Игем-шамыч
— Ох-х, ох-х, — Кргорий кугыза пеҥыжеш, кож-ж шӱлалтен колта. Шӧлдырамбаке кынел шинчаш ӱнаржым поген веле шукта, пичкаен кокыраш тӱҥалеш. Тыгодым нимат тогдаен ок керт: можо коршта? Пурла велым мутык пуян вӱржым кермыла чучын колта, а шола оҥжым ала-кӧн патыр кидше дене ишен кучымыжла чучеш. Шӱлаш гын путырак неле, юж нимочат ок сите.
— Кунар ойлышым, ит кӱзӧ тушко. Диваныш воч, пӧрт тунарак ок йӱкшӧ, — куваже, Настачи, вакшыш гыч кынелын, тулым чӱкта, коҥга ончыко толын шогалеш.
Кргорий кугыза мутым лукде кия. Пуйто йылмыже йомын. Адакшым ала-молан вуйышкыжат нимогай шонымаш ок тол. Молгунам кокырымо лугыч йӱдымат помыжалт возеш да тӱрлым шонкален шонкален кия ыле. Утларакшым эртен кодшо ӱмыржым. Кокланже ончыкылык илышат вуйжым пудыратыл кая: могайрак тудо лиеш?
— Мо шып киет? Колен отыл дыр? — Настачи коҥгамбаке кӱза, портышкемым кычалаш пижеш.
— Эше колен омыл, — манеш Кргорий кугыза, шокшо кӱ ӱмбаке тоявондо гай вичкыж йолжым шуялта, вара кынел шинчеш.
— Пешак чот шӱлетыс, селасе больницышкак каяшет кӱлеш, — куваже кугызажлан портышкемым кучыкта.
Кргорий чытырыше кидше дене тудым чияш толаша, но йолышкыжо нимончат пуртен ок керт, адакшым логараҥышкыже кокыртыш кӱза. Умшажым кидше дене петыраш тӧчен, шоҥго пыкше кокырен чарныш, вара, шокшо кӱм тошкалын, шып гына лийын шинче.
— Воло, воло тушеч, — Настачи вакшышым погышыжла ойла, — ӱлныжӧ южшат яндарла чучеш, пич-пич огыл.
— Волем ма, огым ма, тылатше садак огыл мо? — пелешта кугызаже.
— Айда, ойлем ман, ойлышт ит шинчылт. Шке тӧрлен каяш тарване.
— Кушко каяшыже?
— Кушко, кушко. Больницыш, манам.
— Больницыже-можо... Ынде Арлан курыкысо йошкар рокыш миен возашат уто огыл, — Кргорий кугыза ишыше оҥжым кошкышо кидше дене йыгаш толаша.
— Уке, чылтак ушет шаланаш тӱҥалын. — Куваже коҥга воктек толеш, возакыш пуым опташ тӱҥалеш. — Йӱдыгаш тӱҥалшыла веле ойлыштатыс.
— Мыйын наре илен ончо, вара ужына: йӱдыгет але колаш возат, — Кргорий ындыже портышкемым йолышкыжо чиен сеҥыш.
— Вич ийжым тудо садак илем, — манеш Настачи, — эше мыйын ӱнар уло, шӱлышемат ок петырне, пуалам гын, кармым пуштын кертам.
— Итак моктане. Тыят теве кавыскет. — Адак кокыралта Кргорий. — Пешак патыр улат гын, имньым кычкен тол, каем районышкак.
— Теве пареҥге ден чайым ырыктен шуктемат, вольыклан пуэден кодем да имньым кычкем.
Кргорий кугыза шӧлдыра гыч коҥгамбаке волен шуктыш, вара шӱлышыжӧ петырныш, йолйыжыҥже чылт пытен кайыш. Оҥжым вакш кӱ дене пызыралмыла чучо. Уке, ыш керт шоҥго коҥгамбач волен — тӱньык воктен эҥертен шинче. Лач окна воктеч мардеж и-у-у шӱшкалта да яндашке лум ора ушт толын перна.
Кудывечыште пий опталтыш, вара весе. Шукат ыш лий, пӧртӧнчыл омсам мурыктымо йӱк шоктыш. Ындыже Кргорий кугыза верже гыч тарваныш, кугун шӱлалтен, уло ӱнаржым погалтыш да мыз-муз ӱлыкӧ волыш.
— Чечас, чечасак лектам, игем-шамыч, — кугыза шке семынже мутлана, ужгажым чияш тӱҥалеш.
Пий-влак адак опталтат, омсам талынрак удыраш пижыт. Чыла тидым колын, шоҥгын чонжо пудырана, эсогыл ӱнарже пурымо гай лиеш, пӧрт мучко йырт-юрт веле тарванылеш, пий-влаклан кочкышым погыстара.
— Чыталтыза изишак, лектам веле, — ойлыштеш шоҥго, упшыжым упшалын, кумыжым налеш. Тушко пареҥгым, шыл падырашым, кинде курикам опта да пӧрт омсам шӱкалеш.
Пӧртӧнчыл омсам почын веле шукта, Джек ончыкыжо тӧршта, кужу вичкыж йылмыж дене шоҥгын чурийжым нулал налеш. Тунамак вес могыр гыч Дружок эҥерта, кугызан яра кидшым нулал-нулал колта.
Ындыжым оза йол ӱмбалне пыкше гына шоген турка, но пий-влакым ок шудал, ок шӱдыл, лач кидше дене нуным чарыме шотым ышта, логараҥышкыже адак кокыртыш кӱзымым шижын, содор кӱмыжым лумышко волтен шында.
Пий-влак, шоҥго деч кораҥын, кочкаш пижыт. Умшашт лоп-лоп веле коеш. Кочкышым нелшаш лишан шке озаштым ончалыт, тудын пӱгырген кокырымыжым ужын, эсогыл лопкымыштым чарнат.
Кргорий кугыза кокырымыжым пыкше чарна, йоген лекше шинчавӱдшым мушкындыж дене ӱштеш, вийнен шогалеш. Пий-шамыч, ындыжым почыштым рӱзен, озаштын шинчашкыже пеш тӱткын ончат. Очыни, айдемылан йӧсӧ улмым нунат ала-могай чонышт дене шижыт.
— Кочса, кочса, — манеш Кргорий, леваш велыш ошкылеш. Пий-влак шоҥгым шинчашт дене икмагал ужатат, вара адак кочкаш пижыт.
Йӱдым игече сайынак йӱкшемден, коеш. Тыгайыште шоҥго тӱнӧ кугунак ок чыте — лужо марте кылма. Теве кызытат, кидше тӱҥгылгаш тӱҥалмым шижын, пӧртышкӧ вашка. Пий-шамыч пӧртӧнчыл марте ужатат, но пӧртышкӧ пураш огыт толаше — озашт тыге туныктен. Адакшым шкеныштын пыжашыштат йоҥгыдо да шокшо.
Кргорий кугыза эрлан кочмо шотым ыштен веле шуктыш, Настачи толын пурыш.
— Айда чияш тӱҥал веле, имньым кычкен тольым, — шовычым рудышыжла, пелештыш ватыже, чайым темен, ӱстел коклашке шинче. Ик-кок гана подыльо, мутшым шуйжат икыт-кокыт веле улалеш шол, — ялым лекмек, пелештен колта Настачи.
Кргорий нимат ок вашеште. Ала ӱнарже пытымылан, ала ушыж дене иктаж-мом шерын шинча.
Теве тудо верже гыч тарваныш, сапым кучен шичше Настачин шокш урвалтыжым шупшыльо.
— Кргорий, кылмышыч огыл дыр? Ала йӧсӧ? — пелашыже марийже велыш савырныш, шинчашкыже сайынрак ончале гын, куптыр чурийыште шыргыжмым ужо. «Ушыжак ыш кай дыр?» — ватыже лӱдын кудалтыш, а кугызаже, ял могырыш ончен, эше чотрак шыргыжале.
Настачи вуйжым савырале, тер корно почеш писын кудал толшо кок пийым ужо.
— Нине шайтан-шамычше песте гочак ышт тӧрштӧ дыр? — пелештен колтыш.
Тыгодым сур пунан Джек, терым поктен шуын, кудалшыжлак, Кргорийын чурийжым нулал шуктыш, а шемалгырак Дружок гын терышкак тӧрштен кӱзыш, шоҥгын чурийышкыже ӧрмалгенрак ончале, Настачин тупышкыжо нерже дене эҥертыш, пуйто каласынеже: «Кушко мемнан озанам наҥгает?»
Кргорий кугызан ватыже кидше дене пийым шӱкалеш, но шыдын огыл, а шотшылан, вара манеш:
— Тендалан капкат капка огыл, пестеат песте огыл.
Ындыжым Джекат терышке тӧршта, Кргорий кугыза воктек пызнен, почшым рӱзаш тӱҥалеш.
— Песте огыл, кӱлеш гын, нуно пӧртвуй гочат тӧрштен лектыт, — пелешта марийже, меж пижшым кудашын, пий-влакым поче-поче ниялткала.
Пасу корно тоҥгылан гынат, вичкыж лум дене райцентрышке вашке миен шуыч — шым уштыш шукак огыл. Больнице кудывечеш имньым шогалтен, Настачи тер гыч волыш, шӧрмычкылым мучыштарыш. Кргорий верже гыч тарваныш, но кынелын ыш керт — ӱнарже чылтак пытен, кылмымыжат уло.
Имньым йолыштымек, Настачи кугызажым ик пачашан кугу кӱ пӧртыш вӱденак пуртыш, йоҥгыдо лопка коридор покшелне радамлен шындыме ик пӱкеныш намиен шындыш.
— Ужга полдышетшым луштаре, мый врач дек возалташ черетыш шогалам, — мане тудо. Шукат ыш лий, кагаз ластыкым нумал тольо: — Теве, кудымшо кабинетыш пурыман, маньыч.
Кргорий черетым вучаш тӱҥале. Ончычшо тудын чонжылан ала-молан шыгырын чучо, врач дек пурымо кумылжат йомо. «Ала мӧҥгыштак эрта ыле, кылмыме гай огеш чуч», — шоналтыш. Вараже пӱкеныште шинчаш тептерже пытыш — лучо вашкерак пурен лекташ да... Но черет эркын кая. Тудлан номержымат латикымшым гына пуэныт.
Мо-гынат, Кргорийынат черетше шуо. Тудо, омса гыч шкеж гаяк какши капан марийын лекмыжым вучен шуктен, вожылынрак кабинетыш пурен йомо. Тушто ош халатан самырык ӱдыр тудым ятыр пӧрдыктыльӧ, кугун шӱлаш йодын, йылгыжше йӱштӧ кӱртньӧ пучым вичкыж-каҥга могырышкыжо тушкедыле, парняж дене пачаш-пачаш перкален ончыш.
— Шукертсек от керт мо, кугызай? — йодо. Кргорий нимогай вашмутым муын ыш керт.
— Ынде шукертсекак, — ыштале.
Ӱдыр ала-мом возкалыш, вара, Кргорий кугыза могырыш савырнен, кагазым кучыктыш, мане:
— Кугызай, рентгеныш пурен лектыда, вара — адак мый декем. Умылышда? Рентген кабинетше — воктенак.
Пычкемыш кабинетыште Кргорий кугызам йошкар тул деке ӱжыч, вошт койшо кок пырдыж коклаш пуртен шогалтышт.
— Изишак чакемза, — кӱжгӧ йӱк шоктыш, — ну-ну, ида лӱд, — тунамак кок йӱштӧ кид, кугызан капшым кучен, янда воктек шупшыльо, вара пӧрдыктылаш тӱҥале.
— Ужыда, пурла могырышто каверна, а теве — весе,— тудо кӱжгӧ йӱкак шоктыш.
Шоҥго кызыт гына тудын велыш пӱгырнышӧ кок еҥым ужо.
— Тичмаш снимкым, томограммым ышташ.
Вараже Кргорийым волгыдо вес пӧлемыш ӱжыч. Тушто, адак яклака пырдыж воктек шогалтен, ик жаплан шӱлаш ышт кӱштӧ. Варажым лопка ӱстембак пыштышт. Туштыжо ӱмбалныже палыдыме аппарат шолткыктыш.
— Кынелаш лиеш. Чийыза да коридорышто вучалтен шинчыза, тендам кудымшо кабинетыш ӱжыт, — кӱжгӧ кап-кылан ӱдырамаш каласыш.
Кргорий кугыза пыкшерак ӱстел ӱмбач волыш, тувыржым чияш толашен, чылтак ярныш, омса воктенысе пӱкенышке пызныш. Шуко ма, шагал тушто шинчыш, но шаҥгысе ош халатан ӱдырамашын лишеммыжым ужын, верже гыч тарваныш.
Настачи кугызажым омса воктене вашлие, шке чытамсыр кумылжым ончыктен, пелештен колтыш:
— Кушко гына йомыч, шонем. Мо, пешак шуко жап шыч лек да...
Кргорий нимат ок пелеште, шканже пешак чот нелын чучшо капшым эркын тарватылын, коридор покшек кая. Пӱкен радамыш шушаш лишан капше тайналтеш, камвозешат ыле докан, Настачи кучен шукта, пӱкеныш шында.
— Эх-эй, — кугызаж воктек шичшыжла, йырымалта ватыже, — илыш вет кузе савырна. Илыш...
Тудо ик жаплан шып лиешат, вара адак пелештен колта:
— Вара мом каласышт, мо нимат от ойло? Кргорийым кокыртыш темдале, капше кӱвар могырыш пӱгырныш. Чытырыше кидше дене пыкше гына кӱсенже гыч нершовычым луктын, умшаж дек тушкалтыш.
Варажым Кргорий кидшым пулвуйышкыжо пыштен шинче.
— Пундышла ит кой, пелеште йодмемлан? — Настачи адак манеш.
Уке, кугызаже нимат ок ойло. Тудым кызыт умылен мошташат ок лий: иктаж-мом шона але так тыглай шинча, нимом шоныде, шулен. Очыни, кокымшыжо. Тудын кап дене пырля вуйдорыкшат шулымо гай лийын: воктенже мо ышталтеш, кузе — шотыш огеш нал. Эре йӧра.
— Эх-эй, йыҥыр-йыҥыр кап-кылетат, кӧргӧ виетат чылтак лунчыргышт. Такшым, эре рвезе от лий да, — адак ышталеш Настачи. — Кызытше чылтак шулен кайышыч шол. Ала-могай чер кӧргетым нултенак нулта.
— Йӧра, эре иктымак ит рӱдӧ, — чиян кӱварым ончен шинчышыжла, пелешта Кргорий.
— Йылмет рудалтыс, кугызажат.
— Изишак кеч умшатым петыре, — Кргорий, кидшым лупшалын, пӱкеныш эҥертен шинчеш.
— Тыйын умшат почылтын гын, мый петырышаш улам мо? Уке, ындыже мый шып ом лий, — йылмылан тале Настачи огеш чарне. — Тый шыч каласе, мом ме эше вучена.
— Эх, шадыртан. Шогертен гаяк колтет. Кӧ дене мый ӱмырым иленам? — Кргорий кугыза мушкындыж дене шинча лукшым ӱштылеш, куважын куптыргылшо чурийжым ончалын, шинчаже волгалтме гай лие.
Уке, Кргорий кугыза ватыжлан нимынярат ыш сыре. Кузе сырет? Сай-осалже — чылажат лийын кумло вич ий пырля илыме татыште. Садланак, очыни, адак шып лийын шинче. Ала ончычсо жапым шонаш пиже, ала эше иктаж-мом.
«Ямбулатов? Уло мо тыште Ямбулатов?» — йӱкым колын, Кргорий кугыза вуйжым нӧлтале, кынел шогале. Тудым пӧлемышке пураш йодыч.
Настачи, шовычшым руден, сайынрак пидын веле шуктыш — кугызаже воктенжат лие.
— Вара кузе?
— Теве, — Кргорий кагаз ластыкым ончыктыш. — Койкыш пыштат.
Настачи ты гана нимат ыш пелеште, лач кугызажым чаманен ончале.
Кок шоҥго поликлиник пӧрт гыч лектын гына шуктыш, ончыкышт кок пий кудал тольо. Сур пунанже, кок йола шинчын, Кргорийын шинчашкыже ончале. Тудыжо куважлан пижшым кучыктыш, пӱгырнен, пийым ниялтыш:
— Джек, Джек.
Шемалгырак пунан пийжат Кргорийын йол воктекыже пызныш. Шоҥго ынде тудым ниялткалаш тӱҥале.
— Дружок, Дружок, — кугызан шинчаже вӱдыжгыш.
— Кргорий, мо эре пий-шамыч дене веле толашет? Айда, тарване, — Настачи марийже велыш савырныш.
А Кргорий кугыза тугак пий-влакым поче-поче ниялткала, пӱгырнымыжлан кӧра куштылго капше пешак нелын чучеш гынат, кызыт тидым ок шиж. Тудо мут деч посна кок пий дене мутлана.
— Ну, йӧра, сита, — Настачи манеш.
Кргорийын вийнен шогалаш тӱҥалмыж годым йолйыжыҥже пытыш, шогымо верышкыжак шуҥгалтеш ыле дыр, Настачи коҥла йымачынже кучен шуктыш. «Эй, айдемат. Кышкарже веле кодыныс», — шоналтыш тудо, кугызажым вӱден наҥгайыш.
Почешышт, почыштым рӱзен, пий-влакат тарванышт.
— Кудо пӧртышкыжӧ вара пурыман? — Настачи марийже деч йодо.
— Теве тушко манын каласышт, — Кргорий вуйжым больницысе кудывече лукышко ончыктыш.
— Эй, тидыже мо, эн тошто пӧртыс. Черлыжат эн шӱкшӧ-шамыч кият дыр, — Настачи малдале.
Кргорий тудым кочын ончале. Куваже утым ойлен колтымыжым шиже, веселарак йӱкым лукто:
— Лечитлат, тений тыйын гайым гына йол ӱмбак шогалтат мо? Теве тока шкак ойлен шинчышыч, айдемылан шӱмым вашталтат манын. Тыйын кокыртыш черетым чечасак тӧрлен налыт.
Настачин больнице пӧрт гыч шкет лекмыжым ужын, пий-влак йыҥысаш тӱҥальыч. Джек гын Настачин йолышкыжак миен эҥертыш, вуйжым кӱшкӧ нӧлталын, опталтен колтыш.
— Озада черланен, лечитлаш кодена, умыледа?
Дружок омса деке кудал мийыш, йолжо дене удыркален, йыҥысаш тӱҥале. Джекат тудын дек ушныш.
— Айда, ида толаше. Мӧҥгӧ каена, — Настачи, пий-влакым чарен, пеленже ӱжӧ. Пӧрт лукыш шушаш лишан савырныш, пий-влакын тугак омса воктен пӧрдмыштым ужын, кычкырале:
— Дружок! Джек! Кайышна.
Нунышт тудын дек кудал тольыч, кок йола шинчын, йыҥысалтен-йыҥысалтен колтышт.
— Мӧҥгӧ, манам. Умыледа? — Настачи ошкыл колта. Пий-влак почешьгже тарванат. Нуно Кргорий ватым больнице капка эртымеш ужатен шуктат веле, мӧҥгеш кудалыт.
* * *
Эрлашыжым эрдене Кргорий кугыза вакшышыж гыч ыш кынел. Чонжо дене пешак тарванынеже, но оҥжым темдыше вий деч утлен ыш керт. Адакшым вуйжым нӧлталаш тӱҥалмылан кӧра пуйто пӧлем савырныш. Сандене шинчажым кумен возо. Вараже ала нералтыш, ала тыглай шулен возо — йӱк-йӱаным колын, помыжалтме гай лие.
— Кок кугу пий омса воктеч огеш ойырло.
— Ит гына ойло ынде.
— Александра Николаевна пураш лӱдын шогалын ыле.
— Вараже пурыш вет, пий-шамыч ырлашат, опташат ышт пиж.
— Оптымо огыл, корным пуышт.
— Кызытат туштак кият.
Кргорий кугыза кок еҥын кутырымым колеш гынат, мо нерген ойлымым умылен ок керт.
— Кргорий, чылтак от керт мо? — изи капан шемалге марий шоҥгым тӱслен ончале.
— Черже утыжденат кӧргыш каен аман, — ышталеш весыже.
— Кргорий, кочкаш теве конденыт, кеч изишак пурл, — пелешта ончыч ойлышыжо.
— Кочкаш кӱлеш, кочкаш, — кугу капан илалшырак марий адак черле йолташыжлан ойлаш полша.
Кргорий кочмо шумымат, йӱмӧ шумымат ок шиж. Палатысе кок марийын мом ойлымыштым ыҥлаш тырша. А нунышт шып лийын шинчыч.
— Пӱралтын вет айдемыланат, шонымо семын колашат ок лий. Эше мерчен кий, — изи какши марий адак пелешта.
— Тый, Йорги, тугайым ит ойлышт, — кукшо йӱкын мане весыже.
— Пеш ом ойло ыле да...
— Чарне, кугызалан такат йӧсӧ.
Палатыште адак йук шоктымым чарныш.
* * *
Кумшешыжым, Александра Николаевнан палатысе кум черлым колышт кайымекыже, Кргорий кугыза вакшышыж гыч кынел шинче. Но шуко жаплан огыл — оҥжым, утларакшым шола велым, адак ала-могай азыр ишыш. Адак шуйналт возо.
— Ончо, ончо! — кӱжгӧ йӱкым колын, Кргорий шинчажым почо.
— Нине, товатат, Кргорийын пийже улыт, — Йоргин йӱкшым палыш шоҥго.
Тыгай шомакым колын, Кргорий кугыза вуйжым нӧлтале. Тудо пеле кылмыше окнаште Джек ден Дружокым ужо. Нуно окнаянакыш кок йола эҥертен шогалынытат, пӧлемым шымлат. Йылмым луктын, умшам кугун карен шӱлат гынат, шинчаончалтышышт поро, но тунамак тургыжланыше.
Шоҥго вуйжым кӱпчыкыш пыштыш. Капше нелеммылан кӧра огыл, а кӧргыштыжӧ шокшо лийын кайымылан. Вараже ӱнарже пурымым шиже, кровать тӱрышкырак шинче. Окнаште пий-влакым ужын, шинчаже вӱдыжгыш.
Тыгайым ужын, Йорги ден йолташыже нимом пелешташат ӧрыч. Вара иктыже ыш чыте, йодо:
— Тугеже, нуно тыйын пиет улыт?
— Мыйын, — пелештыш Кргорий, окна деке чарайолынак ошкыльо. — Мӧҥгӧ.
Пий-влак окна ончыч кудал колтышт. Шоҥго янак гыч торлыш, кроватьышкыже миен шинче. Шукат ыш лий, палат омса почылто.
— Кузерак вара илыштыда? — ӱдырамаш йӱк эм пушан пӧлемым темыш.
Кргорий кугыза, шке пелашыжым ужын, шинчажым ӱштыльӧ. Чурийысе куптыржат вийнымыла лие.
— Тумбочкетше тиде мо? — Настачи кугызаж велыш ошкыльо, брезент сумкажым кровать воктек шындыш.
— Тудо, — Йорги, ӱдырамашын кӧ улмыжым тогдаен, пелештыш.
— Теве мӱйым конденам, йӧратыме поҥгетым, — Настачи янда банке-влакым тумбычкышкыжо шындедаш тӱҥале.
Кргорий, куважын тыге шогылтмыжым ончен, келесырын йодо:
— Тынарыже молан?
— Кочкашет. Кочде, кунам тӧрланет? — Настачи нумалтышыжым ястарен пытарышат, пӱкеныш шинче, кугызажым тӱткын ончале.
— Тазалыкетше могайрак? Тугакак кожге шӱлетыс, — йодышташ пиже.
— Таче веле кынелын, кок кечыже эре кийыш, — Йорги вашештыш.
— Тугеже томамыс, — Настачи ӱмбалсе ош халатшым тӧрлатыш.
— Илем эшеже. Ынде колаш огыт пу — уколым шурат, эмым тушкат. — Кргорий кровать вуй гыч корнан-корнан пижамым нале. — Тый шкеже кузе?
— Э-э, мый куржтала-ам, — Настачи, шовычшым луштарен, шӱргьгжым ниялта. — Ови тый декет ыш пуро мо? — кугызаж велыш ончалеш.
Шоҥго, корнан курткым чиен шуктышат, пулвуйышкыжо кидше дене эҥертен шинче.
— Ови, манам...
— Уке, лийын огыл.
— Мый тудын деке ончыгечак пурен лектымыс. Тыйым тышан кодымеке. Ачатым, маньым, больницыш пыштышт. Тыгай-тыгай пӧртыштӧ кия, маньым. Э-эй, тугеже, шочшо-шамычлан ӱшане, — кугун шӱлалта Настачи. — Вӧдырланже, почтыш пурен, телеграммым возыктышым. Тудыжат толын кайыман ыле, Йошкар-Ола тора мо? Машинажат уло. Кргорий, Генюшланже могай уверым колтена?
— Нимогайымат.
— Мо, кузе туге?
— А вот тыгак, — шоҥго сырыме гай лие.
— Уке, тудланже тачак серышым возыктем. Микывыр Елуш возаш пеш кертеш. Кастене кычкыраламат, возыктем. Урокшо шукак огыл дыр? Овиже молан ок пуро? Тудыжо тыштак илас. Шого, тачат теве пурен лектам.
— Эрге-ӱдырдаже мынярын улыт? — шып шинчыше Йорги верже гыч тарваныш.
— Сита эргат, ӱдырат. Чылаже нылытын улыт. Кум эрге, ик ӱдыр. — Настачи ындыже оҥысо ужга полдышыжым мучыштарыш. — Тыште сайын олтат аман, шокшо веле, — ыштале.
Ты жапыште, пий ырлымым колын, вуйыштым чыланат окна веке савыральыч.
— Ниныже кушеч толын лектыч? — Настачи адак ойла. — Мӧҥгыштӧ ынде кумшо кече огыт кой.
— Нуно, очыни, озаштым вучат, — кок пийын окна ваштареш эҥертен шогалмыштым ужын, манеш Йорги.
Кргорий адак тӧрза деке ошкылеш, пий-влаклан кидшым лупшалеш, кычкыралме шотым ышта:
— Мӧҥгӧ кайыза, мӧҥгӧ!
Пий-влак, вуйыштым пӧрдыктыл, озаштым ончат, вара окна деч торлат.
— Ниным мӧҥгӧ наҥгай, мый тышеч кунам лектам? — Кргорий куважлан ойла.
— Наҥгаен тӱкылемак, шкетланем мыламат йокрок, — Настачи лачымын ойла.— Витюланат серышым возыктем. Тудыжат толжо. Туменже тора гынат, кызыт самолет чоҥештылеш. Ачат, манам, пешак шӱкшӧ.
— Айда, возкалышаш уке. Тудыжо тояш толеш гынат йӧра, — манеш Кргорий, вуй савырнымым шижын, кроватьышкыже каяш тарвана, но йолжо капшым кучен ок керт — Настачи ӱмбаке шуҥгалтеш.
— Ой, ынде, ой, юмыжат, — ватыже кугызажым кучен шукта. Тудлан полшаш Йорги тӧрштенак кынелеш. Коктын шоҥгым вакшышыш пыштат.
Кргорий, южым погалтен, пыкше шӱлаш толаша, шинчажат петырналтеш.
— Миклай, Александра Николаевнам кычкырал, — Йорги йолташыжлан кӱштыш.
Шукат ыш лий, чатка самырык ӱдырамаш толын шуо.
Кргорийын шӱм кырымыжым колышто, вӱр давленийжым висыш.
— Чыла сай лиеш, чыла, — мане, лектын кайыш. Икмыняр жап гыч Кргорийлан уколым ыштен кодышт.
Настачи кечывал эртымеш кугызаж деч ыш ойырло, тудыжо мӧҥгыжӧ покташ тӱҥалмеке, куваже адак шке ойжымак шуйыш:
— Ялыш ошкылмо деч ончыч Ови дек пурен лектам.Тачак толжо.
Тидын деч вара кок арня эртыш. Таче Кргорий палатыште тулым чӱктымӧ деч ончычак помыжалт возын. Тӧрланаш тӱҥалме шотшо уке гынат, кызыт корштымым ок шиж. Садлан вуйжат яндарештмыла чучеш, тӱрлӧ шонымаш шыҥа. Вуйыштыжо ала-молан пареҥге кӱнчымӧ жап пӧрдеш...
Сентябрь кыдалне, ик шуматкечын, Кргорий ден Настачи пакчашкышт пареҥге кӱнчаш соптыртатышт. Кок мешак наре лукмеке, Кргорий шаньык вургыш эҥертен шогале, а куваже «Кид-йолем йӱлен кайыш ала-мо» мане да ик верыште эркын тошкышташ тӱҥале. Мом ыштет, рвезе жапет тӱтырала шулен йомын. Жап тудо чыла кертеш, илышым эреак вашталтен толеш. Ньогаже кушкеш, айдемыш савырна, а илалшыже шоҥго карта лиеш. Кузе уке гын?
Уке, мо гынат, ончен куштымо паренгым кӱнчен, пӧртйымак оптыманак — телым пакчаш лектын от пого. Мешакым Кргорийлан нумалаш — манаш веле. Теве ведра-влакымат пыкше пеҥыж наҥгая да. Но мо-гынат, адак тудо тыште йӧным муо: пошкудо рвезе деч кондымо кок тошто велосипед тыртыш гыч орвам келыштарыш, пареҥге мешакым шупшыкташ йӧрышым ыштыш.
Кечывал лишан Кргорий кугыза пелашыжлан мане:
— Настачи, мий, кочкаш иктаж-мом ямдыле.
— Муным шолтем гын, йӧра мо, ачаже? — ыштале тудыжо.
— А, шке палет.
Ты жапыште пакча шеҥгелан йылгыжше да пыл кокла гыч ончаш тӧчышӧ кече дене йӱлышӧ йошкар чапле машина шогале. «Кӧ эше тыгай коштеш?» — шонен, шоҥго-влак «Жигулим» тӱслаш пижыч.
— Ачаже, ончо, Вӧдыр эргынас, — эргыжым пален, йывыртен колтыш Настачи.
— Тудо, коеш, — кокыралтен пелештыш Кргорий.
А вара шешкыже, кок уныкаже машина гыч волен шогальыч.
— Эргым толын, эргым, — Настачи Вӧдырым вӱчка.
— Сита, ну сита, — тудыжо аваж деч кораҥеш, ачаж велыш шинчажым виктара, пелешта:
— Кӱнчеда аман.
— Кӱнчена, кӱнчена. Теве таче гына лектын шогалын улына, — йырымла Настачи, кок уныкажын вуйыштым ниялта.
— Пурена пӧртыш, кечывалым ыштена, — ава чылаштым ӱжӧ.
— Мый теве изишак кӱнчем, — мане Вӧдыр, шаньыкым налын шогале. — А те пурыза.
Эргыж ден ватыже пареҥгым кӱнчаш пижыч, а кок шоҥго да уныкашт кудывечыш ошкыльыч.
Настачи эргыж ден шешкыжым кочкаш кычкыраш лекте, но нунышт «Изишак теве шогылтына да пурена веле» маньыч. Вӧдырын кид модеш веле — пеш талын кӱнча, а ватыже, чевер кӱчшым эмгаташ лӱдде, пареҥгым ведраш пога, вара мешакыш опта.
Кок мешак тичмаш лиймылан Кргорий кугыза нунын деке кокырен-кокырен тольо.
— Кочмыда огеш шу мо? Муным кӱктышна, чайым шолтышна, — пелештыш тудо.
— Ачай, ужат теве пылым? — касвелыш ончыктыш Вӧдыр.
— Ужам, молан ом уж. Очыни, йӱр толеш.
— Во, во, садланак мыланна вашкаш кӱлеш. Ато тышеч мланде тӱп-дӱп кылмымеш асфальтыш от лек.
Тетла Кргорий нимат ыш пелеште, тошкемысе олмапу йымак миен шинче, сигаретшым кудалтен колтыш. А вара, тамак мешакшым луктын, газетым кушкед нале, чытырыше кидше дене у сигаретам пӱтыраш пиже. Толашыш-толашыш, но махорко газет лапчыкыш нимончат ок воч.
— Мо, тамак дене веле толашет, — Настачи лектын шуо. — Полшышо уло гын, чулымынрак ыштен колтыман.
— Да-а, тый, — кидшым лупшале Кргорий. Куваже нимомат ыш умыло, пакчашке лекте.
— Авай, мый тиде кок мешакым пыштем мо? — Вӧдыр вигак Настачи ончык толын шогале.
— Кушко? — ыш умыло тудыжо.
Вӧдыр кидше дене йылгыжше машинам ончыктыш...
* * *
— Тьфу, керемет, — Кргорий кугыза кровать тӱрыш миен шинче, кӱвар ӱмбаке шӱвал колтыш. — Ончо шочшо-шамычым, чишкам ончыктен веле кодат. Изишт годымат эреак нунын верч тыршышым, нуныланак лийже, шонышым. Кеҥежымат эреак модын веле коштыч.
Тудо шке семынже эше ойлышт шинчыш, вара, кидшым лупшалын, адак йӱкынак пелештыш:
— Айда, кузе моштат, туге илышт.
Вара адак шонен шинча: «Такше, эн изирак эргыжым, Генюшым, пешак ужмыжо шуэш. Тудыжо Украин мландыште салтак лийын коштынат, тушанак илаш кодын. Ынде кок ий эртыш — мӧҥгышкӧ толын ок кай. Тока возен иле, ӱдырым налынам манын. Шешкынаже могайрак гын?»
Виктыр нерген гын шонымыжат ок шу. Айдеме мо, шочмо суртыштыжо шым ий лийын огыл. Сибирьыште коштеш. Чодыра коклаштет ала маскаш савырнен, кӧ пала тудым. Серышыжат идалык укес.
Эрдене шоҥгым адак кынелтен ышт керт. Тудыжо шинчажым почо гынат, нимом пелештыде, тарваныде кия.
— Эх, Кргорийжат. Кунам тӧрланаш тӱҥалеш гын?
— Чержат пешак шуко да.
— Ик эргыжат ыш тол вет.
— Ӱдыржат пурен огыл, тыштак ила манешыс.
— Очыни, мемнан чер деч лӱдыт.
— Кӧ пала нуным. Мом шонат?
Палатыште Йорги ден Миклай кутыркален шинчат.
— Ончо, ончо, — Миклай окна дек тӧрштыш. — Джек ала-мом нумалын.
Йоргиат окна деке мийыш.
— Мераҥыс, нуно мераҥым конденыт, — Миклайын чурийже волгалте.
— Чынак, — ӧрӧ Йорги.
Джек шке нумалтышыжым окна йымак конден пыштыш, вара янакышке кок йола шогалын, пӧлемыште улшо-влакым ончале.
— Джек, — Йорги мане, вес пийын кок йола шогалмыжым ужын, ешарыш: — Дружок.
А пий-влак, вуйыштым савыркален, йыҥысаш тӱҥальыч.
— Озада кынелын ок керт, — кумылсырын пелештыш Миклай.
Уке, тиде ганат Кргорий кугыза верже гыч ыш тарване. Джек кугу йӱкын опталтыш.
Черле еҥ, тиде йӱкым кольо ала-мо, вуйжым нӧлтале, шинчажым окнашке кусарыш. Тушто тудо, пий-влакым ужын, шоныдымын-вучыдымын кынеле да окна деке ошкыл мийыш, йӱкшӧ лекте:
— Игем-шамыч...
Милые мои
— Ох-хо-о, — вздохнул Кргори. Собрав все силы, попытался сесть на полатях, но не смог: кашель замучил. И снова лег, обливаясь потом и содрогаясь от мучительного кашля.
Он никак не мог понять, что же у него болит? Воздуха вот не хватает, будто навалился кто-то и тычет в левый бок тупым шилом. Не вздохнуть...
— Сколько раз говорила: не лезь туды, ложись на диван, тепло в доме-то! — поворчала Настачи, жена. Встав с постели и включив свет, она подошла к печке.
Кргори лежал тихо. А что говорить? Не было никакой мысли в голове. Вот так же проснешься ночью и лежишь, думаешь. А спохватишься: о чем думал? И не вспомнишь. Так, про всякое...
— Ты чего молчишь? Не помер ли? — Настачи пошарила на печи, отыскала валенки.
— Еще не помер, — отозвался наконец Кргори, опустив на еще горячие кирпичи ногу, похожую на сухую палку. Можно и сесть теперь.
— Что-то очень уж плохо дышишь, — озабоченно сказала старуха, подавая мужу валенки. — Надо бы в село съездить, в больницу.
Кргори попытался надеть валенки. Но не получалось. И он просто сидел, шевеля пальцами ног: припекало их малость.
— Спускайся оттуда, — проворчала Настачи, заправляя постель. — Тут и воздух почище, и не душно. Сколько можно сидеть?!
— Спущусь, не спущусь — тебе-то не все ли равно?
— Не болтай чего не надо. Собирайся, ехать пора.
— Куды?
— Куды, куды... В больницу, говорю...
— Чего там, в больнице?.. Мне уж на Арланову горку пора, — ответил Кргори, потирая старческой рукой ноющую грудь.
— Совсем с ума спятил, заговаривается старый, — вздохнула жена, укладывая в печь дрова. — Болтает чего не надо...
— Поживи с мое, потом посмотрим, сойдешь с ума или нет, коль помирать приспичит! — Старик наконец надел валенки.
— Лет пять я проживу еще, — сказала жена. — Пока силенка есть и дышится легко: дуну — муху убью!
— Ладно уж, расхвасталась, — закашлял старик. — Если такая сильная, так поди, лошадь запряги. Так и быть, поеду в твою больницу.
— Чичас-чичас, — зачастила Настачи. — Вот картошку, чай подогрею да скотине корму задам...
Кргори сполз с полатей на печь, привалился спиной к дымоходной трубе — дышать совсем стало нечем. Такая слабость навалилась. Жена, погремев ведрами, вышла. В доме стало тихо. Лишь в трубе временами свистел ветер, чуть слышалось шуршание снега.
Во дворе залаяла собака. «Джек!» — узнал старик. Потом присоединилась и другая — Дружок. Заскребли когтями в сенях, послышалось нетерпеливое повизгивание. Видно, жена не прикрыла дверь, они и забежали в сени. И сразу будто силы прибавились у старика.
— Иду, иду, милые, — пробормотал он, спускаясь с печи. — Потерпите немного!
То ли услышали его собаки, то ли почуяли, только залаяли и в дверь зацарапались.
— Иду, иду, — слабым голоском сказал Кргори, надевая шубу и шапку. Он сложил в тарелку картошку, куски мяса, хлеб и засеменил к двери.
Только вышел в сени, как Джек тут же уперся передними лапами в грудь, облизал длинным горячим языком все лицо старика. И Дружок заскакал, приплясывая от нетерпения, на задних лапах. Кргори еле удержался на ногах, но собак не прогнал, только прикрылся рукой: и так уж всего обслюнявили.
Наконец удалось поставить тарелку на крыльцо. Собаки, отстав от хозяина, принялись за еду. Торопились, чавкали, но все время посматривали на него. Наверное, понимали, что старику плохо.
— Ешьте, ешьте, — уговаривал он. Постояв немного, направился к сараю. Собаки проводили его взглядом и опять принялись за еду.
Ночью, оказывается, сильно похолодало. Старик, лежа на печи, так привык к теплу, что быстро замерз. Потирая деревенеющие руки, он заспешил в дом. Собаки тоже оставили еду — проводили до двери, но в избу не просились, не приучены.
К приходу жены Кргори успел перекусить.
— Одевайся, лошадь привела, — сказала она, развязывая платок. Хлебнув раз-другой чаю, продолжила: — Что ни говори, а без лошади никак нельзя. Попробуй подъедь сюда на машине. То-то. А если б конюшни не было? Хоть ложись да помирай. Не чистят улицу — деревня-то у нас неперпертивная.
— Ну, грамотей! Перспективная — этак слово-то говорят. — Старик попробовал улыбнуться. Но ему стало так плохо, что не прислонись он к стене — упал бы, наверное. Содрогаясь от кашля, сполз прямо на спинку дивана.
— Ой, ой, совсем плох стал, — скороговоркой запричитала Настачи. — Встань-ка, одену.
— Я сам. — Старик взял шубу, но снова опустился на диван.
— Э-эй, — глубоко вздохнула жена. — И чего упирался, чего раньше не ехал?.. Давно бы уже вылечили...
— Думал, что пройдет...
Кргори вынул из кармана платок, вытер глаза. Он бы и сейчас не поехал, да уж больно сильно прижало, сам не рад.
— Холод-то щиплет, — сказала на улице Настачи, стараясь укутать старика шалью.
— Ладно уж, — отмахнулся он. — До смерти, чай, не замерзну. — А сам все поглядывал слезящимися глазами на дом. «Вернусь ли еще?» — подумал. И от этой мысли муторно стало на душе.
Стоило им двинуться к воротам, тут как тут собаки.
— Эй, эй, вы-то куда? Чего дома не сидится?! — прикрикнула Настачи, прикрывая ворота.
Только двинулась повозка, собаки завизжали, залаяли. Кргори хотел крикнуть им что-то, но холодный ветер перехватил дыхание, и он лишь махнул рукой.
— Э-э, деревня-то на что похожа, — под скрип саней вздохнула Настачи. — Раньше-то, говорю, такая ли была? Куда ни глянь, всюду детишки. Сейчас пусто...
Она прислушалась, не скажет ли что старик, но тот молчал.
— Эй, Кргори, не замерз ли? Чего молчишь? Может, плохо тебе? — Она обернулась и увидела на лице старика улыбку, да такую какую-то... не поймешь. Не спятил ли?
Старик, оглядываясь, улыбался. Настачи оглянулась — собаки неслись следом. Видать, перемахнули через ограду, лешаки. Джек уже догнал их, успел лизнуть старика в нос, теперь бежал рядом. Он всегда такой: веселый и ласковый. А вот Дружок — любопытный, все ему знать надо. Вскочил прямо в сани, обеспокоенно смотрит на старика, вертит хвостом, нюхает воздух. Но, так ничего не поняв, ткнул носом в спину Настачи, будто хотел спросить: «Ты куда везешь нашего хозяина?»
Настачи оттолкнула собаку рукой, но несильно. Проворчала:
— Для вас забор не забор, ворота не ворота...
Теперь и Джек вскочил в сани, и старик, сняв варежки, погладил собак.
— Они не только через забор, надо будет — и через дом перепрыгнут!
До райцентра добрались быстро: всего-то семь километров. Но старик совсем ослаб, да и замерз порядком, даже не смог сам выбраться из саней. Привязав лошадь во дворе больницы, Настачи повела мужа в большое, мрачноватое с виду, одноэтажное здание поликлиники. В коридоре усадила на свободный стул.
— Расстегни пуговицы на шубе, я пока запишу тебя на прием, — сказала она и оставила старика одного. Но через некоторое время вернулась с бумажкой в руках. — Вот, в шестой кабинет, сказали.
Стали ждать. Кргори сделалось не по себе. Идти к врачу совсем расхотелось. «Может, дома прошло бы? — подумал он. — Ведь я не простужался даже. Само собой как-то заболело, так и прошло бы...» И сидеть муторно: очередь идет медленно, а номерок дали аж одиннадцатый. Скорей бы...
Дождались-таки. Молодушка в белом халате, повертев старика то в одну, то в другую сторону, выслушала, постучала пальцами.
— Когда заболел-то, дед? — спросила она.
— Теперь уж долго тянется...
Она черкнула что-то на бумажке и, протянув ее, сказала:
— Сейчас зайдешь в рентгенкабинет, это в конце коридора, а потом опять ко мне. Понял?
В темном кабинете позвали к красному свету, поставили меж стеклянных стен.
— Придвиньтесь немного. Ну-ну, не бойтесь.
И тотчас же две холодные руки потянули старика, притиснули грудью к ледяному стеклу, а потом принялись поворачивать направо-налево.
— Эх-хе, каверна справа, — сказал уже другой голос. — А вот еще одна.
Только сейчас Кргори заметил, что врачей здесь двое.
— Полный снимок. Томограмму! — снова сказал первый, и Кргори повели в другую, уже светлую, комнату.
Там опять поставили его к гладкой стеклянной стенке и велели не дышать. Потом положили на широкий стол со щелкающим над ним диковинным аппаратом. Наконец толстая женщина перестала его поворачивать из стороны в сторону и сказала:
— Можно встать. Оденьтесь и подождите в коридоре. Вас позовут в шестой кабинет.
Кргори кое-как спустился со стола, а одеться сил совсем не было. Но кто же тебе тут поможет, самому надо.
Настачи встретила у дверей, тревожно спросила:
— Что так долго? Куда запропастился, думаю...
Но Кргори не ответил, шел, неся тяжелое, непослушное, будто чужое тело к стулу. Чуть было не упал там, да жена успела подхватить, усадила.
— Эх-хе, — садясь рядом, как обычно, начала она. — Жизнь-то как повернулась. — Помолчала немного и опять с расспросами: — Что хоть сказали-то? Почему молчишь?
Старика душил кашель. Дрожащей рукой он вытащил из кармана носовой платок, приложил к губам. Уняв приступ, снова сел, сложив руки на коленях.
— Не сиди как пень. Ответь хоть.
Нет, ничего не сказал Кргори. Не поймешь: или думал о чем, или просто так сидел. Его не интересовало, что рядом делается, о чем спрашивают.
— Да слышь хоть? — затормошила его Настачи и объяснила сидящим рядом людям: — Хоть и немолод он, а каким сильным да здоровым был. А сейчас как-то сразу сник. Не знаю, какая болезнь его душит?..
— Ладно, хватит молоть одно и то же, — глядя в пол, сказал наконец Кргори.
— Вот и язык развязался...
— Да ты бы свой лучше узлом завязала, — оборвал ее Кргори, вяло махнув рукой.
— Но почему же? Раз ты заговорил, так и я молчать не буду. Чего мы ждем-то? Чего сидим?
— Ну, сорока. И как я с тобой жизнь прожил?
Нет, Кргори не сердился на жену, не осуждал ее. Зачем сердиться? Тридцать пять лет вместе прожили, все хорошее и плохое делили пополам, не обижали друг друга. Так, по привычке сказал, всегда ведь он посмеивался над этой слабостью жены — поворчать.
— Ямбулатов! Есть тут Ямбулатов? — послышалось вдруг из-за двери. И старик прошаркал в кабинет.
Настачи успела лишь платок перевязать, как он уже вышел, держа в руках бумажку.
— Ну как?
— Вот, — протянул он листок. — На койку ложат.
На сей раз Настачи ничего не сказала.
Старики вышли из здания поликлиники, а собаки уж тут как тут. Сев перед ними, смотрели в глаза Кргори, беспокоились. Старик передал жене варежки, принялся гладить собак, приговаривая:
— Джек, Джек, Дружок...
Глаза его увлажнились.
— Кргори, что ты все с собаками? Айда! — позвала его старуха.
А он все гладил их и не чувствовал, что падает, так, наверное, и ткнулся бы носом в снег, если б жена не поддержала.
— Ну ладно, хватит, хватит. — Она поставила его на ноги, поддерживая под мышки. Потом повела по тропе. — Куда идти-то?
— Вот туды, сказали. — Кргори показал головой в сторону примыкающего к углу поликлиники здания.
— Э-эй, какой старый дом. И больные тут, наверное, самые плохие да старые лежат, — проворчала Настачи.
Кргори косо посмотрел на нее. Старуха прикусила язык, поняв, что сболтнула лишнее, и повеселевшим голосом поправилась:
— Вылечат! Нынче и не такие болезни лечат. Помнишь, сам же говорил, даже новое сердце ставят?! Твою-то болезнь быстро вылечат.
...Когда Настачи вышла из больницы одна и направилась к лошади, собаки завыли. Джек повизгивал, будто спрашивал что-то.
— Заболел ваш хозяин, заболел. Оставила его лечиться, понимаете?
А Дружок уже помчался к двери, принялся царапаться, повизгивая. Тут и Джек присоединился.
— А ну вас, леший забери. Хватит. Айдате домой! — крикнула Настачи, отвязывая лошадь. Но собаки даже не тронулись. Усевшись в сани, позвала еще раз: — Джек! Дружок! За мной.
Они подбежали к ней, сели рядом, поскуливая и беспокойно вертя головами. Проводив сани до больничных ворот, собаки повернули назад.
* * *
Утром Кргори не смог подняться с постели. Очень хотел, но какая-то сила давила сверху, не давала встать. А когда повернул голову — будто весь белый свет перевернулся, так муторно стало. И впал в забытье. То ли во сне, то ли сквозь сон услышал какие-то разговоры, обрывки слов: «Сидят у дверей... Большие, страшные... Александра Николаевна испугалась... Пропустили... Не отходят...» И не понимал он, о чем же говорили в палате двое. Иногда старик видел их, они наклонялись над ним, что-то спрашивали. Непонятно о чем. Один помоложе, чернявый, шустрый такой мужичок, все улыбался. Другой — постарше, повыше, пошире в плечах. Лицо полное, отекшее какое-то, или так казалось.
— Покушай, покушай, — донеслось до него. — Будешь есть — быстрее поправишься. — Чернявый приподнял его голову, поднес ложку ко рту.
Старику было не до еды. Ему все равно: есть еда или нет. Он даже не понимал, чего хотели от него эти двое. Совсем плохо...
На третий день, сразу после обхода Александры Николаевны, Кргори впервые приподнялся на кровати. Посидел минуты две и лег.
— Гляди, гляди! — услышал он уже знакомый голос чернявого.
— Что, опять собаки? — спросил другой сосед.
— Они самые. Опять заглядывают.
Кргори приподнял голову и увидел сквозь промерзшие стекла Джека и Дружка. Собаки, встав на задние лапы, изучали комнату. Высунув языки, дышали тяжело, глядели беспокойно.
Дед снова прилег. Не из-за тяжести в теле — из-за того, что тепло стало на душе. Накопив силенок, приподнялся, присел на край кровати. Опять увидел собак и почувствовал, что прослезился.
— Твои, что ли? — спросил хмурый.
— Мои, — тихо ответил Кргори и, согнувшись, прошаркал к окну. — Домой... — махнул он рукой.
Собаки поняли, исчезли. Старик отошел от окна и снова прилег.
Вскоре распахнулась дверь и знакомый, родной старику до слез голос произнес:
— Как живете-то?
Кргори, увидев жену, смахнул слезу. Когда это было, чтобы он так был рад ей?
— Тумбочка-то твоя? — Настачи поставила брезентовую сумку возле кровати.
— Его, его... — весело заговорил чернявый.
— Медку вот принесла, грибки твои любимые, — проговорила Настачи, выставляя на тумбочку банки.
— Зачем столько-то? — спросил наконец старик.
— Как зачем? Есть! Не будешь есть, когда поправишься? — Настачи присела на стул и поправила одеяло. — Как здоровье-то? Чай, получше теперь дышишь?
— Сегодня вставал, а то два дня лежал, — вмешался чернявый.
— Так-то плохо... — вздохнула Настачи.
— Чего плохо? — сказал Кргори. — Живу. Теперь помереть не дадут — уколы ставят, лекарством пичкают. Сама-то как?
— Э-э, мне чего? Бегаю! — Настачи, развязав платок, вытерла им разгоряченное лицо. — А у вас тут тепло, хорошо топят. Ови не заходила?
Старик сел и стал натягивать пижаму.
— Ови, говорю, не заходила?
— Нет, не была.
— Я заезжала к ней, как оставила тебя тут. Отца, говорю, в больницу положили. В таком-то доме, говорю, лежит. Э-эй, понадейся так-то на ребят... — вздохнула она. — На почту бегала, Феде телеграмму отбила. Тоже должен бы приехать. Кргори, Генюшке-то известие пошлем?
— Зачем?
— Как зачем?
— А вот так...
— Нет, сегодня же попрошу Елуш письмо отписать. Вечером позову, и напишем. Уроков-то, верно, немного им задают, успеем. Чего это Ови не заходила? Здесь же живет. Погодь, сегодня к ней загляну. Пусть отца проведает.
— А сколько у вас детей? — тронул ее за плечо чернявый.
— И сыновья есть, и дочь. Четверо у нас: трое сыновей и одна дочь. — Настачи расстегнула пуговицу на кофте. — Жарко у вас, дров, видать, не жалеют.
В это время в окно показались собаки, и все повернулись в ту сторону.
— Эти-то откуда хоть? — замахала руками Настачи. — Третий день дома не вижу...
— Они хозяина ждут, — заметил один из соседей и добавил: — Верные.
Кргори шагнул к окну, помахивая рукой, прикрикнул на собак:
— Домой, идите домой!
Те глядели на него, потом исчезли, как в первый раз.
— Уведи-ка их, — сказал жене. — Когда я еще отсюда выйду?
— Уведу, уведу. И запру, чтоб не бегали. Одной-то дома мне скучно. И Витю напишем письмо. Пусть и он приедет. Отец, напишем, больной. Далеко Тумень-то, дак ведь, говорят, самолеты летают...
— Ни к чему это. Приедет на похороны — и ладно, и то хорошо, — проворчал Кргори. Почувствовав головокружение, хотел присесть, но свалился прямо на Настачи.
— Ой, ой, бог с тобой!
Настачи едва успела поддержать мужа. На помощь ей подбежал чернявый.
— Миклай, позови Александру Николаевну! — попросил он второго соседа.
Вдвоем они уложили Кргори в постель. Подошедшая врач измерила давление, послушала, сказала:
— Все будет хорошо! — И ушла.
Кргори сделали укол.
До темноты не отходила Настачи от мужа. Наконец засобиралась. Уходя, сказала:
— Пойду, зайду к Ови. Пусть сегодня же придет к отцу!
* * *
Прошло две недели. Старику полегчало, хотя о поправке говорить пока было рано. Голова заметно посвежела, он просыпался задолго до подъема, и разные мысли лезли ему в голову...
В больнице все его знали с первых дней. Через собак узнали. Заглядывали в палату, интересовались. Он рассказывал, какие они умные, как зверя и птицу понимают, какие ласковые. А ведь воспитывались без матери: попала под машину. Сам с соски выкармливал, сам всему научил. Они для него как дети родные. Хоть и собаки, а скотиной никак не назовешь.
Сегодня тоже проснулся до рассвета. Лежал, маялся, вспоминал.
Вспомнил, как в сентябрьский день, в субботу, копали они с Настачи картошку. Смех и грех, а не копка. Наковыряли мешка два всего, а время уже обед. Да что и говорить: копнешь пару раз и стоишь, опершись о вилы, — спину ломит, руки дрожат, не поднимаются. Настачи тоже кряхтела и ползала на коленках, собирая картошку. Что поделаешь, немолодые уж. Это она только на словах огонь, на деле... А, что говорить! Но, как ни крути, а убирать надо. И есть вроде не хочется, а работать дальше нет сил. Потому и сказал старухе:
— Настачи, поди, приготовь что-нибудь на обед.
— Яиц сварю, ладно ли будет, отец?
— А-а, сама знаешь...
Только собралась она домой, как за огородом остановилась красивая легковая машина. Блестела, как солнышко.
— Отец, смотри-ка! Да это Федя наш! — обрадовалась Настачи, узнав сына.
— Он, видать, — кашлянул Кргори.
— Сын, сын, говорю, приехал. Ты чего, старый, не понял? — И она бросилась навстречу Федору.
— Ну, хватит, хватит, — остановил сын, освобождаясь из объятий. Подошел к отцу. — Копаете?
— Копаем, копаем. Сегодня вышли, — проговорила Настачи, обнимая внучат. — Давайте-ка в дом, пообедаем хоть.
— Идите, идите. Я покопаю немножко, — сказал Федор, беря у отца вилы.
Старики и внуки направились к дому, а сын со снохой рьяно принялись за работу.
Приготовив обед, Настачи побежала в огород позвать сына с невестушкой, а те только отмахнулись:
— Еще немножко покопаем, потом зайдем.
«Вот радость-то!» — подумала старуха, глядя, как Федор проворно копал. Да и жена его работала под стать, не боялась повредить накрашенные ногти. Мигом наполнили два мешка. А тут и Кргори подошел:
— Что, обедать не хотите, что ли? Все готово уж. Я ребятишкам наложил.
— Да вон видишь, отец, какие тучи? — показал Федор в сторону заката.
— Вижу. Верно, дождь будет.
— Во-во, из-за этого и торопимся. А то отсюда до самых заморозков не вылезешь...
Кргори, не сказав ни слова, отошел к яблоне, присел. Дрожащей рукой принялся скручивать сигару. Но махорка никак не ложилась на газетный обрывок.
— Ты что это за табак взялся? — накинулась на него Настачи. — Помощники появились, а ты сидишь. Помогай давай! Быстрей выкопаем — нам же лучше будет!
— А-а, — махнул рукой Кргори.
Ничего не поняв, мать опять пошла к сыну с невесткой.
— Мать, я те два мешка тоже заберу, — кивнул Федор на мешки с накопанной стариками картошкой.
— Куда? — не поняла Настачи.
Он махнул рукой в сторону машины.
Вот так и «помог» старший сын картошку копать.
«Тьфу, черт, — выругался про себя старик. — Расти их, корми, потом тебе же кукиш покажут. Пока маленькими были, все о них думал, не о себе, в дом нес, старался. Вздохнуть свободного времени не находил: то на поле колхозном, то в лесу за дичью для них...»
Посидел и добавил вслух:
— Ай, да ладно. Как хотят, пусть так и живут!
Но что-то задело душу, точило, не отпускало. Младшего, Генюшу, вспомнил. Очень увидеть захотелось. Сколько уж прошло? Поди, и не узнать его сейчас. Прослужив два года на украинской земле, там и остался. Женился нынче, а так и не приезжал. Что за невестка — гадай только. Про Виктора и думать не хочется. Разве это дело — семь лет в родном доме не был? Ходит где-то в Сибири, в лесах. Верно, совсем медведем стал. Больше года писем не пишет. Последний раз открытку на Первомай прислал. Поздравил — и все. А как он там, что — ни слова.
Ови? А ну ее к лешему. Так и не пришла. Что у нее за дела такие, что и заглянуть к отцу некогда?..
Вот такая семья. Была семья, пока они пешком под стол ходили. А сейчас... Выводок! Натуральный выводок — выросли и разбежались.
Кргори лег и закрыл глаза. Навсегда закрыл, как он сам уже решил. Так и лежал все утро. Как ни пытались соседи, не смогли поднять старика...
И все же он встал. Но это особый случай...
Загомонили вдруг соседи:
— Собаки, собаки!
— Что это у них, не пойму?
— Глянь, да это же заяц!
— Точно! Смотри!
Вот тогда старик встал и подошел к окну. Собаки прыгали на задних лапах. Слышно было, как царапали жестяной подоконник, дышали паром на стекло, высунув длинные бледно-розовые языки, повизгивали иногда — были они в это утро необычно возбуждены.
Затем разом исчезли и вновь появились, держа в зубах, Джек за шею, Дружок за заднюю лапу, тушку зайца...
Он смотрел на них и чуть слышно шептал:
— Да как же вы?.. Милые, милые мои...
