Даймехкан латта
ХьаргІанийн бодано виначу лаьмнашна гуо беш,
Жоп доцуш дисира сан пхенаш озийна хаттар:
Сох хила доьгІна те бехчалгийн кхолламан буобер?
Сох хила доьгІна те сагІина сеттина хаттар?
Мецачу кийрара йишхаьлла мукъамаш бохуш,
Къорачу иллешца со лийриг цахилар къедош,
Ас хІора буьйсана, шелделла дайн ардаш охуш,
Лехьийна лазамаш денлора, сан гІенаш хедош.
Ас маьлхан зІаьнарех туьйсура дахьийна пІелгаш,
Шелоно хедийча сайн дечиг-пондаран мерзаш.
Иллеша къардора сан лорах хІиттина белхарш,
Къилбехьа таьІна со, лаьмнашна дуьхьала верзош...
Дорцаша якхдинчу сан даг чохь мекха яц, муо бен,
Жоп доцуш ца дисна сан пхенаш ийзийна хаттар —
Ца хила доьгІнера бехчалгийн кхолламан буобер,
Ца хила доьгІнера сагІина сеттина хаттар.
Кхетта со: лаьмнашна херделла сан некъаш доьхча,
Сан иллин мукъамо со новкъа воккхур ву атта.
Ас дечиг-пондаран мерзашка жимма ладоьгІча,
Сан когийн айрашна хаало Даймехкан латта.
Земля Отчизны
Когда над родными горами стервятников стаю
узрел — свои вены на горький вопрос натянул:
неужто сироткой, бессмысленной ветошкой стану
молить подаяния — жалок, ничтожен, сутул?
Гортанные звуки неслись из голодного зева,
пытаясь поставить пред смертью посильный заслон.
Но в снах я возделывал предков остывшую землю —
она оживала. И боль раздирала мой сон.
От холода лопались струны на дечиг пондаре,
но солнца лучи заменяли мне струны вполне.
И песня — назло лютой смерти, таящейся твари —
мой взор отвернула от Юга к родной стороне.
Пусть выстыло сердце, но злобы в нём нет. Лишь про рану
шрам напоминает. Стал внятен ответ на вопрос:
«Неужто сироткой, бессмысленной ветошкой стану?» —
не буду молить подаяния, жалок и бос.
Я понял: разлука с горами — лишь к горю и сваре.
Путь верный укажет для сердца напев мой родной:
лишь вслушаюсь в струн перекличку на дечиг пондаре —
священную землю Отчизну почую стопой.
