Кагъар
Дудеш викIар, нушала хала неш урчIемцIайчир черрухъи сари. Нуни дусмала мягIна–декIар иргъули ахIенра: ну шел дус риубхIелира, ил илгьуна сарри, гьанна, вецIну шура риубхIелира, илизиб селрацад барсдеш агара. Назикриубси, сари–сарил гъятIкариэс хIядурсигъуна, дяхIла ва някъбала кам къелкабиубли, чIучIбалхуна цахIнаб бицIибси. ХIебалас, ил зягIиприкили, ит яра иш изахъули или гIярзрикIули. Буркьа юртлизир сарицун сари. "Дила чарх ибгес рирули лерай, ну чиналра хIякьяс, – рикIар ил, бегIти нушачи гечриахъес маслигIятбухъунхIели. – ХIушачиб вайтIа хIебирар, амма дила уркIи батхIебулхъан..."
Сен биалра, ил нушачира нуша иличира гьаман дашутира, цацахIели ну хала нешличир дугелира кавлули рирус. ИлхIели, агь, дахъал хабурти дуру илини! СихIрула, тамашала, жузлизир агарти. Наб бахъ хIейгахъисгу алхIят бархIи иличи рукьес. Савлиличирад бархIи ахъайчи гIела хъули чекарурцура. Гавли берхьурли, цIударкабиубси усицад кьанира абхьили, иларад ваяхI дурайсес рехIрирхьур:
– Иш хIябсур, иш дукIумила хIева, ишди къачалайла дабри, иш гIясатин кьапIа, иш мазала гулила кьапIа, ишди балала динди...
Хъулиб палтарла халаси бекIа бетаур. Илди хала дудешла сари, дергълизивад чархIевхъи, я чесадуцес я дурдес бекIхIейубти. Хала нешли жумягIли гьачам кьаниларад дурайсути сари ва, сецад умули диалра, пяхIдарили, набзи хIярш–хъурсдарахъили гIеладяхI кадирхьути сари. ХIянчи–декIар къиянси ахIен, набчицун хъарбиркуси биалри, вецIал минутли бекIбирира. Юх, илини ну кьаниличи гъамра хIерирахъура, сунени ца–цали дурайсути сари ва сахъдешличил набзи лугути сари, хIятта кункли дялчути шишала тIалхIянаван. Вай, хIябилра илхIели наб анцIбулкьули бираргу?! Или хIебирару, гьари, ца лехIдизирая:
– Иш хIябсур, дила рурси, хIела хала дудешли, Ахъайла Мирзали, дергъ бехIбихьес кIел баз лерай Ахъушала базарличибад хибсири. ИтхIели ил халаси пахру сабри, хIябал барха анкIили дедили асибсири. Сунела хIяб нурли бицI, илини хIяйна сабри чесабуцибси: хъубяхIрумачи, дуббуцарла Хала бархIи ва хIела неш акIубхIели... Ишди къачалайла дабрира сунени дарибти сарри, сепайда, дурдес хIебикиб кьадин. ХIенкьула Маммала хъу бацунхIели, илдани бугъала кабц пешкешбарибсири. Илизирад кабцла шудехI дабри дариб. ЦадехI сунес датур, авдехI нуни дицира... Иш гIясатин кьапIала хабар кьалли, дила рурси, лебгIеб тамашала саби. Буришав хIези?
Ва хала нешли, нуни жаваб чарбарайчи тIашра хIеризурли, вецIнара– сера бурибси хабар бехIбирхьи. Наб кавлуси лехIризни сабри. Ил кьаниларти ваяхI илцадра наб тяништири, хIятта цацахIели мицIиртиван набчил гьайдулхъун или гьанбирки. Нуни уркIиличир далира, чидил ваяхI мурт ва чинабад бакIибсил, сегъуна багьа бедибсил, илала вегI се адам сайрил, илала сегъуна кьадри лебал... Ил ихтилат гьархIели кIина тикрарбирусири: кьаниларад ваяхI дурайсухIелира, илди гIеладяхI кадирхьухIелира. Ил кьалли селра ахIенри, хала нешли кьанилабад кагъуртала бергараг дурайси. Лерилра хIябмузанти, ранг дуунти, хатI дагьес агарли душкьубти. Лерси мерличи гугкариили, ил ручIес рехIрирхьи. РучIни лебрив гъари илала? НикIа дурхIяливан хIурпри биркIантази дархдирхъни. Набзи делчIахъес чина хабарри?
ГIяйиб саби, гьала–гьала набра илдачи лехIризес дигахъира, иларкIун дила хала дудешла дергъла майдайчирти лерилра гIямру лерри: сели виркьибал, чичил ургъибал, чина викибал. Кабуршути–бирхъутала хабуртани дила биштIаси уркIира кахбири... Илди кагъуртала арагIеб жуз бетари. РучIухIели хала неш замана–замана тIашрилзи, нургъба саруркIути хIулби декIала дубличил хIяршдири ва сунези сари гъайрикIи: "Ва дила Мирза, вергунри кьалли эски душмай. Ветахъири кьалли ванзаличиб хIяб агарли, хIяблаб лига агарли..."
Ахирра илала някъбазиб цацун кагъар кавли. Иличи хIеръибмад, ил тирхьрулхъи, тяп бемжурси гантари сабхIеливан, зер–зеррулхъи, тIулбазибад кагъар кабиркахъи. ГIур хапбарили кьанилизи дигIянбири.
– Хала неш, хIуни ил кагъар сен хIебучIулри? – хьарбиира нуни.
– ХIебучIуси саби, дила рурси, хIебучIуси. БелчIи–декIар селис гIягIнили?
– Ил халал дудешла ахIену гъари?
– АхIен.
– ХIебиалли, вайси кагъар бургар?
– Вайси саби, дила рурси, агь, бахъ гIядабсигу...
– Хала неш, хIуни ил гъярбердили лайбакIа.
– Ил се хабара? Абдулта хIеругьули, хIечи хъарси бара? – гьимруркIи ил, ва гъай къантIдири.
Къадагъабарибси цIедеш муриси бирар. Наб сеннира ил кагъар белчIес дигулри, амма бетарули ахIенри. Цаибилгъуна, кьаниличир мурталра дила бекIцада мегь чедихьили дири; кIиибилгъуна, илди мегьла умхьу чинаб– биалра ахIенрину, гьимирличи баршили, дугелира хIерелира хала нешла хъябличиб бири. Гьу, сен–сен рируса ну ил къаниличи раэс?
Гьачамра, гIела гIебшнила дяргIибти заб чIяхIдикIуси савли, ну хала нешличи арацIира. Илра алхIят бархIи сабри. Хала неш карихьи лералри. Зумали гьигьрикIулри. ЦIали алкунсиван ремжурлири. Ну урухриубра, неш жирарес или, гьалаксаурра. ИлхIели ил, хIулби ахъхIедуцили, гIяшли гъайрухъун:
– Ва дила рурси, хIу урухмакIуд, ну рубкIули ахIенра... ИшбархIи кьаниличира хIуни хIерудибара.
– Хала неш, хIед кумек гIягIнили ахIену? ХIукIун зягIиплири?
– Юх, наб селра гIягIнили ахIен. ХIерейс, шукур Аллагьлизи, аракарирус…
Илини набзи кьанила умхьу гьабуциб, сари биалли рускаунхIеливан ряхIятли гьигьрухъун.
Нуни кьанилабси лебдеш хIули липIла манзиллис чIябарличи дурасира. Илдачи хIерра хIеризурли, гIямзила дигIянбикибси хIябмузан кагъуртала бергараг баргира. Камси гьатIи наб сунечила багьес дигуси, биштIаси ва букIуси кагъар дила някъбазибри.
"Улас, се хабар леб вара ишаб? – сабурагарли бучIулри дила уркIи. – Се сабира хала нешли набзибад дигIянбируси? Ца ити ил секIал хIебири. Иш кагъар гIядатла ахIен, някъбази буцибмад, сарира, берхIила изайзи рикибсиван, руржес рехIрирхьули сари. Сен илкьяйда бетаруси? Ишаб се дигIяндеш лебси гъари, ца Аллагь? Юх, ил секIал хIебагьурли, руэс хIерирус!"
Гьаргбарибси кIапIиличирад набчи урус мезла чумал тугъ хIердизур:
"Уважаемая Салимат! С болью в душе сообщаем, что на подступах Москвы, столицы нашей Родины, в неравном бою с немецко–фашистскими захватчиками героически погиб Ваш муж, боец Мирза Акаев. Память о нем навсегда останется в сердцах нашего народа.
Командир I–ой мотострелковой роты капитан Осокин В.Н."
Нуни гьар секIал аргъира. Аргъира, сен хала нешлис ил кагъар белчIес хIейгахъусирилра.
Сари рикIули кьяйда, хIерейс ил гIяхIрухъун. Буруш бархьбатур.Чяйла бержиб. Камсигъуна кьацI чIямбариб.
Чумал минутла гIергъи ил сунес ахIерси кьанилар халтIрикIулри.
– Гьаригу, дила рурси, ишбархIи ну рамсурлира. Кагъурти гIурхIели делчIес далтехIе, – илира или, хала нешли кагъуртала бергараг кьанила кабихьиб.
Нуни бекI гIяшбуцира. Ца гIяхIдеш, илини дила дяхI чехIедиулри: илдикIун урезила цIали алкири.
Письмо
Отец говорит, что бабушке уже перевалило за девяносто. Я же, правду говоря, не вижу в этом ничего особенного: сколько я помню, бабушка была одинаково старая: и когда мне было лет пять, и теперь, когда мне уже пятнадцать. Она такая высохшая и хрупкая, словно готовая вот-вот рухнуть, как ветхая хибарка. Лицо и руки её обтянуты тонкой смуглой кожей с несметным множеством складок.
Не помню, чтобы она жаловалась на здоровье или подолгу болела. Жила одна в своей обветшалой сакле. «Не уеду, пока ноги будут носить меня, — отвечала она на уговоры моих родителей. — Знаю, у вас мне будет хорошо, но здесь я чувствую себя лучше и спокойнее…» Но и дня не проходило, чтобы мы не встречались, а в иные вечера я оставалась у нее до утра. Это были чудные ночи! Сколько она мне рассказывала интересных случаев из жизни, сказок, сколько описывала удивительных приключений, о которых не прочтешь даже в самых увлекательных книгах. Вот только в воскресенье не любила я ходить к ней. Сами посудите, в этот день с утра до вечера бабушка держит меня, как привязанную, возле себя в кладовке. А там у неё хранится старый, почерневший от времени, огромный сундук, доверху набитый всяким хламом. Любит она копаться в сундуке, приговаривая:
— Вот черкеска, совсем как новенькая, вот ситцевая рубаха, а вот и чарыки*… Эту каракулевую папаху моль еще не тронула, вот овчинка, вот и шерстяные джурабы**…
На полу громоздится целая гора одежды. Она дедовская. Осталась с того дня, как он ушёл воевать… Бабушка раз в неделю перебирает всю эту одежду, чистит её, хотя на ней и пылинки нет, осматривает долго, любуясь каждой деталью, а потом кладёт обратно. Работа немудреная, и если бы всю эту процедуру она поручала мне, я бы без труда управлялась за четверть часа. Но она меня и близко к сундуку не подпускает, каждую вещь достает так осторожно, будто та может разбиться, как стекло. Тоска одолевает, глядя на неё.
Вот послушайте:
— Эту черкеску, дочь моя, твой дед Акайла Мирза, светлая ему память, купил на базаре в канун войны. Такая редкость была в ту пору, и заплатил он за неё два мешка отборного зерна. Надевал всего-то раза три: на праздник Первой борозды, на Святой день Рамазана и на день рождения твоей матери… Чарыки сам пошил. Тут, понимаешь, целая история. Он вспахал однажды своими волами каменистый участок колхозного сторожа Маммы, а тот, как говорят — добром за добро, возьми да подари ему шкуру бычка. Из неё вышло пять пар чарыков: одну пару он оставил себе, а остальные я снесла на базар и продала… История этой каракулевой папахи очень забавная. Хочешь послушать?
И она, не дожидаясь моего согласия, начинала рассказывать то, что я уже слышала раз десять, а то и больше. Всё содержимое сундука мне было так хорошо знакомо, и порой казалось, оно вот-вот заговорит со мной человечьим голосом. Я безошибочно могла бы сказать, какая вещица где лежит, откуда и как она здесь появилась, когда куплена и за какую цену… Обо всём этом бабушка обычно рассказывает дважды: первый раз — когда достаёт содержимое сундука, второй раз — когда укладывает обратно. Это ещё ничего, но в самом потайном уголке сундука находилась кипа писем. Пожелтевшие от времени, истёртые, испачканные фронтовые треугольники. Присев на корточки, бабушка начинала их читать. Но какое это чтение?! Точно первоклашка по букварю, буковка за буковкой, слово за словом. Канитель, одним словом. Правда, вначале я любила слушать. В этих треугольниках вся фронтовая жизнь моего деда; как и с кем он воевал, кто были его друзья-бойцы, где побывал, какие трудности выпали на его долю…Отдельные эпизоды, где описывались зверства фашистов, ужасали меня и долго преследовали в кошмарных снах. Писем было много, хоть книгу пиши по ним.
Бабушка то и дело прерывала чтение, своей белой чадрой украдкой утирала выступавшие на глазах слёзы и сама с собой заговаривала: «Эх, мой Мирза, поник ты головой вдали от меня. Не пощадила тебя вражья пуля. Нет у тебя ни могилы на родной земле, ни костей в могиле…»
Наконец, у неё в руках оставалось лишь одно письмо. И тут, только взглянув на него, бабушка страшно пугалась, начинала дрожать всем телом, словно в лихорадке, и роняла письмо из рук, будто оно жгло ей пальцы.
— Бабушка, что с тобой? Почему ты никогда не читаешь это письмо? — спрашивала я.
— Не нужно и не читаю, дочь моя.
— Разве оно не от деда?
— Нет.
— Тогда, выходит, это нехорошее письмо?
— Да, милая, совсем нехорошее…
— Бабушка, ты бы его разорвала да выбросила. Зачем такое держать в сундуке?
— Как можно?! Господи, не говори так. И вообще, ты суешь нос куда не следует, — она начинала сердиться на меня и тотчас меняла тему разговора.
Но, как говорится, запретный плод сладок. Я задалась целью во что бы то ни стало узнать содержание этого письма, хотя такой возможности почти не было. Во-первых, письмо хранилось в сундуке, на котором всегда висел огромный ржавый замок; а во-вторых, ключ от замка и днём и ночью болтался на шее бабушки. Вот и возьми это загадочное письмо!
Однажды утром, в ненастное осеннее воскресенье, я по обыкновению зашла проведать бабушку. Застала её в постели. Она тяжело дышала, прикрыв глаза, и тело её горело, словно охваченное пламенем. Я перепугалась и решила тотчас сбегать за матерью, но она, не открывая глаз, тихо позвала меня:
— Доченька, ты не пугайся за меня, я еще не собираюсь помирать… Сегодня тебе одной придётся перебрать мой сундук.
— Бабушка, тебе нужна помощь… Ты же захворала?
— Нет, со мной ничего не случится, и с помощью Аллаха я скоро встану на ноги.
Она протянула мне своей костлявой рукой ключ от таинственного сундука, а сама задремала.
В считаные секунды я вывалила содержимое сундука на пол, отыскала связку писем и стала их спешно перебирать. Но вот оно, то самое письмо, у меня в руках.
«Интересно, какая тайна сокрыта в нём? — трепыхалось моё сердце. — Почему бабушка всякий раз старается упрятать его от глаз подальше? Просто так она не стала бы этого делать. Письмо заключает в себе какую-то магическую силу, которая выводит её из себя. Как интересно! Прости меня, бабушка, я не могу устоять перед таким соблазном…»
Я с трепетом разворачиваю листок бумаги:
«Дорогая Салимат!
С болью в душе мы сообщаем, что на подступах к Москве, столице нашей Родины, в неравном бою с немецко-фашистскими захватчиками героически погиб Ваш муж, боец Мирза Акаев.
Память о нём навсегда останется в наших сердцах.
Командир 1-й мотострелковой роты капитан Осокин В. Н.»
Мне стало грустно: «Вот почему бабушка не желала читать это письмо и скрывала его от меня».
Как бабушка и обещала, к обеду ей полегчало. Она выпила стакан чаю и съела кусочек лепёшки. Потом покинула своё ложе и, пошатываясь, побрела в кладовку. А еще через пару минут она уже стояла перед открытым сундуком.
— Доченька, я устала, может, не станем читать сегодня письма?
— Ты права, бабушка, не станем…
Она молча убрала в сундук связку солдатских треугольников.
Я опустила глаза. Одно хорошо, бабушка не видела мое лицо: ведь оно пылало от стыда.
* Чарыки — традиционная даргинская обувь с заострёнными носками.
** Джурабы — толстые вязанные носки либо сшитая из шкур обувь у народов Кавказа, Передней и Средней Азии.