Мы гъэм цIыхушхуэ тфIэкIуэдащ. ЩIэблэ зыбжанэм я псэм дыхьа УсакIуэр. ЦIыху щабэу, гумащIэу, жылэм къахэлыдыкIыу диIа Тхьэгъэзит Зубер. Зэрыпсэуам ещхьу щэхуу дунейм ехыжащ, езым ещхьыжу лъэужь нэху къытхуигъанэри. Ар фIыуэ зылъэгъуахэм къытхуэнэжыр и теплъэр, и макъыр, и гупсысэхэр, и усэхэмрэ и уэрэдхэмрэ ди гум щытхъумэнырщ.
Мы псалъэмакъыр УсакIуэм иужь дыдэу дезгъэкIуэкIауэ щытат и ныбжьыр бжыгъэ хъурей щрикъуа махуэхэм.
Псэ къэс и дыгъэ иIэжщ
Тхьэгъэзит Зубер илъэс бжыгъэ дахэ ирикъуащ. ЦIыху гъащIэм тепщIыхьмэ, ныбжьыфIщ. Ауэ ныбжькIэ псори къапщрэ. ГъащIэр зым уримыIысуепхьэкIыу дунейм утекIыж мэхъу, зы лъэужьи къомыгъанэу. Е усэ сатыр минхэр, тхылъу тIощIырыпщI, нэхъыбэжи – къыдэмыкIарэ и чэзум пэплъэу къызэбнэкI мэхъу. Ауэ щыхъуми лэжьыгъэр зы махуи, зы сыхьэти зэпымыууэ, ар ныбжь хэкIуэтами, гъащIэ мытыншми, узыншагъэми емылъытауэ.
Зубер и закъуэныгъэри и лэжьыгъэри зэпызуду мы зэ закъуэм сыхуэзэфат. Здэлажьэ пэш щэхум лейуэ зы щIэткъым: стIол, шэнт, блын псори зыубыд тхылъ телъхьапIэхэр. Абыхэм щхьэхуэу яхэтт типографием щызэкIэрашха, ауэ дунейм къытемыхьа тхылъыщIэхэр. Абыи иужькIэ дытепсэлъыхьащ.
Усэным бауэгъуэ къызэрыримытыр арауэ пIэрэ усакIуэр дунейм къытемыхьащэу, мис а къру закъуэм и махуэр къыщIыхихар?
Т. З. - Дэтхэнэ усакIуэри къру закъуэщ. И гупсысэ, и гурыщIэ, и усэхэращ сытым дежи дэщIыгъур. Сыщылажьэм щыгъуэ цIыхум сахыхьэрт, тхэхэм, еджэхэм, мытхэ-емыджэхэри хэту, Iэджэм саIущIэрт. Иджы сыт. Си ныбжьым ит цIыхум хуей-хуэмейми закъуэныгъэм зыхуигъэхьэзырын хуей мэхъу. Къыпхуэнэжа илъэсхэр, е махуэ бжыгъэр, хэт ищIэрэ ар, фIыуэ плъагъу Iуэхум тебухуэн хуейкъэ. Сэ сщIыгъуу литературэм къыхыхьа цIыхухэм я нэхъыбэр щыIэжкъым. Нэхъыжьым деж къыщыщIэздзэнщи – ар КIуащ БетIалт. Куэдрэ дызэхуэзэу щытащ дэ, псом хуэмыдэу и иужьрей гъэхэм. ДыщIалэт псори – Гъубжокъуэ Лиуан, Къуэдзокъуэ Хьэсэн, Къагъырмэс Борис, сэ, нэгъуэщI Iэджи дыхъуу дыпыщIат а цIыху щэджащэм.
БетIал нэмыщIи си гъащIэм хэтащ псэкIэ спэгъунэгъу цIыху дахэхэр, махуэ къэс дызэщIыгъуу, дызэдэлажьэу, журнал, ТхакIуэхэм я зэгухьэныгъэ жыпIэми. Дауэ сигу ихун Мысачэ Петр, Шэвлокъуэ Петр, Къэжэр Хьэмид, Къэжэр Петр… Къуэдзокъуэ Хьэсэн радиомрэ телевиденэмрэ илъэс куэдкIэ щылэжьащ, абырэ сэрэ дыкъызэдэхъуащ. Школым зэгъусэу дыщеджащ, усэ тхынми зэуэ дыдихьэхащ.
Университетым дызэрыщIэтIысхьэу Сокъур Мусэрбий тхэным зигу ета щIалэгъуалэр дызэхуишэсри еш имыщIэу къыддэлэжьащ. Си ныбжьу усыгъэм къыздыхыхьа псори Мусэрбий и Iэдакъэм къыщэкIауэ жыпIэ хъунущ. Дэ тщыщу зы цIыху псэухукIэ дигу ихунукъым абы къытхуищIар. Абы щIыгъуу къыдэгугъуащ ХьэкIуащэ Андрей. Мис а тIуращ зи фIыщIэр сыт къытхэкIами. НэгъуэщI гъащIэт ар, нэгъуэщI дунейт…
НтIэ, закъуэныгъэ жыпIакъэ. ФIыуэ плъагъуу, узэхэзыщIыкIыу, щIэгъэкъуэну уиIа цIыхухэр ущимыIэжкIэ – аракъэ закъуэныгъэр. Аракъэ къру закъуэр…
М. Л. – Ар къежьапIэрат. НтIэ къэхъуркъэ творчествэм зыми и Iэужь хэмылъу цIыхум езыр-езыру зыщиузэщI? Хьэмэрэ Iэмалыншэу гъуэгугъэлъагъуэ хуей?
Т. З. – Уи фIэщ умыщI зым дежкIи емыплъэкIыу гъуэгум ирикIуаIауэ щыжаIэкIэ. Апхуэдэ щыIэкъым. Си япэкIэ илъэсищэ, илъэс минкIэ дунейм тета тхыгъэхэм, цIыхухэм дежкIэ дауэ сызэремыплъэкIынур. Мис сэ сыкъащти, си творчествэм икъукIэ я ныбжь къытридзащ КIыщокъуэ Алимрэ КIуащ БетIалрэ. ТIури ТхакIуэхэм я зэгухьэныгъэм щылэжьащ, тIури ди гъуэгугъэлъагъуэу щытащ. Ауэ апхуэдизкIэ зэщхьтэкъым а тIури! Я хьэлкIи, я лэжьэкIэкIи зэщхьтэкъым.
Псалъэм папщIэ, Алим ди усэхэр къыхуэтхьамэ, зы-тIу укъригъэджэнти, итIанэ «къэгъани сеплъынщ, уэ секретарым деж укъаплъэурэ къыщэупщIэ» жиIэнт. «Дапщэщ» жыIи еупщIи еплъыт. КIуащыр аратэкъым. Дапщэ къэтхьами еджэнут, зэрыщыту зэпкъримыхауэ дыкъиутIыпщынутэкъым. ДымыукIытэжу и унэми дыкIуэрт зыгъэпсэхугъуэ едмыту, апхуэдизкIэ дытепыIэжыртэкъыми. ИгъащIэкIэ «хьэуэ» жиIэнутэкъым.
М. Л. – Уэри уи чэзур къэсри а Зэгухьэныгъэм и лIыщхьэу улэжьащ. НтIэ уи япэ итаитIым я бгъэдыхьэкIэу дэтхэнэрат къыхэпхар?
З. Т. - Пэжу жысIэнщи, сэ цIыхум и жагъуэ хъун схужыIэркъым. Зыри мыхъуххэнум и Iуэхур щхьэхуэщ, ауэ зы сатыр, зы теплъэгъуэ нэхъ мыхъуми къыхэпхын хэлъмэ, мис ар къыхэзгъэщхьэхукIырт. МащIэ къихьами, тхылъ псо къихьами, семыджэу, гулъытэ хуэзмыщIу зыри щIэзгъэкIыжакъым. Ди редакцэхэр щIалэгъуалэм хуабжьыщэу зэремыгугъур сщIэжырти, си IэкIэ щызэзгъэзэхуэж хэту, псалъащхьэ гуэри Iэмал имыIэу щIызгъужурэ кIэзет, журналхэм есту щытащ ныбжьыщIэхэм я тхыгъэхэр. Си щхьэм хуэдэу сыщыгуфIыкIырт ныбжьыщIэхэм я тхыгъэ къыщытрадзэкIэ, сысейм хуэдэ къабзэу. Уи фIэщ щIыи, а уи щIалэгъуэм узыгъэгушхуэм елъытащ дяпэкIэ уи Iуэху зрикIуэнури.
М. Л. - ЗэчийкIэ Тхьэр къыхуэупсами, сыт хуэдэ Iэмал иджыри хуей цIыхум и зэфIэкIыр «и гъуэм» къипшын щхьэкIэ?
Т. З. – Зэчий, зэчий… Ар иджыри къэс зыми къимыщIэфа къуажэхьщ, ар зищIысыр. Псом япэу къалэмыр къозыгъащтэр лъагъуныгъэу къыщIэкIынщ. Уи анэм, щIыгум, жыгым, дыгъэм, уи псэр зыкIэрыпщIа хъыджэбзым къигъэуш лъагъуныгъэм. ИтIани лъагъуныгъэ зигу илъ псори усакIуэ щхьэ мыхъурэ? Къуэш нэхъыжь сиIащ, сэр нэхърэ мынэхъ мащIэу дунейри гъащIэри фIыуэ илъагъуу, ауэ зы сатыр игъащIэм итхакъым. Си къуэщ нэхъыщIэри аращ – ар щIэныгъэлIщ, тхакIуэщ, ауэ усэм игу хуэкIуакъым зэикI. Е мес КIуащ БетIал, усакIуэшхуэр, доцIыху псоми, ар Старэ Шэрэдж къыдэкIащ. Сыт БетIал усакIуэ хъууэ и гъунэгъур щIэмыхъуар? Зыпс ефат, зы уафэ, зы вагъуэбэ, зы щIылъэ я нэхэр теплъызат, итIани… СщIэркъым, сщIэркъым. ЦIыху къэсыхукIэ зы Iуэху и пщэм дэлъу къигъэщI хъунщ.
ИтIанэ, сыт хуэдизкIэ зэчий убгъэдэмылъми, лэжьыгъэ хьэлъэр абы щIымыгъумэ, уи зэчийри зым щымыщу кIуэдауэ аращ. Мыдэ уи гум къыпылъадэрэ птхырэ уежьэжу жыхуаIэр – ар пцIырыпцIщ. Апхуэдэ къабзэу сыхьэтийм щIэбдзэрэ сыхьэтитхум хуит ухъужу – ари зэчийм зыкIи епхакъым. Мис сэ махуэу сытхэркъым. Соджэ, нэгъуэщI Iуэху зызохуэ. Жэщыбгым нэблэгъакъэ – си зэманыр къос. Жэщ псоми, жэщ-махуэкIи ущылажьэ къохъу, ущымылэжьэххи щыIэщ. Уи гур къомыIэмэ, къалэмыр зэкIэ гъэтIылъи нэгъуэщ гуэр зехуэ, армыхъумэ уи Iэпэм къыщIэпфыкIар усэкъым.
М. Л. – Уи гъащIэм узэригугъауэ сыт къыщохъулIа, сыт къомыхъулIа?
Т. З. Дэтхэнэ цIыхуми Iэджэ гуращэ хуиIэщ гъащIэм. Хэт, псалъэм папщIэ, и гъащIэр зыдихьын псэгъу игъуэтыну мыхъуапсэр? Сэ абыкIэ сехъулIат. Пасэ дыдэу си щхьэгъусэр къасшэри дахэ дыдэу илъэс 30 дызэдэпсэуат… Ар сIэщIэкIри, си дунейм зихъуэжащ. Къуэ сиIэщ, ар езыр адэ хъуащ, щIэблэ цIыкIухэри диIэщи – ари къызэхъулIахэм щыщщ. Си щхьэгъусэм илъэгъуакъым ахэр…
МыдэкIэ, лэжьыгъэм теухуауи Iэджэ мурад сиIат. СщIари мащIэкъым, ауэ итIани сигугъам и процент 30-щ ар зэрыхъур. ЦIыху щыIэ псори згъэзэщIащ жызыIэн. Дапщэ гъащIэу къритами ищIэркъым, Тхьэм и шыкуркIэ, аращи, и псэр пытыху йоIэ зы лъэужь гуэр къигъэнэну, зы цIыхум нэхъ мыхъуми псалъэ гуапэкIэ и гум къинэну.
М. Л. – Процент 30 жыхуэпIэращ згъэщIагъуэр. Мы слъагъу тхыгъэ къомыр процент 30-мэ, процентищэр дапхуэдизт зэрыхъунур? Дунейм къытехьар Iэджэ мэхъу, къытемыхьар нэхъыбэжщ.
Т. З. – Къытемыхьар къыдэкIамэ арат си хъуапсапIэр… ЖысIэну сыхуейтэкъым, ауэ сыщыхэбгъэзыхькIэ… Сэ прозэ стхыркъым. Ауэ зы тхылъ стхауэ щылъщ зыми езмыгъэлъэгъуауэ. Мис уэ япэу бжесIэу аращ. Си гупсысэхэр, литературэм теухуа тхыгъэ, критикэ, очерк жыпIэми зы тхылъыфI мэхъу. Усыгъэр зыпысщIын дунейм теткъым. Ауэ итIани усэ сатырым узыхуей псор къиIуатэркъым. КъэзгъэщIа гъащIэшхуэр, зауэмрэ зауэ нэужьымрэ хиубыда си сабиигъуэр, мыдэкIэ балигъ гъащIэм щызгъэва псори – дэнэ ар здэсхьынур? Сыт хуэдэ усэ ар зыхэхуэнур?
Ауэ сыт – прозаикыу укъамылъхуамэ! Сотх, соджэж, зыгуэр еджэмэ гъэщIэгъуэн щыхъуну пIэрэ жызоIэри зызогъэзахуэ, согъэтIылъыж. Ауэ икIэм нэсхусащи, сухын хуейщ а тхылъыр. Ара хъунщ сэ иужь дыдэу стхынури.
М. Л. – Сыт щхьэкIэ, зэбдзэкIа къомыр-щэ? Абы иужь уитыжкъэ?
Т. З. – ЗэдзэкIыныым сыкъыпыкIащ, а напэкIуэцIыр зэхуэсщIыжауэ бжы. Иужь дыдэу «Евгений Онегин» Пушкин ейр зэздзэкIри зэхуэсщIыжащ. Илъэс 40-кIэ селэжьащ абы.
М. Л. - Арат нтIэ къалэн зыщыпщIыжар – «Евгений Онегин»-р гъунапкъэ гуэру бгъэувыну?
Т. З. – Хьэуэ, къалэну зыхуэзгъэувыжауэ щытар дунейпсо усыгъэм я антологие зэздзэкIыну арати – ар згъэзэщIащ. Дунейм тхыбзэ зиIэу зы лъэпкъ къэзгъэнакъым зи усакIуэ зэзмыдзэкIа.
М. Л. – Ари къыдэкIакъым.
Т. З. – КъыдэкIакъым. «Самиздатым» щыщщ ари. Сыхуейт таурыхъищ хъууэ трилогие щIыкIэу сабийхэм яхуэстхар дунейм къытехьэну. СатыритIу, сатыриплIу, сатыр пщыкIухыу стхауэ усэ тхылъ щхьэхуэхэр зэхуэсхьэсыжауэ щылъщ. НэгъуэщI Iэджи, Iэджи, мес, еплъ. Типографием щылажьэ си ныбжьэгъухэм схузэкIэрашхауэ «самиздат» жыхуаIэм хуэдэу хьэзырыпсу тетщ полкэхэм, къащти къыдэгъэкI къудей.
М. Л. - Тхылъ тедзапIэхэм я Iуэхури тыншкъым иджыпсту… ИтIанэ, урысыбзэкIэ зэдзэкIауэ уиIэ псори зэбгъэзэхуэжауэ жаIэри.
Т. З. Пэжщ. Сэ си усэхэр пасэ дыдэу зэрадзэкIыу, къытрадзэу щIадзащ. Япэу «Юность» журналым сыкъытехуауэ щытащ илъэс 20 си ныбжьу, Симонов Константин редактору. Иджы илъэс дапщэ хъуа зэрадзэкIауэ си зы сатыр къызэрыдэмыкIыжрэ? УрысыбзэкIэ еджэхэм сащыгъупщэжыпа хъунщ. Сыхуейт си зы тхылъ зэхуэхьэса къыдагъэкIыну.
М. Л. – Зубер, дунейм нэхъыфIкIэ зихъуэжыну уи фIэщ хъурэ?
Т. З. - Ар уи фIэщ мыхъумэ ущIэпсэун щыIэкъым. ГъащIэр зэикI тыншакъым. Иджыри щIагъуэкъым. Ауэ зихъуэжынущ дунейм. Иджыпсту псори щхьэлажьэ хъуащ, зэхэзожэ, нэгъуэщI псэупIэ къалъыхъуэ. «Узыдэмыхьэ къуэладжэ лы дэзщ», - жиIащ адыгэм. Зыри зыщIыпIи къыщытпэплъэркъым. Дыздалъхуа щIыгур дгъэфIыну, дгъэдахэну аращ, нэгъуэщI гъуэгу щыIэкъым.
Зэшыгъуэ къыстеуэну жаIэ,
Сигу мафIэ илъщи мыхъу си фIэщ.
Сэ жьыгъэ къысхуэкIуэну жаIэ,
Ар сиIэщ къуэи – мыхъу си фIэщ.
Дунейр къутэну сэ къызжаIэ,
Ар – сэ сытетщи – мыхъу си фIэщ.
СылIэну куэдым сэ къызжаIэ,
Ар – слъэкI солэжьри – мыхъу си фIэщ!
Разговор с Зубером Тхагазитовым
В этом году мы потеряли дорогого человека. Любимый несколькими поколениями Поэт. Мягкий и душевный, тихий и изысканный, как и его поэзия. Зубер Тхагазитов. Ушел так же тихо, как жил, и оставил по себе светлый след. А нам, почитателям, остается вспоминать его образ, голос, размышления, стихи и песни.
Это было последнее мое интервью с Поэтом в одну из его юбилейных дат.
В каждом сердце по солнцу
У Зубера Тхагазитова юбилей. Почтенный возраст для человека. Можно прожить жизнь и не оставить ни одного значимого следа. А можно написать тысячи поэтических строк, выпустить десятки книг – и столько же держать в ожидании издания. А работа так и не останавливается ни на день, ни на час, независимо от груза прожитых лет, непростой судьбы, проблем со здоровьем.
Мне удалось пробиться к Зуберу (так уж повелось, что для узнавания этого поэта в нашей республике достаточно назвать его имя, без отчества и фамилии, и всякий знает, что речь пойдет о любимом поэте) для одного-единственного интервью, как оказалось потом, последнего. Удалось увидеть в скромной квартире поэта его аскетический рабочий кабинет, где были только стол, стулья и книжные полки на всю стену. Отдельно в ряд стояли переплетенные в типографии неизданные книги. Но об этом поэт рассказал мне потом.
– Не потому ли, что поэзия не дает передышки, поэт избрал удел отшельника, того самого одинокого журавля, мелькающего между его строк?
– Каждый поэт – он и есть одинокий журавль. Он один на один со своими мыслями, чувствами, стихами. Когда я работал, то ежедневно встречался со множеством людей – пишущих, читающих, не пишущих и не читающих. Сейчас у меня нет столько времени. Человек в моем возрасте хочешь не хочешь должен приучать себя к одиночеству. Оставшиеся годы, а может дни, отдать любимому делу – творчеству. Люди, с которыми я входил в литературу, – многих уже нет, мне осталась лишь память о них.
Начну со старшего товарища – Бетала Куашева. Мы с ним очень часто встречались, особенно в последние годы его жизни. Мы были молоды тогда, плеяда кабардинских поэтов: Лиуан Губжоков, Хасан Кодзоков, Борис Кагермазов, я и многие другие – мы все часто общались с этим большим, великим даже поэтом, одним из наших классиков.
И после Бетала Куашева были знаковые для меня люди, с которыми я общался чуть ли не ежедневно, работал с ними то в журнале, то в Союзе писателей. Это Петр Мисаков, Петр Шевлоков, Хамид Кажаров, Петр Кажаров, Хасан Кодзоков, который долгое время работал на телевидении и радио. Я с ним, кстати, со школьной скамьи был знаком. Вместе в школе учились, вместе писать начинали. Мусарби Сокуров – с первого курса университета; когда я с ним познакомился, он собрал всех пишущих студентов, создал литературное объединение и три года подряд работал со всеми нами. Пестовал. Представители моего поколения, чьи имена звучат сейчас в литературе, – все они выросли из сокуровского литобъединения, с благодарностью вспоминают своего учителя. Так и будет, пока жив последний из нас. Очень помогал нам Андрей Хакуашев, ныне здравствующий литературовед, профессор. Они вдвоем вели нас, помогали поверить в себя. Это была особая жизнь, особая атмосфера…
Так вот, об одиночестве. Когда нет больше тех, с кем шли плечом к плечу, говорили на одном языке, понимали друг друга без слов, – вот оно и одиночество. Вот и одинокий журавль.
– Это начало пути. А бывает так, что никто не оказывает влияния на становление творческого человека, или всегда нужны ориентиры?
– Не верьте, когда говорят, будто никто не оказывал влияния на творчество, по крайней мере, в пору взросления. Как не оглядываться на тот огромный пласт в литературе и культуре, который сформировался за сотни, а то и тысячи лет? В моей судьбе особое место занимал Алим Кешоков. Не в плане подражательства, конечно, у каждого свой почерк, свое восприятие мира. Он тогда возглавлял Союз писателей. Там же работал любимый всеми Бетал Куашев. Эти два больших поэта были нашими первыми учителями в творчестве. Но учителя эти были настолько разными. Они и в жизни разные были. Бетал не мог отпустить молодого поэта до тех пор, пока не прочтет все, что тот принес, сколько бы времени на это ни уходило. В выходные дни мы ходили к нему домой, уже не терпелось, пока он в понедельник выйдет на работу! И он ни разу никому не сказал, что у него нет времени или что сегодня он не на работе.
Другое дело – Алим Кешоков. Приносишь стихи. Иногда попросит прочесть что-нибудь. А чаще всего скажет: достаточно, оставь тетрадь, я прочту и сообщу. Секретарша будет знать, а ты приходи и спрашивай, прочитал я или нет. И попробуй проявить нетерпение, спросить, когда он посмотрит. Очень строгий был. Но, если он нашел хотя бы одну строчку, одну крупинку стоящую, – его радости не было предела. Без утайки говорил, что надо доработать, что выбросить, а что получилось. Одно стихотворение если отберет, посоветует отнести в газету или журнал (тогда был альманах «Кабарда») – для нас это было великим счастьем.
– Зубер Мухамедович, будучи уже зрелым поэтом и занимая пост председателя Союза писателей, какой из этих двух методов Вы сами выбирали?
– Скажу честно, я из тех, кто не может сразу в лицо сказать неприятную вещь. Как Бетал Куашев, я должен обязательно изучить каждую строчку, отыскивая хотя бы малое зерно, проблеск таланта. Конечно, если ничего нет, то и не выдумаешь. Но, если есть хоть одна строфа, строчка, образ, за который можно зацепиться, – тут уже начинаешь работать с ним очень кропотливо, пытаешься вытащить из него то зерно, о котором он сам, может, не догадывается еще. Молодое дарование показывает два-три стихотворения – что я могу сказать по ним? Прошу принести все, что им написано. Если нет больше ничего, советую писать дальше, не останавливаться, показывать мне новые вещи. Или на целую книгу принесет. В любом случае я должен прочесть все, что мне предложат. Зная отношение наших редакций к молодым авторам – порой пренебрежительное, – я лично посылал отобранные стихи редакторам, сопроводив своим предисловием хотя бы из двух-трех предложений. Напутствие старшего – это очень важно для начинающего поэта. Первой публикации молодого автора я радуюсь, как своей. И так всю жизнь.
– Без чего не может состояться поэт, даже если талант в нем от Бога? Какие условия должны сопутствовать ему?
– Талант, талант… Мне самому никто до сих пор вразумительно этого не объяснил. И вряд ли есть объяснение. Если задуматься… наверно, первое, что побуждает писать, – это любовь. Любовь к матери, к ребенку, к небу, к дереву, к возлюбленной. Любовь ко всему живому. Но что именно заставляет кого-то браться за перо, а кого-то нет – это загадка. Я знаю, что не меньше меня любил эту жизнь, точно так же входил в жизнь мой старший брат, но никогда ни одной строчки не написал. У меня есть младший брат, который стихов не пишет, но пишет прозу и критику. Так почему именно я, а не он, стал писать стихи? Мы знаем большого поэта Бетала Куашева из Старого Черека. Почему не его сосед стал поэтом? Ведь смотрели на одни и те же реку, небо, звезды. Каждый человек рождается для своего дела, главного. А может, и был в нем талант, но как был, так и угас. Чтобы талант осуществился, нужно только одно условие – работа. Только труд. Кто бы что ни говорил про вдохновение – снизошло, сел, написал и пошел дальше, – это все разговоры. Гениальная мысль так и останется мыслью в голове, если ее не развивать. Это работа, которая кончается с жизнью человека, а не так, что в восемь утра сел, до пяти поработал и отдыхаешь. Я, например, днем не пишу. Читаю, занимаюсь другими делами. А около полуночи наступает мое время браться за карандаш. Бывает, работаешь без остановки всю ночь, сутки, больше. Но как только почувствуешь, что ты вымучиваешь из себя что-то, – все, отложи карандаш и просто живи.
– Что в жизни сложилось, как вы хотели, а что – нет?
– Что удалось, что не удалось… Как и всякому человеку, мне, конечно, тоже многого хотелось. Совсем как по Маяковскому: «Чего может хотеться этакой глыбе? / А глыбе многого хочется!» Кто не мечтает встретить человека, с которым хочется прожить всю жизнь? В этом мне повезло. Я очень рано встретил женщину, с которой прожил тридцать лет. Бывало всякое, как и у всех. Но лучшей судьбы для себя я встретить не мог. С ее уходом ушла часть меня… Вырос сын, сам уже отец. У меня внук и внучка, я с ними живу. К сожалению, жена не дожила, не увидела внуков…
Слушая, как сын ее поет,
Моей тайне улыбалась мама.
О любви, которая придет,
Пел я неумело и упрямо.
Отложив заботы и дела,
Слушали все люди на планете
О любви, которая пришла,
Пел я, словно птица на рассвете.
Лишь луна свидетелем была,
Прячась от меня за облаками.
О любви, которая ушла,
Пел я, шевеля едва губами…
Конечно, хотелось сделать очень многое. Сделано немало, но сомнения – они с нами рождаются и с нами умрут. Все равно кажется, что где-то что-то я недосказал, чего-то недоделал. Тридцать процентов задуманного не успел сделать, наверное. Чем больше живу, постигаю, чувствую, тем больше мне кажется, что я не успел сказать главного об этой жизни. Нет человека, который бы ушел из жизни, сказав: я все сделал. И не будет. В этом и прелесть жизни. Если бы человек не думал, что еще что-то сделает, ему бы незачем было жить. А ведь знает, что в один прекрасный день его не станет. Но Бог дал ему в дар чувство незнания того, что ему уже все равно, как и что будет после него. Вот он и пытается до последнего дня оставить что-то после себя, за что его хотя бы один человек помянет добрым словом.
– Меня поразили ваши слова о тридцати процентах сделанного. Мне страшно представить этот объем труда, литературного труда, я имею в виду, в стопроцентном выражении. Столько написано, издано, еще больше неизданного.
– Неизданное хотелось бы при жизни издать. Я не хотел об этом говорить, но раз уж вы настаиваете… Раскрою свою маленькую тайну.
Я не прозаик. Правда, написал прозаическую книгу о поэзии, о творчестве своих любимых писателей, туда же вошли мои размышления о литературе. Но это скорее критика. Всю жизнь завидую прозаикам, что-то все время пишу в стол. И никогда в жизни не только не печатал, не только не показывал, но даже не говорил никому. Вот первый раз я с вами об этом говорю. Поэзию я не променял бы ни на что на свете. И все же считаю, что не все краски жизни, не все наблюдения и суждения можно загнать в поэтическую строку. Объемнее и достовернее сделать это позволяет проза. Скажем, пишу стихи о детстве. А перед глазами стоит все мое послевоенное детство, мои родные, друзья, соседи. Как я ограничусь одним стихотворением и даже подборкой? А в прозе у меня страниц пятьдесят посвящено этому отрезку моей жизни. Но что значит не родился прозаиком! Читаю сам, перечитываю и думаю: если бы это написал кто-то другой, я читал бы это? Да, читал бы, мне было бы интересно, говорю себе. С одной стороны. А с другой стороны, я столько этой прозы прочитал и читаю, что в сравнении с этим мои опусы никуда не годятся. И откладываю в сторону. Но все равно я худо-бедно должен закончить эту прозаическую книгу. Она готова в голове, почти половина написана. А что получится из этого – один Бог знает. Это, наверное, и будет моя последняя книга.
– А переводы? Это тоже огромная часть вашего творчества.
– С переводами, могу точно сказать, я уже точку поставил. Больше ни одной строчки переводить не буду. Сорок пять лет работал над переводами и поставил точку. Я для себя подвел черту, за которой мне больше нечего делать. Сейчас можно собрать антологию всемирной поэзии в моем переложении. Нет такой страны, автора которой я бы не перевел. Притом старался брать именно тех поэтов, которых в их странах считали самыми лучшими. Вот, сорок пять лет – и точка. Закончилась эта часть моей работы переводом «Евгения Онегина» на мой родной язык.
– Это была цель – дойти до определенного рубежа?
– Цель была – антология всемирной поэзии. Я не помышлял, что это закончится «Евгением Онегиным». Так сложилось, что все шло своим чередом и завершалось, а «Евгений Онегин» откладывался и возвращался снова. Наступил момент, что все закончил, а «Онегин» еще оставался. Работа над ним продолжалась сорок лет. И вот она завершена, так что со спокойной совестью я закрываю и этот этап своего творчества.
– И это тоже не издано...
– Об этом я уже не говорю. То, что зависело от меня как от поэта и писателя, я уже сделал. Остальное – дело издателей.
– На издателей полностью не будем полагаться, хотя бы потому, что процесс книгоиздания сегодня зависит не только от них. Давайте хотя бы перечислим то, что готово увидеть свет.
– Первое. Я в свое время написал две сказки, а потом сама собой написалась третья, получилась трилогия. «Куйцук» – первая, вторая – «Гость из сказки», и вот третья готова. Далее. Я из всего, что написано и не издано, собрал один большой том. Там все жанры представлены практически. Разбил таким образом. Собрал восьмистишия, написанные за пятьдесят лет, в одну книгу. Книга четверостиший – еще одна. Я никогда не ставил себе целью сесть и написать стихотворение в четыре строки или в две строчки. Это потом пришла мысль: а почему бы не собрать их в отдельных книжках, – например, двустишия, их у меня не меньше семисот, еще триста – в черновиках. Писалось все в разные годы, начиная с 1947-го. Потом вырисовалась книга шестнадцатистиший, двенадцатистиший… Вдруг обнаружил, что я всю жизнь писал белые стихи. Во всех моих книгах попадались по одному или несколько подобной формы. И вот получилась книга белых стихов, готовая к изданию. А антологию я сам в шутку назвал «Самиздатом». Товарищи из типографии мне переплели. Вот они, на полке, смотрите. Все подготовлено к изданию так, как если бы была выпущена полноценная книга. Сделал, переплел – и лежит. Ждет своего часа.
– И еще, я знаю, вы привели в систему свои стихи, изданные на русском языке.
– Да. Я привел в порядок все написанное на родном языке, разобрался с переводами, а потом подготовил книгу избранного в переводе на русский язык. Переводить меня начали, между прочим, очень рано. Мне было лет двадцать, когда впервые мои стихи появились в журнале «Новый мир», который редактировал Симонов. Потом были публикации в журнале «Юность», в «Комсомольской правде», потом уже стали печатать здесь тоже. На русском языке за все годы изданы шесть моих сборников, в Москве и Нальчике. Я все это собрал. Многими переводами я был недоволен – я не видел поэта, который был бы до конца доволен переводами. Я очень осторожно отобрал удачные переводы из шести книг и собрал отдельную книгу. Почти треть переводов ушла в архив, я их не стал включать в сборник и печатать больше не буду. Итого осталось где-то десять печатных листов переводных стихов. Эта книга тоже ждет своей очереди. Хочу предложить издательству. Кстати, там есть и много новых переводов, которые я в свое время не сумел издать. Я и сам не помню, когда вышла последняя книжка на русском языке. А с русскоязычным читателем я не встречался уже многие десятилетия. Получается, для русского читателя я давно не существую.
– Мы сегодня много цитируем классиков. «Печально я гляжу на наше поколенье», – сказал поэт. А вы?
– Я тоже. Печально гляжу не только на свое поколение, но и на то, что идет следом. Мы живем, мечтаем, что новому поколению станет легче жить, на самом деле все труднее и труднее с каждым днем.
– Вы считаете, вам было лучше?
– Представьте себе, да. При всем том, что война была, пусть я маленький был, я многое помню. Потом послевоенные тяжелейшие годы, голод этот ужасный… 47-й год кто не помнит из нашего поколения?.. И все равно нынешнему молодому поколению труднее. Почему? Мы в свое время – пусть это потом во многом оказалось ложью, – мы во что-то верили, понимаете, как получалось. А сейчас никто ни во что не верит. Сейчас такое время, всем настолько плохо там, где они находятся, что им хочется куда-то бежать, туда, где им кажется лучше. Но я-то, умудренный опытом старик, знаю, что не там хорошо, где нас нет. Если нас и ждет что-то хорошее, то только здесь, где нам плохо сегодня. Как здесь сделать хорошо? Вот о чем надо думать и старикам, и молодым, всем вместе. Ну поменяю я свое географическое место, но жизнь-то я не поменяю. Вряд ли нас кто-то ждет с распростертыми объятиями. А может, он думает, что я жду его здесь. Если человеку может быть хорошо где-то на земле, то только там, где он родился, где он что-то значит и что-то может сделать.
– Вы верите в светлое будущее?
– Без этой веры всем вешаться надо просто. Конечно, верю. Когда не было трудно? Во все времена жизнь сложна. Но бывали же просветы. Жизнь есть жизнь, в ней все чередуется: то хорошо, то плохо. Разница между поколениями лишь в том, что у каждого свои проблемы, несхожие с прежними. Вот и все.
После того разговора с поэтом осталось чувство, будто вобрал он в себя опыт двух жизней, радость двух жизней, печаль двух жизней. Познал и счастье, и любовь вдвойне, но и горечи хлебнул за двоих. А уж работал и творил – тоже на две жизни хватило бы.
А теперь его нет. Улетел одинокий журавль, оставив по себе свет доброты, необычайной мягкости, а еще – тома неизданного, переплетенные и терпеливо ждущие своего часа на полках в его квартире. Увидим ли?
И ответило солнце на это луне:
«Зря такие слова говоришь обо мне.
Мною соткано, залито из горячих лучей
В каждом сердце по солнцу до первых грачей».
