Прости меня, бабушка
В далекие и счастливые дни детства я часто приезжал сюда. Тогда это было большое село, называлось оно Устрада-Эвла. Но когда построили заводы и высотные дома, село разрослось. Так сильно, что люди с одного конца не знали людей с другого. Возник молодой город Аргун.
Мои родственники по матери жили в селе Устрада-Эвла на тихой, тенистой улице с белыми домиками и фруктовыми деревьями перед ними. Каждый год мама привозила меня сюда на летние каникулы. У нашего дяди, маминого брата, не было своих детей. Каждый наш приезд был каким-то особенным днем, праздником.
Дядя Баудди — участник Великой Отечественной войны, умный и скромный человек — трудился на стройке. Я очень любил дядю, любил его прямоту и искренность.
Каждый раз, когда мама собиралась меня забрать, дядя говорил:
— Хута, оставь мальчика. Ты же видишь, ему здесь нравится, у него появились друзья. Мы будем смотреть за ним и беречь. Научится хорошо говорить по-русски, у него почти все друзья — русские ребятишки. Потом в школе будет легче учиться.
— Ты прости меня, Вави, что я так говорю (моя мама называла своего брата Вави — он был старше, и она соблюдала чеченский обычай не называть старшего по имени). — В последнее время мальчишка стал непоседливым, боюсь, набедокурит.
— Не бойся, Хута, ничего не случится. Мальчик должен быть непоседливым, иначе что он за мальчик? Оставь Мусу у нас, он и сам очень хочет.
Да, конечно же, мне очень хотелось остаться у дяди. Я любил этот дом и родных, замечательное село и тихую улицу. Мы с друзьями играли на околице села в футбол, купались в мутной воде Аргуна, а вечерами залезали в чужие сады за фруктами. Вряд ли это занятие одобрил бы дядя. А бабушка вообще была бы страшно огорчена. Но, слава богу, они о моих проделках не узнали.
Было еще одно увлечение, ради которого я и хотел остаться в Устрада-Эвла. Посещение летнего кинотеатра. В те времена были такие помещения без крыши, где показывали кино. Какое же это было счастье для мальчишки, который в своем горном селе редко когда мог сходить даже в старенький захудалый клуб!
Конечно, на вечерние сеансы нас, малолеток, не пускали. Но рядом с кинотеатром росли большие фруктовые деревья, они и были нашим «летним залом». Нас часто сгоняли оттуда, но как только взрослые уходили, мы опять, как мартышки, взбирались на ветки.
Когда показывали особенно интересный фильм, ребят на деревьях бывало очень много. Стоял гомон, как на большом базаре. Иногда ломалась ветка, и маленькие зрители с шумом падали на землю. Раздавался громкий смех — те, кто остался на ветвях, шумно обсуждали происшествие.
А какие замечательные фильмы тогда показывали: «Чапаев», «Звезда», «Судьба человека», «Подвиг разведчика». И каждый фильм для нас был долгим праздником, ведь несколько дней мы обсуждали его мельчайшие подробности.
Однажды перед летним кинотеатром собралось много людей, в основном чеченцы. Показывали картину «Я буду танцевать» — первый фильм на чеченском языке. Мы с друзьями были удивлены и обрадованы — показывали фильм о великом танцоре Махмуде Эсамбаеве, да еще и на чеченском языке. Билеты в тот вечер не достались даже многим взрослым, что говорить о нас? Но мы, как всегда, залезли на деревья. Фильм смотрели с особым восторгом: он же о нашем великом Махмуде, который известен во всем мире. Как же мы были горды за него!
В тот вечер бабушка, что пришла за мной, была удивлена, увидев огромную толпу, выходящую из кинотеатра. Она держала меня за руку и смотрела на проходящих мимо людей:
— Иншаалла! Столько людей вместе я видела только во время нашего выселения. Что здесь происходит? Все эти люди пришли посмотреть на этих шайтанов из кино?
— Баба, это же фильм об Эсамбаеве! На чеченском языке!
— На чеченском? Об Эсамбаеве? Это кино и я бы посмотрела.
Мы пошли домой. У бабушки в руках была большая палка — на тот случай, если вдруг нападет собака. Бабуля моя была легка на подъем и очень подвижная. Мне всегда приходилось почти бежать за ней.
Частенько я доставлял ей хлопоты своим поведением. Мне и в голову не приходило, что мои родственники так за меня переживают. Бабушка искала меня по улицам, по окраинам села, в местах, где мы обычно купались, в совхозном саду — в общем, повсюду, куда могла ступить неуправляемая детская стопа. И она меня находила! Где и когда угодно, в самое неожиданное время. Не ругала меня и не била, только упрекала.
Однажды я совершил поступок, которого стыжусь до сих пор. В тот день я отправился с мальчишками на железнодорожную станцию. Я бывал здесь и раньше, много раз. Я мог подолгу наблюдать, как через станцию проходят поезда: зеленые, красивые, которые везли пассажиров из далеких краев, и закрытые, тяжелые, которые везли всякие грузы.
Мы смотрели на поезда и мечтали: «Вот бы нам прокатиться на таком… Едешь, смотришь в окно, а там большие города и села, зеленые луга, а на них пестрые коровы. Люди стоят и машут проезжающим. Вагоны качаются, как детские ясли, а рельсы на стыках мелодично стучат „так, так-так“».
Да, это была наша мечта — прокатиться на поезде, увидеть далекие края.
— Муса, поехали до Джалки, вон электричка подъезжает, — сказал мой сосед Вова.
Я на минуту задумался, стоит ли? Но в наших кругах было не принято отступать, иначе тебя посчитали бы за труса. Порой ты был готов на самые неразумные поступки, лишь бы тебя не приняли за слабака и маменькиного сыночка.
— Давай прокатимся, – сказал я.
Как только электричка тронулась, мы зацепились за поручни подножек и покатили в неведомое. Поезд шел медленно, словно машинист боялся нас по пути уронить. А мы висели на поручнях, словно груши на ветке.
Я смотрел на убегающую из-под ног землю и считал себя чуть ли не героем. Мой друг Салман заметил, что я смотрю вниз, и сказал:
— Муса, не смотри на землю, а то голова закружится!
И вправду — что-то голова стала кружиться, а все вокруг начало качаться. Я крепко ухватился за поручень, поднял голову вверх. В окне тамбура стояли люди и что-то живо обсуждали, показывая на нас. Видимо, они были обеспокоены и, конечно, ругали нас за то, что мы так рискуем.
Скоро поезд подъехал к станции Джалка. Пока он останавливался, мы соскочили с подножек и побежали в сторону леса. Правда, волновались мы напрасно, погони за нами не было.
В Джалкинском лесу было хорошо: высокие деревья, большие поляны, мягкая трава, чистые ручьи, необычайный воздух. Мы долго бродили по незнакомым местам, выкупались в речке, наелись ягод и, наконец, вернулись на станцию. Домой предстояло ехать тем же способом.
Усталые и голодные, мы сидели на платформе в ожидании электрички.
— Муса, глянь, твоя бабушка идет! — сказал кто-то из ребят.
— Где? — я посмотрел по сторонам.
— А вон — по шпалам…
Я посмотрел на рельсы и увидел, как по шпалам тяжело шагает бабушка. На ее голове был большой платок, концы которого она забросила наверх, а в руках неизменная палка.
В жаркий летний день она прошла от Устрада-Эвла до Джалки по железной дороге пешком, только чтобы найти меня и вернуть домой — живым и здоровым.
Я пошел ей навстречу… Каждый шаг давался с трудом: я горел со стыда и укорял себя. Только сейчас я понял, какой безрассудный и глупый поступок совершил. Бабушка шла с трудом и тяжело дышала. По ее бледному лицу катились крупные капли пота.
— Баба, прости меня… Баба! — я подошел и обнял ее.
— Ничего, ничего, мой хороший… Я тебя простила, — ее голос был очень слаб. — Обещай мне, что больше без спроса никуда не пойдешь.
Я заплакал:
— Нет, Баба, я никуда и никогда не пойду без спроса… Только прости меня.
— Хорошо, дорогой. Бабушка боялась, что с тобой что-нибудь случится. Если ты поранишься, покалечишься, что мы будем делать?
Она вытерла мои слезы своим носовым платком и сказала:
— А вот плакать не нужно. Мужчина не должен плакать. Слезы — это для женщин.
Мы вернулись на станцию. Мои друзья куда-то пропали. Видимо, они испугались, что бабушка станет их ругать. Не отпуская моей руки, бабушка повела меня к билетной кассе, купила билеты на электричку.
Мы ехали в вагоне. Я уплетал еду, которую Баба купила на платформе. А она смотрела на меня улыбаясь и подавала мне то огурец, то хлеб, то картошку. Мне казалось, ничего вкуснее я раньше не ел.
После этого случая бабушка никуда меня не отпускала до тех пор, пока за мной не приехала мама. Да и сам я не собирался уходить из дома без спросу. Было очень стыдно перед бабушкой и дядей за свой поступок.
Прошли годы, многое изменилось. Я и сам уже далеко не молодой человек, но до сих пор во мне живет чувство вины за эту ошибку.
