Вуверкува
Кажне вер-шӧрыштӧ могай-гынат еҥ уло, кудым тыште илыше калык тӱрлын игылтеш, койдарымаш шомак дене нӱжеш. Шукыж годым тиде айдеме, очыни, чынжым тыгайжат огыл, но калык лӱмнер тудын ончылныжо куржеш, курым-курымешлан мыскылтыш лӱмым пижыкта. Тыге айдеме койдарчыкыш савырна.
Ила ик тыгай ӱдырамаш Купсолаште. Тудым Керемляк кундемыште изиге-кугуге палат. Тудым Вуверкува манын лӱмдат. Такше ӱдырамашын шке лӱмжат уло — Чопай кува. Но тыгеже шагалынже ойлат, а шукышт — лӱмдылтышын. Молан тыге ойлымыжым тогдаяш неле огыл.
Калык манмыла, Чопай кува деч шучко айдеме тиде вер-шӧрыштӧ нигӧ уке. Куважат адакшым лӱмжылан келшыше: пӱгыр тупан, куптыргышо чуриян. Вуйыштыжо — кукшо регенчыла койшо чалемше ӱп. Илыме сурт-оралтыжат озакуваж гай: пеле шӱйшӧ, йомакысе чыве йолышто шогымыла шӧрын каен. Тыгай илемым Купсолаште гына огыл, уло Керемляк кундемыштыжат тетла от му. Но тидын годымак палемдыде огеш лий: шоҥго куван сад-пакчаже тӱрлӧ емыжлан поян. Ялыште моло-шамычын емыжышт пеш ондак пыта гын, Чопай куван йӱштӧ шыже марте кеча. Амалже шоҥгыеҥын шкетын илымаштыже огыл, кеч тидыжат уло, а садыштыже ирен коштшо уке, тудын деч лӱдыт. Вуверкува, тидым пален налын, ӱмбакет иктаж шудалмашымат колтен кертеш манын шонат да тудын суртшо деч кораҥ коштыт. А Чопай куван тыгай моштымашыж нерген ялыште тӱрлӧ манеш-манешым ойлыштыт. Таклан огылыс суртышкыжо йӱдшӧ-кечыже еҥ-шамыч йолгорным тошкат: иктыштлан мужед пуаш кӱлеш, весыштлан — черым эмлаш. Тудо нигӧлан огеш отказатле, йодын толшо-влаклан чылаштлан капкаже почмо.
Шоҥгыеҥын тыгай пашаже иктаж-кӧлан полшен але уке, ӱшандарен ойлаш неле. Тидыжым тудын деке йодын толшо еҥ шкеже веле пала. А садыже адакат манеш-манешым шочыкта, мутланымашым ылыжта. Садлан ял калык тиде сурт-оралте деч шекланен коштеш.
Вик ойлаш гын, тиде пӧртым пошкудыжо-влак каргеныт. Да тидлан амалжат лиеден. Иктаж-кӧн кайыкше але вольыкшо йомеш — Вуверкувам вурсат. Ешыште иктаж-кӧ черлана — тудак титакан. Эсогыл сай игече рошт вашталт кайымыланат Чопай кувам шылталеныт. Шоҥгыеҥ, конешне, чыла тыгай мутланымашым колын, но нигунам вашеш пелештен огыл. Тидыже осал шомакым, кукшо кожимыш тулым шуралмыла, утыр ылыжтен.
Чопай кува пасу покшелне шкет шогышо пушеҥге гай: ни йочаже, ни родо-тукымжо уке. Илалше-влакше ойленыт: «Чыланат сарыш каен коленыт». Но тидланже шагалынже ӱшаненыт. «Вуверкуван могай тукымжо, тудын нимогай тукымжат лийын огыл», — тыгай-влакше маныныт.
Кажне ийын, шыже мучаште, пакча паша пытымек, Чопай кува, ик кидышкыже шовыч вӱдылкам налын, весыж дене тояш эҥертен, икмыняр кечылан ял гыч лектын кая. Шоҥгыеҥын кушко тыге тарванымыжым калыкыште нигӧ пален огыл. Тидыже адакат манеш-манешым шочыктен. «Шыже пычкемыш йӱдым чыла вувер-шамыч пайремышкышт погынат. Тудо тушко кая, моло огыл», — тыгодым ялыште тыгай шомакымат колаш лийын.
Тыгай мутланымашым Стопан ватат ик гана веле огыл колын, кеч тудо шкеже пошкудо Отымбал ялыште илен. Шоҥгыеҥ нерген тынар осал шомакым колын, ӱшаныде ӱшанет. «Мемнан гай тыглай айдеме лиеш гын, разве шоҥгывуя иктаж-кушко перныл коштман ыле. Мӧҥгыштӧ гына шинчыман», — ӱдырамаш семынже шоналтен.
Стопан ватын суртышкыжо пытартыш жапыште ала-могай ойго илаш пурыш. Идалык лиеш, марийже ӱмыр лугыч колен колтыш. Ик жап гыч изи эргыже черланен возо. Стопан ватын нунышт кумытын улыт. Кугужо армийыште службым эрта. Кыдалашыже олаште, техникумышто, тунемеш. А изиже, латик ияш Валеркаже, пырля ила. Тудыжым ава нигӧ деч чот йӧрата: изижлан кӧра огыл, кеч, мом шылташ, тидыжат уло, а чурийжылан. Валеркам кеч сынышкыже ончал, кеч койыш-шоктышыжым таҥастаре — чылажат Стопаным шарныкта. Эсогыл йӱкшат тудын: ныжылгын йоҥга.
Икмыняр арня лиеш, Валерка шоныдымын-вучыдымын ужар кушкыл кошкымыла лывыжгаш тӱҥале: я вучен-вучыдымын вуйжо коршта, я аппетитше йомеш. Стопан вате тудым больницышкат эмлызе-шамыч дек намиен ончыктыш. Но нунышт, йочам шымлен налмек, «Тиде кушмо чер, тыгай лиеда» манын гына вашештеныт. Каҥга капшым ужын, сайынрак пукшаш темленыт. Аптекыште эмым налаш рецептым возен пуэныт. Ава тӱҥалтыш жапыште йодмыштым шукташ тыршыш. Йочажым тӱрлӧ эм дене эмлаш тӧчыш, тамле кочкышым ыштыле. Жап эрта, но йочан тазалыкше ок ешаралт, тугаяк начар кодеш. Ойгырышо ӱдырамаш адак больницыш толеш.
— Таблеткыда огеш полшо, те йоҥылыш диагнозым шынден улыда, угыч шымлыза, — врач-шамыч ончылно шинчавӱдшым йоктарен.
Сӧрвален коштшо ӱдырамашым чаманен, нуно угыч черле йочам шымлен налыт. Но адакат нимом огыт му.
— Тудым олаш наҥгайыман. Тушто техникат, специалистат тале улыт, — пытартышлан иктешлат.
Тулык ватылан адакат нунын кӱштымыштым шукташыже гына кодеш: эргыж дене олаш кудалеш.
Рӱдӧ больницыште нуно кок арня чоло кийышт. Йочам тӱрлӧ аппаратур дене шымлышт. Анализм ыштышт. Эмым йӱктышт. А результат уке.
— Йоча таза. Тыгай ийготышто южгунам нерве чер вашлиялтеш. Ида коляне, тудлан яндар южышто шукырак лийман, — кугу опытан ик специалист каласен. Йочан тазалыкшым пеҥгыдемдашлан икмыняр каҥашым темлен. Рецептым возен пуэн.
Тылеч вара адак арня эрта. Валерка тугак мӧҥгыштӧ шинча. Стопан вате тиде кечылаште, йӱд омыжым йомдарен, эргыж воктен изи азам ончымыла пӧрдеш. Врачын каҥашыж почеш йочажлан жапыштыже эмым йӱкта, тазалыкшым шеклана. Рвезе тугак лывыжгыше: тӱсшӧ ошемше, шинча йымалныже какар палдырна. Аваже тудым «Йолташет-влак дене модаш уремыш кай» манын покта, а йоча торешлана, «Кумылем уке» ышталеш. Уремыш лектеш гынат, мӱндыркӧ огеш кай, капка ончылно шинчылтеш. Стопан ватым тиде утыр тургыжландара.
— Кугу пӱрыш, эргымлан полшо, ит чуриктаре, — пытартыш жапыште тудо чӱчкыдын Юмылан кумалеш, шинчавӱдшым йоктара. — Марием нальыч, ынде эргым кӱлеш лие?.. Тидым мый ом чыте...
Эрдене Стопан ватын сурткӧргӧ пашаж дене толашымыже годым пӧртышкыжӧ аваже, Епи кува, толын пурыш.
— Ават тыланет йӧршын огеш кӱл аман, — омсалондемым вочен шуктыш ала уке вурседылаш тӱҥале. — Шоҥго вуешем ынде шканем, пасу корным тошкен, перныл кошташ перна.
— Ит лӱшкӧ, Валеркам помыжалтарет, — озавате аважым лыпландараш тӧча, кроватьыште мален кийыше эргыже велкыла ончыкта.
— Тыланет эргыч жал шол, ават огыл, — тудыжо лыпланыме олмеш эшеат ылыжеш.
— Чарне манам! — Стопан вате сырен кудалта. — Вурседылаш шонен толынат гын, мӧҥгеш каен кертат, тыйым ӱжын омыл.
— Ынде тыге, аватат кӱлдымӧ лие, — Епи кува ӧпкелалт колта, йӱкшӧ иземеш.
— Вурседылашыже шке вет таратет. Пӧртыш пурымек, айдеме семын ни саламлалтмет, ни порын пелештымет, — ӱдыржӧ уто мутым каласымыжым умыла, лыжга лиеш. — Кызыт тылеч поснат мыланем неле, чонем коршта, адак тый витарет.
Епи кува икмыняр жаплан шып лие. Вара семынже ойлымыла шуялтыш:
— Эше марлан каяш тарванымет годымак ойленам ыле: тиде суртышто пиалан от лий...
Тиде шомакым Стопан вате сайын шарна, кеч тидлан уже коло ий чоло эртен. Аважлан тунам ала-молан ӱдыржын качыже келшен огыл. Тидлан могай амал лийын, нигӧ пален огыл. Ала ӱдырамашлан Стопанын пыльдырий йылмыже келшен огыл, кеч гармоньчо-шамыч шукыж годым эре тыгай койышан улыт, ала рвезын пашаже. Тудо чодыра ороллан шоген. Пашам тыршен ыштен. Тыште тудын нимогай уда койышыжым, калыкым ондалымыжым ужын огытыл. Икманаш, ӱдырлан тылеч моло марийым кычалашыжат кӱлын огыл, рвезе — шӧртньӧ. А Епи вате тидлан торешланен.
— Тиде койышан рвезе дене нигунам пиалан от лий, — сӱан нерген мут лекмек, кажне гана иктымак тошто вакшкӱ дене нӱжмыла ойлен.
— Молан пиалан ом лий, авай? — ӱдыр умылаш тӧчен йодын. — Меже икте-весынам йӧратенас. Йӧратенак, ешым чоҥаш шонена.
— Ик йӧратымаш дене гына еш ок лий, — тудо рошт руалын, шыдын пелештен.
Йӧра тыште Лизукын ачаже, тунам тудо эше ила ыле, самырык могырышкыла шогале, уке гын кӧ пала, ӱскырт ӱдырамашлан кӧра нунын илышышт кузе савырнен кертын.
Аважын сӱанлан молан тыге тореш шогалмыжым ӱдыржӧ тунам так и пален ыш нал. Лач икмыняр ий эртымек, чот черле кийыше Стопанже деч кольо.
— Чодырам оролымем годым аватым осал пашаштыже кученам, садлан сырен коштеш, — кузе лиймыжым радам дене каласкалыш да ешарыш: — А вет тунам тудым суас йолташыже-влак дене пырля судышкат пуэн кертам ыле...
Тиде историй деч вара коло ий эртыш. Стопан ден ватыже шӱм-чонын илышт. Кум йочам, кум эргым, ончен куштышт. Тыгай пиал ӱмырешлан лиеш, шонышт. Но шоныдымын-вучыдымын ешыш эҥгек толын пурыш. Стопан ӱмыр лугыч колыш. Ӱдырамаш тулыкеш кодо. Тиде жапыште Епи кува ден веҥыж коклаште келшымаш так и ыш шоч. Кеч Стопан ик гана веле огыл тыгай умылыдымашлан мучашым ышташ тӧчыш.
— Авай, ала чыла тидым мондена ыле. Вет мыняр ий эртыш, — ик гана веле огыл ӱскырт ӱдырамашлан ойлен.
— Нигунам... — тудыжо кажне гана иктымак тӱен...
— Ойлышымыс, итат йод, — теве кызытат, Стопан нерген мут лекмек, Епи кува сырен кудалтыш. — Могай тиде веҥе, кунам аваже лийшашлан полшымо олмеш суд дене лӱдыктылеш.
— Тудыжо ынде укес, молан тидым пудыратылаш, — Стопан вате сӧрвала.
— Уке гын, мый але илем, — шоҥгыеҥ сырен руалеш.
Озавате икмыняр жаплан шып лиеш. Тӧшакыште малыше йочажым чаманен ончалеш, нелын шӱлалта:
— Ом пале, кузе Валерка дене лияш. Врач-шамычланат ончыктен коштым, эмымат йӱктем, но нимоат ок полшо.
— Ойлемыс, тиде сурт-оралте ойгым кондышо. Йочатым пеленет нал да айда мый декем илаш. Тыланет куштылго лиеш, мыланем — пайда, — Епи кува ӱдыржым чаманышын шуялта.
— Авай, кузе чыла тидым кудалтен каем, шоналте, — Стопан вате теве-теве шортын колта. — Вет оралтыже могай пеҥгыде. Вольыкшо адак. Стопан дене коктын тыште выче-выче илышна. Ынде чыла тидым кудалтен каяш? Уке, кӱлдымашым ит ойло, тудым нимо денат ом вашталте. Весий адак Семёнем армий гыч пӧртылеш, тудым суртышто вучыман. Уке, тидын нерген шоныманат огыл.
— Туге шол, мутем нигунам от колышт, садлан чуриет.
— Пӱрымашем тугай, витне, — ӱдырамаш ышталеш.
Тыге мутланен, ава ден ӱдыр омса велкыла савырнат. Пӧрт гыч лектыт.
Уремыште ояр шокшо игече шога. Канде леведыш дене сӧрастарыме кава гыч кече пелта. Пакча чашма вошт пурышо лыжга мардеж кудывечыште изи йочала модеш, капым шыман ниялткала.
Капка ончылно сурткайык пуракыште йӱштылеш. Йырваш илыш шолеш. Чыланат кеҥеж шокшылан куаненыт. Тиде куанже Стопан ватылан гына ласкалыкым ок пу, тудын чонжо коршта. Эсогыл аважын мутшо пылышышкыже огеш логал, пырдыжыш керылтше пурсала мӧҥгеш тӧршта. «Мом ышташ? Йочам дене кузе лияш?» — вуйыштыжо ик шонымаш гына пӧрдеш. Шочшыжын тазалыкше верч кызыт тудо, калык манмыла, иян шолшо подышкыжо пураш ямде. Мом ыштет, ава тудо — авак. Ава деч кугу шӱм-чонан еҥ уло тӱняштат тетла уке.
— Ала Купсолаш Чопай кува дек миен толаш ыле? — семынже мутланышыла, тыгодым шомакым луктеш.
— Кай, осалым ит ойлышт, — Епи кува, тидым колын, мутшым кӱрлеш. Кугу пӱрышым сӧрвален, ыреслен-ыреслен колта. — Тый лучо Озаҥыш але Москош тарване. Тушто пропесырет да монь ятырын улыт маныт, иктаж семын полшат. А Вуверкува дене тыгай пашам ыштылаш сай огыл.
— Ой, ынде нимом ом пале... — ойгырышо ӱдыржӧ вуйжым рӱзалта.
Чопай кува деке миен толмо нерген шонымаш Стопан ватым уже икмыняр кече орландара. Ик вечын, аважын «Тудо садиктак ок полшо» манме мутшо каньысырландарен, вес вечын, лӱдыкшӧ. Вет арам огыл Чопай кувам Вувер манын лӱмденыт. Уэш-пачаш вискален налмек, шкет ӱдырамаш тыгай пунчалым ышта: кеч-мо гынат шоҥгыеҥ дек миен толаш. «Осалым ышта гын, мыланем лиеш. Эргымланже гына полшыжо», — шкенжым лыпландарен.
Эрлашын йочажым эр кочкыш дене сийлымек, Стопан вате пошкудо ялыш каяш тарвана.
— Айда, Валерка, Чопай кува дек Купсолаш миен толына, — кӱлеш вургемжым пеленже погымек, ава эргыжлан мане.
— Вуверкува дек?.. Мый тушко ом кай... — йочан вичкыж йӱкшӧ чытырналте.
— Молан от кай, тыйже тудым от палыс, — Стопан вате, эргыжын тыге вашталтмыжым ужын, ӧрмалген кайыш.
— Лӱдам... Шыжым, Купсола воктен школ дене пареҥгым лукмо годым, йолташем дене пырля тудын сад-пакчашкыже, ӱчашен, олмалан пуренам ыле... — йоча вучыдымын тыгай историйым каласкален пуыш. — Вуверкува тунам мемнам ужын шуктыш. Ме куржын утлышна. Тудо эше почешна ала-мом кычкыркалыш, очыни, шудале...
Тидыже ӱдырамашлан вуйжо гыч пугомыля дене перен колтымыла лие. Йыжыҥже кайыш. Кӱварыш шуҥгалташ огыл манын, кидше дене ӱстел лукыш эҥертен, теҥгылыш волен шинче.
— Тыгак мо, эргым?.. — йодаш гына куатше ситыш.
— Тыгак... — Валеркаже шуялтыш.
«Тугеже тиде Вуверкуван пашаже, садлан йоча тыге чурия, — ӱдырамашын шӱмжӧ утен каен кӱлтка, вуйышкыжо осал шонымаш толын пура. — Олмалан кӧра йочам шудале вет, а... — эргыжын молан черланымыж нерген пален налмекыже, йӧсын шӱлалтыш. — Тугеже ынде чынак Чопай кува дек миен толман. Йолышкыжо сукен шинчам, йочам гына утарыже» — семынже шоналтыш. Эргыжым кидше гыч кучен, пошкудо ялыш лектын ошкыльо.
Ик могырышкыла шӧрын кайыше тошто капка ончык толын шогалмекыже, Стопан вате пӱжалт пытыше шӱргывылышыжым шовыч мучашыж дене ӱштыльӧ. Шӱлышым нале. Вара икмыняр жап верыштыже ала пураш, ала уке манын тошкышто. Тыгодым шӱмжӧ, ала-мом шижшыла, утен каен кӱлтка. Капше ырен кайыш. Пытартышлан, воктеныже шогышо ошалге чуриян йочажым шола кидше дене воктекше лишкырак ӧндалын, пурла кидше дене поче-поче ыреслен нале. Капкам тӱкалтыш. Сурткӧргыштӧ нигӧ уке гай шып. Ӱдырамаш чотрак пералтыш.
— Кӧ тушто? — изиш лиймек, кудывечыште кочыртатыме йӱк шоктыш. Ик тиде йӱк дечын Стопан ватын ушыжо кайымыла лие, йылмыже тӱҥӧ.
— Кӧ тушто манам?! Кӧ кӱлеш?!.. — капка почылто. Изи капан пӱгыр шоҥго кува койылдыш.
— Тиде мый... Стопан вате улам. Отымбал ял гыч... — ӱдырамаш молан толмыжым вигак умылтарен огеш керт, йылмыже тӱкнылеш. — Теве йочам черле да...
«Саде олма шолыштшет» манынат ойлынеже ыле, но ала-можо чарыш.
— Толын улыда гын, пӧртыш пурыза, — ышталят, шоҥгыеҥ капкажым комдык почын шындыш.
Стопан вате, эргыжым кидше гыч кучен, пеле шӱйшӧ пӧртыш озакува почеш тошкале.
Пӧрткӧргыштӧ пычкемыш. Оралте озаж семынак тоштемын: авагашта ик лукыштыжо волен каен, шӧрын кия; шем тӱсан пырдыж шелышталт пытен. Пӧлемыште чыла вере тӱрлӧ шудо кылдыш кеча. Окна-шамычын изи улмыштлан кӧра пӧрткӧргышкӧ кече волгыдо шагал логалеш, сандене тыште шыгырын чучеш. Тидыже вургыжланыше шӱм-чоным эшеат тургыжландара.
— Каласыза, тендан мо лийын колтыш? — уна-влакым окна воктен шогышо ӱстел дек конден шындымек, Чопай кува, нунын чурийыштым сайынрак пален налаш манын, нер тӱкен ончымыла шымла. Кочыртатышын кокыралта. Валеркам тидыже утыр лӱдыкта, сандене тудо, аважын кидшым пеҥгыдынрак кормыжтен, пеленже пызна. Стопан ватылан шоҥго кува ончылно каньысырын чучеш. Но тудыжо шкенжым кидыште куча. Вургыжланыше йӱк дене молан толмым каласкален пуа. Эргыжын сад-пакчашке пурен лекмыж нергенат ойлаш ок мондо.
— Юмо деч йодмо семын йодам: эргымым ит локтыл, тазалыкшым пӧртылтӧ, — шоҥго кува ончылно сукен шинчеш, сӧрвала. Шинчаже вӱдыжга. — Мый, мом кӱштет, тудым ышташ ямде улам. Эргым гына таза лийже.
— Кынел, шешке, кынел, тыге ок йӧрӧ, — ончылныжо шинча-вӱдым йоктарыше ӱдырамашым кува вачыж гыч тӱкалта. Вара шӱлыкан шинчаончалтышыжым йоча ӱмбак нӧлталеш. — Олмам кӱрынам манат?.. Тугеже тый ыльыч?.. Палет, мыйын нерген кузе ойлат?
— Палем... — Валерка вудыматылеш. — Вуверкува...
— Эх-х, уныкам, уныкам, — шоҥгыеҥ нелын шӱлалта. Кукшо укшла койшо кидшым йоча ӱмбак нӧлталеш, вуйжо гыч ниялташ шуялта.
Йоча, лӱдын, шеҥгекыла чакна. Шоҥго кува кидшым волтен колта. Вара ешара:
— Шонеда, Вуверкува ик олмалан кӧра шудалын, садлан черланенат? Уке, те йоҥылыш лийыда. Кеч калыкыште тыгеат ойлат, но мый тыгай омыл.
— Тыге огыл?.. — тидым колын, Стопан вате шинчажым пашкарта.
— Тыгай пашам мый ом ыштыл, поснак йоча дене, — Чопай кува ӱдырамашым лыпландарышын мутшым шуя. — Шарнем, шыже мучаште кок йоча сад-пакчашкем пурен ыле. Но мыйже вет нунылан «Пушеҥге укшым ида тодышт» манын гына кычкырышым, молым огыл.
— Тугеже йочамже молан черланыш?
— Тидым пален налнет? Айда ончалына, — тыге пелештен, Чопай кува чоклаш пиже. Ош шӱргӱштышым шола кидышкыже пышта. Кӱмыжыш Юмын вӱдым опталеш. Вара тиде кӱмыжыш тулан сортам пижыкта. Чыла тидым ямдылымек, йочам йӱлышӧ сорта ончык шогалта. Семынже ала-мом вудыматылаш тӱҥалеш. Стопан вате чоклышын пашажым ӧрдыж гыч эскера.
— Чыла раш, — изиш лиймек, кува сорта ӱмбач шинчаончалтышыжым кораҥда. Тулжым пуал йӧрта. — Эргыдам шудалмаш тӱкен, тудлан нимогай врачат ок полшо.
— Шудалмаш?.. — ӱдырамашын йӱкшӧ чытырналтеш. — Меже нимогай осалым ыштен огыналыс... Ынде мом ышташ? — изиш лиймек, ала шкеж деч, ала шоҥго кува деч йодшыла, йӱкшым луктеш.
— Айдемым шудалаш, шешке, шуко огеш кӱл. Тидлан лушкыдо ончалмашат, осал шонымашат ситат. Южгунам тыгай еҥ, шоныде, иктаж кӱлеш-оккӱлым гына каласа — тиде уже шудалмашыш савырна, — Чопай кува умылтара. Ойгырышо ӱдырамашым лыпландараш тӧча. — Нимат огыл, тидым ме чечас шӧрен кудалтена.
Тыге пелешта да сорташ уэш тулым ылыжта. Левыше шыштым кӱмыжыш, Юмын вӱдыш, чӱчыкта. Вара тиде вӱдыштӧ кок парняжым нӧрта. Семынже ала-могай шомак дене юмылтен, йоча саҥгаш кум гана ыресым ышта.
— Тудым ынде нимогай шакше ок сеҥе, — пашажым кошартымек, шоҥго кува верже гыч нӧлталтеш. Нелын тошкалын, коҥга шеҥгелне йомеш. Икмыняр жап тушто почаҥеш. Изиш лиймек, угыч ӱстел тӱрыш толын шинчеш.
— Йочатын тазалыкшым пеҥгыдемдашлан иктаж арня йӱктӧ. Тиде эм шудо, — Стопан ватылан вӱдылкам шуялта.
— Мыланем ынде кузе тауштыман? — Валеркан аваже кузе лияш огеш пале. Кыдалже гыч шовыч вӱдылкам руден, оксам луктеш. Озакувалан шуялта.
— Оксатым мӧҥгеш пыште, — Чопай кува шылтален налеш. — Эргыч таза лийже.
Стопан ватым тиде шомак утыр ӧрыктара. «Кузе тыге, разве Вувер тыге ыштылеш?» — семынже шоналта, но тидым йӱкын ойлаш ок тошт, утарышым обижаяш лӱдеш.
Ик кеҥеж кечын Стопан вате дек аваже, Епи кува, толын лектеш.
— Валеркат тӧрланыш аман, — пӧртыш пурышыжла, уремыште йоча-влак дене пырля куржталше уныкажым ужын шуктен.
— Тӧрланымыла лие. Чопай кува полшыш ала-мо, — озавате шуялта.
Пытартыш кечылаште ала шудалше куван пашажлан, ала эм йӱмылан эргыжлан чынак куштылго лие. Шӱргӧ чеверже шочо. Кид-йолжо пеҥгыдеме. Кочкашат аппетитше лекте. Стопан ватын куанжылан мучаш уке. Илышыште чыла сай лиймек, полшышо еҥ нерген разве шоналтет. Тӱҥжӧ — йоча тӧрланен.
— Неужели Купсолаш миен коштыч?.. — Епи кува ылыжеш. — Тыйже йочатым ынде йӧршын локтыльычыс. Вувер, товатат, чонышкыжо иктаж кереметым кусарен.
— Орадым ит ойлышт, тыгай шомак дене шке вуверла коят.
— Шочмо ават нерген тыге ойлыштат?! — Епи куван йӱкшӧ чытырналтеш, иралтеш. — Ужамат, Вуверкува тыйымат локтыльо.
— Уке, шинчамым почо, — Стопан вате мане. — «Шыдым кучен илаш сай огыл» манын умылтарыш.
— Мый тыланет йӧршын ом кӱл аман, — шоҥго куван шинчажым вӱдыжгӧ нале.
— Тыйым йӧратем, авай, но тыге умбакыже илаш огеш лий, — ӱдыржӧ шонышын шуялтыш.
Шыже мучаште Стопан вате кугу эргыж деч серышым нале. «Сайын служитлымемлан отпускым пуышт, вашке мӧҥгыштӧ лиям. Вучыза», — салтак возен.
Ава шочшыжым вашлияш ямдылалтеш. Но тылеч вара арня эрта, кокымшо эрге уке. Ӱдырамашым тургыжланымаш авалта. «Кушко йомо? Молан алят огеш тол?» — вуйышко тӱрлӧ шонымаш пура.
Икмыняр гана серышымат возаш шинчеш, но кажне гана «Очыни, серышым налын огеш шукто, шке толеш» манын, возымыжым кудалта. Вургыжланымаште кече почеш кече эрта. Пытартышлан, ӱдырамаш, чытен кертде, ойгыж дене Чопай кува деке шке миен лектеш.
— Мо адак лийын кайыш? Эргыч черланыш огыл? — ӱдырамашым тудо ӧрмалген вашлие.
— Юмылан тау, тудыжо таза. Мыйым весе тургыжландара: кугу эргым... — Стопан вате кузежым-можым каласкален пуыш.
— Мемнан, ӱдырамашын, пӱрымашыжак тыгай шол: ужаташ да вучаш, — уна ватым колышт налмек, Чопай кува колянышын пелештыш. Икмыняр жаплан шып лие. Верже гыч нӧлталте. Окна воктек толын шогале. Пырдыжыште кечыше рамкыш вуйжым нӧлтале. Мутым лукто. — Тудо пӧртылеш, кызыт сар огыл... Мыят семынем шергаканем-влакым эшеат вучем...
Тыге каласышат, шоҥго кува йӱкын шортын колтыш. Стопан ватын шӱмышкыжӧ пуйто пӱсӧ кӱзым шуралтышт. Кызыт гына шинчажлан жап дене шапалгыше фотокартычке-влак пернышт. Тушто салтак вургеман кум самырык рвезе.
— Нуно сарын икымше тылзыштыже кайышт, — изиш лиймек, Чопай кува йӱкшым лукто. — Кумыньыштым, марием ден кок изамым, пырля ужатышым... иктыжат мӧҥгеш ыш пӧртыл... Кеч тылеч вара уже ятыр жап эртыш, чонемлан туге чучеш: теве иктаж-кӧжӧ пӧрт омсам тӱкалта, пурен шогалеш...
Тиде мутшо Стопан ватылан нимо деч неле лие, пылышланжат ок ӱшане, тӱҥын шинча. А Чопай кува чарныде каласкала да каласкала...
— Теве сад-пакчаште пашам пытаремат, Ивук изамын шӱгарышкыже, Моско воктек, миен толам. Молыштын шӱгарыштым ом пале. Кеч тудын гоч шергаканем-влак дене мутланен налам. Тений тидлан виемже сита ала уке. Шинчамат начарештын, — йӧсын кокыралтат, йӱкын шортын колта. — Молан пӱрымаш мыланем тыгай вувер илышым пуэн...
Стопан ватынат тыгодым шинчавӱдшӧ лекте. «А вет тудын нерген тынар осалым ойлыштыт, — чонжылан намысын чучеш, шкенжын верч огыл, а калык верч. — Неужели нуно тидым огыт пале? Йӧра, самырык тукымлан сырыман огыл, нунылан тошто илышым палаш йӧсӧ. А Чопай кувам сайын палыше шоҥгыеҥже-влак кушто улыт? Ала ик осал мут ушыштым колтен, шинчаштым петырен», — вуйыштыжо шонымаш пӧрдеш.
— Тиде ийлаште мыняр шинчавӱдем йогыш. Пырля погаш гын, очыни, изи эҥерлан сита ыле, — Чопай кува вудыматылеш, — Чуриемат тидлан кӧрак куптыргыш, тазалыкем пытыш.
— Кувай, тидыжым калыклан умылтараш ок лий мо? — Стопан вате чаманен пелешта.
— Эх-х, шешкыжат, чылалан от умылтаре. Манмыла, еҥ умшаш кӧгӧным сакаш огеш лий, — кува вуйжым рӱзалта. — Адакшым ала Юмо пуымылан, ала вес амаллан кӧра чоклымаш пашамат сайын палем. Тидым тыглай айдемылан умылаш неле. А эргыч шотышто арам ит тургыжлане, тудо вашке толеш. Салтак паша вет тугай: шукыж годым шонымыла ок савырне, — унажым ужатышыла, Чопай кува мане.
Купсола гыч лектын, курык серыш кӱзен шогалмек, Стопан вате пушеҥгыла коклаште шинчыше ужар ялым савырнен ончале. Ялже кугу огыл, курык йымалне кайык пыжашла гына коеш. Оралте-шамыч мотор улыт, шукыштым кермыч дене чоҥымо. Лач ял покшелне, шемын койын, ик тошто пӧрт палдырна. Стопан ватылан кызыт тиде пӧрт эн шерге. «Молан ме тыгай осал улына? Иктаж айдеме мыланна огеш келше гын, тунамак мыскылаш, тӱрлын лӱдыктылаш тӧчена. Вет айдемын экшыкше да чурийже тудын койышыжым огыт ончыкто, чон моторлыкшым палыман, — семынже шонкала. — Ала чын вуверже тыште, иктаж пеҥгыде кермычан суртышто, ила. Южыжо мотор илышлан кӧра намысшымат, айдеме тӱсшымат йомдара».
Верже гыч тарваныде, Стопан вате курык серыште эше ятыр жап тыге шогылто. Тӱрлым вискала. Пытартышлан, оҥжо тич яндар южым налын, пасу йолгорныш весела кумылан савырныш.
Ведьма
Испокон веку почти во всех деревнях обязательно был такой человек, которого опасались, кого ругали и всяко обзывали или проклинали. Может, на самом деле он и не был таким, каким хотели его выставить, но молва бежала быстрее, приписывая то, чего нет. Заставляя верить в необыкновенную темную силу, помогающую ему творить нехорошие дела. И нести надо было этот крест до конца дней. Однажды заподозренная в умении колдовать, ворожить или убедившая мир в знахарских способностях, знании всяческих заговоров женщина получала несмываемую печать не только на свое имя, но и оставляла худую славу для всего рода.
Живет одна такая у нас в Купсоле. В округе Керемляк о ней знают и стар и млад. За глаза, сколько помню, звали эту старушку Ведьмой. Было у нее и обыкновенное деревенское имя — Чопай-кува*, но мало кто об этом помнил. Нетрудно догадаться, о ком мы собираемся вам рассказать. По народному поверью, во всей этой округе, кроме Чопай-кувы, страшнее никого нет. К тому же старушка в точности соответствовала своему прозвищу: горбатая, морщинистая, с волосами, цветом скорее напоминающими старый, выцветший от туманов, поседевший мох. Домишко у нее был полусгнившим. Со стороны — в точности избушка на курьих ножках. Как она еще держалась и не разваливалась? Уму непостижимо. Такого ветхого жилья не только в Купсоле, но во всем Керемляке больше не найдешь. Тем не менее нельзя не отметить, что, всем на зависть, сад-огород Чопай-кува имела чудесный: ухоженный и чистый. У других глядишь — весь урожай давно убран, уложен, а в этом саду до первых холодов держались на ветках яблоки. Причина была не в том, что женщина жила одна, помочь было некому, хотя и ее нельзя сбросить со счетов. Просто в Ведьмин сад никто не лазил. Боялись, что она нашлет порчу, купсолинцы стороной за версту обходили пугающее место.
А с других краев тропу к Чопай-куве протоптали давно. Откуда только о ней узнавали? И днем шли, и ночью стучались: кто погадать просил, а кому настой из трав нужен был. Старушка ни перед кем дверь не запирала, никому не отказывала в помощи. Но помогала ли она на самом деле — об этом знали лишь те, кто хоть однажды побывал в том доме. Дело хозяйское: верить или не верить, но всяких россказней с годами копилось великое множество.
Сельчане, проживающие рядом, проклинали тот дом и ни за что не хотели мириться с таким соседством. Ох и мыли косточки Чопай-куве, когда у кого-нибудь случалось то или иное несчастье. Как не позлословить? Есть же на кого валить вину. Скотина со стада не вернулась — Ведьма увела, птица домашняя пропала — снова она сглазила. В семье кто-то заболел ненароком — ругали колдунью-старушку. Чопай-кува обо всех толках в ее адрес знала, но в свое оправдание ничего не говорила, еще сильнее распалив (как спичку в солому совала) воображение бичующих и поносящих ее всяческими ругательными словами.
Чопай-кува была как одиноко стоящее высохшее дерево среди поля: ни детей, ни родни. Люди постарше вспоминали, что погибли они на войне. Мало кто в это верил. «Да у нее сроду никого и не было!» — утверждали другие.
Каждый год, в конце осени, управившись с делами в саду и огороде, взяв в одну руку в узелок завязанный платок, опираясь другой на палку, Чопай-кува на несколько дней уходила из деревни. Никто не знал и не ведал, куда могла старушка направляться. И снова рождались догадки да сплетни. «Говорят — в глухую темную осеннюю ночь все ведьмы на шабаш собираются. Не иначе, наша бабка тоже туда ковыляет, — обменивались высказываниями мужики-купсолинцы. — Тьфу на нее! Нечистая сила!»
...Лизе, вдове Степана из соседней деревни Отымбал, слушать о Чопай-куве нечто подобное доводилось не раз. Поневоле поверишь, если болтают о той горбатенькой старушке со всех сторон. Да ведь стараются все больше о плохом говорить. «Была бы, как мы, простой и обыкновенной, не шлялась бы на старости лет куда-то вдаль. Сидела бы дома», — подумала женщина и вздохнула. Ей хватало своих забот. В последнее время в дом вдовы переселилось жить настоящее горе. Не прошло и года после смерти мужа, как заболел одиннадцатилетний сынишка. Детей у нее трое: старший сын нес службу в армии, средний учился в городском техникуме, младшенький Валерка жил с мамой. Любила она его больше остальных не из-за того, что последышем был. Что тут скрывать — это тоже нежности к нему прибавляло. Мать не могла глаз от него оторвать, потому что сильно уж Валерка на Степана лицом смахивал. И характер, и привычки, даже голос мальчик перенял от покойного отца.
Но вот уже несколько недель прошло с того дня, когда нежданно-негаданно Валерка начал чахнуть, словно трава без воды: то вдруг голова у него заболит, то аппетит пропадет. Мать даже к городским врачам его свозила. Те тщательно обследовали ребенка, осмотрели, после результатов сданных анализов устроили консилиум, однако ни к какому выводу не пришли и заявили: «Это у него возрастное. Пройдет». Оглядев его худенькое тельце, посоветовали вкуснее и сытнее кормить, выписали какое-то лекарство для профилактики и попрощались.
Поначалу Лизук так и поступала. Старалась готовить еду из самых лучших продуктов, денег не жалела, витамины давала, все просьбы сына тут же исполняла. Но Валерке лучше не становилось. Женщина снова обратилась к докторам.
— Таблетки не помогают, вы, наверное, ошиблись с диагнозом. Пожалуйста, проверьте моего сына еще раз, — расплакалась она в кабинете у врача.
Просьбу исполнили, водили мальчика из кабинета в кабинет — для особых опасений повода не нашли. Подстраховавшись, все же дали направление в республиканскую больницу:
— Съездите. Там и техника более современная, и специалисты опытные работают.
...Валерика поместили в палату. Две недели он там вылежал, прошел углубленный осмотр. Прокололи витамины и отпустили.
— Ваш сын здоров, — сказал при выписке лечащий врач огорченной донельзя матери. — В таком возрасте иногда наблюдается невроз. Не отчаивайтесь. Пусть больше на свежем воздухе гуляет.
Прошла неделя. Валерка из дому не выходил. Его мать кружилась над ним, как над маленьким дитем, ни спать не могла, ни пить, ни есть. По рекомендации республиканских врачей давала лекарства сыну, хотя понимала — это бесполезно. «Ты, сыночек, пошел бы погулял. Вон твои друзья как бегают. Бледненький стал. И мешочки под глазами образовались», — тихо гладила Валерку по мягким волосикам мать. Нет, не уговоришь никак. Не хочет он идти на улицу. После долгих уговоров выйдет к воротам, постоит чуточку и — обратно.
— Господи, великий Боже! — взмолилась она, обращаясь в сторону иконы в божнице. — Сделай так, чтобы моя кровиночка, сыночек мой сладенький не болел. Ты же все можешь. Пусть он перестанет мучиться. Сил моих больше нет на его страдания глядеть. Мужа забрал. Тебе этого мало? Зачем тебе мой мальчик? Я не вынесу, если и его надумаешь у меня отнять...
Утром, когда вдова Степана занималась домашними делами, пришла ее мать — Епи-кува.
— Тебе мать совсем уже не нужна стала? — переступая через высокий порог, заворчала пожилая женщина. — Даже не навестишь ведь. При моих-то преклонных годах вынуждаешь через поле столько верст тащиться.
— Тише ты! Валерку разбудишь, — зашипела на нее дочь, показывая на спящего сына.
— Тебе сын важнее, о матери подумать времени не найдешь, — обиделась Епи-кува. Но голос поубавила.
— Прекрати сейчас же! — рассердилась дочь. — Если специально ругаться пришла, так можешь возвращаться назад. Вошла в дом, нет чтобы поздороваться по-человечески. Сразу надо орать? Вечно со своими претензиями. Отвыкнуть не можешь командовать надо мной. Я тебя сюда не звала! И так тошно, еще ты тут донимаешь.
— Сама повод даешь. Вежливей с матерью надо разговаривать. Говорила я тебе еще до свадьбы, когда ты ухватилась за этого Степана: не увидишь счастья в его доме.
Да, дочь хорошо помнила предупреждение матери, хоть прошли с тех пор двадцать длинных лет. Не нравился будущей теще дочерин жених. Ох не нравился! А о причине той неприязни объяснений она не давала. Кто знает: может, не по нраву было ей умение Степана красноречиво высказываться («Гармонисты все несерьезные!») или то, что он работал простым лесничим. Но в управлении лесничества к нему относились хорошо. Он был парень прямой и честный, налево лес не отдавал, народ не обманывал. Характером спокоен, сдержан был. Чего Епи-куве не хватало? Лучшего жениха для дочери она во всей округе не отыскала бы. Но она встала намертво, воспротивилась их свадьбе, и все тут.
— Нет и не будет тебе с ним счастья! — словно между жерновами дочь пропускала.
— Мама, объясни мне — почему? — допытывалась дочь. — Мы любим друг друга. И семью в любви да согласии построим.
— Одной любви мало, чтобы семьей обзаводиться! — сказала как отрезала тогда Епи-кува.
За Лизу заступился отец, встал на сторону молодых. В то время он был еще жив. Иначе кто бы знал, чем бы кончился спор с этой упрямой женщиной. И как бы все сложилось после. Жили Лизук со Степаном душа в душу. Трех сыновей растили. В их доме грубого слова никогда не произносили. Так было хорошо: казалось, что доброе-то продлится долго. Между тещей и зятем как пробежала когда-то кошка, так назад и не проскочила. Они не ладили. А между тем Степан ее не обижал, был с ней приветлив, старался помогать во всем. Но напрасными оказались его попытки наладить с родственницей мир...
Не знала бы дочь и ныне, почему мать не желала этой свадьбы. Лишь потом, когда Степан тяжело заболел, чувствуя, что дни его на белом свете иссякли, муж рассказал историю, которую так тщательно скрывала Епи-кува все эти годы.
— Поймал я твою мать на худом деле. Вот простить мне никак не может с тех пор. А я ведь мог на нее и ее друзей татар из соседнего села подать в суд да закрыть их за решетку на несколько лет, — пояснил муж.
Потом его не стало. Лизук осталась вдовой.
— Мама, пора уже прекратить твою войну, зять уж год как в могиле, а ты в его дом все равно со злостью входишь. Почему ты у меня такая, мама?
— Его нет, а я-то жива! — злилась Епи-кува.
«И чего пришла? Теперь расстраивайся из-за нее», — подумала с тоской Лизук и оглянулась на кровать, где на мягкой перине из гусиного пуха лежал больной сынишка.
— Ума не приложу, как быть с Валеркой. Куда уже ни возила, чем только ни поила...
— Говорила я — сам дом горю поклоняется. Возьми сына с собой, и пойдем ко мне жить. Сразу облегчение наступит. Помяни мое слово!
— О чем ты говоришь, мама? Подумай сама — как я брошу хозяйство, трудом нажитое? — Лизук еле сдерживала слезы. — Скотины полный двор. Семен на будущий год из армии вернется. Его надо в родном доме встречать. Нет, даже не уговаривай! И слушать тебя не хочу!
— Коне-е-ечно, — протянула Епи-кува. — Когда ты меня слушалась? Поэтому судьбу себе такую выбрала, что и сама не рада уже. Вот и мучайся, раз такая настырная.
Разговаривая вполголоса, мать и дочь вышли на улицу. Стояла тихая жаркая погода. Укрытое синим небосводом, словно украшенное прозрачным пологом, небо было спокойно. Солнце пригревало землю, теплый ветерок просочился сквозь штакетник забора во двор, нашел какую-то цветную бумажку и с шорохом гонял ее, словно малыш играл в юлу. В пыли купался воробей, спешил по своим делам муравей. Кругом все цвело, жило, дышало и радовалось. Лишь Лизук не находила себе покоя. «Что делать? Как сделать так, чтобы Валерка выздоровел?» — единственная, не оставляющая окошечка другим проблемам, мысль вгрызалась в душу женщины, озабоченной непонятной болезнью сына. Мать есть мать. Выше материнских чувств в мире ничего нет.
— В Купсолу к Чопай-куве сходить, что ли? — вслух произнесла Лизук. Вдруг осенило ее, словно озарение пришло.
— Не болтай что попало! Ишь, худое дело удумала! — успела услыхать дочерины слова Епи-кува, а сама испуганно перекрестилась. — Собирайся да вплоть до Москвы езжай, сначала в Казани попробуй проконсультироваться. Там всяких профессоров великое множество. Чай, помогут? А к Ведьмачке к этой не суйся даже. Ничего путного ты у нее не выпросишь.
— Ой, мама! Твои советы — как приложение к одному месту. С тобой как с человеком пожившим, много видавшим хотела поговорить. А ты опять за рыбу деньги. Талдычишь одно и то же.
...Желание сходить к Чопай-куве нарастало. Лизук в те дни способна была пойти на любую крайность, поклониться самому черту, лишь бы спасти сына. Пока только удерживал страх да предупреждающий шепот матери. В конце концов, решила она, терять уже нечего. Люди вон из какой дали приезжают, буквально приползают к Ведьме — не боятся же! А Лизук местная, старушка знает ее с детства. «Если будет хуже, то только мне. А Валерке поможет — век буду благодарить», — поставила она точку на своих сомнениях.
На другой день, накормив сына завтраком, Лизук стала собираться в Купсолу.
— Айда, Валеричек, сходим к Чопай-куве, — сообщила она.
— К Ведьме?.. Я... не пойду к ней... — Тоненький голос мальчика дрогнул и зазвенел нотками слез.
— Это еще почему? Ты же ее не знаешь, — удивилась Лизук словам сынишки.
— Боюсь я, мама. Осенью... ну... когда всей школой ходили собирать картошку в поле у Купсолы, я поспорил с ребятами, что всем слабо, а я смогу залезть в старушкин сад, сорвать для всех яблоки, — рассказывал Валерка историю, о которой мать даже не догадывалась. — Ведьма успела нас заметить, но мы убежали. Она долго кричала вслед. Наверное, проклинала...
Лизук застыла на месте, будто ее поленом по голове ударили. Опустилась без сил на лавку.
— Это правда, сынок? — еле выговорила она.
— Да, мама. — Мальчика напугало лицо ошарашенной от такого известия матери.
«Выходит, болезнь моего ребенка — дело рук Ведьмы? — Вся кровь мгновенно отхлынула от сердца. Лизук тут же представила, как Чопай-кува накликивает порчу на Валерку. — Из-за одного яблока?! Разве на такое способен человек? Волей-неволей придется к ней идти: упасть на колени, просить, умолять...» Схватила Валерку за руку и потащила за собой.
Остановившись возле перекосившегося дома, Лизук обтерла вспотевший от напряжения лоб уголочком платка. Набиралась духу, чтобы войти, так как все еще сомневалась, правильно поступает или нет. Сердце дятлом долбило в груди, невозможно было набрать воздуха в легкие. Словно предчувствуя неладное, Лизук вся горела. Наконец, притянув левой рукой своего светлолицего сына к себе ближе, перекрестила его правой несколько раз подряд и постучала в ворота. В ответ — тишина. Лизук забарабанила громче.
— Кто там? — донеслось немного погодя, затем послышался скрип открываемой двери в сенях. Один звук этого голоса заставил вдову Степана онеметь настолько, что язык во рту будто замерз и перестал поворачиваться. Лизук едва не потеряла сознание.
— Да кто там — спрашиваю?! Что надо?!.. — на крылечке с недовольным видом стояла невысокого роста горбатая старая женщина. Ликом темная, с черными глазами, Чопай-кува поневоле наводила ужас.
— Это я... Вдова Степана из деревни Отымбал. Сына привела. Болен он. Может, поможешь чем?
Чуть не выпалила: «Тот, кто твои яблоки той осенью своровал», но промолчала.
— Входите, коль пришли, — молвила старушка и тихонько зашагала, пропуская их вперед.
Изба внутри была плохо освещена. Поначалу Лизук ничего не разглядела, пока глаза немного пообвыкли после яркого дневного света на улице. Лишь потом стала различать и провалившуюся в одну сторону матицу, коричневые от времени, некрашеные, сплошь в трещинах бревна сруба, полусгнившие подушки и косяки двух окон, через которые плохо проникали солнечные лучи. Увидела еще много-много связок сухих трав разного сорта, развешанных вдоль стен. Угнетала не только убогость, но и ощущение тесноты.
Чопай-кува жестом показала на табуретки, стоящие возле стола в углу, а сама все вглядывалась близорукими глазами в незваных гостей, пытаясь распознать в них знакомые черты, и как-то скрипуче покашливала в кулак. Валерка прижался к матери, испуганно смотрел во все глаза на хозяйку таинственного дома. Но постепенно детское любопытство брало свое. Да и присутствие матери давало уверенность, что ничего здесь с ним не сделают.
С глубокой скорбью и дрожащим голосом Лизук начала рассказывать обо всем, что ее тревожило, какие испытания выпали на ее женскую долю, о болезни сына, не забыв о ненужном мальчишеском удальстве и украденных яблоках из сада Чопай-кувы. Затем медленно сползла на пол, встала на колени и заплакала навзрыд:
— Умоляю, бабушка, как Бога прошу! Освободи моего Валерку от твоего заклятия, верни ему здоровье. Я все сделаю. Что велишь, то и исполню, лишь бы сыночек мой младшенький снова стал прежним улыбчивым веселым мальчиком.
— Встань, доченька, поднимись — негоже так-то. — Старушка тихонько дотронулась до плеча рыдающей женщины. Перевела взгляд на Валерку и спросила ласково: «Говоришь: ты был тогда на моей яблоне? Знаешь, как меня здесь называют?»
— Ага! — Мальчик был непосредственен и искренен. — Ведьмой.
— Эх-х, внучек, внучек! Глупый малыш. Наслушался всякого от недобрых людей, — тяжело вздохнула Чопай-кува. Рукой с иссохшими заскорузлыми из-за болезни суставов пальцами старушка потянулась погладить по русой головке Валерки, но он отпрянул в сторону. — Думаете: Ведьма пожалела одно яблоко для ребенка, и поэтому ты заболел? Нет, доченька, в этом ты сильно ошибаешься, но сама еще не понимаешь. Я на такое неспособна. Тем более проклинать детей — это страшный грех. Помню, конечно, что мальчишки тут крутились. Красные были яблоки, спелые. Соблазн для ребенка большой. Но я ведь лишь хотела, чтобы они хрупких веток не ломали. Дерево, оно тоже живое, ему больно, как и человеку. Попросили бы — сама бы вынесла, угостила.
— А что тогда с моим сыном творится?
— Хочешь узнать? Давай посмотрим. — Чопай-кува занялась обрядом. На левую руку положила белое полотенце, налила в миску святой воды, на край этой миски прикрепила свечку и зажгла ее. После попросила мальчика подойти ближе к горящему пламени свечи и стала произносить слова заговора. Лизук ждала, чем все закончится.
— Все ясно, — отведя от огня взгляд, сказала старушка и задула свечу. — Сглазили твоего сына. Порча на нем. Ни один врач тут не помощник.
— Как сглазили? Когда? Где? Кто? — вопросы сыпались словно горошины, выкатившиеся из мешочка. — Мы никому зла не желали и не делали. Я вообще в таких делах ничего не смыслю. Что же делать?
— Чтобы порчу навести, много времени не надо, дочка. Иногда одного взгляда хватает, чтобы навредить другому живому существу. Сын твой симпатичный, кому-то, может, стало завидно. Тот, кто желает зла в виде порчи или сглаза, неприметен. И снаружи добр, приветлив со всеми. Подойдет, приласкает или обнимет, погладит по головке. И все. Этого для него вполне достаточно. А порченый начинает маяться: его будет клонить ко сну, появляется равнодушие ко всему, он становится вялым, плохо соображающим. У вас ведь все так и происходит?
— Да, бабушка.
— Сейчас мы это поправим. Сотрем чужую незримую власть над твоим сыном. Надо было раньше ко мне обратиться. Чего тянула? Эх, люди, люди...
Старуха снова зажгла свечу. Плавящийся воск капал в миску и крутился, застывая в своеобразные фигурки. Чопай-кува намочила два пальца святой водой, трижды провела по лбу Валерки, рисуя крестики, произнося при этом новый заговор.
— Теперь тебя никто не испортит, никто не одолеет, ничей сглаз к тебе не пристанет, где бы ты ни был, с кем бы ни встречался. Любишь у друзей бывать? А? Любишь...
Тяжело ступая, Чопай-кува прошла за печку, повозилась там недолго, пошуршала чем-то и вынесла несколько видов сушеных трав. Аккуратно сложила в бумажный чистый пакет, отдала Лизе со словами:
— Этот сбор полезен для восстановления сил. Заваривай как чай и давай сыну пить в течение недели. Можешь иногда и сама глотнуть — тебе тоже неплохо бы успокоиться.
— Как мне тебя отблагодарить, бабушка? — Лизук не знала, что в таких случаях отдают знахаркам. Достала заранее приготовленные на всякий случай деньги. Предложила Чопай-куве.
— Успокойся. Деньги спрячь. Они тебе еще пригодятся. Главное — здоровье, — с укоризной покачала головой старушка.
Лизук очень удивилась. «Как такое может быть? Разве ведьмы должны так поступать?» — подумала про себя, но вслух ничего не произнесла, не решилась. Вдруг обидится еще? Благодарила хозяйку, повторяя: «Тау, кугу тау!», подозвала Валерку, попросила, чтобы и он сказал свое спасибо. С тем и ушли...
Когда в следующий раз к вдове Степана заявилась ее мать Епи-кува, Валерка бегал на улице с друзьями.
— Что? Полегчало внучонку? Поди, рада? — едва перевалившись через порог, поторопилась спросить она.
— Чопай-кува помогла. Просто удивительно. Но после того как мы к ней сходили, сыну стало гораздо лучше. Он с аппетитом начал есть, вернулся здоровый цвет лица. И травами по бабкиной рекомендации поила. Ожил, слава Богу.
— Неужели в Купсолу осмелилась пойти? — встрепенулась, возмутилась Епи-кува. — Ты же его совсем погубила, дочка! Ведьма в него наверняка своего отпрыска лешего вселила.
— Глупость не пори, мама! Сама уже на ведьму стала похожа. Ни одного доброго слова о людях от тебя не услышишь. Злость тяжела, она тебя изнутри грызет.
— Это ты о родной матери такое говоришь?! О-о, и тебя Чопай-кува переделала.
— Вот именно, мама. Она-то мне на многое глаза открыла, объяснив, что нельзя хранить недобрые мысли в себе. Люди всякие бывают. В хорошее надо верить, мама. Почему сама меня этому не учила? Только желчью вечно исходишь...
— Вижу — я тебе не нужна... — завела старую пластинку Епи-кува.
— Да люблю я тебя, мама. Но и жить на твой лад не хочу. Чопай-кува дала отличный урок доброты: «Не желай другому худого, и к тебе это вернется сторицей доброты».
...Поздней осенью Лизук получила письмо от старшего сына из армии. «Мама, за отличную службу мне дают отпуск, — писал он. — Ждите. Скоро приеду домой». Проходили дни, недели — сына не видать. Глаза проглядела. Валерка несколько раз спрашивал о брате. «Да что же такое могло случиться? — встревожилась мать. — Почему он не едет?» Полезли в голову всякие мысли. Уж чего только ни нарисовала в голове, каких пугающих рассказов об армейской службе ни вспомнила. Несколько раз садилась писать письмо, но снова откладывала его в сторону: не успеет получить. Когда никакого терпения уже не стало, Лизук спохватилась да со своим горем поспешила к Чопай-куве.
— И что тебя привело ко мне на этот раз? Опять сын захворал? — не поверила глазам старушка.
— Слава Богу, малый здоров. Другая печаль у меня объявилась, бабушка: солдатик мой...
— Наша женская доля — провожать да встречать. — Чопай-кува погрустнела, будто переняла чужую боль, встала и прошла к окну. Там, в простенке между окнами, висела рамка с потускневшими фотографиями. — Приедет твой сын. Сейчас не война... Дорогих для меня людей жду и я, все верю, что кто-то из них постучит в окно...
Неожиданно для Лизук старая согбенная годами женщина заплакала обыкновенными слезами. Ничего в ней ведьминого не было. Просто стояла перед вдовой Степана та, которая и страдать умеет, как все, и мучается теми же недугами, что к старости накапливаются. Одинокая и беззащитная, она вызывала теперь у Лизы человеческую жалость. Гостья, пришедшая просить совета и помощи, сумела понять трагедию старушки, которая просто много знала о лекарственных травах, сохранила прабабушкины заговоры, имеющие защитную силу. Не она того желала, а люди из поколения в поколение передавали страшные легенды о колдовском могуществе рода семьи Чопай-кувы. Больше приписывали от незнания да оттого, что народ всегда пасовал перед непонятными явлениями...
— В первый же месяц после начала войны они ушли на фронт, — сказала, указывая на трех молодых парней в солдатской форме, старушка. — Мужа и двух братьев забрали. Вместе и ушли... Ни один не вернулся... Приберу все в саду, к зиме подготовлю и поеду к старшему брату Ивуку. Он под Москвой захоронен. А могилы мужа и младшего брата моего неизвестны. Я с Ивуком поговорю, хоть через него на тот свет поклон передам. Слаба стала. Смогу ли нынче доехать... Глаза совсем плохо стали видеть. — Чопай-кува кашлянула в кулак и тихо заплакала. Слезы бежали по морщинистым щекам. Она их не вытирала. — За что судьба меня так наказала?
Лизук плакала вместе с ней и думала: «Никто не сможет ответить на ее вроде бы такой простой вопрос. Жизнь — как мозаика. Узор не сложишь — не будет так, как хочешь жить. И чего все к Чопай-куве пристали? Ладно — молодежь. У них другие соображения. А пожилой-то народ где? Он что? Не видит и не понимает? Нет чтобы хоть кто-нибудь защитил, пришел, помог...»
— За все эти годы, которые я их жду, сколько слез пролила. Если все собрать, речка бы получилась... — тихо рассказывала, делилась с Лизук хозяйка. — Преждевременно состарилась, в свое время рано в старухи записали.
— Почему со своим горем к людям не пришла?
— Эх, дочка, всем не объяснишь. На чужой роток не накинешь платок. Не ходок я: раньше, по молодости, не могла каждому встречному-поперечному душу открывать. А потом слава обо мне знаешь ведь какая? Богом ли дано, или природа моя такая, что стала ведуньей да знахаркой. Ступай. Устала я. Прилягу малость. Предстанет твой солдатик пред ясны очи матери. Армия. Дисциплина. Мало ли непредвиденных обстоятельств у них в части могло случиться, — с тем и проводила гостью Чопай-кува.
Лизук уходила из Купсолы с легким сердцем. Поднявшись на кручу, оглянулась на утопающую в зелени деревню. Она была небольшая, с горы напоминала птичье гнездо. Дома тут красивые понастроили, у многих они из белого кирпича сложены. Женщина отыскала глазами старый ветхий домик Чопай-кувы. В последнее время он стал для нее родным, одарил надеждой. Лизук стала мудрее в нем, узнала нечто такое, чего не всем дано понять и оценить. И этим она стала богаче. «Может, за толстой каменной стеной и живет какая-нибудь сытая, довольная жизнью самовлюбленная ведьма. Только не в том покосившемся, как картуз на голове мужика, доме», — пришла мысль и заставила улыбнуться. Счастливой поступью зашагала дальше Лизук. Дышалось хорошо. Захотелось петь. Высветлило в душе: «На зиму надо Чопай-куву к себе забрать. Чего ей одной, хворой да полуслепой, маяться? Места у нас в доме достаточно. Ребята возражать не будут...»
* Чопай-кува — жена (баба) Чопая (Степы, Степана).
