«Уллу Хож»
У каждой песни есть свой голос, и каждая из них по-своему отзывается в наших сердцах, по-своему рассказывает о той или иной эпохе, в которой она зародилась, и по-своему зовет нас в дорогу. Больше всего и упорнее она приглашает в свой мир, если эта песня — плач по убитым женщинам и детям. По девочкам и мальчикам, руки у которых только потянулись к солнцу. Как только они стали понимать тепло и свет, вдруг грохот пушек, рыдание матерей, детские стоны и крики из-под копыт боевых коней...
Всю эту жуть до нас доносит старинная карачаево-балкарская песня времен Кавказской войны, которую без содрогания слушать невозможно.
При советской власти песня «Уллу Хож» была одной из запрещенных. Не только петь ее, но и говорить о ней было рискованно, а люди все-таки пели, пели скрытно и лишь в узком кругу. До нас дошли два ее варианта. Один полный, а другой усеченный. Мотив один, но первый исполняется в миноре, а второй — в мажоре. Говорят, что в Гражданскую войну у частей деникинской армии, состоящих из выходцев Карачая и Балкарии, второй вариант «Уллу Хожа» был одной из походных песен. Народный певец Омар Отаров исполнял именно этот вариант походного марша «Уллу Хож». Когда ему принесли полный текст, он был в восторге и сказал: «Да, да. Именно так пели наши старики! Пели, и никто не стыдился своих слез».
Омар Отаров начал работать над песней вместе с хором радио и телевидения КБР. Но не суждено было услышать нам «Уллу Хож» в его исполнении, не получилось. Хор был распущен, а песня предана забвению уже в который раз…
Хочу привести ее полный текст в подстрочном переводе:
Ой, что творится в Уллу Хоже, умом не постичь,
Семь дней кровь течет, как река полноводная.
Храбрости их тигрицы б могли позавидовать.
Впереди — дочь Хожа Байдымат,
А вторая — дочь Хожа Уркуят.
У Уркуят в двух колыбелях два близнеца,
Но каждым взмахом она валит врагов.
Она билась, пока пули не попали в колыбели,
Пока ее белый платок багровым не стал.
Царь насилие ставит превыше всего.
Силой солдат разрешает проблемы.
Синий туман застлал и окутал равнины.
Нет, это не туман, это дым от орудий и пушек,
Что палят по селу, и все обращается в пламя.
Горят дымоходы, как масляные свечи,
А дети корчатся под копытами коней.
Генерал Карохов, собакой рожденный,
Детей в ямы бросает и сжигает живыми,
Тем самым он милость царя получает.
Непокорных красавиц, черкешенок славных,
Догола раздевая, плетьми заставляет избить.
В Уллу Хоже, как плетни бесконечные,
Бесконечны страдания и муки,
Никак не насытятся кровью шакалы.
Царь же поверит словам генерала,
Будь проклят он вместе с лакеем своим.
Богатые нивы качались в Уллу Хоже,
Загнали туда кабанов, чьи клыки остры.
В кровавых руках наточенные сабли,
А матери мечутся, ищут малюток в огне.
Вода реки Хож стала алою, как от заката,
От реки и ручьев нашей черкесской крови.
Дети тяжко отдают небесам свои души.
Бедные матери рыдают, не плачут,
И гладят волосы своих мертвых малышей.
Скроили б саван генералу из кожи собачьей
И пили бы кровь его, с медом мешая,
Но брызгала лишь наша кровь на камни,
Вот и девушки в битву включились, как парни.
Бой идет, кровью земля утоляет жажду;
И женщины, и девушки в седла садятся.
Те, кто ранним плодом тяжелыми были,
Мертвыми младенцами разрешились до срока.
А солдаты беременных, как рыб, разрезают
И младенцев бросают в помойные ямы.
Мы палачей не пустили б на землю свою,
Если б горы были у нас, как в Карачае.
Мы и еще десять лет воевали бы,
Если б жили у Терека иль у моря.
Мы поднялись, как на праздник большой,
Но полегли, и остывают наши останки,
Никого не осталось, чтоб нам саван кроить,
И у самой воды умираем от жажды.
У одинокой чинары в Уллу Хоже
Повесили солдаты ружья, что блестят
А трупы наши раздирают собаки,
И щенята лижут охладевшую кровь.
Мы, женщины и девушки Уллу Хожа,
С ножами шли на смертельный бой
И реки Хож пучины заполнили телами.
Уллу Хож заняло кровавое войско,
И мясо наше вялят, как дичину едят.
С нами рядом церкви строят наспех,
И старики наши туда с поклоном идут...
До Октябрьской революции в Карачае и Балкарии не было человека, кто не слышал бы эту песню, которая никого не оставляет равнодушным, безучастным к этому страшному событию. Слова и мелодия «Уллу Хож» западают в душу и заполняют печалью сердце. Какие лишения, какое насилие испытал стойкий и свободолюбивый адыгский народ!
Песню «Уллу Хож» создали наши предки, которые своими глазами увидели эту трагедию и по мере сил разделили ее. Можете сказать, что здесь чересчур сгущены краски или просто преувеличена эта беда, но такие слова просто так придумать невозможно. А значит, все это было на самом деле? Только вот где и когда происходили такие страшные и кровавые события? Кто с кем и за что воевал? Что означает «Уллу Хож» и где он находится? На все поставленные вопросы конкретно и четко отвечает сам текст песни.
Хож… Подобных названий два. Одно поселение находится на берегу Черного моря, а другое — в предгорьях Адыгеи. О каком же Хоже тут говорится?
В первую очередь «Уллу Хож» — историческая песня, я бы даже сказал — историческая поэма. Доказать достоверность случившегося давно минувших дней, прямо скажем, не очень-то благодарное дело, если не сказать непосильное для работников телевидения. Есть историки, это их работа. Но «Уллу Хож» имеет такую художественную ценность, что с ней может сравниться яркое явление в искусстве.
«Илиада» Гомера — один из величайших памятников древнего мира. Но, как мы знаем, до конца XIX века никто не знал, где находилась Троя. Многие даже не верили, что была в действительности Троянская война. Все происходящее в «Илиаде» ставилось под сомнение. Эта поэма дошла до нас прежде всего как художественное творение. Но только благодаря немецкому предпринимателю Генриху Шлиману на территории современной Турции, на одном из островов Средиземного моря, обнаружили Трою и провели раскопки. И только тогда все сомнения улетучились, словно пелена весеннего тумана.
Исторические вещи не могут не иметь под собой хотя бы какую-нибудь определенную почву. И «Уллу Хож» не является исключением. Тем более что с тех пор прошло не более двухсот лет. По мнению компетентных ученых, предел доверия историческим фактам в фольклоре — до трехсот лет. И здесь нам все карты в руки.
Эту песню я впервые услышал в 1989 году в Карачаево-Черкесии во время командировки в автономную область (ныне Карачаево-Черкесская Республика). Мы — звукорежиссер Мустафир Жеттеев, режиссер Елена Дигешева и я, редактор, — вместе с работниками ПТС «Каббалктелерадио» пробыли там неделю и привезли двенадцать телевизионных передач. В одной из передач мы записали весь текст песни «Уллу Хож». Это было в Карачаево-Черкесском государственном драматическом театре. Проникновенно пела актриса Роза Хапчаева, подпевали ее коллеги из карачаевской труппы.
С тех пор прошло немало лет. И все это время песня не давала покоя. В памяти часто всплывали и повторялись слова «Уллу Хож» и ее удивительный мотив. Эта песня звала в дорогу, звала и что-то еще хотела сказать…
Однажды, в начале мая 1998 года, главная редакция художественных программ телевидения КБР: режиссер Тахир Шаваев, оператор Альберт Ханов, водитель Танова Буденный и я — отправилась по следам песни «Уллу Хож». Путь держали в Карачаево-Черкесию, где родилась и исполнялась песня.
Как только прибыли в Черкесск, мы встретились с профессором Ибрагимом Шамановым. Он рассказал много интересного о ходе Кавказской войны. Как много поселений было сожжено до основания, особенно в устьях реки Лаба. По мнению Шаманова, Уллу Хож — один из аулов, который располагался на берегу Лабы. Значит, нам надо ехать в ущелье Лаба? Но мы подумали, что, может быть, следует встретиться и с учеными других народов республики. Наверное, появятся другие версии, новые факты, которые осветят наш маршрут и направят по верному руслу.
С такими мыслями мы приехали в Карачаево-Черкесский научно-исследовательский институт. Здесь мы встретились с заслуженным ученым республики, кандидатом исторических наук, черкесом по национальности Ибрагимом Калмыковым. Он, как и его тезка Шаманов, говорил о днях давно минувших. Как погибали убыхи, шапсуги, черкесы и другие адыгские народы в те жестокие годы. Как из 162 одних лишь бесланеевских поселений несожженными и неразоренными к концу войны остались всего восемь. Что касается «Уллу Хожа», то песню он слышал, но про аул что-то не припоминает. Быть может, у адыгов тоже бытовала эта песня, но каким-то образом была утрачена? Ибрагим поблагодарил карачаево-балкарский народ за то, что он донес до наших дней это удивительное произведение, в котором боль еще не утихла, где рана все еще кровоточит.
В том же институте мы познакомились с заслуженным ученым Дагестана и Карачаево-Черкесии ногайцем Ашимом Сигалиевым. Когда он узнал, по какому поводу мы здесь, сказал: «Я по долгу своей работы хорошо, даже, отметил бы, глубоко знаю карачаево-балкарский фольклор. Ни в каком другом фольклоре кавказская война так ярко и серьезно не отражается. Такие произведения, как “Хасаука”, “Азнаур”, “Уллу Хож”, “Эмина” и многие другие, не дают мне в том усомниться. Они объединяют народы, от сердца к сердцу строят мосты. А закрепить единение и укреплять эти мосты в силах лишь нашей доброй памяти, пусть она всегда остается добродушной».
Что интересно, Ашим тоже считает, что Уллу Хож подвергся забвению, как и многие другие уничтоженные аулы. Но понятно одно: «Уллу Хож» — это один из траурных гимнов всех аулов, стертых с лица земли на Кавказе. Даже если здесь речь идет лишь об одной трагедии.
Мы отправились дальше.
В тот момент нам было понятно одно: если Уллу Хож когда-то и был поселением, то оно одно из уничтоженных, а значит, наш путь лежит в Лабу. Но какое-то опасение не давало принять решение. Мы хотели встретиться с историком Кази Лайпановым. Поехали к нему домой, в Усть-Джегуту. Там его не оказалось. Мы нашли его в Новой Джегуте, где он был на похоронах, и рассказали о цели нашего приезда.
«Уллу Хож, — говорил профессор Лайпанов, — и сегодня живет и здравствует, на прежнем месте в Адыгее, никуда он не делся. На берегу реки Ходзь располагается сам аул с таким же названием — Ходзь». По словам Кази, события, о которых идет речь, происходили на самом деле. У реки Ходзь шли последние сражения Кавказской войны, даже после того, как смирился Восточный Северный Кавказ и был пленен имам Шамиль.
Словно в доказательство всему этому, профессор Лайпанов познакомил нас с коллегой Азнауром Черкесовым, доцентом Карачаево-Черкесского государственного технологического института, кандидатом физико-математических наук. Его предки родом из аула Ходзь. Азнаур вспоминал, что, по рассказам старших, их фамилия раньше была Хаткой и что, скорее всего, они абадзехи. Прадедушку и его младшего брата в возрасте восьми-девяти лет из пекла боев вывел некий Крымшамхалов, привез и устроил в Джегуте. Там они выросли, создали семьи и обрели новую фамилию — Черкесовы. Зажили хорошо. И по сей день в народе говорят о том, какими они были искусными коневодами. В 1930-е годы Черкесовых раскулачили и выслали в Среднюю Азию, там их фамилия по чьей-то ошибке трансформировалась в Черкасовых, которую они сейчас и носят. Оказывается, есть не только русские, но и карачаевские Черкасовы… Я спросил: «Из какого же рода твои предки, Азнаур?» На что он гордо ответил: «Я из рода Хаткой, они были черкесами!»
Из рассказа Кази Лайпанова, тонкого знатока истории Кавказа, мы узнали, что Уллу Хож — не что иное, как Ходзь, который находится на территории современной Адыгеи. Об этом красноречиво говорит и сама песня:
Мы палачей не пустили б на землю свою,
Если бы горы были у нас, как в Карачае.
Мы и еще десять лет воевали бы,
Если б жили у Терека или у моря.
Сразу отпадает версия о Ходзе, что у моря. Теперь что-то прояснилось, и мгла веков для нас начала рассеиваться, открылись новые горизонты, и определился новый маршрут — прямо в Адыгею.
По пути завернули к народному поэту, заслуженному артисту РФ Альберту Узденову, заново записали песню «Уллу Хож» в его исполнении, ее полный вариант, который поют в Карачае, и решили поехать дальше. Был поздний вечер. Никакие уговоры народного поэта остаться на ночь и выехать утром не могли нас остановить.
Редчайший случай — шел майский снегопад. Был просвет в «глубину веков», чего нельзя было сказать о дороге при видимости 10–20 метров. С трудом доехали до перевала, до Зеленчука. Снега по колено. Случайно зашли в один хлебосольный и гостеприимный карачаевский дом. Хозяином оказался Ислам Гаджаев, хозяйка которого, обаятельная Танзиля Мисирова, — с Верхней Балкарии. Мы там переночевали и отправились в путь. К утру все растаяло, будто и не было никакого снегопада.
Миновали перевал и оказались в Краснодарском крае. Через час Адыгея, и сразу же река Ходзь, мост, а совсем рядом, через два километра, — одноименное добротное село с прямыми и широкими улицами. Сколько мы ни ехали, было такое редкое движение. И вдруг мы обратили внимание на автомашины, которые встретились на этом мосту: ходзинские «жигули» и наш телевизионный УАЗ имеют одинаковые номера 081… Случайность или какой-то знак?
Аул Ходзь основан в 1851 году на правом берегу реки. «Ходзь» в переводе с кабардинского языка означает «брось» или «бросай». А есть еще другое суждение, что оно происходит от слова «кодз» — советник князя. Кодзы избирались из среды знатных дворян. На дату образования поселения бросает тень одно обстоятельство. Хан-Гирей о Ходзе писал в своих трудах еще в 1836 году, а если принять во внимание, что материалы он начал собирать в 1829 году, то, выходит, аул гораздо древнее, чем о нем говорят архивные данные.
В Майкопе вышла книга «История аула Ходзь», автор которой — историк Аслан Афашагов. Он житель этого аула. Аслан был очень болен, но принял нас радушно и согласился побеседовать с нами. Он с огромной горечью говорил, что Кавказская война тяжело прошла по этим землям, особенно с 1859 по 1864 год. Но и в предыдущие годы было несладко, здесь проходили многие кровавые драмы. Очень легко историку втиснуть события в хронологические рамки, но в какие рамки и куда можно поместить человеческие трагедии!..
В этих краях бесчисленное количество кладбищ и курганов. Они возникали во времена войн. И народ складывал песни. Одна из них дошла и до наших дней, подчеркнул Афашагов.
Да, в достоверности этих ужасов, описываемых в «Уллу Хож», мы теперь более чем уверены. Главные герои песни — Байдымат и Уркуят. Что известно о них в ауле? Аслан Афашагов попросил свою маму Куну, чтобы она рассказала о группе Уркуят, которая сражалась так отчаянно. Мы спросили у Куны Афашаговой о том, что она помнит из рассказов старших о Байдымат, дочери Хожа, и Уркуят, дочери Хажи.
Куна, которой чуть более 90 лет, сказала, что о Байдымат если даже слышала, то уже не помнит. А об Уркуят ее бабушка рассказывала, какой она была красивой и гордой женщиной, как она с подругами отважно воевала. Но вскоре она попала в руки врагам и, чтобы никому не достаться, вонзила себе в шею ножницы. Так и погибла, как герой. Когда бабушка умерла, Куна была маленькой. Только вот эти фрагменты она помнит.
А песня, о которой говорил Аслан, на самом деле есть. Она тоже трагическая, душераздирающая. Но только она — плач о газавате 1868 года, вошедшем в историю как Ходзинское восстание.
Уллу Хож, что буквально означает Большой Хож, — не единственный аул в этих местах. Если был Большой, значит, был и Малый, быть может, и Средний. То есть в округе было не одно поселение Ходзь, а по крайней мере несколько.
Аслан Афашагов в конце разговора подчеркнул, что в их местах произошло много сражений, в которых участвовали на нашей стороне не только черкесы, но и дагестанцы, русские, карачаевцы, балкарцы и представители многих других национальностей.
Все время мне кажется — что-то хотят сказать эти строки:
Генерал Карохов, собакой рожденный,
Детей в ямы бросает и сжигает живыми.
Кто этот генерал, откуда он родом? Установить его личность — не очень-то легкая задача. Такой фамилии, думаю, вообще нет у русских.
В Зольском районе Кабардино-Балкарии есть междуречье между Малкой и ее притоком Эринцок (Эринчик, в переводе с карачаево-балкарского — Губка), которое называется Карох. Не позднее 1864 года там жил некто Фица Абдрахманов. Его совсем близкие предки — из ногайских степей. В 1851 году в списках награжденных высокими царскими наградами значится тот самый Абдрахманов. По архивным данным, этот год и есть год основания аула Ходзь. Не правда ли, интересное сближение! Быть может, это его новое рождение на пепелище старых сел?.. Вероятность этого подтверждают труды вышеупомянутого Хан-Гирея.
Абдрахманов поселился в Карохе, в верховьях Малки, еще задолго до земельных реформ. Об этом свидетельствует заметка кабардинского народного суда от 1866 года: «Нет хозяина определенных земель ни в Большой, ни в Малой Кабарде, кроме Кароха, который расположен у берегов реки Малка, выше Каменного моста. Это подарок его величества полковнику Абдрахманову». Он был активным участником экспедиций на левый берег Кубани. Ему еще в 1862 году подарили золотую саблю с надписью «За храбрость и мужество».
Что же, кровавый генерал Карохов, о котором говорится в песне «Уллу Хож», и Абдрахманов — одно и то же лицо? В этом нас убеждает еще одна интересная история. Рассказал мне ее благородный и статный старец из Приэльбрусья Салих Непеев, а он услышал ее от своего отца. Беседа наша произошла случайно. Оказывается, смотрел он нашу передачу про Уллу Хож, нашел удобный случай и говорит: «Слушай, Аскер, зачем ты ездил в Карачай, Черкесию, Адыгею, проехал пол-Кавказа? Пришел бы к нам на Эльбрус, и мы много чего рассказали бы тебе про Хож и спели бы песню не хуже, чем Альберт».
В нашем разговоре Салих часто упоминал Жюнюса Жарашты, друга его деда (Жюнюса Жрештиева, знаменитого коневода), который часто навещал Карохова в его имении. Я спросил: «Что, они были знакомы?» Он ответил: «Они односельчане. К тому же генерал был женат на младшей сестре Жюнюса. Говорили, что вместе они неоднократно бывали в экспедициях на другом берегу Кубани. В 1854 году Жюнюс за свою доблесть даже удостоился серебряной медали. Генерал к концу жизни был психически тяжело болен. Однажды, когда Жюнюс навестил своего зятя, тот был в трансе. И все время кричал, что дети ему не дают покоя, как они ему все надоели, пусть дают ему его саблю, все рвал и метал — и вдруг выхватил саблю, которая висела на стене, размахнулся и изо всех сил ударил. Спинка деревянной кровати разломилась пополам. С этого времени родственники его до конца жизни держали на привязи. Что я слышал от старших, то и рассказал».
Но давайте еще раз вернемся к тексту песни:
В кровавых руках наточенные сабли,
А матери мечутся, ищут малюток в огне.
Вода реки Хож стала алою, как от заката,
От реки и ручьев черкесской крови.
Дети тяжко отдают небесам свои души.
Не правда ли, рассказ Салиха Непеева и эти строки чем-то дополняют друг друга и ведут нас по одной стезе? Какую жестокость, какую беспощадность несет с собою война, где жизнь беспомощных детей ни в грош не ставится. Когда в человеке просыпается животное и засыпает человечность, жди беду. Эти два начала и есть две чаши весов жизни, одна из которых возвысит, а другая сравняет тебя с землей.
Никак не выходит из памяти еще один случай, о котором рассказал мне Салих, он произошел у опушки леса где-то в районе Лабы.
Деда Салиха звали Отар. Он часто бывал в Карачае, Черкесии, Адыгее. Однажды, возвращаясь домой, он увидел одного черкеса с телегой, а там две связанные девочки, и третью только-только привязывает. Отар поздоровался и спросил, в чем дело. А черкес говорит, что он их поймал в лесу, несколько раз они убегали обратно, вот и приходится связывать. Потом он попросил Отара: «Видно, ты человек добрый, я как-то тебя видел с Жюнюсом. У меня и так много детей, возьми, пожалуйста, их к себе». На что он сказал: «У меня дорога дальняя, в Верхний Баксан еду, в Гягиш. И лошадь моя устала, могу взять лишь одну». Выбрал самую младшую. Поблагодарили они друг друга, попрощались и разъехались. Потом они долгое время дружили. А девчонке было около десяти–двенадцати лет, и звали ее Хаир.
Позже стала известна и фамилия ее — Сигуш. Спустя некоторое время в Гягиш приехали несколько солидных людей из Османской империи. Они хотели забрать свою, как они сказали, племянницу, но она предпочла остаться здесь (тогда у нее уже было двое детей). До того ее в Гягише (ныне поселок Эльбрус) называли очень просто — Хожкъызы (дочь Хожа). До совершеннолетия она жила у матери Отара. После они поженились, и она родила ему девятерых детей. Последнего ребенка назвали Кичибек, от которого родился Салих. Получается, что Хаир (Хожкъызы) — его родная бабушка, она отворачивалась и плакала, когда старшие пели эту песню. Да, было что вспоминать ей: бесчинства злодеев в Ходзе, и еще хуже, случай, что произошел в лесу, куда они, три сестры и младший братик, убежали из этого ада в сопровождении служанки. В том лесу на их глазах волки съели брата и эту женщину, которая до конца старалась защитить детей. Только чудом спаслись три сестры.
Эта беда лишь капля в море несчастий, рожденных давно прошедшей войной. Любая трагедия не является участью только одного народа. Град, что побил плоды поместья твоего соседа, не проходит мимо, пощадив твою усадьбу и не ударив по твоему саду. С одного из первых сражений Кавказской войны у реки Чегем и до одной из последних битв у реки Ходзь карачаевцы и балкарцы принимали в них непосредственное участие. Об этом свидетельствует переписка царских генералов со столичной знатью и царем.
Вот некоторые из них. Генерал-лейтенант Григорий Глазенап: «Во время восстания на реке Чегем 9 мая 1804 года выступили 11 тысяч пеших и 11 тысяч всадников: чегемцев, холамцев, балкарцев, дигорцев, кабардинцев. Бой, в котором никто никого не сумел одолеть, продолжался с 11 часов утра до 6 часов вечера». Экспедиция повторилась через шесть лет, 30 апреля 1810 года. Из рапорта генерала Булгакова следует, что здесь выступили 2 тысячи пеших и 2 тысячи всадников: чегемцев, холамцев, балкарцев, дигорцев, кабардинцев, сражение длилось 11 часов, после чего царским войскам пришлось покинуть Кабарду, и тут же он просил дополнительных ассигнований для проведения учений в горных условиях, чтобы впредь походы были более успешными.
Эпизоды из тех событий можно встретить в народных песнях «Биринчи эмина» и «Экинчи эмина» («Первая чума» и «Вторая чума»). А песня «Хасаука» полностью описывает ход сражения в одноименной местности чуть выше Кисловодска между карачаевскими ополченцами и большим отрядом генерала Георгия Эммануэля. Это произошло 22 октября 1828 года, после чего Карачай вошел в состав Российской империи. Таких фактов можно привести множество. Но все же основная тяжесть этой долголетней войны легла на Западном Кавказе на плечи адыгского народа. Горечь их утрат умом не постичь и не понять. Ее принимают лишь сердцем.
Сильный ветер малое дерево может согнуть, а большое — сломить. Эта рана адыгов, как тавро, живет и в карачаевских, и в балкарских сердцах и жжет, словно она свежая. «Уллу Хож» — это наша общая память о безжалостно убиенных адыгских братьях, сестрах и детях, чьей кровью палачи не могли утолить свою жажду. Мы знаем, что боль бывает лишь в единственном числе. А потому ее можно и дозволено только разделить…
