Пӧлек
Ойлымаш
Орина ден Онтон шоҥгемыныт. Икшывышт-влак гына огыл, уныкашт-шамычат кушкын шогалыныт.
Самырыкышт годым икте-весыштым ныжыл шомак-влак дене семален иленыт манаш ок лий. Эсогыл ӱдыр-качыла келшымышт жапыштат тыгайже шоктен огыл. Ялыште кушшо еҥ «йӧратем» манаш але вес тӱрлӧ ныжыл шомакым йылме гыч мучыштараш аптырана, вожылеш. Марлан лекмек, ӱдырым налмек илат, пашам ыштат да йӧра. Могай тушто ныжыл кумыл, «йӧратем» шомак — поче-поче шочшо икшыве-влакым ончаш, сурт сомылым шукташ, тӱшка пашаш кошташ кӱлын.
Жап эртымек, икшыве-влак кушкын шогалмек, кажныжат семынже шоналта: мом тудо илен, пеленсе еҥжылан кӧ тудо лийын?
Икана Онтоным ончыл колхозник-влакын совещанийышкышт олашке колтеныт. Корно мучко уло илыш корныжым шонен шереш. Арам огыт ойло вет: тора гычын лишкырак ужалтеш. Орина пелашыжымат чаманен шоналта. Тынар ийым пырля илат, а тудо ик ганат ны пӧлекым кучыктен, ны семален пелештен огыл.
Олаште, яра жапым муын, кевытыш каяш шонен пышта. Оринажлан иктаж-могай пӧлекым налаш. Но могай кевытыште мом ужалымым ок пале. Кенета «Тысяча мелочейым» шарналта. «А вот тушто чыла лийшаш» шоналта. Тольык мом налаш? Ӱдырамаш вет моторланаш йӧрата: кӱчым чиялтылеш, ӱпым овартылеш. Кӱчым ялысе ӱдырамаш, мутат уке, чиялташ ок тӱҥал. А вот ӱпым овартен, ковыртатен ошкыл колташ, очыни, кажне ӱдырамашын волгыдо шонымашыже.
Онтон икана клубышто артист-влакын сценылан ямдылалтмыштым ужмыжым шарналтыш. Ӱпыштым шерге пӱй дене куктыштын овартымек, ӱмбакше тугай тутло пушан настам шыжыктыльыч. Могай ате гыч шыжыктымыштат ушешыже сӱретлалт кодо. Вара зал гычын ончышыжла ужо: саде артист-влакын ӱпышт тугай вужган, тугай моторын койо.
«Тысяча мелочей» кевытыш пурен шогале гын, шинчаже шарлыш — мо гына уке! Но Онтон шкенжым кидыш нале. Ала-кунам ужмо ӱпыш шыжыктыме атым шарналтыш. Кычалын ошкыльо. Мӧҥгеш-оньыш ончышт коштмыжо арам ыш лий — вереште. Ӱмбаланже кагаз лапчыкеш акшымат возен пижыктыме. Кассыш оксам тӱлышат, ужалыше деч парняж дене ончыктен йодо. Лӱмжӧ дене каласаш лӱмжым ок пале. Ужалыше, кагаз дене вӱдылын, Онтонлан кучыктыш. А тудыжо тунаре куаныше — лиеш гын, вик мӧҥгыжӧ кудалеш ыле. Но совещаний эрлат шуйна, кас велеш гына мӧҥгӧ колтат.
Оринажлан налме пӧлекшым унагудышто мешак-сумкажын пундашкак шылтен пыштыш. Моло пӧръеҥ ужмо деч вожыльо.
Онтонжын урем капкам шыргыж пурымыжым ужын, кудывечыште сомыл дене шогылтшо Орина кенета ала-могай тургыжланымашым шиже. Конешне, тургыжлана: вате-марий икте-весыштлан кунам шыргыжыныт?
— Совещаний сайын эртыш. Илаш «Колхозник-влак пӧртыштӧ» иленна,— манят, Онтон, мешак-сумкажым пургедаш пиже.
«Совещанийже сай эртымылан куанен улмаш, садлан шыргыжын»,— шоналтен шуктыш Оринаже.
— Орина, тол лишкырак.
— Мо адак?
— Тыланет пӧлек!
— Молан?— Орина йодышан ончалтышыж дене верыштыжак шога. Онтонын чурий гыч шыргыжме тӱс йомо, яра кидше ӱлык кечалте. Роштке Оринаж дек ошкыльо. Пӧлекшым кагаз гыч рончыдеак кучыктыш.
— Тидыже мо?
— Ӱпет овартылаш! — Онтонын йӱкшӧ кукшын йоҥгалте.
— Хи-хи-хи,— шоктыш.— Чынак?! — Орина, куанен, кагазым рончалтыш. Йылгыжше атын изи паҥгажым темдале. Вик чурийышкыже, пыж-ж шоктен, вишкыде шыжалте. Орина чурийжым куптыртыш, кокыраш тӱҥале. Кокырен чарнымек, «Мо пеш пакыс ӱпшан»,— шоктыш.
Онтон йылгыжше атым Оринажын кид гыч поген нале. Ончык шуялтен лудаш тӧчыш: «Ди-хло-фос»...
— Дихлофос?! — йодмыла шуялтыш Орина. — Мо, тидыже ӱпым оварташ огыл, кармым пуштедаш гына йӧрас. Тушто налмет годым лудын отыл мо?
Онтон нимат ыш вашеште. Дихлофос атым гына кидыштыже «чӱчкыкта». Тудо чот шыдешкыше. Кушкыла шыжыктен кудалташ манын, нӧлталме атан кидше дене тышке-тушко савырнен ончалмыла лийын ыле, Оринаже, тӧршталтен, дихлофос атым руалтыш:
— Кеч кармым лӱдыкташ йӧра. Пӧртышкӧ кунарын темыныт!
Тетла Онтонын Оринажлан пӧлекым ыштымыже ыш лий.
Орина шымле вич ийымат эртыш. Чиен вочшаш вургемжым аралыме шондыкшым чӱчкыдын почедаш тӱҥале. Радамын-радамын луктеден опта. Ала-мом шонен-шарналтышыла кидше дене шыматылеш.
Онтонынат ынде пӧртыштӧ, шокшышто гына лиймыже шуэш. Оринажын шондык кӧргыжым пужен оптымыжым эскерен шинча. Лукышто йылгыжше атым ужын, Онтон кидшым шуялтыш:
— Мо тиде?
— Тыйын пӧлекет! — Орина вигак да туран вашештыш.
— Тичмаш?
— Тичмаш улде. Кармым пуштедаш кучылтам маньымат, чаманышым. Содыки вет тыйын пӧлекет.
«Тыйын пӧлекет» манмым колын, Онтон кӧргыштыжӧ ала-мо тодылалтмым шиже, шинчаже вӱдыжгыш. Куснен, кыдеж пырдыжеш эҥертен шинче. Вудакаҥше шинчаж дене тутыш Оринажым онча. А ушыжо эртыше илышыштым чаманымаш кумыл дене теме: «Пӧртылтышаш ыле коло-кумло ияш пагытем. Эн кӱлешанже ушыш молан тыге вараш кодын толеш гын?»
Подарок
Состарились Онтон и Орина. Дети давно повзрослели и даже внуки.
Не сказать, что в молодости они баловали друг друга ласковыми словами. Даже в жениховский период. Робеет, стесняется выросший в деревне человек сказать «люблю» или другие нежные слова. Поженятся — и знай работают! Какая там нежность или слова любви — надо смотреть за появляющимися на свет друг за дружкой детишками, работать по хозяйству, ходить на колхозные работы.
Только спустя многие годы, когда станут взрослыми дети, каждый из них задумывается: чего я жил? кто я для человека, с которым целая жизнь прожита?
Как-то однажды послали Онтона в город, на совещание передовиков колхоза. Всю дорогу он думал о своей жизни, перебирал год за годом. Не зря говорят: издалека близкое лучше видится. Жалко ему стало свою Орину. Столько лет прожили вместе, а он ни разу ни подарка ей не подарил, ни слова нежного не сказал.
В городе, улучив свободную минутку, Онтон решил сходить в магазин, купить Орине подарок. Но где и чем торгуют — не знал. Вдруг вспомнился магазин «Тысяча мелочей». «Там должно быть все!» — обрадовался он. А что купить? Женщины любят прихорашиваться: красят ногти, волосы завивают... Однако деревенская баба ни за что не станет красить ногти, а вот уложить волосы и горделиво пройтись по улице — это, наверное, мечта каждой.
Онтон вспомнил, что однажды в клубе видел, как готовились к выходу на сцену приехавшие из города артисты. Женщины взбивали волосы расческой, укладывали и брызгали сверху из блестящего флакона какую-то сладко пахнувшую жидкость. Он хорошо запомнил тот блестящий флакон. Потом, сидя в зале, обратил внимание на красивые, пышно уложенные волосы этих самых артисток.
В магазине «Тысяча мелочей» у Онтона глаза разбежались — чего там только не было! Но он взял себя в руки. Вспомнил блестящий флакон, из которого брызгали на волосы. Походил, высматривая, туда-сюда — нашел! Сверху на флакон был прицеплен ценник. Заплатил в кассу, указал продавщице, что именно ему надо. Хотел назвать, да не знал, как этот флакон называется. Продавщица завернула покупку в бумагу, отдала Онтону. А он так обрадовался, что, если бы было можно, сразу бы поехал домой. Но совещание будет идти и завтра, домой отпустят только вечером.
Подарок Онтон спрятал на самое дно своей сумки. Он чувствовал неловкость от одной мысли, что кто-нибудь из мужчин увидит его подарок.
* * *
Орина хлопотала по хозяйству. Когда она увидела улыбку на лице входящего во двор мужа, сердце ее охватило беспокойство. И как не забеспокоиться: когда это муж и жена улыбались друг другу?
— Совещание прошло хорошо. Жили в Доме колхозника, — бодро сказал Онтон и полез в сумку.
«Рад, что совещание хорошо прошло, поэтому, видать, улыбался», — подумала Орина.
— Орина, иди сюда.
— Чего еще?
— Тебе — подарок!
— Зачем? — Орина, удивленно глядя на мужа, продолжала стоять на месте. От этого «зачем» улыбка сошла с лица Онтона, опустились руки. Почти чеканя шаг, он подошел к жене. Не разворачивая бумаги, вручил подарок.
— Что это?
— Волосы укладывать! — сухо ответил Онтон.
— Хи-хи-хи... Правда?! — Орина радостно развернула бумагу, нажала какую-то кнопочку: брызги — прямо в лицо. Орина закашлялась. Прокашлявшись, спросила: «Почему так противно пахнет-то?»
Онтон отобрал у Орины флакон. Вытянув перед собой руку, прочитал: «Ди-хло-фос».
— Дихлофос?! — удивленно переспросила Орина. — Это не волосы укладывать... это мух травить. Когда покупал, не прочитал, что ли?
Онтон ничего не ответил. Он был очень зол. Флакон с дихлофосом буквально «плясал» в его руке, и он уже высматривал, куда бы его подальше закинуть. Однако Орина опередила его и, изловчившись, выхватила флакон из рук мужа.
— Будем мух отпугивать. А то их вон сколько в дом налетело.
Больше Онтон подарков Орине не дарил.
Онтону и Орине далеко за семьдесят. Орина стала чаще доставать из сундука узелок с приготовленной на смерть одеждой. Разложит все аккуратно. Перебирает, что-то вспоминая, поглаживает рукой. Встряхнет и бережно укладывает обратно.
Теперь и Онтону хочется меньше выходить из дому, больше быть в тепле. Он сидит и смотрит, как Орина перебирает содержимое сундука. Увидел что-то блеснувшее на дне, протянул руку:
— Что это?
— Твой подарок!
— Цел?
— А как же! Сказала, что буду мух травить, да пожалела. Все-таки твой подарок...
От слов «твой подарок» Онтон расчувствовался, на глаза навернулись слезы. Чтобы не выдать свое волнение, пересел подальше к перегородке. Сквозь стоящие в глазах слезы он неотрывно смотрел на свою Орину. Нежность к ней и к прожитой ими жизни переполняла его сердце: «Отмотать бы назад, вернуть бы молодость... Эх, почему самое важное мы начинаем понимать так поздно?»
