Валка’аральын Рулвэт
Пын’ылтэл
Рэн’ъатвывакъонвыкэн ярайн’ын. Ынкэкин ралкочыкойпы Рулвэтынэ нинэгитэк’ин рагролмын ынкъам нинэльук’ин гынонъылёръокэн пан’ъэвн’ытома-обенма мыкэтыльын ынк’о галяльын к’амэтварагты о’равэтльан. Ымыльо ныгагчавк’энат. Ымы н’аанк’эн н’ан а’ачек, чивмиръыльын ынкъам манэгк’онагльан-джинсыльын – к’ымэглюур ныкытгынтатк’эн. Нак’ам колё итъылк’ыльын ръэт…
Инъэ вэтгавъёлгэпы нанымн’ылявын: рэчьэчен’этгъэ 27-30 градусыльо, рагтыйгатгъа 17 метрмэл йык’эльу секундак. Ынн’атал выентэтэ вальын ынк’эн к’ивъечьэчен’ рэн’ъатвывакъонвык Анадыркэн.
«Мурык, эмнун’кы, итык-ым, ынн’ин ботинкальык’ай, пэтлек’эй нъыгтыкватын», – ярак амэчатыльын а’ачек чимгъунин Рулвэтынэ. Ынкы кэтъонэн кытооркэн вагыргын, к’ликкин мытлын’эн парол гивин’итти яалегты, титэ гитлин солдато. Кэтъонэн, льэлен’кы сапогыльык’ай, ытлён ныгагчавк’эн, мылявынвы, овэчватынвы, гарнизонкэн клубэты.
Э’квыргъам н’энку, Приморьек, мин’кы гъармиятвален, н’аргынэн омын’ вальын н’уткэкинэк, н’отк’эн эйгыск’ынутэкинэк, э’митлён малымыльорык ук’элю нэлгыркын…
«Мэнигэвиръэ, гым итык, чикк’ырым, ымы кытэк’эй, тъылк’ытык льэлен’кы н’алвыльэты», – ынкы Рулвэтынэ кэтъонэн, чимгъуу лыгнин чычетнымным Валк’аран, вальын чекыяа Гэлян’к’ачормык. Ынан кэтъонэнат нутэтумгыт-н’элвыльыльыт: «Пагчен’гыргыт – мэвын рэк’ыркыт игыр? Ытлыгын рэк’ыркын? К’эйн’ун нэмэ чикинъэ н’алвыльэты к’ыти лымэвыр н’айыткынатэ ынкъам ынкаткынгыпы нутэгитэнэн’этэ гитэркынинэт эвиильыт к’аат – атымн’этвакыльэн. К’ымэл-ым, ынпэвык, панэна еп ныкытгэмк’эн, нымытлёк’эн. Атымн’эрак’ыльаткыльэн, нунтымк’ин. Имырэк’ык атымн’эгагчавыльаткыльэн, нытгипк’ин. Гым панэна имырэк’ыльигым инэнинъэйвыркын… Гымнан-ым мэн’ин… мэн’ин гымнан ымы а’к’атъарын’ын’ рыйголявынвы. Н’ээкык энмэч мэйн’эти, эмиче. Э’ми, мин’кы игыр ытлён? Вай энмэч амн’ырооткэн гивин’ит эльукэ тынтыркын – палк’аттагнэпы н’эвъэнк’эй Гивын’ы. Н’ээкык ынкатагнэпы вэлер ымы к’унэче нъыетыркын ытлыгэты ынкъам мэргэты амнон’эты, к’онпы лыгэн – ымы льэлен’кы, ымы элек – ынн’инн’ит нымытвагъэ ынкъам кэлиткугъи гуйгук. Ынин нъэлгъэт игыр к’ликкинэт элен’н’итти…»
Чьачан’льоргык’ай гынунэтык Рулвэт тэнмавымгогъэ отпускынвэты – тэн’вытку въэтагнэпы н’эвъэн. Э’квыргъам нивын, янор нырин’эн Въэн’эты – н’энку румэкэнн’ыт к’орагынрэтыльыт. Ынкъам вай рымагтайвэ умэкэтыплыткугъэт чавчыварамкыт. Нак’ам ванэван эмытри, лымн’э рэмкыльыгинив ынкъам эрмэгинив, тымн’эмэкыгэнэв, ак’аагъевкыльэнат о’равэтльат омакатынвык гатваленат. Малтымн’ъатав гавэтгавчерленат. Энмэн, гатвален съезд ытръэск’эв еп вальын к’ликк’эв век.
Игыр, эмъэк’эйгэтык лымэвыр эрин’ъэтвыкитэ, ытлён, Рулвэт – валк’аральын, лымн’э делегаттэ, Алк’атваамгыпы пыкирыльыт, лывавыркыт рин’эк яран’к’ачагты.
Рулвэтынэ нэнаяак’энат чеварорыгльан пальто ынкъам милютнэлгыкъэли, овъаляпэральын. Вакъогъэ ытлён диваныткынык тъэратконвы, чотатэ рэлпэты Пэнтон – вытку льоё омаканма. Пэнто – элк’этвээмыльын, нын’инк’ин к’орагынрэтыльын, ныкорык’эн.
Рулвэт эвын гатъэраткомголен, титэ люур Пэнто мынгынэлёгъэ, рилпынилюгъи ынкъам мэрынрэк’эй иквъи:
– Толяй, Толяй, к’ыгит!
Рулвэт лыленвэнтэти ынкъам, эчичевкэ вагты, нэмык’эй мэрынрэк’эй иквъи:
– Энмэч?.. Мытрин’эркын?
– Ванэван. Н’аан, к’ыгитэгынэт кассак эймэвыльыт.
– Ии-ым?
– Нын’инк’ин н’эвыск’эт ынкъам ынык к’ача вальыт н’инк’эгти – льуркынэт? Тан’ыннаны вальыт. Малпытк’ытакалгыт.
– Лымэвыр а’тав ыннаны авэръэпыльыт, – люн’пэгчин’этыльын Рулвэт, мэн’ин нэмэ лылянныматэ.
Пэнтона э’тйиву люн’ылгэ рыннин, тэн’ытръэч ивнин:
– К’оо. Мурык Элк’этвээмык нэмык’эй варкыт пытк’ытакалгыт – н’инк’эй ынкъам н’ээккэк’эй. А’мын ивкэ ымы гымнин титэ нъытванат!.. Ынн’ытэк’ гиину тытчыгъэн н’эвыск’этк’эй. Путурэк ынн’атал нымлык’эн! О’птыма кытъымэтыльын чемыск’ыянвык лялгыттъатынвэты тылельын ыннээн, ипэ мин’кри ы’мнилюльын, пыльыльык айгыпы кытрэватыльын, выквырмагтыльын, пин’кучитыльын… Толяй, гынин-ым э’митри н’эвъэн, нэнэнэт?
Рулвэт авъеткынка нытвак’эн, лён’очыткольын – ы’ръэ нытъирэткук’ин.
– Аны, аны к’ыгит! – нэмэ рилпынилюнин Пэнтона олыльын ыныкы Рулвэт.
– Н’аанк’эн н’эвъэнйыръын, ятъёлкъалельын, ынанъыттъыёча рэнъэлн’ыркын… Эплеэн мынэймэвынэт.
Амынан пэлятыльын Рулвэт кавэты олгъэ диванэты, панэна люн’пэгчин’этыльын рак’эты.
Пэнто-ым пэтле ети, еп авакъока иквъи:
– Рин’эркыт танн’ынотагты. Гъывэк’учитэ. Кымин’ыт ымы. Н’инк’эгти, к’эйвэ, пытк’ытакалгыт. Ыргин ытлыгын – танн’ытан ынкъам…
Рулвэтынэ лылянныматытвагты тан’авъеткынка нэнапалёмтэлк’эн Пэнто. Кытамчачва элк’этвээмыльын мэрынрэк’эй вэтгавын’н’огъэ:
– Морыкан’к’ачагты тылеркыт.
Вытку ынкы Рулвэт лыленвэнтэти – ылён микынти кытпагчен’о лын’ыркынинэт Пэнтона? Ынн’ин чемгъома, тэкэм ырыкк’ачайпы галягъат пок’ыткынэты нылгиниквык’ин элгык’ылявыл, экъэликыльин, ынкъам н’инн’эвыск’эт, тан’колё тиркырэгылгыльын. Н’эвъэнэ нинэнрывинрык’инэт эккэт. Ятъёлналгыкъалельын, н’ачгын’к’ач налгын’ойн’ыэлгэк’атыльын, ымы ятъёлналга и’ннычурмэтыльын тан’пальтольын, ыплылясапогыльын – ытлён нымлытыляк’эн, к’эйвэ алымы рырывэнрыёттэ н’алгыл н’инк’эгти нывитк’ильэтк’инэт тыляма. Ытри малн’ыроча элен’итыльыт.
Рулвэтынэ кытэк’эй волвакы льунин ранъав нъэлыльын льулк’ыл н’эвъэнйыръин. Рулвэт витылк’иви – мин’кы гэльулин ынк’эн льулк’ылк’эй? Титэ? Ныгтин’к’ин, ивльинныльын…
«Авнатымн’эгэтайвыка ы’вэк’учильын н’эвыск’эт», – ымы ынн’ин чимгъугъи Рулвэт, еп авакъока мин’кы пок’ыткынык ырык к’ачайпы галяльын ройыръын. Нэмэ лылянныматэ ынкъам тэкэм ынкы валёмнэн вэтгавъёлгэпы рымн’ылявъё пын’ыл:
– Вакъонвы билетынкалыровымгоркыт рин’эльыт Москвагты самолёта 2211.
Рулвэт витылк’иви, лыленвэнтэти, гаглыгэтанэн, рэк’ъум н’ан, пок’ыткын рэлкукин. К’ылявыл ынкъам н’эвыск’эт ган’энк’айма гэлк’утлинэт ынкъам н’ытонвэты гэлилинэт, тагратынвы ивтылкин этажэты.
– Рэк’улым, мыткынтэчьэт, Виталик, – Пэнтона ынкъам Ролватына к’ачайпы галяма, иквъи н’эвъэнйыръын. – Амынан к’ылгэлёгыргын, ыммэмы телефонгыпы лён’ынвэтгава мытынтын…
Ынк’эн к’улик’ул – тынк’ы Гивын’эн.
– Вай, вай, гымнин н’ээккин к’улик’ул? – Рулвэт к’утыск’ычети, ынк’оры мэрынрэк’эй вакъогъэ, нэмэ к’ути.
Пэнтона энэчгытэты нинэгитэк’ин капчачавыльын валк’аральын.
– Эплеэн нэмык’эй мыгитэск’ивынэт, – к’ынвэр иквъи Рулвэт, ынкъам, еп очка, н’ытонвэты гаглычайвыэ’.
Акваттэнмавыльэты эймэквъи, льунин вэтчатвальын н’эвъэнйыръын. Кылылятаёчгык’айчыкойпы н’эвыск’этэ йытонэнат паспортыт ынкъам билетти, йылнинэт ы’вак’очегты, мэн’ин ы’ттъыёчан’к’ач нытвэтчатвак’эн, ынк’оры яал нъэли, чемоданык к’ача, мэн’каткынык нывакъотвак’энат н’инк’эгти.
– Гыыт… гыыт – Гивын’эйгыт н’ээккэйгыт? – рэймэвык н’инн’эвыск’эт, пынлёнэн Рулвэтынэ.
Н’эвыск’этэ, пынлыё, этъым, ы’ръэ лен’валёма нинэнтык’ин эймэвыльын ынкъам вэтгавымгольын о’равэтльан. Амвыегыргэпы нинэлкылк’ин ыныкы пынлёльын. Вытку мэск’ээк’ын вак, лыгимэрынрэк’эй, агагчавка, таалгылятэ. Эчги льунин агтынпыкыльэн к’лявыл-лыгъоравэтльан, люн’иничгытэтэ итгъи, ытръэч лылянныматэ, ынк’оры ынкэк’эй нэмэ лыленвэтэти. Лылечурмэ рыкалырова рыгйивэннин вэтчатвальын билетынчечьатынвык вальын к’лявыл, гагчыск’эты, выквачьата, нак’ам аалёмкэгты, иквъи:
– Эк’уликэ, эк’уликэ.
К’эглынангэт, гым – Гывин’эйгым н’ээккэйгым. Н’аанк’эн-ым – гымнин ы’вэк’уч. Гыт-ым микигыт? Чамъам виин ратан – кэмаквыргэгыт, э’тки тыгагчавыркын, – чывачгынлеск’ычатэ н’эвъэнйыръын.
Этъок’аак’ын вак, гакымэн’ыма ынкъам гачемоданма, ытлён ынкъам ынин ы’вэк’уч рэн’ан’н’окэн н’ытонвэты эймэквъэт. Ынк’оры амэчатгъат…
Амынан пэлятыльын Рулвэт к’ээк’ын ыннэнлен’кы вэтчатваэ’. Гитэк – нонтымытвак’эн. Вичу мэллюн’ылгэ нинэнтык’ин мэйн’ывыргыргын рэлкукин, выквыралкойн’эн, танйыръатъё мыгпыкитльэ ынкъам акваттэнмавыльа о’равэтльата…
Ынк’оры тыттэти н’ирэк’эв этажэты. Пэнто гакоргавлен ыныкы. Элк’этвээмыльын нэмн’олк’эн амынан вак ынкъам, етинэн’у Рулвэт, равэтгавымгон’гъэ. Кытъаткэ валк’аральа, вакъоплыткок, пэчайвынэн:
– Ивкэ н’алвыльэты пэтле мэквэтыркын.
– Янор мынтъирэтку, – рамыннон’эты очнэн Пэнтона.
К’ээк’ын авъеткынка вагъат.
Люур вай:
– Рак’ылк’ыл!
– Ръэнут? – Пэнтона пынлёгэтанэн Рулвэт.
– Тыльунэт ытри, – ынан очнэн.
– Микынти?
– Н’ээкык ынкъам ытлювъёк’агтэ.
– Мин’кы?
– Ивтыл. Ятъёлкъалельын. Н’инк’эйыльын.
– Рэк’улым!
– Итык-ым… Ытръэч…
– Ии?
– Мэллюн’элкыле инэнтыгъи н’ээккэтэ, – пыннытвагты иквъи Рулвэт. – Ы’ръэ, юрэк’, люн’элкыле…
К’утгъи Рулвэт. Эймэквъи к’эргычьэты. Кувлювльульын, унмытиркырэльын, чемгъотвальын. Нак’ам лылет ынинэт тылк’эргатгъат, тиркык’ымчучьыгйит нъэлык. Эвын гэнивлевръулин, э’квыргъам ынк’эн йъарат коргаво люн’ылгэ Рулвэтынэ. Итык-ым тэпэнинэн’э нонтымытвак’эн ытлён. Эчги-ым льунин гынмылкин а’ачек, джинсык’онагльан, рэмыннун’и. Гынмылкинэк лён’гагчавыльын н’аргынойпы тылельын.
«К’эмиплыткуи’, омаквъэ», – тан’ычьэты гитэнин Рулвэтынэ омэчаттыляльын а’ачек.
Рыроватгъэ к’эргычьэпы. Эмк’элелвынэ нывэтгавк’эн: «Яран’к’ачагты, амнон’эты мылиркын…» Диваныткынык вакъогъэ. Пэнто – элк’этвээмыльын гэйылк’этлин. Нылгинын’инк’ин, льулк’ылк’эй – о’птыма н’инк’эй. Еп этэнлелюнн’экыльин, онтымытвагты игыр ныпэрак’эн. «Ы’мн’от а’мын, к’ынвэр нэмык’эй улвэквъи, къалетвыма, – рэмыннун’гъи Рулвэт. – Аны яран’к’ач этъопэл нъынъэлыркын, н’элвыльык. Н’энку-ым… К’эйвэ эты раматан’ын гынмыл тывъё путурэн’эвыск’этк’эй? К’эйвэ эты н’эвыск’этк’эй гыныгрээн рэмнун’эты?.. Ымы тури, тэувэлельын’э, элк’этвээмыльытури, к’ынвэр ак’аака рэнъэлн’ытык…»
Ръэнут лымн’э чимгъуу лыгнин Рулвэтынэ ынн’энъылё рэн’ъатвывакъонвык, гэмо. Нивк’инэт, Въэн’гыпы пыкирык, отпускымгогъэ ытлён. Априказка, аманэлпынрыка. Ытръэч нивын эрмэрык: «К’ыпан’ъэвн’ыторкын».
Йъилгын’ит галяк эквэти вездехода н’алвыльэты – пээчвагъёнрымгогъат чавчыват. Лыгэвиръыльын, омавэръыльын. Йымнэнат лыгиплекыт, еп н’эвъэнэ тынэёттэ. Тэн’эвиръыльын, ныкытгэмк’эн, галгэтан’лялёпарэлен. Амынан гэмэчльупээтлин – тэн’вытку. К’элюк’, ынн’ин нивк’инэт валк’аральыт, амк’ынэргатык, гуйгук вама, колё гъэк’имлюлин, нак’ам тэн’имыръэнут гэлпылин – энарак, ченэтрак-оттырак’айык, лыгититэепкин тайкыёк. Ярайыръыт вилю нинэлгык’инэт, самогонынн’ак нэнаяак’энат.
Ынн’атал, к’ытлыги, ан’ъачгыргын э’к’имлюльэтык.
«Эмнун’кы тырэмэлевы, – нымычвынатк’эн Рулвэт. – Ынан юрэк’, ымы вагыргын раплепаквъа…»
Рульвет из Валькарая
Из окна второго этажа аэровокзального комплекса Рульвет смотрел на улицу, на противоположной стороне которой в этот обеденный час прохожих стало больше. Все спешили. И вон тот парень, в курточке и джинсовых брюках, почти бежит по скользкому обледенелому двору… Утром передали по радио: мороз двадцать семь — тридцать градусов, а ветер до семнадцати метров в секунду. Здесь, в аэропорту окружного центра, он колючий, пронизывающий.
«К нам бы в таких ботиночках — мигом бы околел», — проводив взглядом парня, невольно улыбнулся Рульвет, вспомнив, как когда-то и он, лет двадцать пять назад, солдатиком зимой в начищенных кирзовых сапогах спешил на танцы в гарнизонный клуб. Но там, в Приморье, где он служил, намного теплее, чем здесь, на холодной и до сих пор забытой Богом земле, как иногда говорят и верующие, и неверующие. Хотя неизвестно, кем в действительности забытой — Богом или самим человеком… «В таких матерчатых брюках и ботиночках из кожзаменителя ни за какие удовольствия я бы не согласился хотя бы на полчаса очутиться зимой в оленьем стаде». В этот момент мысли Рульвета унеслись в родное село Валькарай, в заснеженную тундру у берегов Ледовитого океана. Он подумал о земляках из бригады: «Интересно, что делают они сейчас? А отец? Наверное, как всегда, с рассветом ушел в стадо или поднялся на одну из сопок и оттуда в бинокль наблюдает за пасущимися животными — никогда ведь без дела не сидит. Может быть, поэтому в свои шестьдесят пять он еще крепок и очень подвижен. Живет и хозяйствует в свое удовольствие, не думая о возрасте. Не суетится. Все делает спокойно и уверенно. И меня до сих пор учит аккуратности, основательности… А вот мне… мне некого даже приструнить. Дочь давно взрослая. Но где сейчас она? Уже восемь лет ее не видел, с тех пор как умерла Гиуны. Девочка ни разу после этого не побывала у отца и дедушки в тундре, все время — и зимой, и летом — жила и училась в селе. Сейчас ей уже двадцать лет…»
…В середине февраля Рульвет засобирался в отпуск — первый раз за многие годы после смерти жены. Но ему сказали, что сначала надо полететь в Анадырь, на съезд оленеводов. И вот прошли эти два дня большого собрания оленных людей, впрочем, не только их, но и многочисленных гостей и приглашенных, подчас не имеющих никакого отношения к оленеводству. Получился какой-то скомканный и скучный разговор, так называемый съезд — возможно, самый последний в нынешнем столетии. А сегодня то ли из-за погоды, то ли из-за отсутствия самолета он, Рульвет из Валькарая, и делегаты из Альватваама не могут улететь домой.
Одетый в коричневое пальто с блестящим искусственным мехом и черную кроличью шапку-ушанку Рульвет сел на диван и решил вздремнуть, прислонив голову к плечу Пенто — его нового знакомого, молодого пастуха-весельчака из села Алькатваама. Рульвет, кажется, уже начал посапывать, когда Пенто пошевелил рукой и шепотом произнес:
— Толя, а Толя, смотри!
Рульвет открыл глаза и, ничего не понимая, спросил тоже едва слышно:
— Чего? На регистрацию?
— Нет. Вон, посмотри на очередь в кассу.
— И что?
— Женщину молодую и возле нее мальчишек — видишь? Так похожи друг на друга. Наверное, близнецы.
— Или просто одеты одинаково, — без видимого интереса произнес Рульвет и снова закрыл глаза.
Пенто не стал спорить, но сказал:
— Может быть. Кстати, у нас в Алькатвааме тоже есть близнецы. Вот здорово!.. Я бы хотел иметь близнецов… Недавно я приметил одну девчонку. Знаешь, как она танцует! Словно… в нерест рыба на мелководье — туда-сюда, напором против течения идет, через камни-пороги прет, перепрыгивает… Слушай, Толя, а у тебя есть жена, дети?
Рульвет не отвечал, будто уснул.
— Смотри, смотри! — опять пошевелил Пенто рукой. — Эта дамочка в лисьей шапке так и норовит без очереди… Пойду посмотрю поближе.
Оставшись один, Рульвет откинулся на спинку дивана, безучастный ко всему происходящему в зале и тому, что говорил алькатваамич. Тот, однако, быстро вернулся и с ходу выпалил:
— Говорит, летит на материк. С мужем и детьми. Эти мальчонки, так и есть, — близнецы. Их отец — очень светлый и…
Рульвет слушал молча. Неожиданно алькатваамич перешел на шепот.
— Идут в нашу сторону.
Тут уж Рульвет открыл глаза — все-таки к кому такой интерес у молодого Пенто? В этот момент мимо них в конец зала прошли высоченный мужчина без шапки и молодая женщина, невероятно смуглая и очень стройная, держа за руки маленьких детей. В лисьей шапке, с хвостом на левой стороне, и в таком же огненном воротнике, в светло-коричневых кожаных сапожках на высоких каблуках, шла она легко и изящно несмотря на то, что мальчишки постоянно вертелись, казалось о чем-то споря между собой. Им было, наверное, по три годика, не более. Рульвет успел разглядеть сбоку лицо их матери, и ему показалось, где-то уже видел этот профиль — маленький, скульптурный, аккуратно посаженный на тонкой и нежной, словно отполированной, длинной шее. «Неприлично на замужнюю и незнакомую женщину долго смотреть», — и об этом успел подумать он, прежде чем те сели в конце зала. Он снова закрыл глаза и тут услышал по радио:
— У первой стойки начинается регистрация пассажиров, вылетающих рейсом 2211 Анадырь — Москва.
Рульвет слегка вздрогнул, открыл глаза и посмотрел в конец зала. Мужчина и женщина с детьми встали и направились к двери, ведущей на первый этаж.
— Повезло же нам, Виталик, — проходя мимо Рульвета и Пенто, произнесла она. — Жаль только, не дозвонились до мамы…
Голос ее — певуче-бархатный — Рульвету показался очень знакомым, так что он опять дернулся и повернул голову влево, вслед удаляющимся. «Так похож на голос Гиуны, — пронеслось в голове оленевода. — Не дочь ли моя?» Рульвет резко встал, спустя секунду-другую сел, но потом решительно встал.
Пенто взглядом, полным удивления, сопровождал его движения.
— Пойду и я посмотрю, — наконец произнес Рульвет и, не дожидаясь ответа, быстро двинулся к выходу на первый этаж.
Он протиснулся к стойке регистрации билетов, возле которой, ближе к весам, стояла она. Вытащила из небольшой меховой сумочки, расшитой бисером, паспорта и билеты, отдала их мужу, который стоял одним из первых в очереди, и отошла в сторону, где на большом чемодане сидели дети.
— Ты… ты — дочь Гиуны? — подойдя к ней сбоку, спросил Рульвет и затих в ожидании, что ответит молодая женщина.
А та, казалось, не слышала вопроса. Но вот медленно-медленно повернула голову. Увидев рядом средних лет мужчину-чукчу, кажется, не удивилась, только на миг закрыла раскосые глаза, потом быстро открыла их и, указывая взглядом на стоящего в очереди мужчину, сказала резко, отрывисто и чуть слышно:
— Тише, тише. Да, я дочь Гиуны. А он — мой муж. А вы кто? Впрочем, мне сейчас некогда, — резко повернулась спиной к нему. Через несколько минут с детьми и чемоданом семья двинулась к досмотровой комнате…
Рульвет еще минут десять оставался у стойки. Внешне спокойный и невозмутимый, не слыша вокруг себя непрерывный, монотонный гул огромной, тесной, каменной коробки, все еще полной уезжающими и прилетающими людьми…
Наконец он поднялся на второй этаж. Пенто обрадовался приходу земляка. Он уже устал молча сидеть и теперь что-то сможет рассказать Рульвету. Однако не успел он рта раскрыть — Рульвет, сев на прежнее место, опередил его:
— Скорее бы в тундру, к оленям.
— Поспи еще, друг, — вставил Пенто.
Помолчали. И вдруг:
— Рак’ылк’ыл! Не нужна!
— Ръэнут? Что? — Пенто уставился на Рульвета.
— Я видел их, — вместо ответа тихо произнес тот.
— Кого?
— Дочь. И внуков тоже.
— Где?
— Внизу. Она в лисьей шапке. С детьми-близнецами.
— Это же прекрасно!
— Да… конечно, — это прекрасно. Только ведь…
— Что?
— Она меня, наверное, не узнала, — совсем тихо произнес Рульвет. — Или сделала вид, что не знает…
Он встал и подошел к окну. Круглое смуглое лицо его и чуть задумчивые карие глаза заблестели при свете зимнего дня, яркого и уже длинного, но очень холодного, убывающего февраля. Лицо и глаза были спокойны. Заметив знакомую фигуру парня в джинсовых брюках, улыбнулся. Тот шел теперь медленнее и свободнее. «Отобедал, согрелся, — подумал Рульвет. — Немного нужно человеку, чтобы почувствовать себя довольным и счастливым…»
Он повернулся и отошел от окна, приговаривая: «Домой надо, в тундру, домой». Сел на диван, где Пенто из Алькатваама, откинув голову на спинку, уже посапывал. Совсем мальчишеское его лицо, с еле заметным пушком черных волос на пухленькой губе, было умиротворенным. «Вот и тебя разморило, земляк, — снимая ушанку, подумал Рульвет. — Скорее бы и тебе домой. А там… Женишься ли ты на той танцующей? И захочет ли она, твоя… рыбка, выйти за тебя замуж и уехать с тобой в тундру? Скоро и оленей не останется у вас…»
О чем еще думал Рульвет в тот морозный день в аэропорту, не знает никто. Но, говорят, после Анадыря ему, как и обещало начальство, дали отпуск, хотя не было никакого приказа, соответственно и денег. Просто сказали: «Отдыхай». Спустя месяц, когда настало время отбивки оленей на плодовое и неплодовое стада, он уехал на вездеходе в свою бригаду, одевшись в привычные теплые меховые брюки, кухлянку и торбаса, сшитые еще покойной женой, — аккуратный и побритый, но подуставший, с изрядно помятым лицом, чего раньше за ним никогда не наблюдалось. Каждый день он пил, пил много и все подряд — то в гостях у земляков-односельчан, то у себя в домике, деревянном и почерневшем, неведомо каких годов постройки. Кое-что из оставшихся вещей обменивал у подпольных продавцов на самогон. Так жить больше не было сил.
«Весенняя тундра вылечит, — верил Рульвет. — И все еще, может быть, наладится в жизни…»
