Кырымпыдэс
Песянайлэн киосыз туж шунытэсь но шагресэсь. Мон, пичи маке, кырымпыдэсысьтыз мур кечат-вамат гожъёссэ адӟыса паймисько: мемеелэн киосыз юри гыремын кадь. Юасько: кин кариз озьы?
– Улон со, – шуныт вазе мемей.
Мон учкисько аслэсьтым токоль-токоль кикыосме. Мынам но вань гожъёсы. Соос сыӵе векчиесь, мырдэм-мырдэм адӟисько.
– Иське, мынам улонэ укыр пичи на? Бадӟым луи ке, улонэ но будоз, гожъёсы но тынад кадь муресь луозы, озьы-а? – юасько.
Песянае уг вазьы, шагыр киосыныз йырме маялтэ. Мон шумпотӥсько, кикыосме чабисько. Уг шӧдӥськы мемеелэсь мур лулӟемзэ. Юн-юн кырмисько мыжыкъёсме – отын, кырымпыдэсам, мынам пичи улонэ…
...Мемее кулӥз. Бадӟым киосыз кужымтэк кыллизы гадь вылаз…
Ладошка
Руки бабушки очень тёплые и шершавые. Я, ещё совсем маленькая, увидев на её ладонях глубокие бороздки крест-накрест, удивляюсь: как будто руки бабушки специально кто-то пропахал. Спрашиваю: кто это сделал?
— Жизнь, — тепло отвечает бабушка.
Я смотрю на свои пухленькие ручки. И у меня есть линии. Только они такие узенькие, еле-еле видны.
— Значит, моя жизнь ещё совсем маленькая? Вырасту большой и жизнь тоже вырастет, линии будут как у тебя, глубокие, да? — спрашиваю.
Бабушка не отвечает. Она гладит меня по головке своими огрубевшими руками. Я радуюсь, хлопаю маленькими ручками. Не замечаю, как глубоко вздыхает бабушка. Я крепко сжимаю свои кулачки — там, в ладошках, моя маленькая жизнь…
…Бабушка умерла. Большие безжизненные руки лежали на её груди…
