Маскарад по-ногайски

Маскарад по-ногайски

Пьеса в двух актах

 

Действующие лица:

САМАТ, 68 лет
ИБРАГИМ, 65 лет
МАРИЯМ, 65 лет
АЛИБЕК, он же БИЙ АКБАРС, 47 лет
ЗЕЙНАБ, жена Алибека, 45 лет
АСАН МУРЗАЕВИЧ, он же КАЛЮ, 48 лет
АНЖЕЛА, дочь Алибека, она же ДЖАНИКЕ, 25 лет
МУРАТ, он же ЭКОЛОГ, он же ВИЗИРЬ ДЖАМБАЙ, 35 лет
ВАЙДАТ, конторская уборщица, 55 лет
МАЛЬЧИК, сын Мурата, 15 лет
Посетители, они же Солдаты, они же Стражники

В пьесе описаны реальные события, произошедшие в одном из ногайских аулов в конце 80-х годов. Название места действия событий и имена героев изменены.

 

 

АКТ I

Картина 1

Перед домом стоят Ибрагим и Самат, одеты по-летнему, на ногах сапоги, на головах каракулевые папахи, в руках трости, на лицах противогазы. У всех играющих вместо противогазов маски с прорезями для глаз и рта, можно играть в любых условных масках.

ИБРАГИМ. Оллагый, отличный день! Солнца много! Небо чистое!

САМАТ. Поражаюсь тебе, Ибрагим. И у тебя хватает настроения восторгаться природой?! Какой ты жизнерадостный.

ИБРАГИМ. Как же не быть настроению радостным, если с утра в нос бьет запах сена?!

САМАТ. Да? Я что-то ничего не чувствую (Открывает нижнюю часть маски и тут же закрывает.) Что за шутки?! (Кашляет.) Чертяка ты этакий! Лишь бы позабавиться!

ИБРАГИМ. Я без шуток. Просто в эти дни мы обычно начинали сенокос. Вот мне по памяти и чудится запах сена…

САМАТ. У меня тоже руки так и норовят взять в руки косу.

ИБРАГИМ (имитирует движения косаря). Вжик-вжик! Вжик-вжик! Коси, коса, пока роса! Коси, коса! Коси, коса, пока роса!

САМАТ (повторяет за Ибрагимом движения косаря, но внезапно обрывает себя). Хватит, хватит! Еще примут за сумасшедших стариков.

ИБРАГИМ. А чем мы от них отличаемся? Целый аул сошедших с ума людей, целый народ состоит из недотеп!

САМАТ. Нет, не все сошли с ума. Люди устали от безделья, от безысходности. Вот и шатаются по улицам, как безумные. Устали… Хватит плакаться. Зайдем к Мариям, узнаем, что у них новенького.

ИБРАГИМ. Зайдем, зайдем. У кого же новости, если не у них.

 

Картина 2

Комната. В центре сыпра — круглый столик на низких ножках. На столике журналы, маска. Рядом низкие табуретки. Возле стены на кровати лежит Мариям, ее лицо накрыто марлевой повязкой, на голове темная косынка, под ее подушкой мягкие перины. У изголовья кровати стоит стул, под стулом — тазик с водой, в углу комнаты телевизор. В комнате также предметы домашней утвари. По комнате бегает мальчик в маске, который крутит в руках колесо от детского велосипеда и гудит себе под нос, подражая гулу машины. Входят Ибрагим и Самат, покашливая и стуча по полу тростями. Мальчик, увидев стариков, выбегает из комнаты.

САМАТ. Ассалам алейкум!

ИБРАГИМ. Добрый день, Мариям!

МАРИЯМ (тяжело дыша, поворачивает голову и, кивая, приветствует вошедших). Проходите, садитесь, дорогие гости!

Самат идет к столику, пододвигает табуретку и садится.

ИБРАГИМ (подойдя к кровати). Как ты, Мариям? Хочу взглянуть на свою возлюбленную… Прекрасно! Хорошо выглядишь!

МАРИЯМ. Ой, Аллах! О чем ты говоришь?! Какая я тебе возлюбленная? Что люди подумают? Как будто у нас какие-то отношения были!

ИБРАГИМ. Разве не было?

МАРИЯМ. Ну тебя, дурака! Все шутишь. Никогда ты серьезным не станешь.

ИБРАГИМ. А я не шучу. Ты мне всегда нравилась. Так что могло и быть. Только вот твой Мурза опередил. Пусть земля ему пухом будет! (Берет за руку Мариям.) И не думаю шутить… Знаешь, боюсь сглазить тебя, очень хорошо выглядишь! Молодцом! Мы еще с тобой станцуем, как в молодости. Боюсь сглазить! Только через это (показывает рукой на свою маску) сглаз может ли передаться?.. Как самочувствие, Мариям?

МАРИЯМ. Ты садись, Ибрагим. Садись. Сам-то как?

ИБРАГИМ. Как видишь! Стройный, красивый (гладит маску), бодрый! (Пританцовывая, отходит от кровати и садится рядом с Саматом за столик.)

САМАТ (поднимает лежащую на столике маску и обращается к Мариям). Так и не хочешь надевать? Что ты за человек! Здоровье губишь?

МАРИЯМ. Это не мой противогаз, это сына.

ИБРАГИМ. А где твой?

МАРИЯМ. Терпеть не могу эту штуку!

ИБРАГИМ. Совсем не бережешь себя. Эта вонь и на нервы, и на сердце, и на печень — на все действует.

МАРИЯМ. Потерплю, ничего. Хочу спокойно, с открытым лицом умереть. Как человек. Чтобы все меня запомнили.

САМАТ. Хитришь, Мариям. Наверное, боишься, что в противогазе ангелов распугаешь?

МАРИЯМ. О чем ты, Самат? Мне такие мысли в голову не приходят.

ИБРАГИМ. Ангел смерти ко мне с Саматом побоится приблизиться. Мы с ним как два пугала, хоть сейчас в огород отправляй птиц отпугивать.

САМАТ. Ангелы приходят за душой. В Писании говорится, что наши грязные одежды и вся наша плоть там не нужна.

ИБРАГИМ. Я думаю, после того, что мы здесь пережили, там и наши души не понадобятся. Поизносились, исковеркались наши души.

САМАТ. Душа не изнашивается и не меняется. Она вечная. Портится сам человек…

ИБРАГИМ. Говоришь, как будто точно знаешь. Щупал руками, глазами видел?

САМАТ. Это общеизвестно. Тут и знать нечего. Есть вещи, которые надо сердцем чувствовать.

ИБРАГИМ. А я не чувствую. Где она душа? (Щупает руками грудь.)

САМАТ. Не чувствуешь — сиди и молчи.

ИБРАГИМ. Молчу. Но и ты в университете не учился, в медресе не ходил.

САМАТ. Зато знаю, сердцем чувствую, есть тот мир, где хорошие души живут. Есть!

ИБРАГИМ. Ладно, пусть будет по-твоему. Отвлечемся от этой темы… Вернемся к нашим противогазам. Ты знаешь, я к своему привык. Сниму — чувствую себя будто без части тела.

САМАТ. А я, что для красоты одел? У меня он тоже как часть тела.

ИБРАГИМ. Между прочим, он тебе очень идет. Красавец мужчина! Правда, Мариям?

МАРИЯМ. Ну, Самат всегда был симпатичным.

ИБРАГИМ. А сейчас вообще — настоящий стиляга!

САМАТ. Хватит зубоскалить! Я тебе не ровня. Я все же старше!

ИБРАГИМ. Старше всего на год. Разве это старшинство? Не так ли, Мариям?

МАРИЯМ (кивает). Дорогие мои, спасибо, что навестили. От вас человеческие слова слышу. Давно порядочных людей не слышала. Может, в последний раз меня видите. Хочу в своем доме умереть, хоть бы кто помог.

ИБРАГИМ. Нет, так не пойдет. Почему в последний раз видимся? Мы с тобой и там, в раю, обязательно свидимся, друг к другу в гости будем ходить, родной аул вспоминать.

САМАТ. Мариям-то дорога в рай, а вот тебе — сомневаюсь.

ИБРАГИМ. Я на твои реплики не обращаю внимания.

МАРИЯМ. Ибрагим, каким ты был болтуном, таким и остался. Пусть Аллах продлит твою жизнь! А я и на ад согласна, на все воля Всевышнего. Лишь бы из родного дома вынесли хоронить, все по обычаю сделали. Скажете, что отмучилась еще одна душа, благословите в последний путь.

САМАТ. Кому-кому, а тебе дорога прямо в рай. Что это ты про ад вспомнила? Человек ведь живет ради того, чтобы в ад не попасть.

МАРИЯМ. Пусть простит меня Всевышний. Это я так… Имею в виду загробную жизнь.

ИБРАГИМ. Это другое дело. А в аду вакансия всегда есть.

САМАТ. Мариям, жизнь ты любишь. Вот только из аула не хочешь переезжать, не так ли?

МАРИЯМ. Не хочу, не хочу! Но и так жить мало желания.

САМАТ. Так-то оно так. И мы не хотим переезжать. Чем на чужбине умирать, лучше пусть живьем в могилу уложат… Я тебя понимаю… Пришли к тебе узнать, что слышно о переезде.

МАРИЯМ. Старший сын еще не вернулся. Сама, как и вы, жду не дождусь.

Ибрагим берет со столика журнал и начинает читать. По его примеру и Самат берет со столика журнал и углубляется в чтение. Входит Зейнаб. У нее на лице маска, голова плотно обвязана белой косынкой, в руках держит пластмассовый бачок с водой. Она делает поклон старикам и идет к кровати Мариям.

ЗЕЙНАБ. Здравствуйте, почтенные!

ИБРАГИМ. И ты здравствуй, невестка! Многих лет жизни тебе и твоим детям! Спасибо, дорогая, хорошо ухаживаешь за нашей Мариям!

ЗЕЙНАБ (гордо). А что за ней присматривать? Не такое это трудное дело. Чашку чая, от силы две выпьет и больше ничего не ест. Целый день лежит, не двигается.

ИБРАГИМ. Ты не преуменьшай своих заслуг. Не всякая невестка такое делает в наши дни. Других палкой не заставишь.

ЗЕЙНАБ. Ах, лишь бы она не болела. Это меня беспокоит. Честно говоря, она сама себя извела. Какой крепкой она была! А как вонь по аулу распространилась, так она ни разу противогаза не надела. Тело не железное, здоровье не вечное… вот и пошла на убыль. Видимо, грязный воздух и ноги подкосил… Теперь она даже повязку на лицо не хочет надевать… Абай, дай вытру лицо. (Вытаскивает из-под стула тазик, достает из кармана сухую марлю, мочит водой из бачка, протирает лицо Мариям.) И все!

МАРИЯМ. Спасибо, моя хорошая! Посвежело. Как после дождя… Гостям чаю подай.

САМАТ (отрываясь от чтения). Зейнаб, не беспокойся. Мы пришли узнать, когда Асан вернется. Не знаешь?

ЗЕЙНАБ. Деверь вчера на работу звонил, моя дочь с ним разговаривала. Сказал, что сегодня приедет.

САМАТ (отрешенно). Вестей никаких. Интересно, что они решили. (Продолжает читать.)

ЗЕЙНАБ. Спрашивала… Сама тоже переживаю. Дочка говорит, что ничего не известно. Как тогда говорили, что аул будут переселять на новое место, другого разговора так и не было. А как, куда — никто толком не может объяснить.

ИБРАГИМ. В прошлом году зря мы отказались переселяться на земли из-под военного полигона. Дураки, боялись, что из-за взрыва ракеты земля там радиацией покрылась. Хоть и другая республика, но все-таки рядом с ногайцами, да и от аула нашего не так далеко. Говорят, что мафия все земли в аренду взяла, новый колхоз организовала, людей со всей страны привезла…

САМАТ (отрываясь от чтения). А им что радиация? Чем народу хуже, тем им лучше. Теперь будут лук, арбузы сажать, удобрениями землю губить, людей в городах травить, государство обманывать.

МАРИЯМ. Ибрагим, скажи, пожалуйста, у мафии нация какая?

ИБРАГИМ. У мафии? У нее нации нет. Деньги, обман — их нация. Всю страну к рукам прибрали. Даже Москва у них в руках.

ЗЕЙНАБ. Да, теперь у них ту землю никак не заберешь.

САМАТ. Еще бы! Они с пулеметами выйдут, чтобы не отдать. И так они всех с потрохами купили. Попробуй Москву без связей держать, а они держат… Тем более под полигоном такая земля была! Старики говорили, что до революции там лучшая пшеница росла, а сено мы и сами там косили, такое отличное разнотравье!

ИБРАГИМ. Не зря говорят. Знал бы, где упаду, солому бы там постелил. Земли из-под полигона все ушли, о них и мечтать не надо. Поздно опомнились. Не нашлось умных людей, чтобы аульчан вовремя уговорить переселиться туда.

САМАТ. А как бы ты тогда уговорил. Переезд для всех был неожиданностью.

ИБРАГИМ. Ума не приложу, что будут делать с нами? Некуда же аул переселять.

ЗЕЙНАБ. Говорят, что хотят переселить в город.

САМАТ. Тогда считай, что Коксара нет. Народ распылят — и все!

ИБРАГИМ. В городе, чтобы получить квартиру, десятки лет надо стоять в очереди. На что мы им, деревенские? Дочка, этот вариант отпадает.

ЗЕЙНАБ. Сколько же это может тянуться?.. Какие-то нам непонятные трудности в этом есть.

САМАТ. Да… (Снова углубляется в чтение.)

МАРИЯМ. Зейнаб, подай гостям чай.

ЗЕЙНАБ. Сейчас, сейчас.

ИБРАГИМ. Невестка, не беспокойся, мы только из дому вышли. Спасибо!

МАРИЯМ. Ах, вот так вы всегда.

Вбегает мальчик, вертит в руках колесо и гудит, подражая шоферу.

ИБРАГИМ. Какой джигит растет! Шофер — экстра-класс!

ЗЕЙНАБ. Арслан, не шуми! Без тебя голова разламывается. Дочкин сын. Надоел, чертенок. Ни минуты покоя, все ломает, все переворачивает.

Мальчик убегает.

ИБРАГИМ. Правильно сделали, что дома оставили. Вон, другие отдали детей, кто в детдом, кто в интернат. Теперь ходят по аулу, места себе не находят… Моя невестка, жена самого младшего сына, как газ распространился по аулу, взяла детей и на Кубань уехала к своим родителям. Сын остался дома, теперь места себе не находит. Работы нет, да и меня одного не хочет оставлять. Хотя я не против, чтобы он со своей семьей был. Даже настаиваю, чтобы уехал. Нет, не хочет. Представляешь, с женой стали переписываться!.. Ты — молодец! Детей нельзя отрывать от родителей, тогда они травмируются, психически неустойчивыми растут.

ЗЕЙНАБ. Никто по своей воле от родного ребенка не откажется. Детей отдали в детдома и интернаты по необходимости, чтобы здоровье их сберечь. Никакая мать добровольно не откажется от своего дитяти… Моя Анжела тоже отвозила Арслана в детдом. А в тот день за ними увязался мой пьяница муж. Анжела уже оформила документы, почти сдала внучка. Арслан как понял, что его хотят оставить, рев поднял, а мой на всех матом попер. Забрал ребенка — и обратно домой. Даже водку в городе забыл купить, а ездил вроде за выпивкой. Пьяница пьяницей, а детей любит…

ИБРАГИМ. Не совсем пропащий, значит.

ЗЕЙНАБ. А я что, хотела, чтобы мальчуган в детдом попал? Мне его и так жалко. Без отца растет. И так обделенный. Мы ему заменяем отцовскую любовь.

ИБРАГИМ. А куда зять подевался? А я и не знал, что его нет с вами.

ЗЕЙНАБ. Вот уже год, как они не живут. Когда у нас все началось, ее чистюля сразу в город переехал. Испугался за свое здоровье. Может, это и правильно? Правда, звал ее с собой, не буду обманывать. А дочка его никогда не любила, поэтому причину искала избавиться от него. Он звонит, письма пишет. А моя ему: «Предатель! Изменник! Видеть не хочу!» Я прошу, чтобы смягчилась, помирилась, а она ни в какую.

ИБРАГИМ. Понять их трудно. Все перевернулось вверх тормашками.

ЗЕЙНАБ. Да, Ибрагим. Однако нехорошо молодой женщине без мужа жить. Разговоры неприятные возникают. У самой характер в худшую сторону меняется.

ИБРАГИМ (к Самату). Что, за учение взялся? Нас тоже просветил бы. Самат, что же будем делать?

САМАТ. Не знаю, не знаю… ничего не знаю.

ИБРАГИМ. Да оторви ты голову от книги. Смотри, тоже мне ученый нашелся!

ЗЕЙНАБ (вздыхая). Не может же у нас вечно продолжаться такая жизнь?! Надоело все! Еще эта гадость! (Снимает с лица маску, оставляет ее на макушке.) Кожа на лице стала преть. Шею, затылок ломит. Когда ветры, чистый воздух поступает, тогда я не надеваю этот противогаз. А ветры у нас только осенью и зимой. В такое лето и без того жарко, еще и противогаз надевай! Надоело!

ИБРАГИМ (игриво). Ты сама молодая, красивая! Тебе жить да жить. Плюй на все!

ЗЕЙНАБ (смущаясь). Да куда там! Преувеличиваешь ты все, Ибрагим… Видимо, мы никому не нужны. Хуже всего, что мы в неведении. Если бы нам сказали, что мы тут остаемся, то мы сами искали бы выход. То говорят, что мы должны переехать. То говорят, что не найдут нам места для переезда. Но здесь жить никому не захочется. Трава всюду пожухлая, птицы почти не залетают. Вчера осматривала деревья в саду — листочки все вялые, ни одной завязи. Нет ни вишни, ни абрикосов. А у яблони даже листочки не появились. Пчел вообще не вижу. Зато мух много. Поражаюсь! Восхищаюсь ими!

ИБРАГИМ. Может, у них что-то вроде противогаза имеется?

ЗЕЙНАБ. Не знаю… летают во всех комнатах… А Арсланчик только в противогазе спит. Все никак не мог привыкнуть, все дергал, чтобы его снять. А как снимет — задыхается, но сейчас привык к нему. Все мы боимся за его здоровье. Такой маленький, еще и жизни не видал.

МАРИЯМ. У нас была лучшая земля в округе!.. (Пауза.)

ЗЕЙНАБ. Что на нее нашло?

МАРИЯМ. Оставьте меня — и уезжайте. Мне все равно помирать, а за собой я сама присмотрю.

ЗЕЙНАБ. Как же ты за собой сама собираешься присматривать, если толком на ноги не можешь встать?! Нет, мать, никто тебя не собирается тут оставлять. Мы тоже куда поедем? Некуда!

В комнату влетает Анжела. На ней мини-юбка, яркая кофта с рукавами, на лице белая маска, на голове шляпа, через плечо перекинута сумка. Она резко разворачивается на месте и легким поклоном приветствует стариков. Кланяется и матери.

АНЖЕЛА. Всем, всем физкульт-салам!

ИБРАГИМ. Любо глядеть! И противогаз блатной! А сама! Прелесть! Цветок небесный! (Встает и начинает ходить за Анжелой.) Красотка ты наша!

АНЖЕЛА. А как же?! Ни меньше, ни больше! Марку держим! (Вертится, игриво увиливает от Ибрагима.) Небесный цветок, недоступный, недосягаемый!

САМАТ (отрываясь от чтения, строго). Начальник, дядя твой, приехал?

АНЖЕЛА. Асан Мурзаевич звонил, сообщил, что сегодня будет в Коксаре. Однако (глядит на часы) задерживается почему-то. (Вытаскивает из сумки маленькое зеркало, смотрит на себя в маске, затем снимает ее и любуется своим лицом.)

ЗЕЙНАБ. Бесстыжая! Чего красуешься?

ИБРАГИМ (заглядывая через плечо Анжелы в зеркало). Луноподобная!

ЗЕЙНАБ. Об ауле ничего не известно?

АНЖЕЛА. Пропади он пропадом! (Кладет в сумку зеркало и демонстративно прохаживается.)

ЗЕЙНАБ. Как это пропади пропадом?! Такая беда у людей, у родных!

АНЖЕЛА. Извините меня! Но вы все меня мало волнуете. Поскорее бы уехать из этого дурдома — и все! И дела директора мало волнуют. Не знаю, что они там решают с совхозом. Мое дело записывать, кто звонил, кто приходил, кто уезжал, печатать и передавать приказы. Я ничего не решаю. Я маленький человек, но я нужна всем вам, а вы мне — нет, понятно?! К тому же я никому плохого не делала и ни в чем не отказывала. Разве не правда, уважаемый аксакал?

ИБРАГИМ. Спрашиваешь! Всегда с уважением к нам относилась, голубка наша!

АНЖЕЛА. Видишь, мама!.. Да, мама, сегодня к нам эколог из Москвы приезжает, так что я иду в контору, надо встретить этого фрукта.

ИБРАГИМ. Эколог? Кто это? Ты знаешь его, Самат? (Толкает Самата в плечо.) Кто такой эколог?

САМАТ (поднимает голову). Эколог? Все наши беды оттого, что его в нужное время не было. Правда, Анжела?

АНЖЕЛА. Экологи были, но не было толковых и честных. Толковые не разрешили бы у нас строительство газоконденсатного завода.

ИБРАГИМ. Этот раз едет, значит, у него дело есть. Может, сделает что-нибудь? Все же из Москвы…

САМАТ. Сомневаюсь. Что он может сделать?

ИБРАГИМ. Ну, доложит куда следует о нашем положении.

САМАТ. Мне кажется, что толку не будет. Даже в «Огоньке» о нас писали, завод не остановили и не остановят. Стране нужен бензин, а выбросы, которыми душат наш аул, никого не волнуют. Главное, что мы никому не нужны. Для всех мы лишняя головная боль. Страна перестраивается, а без топлива у нее ничего не получится.

ЗЕЙНАБ. Неужели, чтобы принести пользу, надо делать вред другим? А зачем этот эколог приезжает?

АНЖЕЛА (кладет сумку и маску на кровать Мариям). Мама, вы тут рассуждайте, а мне надо поесть и быстро уходить.

ЗЕЙНАБ. Опять нас с дитем оставляешь. Целыми сутками его не видишь. Совсем от рук отбилась. Каждый вечер у тебя какое-то мероприятие. Нашлась мне деловая!

АНЖЕЛА. Я же сказала, что важный человек приезжает, а мне надо по долгу службы встречать гостей, непонятно, что ли?! Мы ему комнату отдыха приготовили, и я должна поселить его. Все же из центра гость!

САМАТ. Сколько их уже приезжало, и врачей, и ученых, и партийных деятелей. Была бы польза, а то опять так, для формы.

АНЖЕЛА. Дорогие мои аксакалы! Есть польза или нет, не знаю. Я выполняю свои обязанности, за это мне деньги платят! (Переводит взгляд на мать.) Мама, я есть хочу!

ЗЕЙНАБ. Сама себя обслужи. Сыр, яйца, масло в фольгу завернуты. Чай, бульон в термосе.

Анжела выходит, все провожают ее взглядами.

ИБРАГИМ. Мы тоже всю еду заворачиваем.

ЗЕЙНАБ. Да, доктор приходил и строго-настрого велел продукты заворачивать в фольгу или бумагу. Слава Аллаху, в магазинах еда появилась. Даже спекулянты за продуктами приезжают, на безделушки меняют. Моя дура на импортный шампунь и на духи два килограмма масла обменяла. Надо же додуматься! На кой черт ей эти духи сдались?

ИБРАГИМ. А как же! Это они любят, а привычку отбить трудно.

ЗЕЙНАБ. Да как можно через противогаз принюхаться?! Она их даже сама не нюхала, посмотрела на этикетку и решила поменяться.

ИБРАГИМ. Я что-то ни одного спекулянта не видел.

ЗЕЙНАБ. Как ты их узнаешь, они ведь тоже в противогазах ходят.

Пауза. С улицы слышна песня. «Море шумит, чайка летит…» Все поворачиваются к двери. В комнату вваливается Алибек. Еле стоит на ногах, без маски на лице, машет руками над головой и орет слова из песни.

Море шумит, чайка летит,
Шторм надвигается,
Кто-то и мне
Машет рукой и улыбается…

Он ходит по комнате и внимательно всматривается в лица присутствующих. Самат, оторвавшись от чтения, возмущенно бьет тростью по полу.

АЛИБЕК. Нашествие инопланетян! Уважаемые космонавты! Можно на ваш корабль, на ваше НЛО? (Разглядывает маску Ибрагима, поет.)

Кто-то и мне
Прямо в глаза молча глядит…

ИБРАГИМ. Ха-ха-ха! Какие песни знаешь! Ну совсем как русский!

АЛИБЕК. Я человек мира!

ЗЕЙНАБ. Ничего не берет! Утром, как человек, в чистой одежде, чистой обуви ушел — и нá тебе, является! Где валялся, где таскался?! Смотреть противно!

ИБРАГИМ. А где его противогаз?

ЗЕЙНАБ. Если бы носил, хотя б люди его не узнавали. Посмотрите, настоящий поросенок с красной мордой. Тьфу на тебя!

АЛИБЕК. А ты чего маску сняла? За паранджу! Грех! Разврат!.. Это мне на тебя смотреть противно! Изменница! Погляди в зеркало!.. (Замахивается на жену, но тотчас опускает руку и поет.)

Кто-то и мне
Прямо в глаза молча глядит,
Словно забыть
Старый причал мне не велит.

ИБРАГИМ. Алибек, поздравляю! С таким голосом надо по телевизору выступать… И откуда ты такую песню знаешь?

ЗЕЙНАБ. Это он пел, еще когда в Морфлоте служил.

ИБРАГИМ. А где же ты так вмазал?

АЛИБЕК (подходит к Ибрагиму). Кто таков? Необходимо установить твою личность, пришелец из далеких планет? Каким образом вы очутились в нашем древнем Коксаре? С какой целью?

ИБРАГИМ (снимает маску). Ты меня не признаешь?

АЛИБЕК (радостно). Ибрашка! (Ибрагим надевает маску.) Террорист! Диверсант! Абсолютно не признаю!

ИБРАГИМ (гладит голову Алибеку). Тебе мозги давно пора вкрутить!

АЛИБЕК. Да. Отсутствуют. Убери руку, откушу, диверсант.

ИБРАГИМ (убирает руку). А ведь был хорошим человеком…

ЗЕЙНАБ. Он скоро мать родную не узнает!

АЛИБЕК. Молчать, шайтан в юбке! Мать я узнаю. Вон она (показывает), мать всего человечества, лежит хворая. Немая свидетельница нашествия диверсантов! Мать! (Подходит к Мариям и водит указательным пальцем по воздуху.) Не дай Аллах, чтобы я умер раньше тебя! Никогда не прощу этого людям! Всем припомню! Живи долго, мать матерей, мать Вселенной!

ИБРАГИМ (смеется). После своей смерти как же это ты припомнишь?

АЛИБЕК (резко поворачивается и опять внимательно разглядывает стариков). Из могилы встану! И все расскажу!.. Кто вы такие? Чего вы хотите? Я вас спрашиваю? Имена, явки?!

ЗЕЙНАБ. Не приставай к почтенным людям. Они не чета тебе.

АЛИБЕК (угрожая). Немедленно! Все данные на стол! Террористы! Диверсанты! Быстро назовите шифр, пароль, план действий! Деньги на стол!

САМАТ (оторвавшись от чтения). Разошелся, молокосос! Что он из себя корчит? В войну играет? Будто войну видел!

АЛИБЕК. Ага! Как я понимаю, этот самый главный. Так сказать, резидент разведки! (Подходит к Самату и осторожно приподымает маску, Самат бьет его тростью по ногам.) Ой! Вооружен и очень опасен!

САМАТ (натягивает маску). Щенок! А все туда же!

ЗЕЙНАБ. Не обращайте внимания, скоро у него это пройдет. (Алибеку.) Заткнись, болтун! Не приставай к почтенным людям! Иди проспись!

ИБРАГИМ. Пусть болтает, и нам весело… Помнишь, Алибек, мы с тобой большими друзьями были?

ЗЕЙНАБ. Это когда вы вместе на току работали. Сейчас нет того Алибека, в свинью превратился.

АЛИБЕК. Цыц! Шайтан в юбке! (Опять разглядывает стариков.) Чего это вы лица прячете? Честные люди ходят с открытыми лицами. Боитесь, что вас раскусят?! А может, ты того… с ними? (Угрожающе смотрит на Зейнаб.)

ЗЕЙНАБ. Чего?! Начинается, да?! Вот придурок!

АЛИБЕК. Того! Я все знаю. От меня трудно что-то скрыть! Наверное, твои хахали? Вовсе они не террористы! По другим делам террористы!

ЗЕЙНАБ. Матери постеснялся бы!

САМАТ (встает и идет к Алибеку). Похабник этакий! (Бьет Алибека тростью по плечу.) Получай, животное!

Алибек отскакивает в сторону, визжит, корчится, садится на пол. Самат идет на место, садится на табуретку, раскрывает журнал и опять читает. Алибек сидит и что-то бормочет.

ЗЕЙНАБ. Каждый день вот это я и вижу. Началось все с того, что он на завод рабочим устроился. У него диплом зоотехника, а пошел грузчиком работать. Правда, стал хорошие деньги домой приносить. Раньше мы таких денег не видали. Да что толку? Вернется с работы, а уже язык заплетается. Раньше же он спиртного в рот не брал. А тут заливается по самое горло, а потом песни горланит, всякую несуразицу несет. Сидим и слушаем. Зачем в клуб ходить, кино смотреть, когда у нас артист на дому. Спрашиваю у него: почему пьешь? А он мне: «Рабочему классу после тяжелого, изнурительного труда положено расслабиться». Заученными выражениями стал разговаривать. Никто ничего не может с ним поделать. Даже брат не в силах.

АЛИБЕК. Я — рабочий класс! А вы — колхоз! Темные личности! Будущее за пролетариатом!

ЗЕЙНАБ. Сами видите, опять за свое. Спрашиваю у него: «Может, у тебя горе какое, которого никто не знает? Может, еще что?» А у него одно на языке: «Рабочий класс должен пить и есть…»

АЛИБЕК. Пить, пить! И закусывать!

ЗЕЙНАБ. Чтоб ты подавился своей закуской!

МАРИЯМ. Невестка, не надо так при людях. Лучше уважаемым гостям чай поставь.

ЗЕЙНАБ. Сердце не успокоится, если вы чаю не выпьете. (Тихо.) Сами видите, защищает.

ИБРАГИМ. А то как же! Зейнаб, сын есть сын. Материнское чувство!

ЗЕЙНАБ. Сама просит, чтобы я ругала, сама и останавливает. Трудно понять…

Зейнаб уходит на кухню, вскоре возвращается оттуда вместе с Анжелой. Они несут термос, чашки и еду, завернутую в фольгу, все ставят на столик. Самат отрывается от чтения, засовывает журнал в карман и пододвигается к столику. Ибрагим тоже пододвигается к столику. Оба старика, подняв к лицам ладони, про себя шепчут молитвы, после чего принимаются за чай.

АНЖЕЛА (поправляя юбку, подходит к отцу). Наклюкался, батя? Кормилец наш! (Нагибается и гладит отца по голове.) А где его противогаз? Мама, мы его так преждевременно на тот свет отправим.

ЗЕЙНАБ. Дома. Где ему еще быть? Вон, на столе. Как будто он его надевает! Как сам говорит, на человека хочет быть похожим.

АЛИБЕК. На человека! На ногайца! Я — ногаец! Золотая Орда! Отравленные стрелы! А вы (показывает рукой на стариков) скрываете, что вы ногайцы! Боитесь!

Старики продолжают пить чай, не обращают внимания на Алибека. Анжела отмахивается и отходит. С улицы доносится свист. Анжела прислушивается. Зейнаб подозрительно смотрит на нее. Анжела, скрывая волнение, берет сумку, надевает на лицо маску, на голову — шляпу.

ЗЕЙНАБ. Кто-то свистит? Вроде возле нашего дома?

АНЖЕЛА. Наверное, ребятня. (Достает из сумки зеркало, помаду и пудру. Наносит пудру на маску, собирается намазать помадой губы, но передумывает и все вещи кладет обратно в сумку.) Мне идти надо, эколог ждет.

ЗЕЙНАБ. Как он может тебя ждать, если ты еще не знаешь, приехал он или нет.

АНЖЕЛА. Я сказала: «Наверное, ждет».

ЗЕЙНАБ. Я из ума не выжила. Ты сказала: «Ждет».

АНЖЕЛА. Значит, оговорилась. Может, ждет. Какая разница? Мне надо идти.

ЗЕЙНАБ. Ты мне зубы не заговаривай. За своим сыном лучше бы приглядела. Хоть бы людей постыдилась!

АНЖЕЛА. Что я такого сделала? Не за что мне стыдиться, что я такого сделала? (Подходит к отцу и, присев возле него, спрашивает.) Правда, папа?

АЛИБЕК (открывает глаза). Узнаю! Родная кровь! (Напевает.)

Кто-то и мне
Прямо в глаза молча глядит,
Словно забыть
Старый причал мне не велит.

Анжела, отмахнувшись, встает. Кто-то стучит в дверь. Анжела быстро шагает к двери. В дверях появляется Мурат в маске, на нем новый клетчатый костюм, нарядный цветастый галстук.

АНЖЕЛА (прикрывая собой Мурата). Вот и эколог приехал! Как вы нас нашли? Кто вам дорогу показал? Конечно, все просто, спросили дом Имановых, и вас провели, да?

МУРАТ (меняя голос). Я сам нашел… То есть так и есть, люди подсказали.

АНЖЕЛА. Пойдемте, я проведу вас в комнату отдыха, поселю, отдохнете.

ИБРАГИМ. Пусть эколог с нами поговорит. Интересно его мнение знать…

АНЖЕЛА. Конечно, интересно. Мне тоже интересно. Но гость с дороги устал. А завтра он всех примет и на все вопросы ответит. Сегодня у нас дел хоть отбавляй! Надо оформить командировочное удостоверение, информировать о сложившейся ситуации, накормить, напоить, спать уложить. Не правда ли, уважаемый?

МУРАТ. Так, так. Она права. Необходимо ознакомиться с положением вашего аула.

АЛИБЕК. Этого человека я, кажется, знаю.

ИБРАГИМ. Как ты можешь знать заезжего человека?

АЛИБЕК. Все оттуда… Тоже диверсант. Вы все не зря сюда пришли! Не зря!

АНЖЕЛА. Батя прав, он про всех все знает. Особенно о вас… (Мурату.) Пойдемте!

ИБРАГИМ. Что он про нас может знать? Мы ничего плохого не делали!

АЛИБЕК. Еще как делали! Я вас выведу на чистую воду!

АНЖЕЛА. У него интуиция не подводит. А я давлю фактами! (Тащит Мурата.) Пойдемте, тут нельзя задерживаться. Я вам все расскажу.

Анжела с Муратом уходят.

САМАТ (подняв голову от журнала). Зейнаб, а дочка что-то темнит.

ИБРАГИМ. Мне тоже эколог подозрительным показался.

ЗЕЙНАБ. Совсем не тот, за кого себя выдает. Я, кажется, догадываюсь, с кем это она… Ну подожди, я ей покажу! (Опускает на лицо маску.) Хоть бы отец был путевый! (Подходит к мужу и тормошит его.) Вставай, иди проспись!

АЛИБЕК. О-о! Кто это?! Безликая! (Бессвязно бормочет, затем напевает.)

Море шумит, чайка летит,
Шторм надвигается…

ЗЕЙНАБ. Бесполезно!

САМАТ. Все пьянство! Никого не стесняется! Ему море по колено!

МАРИЯМ. Болен он. Лечить его надо.

ЗЕЙНАБ. Думаете, захочет лечиться? Боюсь, что преждевременно загнется и не дотянет до того дня, когда наш Назир из армии вернется. Бедный мальчик в каждом письме о нем спрашивает. Волнуется, переживает… А он такого сына позорит.

АЛИБЕК (подымает голову и кричит). Хуже вашего позора не бывает. Таких людей, как наши коксарцы, мир еще не видывал! Вас душат, на вас гадят, а вы лица подставляете! Даже Бог не желает видеть ваши лица!

САМАТ. Ибрагим, пойдем лучше.

ИБРАГИМ. Пожалуй, надо уходить.

МАРИЯМ. Ибрагим, душа моя, сидите, сидите. Самат, не уходите. Не обращайте внимания на него, он совсем безвредный. В нем водка говорит… Если не пьет, то он ни с кем не разговаривает… Может, меня в последний раз видите. Посидите, прошу вас.

Пауза.

ИБРАГИМ. Не тужи, Мариям. Мы еще встретим вместе с тобой твоего внука из армии. Такой пир закатим! А я с тобой, как в молодости, пару раз пройдусь по кругу, покружу тебя. Помнишь, как мы в ансамбле танцевали. Ох и была ты мастерица на забавы!

МАРИЯМ. Ой, Аллах мой, нашли что вспоминать!

САМАТ. Это еще до войны было. Я ваш ансамбль на бричке в город отвозил, там какой-то смотр или фестиваль проходил, да?..

ИБРАГИМ. Точно, смотр. Помнишь, Мариям?

МАРИЯМ. Давно не вспоминала те далекие времена. Спасибо, что напомнили.

ИБРАГИМ. Мы тогда все тайно о тебе думали. Самая видная, самая красивая ты была!

АЛИБЕК (открывая один глаз, смотрит с подозрением и ерзает на месте). Террористы! Диверсанты! Вы за кого мою мать принимаете? Она моя мать!

ЗЕЙНАБ. Да что это такое, в конце концов?! Чего ты нас позоришь?!

САМАТ. Пойдем, Ибрагим! (Встает.) Не зря у нас говорят: свяжешься с юнцом, так он тебе все седины опозорит. Подальше от греха! Ничего святого!

АЛИБЕК. А ты прямо пророк! Только лицо от людей прячешь!

САМАТ (встает и подходит к Алибеку, защипывает двумя пальцами его нос и, притянув к себе, шепчет ему на ухо). Понял?! (Поворачивается к Мариям.) Извини нас, Мариям. Мы прогуляемся, а потом еще раз зайдем. Нам обязательно надо с твоим старшим сыном переговорить.

АЛИБЕК (ошеломленный, чешет нос). Ты даешь, Самат! Как загнул!

 

Картина 3

Затемнение. Опускается занавес. Самат и Ибрагим идут перед занавесом. Для них выносят две табуретки. Старики, сняв маски, садятся.

ИБРАГИМ. Что ты ему сказал?

САМАТ. Таким матом резанул, которого он в жизни не слышал. Думает, что мы его наглость простим. Мы тоже кое-чему на фронте научились!

ИБРАГИМ (смеется). Я думал, что только я умею! Тебя только надо из себя вывести… Самат, что это ты с таким увлечением читал?

САМАТ (вытаскивает из кармана журнал). Это альманах «Родная земля». Тут хорошая научная статья о нашем Коксаре напечатана. Помнишь, когда завод строили, большие камни раскопали?

ИБРАГИМ. Помню, покрашенные голубой краской.

САМАТ. Еще и железный сундук.

ИБРАГИМ. Да. Еще милиция приезжала, оцепила то место, а после этот сундук в город увезли.

САМАТ. Вот-вот. В этом журнале пишут, что, оказывается, в сундуке хранились бумаги на ногайском языке. (Разворачивает журнал.) Эти бумаги рассказывают о давних событиях, происшедших в нашем Коксаре.

ИБРАГИМ. Ох ты! Неужели о нашем Коксаре?

САМАТ. Оказывается, на месте нашего аула и там, где сейчас расположен газоконденсатный завод, стоял в древности город. Большой и богатый город. Расположенный между двумя руслами реки, он был неприступен для врагов…

ИБРАГИМ. Это все земли нашего совхоза. Я всегда удивлялся тому, как удачно наши предки поселились в этих местах. Если вникнуть, то это настоящая крепость в степи… Ладно, рассказывай дальше. Интересно.

САМАТ. По данным записей, в Коксаре были мосты на обоих руслах рек. При подступах врага они раздвигались. Там был и водопровод из глиняных труб.

ИБРАГИМ. Ого! А у нас до сих пор нет водопровода.

САМАТ. Автор статьи пишет, что перед строительством завода надо было в этом месте произвести археологические раскопки. Затем приводит текст тех древних бумаг. Слушай, что там написано. «Правил Коксаром могущественный бий АКБАРС. С приходом к власти он остановил распри и раздоры среди ногайских князей, объединил все степные племена, брал положенную ногайским биям дань от народов севера, запада и юга. Акбарс отогнал далеко на Восток воинственных ойратов. На поклон к нему прибывали мурзы с Дона и Кубани, с верховьев Иртыша и Тобола. Всем покровительствовал Акбарс, а когда было необходимо — защищал подданных от внешних врагов. Его народ мирно пас овец, разводил лошадей, ремесленники занимались ткацким и гончарным делом, купцы успешно вели торговлю в далеких странах. Власть его была справедлива и незыблема. За малое неповиновение правителю в равной мере карался и простолюдин, и знатный человек. “Повиновение приводит к благоденствию” — эти слова были главным девизом правителя Голубого дворца. А дворец его восхищал многих царей и ханов. О высоких стенах, искусно построенных из голубого камня, богатом убранстве каменных палат, прекрасных коврах, золотых и серебряных украшениях, летнем саде с белыми юртами и цветнике с фонтаном складывали песни, легенды. Казна Коксара всегда была полна, кони были сытые, доблестные воины хорошо вооружены. Воистину, бий Акбарс крутил одно из колес мира…»

 

Картина 4

Открывается занавес. Старики уходят. Действие происходит в зале во дворце. Почти всю заднюю часть сцены занимает высокий престол, сооруженный пирамидально из возвышающихся ступенек, на вершине позолоченный трон. На троне сидит бий АКБАРС. Одет он в халат, расшитый золотом, в одной руке держит плеть, в другой — грамоту с приказами, на его голове — корона.

АКБАРС. Лучше держать в руке плеть, чем хвост плешивой собаки! На небе Аллах повелитель, а на земле бий! Мое слово — закон для всех! (Раскрывая, показывает зрителям грамоту.) Слушайте и повинуйтесь!

Друг за другом входят два стражника с копьями и щитами, за ними — дочь бия Джанике, визирь Джамбай. Все идут с опущенными головами.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК. Слово бия — закон! Мы рады служить нашему повелителю! (Становится по правую сторону от престола.)

ВТОРОЙ СТРАЖНИК. Слово бия — закон! Мы рады служить нашему повелителю! (Становится с левой стороны престола.)

ДЖАНИКЕ. Я — родная дочь бия, но и для меня его слово — закон! (Садится на одну из ступенек престола.)

ДЖАМБАЙ. Слово бия — закон! Я — опора бия и провожу закон в жизнь. Я правлю ханством, но у меня нет плети. Без бия я обладаю лишь хвостом плешивой собаки. Если время — лисица, то будь ее хвостом — это мой закон! (Обращается к Акбарсу.) О великий и могучий бий! Повелитель славного Коксара! Мы прибыли, чтобы осведомиться о состоянии вашего драгоценного здоровья и расположении духа.

АКБАРС (отмахивается, ищет глазами и останавливает взор на Джамбае). Хватит болтать, визирь! Говори, докладывай!

ДЖАМБАЙ. Пусть цветет славный род верховного бия ногайского! Желаем долгих лет царствования могущественному Акбарсу! Народ чтит и хранит бережно в сердце веру во Всемилостивого Аллаха и его пророка Мухаммеда, слушает и повинуется его наместнику на земле Акбарсу! Народ доволен твоим правлением и множит твои богатства. Воины служат тебе верой и правдой.

АКБАРС. Довольно! Хватит болтать! Слишком словоохотливым стал ты, визирь, не иначе как измену готовишь? Может, тебя сменить на посту? Любой мой подданный с охотой займет твое место!

ДЖАМБАЙ. Что же я такого сотворил?! Мой повелитель, я смиренно исполняю вашу волю, я даже читаю ваши мысли!

АКБАРС. То-то и плохо, что читаешь мои мысли! Ты знаешь мои слабости! А их никто не должен знать. Если бы я не знал тебя с пеленок, давно погнал бы из своего дворца. Так долго не засиживаются на главном посту ханства. Возможно, я совершаю ошибку. А ошибка стоит трона… Ладно, докладывай! Только кратко, о самом главном!

ДЖАМБАЙ. Мы закончили сбор ясака со всех подвластных народов Коксара. В ваши закрома свезли пшеницу и ячмень, просо и овес со всех пахотных земель, прибыли собольи меха из Сибири, мед в бочках и сафьян из казанского места, ковры из Ургенча, сабли и кольчуги из Пятигорья. Сотню молодых и крепких воинов прислали с Кубани, белолицых красавиц и черных невольников доставили из Азова. Твои данники рады были видеть правителя Коксара здоровым и цветущим и шлют тебе нижайший поклон, желают долгих лет царствования и хорошего настроения!

АКБАРС. Ясно! Что еще?

ДЖАМБАЙ. Иштекский князь не хотел идти под знаменем Ногая, отказался платить дань Коксару.

АКБАРС. Опять иштеки? Вырубить леса, спалить дома, казнить главных зачинщиков бунта, детей пленить и продать с базаров! Отправить воинов!

ДЖАМБАЙ (кивая залу). О великий бий! Хвала вашей прозорливости! Войско в пути, еще вчера покинуло стены Коксара!

АКБАРС. Еще что?

ДЖАМБАЙ. Две кражи раскрыты.

АКБАРС. Ворам отрубить руки!

ДЖАМБАЙ. Исполнено, мой господин!

АКБАРС. И все?

ДЖАМБАЙ. Купеческий сын прелюбодействовал с дочерью муллы.

АКБАРС. Прелюбодеев наказать, принародно забить камнями!

ДЖАМБАЙ. Исполнено. Забиты, трупы выставлены на площади.

АКБАРС. Еще?

ДЖАМБАЙ. Бакши пел плохие песни о вашем предке Эдиге.

АКБАРС. За подрыв власти упечь бакши в тюрьму! Пусть глашатай оповестит об этом всех жителей Коксара!

ДЖАМБАЙ. Бакши посажен. Глашатай оповестил Коксар.

АКБАРС. Довольно! Не порть мне настроение!

ДЖАМБАЙ. Наш сиятельный повелитель! Прекрасная Джанике — ваша дочь!

АКБАРС. Где она? Не вижу? (Ищет глазами.) Что ее привело ко мне?

ДЖАНИКЕ. Отец! Девичьи покои надоели мне, я уже не маленькая девчонка, хочу постичь государственные дела. Может, от меня будет польза для Коксара? Позволь присутствовать в этом зале.

АКБАРС. Девушке негоже проникать в государственные дела. С появлением женщины у власти возникают беспорядки, измены, смуты.

ДЖАМБАЙ (в зал). Хотя давно витает в облаках, прозорлив наш повелитель.

АКБАРС. Джамбай, следи за ней! Чтобы ни шагу без присмотра! Не нравится мне ее затея.

ДЖАМБАЙ. Она ваша дочь.

АКБАРС. Тем более! Если ее используют против трона, я голову тебе снесу!

ДЖАМБАЙ. Понял, повелитель! Охотно буду присматривать за ней. (Сияя от радости, идет к Джанике, берет за руки и кружит ее у подножья престола.) Я буду беречь, стеречь тебя, бесценная моя, отец сам благословляет!

ДЖАНИКЕ. Джамбай, тише! Джамбай, он увидит!

ДЖАМБАЙ. Отец твой давно не видит того, что творится на земле. Он пьян от власти… Его думы там (кивает вверх), на небесах. Он грезит стать богоподобным.

ДЖАНИКЕ. Я боюсь. Вдруг стража донесет?.. Тогда он не пожалеет ни тебя, ни меня!

ДЖАМБАЙ. Стража обо всем докладывает мне, а я — повелителю. Таков закон. Закон власти! Меня никто не перешагнет — это уж точно! Успокойся, любимая!

ДЖАНИКЕ. И все же… Как страшно! Все безнадежно! Поэтому я хотела проникнуться делами отца, чтобы после снискать его расположение. А он слеп ко мне…

ДЖАМБАЙ. Милая Джанике, ты права. Слепее не бывает.

ДЖАНИКЕ. Милый, придумай что-нибудь… Сделай так, чтобы мы были всегда вместе и никогда не разлучались.

ДЖАМБАЙ. Я был и остаюсь твоим защитником. С юных твоих лет я, как садовник лелеет цветы, лелею тебя. Я, как твоя тень, брожу следом за тобой. Нет на свете ничего дороже тебя! Я все сделаю, чтобы были вместе!

ДЖАНИКЕ. Джамбай, жизнь без тебя для меня теряет всякий смысл. А отец навевает страх, а так, в вечном страхе, жить невозможно!..

ДЖАМБАЙ. Я знаю его, он так просто не отдаст мне Джанике. Какая несправедливость! А я его единственная опора. Благодаря моим способностям умножались богатства Коксара, наводился порядок, усиливалась власть бия… Конечно, он этого никогда не поймет.

ДЖАНИКЕ. Что делать?! Он черств, бездушен, совсем чужой!

АКБАРС. Визирь, мне душно!

ДЖАМБАЙ. Сейчас, мой повелитель. (Берет приставленное к престолу опахало и, поднявшись на ступеньки, машет.) Вам лучше?

АКБАРС. Слуга, не закрывай мне свет солнца, опустись пониже! (Джамбай спускается по ступенькам и продолжает махать опахалом.) Время от времени подданные должны знать свое место… Довольно, визирь!

Джамбай ставит опахало на место, подходит к Джанике, берет и прикладывает к своему сердцу ее руку.

ДЖАНИКЕ. Он слышал наш разговор?

ДЖАМБАЙ. Нет. Я же сказал, что он пьян от власти… (Пауза.) Он нас даже не видит. Он видит только тех, кто подымается на уровень трона. Он тоже нас боится.

ДЖАНИКЕ. Хотя он мой отец, я его ненавижу!

ДЖАМБАЙ (в зал). Есть одно испробованное много раз средство… Я знаю, кто может подняться до уровня трона… (К Джанике) Будь со мной искренней. Ты правда ненавидишь своего отца?

ДЖАНИКЕ. Джамбай, я его ненавижу! Он мне чужой!

Джамбай уводит Джанике за руку. Занавес опускается. Появляются Самат и Ибрагим, занимают прежние места.

САМАТ (продолжает читать). «У бия Акбарса был брат по имени Калю. Он был человеком недалекого ума, жил беспечно, не раз побывал в плену. Акбарс выкупил брата из неволи и изгнал его в один из дальних улусов. Забытый всеми Калю жил в окружении шаманов и юродивых. Он с детства любил играть с золой, став взрослым, не бросил эту привычку. Люди Джамбая застали его за этим занятием и привезли во дворец…»

 

Картина 5

Раздается призывная музыка, бьют барабаны. Поднимается занавес. Тот же зал. Входит Джамбай, делает поклон Бию и показывает рукой на входящего Калю. Лицо Калю измазано золой, в руке он держит колокольчик, позванивает им.

ДЖАМБАЙ. О сиятельный мой повелитель. Во дворец прибыл знатный ногайский князь из дома славного вашего предка Эдиге — ваш брат Калю!

АКБАРС. Кто позвал его?! Зачем он пожаловал?! Что ему нужно от меня? Не пускать! Чтобы ноги его не было во дворце!

ДЖАМБАЙ. Стража не могла не пустить во дворец родного брата самого бия. Он здесь и ждет…

АКБАРС. Мне душно, визирь! Выведите его отсюда и отвезите его обратно домой!

Джамбай берет опахало и поднимается по ступенькам. Акбарс движением плети показывает, чтобы визирь спустился. Джамбай опускается и продолжает махать опахалом снизу.

КАЛЮ (звенит колокольчиком). Братец, это я!

АКБАРС (презрительно смотрит вниз). Чего тебе? Надо по церемониалу!

Джамбай откладывает опахало и отводит Калю к краю сцены. Звучит маршевая музыка. Джамбай и Калю строго маршируют и останавливаются перед престолом.

ДЖАМБАЙ. Знатный ногайский князь из славного дома Эдиге Калю! Поклонись властелину могущественного Коксара.

КАЛЮ. Обойдется! (Подпрыгивая, взбирается по ступенькам и садится у ног Акбарса с правой стороны.) Правда, братец?

АКБАРС (надсмехаясь, подымает плеть). Ничтожный, куда взобрался?! Забываешься?!

КАЛЮ (с опаской). Не бей меня! Это дворец нашего отца. Я занял подобающее место. По закону я должен быть твоей правой рукой и сераскиром, начальником всех войск в Коксаре. (Звенит колокольчиком.) Начальником, понял?!

АКБАРС (с издевкой). Замечательно! И кто тебя подучил так складно говорить?! (Бьет плетью.) Вон с трона! Слово бия Акбарса — закон для всех!

КАЛЮ (сбегает по ступенькам, чешет плечо и задирается). Ты нарушаешь закон, установленный самим Эдиге! Я протестую, братец! (Звенит колокольчиком.) Слышишь? Это ухо шайтана! Ты в детстве очень боялся звука, выходящего из уха шайтана! (Смеется и снова звенит колокольчиком.) Я тебя пришел попугать.

АКБАРС. Я боялся?! Ты идиот, дурак! Я боялся звона колокольчика?!

КАЛЮ. Колокольчик звенит по твоему трону, то есть по нашему трону. Я такой же правитель, как и ты. Не забывай, братец!

АКБАРС (строго смотрит на визиря и стражу). Слово бия Акбарса — закон для всех?

СТРАЖНИКИ (в один голос). Слово бия Акбарса — закон!

ДЖАМБАЙ. Слово бия Акбарса — закон для всех! (Подходит к Калю и тихо.) Оттого что скажешь «огонь», во рту не загорится. Повторяй, говори.

КАЛЮ. Интересно, в детстве он очень боялся звука колокольчика, а теперь не боится?

АКБАРС. Слово бия Акбарса — закон для всех!

ДЖАМБАЙ. Повторяй!

КАЛЮ. Он изменился. В детстве он боялся и прятался за моей спиной. А теперь?

АКБАРС. Стража! Взять его!

Стражники обступают Калю с двух сторон.

КАЛЮ. Ладно тебе. Слово бия Акбарса — закон для всех! (В зал.) Но не для уха шайтана. (Звенит колокольчиком и смеется.)

АКБАРС. Так бы и сразу! Пришел в чужой дворец и заявляешь о своих правах?! Нет у тебя прав! Говори: зачем пришел?

КАЛЮ. Дворец принадлежит как тебе, так и мне. Не так ли? (Звенит колокольчиком.) Я тоже хочу славы, власти. Дай мне войско, я завоюю себе ханство!

АКБАРС. Тебе войско?! Я еще не сумасшедший…

КАЛЮ. Ты боишься, что я свергну тебя с трона? Не бойся! Будем, как прежде, играть с тобой золою. Как в детстве… Я буду защищать тебя. Я все же твой старший брат.

АКБАРС (задыхается от возмущения). О чем он?! Что он говорит?! Вон отсюда!

КАЛЮ. Я старше, а значит, и трон мой, а ты должен сидеть рядом, с правой стороны. Народ так говорит. (Звенит колокольчиком.) Народ, братец!..

АКБАРС. Народ? Что ты знаешь о народе? Кто же тебя так подучил? Народ?! Народ, который цепляется за два корабля, потонет. Народу нужна одна голова! Как я могу подпустить тебя к трону?

КАЛЮ. Ничего, поделим трон пополам. А после, как в детстве, будем играться золой. (Звенит колокольчиком.) Как ты скроешь от народа, что я твой родной брат? Невозможно! Давай мы оба уместимся на троне. Главное, не бойся. Решись.

АКБАРС. Опять за свое… (Делая снисхождение.) Могу я проявить мягкосердечность. Если хочешь принести пользу Коксару, то маши мне опахалом!

КАЛЮ. А люди тебя поймут?

ДЖАМБАЙ (подходит к разочарованному Калю и толкает его). Это неплохое дело. Соглашайся. Главное — просунуть нос, а тело само пройдет.

КАЛЮ. Я согласен, братец.

АКБАРС. Ну, бери же опахало! Мне душно.

КАЛЮ (берет опахало и подымается по ступенькам, но Акбарс останавливает его взмахом плети). Я так не умею (тычет опахалом Акбарса).

АКБАРС (отбиваясь плетью). Дурак — он и есть дурак! (Встает с трона и уходит. За ним выходят и стражники.)

КАЛЮ (с опахалом взбирается на трон и важно садится). Визирь, добрался я до трона, ты этого хотел?

ДЖАМБАЙ (рассуждает сам с собой). Это произошло даже раньше, чем я предполагал… Ну и дела! Безумец на троне! Да и Акбарс не менее безумен. Главное, чтобы текла в жилах царская кровь. Мне до трона не добраться. Но я могу их поменять, и никто мне не запретит.

КАЛЮ. Как скучно сидеть на этом троне! Вот это и все? Ты этого добивался? Зачем призвал меня?

ДЖАМБАЙ. Призвал, чтобы восторжествовала справедливость. Видишь, как он тебя не любит. Это он обделил тебя и не допускает к власти.

КАЛЮ. Но я на троне! (Звенит колокольчиком, бьет рукоятью опахала об пол.) Я — бий, пользуйся моментом!

ДЖАМБАЙ (рассуждает сам с собой). Он безумен, и с ним нелегко поладить. Итак, мой план!.. (К Калю.) Сейчас репетиция, но власть реальная может быть в твоих руках. Акбарс просто не уступит трон. Между вами начнется борьба не на жизнь, а на смерть.

КАЛЮ. Что я должен совершить? Я на что гожусь?

ДЖАМБАЙ. О-о, ты на многое способен, ты основная фигура в этом деле! Слушайся меня, и ты будешь долго сидеть на том месте, где сидишь сейчас…

КАЛЮ. Подожди, а тебе какая выгода от этой затеи?

ДЖАМБАЙ. Ты жил в унижении, и я хочу, чтобы восторжествовала справедливость. Я уверен, что ты более справедлив, чем твой брат.

Калю сходит с трона, кладет опахало на пол. Джамбай подходит и берет его за руку.

КАЛЮ (показывая на трон). Уж больно высоко взбираться! У меня часто кружится голова, и я могу упасть.

ДЖАМБАЙ. Держись за меня, я буду всегда рядом.

КАЛЮ. Скажи, какая тебе от этого выгода?

ДЖАМБАЙ. Если ты станешь правителем Коксара, то взамен я попрошу руки твоей племянницы Джанике.

КАЛЮ. А она хочет этого?

ДЖАМБАЙ. Да. Но пока жив Акбарс, моей мечте не сбыться.

КАЛЮ. Акбарс должен быть убит? Мне его не жалко. Однако дочь этого желает?

ДЖАМБАЙ. Да. Она его ненавидит.

КАЛЮ. Ну и дела у вас. Брат на брата, дочь на отца! Лучше быть в сторонке и ничего не видеть.

ДЖАМБАЙ. А трон, богатство, власть?

КАЛЮ. Властвовать каждый хочет. Я тоже.

ДЖАМБАЙ. Тогда к делу.

КАЛЮ. Что мне делать?

ДЖАМБАЙ. На востоке зимует хан ойратов Актайши. Ойраты издавна зарятся на богатства Коксара. Наши воины ушли усмирять непокорных иштеков и вернутся домой только к лету. Сейчас реки, окружающие город, покрыты толстым льдом. Неприступный Коксар беззащитен. Актайши легко возьмет город. Мы сбросим с трона твоего брата, на трон посадим тебя, богатства, казну поделим на троих. Ворота открою я. Тебе — корона, мне — Джанике, Актайши — казна. Я дам тебе людей и лошадей, скачи к ненавистным ойратам. Это наш единственный шанс избавиться от Акбарса.

КАЛЮ. А если брат узнает о нашем плане?

ДЖАМБАЙ. Не узнает! Он пьян от власти! Ты будешь справедливым бием!

КАЛЮ. Я — бий! Это очень хорошо! Конечно, я буду лучше править! (Звенит колокольчиком.) Я буду давать распоряжения, и все будут их исполнять. Как это здорово!

ДЖАМБАЙ. А не то будешь махать опахалом!

КАЛЮ. Посмотрим, кто будет махать опахалом. Я хочу власти!

ДЖАМБАЙ. Скачи, Калю, скачи!

Опускается занавес. Тревожная музыка.

 

Картина 6

Комната в конторе. Кровать, стол, стулья, шкаф, сейф. В комнату входят Анжела и Мурат, становятся возле окна, выходящего на улицу. Вслед за ними входит уборщица Вайдат.

ВАЙДАТ (поправляя маску на лице и теребя пуговицы на платье). Вай-вай, честное слово, не поверила. Подумала, не может гость в противогазе приехать. Подумала, свой, коксарский, поэтому и не пустила. А он, бедный, ничего не говорит. Только тебя спросил. Думаю, мало ли ты кому нужна? Ты такая красивая. К тебе все мужики, как мухи к меду, липнут. Это на меня не посмотрят. Кому я нужна такая? А на тебя даже старики зарятся, которым бы на меня смотреть.

АНЖЕЛА. Ты как разговариваешь при гостях?!

ВАЙДАТ. Простите темную женщину. Ну не узнала я гостя. Тем более только докончила прибирать, и на тебе — он заявляется.

АНЖЕЛА. Вайвай, Вайдат, как могла не узнать такого человека?! Ученый из Москвы! Эколог!

ВАЙДАТ. Простите меня, темную женщину. Стоит он у окна и так просто: «Меня, — говорит, — Анжела должна поджидать». А сама думаю: мало ли кому Анжела для отмазки назначает свидание, а после не приходит, пусть стоит и ждет. Если гость, то назваться должен был, о цели приезда сказать, а он как будто воды в рот набрал…

АНЖЕЛА. Вайвай, Вайдат, ты мне брось разглагольствовать. Кому это я свидание назначала, а после не приходила? Вообще, кому я назначала свидание?!

ВАЙДАТ. Вайвай, Анжела, доченька! Ты прости темную женщину, это я так сказала, к слову.

АНЖЕЛА. И к слову, и ни к слову обо мне не пикни!

ВАЙДАТ. Больше не пикну!

АНЖЕЛА. Уважаемый, действительно надо было назваться.

МУРАТ (изменив голос). Я побоялся.

АНЖЕЛА. Постеснялся, оробел.

МУРАТ. В самом деле.

АНЖЕЛА. Наш гость — очень большой человек, от него многое зависит. Он приехал к нам, чтобы воочию убедиться и ознакомиться с возникшей ситуацией. Узнать, на что люди жалуются, какие неудобства терпят, и, конечно, по возможности оказать помощь. Сейчас наука на многое способна. Известны всякие новые методы очищения воздуха. Вот он и хочет разобраться.

ВАЙДАТ. Так мы не будем переезжать?! (Снимает маску, стирает пот с лица, радостно.) Вайвай! Так это же хорошо! С утра до самой ночи только об одном и думаю… Думаю и думаю! Как я одна поеду? Да и куда поеду?! Ни детей, ни родственников! Как покину насиженное место? Кому я нужна в этом возрасте? Вайвай, милый человек, живи долго, живи все сто лет, больше живи!

АНЖЕЛА. Вайдат, ты ничего не поняла. Он приехал ознакомиться с обстановкой. А переезжать или оставаться, потом станет известно.

ВАЙДАТ. Вайвай, надежда же есть? Есть же? Да?

Анжела смотрит на Мурата.

МУРАТ. Надежда умирает последней… Конечно, есть.

ВАЙДАТ. Счастье какое! (Подойдя к Анжеле, толкает ее в бок.) Ты что хочешь делай, но уважь человека. Спать уложи, рядом ложись…

АНЖЕЛА. Ты за кого меня принимаешь?!

ВАЙДАТ. Я так, к слову. Смотри, хорошо ухаживай за ним. А я пойду и всем скажу, кто пожаловал в наш аул.

АНЖЕЛА. Ты с ума сошла! Никому ничего нельзя рассказывать! Не вздумай! Это только между нами.

ВАЙДАТ. Конечно, конечно, только между нами. Только пусть найдет все средства, чтобы оставить нас на родной земле. Между нами! Ты же, Анжела, знаешь, что у меня рот, как тот сейф директора, без ключа никто не откроет. Я — замок! Я все понимаю, устраивайтесь как хотите! Анжела, родимая, устраивайтесь, хотите ложитесь, хотите вставайте! Кому какое дело?! Я никому, ничего!

АНЖЕЛА. Вайдат, ты не поняла. Я не спать сюда пришла. Я тут принесла документацию, надо просмотреть, сверить, обсудить.

ВАЙДАТ. Вайвай, конечно, не спать! Я ухожу. Заболталась. Все поняла. Я — сейф! Вон, простыни свежие постелила, все документы поместятся… Бачок с водой поставила, тазик помыться, все чисто… По-мусульмански отдыхайте. Что хотите делайте! Ложитесь, читайте… (Прикладывает ладонь ко рту и уходит.) Я никому ни слова!

Анжела и Мурат провожают ее взглядами, прислушиваются к удаляющимся шагам. Снимают маски, подходят друг к другу, обнимаются.

АНЖЕЛА (отталкивая Мурата и надевая маску). Нет, я так не могу. Вдруг вернется? Такая болтливая, ужас!

МУРАТ. «По-мусульмански отдыхайте»? (Качает головой и делает движения руками с сексуальным намеком.) У нее спросить забыли, для чего пришли сюда.

АНЖЕЛА. Ты тоже наделал шума. Не мог на улице дождаться? Зачем домой зашел? Мать и так догадывается.

МУРАТ. Сама сказала, чтобы нашел тебя, а на улице неудобно торчать. Что это ты придумала за историю с экологом? Как ты сказала, я новый костюм надел, в котором меня еще никто не видел. Что за эколог, кто он такой?

АНЖЕЛА. Днем, перед твоим приходом в контору, приезжал из Москвы один. О его приезде еще вчера сообщили. Я утром велела, чтобы Вайдат подготовила эту комнату для гостя. Он прямо с городского вокзала на машине приехал. Никто ему о том, что здесь творится, видимо, не рассказал. И водитель ничего не знает. Поэтому они без противогазов приехали. Глаза у него слезятся, нос платком зажимает. Я ему противогаз предложила, а он отказался, заверил командировочное удостоверение — и сразу уехал. А что комнате пустовать? Сегодня в конторе никого не должно быть. Поэтому тебе и сказала. Лучше твоего пыльного склада. Там у тебя и сторож надоедливый, и собака злющая.

МУРАТ. Собака отлаялась. Сегодня видел возле сторожки. Прижалась мордой к мокрой половой тряпке и ни с места.

АНЖЕЛА. А сторож? Такой любопытный! Сколько раз он в дверь ломился! Хорошо, что запор на дверях выдержал.

МУРАТ. Мы же всегда под предлогом туда заходим. Он ни о чем не догадывается.

АНЖЕЛА. Не хватало, чтобы догадывался. Вот реши все свои проблемы с семьей. Обещал же в этом году развестись… Что, обещанного три года ждут? Мне не надо такой рекламы, чтобы потом люди говорили, что я встречаюсь с отцом троих детей.

МУРАТ (подходит и пытается обнять). Разве не правда? Ведь встречаешься же с отцом троих детей?

АНЖЕЛА. Обещал же развод. А так получается, что это я отбиваю чужого мужа, отца детей. (Мурат пытается ее обнять.) Подожди, приду в себя. (Снимает с головы шляпу и маску.) Я тебе хоть немного нравлюсь?

МУРАТ (берет ее за талию и прижимает к себе). Конечно, милая! А я тебе? Почему нельзя без развода?

АНЖЕЛА (освобождаясь от его рук). Нельзя! Я тебе не шлюха какая-то! Я хочу нормальную семью. (Садится на стул.) Я так не могу. (Надевает маску.) Задыхаюсь.

МУРАТ (наклоняется к ней и обнимает за плечи). Милая, может, без противогаза? Хочу твое лицо видеть.

АНЖЕЛА. Ты можешь без, а я не хочу показывать свое лицо. Стыдно, да и голова раскалывается от этого воздуха. Врачи сказали, что вероятны психические расстройства.

МУРАТ (испугавшись). Пожалуй, и я надену (надевает маску), чтобы равноправие было, а то как будто я из другой породы людей…

За дверью комнаты слышатся быстрые шаги, открывается дверь, и в комнату врывается мужчина в спортивном костюме — первый посетитель с маской на лице.

ПЕРВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ (еле переводя дыхание). Анжела, дочка! Уважаемый кунак! Добрый день! Добрый день!

АНЖЕЛА. Стучаться надо!

МУРАТ (изменив голос). Да. Надо стучаться!.. Если бы мы здесь чем-либо другим занимались?!

ПЕРВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Вы правы! Все правильно, надо стучаться! Извините аульского крестьянина! Исправлюсь. У меня дело безотлагательное. Судьба решается! Я только услышал, что Коксар никуда не собирается переезжать. Как это? Как же это получается?! Ума не приложу! Что же это творится?!

МУРАТ. А тебе что, хочется переехать?

ПЕРВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Мне не хотелось переезжать, совсем не хотелось.

МУРАТ. Ну и не переезжай!

ПЕРВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Это невозможно! Я продал свой дом, притом со всеми пристройками, кирпичной оградой. И всего за какие-то три тысячи. А такому дому реальная цена — все двадцать пять!.. Это афера! Акт беззакония! Игра на буржуазной бирже! Разве можно так обманывать простых крестьян?! Это жульничество! Произвол!

МУРАТ. Я чем могу тебе помочь? Я — не судья и не следователь прокуратуры… И вообще...

ПЕРВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Как чем?! Целый год все твердили, что надо переезжать, и вдруг как гром среди ясного неба — аул остается на прежнем месте! Как это понимать?!

МУРАТ. Аул останется на том самом месте, где простоял столетия. И не может он никуда деться!

ПЕРВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Ужас! Живым в могилу загоняете! После такого лучше не жить! Как теперь жить?! Как?!

МУРАТ. Хотел бы понять ваше возмущение.

ПЕРВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Я только в прошлом году отстроил свой дом. А что означает построить дом в Коксаре? Это только коксарец может понять.

МУРАТ. Постараемся понять.

ПЕРВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. У меня все новенькое. Слава Аллаху, у меня всюду друзья-ногайцы есть. Так вот, кирпич я из Ставропольского края привез, лесоматериал — из Астрахани, жесть — из Москвы, цемент — из Черкесска… Какой ужас! А теперь все это задаром отдаю!

МУРАТ. И многие продали в ауле дома?

ПЕРВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Многие, конечно, многие. Продают на слом людям из соседних аулов… Все надеются, что им бесплатное жилье в другом месте дадут.

МУРАТ. А может, кто-то еще продает?

ПЕРВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ (подумав, хлопает себя по лбу). Это дело! Как я сам не додумался?.. Вот, мудрая голова! Пока не поздно, надо купить, выбрать получше и подешевле… (Выбегает из комнаты.)

АНЖЕЛА (Мурату). Совсем очумел?!

МУРАТ. А что? Видишь, как я его!

АНЖЕЛА. Это скандал. Надо его остановить!

МУРАТ. Его не остановишь. Когда же нам с тобой делом заниматься? Ты что, забыла, зачем пришла?

АНЖЕЛА. Ну тебя! (Выбегает из комнаты и вскоре возвращается.) Исчез.

МУРАТ. Я же ему ничего не сказал. Ты свидетель. Я только обмолвился, что, может, кто-то еще продает в ауле дом, а он как угорелый вылетел из комнаты.

АНЖЕЛА. Ага, ничего не сказал? Ведь он же почти погорелец! Шутка ли, такой дом продать! Никак не пойму, с чего это он взял, что наш аул никуда не переезжает? Может, дядя вернулся?

МУРАТ. Раз он сюда прибежал, значит, утечка информации отсюда. Сейф! Сейф взломали!

АНЖЕЛА. Точно. Вайвай Вайдат проболталась! Ну, я ей покажу! Мурат, что же теперь будет?

МУРАТ. А что? Ничего!

АНЖЕЛА. А если он и эти три тысячи потеряет — это же скандал. Тогда начнут сомнительного эколога искать...

МУРАТ. Ну и пусть. Скажешь, что эколог уехал. Ты знать не знаешь, кто он.

АНЖЕЛА. А если догадаются? Зачем ты сказал, что аул не переезжает?! Кто тебя за язык тянул?!

МУРАТ. Сама виновата. Заставила чужую роль играть, а я так не могу.

АНЖЕЛА. А что ты можешь? Обманывать таких, как я, умеешь. И больше ничего!..

Слышатся шаги. В комнату уверенно входит другой мужчина в маске — второй посетитель. У него на голове кепка. С важным видом осматривает комнату.

ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Анжела, здравствуй! Здравствуйте, товарищ! Говорят, что к нам приехал ученый из Москвы? Хотелось с ним поговорить.

АНЖЕЛА. Приехал. Сперва надо стучаться! Не пойму, кто вас сюда посылает?

ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Меня никто не посылал. Я по своей сугубо личной инициативе пришел. И вообще живу своей головой. Я пришел за советом.

МУРАТ. Вопрос какой? Поживее, гражданин!

ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Есть слух, что наш аул остается на месте и людей никуда не собираются переселять. Известно также, что нашли средство, как остановить утечку испарений от конденсата.

АНЖЕЛА. Насчет причин экологической катастрофы и ее возможного устранения пока ничего не ясно. Уважаемый ученый приехал именно для выяснения обстоятельств.

ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Нет же, все твердо и уверенно заявляют, что нашли эффективное средство против вредных выбросов в атмосферу.

АНЖЕЛА. О чем он? Кто вам сказал такую чушь?

МУРАТ. Аул невозможно обезопасить. Он не должен находиться в такой близости от завода.

ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Как же это так?.. Выходит, что люди должны покинуть Коксар?

МУРАТ. Непременно! Безо всяких возражений! Пребывание здесь людей опасно для жизни!

ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Опасно?!

МУРАТ. От длительного пребывания тут все помрут, и взрослые и дети!

ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Неужели?!

МУРАТ. Даже на потомстве отразится. Родятся уроды и калеки!

ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Даже уроды?.. Значит, про отмену переселения кто-то специально пустил утку?

АНЖЕЛА. Не знаем. Уважаемый, у нас времени в обрез. Эколог должен отдыхать, с дороги устал. Все! Аул вынуждены переселять.

ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Собственно говоря, я к этому готов. Стал разбирать дом, сложил отдельно кирпич, отдельно столярку, железо, трубы, шифер…

МУРАТ (удивляясь). Зачем?

ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Как? Чтобы построить дом на новом месте.

МУРАТ (театрально хватаясь за голову). Дом нельзя трогать. Ни в коем случае! Вы слышали о трагедии в Чернобыле? У нас то же самое. Из зоны загрязнения ничего нельзя вывозить и продавать тоже. За переселенцами потребуется строжайший контроль. Врачи будут всех обследовать, одежду сжигать, всех купать в химических растворах. Для вас будут построены специальные нужники из бетона. Понимаете, даже испражнения ваши опасны для мира. В первое время переселенцы будут помещены в военные госпитали. После этого будут искать вам место для жительства.

ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Но в Чернобыле была радиация, а у нас?..

МУРАТ. У нас хуже!

ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Значит, опять скрывают правду от населения? Совхозный скот, зерно, машины вывезли же?

МУРАТ. Должны были вывезти и сжечь.

ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Точно скрывают правду! А я корову держу и… (Запинается.)

МУРАТ. Все будет уничтожено! Кроме людей!

ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Один человек в ауле продает молоко городским на заводе.

МУРАТ. Быстро назовите фамилию. Анжела! Запишите эту информацию. Это любопытный факт. Я из-за таких фактов и приехал.

Второй посетитель встает и тихо покидает комнату. Мурат облегченно вздыхает, хлопает по бедру Анжелу, затем гладит ее. Анжела откидывает его руку.

АНЖЕЛА. Хорошо ты его отделал! Молодец, Мурат. Надеюсь, что теперь хождения прекратятся. Схожу гляну, что на улице творится. (Уходит и возвращается.) Слава Аллаху, никого нет.

МУРАТ. Слушай, из-за этих посетителей и из-за твоего эколога мы забыли про дело. (Встает и обнимает Анжелу.) Пойдем, милая, желанная!

АНЖЕЛА. Подожди, я закрою дверь на ключ, подожди.

МУРАТ. Моя драгоценная!

Анжела освобождается из объятий Мурата, идет к двери, не видит в замке ключа, оглядывает комнату. В это время Мурат, сняв пиджак, вешает на спинку стула, снимает туфли, развязывает галстук.

АНЖЕЛА. Где же ключ от двери? Куда его положила Вайдат? Сейф проклятый!

МУРАТ (нетерпеливо). Вон! На подоконнике!

АНЖЕЛА (подходит к окну, берет ключ и вдруг отскакивает от окна). Ой как напугал! Подумала, что маленький шайтан в противогазе! (Мурат на цыпочках подходит сзади и выглядывает из-за ее спины.) А это мальчик!

МУРАТ. Открой окно. Ему, кажется, что-то нужно?

АНЖЕЛА (открывает окно, угрожающим тоном). Подглядываешь? Чего тебе?

МАЛЬЧИК (выдавая себя за взрослого). Я этими глупостями давно не занимаюсь.

МУРАТ. А я в твоем возрасте только этим и занимался.

МАЛЬЧИК. Это ваши проблемы.

АНЖЕЛА. Ты посмотри на него! Чей он?

МУРАТ. Назови свою фамилию!

МАЛЬЧИК. Не назову, нельзя! Я к вам по секретному делу.

МУРАТ. По какому? Выкладывай скорее свое дело.

МАЛЬЧИК (нерешительно). Значит, так…

МУРАТ. Да, что мы с тобой через окно будем разговаривать? Мог бы и зайти?

МАЛЬЧИК. Не надо! Давайте так.

МУРАТ. Ну, если так, то давай выкладывай. Нет, ты подойди ближе, а я отойду.

Мурат, обнимая Анжелу, уводит ее от окна. Анжела освобождается из объятий и закрывает дверь на ключ. Мальчик подходит к окну. В окне торчит одна его голова.

МАЛЬЧИК. Мы решили пожениться…

МУРАТ. Ничего себе! А сколько тебе лет?

МАЛЬЧИК. Мне шестнадцать.

МУРАТ. А твоей невесте?

МАЛЬЧИК. Ей тоже. Мы в одном классе учимся.

МУРАТ. В каком классе?

МАЛЬЧИК. В восьмом.

МУРАТ. Так… Допустим, тебе не шестнадцать, а пятнадцать лет. По закону такой брак строго воспрещается. Нельзя жениться! Все, наш разговор закончен!

МАЛЬЧИК. Я из-за роста в школу на год позже пошел, а так мне все шестнадцать. Мы женимся по необходимости. У нас будет ребенок.

МУРАТ (падает на кровать). Потрясающе!

АНЖЕЛА (смеясь, падает рядом с Муратом). Со смеху помрешь!

МУРАТ. Такое только у нас… (запинается и поправляется) только здесь, в Коксаре, возможно. (Встает.) По долгу службы мне надо знать ваши фамилии.

АНЖЕЛА. Уважаемый эколог никому не скажет.

МАЛЬЧИК. Не-е… никак нельзя! Могут узнать ее родители. Если узнают, то прибьют! У нее злой отец. И так что-то подозревает. А мать все раздеть ее пытается.

МУРАТ. А твой не злой? А если твой узнает?

МАЛЬЧИК. Я же мужчина! Моему не до меня. Он, кажется, сам на стороне кого-то имеет.

МУРАТ. Это не помеха. Ему тоже не понравится… Ладно! Твой будущий тесть через девять месяцев все равно узнает.

МАЛЬЧИК. Раньше узнает, через шесть… Поэтому я к вам и пришел.

МУРАТ. А я что могу сделать? Это не по моей части. Вот она может подсказать. (Садится и обнимает за плечо Анжелу.) Чтобы аборт сделать, надо к гинекологу или акушерке Айшат обратиться.

АНЖЕЛА (отбрасывая руку Мурата). Не буду я подсказывать! Ты что, совсем?.. (Крутит указательным пальцем у виска.) Сами разберутся.

МАЛЬЧИК. Да, не надо нам советовать такое. Напротив, мы хотим ребенка, чтобы пожениться. Дело в другом. Мы с ней уроки делали, а ее отец вернулся от вас расстроенный. Рассказывал, что от вас узнал. Говорит, что у нас экологическая среда хуже, чем в Чернобыле. Нас больше всего тронуло то, что зараженность атмосферы может повлиять на потомство и что на свет могут появиться уроды. Моя невеста плачет. Послала к вам, чтобы я узнал правду. Может быть, ее отец сочиняет, чтобы попугать нас?! Или на самом деле так? Скажите мне точно.

Мурат встает, разводит руками, прохаживается, не знает, что сказать. Анжела тоже не знает, что делать. Возникает длительная пауза.

МАЛЬЧИК. Понятно… Все ясно!.. Я ухожу.

АНЖЕЛА. Подожди, мальчик. Не уходи!.. Можно рожать! Можно!

МАЛЬЧИК. Можно?.. А как же отравленная среда?

АНЖЕЛА (встает с кровати). Больным нельзя, которые с отравлением в больницу попали. А вы берегите себя, и все получится. Противогазы не снимайте!

МАЛЬЧИК. Тогда хорошо… Спасибо! Пойду обрадую! (Исчезает.)

АНЖЕЛА (подходит к окну). Обрадовался! Убежал!

МУРАТ (ходит по комнате, рассуждает вслух). Вот так дела! Что творится в школе! Секс! Полнейший разврат! (Машинально снимает маску, поворачивается к Анжеле.) Ты тоже хороша! На что детей толкаешь? Это же безнравственно! В восьмом классе… говоришь, что можно рожать… Ты хоть подумала над своими словами?!

АНЖЕЛА (снимает маску). Ты бы на месте этой девчонки оказался! Посмотрела бы я на тебя! Как можно первенца под нож отдать?! Она же после этого никогда не родит, всю жизнь будет жалеть и всю жизнь мучиться за содеянное.

МУРАТ (ухмыляясь). А второго, третьего можно отдавать под нож?

АНЖЕЛА. Тут уж обстоятельства вынуждают. В основном причина в вас, мужчинах. Если бы вы смотрели за своими детьми, то все бабы рожали бы.

МУРАТ. У меня все в порядке. Моя жена подряд троих родила… Старший сын в восьмом классе учится… В восьмом?! А-а-а! (Бьет себя ладонью по лбу.) Я болван!

АНЖЕЛА. Что с тобой?

МУРАТ (рассуждает). Сказал, что пятнадцать лет? В восьмом классе?..

АНЖЕЛА. Он сказал, что ему шестнадцать лет.

МУРАТ. Врет! В марте ему пятнадцать исполнилось. На его день рождения я сам их компании шампанское на стол ставил... Так, так… Смотри, и голос изменил…

АНЖЕЛА. Как же ты собственного сына не узнал?

МУРАТ (не обращая внимания на вопрос, рассуждает сам с собой). Значит, тогда он ей (делает сексуальное движение) вдул… Снюхался с нею… Подожди, подожди. Такая кареглазая, с курчавыми волосами… Выше его ростом. Танцевали вместе. Еще ветер был, все без противогазов сидели. Хорошо помню…

АНЖЕЛА. Я спрашиваю, как ты собственного сына не узнал?

МУРАТ. Голос мне показался знакомым, но в голову разве такое придет?.. Эта ситуация к тому же: отравленный воздух, противогазы, посетители, боязнь за себя, что узнают… Еще ты рядом… Эйфория! Балдеж! Только в роль ученого вошел — и на тебе!.. Подожди, дай подумать. Что же это получается? Значит, на том вечере… (Присвистывает.) Но как? Как? Не думал, что он на такие подвиги способен…

АНЖЕЛА. Действительно, ростом малюсенький!

МУРАТ. Нет, это трудно вообразить! Хотя… Что там дурное дело сотворить? Раз! (Делает сексуальное движение.) И готово! Она-то игривая, я сразу на нее внимание обратил.

АНЖЕЛА. Ну и он, конечно, не упустил своего…

МУРАТ. Это факт! Но как он заметил? Как? Неужели у него шурупы в этом направлении работают? Вот в чем вопрос. Как он решился? (Садится на кровать, опускает голову.) Все же посмел, а? Отца не боюсь, говорит. У него свои проблемы… И это знает. Смотри на него! Развратник!

АНЖЕЛА (садится рядом). Что-то не верится, маленький он такой.

МУРАТ (возмущаясь). Что ты заладила, маленький да маленький?!

АНЖЕЛА. Не нервничай, Мурат. Может, она не от него понесла? Я вот к чему…

МУРАТ (резко поворачивает голову). Как не от него?! Такое только тебе в голову может прийти!

АНЖЕЛА (соглашаясь). Пусть от него. Пусть! Я ничего.

МУРАТ. От него! В том-то и дело, что от него! От негодяя!.. Нет, я не могу! Провалиться мне сквозь землю! (Берет подушку и, подкладывая под голову, прислоняется к стене.) Что же теперь будет? Если бы знал, то я каждый день, каждую ночь с него одеяло стаскивал бы!.. Убью стерву!

АНЖЕЛА. Кого? Девчонку?

МУРАТ. Зачем девчонку? Мать моего негодяя! Все, развод! Сейчас пойду и отколочу за то, что за ним не следила! (Надевает туфли, завязывает галстук, приостанавливается.) Надо же такому случиться! О чем он думал, негодяй?! Перед фактом, говорит, родителей хотим поставить! Считай, что поставил…

АНЖЕЛА (гладя по плечу Мурата). А мой Арсланчик так похож на тебя.

МУРАТ (недоумевая). Как это?

АНЖЕЛА. Честное слово. И брови, и нос… Вылитый ты.

МУРАТ. Думай, прежде чем говорить такое! Ты его родила от своего мужа. Какое я к вам имею отношение?

АНЖЕЛА (вскакивает). Так ты не имеешь к нам отношения? Ну, знаешь! Столько встречаемся и непонятно зачем?!

МУРАТ. Я не о том. Постой, успокойся! Я хочу сказать, что Арсланчик не может быть на меня похожим, потому что мы тогда с тобой не встречались.

АНЖЕЛА. А почему он на тебя не может быть похожим? Почему?

МУРАТ (соглашаясь). Конечно, может быть похожим.

АНЖЕЛА. Я ему твою фотографию показывала. Говорила, что ты будешь его папой. А он теперь, как ни возьмет фото, сразу «Папа!» говорит.

МУРАТ (потрясенный). Он это серьезно?

АНЖЕЛА. Он же крохотный. Все вбирает в себя. Приучишь — привыкнет! (Самодовольно ходит по комнате.)

МУРАТ. Да-а-а… (Пауза.) Дела-а-а… Будет звать папой. Проблема отцовства — важная проблема. Кругом дети рождаются… Надо же в такой обстановке… Ты не беременна?

АНЖЕЛА. Я же предохраняюсь.

МУРАТ. Понятно. (Щупает рукой маску и надевает на лицо.) В таком положении лучше людям не показывать своего лица.

АНЖЕЛА. В самом деле, что же будет с нами? Поговаривают, что могут разместить в городе, в рабочих общежитиях… Я не хочу общежития и буду требовать отдельную квартиру. Надоело жить с родителями. Особенно видеть вечно пьяного отца… Сил нет! Ты мне помог бы? Если мы с тобой распишемся, то я сразу двухкомнатную получу…

МУРАТ (не вникая в слова Анжелы). Слушай, а тот в кепке, ведь это ее отец. Хмырь какой, а?!

АНЖЕЛА. Твой будущий сват!

МУРАТ. Что он там говорил? Дом разбираю по кирпичикам… еще чего… корову держит… молоко… Да, молоко, видимо, сам и продает. Как испугался, когда я его фамилию спросил. Хитрый! Умничал все! Хвалился, что голову на плечах имеет. А к дочке волчонок повадился. Уроки вместе делают. Я думаю, чего это мой так притих, в школу его силком загоняли, а тут вдруг учиться стал нормально. Актер! Оказывается, (делает сексуальное движение) вместо уроков! Еще и беспокоятся, чтобы уроды на свет не появились!

АНЖЕЛА. Вполне нормальное беспокойство.

МУРАТ. Да-а-а… Больше чем нормальное! В такой обстановке, когда родители, весь аул, весь народ бедствуют — они размножаются! Гитлера на них нет!

АНЖЕЛА. Зачем сразу Гитлера?! Ты даже не представляешь, какое это счастье иметь ребенка!

Занавес опускается.

 

АКТ II

Картина 7

На краю сцены на табуретках сидят Ибрагим и Самат.

ИБРАГИМ. Читай, читай, Самат. Чем кончилась эта история?

САМАТ (открывает журнал). «Три дня и три ночи, меняя скакунов, скакал по заснеженной степи жаждущий власти Калю. На четвертый день он достиг зимней ставки хана ойратов. Хан Актайши тотчас собрал своих военачальников, доложил о заговоре в Коксаре. Совет обрадовался этой вести, тут же был брошен клич по степи, незамедлительно собрали огромное войско ойратов. Затрубили боевые трубы, забили барабаны, и ринулась конница по степи. Ночью, когда все спали, воины перешли по льду реку, а наутро через открытые предателем ворота ворвались в город. Душераздирающими криками наполнился город, ручьями полилась по улицам кровь, пожарища охватили дома коксарцев. Отчаянно бились жители города, но не смогли противостоять многочисленному войску. Ойраты никого не щадили, убивали и старых, и молодых, и даже детей. Дотла были разорены дома, осквернены мечети, разрушен чудный Голубой дворец. Акбарса стащили с трона, раздели догола и, как овцу, зарезали, а его труп выбросили в канаву.

Открывается занавес. На троне сидит Калю и бессмысленно вертит в руках корону.

КАЛЮ. Хотя бы одно дело в жизни я довел до конца. Хочу чего-то одного, и сразу хочется другого. И сейчас вроде достиг того, к чему редко добираются простые смертные, — восстановил справедливость: я на троне! Вот она, корона! Я правитель страны! Я бий! Только не пойму, что в этом хорошего? Какая польза от того, что я на троне?! Для чего взбираться так высоко? Чтобы звонить в колокольчик? (Трогает висящий на груди колокольчик.) Ну его… Курган из золы куда приятнее: и теплый, и мягкий, и детишки лезут поиграть. (Берет в руки корону.) А она зачем? Шапка лучше, мягче и теплее… Все сотворил Джамбай! Его причуды! Какой из меня правитель?

Входит Актайши в сопровождении двух стражников. После входит Джамбай. Актайши одет в вывернутую наизнанку шубу, на поясе висит сабля, в руках он держит плеть. Он указывает плетью на Калю и хохочет. Калю улыбается и звенит колокольчиком.

АКТАЙШИ. Ну?! Доволен?! Ты правитель страны! Добился своего!

КАЛЮ. Это не я. Это он. (Показывает на Джамбая.)

АКТАЙШИ (не обращая внимания на Джамбая). У тебя много подвластных. Выйди и посмотри! Все лежат и ждут твоих повелений! Весь потусторонний мир у ног твоих!.. (Быстро взбирается к трону.) Встань! Когда пред тобой доблестный воин Актайши, ты должен стоять на коленях! (Берет за шиворот Калю и толкает вниз.) На колени все! (Все опускаются на колени.) Изменники! Лучше иметь плеть в руках, чем хвост от собаки! В отличие от вашего безмозглого Акбарса, я установлю иные порядки. Мой глаз вездесущ, моя воля непоколебима! Я не допущу червоточины! Такие черви, как вы (указывает рукоятью плети на Калю и на Джамбая), не должны быть рядом с моим троном! Но я должен вернуть свой долг. Чем отблагодарить тебя, премудрый визирь?

ДЖАМБАЙ. Хочу верой и правдой служить могущественному хану Актайши!

АКТАЙШИ. Я же сказал, мне не нужны такие служаки! На скакуна, сломавшего голову хана, разве можно сажать наследника?!

ДЖАМБАЙ. Я всегда был в роли всадника.

АКТАЙШИ. Не возражай, а то будешь ползать на животе. Что тебе?

ДЖАМБАЙ. Он (показывая на Калю) говорил об условии?

АКТАЙШИ. Все, что мне нужно, я взял из Коксара. Теперь уж правьте сами. Первое условие выполнено. Казны вам не видать, она лично моя. Вся добыча у воинов. Если есть возможность, отберите… Ах да! Дочь Акбарса?

ДЖАМБАЙ. Да, она цена моей услуги.

АКТАЙШИ. Убив ее отца, разорив ее страну, как ты можешь ее делать супругой? Безнравственно! Стража! Приведите дочь Акбарса!

Стражники уходят и возвращаются с Джанике. Вид у нее растерзанный. Джамбай встает с колен.

ДЖАНИКЕ (показывает на Актайши). Убийца! Дьявол! Защити! (Бросается к Джамбаю и обнимает.) Защити меня! Отомсти за поруганную честь! Он обесчестил меня! Я не хочу так жить! Он надругался надо мной!

Стражники обступают Джамбая и Джанике, угрожают копьями.

ДЖАМБАЙ. Великий хан! Ты нарушил условия. Ты надругался над моей суженой!

АКТАЙШИ. Я не могу нарушить закон моего доблестного народа! При захвате врага ойраты всех девиц отдают хану. Хан имеет право первой ночи! Ни тебе, ни даже мне не изменить закон войны!

ДЖАМБАЙ. Но у нас был договор!

АКТАЙШИ. С кем? С тобой?

ДЖАМБАЙ (показывая на Калю). С ним!

Калю, улыбаясь, звенит колокольчиком.

АКТАЙШИ (смеется). А я не сразу понял, что он ненормальный!.. (Серьезно.) Я взял город, убил Акбарса, трон отдаю Калю, ты остаешься визирем, девка твоя! Что тебе еще нужно?!

ДЖАМБАЙ. Но ты надругался над моей суженой!

АКТАЙШИ. Хватит разговоров! Я свои условия выполнил!

ДЖАНИКЕ. Джамбай, ты предал Коксар, ты предал меня, ты виновник смерти отца и многих тысяч наших соплеменников?!

ДЖАМБАЙ. Я не знал, что так все обернется… Но ты сама сказала, что на все согласна, лишь бы мы были вместе!

ДЖАНИКЕ. Но не такой ценой! Не так подло! (Плачет и безумно смотрит по сторонам.) Джамбай, как жить после того, что совершил злодей?! Мне лучше умереть! (Появляются признаки безумства.) Джамбай, ты предал всех!

АКТАЙШИ. А этот, твой дядя, очень жаждал власти. Иди, Калю, садись на трон!

КАЛЮ. Это не я, это он (показывает на Джамбая) хотел, чтобы я сидел на троне… Я ушиб ногу и не могу подняться с колен. Помогите мне встать на ноги. (Звенит колокольчиком.) Джамбай, усади меня на трон. Ведь ты этого хотел?

ДЖАМБАЙ. Прекратите ссылаться все на меня. Я знаю, что мне нужно.

АКТАЙШИ. То-то! Бодливая корова без рогов! Раз нет духа, чего надо было добиваться?! Из-за таких, как вы, людям нет жизни. Избавление от жизни — вам большой подарок! Но я убивать не стану, хочу посмотреть, как вы заживете, после того что натворили. (Смотрит на Калю.) Что тебе нужно? Выбирай свою участь.

КАЛЮ. Мне? (Думает, после глубокомысленно.) Мне дайте кучу золы. Я хочу играть золой!

АКТАЙШИ. Явно с умом не все в порядке!.. Вся твоя родина стала золой. Играй, сколько тебе вздумается! (Поворачивается к Джамбаю.) А ты, визирь, забирай дочь Акбарса!

ДЖАМБАЙ. После того, что ты с ней сделал?

АКТАЙШИ (к Джанике). А ты, дочь Акбарса, пойдешь замуж за визиря?

ДЖАНИКЕ (рыдая). Будьте все прокляты! Будьте прокляты!

АКТАЙШИ (смеется). А она ничего! Мне нравится этот цветок! Стража, отведите дочь Акбарса в мой гарем! (Обращается к визирю.) Ну, тебе же тоже что-то надо?

ДЖАМБАЙ (пытаясь скрыть ненависть). Буду служить верой и правдой великому хану Актайши!

АКТАЙШИ (ухмыляется). Ты на самом деле всадник?!

Стражники, взяв за руки Джанике, уводят. За сценой раздаются ее крики.

АКТАЙШИ (хлопает плетью). Итак, ты всадник! Это хорошо! (Подходит к стоящему на коленях Калю.) А он, по всей видимости, конь, кляча! (Вернувшимся стражникам.) Принесите уздечку и седло! Сейчас позабавимся. (Хохочет и подымается на трон, стражники приносят уздечку и седло.) Оседлайте вон ту клячу! (Показывает на Калю. Стражники привязывают к спине Калю седло, накидывают уздечку на голову.) Визирь, садись на своего скакуна! (Стражники, угрожая копьями, ведут визиря и заставляют сесть на спину Калю.) А теперь гоните клячу на площадь! Пусть Коксар увидит настоящих героев, вершителей судеб народных! Гоните их! Айда! Айда!

Трубят трубы, бьют барабаны. Опускается занавес. Выходят Ибрагим и Самат и садятся на табуретки с краю сцены.

САМАТ (читает). С тех пор развалины некогда богатого и могущественного Коксара стали считаться дурным местом. Люди избегали эту землю. В развалинах дворца долго жили бывший визирь Джамбай и его слуга Калю. Эту печальную историю поведал кающийся в своих грехах раб божий Джамбай…» Так заканчивается эта рукопись.

 

Картина 8

Слышится грустная музыка. Ибрагим и Самат встают. Ходят перед занавесом, снимают с лиц маски.

ИБРАГИМ. Похоже, что наша жизнь — повторение прошлого. Опять Коксар становится дурным местом. Удивительно то, что эта рукопись нашлась перед гибелью нашего аула. Совпадение или кто-то специально прислал нам эту нравоучительную историю?

САМАТ. Трудно судить об этом. Человек в беде всегда ищет причину, ищет объяснения, закономерности. Нам трудно разобраться в этом. Мы в таком неведении, что можем выставлять самые крайние обвинения, высказывать самые невероятные подозрения. Ни я, ни ты, никто другой из нашего аула не может понять, за что нам такая напасть. Кажется, мы все виноваты в том, что случилось. Может быть, над нами висит проклятье из прошлого? Но может быть, мы сами сотворили что-то очень плохое? Когда свершалась несправедливость, мы молчали, соглашались, предавали ближнего. Мы сами свою землю превратили в душегубку…

ИБРАГИМ (сдержанно). Вон ты как?

САМАТ. Ничего не пойму. Ну если мы не нужны этой стране, пусть загонят в концлагерь и придушат всех разом. Что тянут резину? Зачем эти истязания? Куда теперь нам на старости лет?

ИБРАГИМ (в сторону). Какие опасные речи! (Самату.) Может, ты зря сгущаешь краски? Просто никто не хочет вникнуть в наше несчастье.

САМАТ. Это самое простое объяснение.

Слышится далекий гул автомобиля. Ибрагим и Самат вглядываются в боковую часть сцены.

ИБРАГИМ. Гляди, Асан Мурзаевич приехал! Асан Мурзаевич, наш кормилец!

САМАТ. Приехал. Вижу, направляется в дом к матери. Торопится, суетится… Как он мог отдать наши земли под завод? Как его рука повернулась подписать те бумаги?

ИБРАГИМ. Заставили! Любого другого тоже заставили бы! Система такая. Не подпишешь — прощайся с местом, с должностью!

САМАТ. Я понимаю, что решали наверху. Но совершенно неслучайно это случилось с нами! В этом я почти уверен. Еще есть тайна, о которой мы ничего не знаем.

ИБРАГИМ. Может быть?.. Как говорится, против лома нет приема. Как хотят — так и управляют. Поэтому лучше молчи… Гляди, Асан Мурзаевич вышел… Сел в машину, поехал… Остановился возле конторы… Ага, в кабинет идет… Смотри, и брат его из дому вышел…

Доносится песня Алибека.

Море шумит, чайка летит,
Шторм надвигается…

САМАТ. Действительно, вот кому море по колено!

ИБРАГИМ. Не такой простой, как кажется… Больно много знает. Притворяется. Водкой заглушает.

САМАТ. Не сказал бы. Болтает всякий бред!

ИБРАГИМ. Хоть и родной брат Асана Мурзаевича, но опасный человек. Он его не зря с работы выгнал. Асан Мурзаевич обо всех все знает! Вот голова! Поражаюсь его проницательности. Он и о тебе, и обо мне все знает.

САМАТ. Конечно, если все доносят.

ИБРАГИМ. Мне к Асану Мурзаевичу надо…

САМАТ. А что это ты один к нему? Все время вместе ходим по аулу, а как к нему — так ты один?

ИБРАГИМ. Пойдем вместе. Толпу он обычно не любит принимать…

Старики надевают маски и уходят.

 

Картина 9

Открывается занавес. Комната отдыха. Анжела сидит за столом, Мурат задумчиво смотрит в окно. Заслышав шаги, Анжела и Мурат надевают маски. Заходит Асан Мурзаевич. Он с важным видом ходит по комнате и останавливается напротив Мурата.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Здравствуйте! Наш гость? Эколог?

АНЖЕЛА. Здравствуйте! Это не он. Эколог уехал. Немного побыл и уехал.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Хорошо, что уехал, только зря народ будоражить стал бы… А это кто?

МУРАТ (приоткрывает лицо и сразу опускает маску). Это я!

АСАН МУРЗАЕВИЧ (качает головой). Никак не мог признать. Что это он так празднично нарядился?

АНЖЕЛА. Асан Мурзаевич, должность обязывает. Сами выдвинули председателем рабочего комитета. Мурат Рамазанович — третье лицо в совхозе!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Я не узнал своего бывшего инженера-мелиоратора. Как иностранец нарядился! Зачем такая торжественность?! Тебе с массами работать. Надо поближе к трудящимся быть. Тебя все должны в лицо знать.

МУРАТ (шутовски снимает маску, показывает лицо, кланяется). Из-за экологической обстановки вынужден прятать лицо от народа.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Все мы такие! (Снимает маску.) Пожалуй, я тоже открою лицо… Что вы здесь делаете? (Подозрительно осматривает комнату, задерживает внимание на кровати.) Это же моя комната отдыха.

МУРАТ. Ну… Мы… Хотели эколога видеть…

АНЖЕЛА. Мурат пришел эколога увидеть, а тот уже смылся. Я экологу комнату приготовила, видите, не понадобилась.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Ладно, прощаю. Все свои. Расскажите, что тут нового? Какова ситуация в ауле? (Идет и садится за стол, делает невозмутимое выражение лица.) Доложи, Анжела!

АНЖЕЛА. Ситуация напряженная. Люди волнуются.

МУРАТ. Ситуация взрывоопасная! Крайне, крайне драматическая!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Спокойствие, товарищи! Сохраняйте хладнокровие! Всюду по стране ситуация такая! У нас не исключение. Где парторг? Нам надо обсудить наше положение и принять ряд решений.

АНЖЕЛА. Прямо сейчас?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Незамедлительно!

АНЖЕЛА. Но парторг… Он, как всегда, предупредил меня, чтобы я не распространялась, и уехал на неделю в свою городскую квартиру. К своей эмигрировавшей семье.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Какие характеристики ты даешь руководству нашего совхоза?! Это шельмование партийного руководства! Я такое не намерен терпеть! Не посмотрю, что ты моя племянница!

АНЖЕЛА. А вы, Асан Мурзаевич, давно позабыли, что я ваша племянница.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. На работе у нас должны быть сугубо деловые отношения. Родственные связи исключаются!

АНЖЕЛА. Ах так?! Когда вы обращаетесь ко мне и что-то хотите скрыть, то обращаетесь как к родственнице? И парторг тоже?..

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Анжела (показывает на Мурата), зачем при посторонних? Утечка информации.

АНЖЕЛА. Он не посторонний.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Конечно, не посторонний, но он еще не знает всех наших дел. Всему свое время… Придет время — и все ему расскажем… Ладно, Анжела Алибековна, вернемся к сложившейся в Коксаре обстановке. Пожалуйста, займите свои места. (Анжела и Мурат берут стулья и садятся.) Слушайте внимательно…

АНЖЕЛА. Может, надо протоколировать?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Пока не надо. После оформим документацию как положено… Итак, нам, руководству совхоза, нельзя сидеть сложа руки, мы должны владеть ситуацией. Правильно, рабочком?

МУРАТ. Как тут ею овладеешь, если творится полная анархия? Один хочет уехать, другой — остаться, все готовы пойти на крайность, да еще и детская преступность. Подростки совсем обнаглели!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Во! То, что нужно, говоришь! Полная анархия, идет развал государства. В этой ситуации мы, руководство, должны выступить и перехватить инициативу, ни в коем разе нельзя допустить непредсказуемых действий народных масс. Ни со стороны взрослого населения, ни со стороны молодежи! Особенно опасно подростковое поколение!

МУРАТ. Со взрослыми сладить можно, но с подростками — бесполезно!

В окне появляются головы Ибрагима и Самата. Старики прислушиваются к разговору.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Я объездил почти всю страну. Был в Совмине, встречался с министрами, доложил о ситуации в Коксаре. Мне сказали, что нам помогут. Главное — выдержка. Мы должны перестроиться, консолидировать все силы и повернуться лицом ко всем трудностям. Когда мы избирали тебя председателем рабочкома, мы знали, что ты, Мурат, по взглядам ближе к радикалам. Мы знали, что ты с нами, коммунистами, будешь рука об руку. Поэтому мы на тебя возлагаем большие надежды.

МУРАТ (кривясь). А что я могу? От меня тут ничего не зависит. Все понятно, как ясный день. Люди не могут оставаться в Коксаре. Народ не может находиться в таком состоянии. Народу необходим чистый воздух.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Мы должны следить за дисциплиной, порядком, должны стабилизировать положение в обществе. Сам сказал, что имеются анархические настроения.

МУРАТ. С каждым днем они будут усиливаться. Сами видите, человек не знает, когда он уедет, куда поселится. От отчаянья люди на все могут решиться.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Поэтому, уважаемый Мурат…

АНЖЕЛА. Рамазанович.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Уважаемый, Мурат Рамазанович, во имя будущего Коксара мы должны быть заодно. Вы, демократы, и мы, коммунисты, должны делать одно дело. Нельзя дать выплеснуться деструктивным и экстремистским настроениям. Мы должны освободиться от недооценки наших возможностей.

МУРАТ. О каких возможностях идет речь, если мы не знаем своей цели?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Как сказал Михаил Сергеевич Горбачев, у нашего народа социалистический выбор!

МУРАТ (перебивая). Куда переедет Коксар? Сохранится ли совхоз? Как решается вопрос жилья? Зачем прикрываться красивыми словами?!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Правильно! Непозволительно в такое время заниматься демагогией! Мы можем наших коксарцев ввергнуть в авантюру.

МУРАТ (Анжеле). Полюбуйся, всю жизнь так! Говорил же я на собрании, что наш директор темнит?

АНЖЕЛА. Еще бы! Я кое-что знаю, но молчу до поры до времени.

АСАН МУРЗАЕВИЧ (строго). Племянница!

МУРАТ. Черт с ними, с его делами! Меня интересует другое. Асан Мурзаевич, скажите, пожалуйста, переедет ли Коксар? И куда, в какое место?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Должен переехать, так как в данном месте проживание гражданского населения невозможно.

МУРАТ. Когда, куда?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Никаких указаний не было. Мурат Рамазанович, оставьте это, давайте думать о том, что в наших силах. Давай думать о насущных проблемах общества.

МУРАТ. Нет, это невозможно! Опять темнит! Почему до сих пор неизвестно место переселения? Выделены ли средства? Гарантируется ли нормальная среда обитания, инфраструктура, занятость населения?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Говорю тебе: оставь! Пустое! Средства есть… и все такое. Давайте думать о народе. Что мы реально можем сделать в сегодняшней тяжелой обстановке?

МУРАТ. В этой обстановке, Асан Мурзаевич, народ вас растерзает! За топоры и вилы, за дробовики люди возьмутся. Море крови будет!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Вот об этом я и хотел услышать из твоих уст. Значит, возможно насилие? Может пролиться кровь? На самом деле меня предупреждали об этом (пальцем показывает на потолок) и сказали, что могут помочь и прислать солдат. Конечно, это крайняя мера, но без нее нельзя.

МУРАТ. Солдат?!

АНЖЕЛА. Солдат-то зачем?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Непонятно?! Объясняем. Ввести комендантский час для предотвращения преступных действий, провести чистку по домам и изъять оружие, круглосуточно патрулировать улицы… (Встает и важно расхаживает по комнате.) Самое правильное решение!

АНЖЕЛА. Хорошенькие дела!

МУРАТ. Вы это серьезно?! (Анжеле.) Такими словами обычно не разбрасываются, для таких действий должны быть веские основания…

АНЖЕЛА (Мурату). Пусть хоть самолеты вызывает! Политика меня не волнует! Нам нужна квартира в городе!

МУРАТ (директору). Зачем комендантский час? Вы думаете, о чем говорите?! Если Коксар переезжает, то зачем солдаты?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Если переезжает?! А когда? И куда?

МУРАТ. Вы — директор совхоза! Думаете, найдете выход? Вы отдавали земли совхоза под строительство завода?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Уважаемый Мурат Рамазанович! Ты прекрасно знаешь, что в нашей системе над директором всегда есть директор. Когда забирали землю под завод, разве у нас спрашивали? Тогда принесли стопку постановлений и решений, начиная с правительства и кончая обкомом партии. Права выбора не было. А мы все радовались такому решению, посчитали за честь нашему Коксару. Некоторые области выпрашивают такого рода объекты капитального строительства, которые должны служить решением многих социальных проблем. Дороги, мосты, водопровод, газификация аула! Кто знал, что такая беда случится? Радость затмила глаза, поэтому и стали строить завод вблизи аула. Я, как и все, только радовался стройке… А теперь насчет поиска нового места нашему аулу. Как тебе известно, поблизости нет свободного места. Такое же положение в соседних с нашей областью регионах. В прежние годы было интенсивное переселение горцев на равнину, они заполонили все районы, где живут ногайцы. Совсем недавно в соседней республике приняли беженцев из Казахстана и Грузии. Я поехал в покинутые аулы в горах, но они не такие и пустые, какая-то часть населения в них живет, сохранились сельсоветы. Встречался я с их депутатами. Они встали на дыбы. Одни заявили, что это их исконная земля, другие — что самим негде работать, третьи сказали: «Шамиль кровь проливал, а вы задаром хотите?..» В общем, в Ногайской степи, среди соотечественников, земли для нас нет. Что поразительно, в какую республику ни поезжай, одни и те же беды: перенаселение, отсутствие пастбищ, нарушения экологии.

МУРАТ. Пусть горцев обратно в горы отправляют!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Да дело в том, что эти горцы сами не хотели переселяться в степь, их насильно заставили, чтобы они осваивали равнину. А теперь куда им? Все дома построили, хозяйством обзавелись.

МУРАТ. Если бы мы, ногайцы, оказались на их месте, на сто процентов уверен, что нас прогнали бы в родные места.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Как сказать, хотя, может быть, так и случилось бы.

МУРАТ. А что министр газовой промышленности? Он же успокаивал нас, что найдет подходящее место для аула.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Поехал я по его предложению в Каракалпакию. Все же каракалпаки нам родственный народ, на одном языке разговариваем, климат схожий с климатом Ногайской степи. Люди сочувственно отнеслись. Но только у них самих в связи с Аралом бедственное положение: продолжительность жизни сократилась, высокая детская смертность, сами о переселении с насиженных мест думают… Затем по предложению министерства я отправился на Север. Подумал о том, что ногайцы массово едут туда на заработки и живут там по двадцать  — тридцать лет…

МУРАТ. Север — это слишком!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Ты слушай! Был я в Салехарде, Норильске, Уренгое… Земля у них есть свободная. Недавно она была территорией министерства, а теперь срочно передают в распоряжение сельских советов. Встречался я с представителями малых народов, но разговор не получился.

МУРАТ. Что же они говорят?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Не хотят. Ассимиляции боятся. Говорят, что если наше переселение продолжится, то недалек день, когда все ногайцы окажутся на их земле. Они изучали ситуацию с приезжими из России. Оказалось, что среди всех других народов ногайцы на одном из первых мест по кучности поселения. Боятся, что мы так можем запросить автономию.

МУРАТ. Чудеса, да и только! Даже не верится, что в такой огромной стране нет земли для нашего совхоза?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Был я и в областях русского Нечерноземья. Там патриоты хотят вернуть мужика в деревню. Но с национальным вопросом заминка происходит. Из-за грузин, потерявших родину, туркам-месхетинцам отказали. Если будет переселение по одной-две семьи, возражений нет, но кучно, массово не позволят.

МУРАТ. А так наши не захотят.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Так нам и здесь предлагают. По одной-две семьи в разные населенные пункты.

МУРАТ. Народ пропадает. Как же нам быть?!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Вот так и быть. Теперь понял, что нам вместе надо думать? Скот мы спасли, все отары овец и стада коров вывезены в безопасные места. В совхозе производство приостановлено. Своих детей аульчане распределили в госучреждения. Средства людям для строительства дома выделяются, но поселиться надо сообразно с местными условиями, не все воспринимают кучные поселения. Обещали дать с десяток участков и на окраине города. Сейчас в Коксаре осталась та масса, которая не желает распыляться. Самая опасная! Эти люди могут пойти на массовые беспорядки. Военная часть расположится на близлежащей к заводу территории. Госпредприятие необходимо охранять и днем и ночью. Патрули ежедневно будут контролировать улицы. А комендантский час будет объявляться в вечернее время…

АНЖЕЛА. Людям и так невмоготу, а тут еще комендантский час!

МУРАТ. Кое-кому надо встречаться и в вечернее время.

 

Картина 10

Стучат в дверь. Входят Ибрагим и Самат. Мурат поспешно надевает маску.

ИБРАГИМ. Салам алейкум, Асан Мурзаевич!

САМАТ. Добрый день, Асан!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Алейкум салам!

МУРАТ. А с нами не надо здороваться?

ИБРАГИМ. С тобой, эколог Мурат, мы здоровались.

МУРАТ. Вы здоровались с экологом, а с председателем рабочкома не помешало бы. Я вам не враг (подходит и обеими руками пожимает руки стариков), извините меня за мой обман, вынужден был так сделать.

ИБРАГИМ. Да мы ничего. Сегодня все себя за кого-либо выдают.

САМАТ. Мы тут невольно подслушали ваш разговор. Возле окна стояли.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Подслушивать нехорошо!

ИБРАГИМ. Мы случайно у окна оказались.

САМАТ. Так выходит, что нашему народу нет места на земле?

АСАН МУРЗАЕВИЧ (недовольно). А чего вы хотели? Место на земле народ должен заслужить!

ИБРАГИМ. Мы жили, как все люди.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Наверное, не как все. Как жили, я лучше знаю. Постоянно жаловались друг на друга, кляузы писали. А зависть в крови у каждого коксарца, как хроническая болезнь. Когда народ ищет единения, то он и руководство свое уважает и не подводит. А у нас, сколько я себя помню, на уме у всех раздоры. Все друг друга готовы сожрать, а меня больше всех.

ИБРАГИМ. Да все люди такие.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Не скажи!

САМАТ. Мы не о том. Не уходите в сторону от главного. Что делать нашим людям? Вот так преспокойно задыхаться?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Каждому человеку уготована та жизнь, которую он заслуживает!

САМАТ. А в чем провинился наш аул? Наши люди трудились не покладая рук. Сколько хлеба, молока, мяса, овощей государству сдали! Мы за страну кровь проливали! Сколько наших односельчан на войне погибло! В чем их дети провинились?!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Ты так говоришь, будто по написанному читаешь. Чего ты добиваешься, Самат?!

САМАТ. Например, я в чем виноват? (Показывает на Ибрагима и на Мурата.) Или он, или он?

АСАН МУРЗАЕВИЧ (устало). Стране нужен бензин. Дешевый бензин! И все!

САМАТ. Я тут тебя послушал… И что-то мне пришло в голову, что ты один во всем виноват!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Так хочется тебе думать!

САМАТ. Если ты призовешь воинскую часть, то тебя надо судить. Ты должен предстать перед судом!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Ах так?! (Ходит в раздумьях.) Все выйдите!.. А ты, Самат, останься!

Мурат, Анжела, Ибрагим выходят из комнаты.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Судить, говоришь?!

САМАТ. Я это к тому, что кто-то должен ответить за то, что мы доведены до такого состояния. Почему нельзя закрыть завод или куда-нибудь его перенести?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. А я что, не понимаю?! Да! Не могут! Но и на строительство завода миллионы рублей потрачены. Он в десять раз дороже нашего совхоза. Как ты его закроешь?! Или перенесешь?

САМАТ. Но здесь люди живут! Люди дороже всякого завода!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Да не скажи! Не дороже! Для государства завод важнее.

САМАТ. Тогда почему так получилось? Завод строился, чтобы уничтожить наш народ?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Сними ты этот противогаз! Уже забыл, как ты выглядишь!

САМАТ (снимает маску). Я сам себя забыл…

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Действительно, ты о многом забыл… Помнишь, как ты по моей просьбе собирал подписи аульчан против строительства завода?

САМАТ (улыбаясь). Ну, не по твоей просьбе, а по своей инициативе.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Ладно, пусть так, по твоей инициативе. После, когда ты собрал подписи, я попросил тебя отдать мне эти бумаги.

САМАТ. Да. Я отдал тебе их.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. А почему ты отдал?.. Ты их не просто так отдал. Ты отдал их из-за того, что на твоего сына Ахмеда прокуратура завела уголовное дело, а я закрыл это дело. Не так ли?

САМАТ. Да. Это так. (Асан Мурзаевич встает и идет к сейфу, оттуда достает бумаги.) После сын уехал и больше ни разу в ауле не появлялся, даже не пишет…

АСАН МУРЗАЕВИЧ (показывает бумаги). Вот они. Те самые бумаги с подписями аульчан.

САМАТ. Это нечестно!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Ты подожди о честности!

САМАТ. Я так и знал, что ты их не отправишь.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Во! В том-то и дело, поэтому я их взял. А ты их отдал, наперед зная, что я их не отправлю. Правильно?! (Пауза.) Все мы ошибаемся. А ты, Самат, разве не предал аульчан?! Люди до сих пор думают, что ты отправил их жалобу… Но если бы ты ее отправил в Москву, то знаешь, чтобы было? Меня вызвали бы на ковер. Партбилета я лишился бы, работы тоже. Потому что я тут хозяин и несу полную ответственность за все дела. Особенно за исполнение директив сверху. А лишись я должности, то кто я такой? Желающих на мое место полным-полно. Вся моя жизнь держится на этой должности. Почему я не должен пользоваться теми радостями и удовольствиями, которые мне даются благодаря занимаемой должности? Почему должны страдать мои близкие? Моим детям надо учиться, им надо обуваться, одеваться. Почему я, имея возможность обеспечить свою семью и себя, должен добровольно отказываться?.. Ты из-за своего сына приходил ко мне и просил спасти?

САМАТ. Просил. Но лучше бы не просил.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Это другой разговор! Ты говорил, что на все согласен? А когда я попросил бумаги, ты мне сразу их отдал.

САМАТ. Я думал, что ты их отправишь.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Не надо, Самат!.. По моему совету аульчанам ты сказал, что отправил их сам. Только из этого можно было делать вывод, что бумаги никуда не ушли. Если аульчане узнают об этом, то тебе несдобровать! Правильно?

САМАТ. Лучше бы я не делал этого!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Ладно, не сокрушайся. У нас у всех есть ошибки, проступки. Ты не исключение. И я тоже. Но ты не думай, что я какой-то негодяй. Ты думаешь, что я никому бумаги не показывал? Показал! Ездил с ними к первому секретарю обкома. Он прочитал и вернул мне обратно. Сказал, чтобы я спрятал и никому не показывал… Допустим, что свершился бы задуманный вариант. Хорошо! Эти бумаги со всеми подписями попали бы в Москву. Знаешь, что с ними было бы? Их вернули бы опять-таки в обком партии для разбирательства, а здесь разбирались бы со мной. Это называется вертикаль власти. Это страна, государство! Раз сказали, приняли решение — надо выполнять! Народ должен быть управляемым! По-другому нашим народом управлять невозможно… Ты думаешь, что не было других писем? Мой родной брат Алибек писал в ЦК КПСС. Письмо дошло до самого верха. Оказывается, Алибек сам в Москву возил бумагу. Написано очень грамотно. «Люди, потеряв веру в справедливость, разбредутся по всей стране. Они будут сеять всюду зерна зла и недовольства. А на месте Коксара останется куча золы. От того, что аул будет разрушен, а жизнь людей искалечена, будет ли польза государству?!» — такие слова даже меня в дрожь бросают.

САМАТ. Неужели Алибек так писал?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Да там еще сильнее выражения есть. Тогда он не пил. Но толку от письма? Письмо вернулось в местные органы. Мне велено было разбираться с родным братом. Я его уволил из совхоза. Замкнутый круг!

САМАТ. А ведь брат прав, что от нашего аула останется куча золы.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Куча золы… (Пауза.) Поиграем и с золой. Иди, Самат. Думаю, что ты кое-что для себя уяснил. Только не умничай!

САМАТ. Я не из-за себя, я из-за людей. Совестно в глаза аульчанам глядеть. (Надевает маску на лицо.)

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Да. Совестно!.. Пусть Ибрагим войдет!

Самат выходит. Асан Мурзаевич относит бумаги и кладет в сейф. Через некоторое время заходит Ибрагим, останавливается возле двери, сложив руки у пояса, перебирает пальцами.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Садись, Шагакаев!

ИБРАГИМ (проходит и садится). Строго ты со мной… Моя фамилия Шамакаев. А Шагакаев — это что Шпионов, что Стукачев. Я все же ветеран войны!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Знаю, что Шамакаев! Стыдно уголовнику напоминать о том, что он воевал! И Самат воевал. Вы у меня как кость в горле!.. Итак. Как в трудовой книжке твое последнее место работы записано?

ИБРАГИМ. Асан Мурзаевич, сам прекрасно знаешь, что я в последнее время заведующим на току работал.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Заведующим на току! А ты знаешь, что по штатному расписанию у меня даже должности не было такой? Чтобы народ не называл тебя сторожем, я придумал тебе такую должность. Чтобы уважали тебя, Стукачев! Чтобы забыли твое уголовное прошлое! Сколько раз в тюрьме сидел?

ИБРАГИМ. Три раза, и все из-за драк. Я курятником не был, не воровал. Позор свой на фронте кровью смывал.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Знаю всю твою биографию! Не пойму, почему выделываешься?!

ИБРАГИМ. А я что? Я никогда не был против тебя, Асан Мурзаевич.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Сено, зерно, мясо бесплатно выписываешь?

ИБРАГИМ. Так точно, Асан Мурзаевич! Только не пойму, зачем этот русский допрос чинить?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. У меня пятьсот рабочих в совхозе и около трехсот пенсионеров. Ты думаешь, что я всем так отписываю?! Если я так буду делать, то ни сена, ни зерна, ни мяса не хватит. Скажи, пожалуйста, благодаря кому ты все имеешь?

ИБРАГИМ. Ясное дело. Благодаря тебе.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. В чем нуждаешься?

ИБРАГИМ. Слава Аллаху, всего хватает!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. А мне показалось, что ты с Саматом заодно!

ИБРАГИМ. Речь шла об ауле, о людях наших. (Показывает на свою маску.) Так же жить нельзя!

Асан Мурзаевич от досады машет рукой и идет к сейфу, открывает его ключом и вытаскивает папку с письмами.

АСАН МУРЗАЕВИЧ (раскрывает папку и показывает письма). А так можно жить?! Ты писал?

ИБРАГИМ. М-м…

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Ты противогаз сними!.. Это маска для тебя подарок судьбы!.. Твои письма?!

ИБРАГИМ (снимает маску). Опять эти письма! Это же под твою диктовку.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Что под мою диктовку, еще надо доказать!.. Они написаны в двух экземплярах. Оригиналы отправлены в милицию, обком. Не забывай, что они там подшиты. За каждым письмом судьба аульчанина! Каждое письмо обмывали в этом кабинете. За каждый донос ты был награжден!

ИБРАГИМ. Ну ты же требовал.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Ты про меня забудь! Тут моего имени нет! Твоя подпись стоит! Ты помни о том, что я тебе хорошего сделал! И что еще могу сделать!..

ИБРАГИМ. Твое слово для меня закон!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. То-то! Шагакаев-Стукачев! Плохо жил, да? Чем сейчас недоволен?

ИБРАГИМ. Слава Аллаху! Всего всегда хватало: детей вырастил, выучил, поженил. И сейчас все есть.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Ты Аллаха не трогай! Он ни при чем.

ИБРАГИМ. Благодаря вам, Асан Мурзаевич, у меня все есть.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Последнее задание?

ИБРАГИМ. Следить за Саматом. За каждым его шагом слежу, ни на шаг не отхожу, и дома у него бываю, и на улице с ним. Люди даже сладкой парочкой стали называть. Твоя гадина Вайдат голубыми обозвала!..

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Не до юмора! Вкратце докладывай, самое важное!

ИБРАГИМ. Недоволен советской властью! Очень недоволен! Были бы на фронте, я ему пулю влепил бы!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Конечно, в спину… А кто доволен этой советской властью? Этим никого не удивишь.

ИБРАГИМ. Историей увлекся.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Историей, говоришь? Надо бы ему историю аула рассказать. Ему не мешало бы об его отце напомнить. В тридцатые годы его отец и ему подобные чуть совсем Коксар не погубили. Джемал Казаев с активистами ходил по дворам и изымал последнее у аульчан. У одной вдовы с шестью детьми последнюю чашку муки отобрали. И вдова, и дети с голоду померли. Так усердствовал во власти Джемал. Целые рода сгинули! Одни только тамги на надгробьях от этих родов остались. Кстати, ты знаешь, что Джемал с твоим отцом делал?

ИБРАГИМ. Да, слышал. Когда на улице слякоть была, мой отец до конторы Джемала на спине таскал.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Если бы до конторы. И на гору, и по бригадам носил, чтобы у Джемала сапоги не запачкались.

ИБРАГИМ. Времена были такие.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Не времена, а коммунисты были такие! Человеку только власть дай, так он сразу слепнет. Тот же Джемал с печатью сельсовета поезд хотел остановить. Вышел на рельсы, поднял вверх печать и стал кричать: «Я советская власть!» Идиота чуть поезд не задавил! Пусть Самат историю своего отца лучше вспомнит… Три поколения аульчан не могут забыть годы его властвования. Как он над голодными людьми измывался! Сколько людей погибло тогда!

ИБРАГИМ. Он далекой историей увлекся. Древнюю повесть из журнала читал мне. О ханах, биях, изменниках. Очень интересно написано. Как будто о сегодняшних делах.

АСАН МУРЗАЕВИЧ (размышляя). Националисты все историей увлекаются. В прошлом подоплеку ищет. Ах, ведомство прекратило заниматься этим?! А то мы бы с тобой сдали Самата, там бы ему прищемили одно место… Ладно, Шагакаев-Стукачев, следи за каждым шагом. Обо всем докладывай! Он для власти представляет опасность…

ИБРАГИМ. Рад стараться, Асан Мурзаевич!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Прекрати паясничать!..

ИБРАГИМ. Я ничего… Извини… Слушай, Асан Мурзаевич, долго ли так будет продолжаться? Людям невмоготу стало жить.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Опять двадцать пять! Слушай, Шагакаев, ты так говоришь, как будто мне нравится все это. Когда прекратится, не знаю. Не забивай и ты свою голову! Жить надо!

ИБРАГИМ. Да! Надо жить…

АСАН МУРЗАЕВИЧ. А для жизни необходим порядок. Вот порядок должны поддерживать мы, я. Поэтому я у власти.

ИБРАГИМ. Если Коксар расселят по разным местам, кем ты будешь управлять?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Была бы голова цела, а управлять найдется место. Скажут, чтобы управлял кучей золы — будешь управлять, куда денешься!.. Иди, Шагакаев, смотрю, тебя на лирику тянет… Пусть молодые люди войдут.

 

Картина 11

Ибрагим выходит из комнаты. Входят Мурат и Анжела.

МУРАТ (снимает маску). Как я понимаю, это местная агентура?

АСАН МУРЗАЕВИЧ (недовольно покашливает). Раз знаешь, это должно остаться между нами. Без этого контингента ни демократам, ни коммунистам невозможно обойтись. Это издревле самая необходимая структура в государстве. Народ должен быть управляемым, а для этого нужна достоверная информация.

МУРАТ. Асан Мурзаевич, вы мудрец!

АНЖЕЛА. А то ты не знал.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Вам, Мурат Рамазанович, и вам, Анжелика Алибековна, нельзя допускать утечки информации от нас. Народ любит, когда дела власти покрыты тайной. Тогда у власти особый авторитет.

АНЖЕЛА. Смотри, об авторитете заботится! Он уедет в свою квартиру в городе, парторг — за ним… А я ходи здесь и прикрывай их. Да еще лицо противогазом закрывай!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Анжелика Алибековна, чего вы добиваетесь?

АНЖЕЛА. А то вы не знаете. Мне с сыном необходима двухкомнатная квартира в городе, мне надо устраивать свою жизнь.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Я же сказал, что будем изыскивать возможность. Я же говорил. Вот и для семьи председателя рабочкома будем рассматривать этот вариант. Но я не могу об этом распространяться. Если об этом узнает весь Коксар, то что тогда будет? Вы даже не представляете.

АНЖЕЛА. Коксар меня не волнует. Пусть каждый устраивает свою жизнь как может. Мурат тоже пусть не торопится, я раньше него требовала.

МУРАТ. Почему я не должен торопиться? Мою семью куда?

АНЖЕЛА. В твоей семье тоже есть люди, пусть сами и пробивают.

МУРАТ. Они без моей помощи не получат адекватное жилье, и место надо выбрать подобающее. Отправят еще куда-нибудь на Сахалин!

АНЖЕЛА. Твою семью можно и на Сахалин. Подальше от нашей…

МУРАТ. Сахалин — это очень далеко. У меня в семье неполадки, необходим отцовский присмотр за детьми…

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Хватит, хватит! Никого никуда! Это уже анархия!

Пауза.

АНЖЕЛА. Если вы так, то я не посмотрю на то, что вы мой дядя! Мне нужна квартира — и все! Я еще молодая! И хочу начать новую жизнь! (Смотрит на Мурата.) У меня будут изменения в жизни. В конце концов, у меня ребенок!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Я же предлагал тебе ребенка в детдом устроить.

АНЖЕЛА. При живой матери ребенка в детдом? Почему вы своих детей не устраиваете в детдом или в интернат? Почему?!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Анжелика Алибековна, к вашему сведению, квартиру в городе я получил задолго до загрязнения воздуха в Коксаре.

АНЖЕЛА. Вы такие предусмотрительные, а мы — тупоголовые! Все, буду жаловаться!

АСАН МУРЗАЕВИЧ (разводя руками). Уважаемый Мурат Рамазанович, подействуйте на нее!

МУРАТ. Как?! В общем, я ее поддерживаю.

АСАН МУРЗАЕВИЧ (садится). Так-так. Еще бы вы были не заодно!

МУРАТ. В смысле?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Я не хотел об этом говорить, но вы сами начали. Мурат Рамазанович, у вас семья, трое детей, и мне известно, что вы ведете себя аморально… Разлагаетесь. Я могу надавить на вас по линии парткома.

АНЖЕЛА. А он даже беспартийный. Собственно говоря, что вы видели? Что вам известно?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Фотопленок нет, но письменно могут подтвердить.

АНЖЕЛА. Ах так?! Прекрасно! Я не только про нашу бухгалтерию, но и про счета знаю!

АСАН МУРЗАЕВИЧ (встает). Бесстыдница! Не смей так разговаривать с родным дядей! Соблюдай наши обычаи! Я тебе за такие слова знаешь что сделаю?!

МУРАТ (встав, отходит к Анжеле). Что ты такого сказала? Что он так взбеленился?

АНЖЕЛА (плачет). Сил у меня больше нет!..

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Хватит об этом! Я в ваши дела не лезу, и вы в мои не лезьте. Как я сказал, насчет квартиры не беспокойтесь. Найдем возможность. Немного потерпите. Как я понял, у нас могут объявиться новые родственники? Прекрасно! Но сперва, племянница, четко разберись в своих отношениях. И вы, молодой человек, тоже…

АНЖЕЛА (продолжая плакать). Все несчастья от неустроенности. Правда, Мурат? В таком возрасте — и без крыши над головой, без своего угла… К тому же отец такой! И этот противный противогаз! Лица своего никому не покажешь, а я же красивая, молодая — и погибаю…

МУРАТ. Успокойся. Я сперва свою семью устрою, а потом мы решим, что нам делать.

АНЖЕЛА (рыдая). А почему сперва не мою?!

С улицы доносится песня Алибека. Директор подходит к окну и вглядывается на улицу.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Тут с дочкой такое творится, а этому море по колено. Настоящий коксарский бий!

АНЖЕЛА (переставая плакать). Наших сил на него нет! Даже мама смерти скорой ему желает!

АСАН МУРЗАЕВИЧ (свысока смотрит на Анжелу). Смерти, говоришь?! Всех позорит! Меня тоже все упрекают… Надо его в ЛТП отправить…

Пауза. В кабинет вваливается Алибек и падает, затем встает. Все поспешно успевают надеть маски.

АЛИБЕК. Собрались, безликие!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Это что за безобразие в моем кабинете?!

АЛИБЕК. Твой кабинет взорвать надо! (Подходит и берет за грудки Асана Мурзаевича.) Что же ты с людьми творишь?!

АСАН МУРЗАЕВИЧ (отталкивая Алибека). Ты посмотри! Рукоприкладством занимаешься?! Не посмотрю, что ты мне брат! Сейчас милицию вызову!

АЛИБЕК (снова набрасываясь). Поздно о родстве вспоминать! Брат загибается, а он на машине разъезжает! Ты о людях подумал бы!

АСАН МУРЗАЕВИЧ (вырываясь из рук Алибека и отступая). Милиция! Мурат Рамазанович, Анжела, уберите этого алкаша!

АНЖЕЛА. А чего мы? Твой брат, сам и разбирайся!

АЛИБЕК. Я сейчас с ним разберусь! Подонок! Весь народ отравил и ходит как ни в чем не бывало! Ты людям в глаза смотри, лицо открой! (Подпрыгивает, сдергивает маску с лица брата и бросает Анжеле.) Ты на себя посмотри! Нашу фамилию на весь белый свет очернил!

АСАН МУРЗАЕВИЧ (подбегает к Анжеле, забирает маску и надевает). Всем известно, кто кого позорит! Я тебя в ЛТП отправлю, я тебя в тюрьму упеку!

АЛИБЕК. В тюрьму, говоришь?! А чем эта жизнь лучше тюрьмы?! Весь народ в пожизненном заключении! Дети, старухи, старики — все в заключении! Подонок, мразь!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Я тебе сейчас устрою! Я тебе покажу подонка! (Подбегает к телефону и быстро набирает номер.) Алло! Милиция!

АНЖЕЛА (быстро кидается к телефону и вырывает трубку из рук Асана Мурзаевича). Не надо, дядя! Он пьян, проспится, и все пройдет. Как-никак ваш брат, а мой отец! Позора еще больше будет. (Подходит к отцу и хватает его за руку.) Пойдем, батя, а не то тебе кутузки не миновать!

АЛИБЕК. По мне лучше тюрьма, чем этого гада терпеть!

АНЖЕЛА (тащит отца). В тюрьме тебе водку не дадут, а здесь твоя доза всегда имеется.

АЛИБЕК (вырывается из рук дочери и подбегает к Асану Мурзаевичу). Если ты мне настоящий брат, то давай материальное возмещение! Ну!

АСАН МУРЗАЕВИЧ (пятится к сейфу, достает оттуда бутылку коньяка и протягивает). Возьми, и чтоб ноги твоей больше у меня не было!

АЛИБЕК (выхватывая бутылку). Не так грубо! Народное добро надо ласково передавать!

Анжела уводит отца.

АСАН МУРЗАЕВИЧ (никак не приходя в себя). Что за жизнь?! Брат брата не признает!

МУРАТ. Если бы только брат брата — сын отца не может узнать… а отец — сына.

Пауза.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Кабинет хотел взорвать?! Лучше бы пошел и завод взорвал. (Раскрыв рот, меняется в лице.) Завод, завод…

МУРАТ (машинально повторяет). Завод, завод…

АСАН МУРЗАЕВИЧ (придя в себя, строго). Сам слышал: он хотел взорвать завод.

МУРАТ. Он про завод ни словом не обмолвился.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Нет! Обмолвился! И ты это подтвердишь! Он грозился взорвать завод! А завод — это уже государственная безопасность! Статья «Терроризм»!

МУРАТ. Тут, в ауле, каждый готов взорвать этот проклятый завод! И вы, и я тоже.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Прошу тебя, себя не впутывай! Ты молодой человек, тебе надо расти и расти. И не смешивай частное с государственным…

МУРАТ. Я — что?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Слушай, Мурат Рамазанович, тебе нужна квартира, а я позабочусь. Даю честное слово! Алибек хотел взорвать завод! Так и погрозился… Нам необходимы эти слова. Мы с тобой, как представители народной власти, должны предотвращать террористические акции и не имеем права молчать. Не хотел брат со мной по добру, так пусть отвечает за свои слова!

МУРАТ. О-о, Асан Мурзаевич, я что-то вас плохо понимаю.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Понимаешь, понимаешь. К тебе только одна просьба: меня поддержать. И никому ни слова!

МУРАТ. О чем вы?!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Будет тебе квартира! Я тебе об этом официально заявляю.

МУРАТ. Ну, если квартира…

Пауза. Асан Мурзаевич ходит по комнате, после подходит к сейфу и вытаскивает оттуда гранату.

АСАН МУРЗАЕВИЧ (показывая гранату). Вот, этой гранатой! Понял?! Только я и ты знаем о гранате.

МУРАТ (поднимая обе руки). У вас граната? Настоящая?!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Это Алибека граната! Его! Даже Анжеле ни слова! Понял?!

МУРАТ. Как же так? Анжела же его дочь. А он — ваш брат!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Сам видел, как этот брат на меня набрасывался! Я это ради его же блага делаю. Чтобы всех оградить от него…

МУРАТ. Посадят же.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Зато пить перестанет. Ума наберется. А так он всех достал. Вон, даже жена ему смерти желает. Тюрьма лучше смерти… Я тоже не железный... Ты ничего не бойся. Все между нами. Анжела ничего не должна знать! (Достает из ящика стола маску и заворачивает ею гранату.) Это Алибека противогаз, он его потерял, все равно не носит… Трехкомнатная квартира в городе. И никто, даже твоя жена не будет знать об этой квартире. А семье по общей сетке расселения предоставим. Значит, две квартиры сразу!

МУРАТ. Это неплохо. Что еще надо сделать?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Я знал, что у нас растет достойная молодежь. Не то что эти доходяги! Или, как ты сказал, агентура! Мямлят, мямлят! Не поймешь, служат или нет?! Вечно дурацкие вопросы задают… (Протягивает гранату, завернутую в маску.) Это доставишь в дом матери и положишь в неприметное место. Чтобы никто не видел…

МУРАТ (берет гранату и прячет под пиджак). А как я в дом попаду?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Вместе зайдем. Я отвлеку мать и невестку.

МУРАТ (трогает пальцами гранату под пиджаком). При одной мысли о ней в дрожь бросает!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. А ты не бойся! Ты на коне! Ты всадник! Место под солнцем нелегко завоевывать!

Возвращается Анжела. Пауза.

АНЖЕЛА. Домой не захотел идти. К управлению завода заковылял. Чего ему там нужно? Нет нам жизни от него!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Даже дочери жить не дает!.. Как что ему возле завода нужно? Видимо, место ищет.

АНЖЕЛА. Какое место?

МУРАТ. Откуда завод взорвать.

АНЖЕЛА. С бутылкой, что ли? Он уже половину содержимого выпил.

АСАН МУРЗАЕВИЧ (успокаивая всех). Не торопите время. А Мурат Рамазанович так говорит под впечатлением бранных слов твоего отца. Ведь грозился весь мир взорвать?

АНЖЕЛА. Это водка говорила.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Посмотрим, посмотрим… Итак!.. Перед нами стоят высокие задачи. От имени руководства совхоза необходимо сделать обращение к армии!

МУРАТ. Если так надо, то я не против. Только солдаты захотят ли находиться в нашем зачумленном Коксаре?

АНЖЕЛА (Мурату). Честно говоря, мне комендантский час не нравится.

АСАН МУРЗАЕВИЧ (с пониманием). Во-первых, солдаты будут в противогазах. Во-вторых, и вам, Анжелика Алибековна, и вам, Мурат Рамазанович, мы выдадим специальные пропуска, будете как народная дружина. Теперь вы не возражаете? Обращение уже сделано и передано куда следует. Вы же не возражаете?!

Затемнение. Слышится гимн Советского Союза.

Опускается занавес.

 

Картина 12

Поднимается занавес. Комната. На кровати лежит Мариям. Бегает ребенок в маске с колесом от детского велосипеда и гудит, подражая машине. Зейнаб в маске с тряпкой в руках протирает мебель. В комнату входит Самат в маске, стучит палкой об пол. Ребенок убегает из комнаты.

САМАТ. Добрый вечер! Мир этому дому!

МАРИЯМ. И тебе мир, Самат! Входи, пожалуйста. Садись!

САМАТ. Мне надо было увидеть Асана. Не возвращался?

ЗЕЙНАБ. Не обижайтесь, что при вас прибираюсь. Сейчас закончу. Не люблю, чтобы грязь в доме была. Деверь в обед приходил и ушел, больше не появлялся.

САМАТ. В обед я его видел. Еще к нему разговор был…

ЗЕЙНАБ. «Без паники, все остается как есть!» — сказал и двинулся на работу. Успокоил, называется! Нам, наоборот, перемены нужны! А он...

САМАТ (проходит и садится). Перемен не будет. Я это понял при сегодняшнем разговоре.

Входит Ибрагим, стучит палкой об пол.

ИБРАГИМ. Салам алейкум!

МАРИЯМ. Заходи с миром, Ибрагим. Проходи, садись.

ЗЕЙНАБ. Только что извинялась за то, что уборкой занимаюсь… Заходите, садитесь.

САМАТ. Ты что, за мной следишь?! Куда ни пойду, и ты там появляешься!

ИБРАГИМ (шутливо). А как же! Тебя одного нельзя оставлять, наделаешь всяких непристойных дел. Меня к тебе приставили, велели следить… Шучу, конечно. Что мне дома делать? Покоя себе не нахожу. (Проходит и садится рядом с Саматом.) А ты от Асан Мурзаевича какие указания получил?

САМАТ. Я никаких.

ИБРАГИМ. А я откупаюсь за прошлые грехи. Удивительная моя жизнь. Одну часть жил бездумно, теперь несу наказание.

САМАТ. Да, грешил ты немало. Три срока отмотал.

ИБРАГИМ. За драки двадцать лет лагерей. Кому скажешь — никогда не поверит. Ни воровства, ни политики, а за простые драки, двадцать лет в общей сложности. Три года на войне. Вся хорошая жизнь так и прошла!

САМАТ. Смотри теперь не подерись.

ИБРАГИМ. Теперь будет только убийство! Шучу… Да и по молодости все произошло, по глупости. В первый раз, до войны, избил бригадира за издевательства. Правда, тогда могли и расстрелять за это, а мне семь лет дали, учитывая молодость. Хорошо, что из лагеря в штрафной батальон забрали. Позор кровью смывал. А после войны одного блатного его же ножом ударил. Семь лет дали. Вышел из тюрьмы. Год дома не пробыл, как председатель сельсовета стал издеваться надо мной. Я ему челюсть вывернул одним ударом. И за это шесть лет отсидел. Вот тебе и жизнь!.. Хотя я тебе скажу, что самое страшное на войне было. Я до сих пор не верю, что живым остался. На моих глазах ни за что ни про что тысячи наших солдат полегли. Самое обидное, что большинство от рук своих. Какая несправедливость!

САМАТ. Благодаря этой суровости мы войну выиграли. Мне на войне было все понятно. Это в мирной жизни не могу понять, кто враг, кто друг, где правда, где ложь. Развратили нашу жизнь…

ИБРАГИМ. Что ни говори, жизнь — это борьба за существование. Люди ничем не лучше животных. Ой, каких только людей я не видел! У всех одно на уме: одолеть, облапошить ближнего. Кто сильнее, ловчее, тому все блага. Слабым не дано выжить. Закон джунглей!

САМАТ. Я раньше думал по-другому, но теперь тоже прихожу к этому.

ИБРАГИМ. Сегодня Асан Мурзаевич про твоего отца рассказывал…

САМАТ. А на что ему мой отец сдался?

ИБРАГИМ. Да так, к слову он вспомнил. Рассказывал, как твой отец с активистами нашего аула у людей последнее пропитание изымал. В конце 1920-х годов половина нашего аула от голода вымерла.

САМАТ. Страшное время было! Партия основные силы бросала на индустриализацию страны. Сверху приказывали изымать хлеб, а на местах, несмотря ни на что, должны были исполнять волю партии. Я не оправдываю то время и, конечно, своего отца.

ИБРАГИМ. Если бы этого не делал твой отец, делали бы другие. Тогда ваша семья вымерла бы, Самат, и тебя не было бы. Не выжил бы, как те не выжили. Не так ли?

САМАТ. Наверное, так. Больное место затронул. Закон джунглей, действительно. Чем тогда мой отец лучше Асана был, а?

ИБРАГИМ. Во-о!

САМАТ. А я пришел, чтобы окончательно Асана разоблачить. И на тебе! Об отце как-то не задумывался…

ИБРАГИМ. Так-то! Круг замыкается. Если не Асан, так другой нашелся бы. Может, и похлеще его. Люди только до поры до времени помогают друг другу, проявляют мягкосердечность. Когда же обретают крылья, чувствуют силу, им наплевать на всех. Примеров сколько угодно. Вся человеческая история проникнута этим. А все остальное — чистейшей воды демагогия. Слабые люди выдумали сказку про доброту. Доброта — это ухищрение выжить.

САМАТ. Это печально! Но жизнь побеждает. Если бы не было любви, то люди убивали бы своих детей.

ИБРАГИМ. К сожалению, и эта связь нарушается.

ЗЕЙНАБ. Я внимательно вас слушаю, аксакалы. Что-то не пойму вас? Как же жить без людской доброты? Это невозможно!..

ИБРАГИМ. Дочка, это плохо, что ты нас слушала. Лучше бы не вникала в наш разговор. Нас довели до такой жизни. Мы никому не верим, от того такие речи.

МАРИЯМ. Верить надо Богу, тогда легче жить.

САМАТ. Ты права, Мариям. На старости лет и я хотел ходить в мечеть. Хотел делать только богоугодные дела: проявлять милосердие, учить детей благородству, порядку. Однако то, что случилось с нами, отворачивает нас от миропорядка.

ИБРАГИМ. Да, в нашем случае Бога нет. Если бы Он был, то не допустил бы этой беды.

МАРИЯМ. Аллах един, а Магомет — Пророк его! Все беды от того, что наши люди ослабли верой. Наша жизнь стала несправедливой и невыносимой из-за того, что мы отвернулись от Бога.

САМАТ. Кажется, Мариям, ты права. Мы приходим к тому же, что сказал Асан. Мы заслужили эту участь.

ИБРАГИМ. Асан Мурзаевич — мудрый человек. Он всегда знает больше, чем говорит.

САМАТ. Выходит, что мы зашли в тупик, из которого нет выхода. Мы должны подчиниться судьбе. Раз наш аул пускают по миру, значит, мы это заслужили… Но я хочу знать настоящую причину происходящего. Я точно не знаю, но предполагаю, что есть глубинная причина и она кроется в нашей земле. Кому-то нужна наша земля.

ЗЕЙНАБ. Простите, уважаемые! Почему скот увезли, а людей оставили?

ИБРАГИМ. На коров, овец не могут запастись противогазами, поэтому и увезли.

САМАТ. Мне думается, что весь скот продали. Посмотрите, все пастухи и чабаны вернулись. Интересно, кто за нашим скотом смотрит? Нет, это что-то невообразимое. Все за семью печатями. Никогда мы не знали правды и никогда не узнаем!

ЗЕЙНАБ. Не пойму, чей это был скот?

ИБРАГИМ. Как чей? Государственный! Народный! Народное добро!

САМАТ. Да, твердили, что это народное добро. Интересно, какого народа? Только на Кавказе несколько десятков народов…

ЗЕЙНАБ. Сберегли, называется! Не знаем, чей он и где он.

САМАТ. Верно говоришь, Зейнаб… Теперь я понимаю, что завод нам специально навязали, чтобы лишить нас всего: и скота, и земли…

ЗЕЙНАБ. А как мы радовались, когда начали строительство. Радовались сперва асфальтированной дороге, потом большому мосту, газопроводу. Вот-вот должны были водопровод провести… Какие надежды питали на то, что нас с миром связывают! Может, нас для того и связали с миром, чтобы задушить, а?!

САМАТ. Так оно и выходит. Без земли, родных, скота. Без ничего! У народа без прошлого — нет будущего. Люди непроизвольно превращаются в скитальцев. Надо требовать, чтобы закрыли завод!

ИБРАГИМ. А чего ты раньше молчал! На завод сотни миллионов рублей ухлопали! Не закроют!

ЗЕЙНАБ. Нам какое дело?! Наша земля! Что хотим, то и делаем на ней. Мне их бензин не нужен.

САМАТ. А другой земли у нас нет, чтобы жить… Или надо взорвать завод! Война нужна!

ИБРАГИМ. Ну я драчун. Ты-то куда?!

САМАТ. Коксар — это мы! Коксара нет и нас нет! Нет наших дел, устремлений! Непонятно зачем жили.

ИБРАГИМ. Надо о завтрашнем дне подумать. Что будет с нашими детьми и внуками?

САМАТ. Правильно. Люди детям передают отчий дом, доброе имя, имущество, скот, а мы что?.. Наши дети и внуки обретут статус сирот, беспризорных. Из такого недовольного поколения вырастут от всего отчаявшиеся бандиты, наркоманы, террористы. Разве они нужны этой стране?! Если мы не взорвем завод, то окажется, что зря жили! Надо людей подымать!

ИБРАГИМ. Меня сразу посадят! А я хочу спокойно на старости лет пожить… Это бунт! Восстание! Организацию бери на себя, а я подсоблю. Куда мне деваться? Я со своим аулом, хотя и сильно грешен!

Пауза.

МАРИЯМ. Ибрагим, если Коксар переселят, что с могилами будет?

ИБРАГИМ. Могилы останутся на месте. Никто же не увезет их с собой. Кому они нужны? А нам найдется место для могилы и на новом месте.

МАРИЯМ. Как же так? На чужой земле быть похороненной я не хочу. Хочу рядом со своими родными лежать!

ЗЕЙНАБ. Она только об этом и думает. Даже надгробный камень заготовила, саван, нитки, иголку под подушкой держит…

ИБРАГИМ. Мариям, давай об этом не думать. Я же сказал тебе, что мы с тобой на свадьбе твоего внука Назира станцуем. Ох и станцуем, Мариям!

Ибрагим встает, разминаясь, прохаживается. Самат включает телевизор. Слышится национальная мелодия.

ИБРАГИМ. Давай, давай, Зейнаб! (Тянет за руку Зейнаб, она смущается, сначала уклоняется, затем соглашается.) Вот так лучше! Ассса!

Разойдясь по сторонам, они танцуют национальный танец. Самат хлопает в ладоши. Мариям подымает голову и радостно смотрит на танцующих. Музыка прекращается. Зейнаб в смущении убегает в сторону. Ибрагим не в силах остановиться, гордо прохаживается.

САМАТ. Оллагый! Легок ты на подъем, Ибрагим! Как сокол летаешь!

ЗЕЙНАБ (продолжая прерывисто дышать). Я давно забыла о земных радостях. Словно чужой человек в собственном доме сижу. И делать ничего не хочется. Спасибо, Ибрагим, к жизни вернул!

ИБРАГИМ. Дочка, все верно говоришь! Мы сами себе чужими стали. Правильно твой муж нас диверсантами, террористами обзывает! Действительно, будто чужая земля под ногами.

САМАТ. Чужая земля! Как точно сказано! Это страшно, когда своя земля становится чужой!

МАРИЯМ (отвлеченно). Умрем — и вся она наша. Родная! Я уже чувствую приближение к ней, родименькой. Своя земля всегда теплая! Мои хорошие, не могу я отсюда уехать. Для меня чужая земля что чужая одежда на теле. Прошу, оставьте меня и уезжайте…

ЗЕЙНАБ. Опять за свое…

Издалека слышится строевая музыка. В комнату вбегает обеспокоенная Вайдат без маски на лице. Но, увидев людей в доме, тотчас надевает маску.

ВАЙДАТ. Вайвай! Миленькие, кажется, война! Солдаты в Коксаре! Их много. Все в противогазах и с оружием! (Выбегает на улицу.)

САМАТ. Кажется, накаркали на свою голову!

Все торопятся выйти на улицу. С улицы слышны их голоса. Мариям встает с постели и украдкой приближается к двери.

МАРИЯМ. Ой, Аллах! Что же это делается?! Пока лежала, война началась, что ли? Чем мы так всевышнего прогневили? Беда такая! А я притворяюсь зачем?.. Ну нет моей вины! Не берет меня смерть! Не берет!.. Это я из-за старшего сына легла, чтобы, пока я жива, он не смог переселить людей. Одну мать в доме не оставит же?! Кажется, возвращаются?.. (Торопясь, ложится в постель.)

В комнату входят старики, за ними Асан Мурзаевич, Мурат, Анжела, Зейнаб и Вайдат. Мурат подходит к кровати Мариям. Асан Мурзаевич встает в позу оратора, снимает маску. По его примеру все, кроме Мурата и Анжелы, снимают маски.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Товарищи, сейчас очень важно сохранять спокойствие! Полное спокойствие! В Коксаре не предвидятся боевые действия. Это однозначно. Армия введена в наш населенный пункт ради вашей безопасности. Нам оказывается дружественная помощь, как когда-то оказывалась братскому афганскому народу. Есть сведения, что у нас могут начаться беспорядки, а какими последствиями они чреваты, вы все прекрасно знаете. Солдаты будут поддерживать дисциплину, дежурить на улицах и бороться с хулиганством, задерживать подозрительных людей. Армия — защитник трудового народа!

Мурат, присев, незаметно кладет завернутую в маску гранату у ножки кровати.

ЗЕЙНАБ. Зачем целая армия? Против кого воевать?

САМАТ. Пусть говорит прямо! Что он туман напускает? (Поворачиваясь к Ибрагиму.) Рассказывают, что вот так выселяли чеченцев. Сначала солдаты на ночь расположились возле аула, а наутро всех погнали к эшелонам…

ИБРАГИМ. Солдаты к нам надолго?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. До полнейшей стабилизации положения. Мы живем в эпоху гласности, обманывать народ не имеем права.

МАРИЯМ (приподнимаясь на кровати). Так нет никакой войны?! А я перепугалась! Слава Аллаху!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Войне не быть! Мы приложим все усилия, чтобы сохранить мир. Успокойтесь, товарищи! Согласно Женевскому договору, в ближайшее время войн не предвидится во всем мире. Великие державы мира взяли на себя обязательства не дать разгореться очагу войны. Мы за мир! Миру мир!

Пауза. Слышатся крики Алибека: «Враг обступил Коксар! Оккупанты на нашей земле! Не трогайте меня! Я вам покажу!» Вайдат бежит к двери и выглядывает на улицу, но тотчас отскакивает от двери. Два солдата в масках вталкивают в комнату Алибека. Все находящиеся в доме, кроме Мариям, надевают маски.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Ваш? Здесь проживает?

ВТОРОЙ СОЛДАТ. Хулиганит! Нарушает режим! Где его противогаз?

АЛИБЕК (пытается вырваться из рук солдат, но не получается). Не хочу, как они, терять человеческий облик! (Орет песню.)

Море шумит, чайка летит,
Шторм надвигается,
Кто-то и мне
Машет рукой и улыбается…

ЗЕЙНАБ (ищет маску, находит возле кровати, берет в руки). Ой, что-то противогаз тяжелый! (Из маски вытаскивает гранату.) Ой, что это?

Пауза. Все с удивлением смотрят на Зейнаб.

ИБРАГИМ. Смотри, не выпусти из рук! Весь дом разнесет на куски!

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ (осторожно подходит к Зейнаб и забирает из ее рук гранату и маску). Ваша?

ЗЕЙНАБ (смотрит на Алибека). Да, это его.

ВТОРОЙ СОЛДАТ (тряся за руку Алибека). Ваши вещи?

АЛИБЕК. А что?

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Как что?! Граната тебе зачем?!

АЛИБЕК. Никакой гранаты не знаю.

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Ну как же! Ты же всех взорвать грозил?.. А я еще подумал, что пьяный бред.

ВТОРОЙ СОЛДАТ (Алибеку). Гражданин, за незаконное хранение оружия и по подозрению в терроризме вы арестованы!

Первый солдат достает с пояса наручники и надевает их на Алибека.

ЗЕЙНАБ. Откуда у него оружие?

ИБРАГИМ. Нас обзывал террористами, а оказывается, у самого рыльце в пушку.

САМАТ. Старый болван! Но откуда у Алибека может быть боевое оружие?

АНЖЕЛА. Фантастика! Ты даешь, батя!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Ну, брат, так и знал, что что-то сотворишь из ряда вон выходящее! Загремишь лет на двадцать!

ИБРАГИМ. Могут и пожизненно засадить.

Солдаты силой выводят Алибека.

АЛИБЕК (орет). Аул захвачен, Коксар пал! Я погибаю, но не сдаюсь… Инопланетяне, террористы, диверсанты… душат… душат гады!

Все снимают маски.

МАРИЯМ. Когда же он угомонится?

ЗЕЙНАБ. Это не его граната. Я точно знаю. После обеда я даже противогаза не видела. На том месте ничего не было, я же прибиралась…

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Что, по-твоему, шайтан ее принес? Гранату нашли у нас. Противогаз Алибека! Мы все видели!

АНЖЕЛА. Ее подкинули. Но кто?!

ЗЕЙНАБ. Наш дом как проходной двор. С утра до вечера люди ходят.

ВАЙДАТ (с беспокойством, боясь, что ее заподозрят). Как я в дом заходила, все видели? Я дальше этого места в дом не проходила!

ЗЕЙНАБ. Это сделал явный враг!

АНЖЕЛА. А кому мы могли так насолить? Чтобы так подставлять нас?

ЗЕЙНАБ. Мало ли.

АНЖЕЛА. Вообще-то это могли сделать из-за вас, Асан Мурзаевич. Народ вас не любит!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Народ меня уважает. Наши люди в мой адрес ничего подобного не сотворят. Интересно, где Алибек купил гранату?

ЗЕЙНАБ. Зачем ему ее покупать?

Пауза. Анжела отводит Асана Мурзаевича в сторону, и весь разговор происходит между ними.

АНЖЕЛА (гладя руку Асана Мурзаевича). Я точно знаю, когда сделали отвод земли под строительство завода, вы получили большие деньги. А мужчина, приезжавший из Москвы, при мне и при вас о счете в швейцарском банке заикнулся… (Пауза.) Если отца не освободят, то я не буду молчать!

АСАН МУРЗАЕВИЧ (обнимая за плечи Анжелу, улыбается). Тихо! Не сядет Алибек! Его поместят в психбольницу, вылечат от алкоголизма, и вернется он в семью здоровым. Тебе отдельная квартира уже оформляется. Ходи ниже травы, тише воды. Все будет так. Я обещаю.

АНЖЕЛА. Тогда зачем весь этот спектакль?!

АСАН МУРЗАЕВИЧ. Надо отвлечь внимание всех от главного.

АНЖЕЛА. А что может быть главнее? Народ по миру пошел. Вместо Коксара одна зола осталась.

АСАН МУРЗАЕВИЧ (мечтательно). Ты даже не представляешь, племянница, что под этой золой! Аллах одарил наш народ огромными богатствами. Везде, где живут ногайцы, под землею нефтяные озера и несметные запасы газа! (В зал.) Началась война за нефть... Бензин и газ — главный продукт экономики! Еще столько войн будет за это! Миллионы людей пострадают из-за него. Что перед ними наш маленький Коксар?! И лишь единицы станут неслыханными богачами… Каждый человек — кузнец своего счастья… Завтра я сам в лайнере лечу за границу…

 

 

Под современную эстрадную музыку опускается занавес.