Пандынзе кежензэ
Мизолкс
Эрьва иестэ Каворькань Гарай трякшны-кастни сывелекс зярыя тувот. Тедедеяк, ансяк прась ловось ды якшавтсь, сеске печксь кавто прят. Вейкенть атят-бабат ёвкстызь коцтонь покш мешокс, парсте сюлмсизь ды понгавтызь уське вельде цюланс. Омбоценть керсизь ды вачкизь тумонь парьс. Парсте вельтизь ды аравтызь кудыкельксэнь кенкшенть удалов.
Гарай меельцеде варштась эсь сюпавчинзэ лангс ды мельспаросо тошказевсь:
— Кадык аштить. Тунда сывелесь базарсо питней, каподян зепе-кавто ярмашкат...
Чинь ютазь Каворькин тусь санаторияв оймсеме. Кизэнь перть, келя, пек стомавсь, карязонзояк мик новольсть. Байтяк эрявкшнось тувотненень коромдонть. Лейпрятненьгак тенст леднекшнинзе пелюмасо. Арази аламо эряви кавто пряс? Леместкак ведь тувот! Чоп андат — а пешкедить.
Малав ков витсь-петсь Гарай санаториясо шумбрачинзэ. Ёжозо вадрялгадсь, мелезэ кепедевсь — ну, виде-паро од цёра! Эль кенерсь кудов само, эзь цидярдо, мольсь сывеленть варштамо.
Ансяк кенерсь панжомо цюлан кенкшенть, тувонь рунгонть потсто — бот! — кшнинь гирякс кирнявтсь масторов айгоршка катка. Гарай пстидиксэлизе пузырь пеке бокантень, эзь понго. Качамонь понась баксорсо кузсь кудопотмарс.
Гарай нацяс ноцковтызе понгавтозь тувонть лангсто мешоконть, варштась потмозонзо ды таймазкадсь. Тувонть потмозо чаволь, ансяк кадовкшность ирдезтнэ, киртазь тюжа кедесь ды полдатне-серькатне. Каворькин зярыяксть сорновтызе прянзо, прок пансь стака он, ды азаргадозь каявсь нинзэ лангс, кона зярс мезеяк эзь чарькоде.
— Ков ваныть полгаря сельметь, сыре курка?
— Мезть урнат вачо вергизэкс! — эзь максо пря Груня баба.
— Кода мезть?.. Варштыка тувонть потмонзо, мезе тейсть мартонзо каткатне?
Груня сась малав, ландясь тувонть алов ды сельмеэрьгензэ цють эзть лисе лангс, сон кодаяк эзь кеме эсензэ вановтозонзо.
— Сёвоньс педяст верень потийтне! Зяро сэвсть... Тонсь чумось, мерькшнинь теть миемс, а тон мезть? «Седе ламо ярмашкат лутатано». Вана теть лутынек, — чумондсь бабась Гарань эйсэ.
— Те шабрань каткась, Варкансесь, свал блуди, вачодо кирди эйсэнзэ. Сонськак истямо злыдардиця, нузякс кандо. Саразгак а кирди кардазсонзо. Яки эрьва кува теке цыганава, ансяк костояк ды мезеяк бу каподемс... Бабанть апак кунсоло, Гарай мольсь кудыкеле парентень ды саизе лангстонзо вельтявксонть. Ваны: сывелесь кадовсь потмаксос. Туемстэнзэ эцекшнызе пряс, ней жо... Гарань превензэ мик чаракадсть, келезэ кундатотсь. Сёвнозевиксэль, ды валтнэ тензэ эзть ёвтаво. Сурсонзо ушодсь Грунянень таго-мезть невтнеме. Тонась мезеяк эзь чарькоде, тандадозь вансь мирденть лангс ды яла седе васов шаштсь эйстэнзэ. Кавто-колмо минутань ютазь азоронтень, окойники, сась вайгель, сон мезе вийть пижакадсь:
— Кона пекезэть чамдык паренть монстемень?
— Тон превстэ, нать, лисить, варьга курго? Мон малазонзояк эзинь яка ды чинензэяк вестькак эзия никсе ковонь перть, — идесь прянзо Груня.
— Эно кие сестэ сывеленть сэвизе? — пижакадсь Гарай. — Сака варштака тей.
— Вай, алкукскак кедензэ коськест салыцянть! Ведь Варкадо башка кияк эзь сакшнояк тень тондеть мейле. Азоронть, кодак сон маризе Варкань лементь, мерят кие-бути лаз песэ пря ланга риштизе. Сон сеске фатясь, кие те нулгодькс тевень теицясь, — ансяк сон, те ривезь пуло авась. Валске неизе лисьма лангсто — чамазо прок скалонь одар, ведратнень марто юты андонь галакс. Гарай кавто кедьсэ лепштинзе пря боканзо, мекеввасов ютась-тейсь ды таго каявсь Грунянь лангс.
— Те мезе истя улезэ... Кода теть эзь ванстово? — цякскавтсь нинзэ Каворькин. — Кадовсь ансяк килькштамс прянть, таркасонгак а аштеван горядонть!..
— Азё, азё! Оно косо левшень пиксэсь! — невтсь сурсонзо коник аксялксонтень Груня. — Мезе теят, ведь кияк эзинзе кадо кедензэ парентень. Кундавликак саламсто, сестэ лия тевесь, а ней апаргалек-иля — тевенть а витьсак.
Гарай апак корта каподизе пиксэнть ды лиссь кудыкелев. Пиксэнть пензэ верькстызе сехте вере чавозь лазонть перька, тейсь килькш ды каизе кирьгаванзо. Меньгак тамашань тевс а понгомадо, вейке пильгенть чалгизе кудопотмарс чочко пентень. Ашти истя сывель паренть велькссэ: сельмензэ велявтозь ингельде, келезэ ливтезь ды сускозь пейсэнзэ, курго бокаванзо човт молить. Варштат лангозонзо — рунгот соракады тандадомадонть. Низэ ансяк панжизе кудо кенкшенть, сеске таймазкадсь:
— Вай, вай, вай! Пиже полам Гарай! Мезе теить эсь прят марто? — лайшезевсь Груня ды напустясь шабратненень.
Васенцекс чийсь Варка. Сон «повазенть» ёнов паро ладсо эзь варштаяк. Мезть-бути моткодсь салава молитвань кондят валт ды Грунянень наяв, мерят мезеяк эзь лисеяк, мерсь:
— Амезть пракшномс сэрьганзо, неят, сэньшкадомо кармась ды пильгензэяк чувтомсть. Азё пурнытьсэрнить куломань оршамопелензэ...
Груня ансяк кенерсь эсензэ мельга кудо кенкшенть пекстамо, Варка чопавтезь-чопавтсь сывель парентень. Цопадсь седе покш пал, нерькстызе кавалалонзо ды терявтсь каподеме эштё вейке.
Гарай олякстомтызе кирьгастонзо пиксэнть ды судонь пачк, казямо вайгельсэ кортазевсь.
— Шабра, салы-варака, кадык удалсь полданть калмамс-поминамс! Истякак весе салсик... Варкань теке жойневтизь лаки ведьсэ. Сывель кускась — шлёп! — прась пильгалонзо, ды сон пиже-ожо вайгельсэ пижакадсь:
— Караул! Вельмесь Гарабай!
Ды прянь-полдань синдезь ношкстась кудыкельде. Каворькин ёртызе кирьгастонзо пиксэнть, нардтнизе конястонзо ливезенть, витизе сявдиксэнзэ ды апаро мельсэ тошказевсь:
— Икелепев истят тевть а теят. Ды монськак седе превей улян: амезть панемс ламо ярмак мельга
Отомстил
Юмористический рассказ
Каждый год Каворькин Гарай выращивает несколько свиней на мясо. Вот и в этом году, как только похолодало, сразу двух зарезал. Одну дед с бабой поместили в холщёвый мешок, хорошенько завязали и подвесили на проволоке в чулане. Вторую порезали на куски и положили в дубовую кадку. Хорошо укрыли и поставили за дверью в сенях.
Гарай ещё раз посмотрел на своё богатство и, довольный, прошептал:
— Пусть хранятся. Весной мясо на базаре дорогое, отхвачу карман-другой деньжат...
Через день Каворькин укатил в санаторий. Отдыхать. За лето, видишь ли, притомился, аж поясницу прихватило. Свиньям корм заготавливал. Всю траву вдоль реки скосил. Мало ли нужно на две-то головы? И зовутся-то ведь свиньями! День-деньской кормишь — а не насытятся.
Около месяца поправлял Гарай здоровье. Почувствовал себя лучше, был в хорошем настроении — ну, молодец молодцом! Только вернулся домой, не выдержал — пошёл мясо проверять.
Лишь успел открыть дверь в чулан, а из свиньи — бот! — железной гирей упал на пол огромный кот. Гарай хотел было пнуть его в живот-пузырь, да промахнулся. Кот дымчатой масти мигом вскарабкался на чердак.
Гарай тут же сдёрнул мешок с висящей туши, пригляделся и обомлел. Свинья изнутри была пустой, оставались лишь рёбра, опалённая бурая кожа да суставы-кости.
Каворькин несколько раз тряхнул головой, будто отгоняя страшный сон, и с яростью бросился на жену, которая покуда ничего не понимала.
— Куда смотрят глаза твои выпученные, индюшка старая?
— Что ты воешь голодным волком! — не давалась баба Груня.
— Как что?.. Полюбуйся, что с ней коты сделали! Груня подошла ближе, присела под свиньёй, и... не могла поверить своим глазам.
— Да прилипнуть к глине кровопийцам! Сколько сожрали... Ты сам виноват. Говорила тебе продай, а ты что? «Побольше деньжат возьмём». Вот тебе и взяли! — винила баба Гарая.
— Это соседский кот, Варкин, вечно блудит с голоду. И сама она такая злыдня, лентяйка. И курицы во дворе не держит. Ходит везде как цыганка, лишь бы где-нибудь да что-нибудь прибрать...
Гарай дальше слушать не стал, пошёл в сени к кадке и снял с неё крышку. Смотрит: мяса на донышке осталось. Уезжая, доверху набивал, теперь же... У Гарая в глазах потемнело и язык отнялся. Хотел было заругаться, да слова вымолвить не смог. Начал Груне пальцем что-то показывать. Та ничего не понимала, со страхом смотрела на мужа и тихонько пятилась. Через две-три минуты к хозяину, наконец, вернулся голос, и он закричал что есть мочи:
— В который свой живот опустошила ты без меня кадку?
— Да ты никак с ума сошёл? Рот варежкой! Я и близко не подходила, даже не нюхала ни разу, — защищалась Груня.
— Да кто ж тогда мясо съел? — кричал Гарай. — Ну-ка взгляни!
— Вай, да пусть руки отсохнут у вора! А ведь никто, кроме Варки, ко мне и не приходил.
Хозяина, как только он это услышал, будто доской пришибли. Тут же понял, что к чему: она и есть, эта баба лисий хвост. Утром видел её у колодца — лицо как вымя коровье, с вёдрами сытой гусыней идёт. Гарай схватился за голову, прошёлся туда-сюда и снова на Груню накинулся.
— Это что же получается... Как ты не углядела? — донимал жену Каворькин. — Повеситься только осталось, и стоять от горя не могу!..
— Иди, иди! Вон где лыковая верёвка! — показала пальцем под кровать Груня. — Что поделаешь, ведь никто не оставил рук в кадушке. Поймал бы на воровстве, тогда другое дело, а теперь что ни делай — не поправишь.
Гарай молча взял верёвку и вышел в сени. Конец верёвки перекинул через верхнюю доску, сделал петлю и набросил на шею. На всякий случай, одну ногу поставил на конец чердачного бревна. Так и «висит» над мясной кадкой: глаза наизнанку, язык наружу да прикушен, изо рта пена идёт. Увидишь — затрясёшься от страха.
Жена только открыла дверь, тут же оцепенела:
— Вай, вай, вай! Муженька мой Гарай! Что же наделал ты? — запричитала Груня и пустилась к соседям.
Первой прибежала Варка. Она на «удавившегося» толком и не взглянула. Нашептала тихо что-то вроде молитв и, будто ничего не случилось, сказала Груне:
— Нечего по нему убиваться, видишь, посинел уж и ноги одеревенели. Иди собери одёжу похоронную... Груня лишь успела за собой дверь прикрыть, Варка тут же нырнула в кадку с мясом. Схватила кусок побольше, положила под мышку и хотела было взять ещё один.
Гарай ослабил верёвку на шее и сквозь нос, грубым голосом заговорил:
— Соседка, ворона-воровка, оставь ляжку на похороны-поминки! И так всё перетаскала... Варку будто кипятком обдали. Кусок мяса — шлёп! — упал под ноги, и она истошно закричала:
— Караул! Ожил Гарабай!
И сломя голову побежала из сеней.
Каворькин скинул с шеи верёвку, вытер со лба пот, выпрямился и недовольно забормотал: — Впредь такого не сделаешь. Да и сам я башковитей буду: нечего за большими деньгами гнаться.
