сил, нам нужно спуститься вниз. — Я выпил — это был травяной настой.
— Господин, — сказал я, — что написано на двери?
— Перед тем как войти, подумай: зачем ты сюда приехал?
Настоятель взял со стола лампу и зажег ее. Потом незаметно нажал на что-то, и дверь открылась. Он прошел вперед и стал спускаться по лестнице, и я за ним. Я принялся считать ступени; досчитал до ста семи и сбился. Мы подошли к третьей двери. За ней была комната, где на полках лежали старые свитки.
— Что ты хочешь узнать?
— В 1929 году Халил Эдхем, директор Национального музея Турции, нашел в библиотеке императорского дворца Топкапы карту, составленную турецким адмиралом Пири Рейсом в 1513 году. На этой карте изображена половина нашей Земли и Антарктида безо льдов…
Настоятель выбрал один из свитков и просматривал его некоторое время. Потом сказал:
— Здесь написано на санскрите: эта карта — копия, а подлинник был изготовлен за десять тысяч лет до этого. Антарктида была теплой страной, где счастливо жили люди. В тот период наша Земля столкнулась с большим астероидом и сдвинулась со своей орбиты. Произошли большие катастрофы, поднялось цунами, обошедшее всю землю. Во многих старых книгах пишется об этом как о Всемирном потопе.
Я, не выдержав, спросил:
— Что за великан лежит в серебряном гробу?
Настоятель посмотрел мне в глаза:
— Это один из тех, кто жил на Земле до нашей цивилизации. Еще не пришло время узнать о них. Но уже скоро наступят перемены, и многое будет открыто для человечества.
…Обратная дорога в Дели показалась мне короткой. Я ехал и думал: сколько людей хотят знать подлинную историю Земли, а здесь скрывается столько знаний! Но, видно, еще не пришло время…
БлизнецыПеревод автора
Наш автобус покатил по знакомым улицам Кишинева. Поезд уже стоял на платформе. Наспех разгрузив чемоданы, мы, помогая друг другу, поспешили к вагону. Войдя в купе, я разложил багаж.
— Вы до Москвы? — обратился я к соседу по купе.
Напротив меня сидел мужчина лет пятидесяти с раскрасневшимся от жары лицом. По лицу текли струйки пота, но он, видимо, твёрдо решил сидеть в пиджаке, при галстуке и в шляпе. Мне показалось, что он был из той породы людей, которые без этих атрибутов не чувствуют себя солидно.
— Жарковато, — сказал сосед. Снял шляпу, достал платок и стал вытирать вспотевшую лысину. В это время в купе вошли цыгане: молодая глазастая женщина с перекинутыми через плечо сумками, а с ней два смуглых мальчугана, похожих друг на друга, как две спелые вишни. За их спиной стояла цыганка в годах.
— Здесь свободные места? — спросила молодая цыганка.
Моего соседа по купе словно током ударило. Быстро взяв себя в руки, он тоном контролера спросил:
— А билеты у вас есть? — и при этом машинально подвинул к себе портфель.
Цыганки сели:
— Есть, дорогой, есть. Все в порядке.
— А места эти?
— Эти, эти.
Мужчина растерянно глядел на меня, ища поддержки.
Вошел проводник. Наш попутчик оживился, у него даже лысина просохла, но проводник, собрав билеты, ушел.
Я пошел узнать насчет чая. Когда я вернулся в купе, мужчина в шляпе, взяв в руки портфель, угрюмо смотрел в окно. Соседство цыган явно озадачило его. Еле сдерживая смех, я сказал, что скоро будет чай.
— Да положите вы свой портфель на полку, — обратился я к нему. — Что же вы, собираетесь его держать в руках до самой Москвы? — Мне вдруг стало жаль этого окруженного цыганами человека. Мужчина с раздражением в голосе ответил:
— А чему вы радуетесь, не пойму? Может, тоже цыган?
Я уже не сдерживал смеха:
— А что, не похож?
Цыганки с любопытством посмотрели на меня.
— То-то я вижу, вы обрадовались. Да-а! Обложили со всех сторон. — Встав, он вышел из купе.
Наконец принесли чай. За чаем мы разговорились с цыганками. Меня интересовала жизнь сегодняшних цыган в деревнях. Они расспрашивали о цыганах из театра. Во время нашей беседы близнецы носились по вагону как заводные. Матери не было от них покоя.
Не помню точно из-за чего, кажется из-за яблока, близнецы чуть не подрались.
— Перестаньте ссориться! — воскликнула Барга, седая цыганка. — А то вас постигнет судьба близнецов Драговичей.
Я спросил, кто такие Драговичи.
— Давно это было, — неторопливо начала рассказ старая цыганка. — Тогда я была молода и красива, многие парни хотели жениться на мне. Не было ни одного праздника, чтобы парни не ссорились из-за меня, даже до ножей дело доходило. И тогда вожак табора сказал моему отцу: «Все мы родные, все мы братья и должны по закону наших предков вместе нести свое бремя. Все мы принадлежим к одной семье, идем по одной дороге, пьем из одного ручья. Мы не можем допустить, чтобы юноши передрались из-за твоей дочери. Настало время выбирать ей мужа».
— Да, в ту пору в меня многие влюблялись, — продолжала Барга, — но мне нравились братья-близнецы Драговичи, которые были похожи, словно два листка на одной ветке. Они были дружны и никогда не расставались: если ты увидел одного из братьев — значит, рядом находится другой. Но вот любовь, как тень, легла между ними; их лица, всегда улыбающиеся, стали задумчивы.
Как-то они подошли ко мне оба и сказали, что любят меня и мне решать, кому из них быть моим мужем. Я стояла в нерешительности, не зная, как быть. И тогда мне в голову пришла эта черная мысль. Я была молода и беспечна, и любовь братьев вскружила мне голову. Наш табор стоял тогда на берегу Дуная, и я решила: пусть река сама выберет, кому быть моим мужем. Я подошла к воде и сказала громко, чтобы слышали все: «Кто из вас сможет переплыть эту реку и вернется первым — тот и будет моим избранником».
Река в этом месте была широкая, и переплывать ее было верной смертью. Мать кинулась к сыновьям, умоляя их остановиться. Близнецы подошли к берегу, они не слушали никого. Их мать стояла, воздев руки к небу, и молила Бога спасти сыновей.
Братья стояли у воды, похожие на волков, готовых из-за женщины перегрызть друг другу горло. Перекрестившись, они кинулись в воду…
Переплыв реку, они уже возвращались обратно. На середине реки один из них выбился из сил и стал тонуть. Крикнул: «Береги мать!» Другой брат кинулся на выручку. Так они еще продержались вдвоем, а потом вода накрыла их…
У воды их мать как стояла — так и поседела. Ветер развевал ее белые волосы. Протянув руки к реке, она по именам звала своих сыновей. Цыгане стояли окаменев, не глядя друг другу в глаза. Они понимали свою вину.
Я думала, мое сердце не вынесет горя. Но прошло три или четыре года, и боль прошла: время все лечит. Я встретила молодого цыгана Василька, вышла замуж. У нас родилась дочь, у нее — эти близнецы, мои внуки.
Цыганка замолчала. Тихо сопели во сне близнецы. Взяв сигареты, я вышел в тамбур вагона.
