Вдовы
Драма в семи действиях
Действие I
АВТОР. Сегодня мой день, мама. Ко мне пришли друзья, коллеги, родственники, близкие, соседи, знакомые и даже незнакомые мне люди. Они радуются за меня, поздравляют, аплодируют. И в горе, и в радости я вспоминаю тебя, мама. Вот и сейчас ты со мной. Если бы ты сейчас и в самом деле разделяла со мной мою радость, я считал бы, что моя мать-вдова счастлива, но Всевышний распорядился иначе. Уже более сорока лет тебя нет рядом со мной, я не слышу твоего голоса. Я скучаю по тебе, мама. Я все еще ребенок, я нуждаюсь в твоем тепле, в твоей ласке, в твоей любви. Я все чаще вспоминаю детство…
Зимой, когда злая вьюга запирала нас в доме и мы делили пополам кусочек тыквы, ты рассказывала мне сказки, моя кудрявая голова лежала у тебя на груди, а ты глотала горькие слезы. Все наши бессонные ночи, они все еще живы в моей памяти, мама. Наши бессонные ночи. Когда ты провожала отца на войну, с которой он не вернется, помнишь, что он сказал тебе: «Выучи нашего сына, не оставляй его слепым, как мы». Ты выполнила его завет, ты выучила меня в огромном городе, вдали от родных мест, от себя. Каждую ночь, ложась спать, я читал молитву, которой ты меня научила, — спрятав голову под одеяло, втайне от всех, — и просил у Всевышнего: «Господи, дай мне возможность отблагодарить маму за доброту и любовь!» Но, едва закончив учебу, встав на ноги и не успев как следует отблагодарить, я потерял тебя. Потерять мать — это очень больно. Но от того, что ты прожила так мало и не увидела моего счастья, моего успеха, мне вдвойне больно. С этой болью, с этим горем я живу все эти годы. Что теперь я смогу для тебя сделать, мама?
Чтобы передать все, что вы испытали, всю горечь и боль военных и послевоенных лет, я, изменив ваши имена, посвятил тебе и всем вдовам с нашей улицы эту драму. Вместе с моими друзьями-артистами мы начинаем с того места, которому вы отдали много сил и труда, — с поля.
КУЛАЦ. Да пропади она пропадом, эта работа! Давайте передохнем.
КАРА. Если не доделаем начатое, нам не поздоровится.
ТАЙБАТ (бросая работу). Верно Кулац говорит. Нас ноги уже не держат, еще чуть-чуть — и совсем свалимся.
КАРА. Но ведь, кроме нас, некому работать. Зачем вы так?
КУЛАЦ. Будь проклят тот, кто начал эту войну! Он пропал, и мы вместе с ним.
ФИЖ. Если бригадир увидит, что мы сидим, будет кричать на нас, мамочка родная!
ТАЙБАТ. До чтоб он лопнул! Нашел на кого орать, пусть на жену свою орет.
ФИЖ. А на кого орать, если не на вдов? Были бы живы наши мужья, он бы не вел себя так.
КАРА. Да, мы всегда крайние.
ТАЙБАТ. Да вы бы посмотрели на себя со стороны! На кого еще орать, если не на вас?!
КУЛАЦ. Да пропади ты пропадом! На себя посмотри, не лучше!
КАРА. Слушайте, мы же не развлекаться пришли?
ТАЙБАТ. Нет конечно, но… Вы только посмотрите на Кулац! Да от тебя бежать надо, еще про любовь что-то говорит!
КУЛАЦ. Чтоб ты пропала! А чем я хуже тех, кого любят, а?
Входит Хаджецук.
ХАДЖЕЦУК. Да гори она огнем, эта любовь! (Вздыхает.) Это огонь, пожар, пожарище, слушьте.
КУЛАЦ. А ты откуда знаешь, Хаджецук? (Подмигивает.) Неприлично говорить о том, чего не знаешь.
ХАДЖЕЦУК (заводится). Это я не знаю?! Я, слушьте?
ТАЙБАТ. Да, да.
ХАДЖЕЦУК. А-а! Вы хотите рассердить меня и все выведать, но не выйдет! Ты почему такая бледная, Фиж, — заболела?
ФИЖ (смущаясь). Нет, нет, я не больна вовсе. С чего ты взял, мама родная?
ХАДЖЕЦУК. Дай я потрогаю твой лоб. (Тянется.)
ФИЖ. Отойди, не смущай меня, мамочка родная.
ХАДЖЕЦУК. Не стесняйся, моя душка. (Громко.) Ты определенно устала, смотри, как побледнела. Иди, иди в мою комнатку, отдохни.
ФИЖ. Отвяжись от меня, мама родная! Прошу!
ХАДЖЕЦУК. Ты себя с ними не сравнивай, птичка моя. Иди, иди, отдохни.
ТАЙБАТ. Ты чего нахохлился как индюк, а? Считаешь, что она теперь твоя, охранник?
ХАДЖЕЦУК. Вы совсем бессердечные, не видите, как она побледнела?!
КАРА. А ты такой сердобольный! Знаем мы! Отвяжись от нее!
КУЛАЦ. Хаджецук, ну расскажи нам, что ты знаешь о любви.
ТАЙБАТ. Да что он может знать?
ХАДЖЕЦУК. Да пусть я лопну, прежде чем вы встретите того, кто знает о любви больше, чем я! Но помните: не смейтесь над тем, кто любит. Этого вам Всевышний не простит, я знаю точно, на себе испытал.
ТАЙБАТ. Ты? (Смеется.)
ХАДЖЕЦУК. Не смейся, Тайбат! Я вот сколько раз так смеялся, теперь Всевышний меня наказывает за это, правда. Всю жизнь женщины умирали по мне. Что они во мне находили, не знаю. Но сейчас я влюбился в одну. Эх, где б мне достать мой пулемет, я бы ее прямой наводкой!
ФИЖ (испуганно). Ой, ты убил бы ее, мама родная?
ХАДЖЕЦУК. Все равно она погибнет от моих рук. Я убью и себя, и ее, как в кино!
КУЛАЦ. Вот это мне нравится! Кому же так повезло?
ХАДЖЕЦУК. Есть такая, но вы ее не знаете. Она не из нашего аула.
ФИЖ. И кто эта несчастная, которая по тебе умирала?
ХАДЖЕЦУК. А что, ты думаешь, что я вру? Ты меня плохо знаешь! Вот видишь! А сколько я потерял! Выставят всю дивизию, а меня выводят из шеренги и пожимают руку. Где бы я ни был, женщин вокруг меня было полно. Да еще какие! Вот, я помню, когда Утапешт брали…
КАРА. Это где, Хаджецук?
ХАДЖЕЦУК. Утапешт, Венгрия.
ФЫЖ. Будапешт, да?
ХАДЖЕЦУК. Да, Утапешт! Ну вот, взяли мы Утапешт, слушьте… Еду я впереди дивизии, пыль столбом, встречает нас толпа, а самая красивая девушка подбегает, дарит мне букет и щебечет: «Солдат! Солдат!» Среди такой толпы она выбрала именно меня и не дает проехать. Ну прямо прыгает на коня и все, слушьте. Смотрю на командира, а он мне говорит: «Товарищ Хаджецук, не отступай!» И я думаю: только вперед! А она ну прямо умирает, бедняжка. Посадил я ее к себе на лошадь, а она так обрадовалась и давай меня миловать. Ее любовь пламенем горит, а я что? У меня другая забота. Боюсь, как бы меня кто из нашего аула не увидел. Я ей говорю: «Хватит, иди, милая, иди!» А она мне: «Нет!»
ТАЙБАТ. Не морочь мне голову! Таким, как ты, рассуждать про любовь — это преступление!
ХАДЖЕЦУК. Если ты думаешь, что любовь разделяет людей на красивых и некрасивых, то ты полная дура. Она как наваждение, слушьте. Она жжет и колотит все тело.
КАРА. А куда ты потом ее дел?
ХАДЖЕЦУК. Кого?
КАРА. Девушку.
ХАДЖЕЦУК. Довез ее до площади. Там нам устроили митинг. А она мне песни поет и все приговаривает: «Хаджецук, возьми меня с собой!»
КУЛАЦ. А ты что же?
ХАДЖЕЦУК. Нет, говорю, детка, спасибо. У Хаджецука сейчас нет времени думать о любви, ему до Берлина дойти надо. И тут как раз дали команду «Вперед!» Ну, я ей говорю: «Пока», — она не понимает. «До свидания», — тоже. «Нельзя», — ни в какую. Как она плакала, бедняжка! Душа моя за нее болит, но надо же фашистов добить, война-то еще идет! Как она рыдала! Ужас! И сколько таких мы оставили в этой Европе, слушьте?
КУЛАЦ. Ты молодец, Хаджецук! И, если все это правда, дай я обниму тебя!
ХАДЖЕЦУК. Это, конечно, правда, но не здесь, не сейчас, не при всех же?!
ТАЙБАТ. Не отступай, Хаджецук. Покажи ей небо в алмазах!
ХАДЖЕЦУК. Да я запросто, но…
КУЛАЦ. Я не та венгерка, от меня так просто не убежишь!
ФИЖ. Кулац, что ты говоришь, мамочка родная?!
КАРА. Эх ты, Хаджецук!
ХАДЖЕЦУК. Да что случилось, слушьте? «Хаджецук, Хаджецук!» Хаджецук вояка, а не любовник! Не подходи! Да она совсем сбрендила, слушьте! Ты не в Утапеште находишься, а в нашем ауле, эй!
КУЛАЦ. Ну только один разочек…
ХАДЖЕЦУК. Нашла дурака! Сейчас обнимешь, а потом по всему аулу разнесешь, да? Хаджецук не дурак, слушьте!
КАРА. Ну и напугала же ты его!
ФЫЖ. Поделом ему!
ТАЙБАТ. Да разве это мужчина?
КАРА. Тайбат, погадай нам на фасоли, а?
ТАЙБАТ. Конечно, сейчас. Скажи, фасоль, вернется ли к Каре ее муж? Скажи все как будет, не таи! Аллах! Аллах! Девять счастливых фасолин выпало. Сердечко твое совсем сжалось, а зря, на пороге твоем радость. Вот увидишь, придет к тебе долгожданная радостная весть!
КАРА. Что скрывать, я жду. И днем жду его, и ночью. Дай счастья сыну моему, Всевышний!
ТАЙБАТ. Вот, вот! Новость уже на пороге! Видишь? Новость хорошая, радостная! Жди, жди! Моя фасоль никогда не врет!
КУЛАЦ. Все, все расскажи!
ТАЙБАТ. И небо, и землю призываю, пусть эта фасоль расскажет, что будет! Расскажи этой женщине, что ждет ее впереди, как сложится ее судьба. Ой, что я вижу! Вот это да! Ты свое ложе скоро с кем-то разделишь, вот! Готовь подарок за добрую весть! Моя фасоль никогда не врет!
КУЛАЦ. Если все это окажется правдой, я тебя отблагодарю!
ТАЙБАТ. Я в этом уверена! Прикоснись к фасоли и ты, Фиж.
ФИЖ. У тебя фасоль всегда красивая, но не знаю, мамочка родная…
ТАЙБАТ. Если не веришь, то не прикасайся вовсе. А зачем мне тебя обманывать? Зачем? Я говорю только то, что фасоль подсказывает. Но если ты не хочешь…
ФИЖ. Ну, не сердись ты, мама родная…
ТАЙБАТ. Ну что сказать тут? Смотри, как красиво легла фасоль. Это фасоль, несущая весть. На, одну фасолинку положи под язык, другую к уху, отойди чуть-чуть и прислушайся, а потом скажи первое, что услышала.
ФИЖ. Кажется, Хаджецук говорит: я скоро вернусь.
ТАЙБАТ. Вернусь, говоришь? Всевышний, как интересно! Это голосом Хаджецука муж твой дает тебе знать, что вернется. Точно!
ФИЖ. Я слышала Хаджецука, а не…
ТАЙБАТ. Так, Фиж, если ты мне не веришь…
ФИЖ (испуганно). Верю, но уж сил нет никаких, сердце болит, мамочка родная!
ТАЙБАТ. Вы ждете, ждете! А я? Мне написал письмо тот, кто собственными руками похоронил моего мужа, а я все жду. Жду, хотя уже не надо ждать! И буду ждать, не устану!
КАРА. А кто устанет, Тайбат? Кто не надеется? Кто не верит? Нет, я не верю, что мы с ним больше не увидимся! По вечерам, каждый раз, когда я замыкаю калитку, мне кажется, что он выйдет из-за угла и скажет: «Подожди, не замыкай. Дай я зайду». Голос его в ушах стоит.
ФИЖ. А мой, когда задерживался по ночам, боялся напугать меня и, вместо того чтобы постучать, начинал петь. Теперь я жду эту песню до рассвета, мамочка родная, но… (Плачет.)
ТАЙБАТ. Когда ночью, возвращаясь домой, я вижу, что ты погасила свет, мне не хочется жить. С того времени, как он ушел на фронт, я ни разу его не гасила.
КУЛАЦ. Я часто думаю: для чего рождается человек? Для того, чтобы страдать? За что мы мучаемся? За что расплачиваемся?
КАРА. Не говори так, Кулац. Мы ведь так хорошо начинали жить, но проклятая война…
КУЛАЦ. Это верно. Но за всю жизнь у меня не было ни одного счастливого дня. У вас были мужья, вы были молоды, счастливы, они вас любили. У вас есть дети, семья, вы ждете своих мужей с фронта. А я? Что я видела? Молодость моя прошла впустую, ее съели собаки. Кого теперь я жду? Некого мне ждать. Я жду всех, кто ушел, всегда жду. Не знаю зачем, но жду. Я тоже вдова. Я всю свою жизнь жду и надеюсь. Надеюсь на доброе и светлое, прошу у судьбы счастья, живу жизнью вдовы…
ТАЙБАТ. Ну почему наши погибли? Почему? Чем они хуже других? Дураки — вот почему!
КАРА. Тайбат, что ты говоришь? Думаешь, пуля разбирает — «свой — чужой»? Она просто уносит с собой того, кто встречается ей на пути.
ФИЖ. Я не верю, что все наладится. За что Всевышний нас так наказывает?
КАРА. Ну что сделаешь? И когда только вырастут наши дети?
Входит Бешкок.
БЕШКОК. Ты посмотри на них! Как только отвернешься, они тут же усаживаются и сидят болтают. Вы что, не знаете, что вам нельзя ни минуты сидеть?
ТАЙБАТ. Мы устали, не можем больше. Сил нет никаких.
БЕШКОК. Что вы говорите? Мы еще не выполнили план по заготовке. На нас страна надеется, нам нужно быстрее собирать урожай, ни одно зернышко не должно пропасть даром, ни одно!
ФИЖ. Да мы стараемся, но…
БЕШКОК. Вы что, не слышите, что я вам говорю? Нельзя ни одной минуты сидеть. Дана установка собрать все за два-три дня. Вставайте, говорю! Может дождь пойти, и нам тогда точно головы не сносить, эй!
ТАЙБАТ. Да не ори ты, слышим!
БЕШКОК. Ах вы!.. Да вас кнутом надо стегать!
ХАДЖЕЦУК. Вставайте, слушьте.
Женщины встают, но работать не начинают.
ТАЙБАТ. Это почему ты нас стегать должен, а?! Мы что, твоя собственность?!
БЕШКОК. Она еще пререкается, бессовестная! Ах ты!..
ТАЙБАТ. Мы не глухие, не ори!
БЕШКОК. Нет, меня с этими вдовами удар хватит!
КУЛАЦ. Точно, точно! Лопнешь скоро.
ХАДЖЕЦУК. Ну зачем ты так, слушьте?
ТАЙБАТ. Если тебе не нравится, как мы работаем, то приводи свою жену-бочку, и пусть она пашет! Вы посмотрите на него! Нам нельзя пять минут отдохнуть, а он пошел домой, наелся, поспал вдоволь, чтоб тебе не спалось, пришел и кричит!
БЕШКОК. Да я бы с радостью ее привел, но нельзя ей работать, доктор не разрешает.
ФИЖ. Я не знаю, больна она или нет, лопнет скоро.
ТАЙБАТ. Болеет, потому что позволяют, а нам и поболеть нельзя!
КАРА. Да, знаем мы, как она болеет!
БЕШКОК. Сердце у нее болит, сердце.
КУЛАЦ. Болеет! Симулянт — вот кто она!
ХАДЖЕЦУК. Да разве можно так с бригадиром?
БЕШКОК. Ты тоже, Хаджецук, сидишь среди четырех баб, как пятая, а что в поле творится, не знаешь!
ХАДЖЕЦУК. В поле все хорошо, все мирно. А если что, я всегда начеку.
КУЛАЦ. Послушай, чем мы хуже твоей неряхи-жены, а? Нам в поле батрачить, а ей в тени прохлаждаться, так? И ты еще смеешь кричать на нас?!
БЕШКОК. Ладно, хватит! Приступайте к работе.
ТАЙБАТ. Если хочешь, чтобы мы начали работать, выводи в поле свою жену. Выйдет или нет?
БЕШКОК. А это уже не твое дело, не вмешивайся!
КУЛАЦ. Ах не наше дело? Наше!
ТАЙБАТ. Еще как наше!
КАРА. Конечно, разве она может находиться среди таких, как мы?!
ТАЙБАТ. Чем это бочка лучше нас, а?
БЕШКОК. Ладно, ложитесь и спите, но знайте, что не получите ни одного трудодня!
ТАЙБАТ. Лопнешь, треснешь, а трудодни нам поставишь! Попробуй только не поставить!
КАРА. Лучше бы ты молчал про это.
КУЛАЦ. Ах вот ты как?! Сейчас мы все бросим и уйдем!
ХАДЖЕЦУК. Председатель идет, слушьте.
Входит Аюб.
АЮБ. Добрый вечер! Что случилось? Почему вы так кричите?
БЕШКОК. Да это они меня довели, Аюб. Можно подумать, они работают у меня дома. Говорю им, чтобы шли работать, а они в глотку вцепляются!
КУЛАЦ. Ты не говоришь, а орешь на нас как бешеный!
БЕШКОК. Так вы ведь по-хорошему не понимаете!
АЮБ (садится). Присаживайтесь, сестры. Отдохните чуток, не стесняйтесь, садитесь. Кому я говорю, садитесь! Ты, бригадир, неправ. Зачем кричать на тех, кто пашет без устали день и ночь? Вы не обижайтесь, недаром ведь адыги говорят: «Любит тот, кто ругает, а не тот, кто хвалит». Поймите, работы у нас много, и лучше работать без криков и ругани.
БЕШКОК. Ты думаешь, они это понимают? Только и знают, что доводить меня!
АЮБ. Сдается мне, что сестры держат над тобой верх, бригадир? Вы молодцы. Что для вас такие, как Бешкок, верно?
ХАДЖЕЦУК. Верно, слушьте.
АЮБ. Тебя тоже напугали, Хаджецук?
ХАДЖЕЦУК. Да не совсем чтобы…
АЮБ. Что значит «не совсем»?
ХАДЖЕЦУК. Не совсем, слушьте.
АЮБ. Как это?
ХАДЖЕЦУК. Ну, ну…слушьте.
Все смеются.
АЮБ. Я понял, Хаджецук, все понял. Он не со зла кричит на вас.
КАРА. Да мы знаем.
АЮБ. В общем, мы поняли друг друга, да? Если вам что понадобится, дайте мне знать. Не стесняйтесь.
КАРА. Спасибо, у нас все есть.
АЮБ. Как ваши дети?
ТАЙБАТ. Спасибо, хорошо.
АЮБ. В общем, если что понадобится, не стесняйтесь, обращайтесь ко мне. Вы — сила нашего колхоза, поэтому вам нечего стесняться. С урожаем в этом году у нас все в порядке, только мужской силы мало. Эх, сестрички, скоро жизнь наладится! Скоро закончатся ваши страдания, больше не будете вы крутить сито руками — все это будут делать машины. Раны, нанесенные войной, скоро зарастут, вырастут ваши дети, все будет хорошо.
КАРА. Ой, не знаю.
АЮБ. Поверь мне, Кара, наступит этот день. Сейчас у нас на глазах шла война, но знайте, это наше последнее горе, последняя беда. Вот увидите, как мы с вами заживем.
ТАЙБАТ. Дай Аллах, Аюб.
АЮБ. Все в наших руках, Тайбат. В ваших руках, в руках партии.
БЕШКОК. В наших.
АЮБ. Нам многое не удается, мы и не скрываем, но для страны, которая так мужественно противостояла врагу, нет невозможного. Скоро все наладится, мы в этом уверены. Ну, что, сестры, закончите до завтра? (Трогая руку.) Болит, наверное, дождь будет.
КАРА. Как не закончить?
ТАЙБАТ. До обеда завершим.
КУЛАЦ. Не переживай за это, Аюб.
ФИЖ. Да разве это тяжело, мама родная…
АЮБ. Тогда, сестры, я пойду к трактористам. Пойдем со мной, Бешкок, не мешай женщинам. И ты тоже, Хаджецук. (Уходят.)
ТАЙБАТ. Ну вот, рассердились мы, хотели чуток отдохнуть, а тут Аюб пришел, похвалил нас чуток, мы и забыли обо всем.
ФИЖ. Он такой хитрый!
КУЛАЦ. Так расхваливал, что головы вскружил.
КАРА. Да нас только похвали!
ХАДЖЕЦУК (возвращается с Бешкоком). Ильяс вернулся!
ТАЙБАТ. Какой Ильяс?
КАРА. Отец Фатимы.
ТАЙБАТ. Так писали же, что его убили!
КАРА. Да! Мы его даже оплакивали!
ФИЖ. Оказалось, что он жив, мама родная, какое счастье!
ТАЙБАТ. С того света вернулся! Жив-здоров, какая радость!
КАРА. Вместе с моим уходил.
Входит Ильяс.
ХАДЖЕЦУК (встречая). Добро пожаловать! Ты вернулся, как настоящий мужчина.
БЕШКОК. Дайте взглянуть мне на этого героя!
ХАДЖЕЦУК. Вот, смотри! Конечно, если не был на фронте, то встретиться с тем, кто был, — это счастье.
Все смеются.
БЕШКОК. Заткнись, товарищ Хаджецук, я воевал не хуже твоего! О-о-о, ты посмотри! Молодец, капитан! А ему (показывает на Хаджецука) дали одну-единственную медаль, так он нам житья не дает.
ХАДЖЕЦУК. А те, которые я потерял?
БЕШКОК. А это я не знаю. Но нам повезло, что ты не капитаном вернулся, а то бы заставлял нас собак на водопой водить…
ХАДЖЕЦУК. Да, пусть до капитана и не дошел, но я тоже выполнил свой долг на войне.
КАРА. Ильяс, почему молчишь? Наш не возвращается? Вы же вместе уходили!
ИЛЬЯС. Исмаил еще не вернулся? Я думал, что он опередил меня. Он мне писал, что все у него хорошо. Не беспокойся, Кара, он тоже на подходе.
ТАЙБАТ. Я же тебе говорила, моя фасоль никогда не врет.
ФИЖ. А моего не встречал, Ильяс? Его вскоре после тебя забрали, дня через три…
ИЛЬЯС. Мне его встретить не довелось, но я слышал, что он с нашими парнями воевал, песни им пел. Они вернутся. Все скоро вернутся!
ТАЙБАТ. Ой-ой-ой! А мне написал тот, кто похоронил моего…
ИЛЬЯС. Не верь, Тайбат. Сколько вернулось таких, кого уже похоронили?
ТАЙБАТ. Да, верно. Ты вот тоже один из них.
БЕШКОК. Да отпустите вы его, эй! Он и так устал, а тут еще вы! Нас ждут.
ТАЙБАТ. Ильяс, а вас всех в один день отпустили?
ИЛЬЯС. Каждый день демобилизуют, каждый.
ТАЙБАТ. Да, много вернется тех, кого уже и не ждут. Все вернутся потихоньку. Верно Ильяс говорит, верно.
ФИЖ. Сколько дней ты был в пути?
ТАЙБАТ. Эй, ты думаешь, что они не останавливаясь едут? Да на одной станции несколько дней можно просидеть.
КАРА. Да, многим же надо домой.
ИЛЬЯС. Да, вы все правильно говорите.
БЕШКОК. Нет, ты до дома не дойдешь сегодня, Ильяс. Быстрее же!
ХАДЖЕЦУК. Фиж, я у него все расспрошу поподробнее и расскажу тебе, слушьте. Давайте уже сядем за стол. Ну, если мы во дворе оставим хоть одну курицу несъеденной, я не знаю!
ИЛЬЯС. А ты почему ни о ком не спрашиваешь, Кулац?
КУЛАЦ. А я знаю, что мои не вернутся. Зачем спрашивать?
ИЛЬЯС. А кто твои?
КУЛАЦ. Их было много. Все неженатые парни, которые не вернулись, — мои.
ИЛЬЯС. А может, все-таки он среди тех, кто вернулся?
КУЛАЦ. Не знаю, но я в это не верю.
КАРА. Когда он тебе писал последний раз?
ИЛЬЯС. Не так давно. Знаешь, мы в последние месяцы мало писали, так как знали, что скоро домой.
ТАЙБАТ. Да, знаешь, многие так говорят.
ФИЖ. Да, верно.
ИЛЬЯС. Ну, ведь думаешь, ты приедешь быстрее, чем придет твое письмо.
БЕШКОК. Эй, ты домой не собираешься?
ХАДЖЕЦУК. Да, давайте уже за стол сядем наконец. У меня нос так чешется, что отвалится скоро.
ИЛЬЯС. Не волнуйтесь, вернутся. Все вернутся.
Входит Аюб.
АЮБ. О-уиу! Кого я вижу! Как хорошо, что ты вернулся, брат! Еще один мужчина вернулся! Какая радость!
ИЛЬЯС. А ты, Аюб?.. Где тебя так?
АЮБ. Под Керчью. Да это не важно, раз война закончилась. Как хорошо, что ты вернулся, капитан. Вот так же и другие вернутся, скоро вернутся. Вот видите, Ильяс вернулся, ведь мы его уже не ждали, а он стоит, жив-здоров.
ИЛЬЯС. Я ведь тоже говорю — едут!
АЮБ. Конечно едут, а как же!
ТАЙБАТ. Ты так думаешь, Аюб?
АЮБ. Конечно! Зря, думаешь, мы их ждем? А как их ждет земля, поля как ждут!
ИЛЬЯС. Мы тоже соскучились по ним, Аюб.
АЮБ. Соскучились — тогда закатывайте рукава и вперед, в поле! Ну, это завтра, а теперь давайте проводим нашего героя до дома. Пойдем.
ХАДЖЕЦУК. Да мы уже охрипли об этом говорить!
ТАЙБАТ. Думаю, мы зря так переживаем. Кто знает, а?
ФИЖ. Слышали, что говорит?
КАРА. Конечно слышали!
Действие II
АВТОР. Отцы наши ушли на фронт, и тяжкий труд стал вашим уделом. А главной вашей мыслью была мысль о нас, детях. Вы берегли нас, первый и порой единственный кусочек оставляли нам, с каким трудом вы поднимали нас в эти страшные годы! Ты часто измеряла мой рост у стены, чтобы увидеть, насколько я вырос. Как ты об этом мечтала, мама!
Когда я болел, ты не отходила от меня ни на секунду, боясь, что я умру. Сколько бессонных ночей ты провела у моей кровати, мама?
КАРА. О горе мне! Откуда у него эта страшная болезнь? Что за напасть?
ФИЖ. Успокойся, Кара, успокойся, мамочка родная!
ТАЙБАТ. Да господи боже мой! Что случилось?! Все дети болеют, не только твой сын! Болеют и выздоравливают. Не гневи Всевышнего, ради бога.
КАРА. Да посмотрите на него! Нет, он никогда не поправится, я даже во сне видела…
ТАЙБАТ. Не говори глупостей! Что ты видела? Что такое сон? Сон — это то, что ты пережила за день, во сне видишь то, о чем думаешь.
ФИЖ. Я прошу тебя, держись, не отчаивайся. Он поправится, видишь, потом покрылся, мамочка родная!
КАРА. Кожа да кости… Нет, он обречен. Дочь Ханы, красавица, тоже от этой болезни умерла.
ФИЖ. Почему плохое думаешь, мамочка родная? Вот, видишь, доктор Сальман сказал, что найдет хорошее лекарство…
ТАЙБАТ. Что ты говоришь, Кара? Стыдись! Нет, я не Тайбат, если он не поправится!
КАРА. Я не говорю, что он лучше других, но он — моя единственная надежда…
ФИЖ. Если ты так отчаиваешься, то на кого нам надеяться? Ты старшая, вся надежда на тебя!
ТАЙБАТ. Уснул, слава Всевышнему. Вот увидишь, поправится.
ФИЖ. Кто-то идет.
Входит Аюб.
АЮБ. Почему вы такие грустные сидите? Кого оплакиваете? Дети часто болеют! С мужчинами все бывает!
КАРА. Не знаю.
АЮБ. Что не знаешь? Вот я лекарство привез, выпьет и сразу поправится.
ТАЙБАТ. Большое спасибо, Аюб.
АЮБ. Наш доктор, как узнал, что я еду в город, сразу попросил купить. Друзья мои город перевернули, но нашли. Тут немного муки, пожаришь ему лепешек…
КАРА. Пусть тебе во сто раз воздастся.
АЮБ. А как твой сын, Тайбат?
ТАЙБАТ. Спасибо, хорошо.
АЮБ. У твоей дочки тоже все нормально, Фиж?
ФИЖ. Да, да, спасибо.
АЮБ. И Мурат поправится, не горюйте.
ТАЙБАТ. И мы Каре то же говорим.
АЮБ. Если что понадобится, ты мне говори. За свою работу не беспокойся, ее выполняет Нина, лечи сына и не о чем не переживай.
КАРА. Спасибо, я никогда этого не забуду. Ой, даже стол для тебя не накрыли, стыдобища!
АЮБ. Нет, нет, мне еще в поле нужно. До свидания! (Уходит.)
ТАЙБАТ. Я дала ему лекарство. Как меня Аюб обрадовал, настроение поднял. Мужей нет, так счастье, что есть такие, как Аюб.
КАРА. Тайбат, Фиж, если не хотите меня обидеть, возьмите вот это.
ФИЖ. Нет, это тебе принесли.
КАРА. Нет, мне не жалко, прошу, возьмите!
ТАЙБАТ. Хорошо, возьмем. Не знаю, что будет дальше, но сейчас с продуктами очень туго.
ФИЖ. Да, говорят, голод будет, мамочка родная!
КАРА. Эта проклятая война и так столько бед принесла нам, так еще и голод! Ой, не приведи Всевышний!
КУЛАЦ. Как мальчик?
КАРА. Не знаю, дали ему лекарство выпить.
КУЛАЦ. Ну и хорошо. Счастливые, сегодня Ильясу вечер устраивают. Везет же его длинноносой жене, а? Тайбат, душка, погадай мне.
ТАЙБАТ. Чтоб ты пропала, вечно у тебя что-то! Если фасоль моя поможет, то не вопрос. Это единственное, о чем люди просят меня.
КУЛАЦ. О Аллах, что мне сердце подсказывает… Будет ли у меня хоть капля счастья?..
ТАЙБАТ. Фасоль, расскажи все. На сердце у тебя тревога, Кулац. Новости, новости, сплошные новости. Будь спокойна, новости хорошие. Очень хорошие, дорога, ты поедешь куда-то.
КУЛАЦ (вскакивает). Спасибо, Тайбат!
ТАЙБАТ. Но…
КУЛАЦ. Что?
ТАЙБАТ. Сплетни, языки. Между вами встанет сплетня.
КУЛАЦ. Чей язык? Чтобы отвалиться ему!
ТАЙБАТ. Ой, боже мой! Как плохо все заканчивается! Сплетни вас рассорят, будь осторожна, тебя обманут.
КУЛАЦ. Меня обманут? Да я им глаза выцарапаю!
ФИЖ. Будь осторожна.
Звучит музыка, сначала тихо, потом громче.
КУЛАЦ. Почему нам не быть счастливыми? Почему?
КАРА. Не отчаивайся, Кулац. Ты еще молодая, счастье твое впереди.
ФИЖ. Да, да, Кулац.
ТАЙБАТ. Да почему она должна отчаиваться? Мне бы твои годы! Ни детей, ни семьи, одна живешь.
КУЛАЦ. Да, верно, Кулац, не отчаивайся. Все впереди, впереди для тебя сверкают звезды! Что я, маленькая, чтобы меня утешать? Неужели сердце обманывает меня? Все, что я почувствовала сегодня, это ложь? Я что, обманываю себя? Нет, я не верю, не верю! Я не пойду домой, у тебя останусь ночевать, Кара. Что мне делать в пустом доме?
КАРА. Хорошо, хорошо.
КУЛАЦ. Да чтоб вы сгинули! Вы что, тоже собираетесь остаться? Идите. Может, дети ваши проснулись, а вас нет.
ФИЖ. Да, верно, нам надо идти.
ТАЙБАТ. Я сегодня не узнаю Кулац.
КУЛАЦ. Дети ваши одни…
ТАЙБАТ. Уходим, уходим, чтоб ты пропала.
КАРА. Нет, нет, сидите, она шутит. Еще рано.
КУЛАЦ. Идите, идите, мы отдохнем, устали.
ФИЖ. Доброй ночи!
ТАЙБАТ. Ладно, ложитесь спать, приятных снов.
Фиж и Тайбат уходят.
КАРА. Что с тобой сегодня, Кулац? Мне стыдно за тебя.
КУЛАЦ. Кара, конечно, тебе сейчас не до меня, но… Я извелась уже. Не знаю, как рассказать про то, что со мной случилось.
КАРА. А что с тобой произошло?
КУЛАЦ. Не знаю, Кара. Вот, послушай. Этот, чтоб он пропал.
КАРА. Кто?
КУЛАЦ. Твой сосед…
КАРА. Кто?
КУЛАЦ. Да Ильяс.
КАРА. Что Ильяс?
КУЛАЦ. Вот, слушай: сегодня в магазине он подошел ко мне, пожал руку, спросил, как у меня дела и сказал, что если я чего хочу, то он мне купит. Я сказала, что ничего не хочу, и собралась уходить, а он, чтоб он пропал, руку мою не отпускает. Держит так крепко, так тепло. Я ничего не хотела, ни того, что он мне купит, ничего, лишь бы он руку не отпускал. Мне показалось, что он дал мне какое-то тепло, поделился своей силой. А какие у него глаза красивые! Чтоб он пропал! Они излучают свет, нет, огонь! В общем, я вырвала у него свою руку и убежала. Куда бегу, не знаю, не пошла домой, прямиком к тебе прибежала.
КАРА. Пусть бы он тебе купил что-нибудь, дуреха!
КУЛАЦ. Да, купят, а потом захотят, чтобы ты расплачивалась…
КАРА. Да ладно, разве может так адыг поступить? И потом, Ильяс совсем не такой. У него и жена, и семья есть.
КУЛАЦ. Кара, я его боюсь, чтоб он пропал! Сейчас он, наверное, сидит со своей длинноносой женушкой. Вот бы мне зайти к ним и прямо у нее из-под носа увести его.
Входит Ильяс.
ИЛЬЯС. Добрый вечер! О-о, Кулац, я и не думал тебя здесь встретить. Кара, как Мурат?
КАРА. Вроде лучше, мы ему дали лекарство.
ИЛЬЯС. Хорошо. А ты как, Кулац?
КУЛАЦ. Лучше всех. Никому не завидую.
ИЛЬЯС. Я рад за тебя.
КУЛАЦ. Спасибо, капитан.
КАРА. Садись, Ильяс, садись.
ИЛЬЯС. Я с удовольствием посидел бы с вами, но меня ждут. Друзья пришли. Просто я слышал, что Мурат приболел. А пойдемте к нам? Развеетесь немного.
КАРА. Я бы пошла, но вот мальчик…
КУЛАЦ. Я пойду, капитан, если ты не боишься.
ИЛЬЯС. А чего мне бояться, Кулац?
КУЛАЦ. А почему ты так притих?
ИЛЬЯС. Я совсем не притих.
КАРА. Не слушай ее, Ильяс, она шутит. Садись.
КУЛАЦ. Я вовсе не шучу. Но вот если твоя жена спросит: «Где вы нашли друг друга среди ночи?» Меня волнует, что ты ей скажешь?
ИЛЬЯС. Скажем все как есть.
КУЛАЦ. А как все есть?
ИЛЬЯС. Мы встретились.
КУЛАЦ. А если она не поверит?
ИЛЬЯС. Ну, тогда пусть думает что хочет.
КУЛАЦ. Тебе что, все равно? Не боишься?
ИЛЬЯС. А мне нечего бояться, Кулац.
КУЛАЦ. Нечего, да?
ИЛЬЯС. Нечего. А чего мне бояться?
КУЛАЦ. Тогда я не пойду с тобой. Я передумала, капитан.
КАРА. Да перестаньте вы. Кулац, хватит.
ИЛЬЯС. Что, испугалась, Кулац?
КУЛАЦ. Тебя ждут, капитан.
ИЛЬЯС. Да… Ну ладно, Кара, раз мальчику лучше. Если ты не идешь, то я уже ухожу, Кулац.
КУЛАЦ. Пусть даже так, но ты берегись нас, капитан. Для таких, как ты, мы опасны!
КАРА. Кулац!
КУЛАЦ. Да, да! Я серьезно.
ИЛЬЯС. Хорошо, я буду осторожен. (Выходит.)
КУЛАЦ. Бояться ему нечего… Неужели я ошибаюсь? Видела его глаза? Чтоб ты пропала!
КАРА. Да что с тобой? Совсем с ума сошла?
КУЛАЦ. Я не знаю, что со мной.
Действие III
АВТОР. В жизни все вперемешку — и радость, и горе, и счастье, и боль. Но, как бы тяжело ни было человеку, жизнь не стоит на месте. Обессиленные, доведенные до обморока, вы работаете в поле, наши матери. И, несмотря на усталость и боль, не бросаете работу. Вы ждете того светлого мига, когда вырастут ваши дети и вы заживете хорошо, — это ваш стимул. Несмотря на то, что вы испытываете на себе все тяготы жизни, вы не унываете, есть среди вас и те, кто влюбляется, у кого из груди вырывается любовная песня.
ХАДЖЕЦУК. Фиж, свет мой, дай мне что-нибудь сделать для тебя, а то меня Бешкок и другие достают все время, говорят, что я не мужчина.
ФИЖ. Я ничего не хочу. Не дай бог, если нас кто увидит, стыда не оберешься!
ХАДЖЕЦУК. Говори, не стесняйся и не бойся, слушьте. Мне ничего не жалко для тебя.
ФИЖ. Уйди, не заставляй меня плакать, мамочка родная!
ХАДЖЕЦУК. Неужели я тебе совсем не нравлюсь, слушьте? Ты не смотри на то, что я маленький. Хватит, сколько я ждал тебя, выходи за меня уже, слушьте.
ФИЖ. Ты что? Я мужа жду…
ХАДЖЕЦУК. Ну вот… Все-таки Кулац молодец — сложила песню Ильясу и поет ее во всеуслышание. Это ведь правильно, слушьте? Если любишь кого-то, зачем это скрывать? Может, и мне о тебе песню сложить, а?
ФИЖ. Идет кто-то.
ХАДЖЕЦУК. Ну ничего, от товарища Хаджецука не так просто уйти. Ты зря тянешь время, мой свет. Эх, где бы мне взять мой пулемет, я бы из него прямой наводкой…
БЕШКОК (подает голос). Эй, постойте-ка!
КАРА. Интересно, что мы еще не так сделали? Чего он орет?
ФИЖ. Как мне надоел этот крикун!
ТАЙБАТ. Чего ему не сидится, этому скряге?! Пусть уже отстанет от нас.
Входит Бешкок.
БЕШКОК. Сегодня, женщины, вы молодцы. Хорошо поработали, ничего не скажешь. Заслужили похвалу. Мы даже не успевали вывозить кукурузу, собранную вами.
ТАЙБАТ. Ну неужели ты доволен, бригадир?
БЕШКОК. Да, сегодня я очень доволен вами.
ТАЙБАТ. Иди, отстань уже от нас. Чтоб ты пропал!
БЕШКОК. Если я пропаду, где вы найдете другого бригадира, а, Фиж?
ФИЖ. Ой, мамочка родная, ты что, с ума сошел?
ТАЙБАТ. Ты сегодня веселый.
БЕШКОК. Я всегда веселый, Тайбат, просто вы не замечаете.
ТАЙБАТ. Ну ладно, ладно. Чего он выделывается перед нами?
БЕШКОК. Не сердись, Тайбат. И знайте одно: если унесете с собой хоть одно зернышко, пеняйте на себя — посажу. И это по закону. У вас что-то ведра какие-то тяжелые…
КАРА. О Всевышний, в чем ты нас обвиняешь?
БЕШКОК. Я вам все сказал, берегитесь. Завтра не опаздывайте. И завершайте работу на этом участке. Потом начнем на другом. (Слышится пение Кулац.) Слышите, как Кулац поет? Совсем одурела от любви. В общем, завтра не опаздывайте. (Уходит.)
КАРА. А Кулац что, не идет?
ТАЙБАТ. Она сказала: «Не ждите меня». И пошла к реке.
КАРА. Я стала бояться за нее.
ФИЖ. А вдруг она утопится, мамочка родная.
ТАЙБАТ. Да ладно, она не такая глупая. Ильяс тоже на ферму пойдет.
ФИЖ. Все еще поет.
КАРА. А вот и Ильяс сюда идет.
ТАЙБАТ. Да они договорились. Отойдите-ка, дайте я с ним поговорю.
ИЛЬЯС (подходя). Добрый вечер, Тайбат.
ТАЙБАТ. Спасибо. Ты и ночью ходишь на ферму?
ИЛЬЯС. Надо выполнять свои обязанности, Тайбат.
ТАЙБАТ. Теперь я понимаю, почему говорят, что капитан восстановил ферму.
ИЛЬЯС. Мы сделали не так много.
ТАЙБАТ. А почему?
ИЛЬЯС. Многое не получается.
ТАЙБАТ. Зато учить девушек любви тебе удается отлично. Можешь гордиться.
ИЛЬЯС. Не знаю, но…
ТАЙБАТ. Не притворяйся, все ты знаешь. Я не буду долго мусолить, хочешь — обижайся, но я скажу как на духу. Кулац сложила тебе песню не потому, что с ума сошла, а потому что ты себя с ней так повел. Поэтому…
ИЛЬЯС. Тайбат…
ТАЙБАТ. Вот что я тебе скажу: не смейся над ней, не давай пустых надежд, оставь ее в покое. Хватит ей голову морочить. Не позорь ни себя, ни ее. Вот, капитан, она идет, поговори с ней. Эй, а вы чего уши навострили? Пошли домой. (Уходят.)
Входит Кулац.
КУЛАЦ. Добрый вечер, капитан. Что-то ты опаздываешь.
ИЛЬЯС. Ты так говоришь, как будто каждый раз записываешь, во сколько я иду на ферму.
КУЛАЦ. И утром во сколько идешь, и в обед во сколько возвращаешься, на каком коне сидишь, в какой папахе, все записываю, капитан.
ИЛЬЯС. А я и не знал, что на тебе такая ответственность.
КУЛАЦ. Нет, капитан, меня никто не заставлял, я сама хочу.
ИЛЬЯС. Кулац, я хочу тебе кое-что сказать.
КУЛАЦ. Я слушаю тебя, Ильяс.
ИЛЬЯС. Какое дело людям до нашей любви? Зачем ты ходишь по полю и кричишь? Что за песню ты сложила?
КУЛАЦ. Песню моего сердца.
ИЛЬЯС. Да над нами все смеются.
КУЛАЦ. Я открыла тебе сердце, которое никому не открывала. И поэтому над нами смеются?
ИЛЬЯС. Я тоже тебя люблю, но это не значит, что я должен ходить и кричать об этом.
КУЛАЦ. Почему я должна стыдиться своей любви? Думаешь, что никто не догадывается, что ты ходишь ко мне? От людей ничего не скроешь, они все знают.
ИЛЬЯС. А ты еще добавляешь.
КУЛАЦ. А-а! Ты боишься, да? У тебя семья, дети, поэтому ты не хочешь, чтобы о тебе говорили. Семью боишься, стыдишься перед людьми.
ИЛЬЯС. Человек ведь должен хоть кого-то стыдиться.
КУЛАЦ. А я никого не боюсь. Я не смогу так больше, не смогу, душа моя. Хватит, сколько я обманывала себя, сколько мучилась, сколько надеялась! Хватит, больше не могу!
ИЛЬЯС. Если дело обстоит так, то давай уедем отсюда.
КУЛАЦ. Нет, нет. Я день и ночь думаю об этом, но не смогу, сердце не выдержит.
ИЛЬЯС. Значит, ты хочешь, чтобы я ходил к тебе так, развлекаться?
КУЛАЦ. Нет, нет. Чтоб ты пропал, не хочу, но... твои дети, твои девочки, я не смогу отобрать тебя у них. Мне все равно, кто что болтает, но я не смогу.
ИЛЬЯС. И что мне делать? Предлагаю одно — ты говоришь нет, другое — не согласна. Что мне делать?
КУЛАЦ. Не говори, замолчи... Замолчи, говорю! Что делает твоя жена, если не следит за тобой?..
ИЛЬЯС. Ну, ладно.
Действие IV
АВТОР. У меня связано с тобой много воспоминаний, мама. Сколько раз тебе делали больно, обижали, плевали в душу и унижали? Ты плакала, ненавидя и проклиная свою горькую вдовью долю. Вот один из таких дней сейчас у меня перед глазами…
Ты работала поварихой в бригаде. Подвода, заезжавшая за тобой каждое утро, опаздывает, не едет. Ты не успеешь накормить свою бригаду, поэтому нервничаешь, мечешься по нашему маленькому дворику. Я ничем не могу тебе помочь, понимающе на тебя смотрю и тоже переживаю.
Тут взвинченный, вне себя от ярости, верхом на коне появляется бригадир. Он криком заставляет тебя взвалить на плечи огромный казан, взять мешок с продуктами в другую руку и гонит в поле, а сам так играет плеткой над твоей головой, словно гром грохочет. И ты идешь, опустив голову, обливаясь холодным потом, обессилев от унижения, а я плетусь за тобой — помнишь?.. А сколько было таких дней в твоей жизни, из-за которых ты до срока постарела, мама?.. Иногда наши мамы даже веселились, но это бывало нечасто.
КУЛАЦ. Я зашла в магазин, бросила деньги на прилавок и сказала: «Дай мне конфет на все, да тех, что получше!» У Шулю глаза на лоб полезли, и он спрашивает: «Никогда не видел, чтобы ты столько покупала, наверное, ты теперь решила пожить для себя?» Я говорю: «Да, решила, а что мне еще делать?» — «Ну, может, ты и нам разрешишь к тебе иногда заглядывать, а?» — сказал он мне и стоит, смотрит. Думала, что он съест меня глазами.
ТАЙБАТ. Ох уж эти мужчины, так и не насытившись, умирают.
ФИЖ. Тише, детей разбудим.
ТАЙБАТ. Что значит «тише»? Сказали, что будем веселиться, значит, будем веселиться.
КУЛАЦ. Хотите веселитесь, хотите нет, но я стол вам уже накрыла лучше некуда.
ТАЙБАТ. Чтоб ты пропала! Ты обещала только мне.
ФИЖ. И ты бы без нас веселилась, мамочка родная?
КАРА. Мы же тоже были свидетелями, Тайбат.
ТАЙБАТ. Я не Тайбат, если твое ложе теперь не на двоих! Я же говорила тебе?
КУЛАЦ. Чтоб ты пропала! Накаркала мне, но ложе еще не двойное.
ТАЙБАТ. Нет, ты посмотри, что она мне говорит!
КУЛАЦ. Да я всем довольна, с радостью тебя благодарю.
ФИЖ. Знаешь, а если мой муж вернется, я для тебя свою единственную корову зарежу.
КУЛАЦ. Ну, теперь начнете…
ФИЖ. Знаете, почему я вышла за своего Рамазана? Потому что он хорошо пел. Он садился в наш огород и всю ночь пел мне песни, а я засыпала. Потом днем он спрашивал меня: «Неужели тебе меня не жалко? Я пел для тебя всю ночь!» А я говорила: «А-а, это из-за тебя наша собачка всю ночь лаяла?» — и шла мимо. А он, бедный, стоял чуть дыша.
ТАЙБАТ. Мой никогда бы так не поступил. Он если чего захочет, то все! Даже сквозь огонь прорвется. Мы только один раз увиделись на свадьбе, и он украл меня.
КАРА. С моим можно было весь день рядом сидеть, а он ни слова не проронил бы. Люди часто меня спрашивали: «Кара, он что, немой?» Но иногда, когда придет выпивший, как начнет…
ФИЖ. Летом мы любили обливаться водой во дворе. Выбегали из дома, мамочка родная, и…
ТАЙБАТ. Мы все думаем, что она тихоня, а она слышите, что говорит? Какая шустрая!
КУЛАЦ. Как говорит Хаджецук: «Пропади пропадом эта любовь! Это пожар, пожарище». Ты посмотри на них! Стоит чуть расслабиться, как они тут же садятся и давай болтать. Вы! Да вас плеткой надо стегать.
ТАЙБАТ. А мы что, твоя собственность, чтобы ты нас стегал, а?
КУЛАЦ. Она еще и оговаривается! Бесстыжая!
ТАЙБАТ. Ты не кричи на нас! Иди домой и ори на свою жену-толстуху!
КУЛАЦ. Ладно, хватит. Не суйте нос не в свои дела. Ты точно устала, иди, передохни в моей комнате. Вот если бы я тебя в Утапеште встретил, ух! «Отстань от меня, мамочка родная!»
ТАЙБАТ. «Отстань от меня, мамочка родная!» Какая ты все-таки, Кулац!
КУЛАЦ. Вот мне интересно, кто первым полюбил на этом свете? Кто они? Как звали этих счастливых?
КАРА. Как же хорошо жить в мире и согласии и вместе состариться!
КУЛАЦ. Я знаю, люди считают меня глупой, ну и пусть думают что хотят, а я поступаю так, как велит мне сердце. Я тоже хочу счастья.
КАРА. Кулац, дорогая, на чужом несчастье счастья не построишь.
ТАЙБАТ. Оно не будет тебе в радость.
КУЛАЦ. Счастье само не приходит. Его надо добиваться, вот я и вцепилась в свое счастье ногтями и никому его не отдам.
ФИЖ. Мамочка родная, что ты говоришь?
КАРА. Ты ошибаешься, Кулац, так счастья не добиваются.
КУЛАЦ. Вот увидите! Я еще как добьюсь, я отберу его у других. У тех, кто не понимает и не ценит счастья, лежащего с ними на одной подушке! Я хочу, чтобы они узнали, каково это — жить одной.
ТАЙБАТ. Зачем тебе это нужно?
КУЛАЦ. Я люблю его, люблю! Чтоб он пропал! Я ничего не скрываю, и вы поймите меня! Нет, если будешь говорить все как есть, никто никогда не поймет.
КАРА. Не уходи.
КУЛАЦ. Нет, нет…
ФИЖ. Да, Кулац совсем не в себе.
ТАЙБАТ. Я тоже пойду.
Действие V
АВТОР. Когда я вижу, что хлеб валяется под ногами и на него наступают, я поднимаю его с земли и тут же вспоминаю тебя, мама…
Наконец пришла весть, которую мы так долго ждали: колхоз будет раздавать зерно. Ночью ты заштопала наши прохудившиеся мешки, и мы с тобой, счастливые, идем к амбару, чтобы встать в длинную очередь. Но когда настает наш черед и я раскрываю мешок, начальник амбара с огромной желтой тетрадью в руках кричит: «Тебя в списке нет! Ты уже проела все, что заработала, и осталась должна!» Мы не видели дороги, по которой возвращались, к горлу подкатил ком и душил, не давая вымолвить ни слова. И только дома мы дали волю чувствам и плакали в голос. Что мы могли? Может быть, вам и хотелось унести с поля немного зерна или початок кукурузы, но над вами всегда висел страх тюрьмы…
Появляются женщины, в руках у них ведра. Вдалеке слышен голос Хаджецука.
ХАДЖЕЦУК. Эй! Постойте! Слушьте, вы мне нужны. Из района приехала милиция, сейчас они в поле, если вы взяли что-нибудь — арестуют.
КАРА. Что ты говоришь? Ты что, нас первый день знаешь?
ХАДЖЕЦУК. Нет, нет, Кара, я не хотел вас обидеть, просто кто знает, может, вы взяли что-нибудь…
ФИЖ. Что взяли, мамочка родная?
ТАЙБАТ. Ты что, нас считаешь ворами, Утапешт?
КАРА. Ничего у нас нет, успокойся.
ХАДЖЕЦУК. Слушьте, сейчас могут посадить за жменю зерна.
ФИЖ. Мамочка родная, ты что, не доверяешь нам?
ХАДЖЕЦУК. Я верю, но мне приказали всех досматривать, так что показывайте ведра.
КУЛАЦ. Ты что, не понимаешь? Отстань от нас.
ХАДЖЕЦУК. Мне приказали, и поэтому я обязан.
ТАЙБАТ. Ах вот ты как, Утапешт? Тогда мы принципиально тебе ничего не покажем.
ХАДЖЕЦУК. Тогда я тоже принципиально вас не отпущу.
КАРА. На, смотри, Хаджецук.
ТАЙБАТ. Не будем мы ему ничего показывать, и пусть только попробует нас не отпустить.
ХАДЖЕЦУК. Я не могу отпустить.
ТАЙБАТ. Да как он себя ведет? А ну, давайте покажем ему, какие мы!
ХАДЖЕЦУК (отбивается). Вы что, с ума сошли?
БЕШКОК (подходя). Я так и знал, Утапешт, что они рано или поздно так с тобой и поступят. Мы на него рассчитываем, а он тут лежит, связанный женщинами! Это так ты охраняешь государственную собственность?
ХАДЖЕЦУК. Да что же это такое? Я дошел до Утапешта, до Берлина, а тут моя Фиж чуть не погубила меня. Эх, где б мне взять мой пулемет? Я бы из него прямой наводкой!
БЕШКОК. Лучше бы вконец погубила, ходишь среди них, как пятая баба, ротозей! Ты уже обыскал их? Нашел что-нибудь?
КАРА. Мы что, воровки, чтобы нас обыскивать?
БЕШКОК. Тебе же сказали обыскивать всех, так?
ХАДЖЕЦУК. У них ничего нет, слушьте.
БЕШКОК. Я спрашиваю: обыскал?
ФИЖ. Зачем нас обыскивать, мамочка родная?
ТАЙБАТ. Ты почему разговариваешь с нами, как с врагами государства, а?
БЕШКОК. Я всегда выполнял указания. Власть наша — это наш общий труд, наш, наш. И мы не простим тому, кто посягнет на него.
ХАДЖЕЦУК. У них нет ничего, не кричи зря.
БЕШКОК. А ты иди в сторону хранилищ, если кого поймаешь, сразу веди в контору.
ХАДЖЕЦУК. Но ведь, слушьте…
БЕШКОК. Стойте! Ты что, не слышал, что тебе сказали?
ХАДЖЕЦУК. А пойдем со мной, слушьте.
БЕШКОК. А что, нас с тобой вместе родили? Не заставляй меня больше повторять. (Хаджецук нехотя уходит.) А теперь, по-хорошему, показывайте, что там у вас.
КАРА. Ну вот смотри, на! Смотри и не ори на нас.
БЕШКОК. Как ты разговариваешь со мной? Я выполняю указание свыше, это не моя прихоть. И я не позволю, чтобы со мной говорили в таком тоне.
ФИЖ. Ладно, пошутили и хватит, уже темнеет, пойдемте.
БЕШКОК. Я вовсе не шучу, Фиж.
ТАЙБАТ. Да он пьяный. Напился и орет на нас.
ФИЖ. Мамочка родная, мы тут пашем как проклятые, а он пьет и говорит нам, что ему в голову взбредет.
БЕШКОК. Не выводите меня, показывайте, что вы взяли!
ТАЙБАТ. На, смотри, на!
КУЛАЦ. На, смотри, чтоб ты пропал! Думаешь, мы, если захотим, не сможем?
КАРА. Но мы к этому не привыкли.
БЕШКОК. Нет, вы взяли что-то! Мне сказали, что взяли. Вот только где вы прячете? А-а, знаю! За пазухой!
КАРА. Ты в своем уме?
БЕШКОК. А ну вытряхивайте все, что несете! Мы пашем день и ночь без устали для нашей страны, а они все разворовывают! Вытряхивайте!
КАРА. Бешкок, что мы тебе сделали? Почему ты кровь из нас пьешь?
БЕШКОК. Мне сказали, что вы воруете, и я верю. А еще все кричат, что вдовы работают лучше всех. Вас разбаловали! Что вы о себе возомнили?
КАРА. А что мы не так сделали? Ты творишь с нами что хочешь, а мы терпим! Откуда у нас силы? Другие бы давно уже сдохли от такой работы!
ТАЙБАТ. Мы позабыли свои семьи, детей. Что еще?
КУЛАЦ. Чем это нас разбаловали, а? Чем, чтоб ты пропал?
ФИЖ. Да разве можно такое говорить? Мы не заслужили, мамочка родная.
БЕШКОК. Так, не выделывайтесь, идите, а там с вами разберутся! Вперед, идите!
Подходит Ильяс.
ИЛЬЯС. Куда ты их с таким ором гонишь, Бешкок?
БЕШКОК. Да, я ору! Я им покажу, где солнце всходит!
ИЛЬЯС. Они тебя что, совсем довели? Что они такого сделали?
БЕШКОК. Ясно, что воры могут сделать.
ИЛЬЯС. Кто воры?
БЕШКОК. Вот они, перед тобой!
КУЛАЦ. Лучше бы мне умереть.
КАРА. Кто вор? Ты почему на нас клевещешь, а?
ФИЖ. Мамочка родная!
ИЛЬЯС. Ты почему их так называешь?
БЕШКОК. А ты не защищай их, а лучше посмотри, что у них за пазухой.
ТАЙБАТ. К нам за пазуху что, любой желающий может залезть? Ты в своем уме?
ИЛЬЯС. Что ты говоришь? С ума сошел, что ли? Почему говоришь что вздумается?
БЕШКОК. А тебе вообще какое дело до того, что я говорю и что делаю, а? Я выполняю свои обязанности. Я ведь не вмешиваюсь в дела твоей фермы, вот и ты в мои не лезь!
ИЛЬЯС. Я и не хочу вмешиваться, но у нас с тобой общее дело, мы в одном колхозе работаем, поэтому если я слышу, что ты кем-то недоволен, должен знать почему.
БЕШКОК. Нет, это вовсе не поэтому. Все потому, что среди них твоя любимая вторая жена, а до этих тебе и дела и нет.
ИЛЬЯС. Что ты сказал?
Входит Хаджецук и встает между ними.
БЕШКОК. Что слышал! Но вот почему ты позволяешь воровать своей любимой? Вот какой ты мужчина? Ее одну прокормить не можешь. Носи для нее что-нибудь с собой ночью, когда идешь к ней…
ИЛЬЯС. Бешкок, ты думаешь, я, как эти женщины, все стерплю?
КАРА. Прошу вас, не ссорьтесь.
ХАДЖЕЦУК. Да что с вами случилось, слушьте?
БЕШКОК. А что, я сказал что-то не так? Просто тебе правда глаза колет. Да тебе об этом любой ребенок скажет.
ИЛЬЯС. Что скажет?
КАРА. Перестаньте, прошу.
БЕШКОК. Скажет, что ты бросил свою семью! Что все над тобой смеются! Что ты бессовестный!
ИЛЬЯС. Женщины, идите.
КАРА. Я молю вас, прекратите!
ХАДЖЕЦУК. Вы же не дети, слушьте.
ФИЖ. Не ругайтесь, мамочка родная.
ИЛЬЯС. Идите и дайте мне поговорить с этим…
БЕШКОК. Куда они пойдут? Они и шага не ступят!
КУЛАЦ. Ильяс!
ИЛЬЯС. Идите! А я с Бешкоком поговорю.
БЕШКОК. А твое какое дело, пойдут они или нет?
ИЛЬЯС. Идите, говорю!
Женщины уходят.
ИЛЬЯС. Говори теперь, какой я бессовестный, Бешкок.
БЕШКОК. А ты не таращи на меня глаза! Не на того напал!
ИЛЬЯС. Ты когда-нибудь оставишь в покое этих вдов? Когда они перестанут плакать? Хватит, сколько ты плевал им в душу! Хватит!
БЕШКОК. А ты чего их так жалеешь? А-а, понял, капитан.
ИЛЬЯС. Да я убью тебя, Бешкок!
Входит Аюб, за ним женщины.
АЮБ. С ума сошли? Прекратите! Этого еще не хватало, чтобы бригадиры поубивали друг друга.
ИЛЬЯС. Хватит! Сколько он издевался над вдовами? Этого я ему не прощу!
БЕШКОК. Да тебе правда глаза колет из-за того, что я сказал, что у тебя две жены! А я буду говорить, хоть ты тресни! Не только говорить — я в райком пойду, скажу, что ты воров отпустил.
ИЛЬЯС. Ты не видишь, что у них ничего нет?
БЕШКОК. У них за пазухой и зерно, и кукуруза.
АЮБ. Что ты говоришь? Про кого ты?
БЕШКОК. Про них. Про Кулац, Тайбат, Фиж, Кару. Про их команду.
АЮБ. Они никогда ничего не брали. Я давно их знаю.
ИЛЬЯС. Он хочет их обыскать.
БЕШКОК. Потому что я знаю.
АЮБ. Мы им доверяем.
БЕШКОК. Да что вы знаете про этих вдов? Что?
АЮБ. А ты что, знаешь, чего не знаем мы?
ТАЙБАТ. Что мы тебе сделали? Что?
АЮБ. Поверь мне, придет время — и о них сложат песни, напишут книги.
БЕШКОК. Боже мой! Книги напишут про этих воровок?!
ТАЙБАТ. Это мы воровки? На, смотри, что мы несем. На!
Действие VI
АВТОР. Прошли годы. Вы пережили тяжелые времена. Страна потихоньку отходит от нанесенных ей ударов, и вы немного воспрянули духом. И пусть вы все еще берете одежду взаймы, вы теперь веселитесь, шутите, чаще звучит гармошка в ауле. Сплоченные несчастьем, мои односельчане помогают друг другу в нелегкое послевоенное время. Мы выросли — и вы счастливы. Весенними вечерами мы сообща копаем огороды за тарелку похлебки. Я помню, как вы радовались, когда мы окончили школу, для вас это был большой праздник, мама.
КАРА. Какие сегодня все веселые!
КУЛАЦ. Смотри, как красиво все одеты! Смотри, как Хаджецук танцует. Да от Утапешта искры летят, как юла вертится!
ТАЙБАТ. Ах вот вы где? Мы их ищем, а они стоят и вдаль смотрят.
КУЛАЦ. Посмотрите ради бога, как Утапешт пляшет.
ТАЙБАТ. Ой, хвала тому, кто собрал сегодня весь аул! Веселятся. Какая на тебе красивая косынка, Кулац, где взяла?
КУЛАЦ. Ну вот, чтоб ты пропала, сразу заметно, что не моя.
ФИЖ. Нет, тебе очень идет, очень, мамочка родная.
КУЛАЦ. Еле выпросила у соседки.
ТАЙБАТ. Чтоб она сгинула, зачем ей на старости лет такая красивая косынка, пусть тебе отдаст.
КУЛАЦ. Да не хочу я, ради бога. На тебе тоже чулки красивые, Тайбат.
ТАЙБАТ. Потому что не мои. У жены Нуха выпросила. Я бы не просила, купила бы, но их, проклятых, нигде нет.
КУЛАЦ. Кара, видишь, кто пришел?
ТАЙБАТ. Как быстро ты его заметила, моя дорогая.
КУЛАЦ. Он с младшей дочкой. И не смотрит.
КАРА. Не беспокойся, он нас увидел.
ТАЙБАТ. Давайте пойдем туда.
ФИЖ. Куда девался этот страшилка, мамочка родная?
ХАДЖЕЦУК. Я согласен, пусть я страшный, — если ты ищешь меня.
ФИЖ. Да, ты страшный, но ищу я не тебя. И искать не буду!
ХАДЖЕЦУК. Иди сюда. Ну иди, слушьте. Я ночью видел такой сон, Фиж.
ФИЖ. Ты разве можешь видеть что-нибудь нормальное?
ХАДЖЕЦУК. Ты не веришь? Беру небо в свидетели! Сидим мы на берегу нашей реки, милуемся, радуемся друг другу… Ой, если бы это было явью! Вот так сидели… Что такое, слушьте? Ну что я опять сделал не так?
КУЛАЦ. Ты чего такой грустный, Хаджецук?
ХАДЖЕЦУК. А мы для того и рождены, чтобы нас обижали. Нет, Кулац, я имя поменяю, иначе никак. Это из-за него у меня ничего не складывается. Когда говорят «Хаджецук», все думают, что я страшный и глупый, что мужества во мне нет ни капли. Смотрят как на шута.
КУЛАЦ (смеется). Что ты говоришь?
ХАДЖЕЦУК. Ну вот подумай сама. Ну что во мне не так? Я вояка-фронтовик, не отступал, мужества во мне хоть отбавляй, охранник, охраняю весь колхоз и, если честно, я ведь не такой страшный, слушьте? Да некрасивых мужчин вообще не бывает, верно? Единственное, что мне мешает, — это имя. «Хаджа» — это еще ничего, а вот «цук» — «маленький» — от этого я сознание теряю. А вот и идет тот, кого ты ждешь. В этом деле каждый за себя.
Входит Ильяс.
КУЛАЦ. Я думаю, что эту кучерявенькую ты любишь больше, Ильяс.
ИЛЬЯС. Да, младшие всегда любимые.
КУЛАЦ. Фатима — твоя копия. Глаза у вас одинаковые. Я эти глаза никогда не забуду.
ИЛЬЯС. Не надо говорить об этом, Кулац.
КУЛАЦ. Жизнь все рассудит. Видишь, Ильяс, как радуется тебе твоя дочурка? Хорошо, что ты взял ее с собой, их нельзя обижать. В чем дети виноваты? На, отдай ей вот это, скажи, что сам купил.
ИЛЬЯС. У меня есть, на что ей купить.
КУЛАЦ. Не обижай меня. О чем ты говоришь? Не говори, что от меня, а то она матери расскажет и…
ИЛЬЯС. Пусть рассказывает. Что в этом такого?
КУЛАЦ. Ей будет неприятно. Зачем делать ей больно, Ильяс? Она ведь тоже женщина. В чем ее вина?
ИЛЬЯС. Странная ты, Кулац!
КУЛАЦ. Ничего странного, Ильяс. Я не хочу шума, неразберихи, скандалов. Ты есть в моем сердце, а я — в твоем. И я не хочу обижать других, мне их жалко.
ИЛЬЯС. Когда закончится то, что мы принадлежим друг другу только сердцем? Сколько лет уже? Все равно люди болтают про нас все, что им вздумается…
КУЛАЦ. Пусть люди говорят что хотят, но мы ведь знаем, что наша любовь чиста, что мы не желаем никому зла! Помнишь, что ты говорил мне? «Каждое утро смотри на восходящее солнце, я тоже, где бы ни был, буду на него смотреть, так мы с тобой будем видеть друг друга». Теперь давай потанцуем, капитан.
Входит Аюб.
АЮБ. Постой.
ИЛЬЯС. Ты что-то хотел?
АЮБ. Может, ты мне скажешь, что это не мое дело, но, если я председатель колхоза, меня должно волновать все. Когда прекратятся сплетни о тебе? Когда, капитан?
ИЛЬЯС. Я не знаю…
АЮБ. А кто знает, я?
ИЛЬЯС. Не знаю, как и сказать, это не по обычаям, ты старше.
АЮБ. Отвечай на вопрос.
ИЛЬЯС. Умом я понимаю, что все, что делаю, это неправильно, но сердце мне говорит другое, и тянет меня к другому.
АЮБ. Сердце говорит! Сердце тебе твердит неверно, ты это понимаешь?
ИЛЬЯС. Понимаю, но…
АЮБ. Если понимаешь, прекрати эти бесконечные сплетни. Подумай хотя бы о детях, они тебе не простят.
ИЛЬЯС. Если ты думаешь, что это так легко, то…
АЮБ. Что «то»?
ИЛЬЯС. Мне уже не стыдно перед тобой. Ты думаешь, это ребячество? Я и сам не думал, что все так получится, но теперь… Скажи, Аюб, как бы ты поступил на моем месте?
АЮБ. Ы-ы-ы?
ИЛЬЯС. Как бы ты поступил на моем месте, а?
АЮБ. Да послушай, твое дело уже до района дошло. Ты бригадир, и вместо того, чтобы подавать пример своим подчиненным, ходишь как посмешище.
ИЛЬЯС. А как бы ты поступил?
АЮБ. Бешкок в райком написал, чтобы тебя с работы сняли. Ну разве это дело? Разве так поступают?
ИЛЬЯС. А ты бы как поступил?
АЮБ. Ты же не мальчик, пять лет воевал, до капитана дослужился…
ИЛЬЯС. Когда я был на войне, я твердо знал, что надо делать: фашистов бить, а сейчас не знаю. Не знаю. Что бы ты сделал?
АЮБ. Да что ты заладил, как кукушка: «А ты? А ты?». Думай, что делать, сам. И чтобы я больше не слышал подобных разговоров о тебе. Понял? Вот.
ИЛЬЯС. А что мне делать, чтобы слухов не было? Что мне им сказать: «Эй, люди, хватит меня обсуждать!» Так?
Вбегает веселая Кулац.
КУЛАЦ. Давно я так не плясала!
ТАЙБАТ. А с кем плясала, с кем?
КУЛАЦ. Вот поэтому-то я с таким удовольствием танцевала.
КАРА. Хороший день сегодня.
ФИЖ. Смотрите, опять Хаджецук танцует.
ТАЙБАТ. Ты смотри, а нам он ни к чему.
ФИЖ. А мне он нужнее, что ли?
ТАЙБАТ. Рассказывай. Почему же ты так быстро его заметила?
ФИЖ. Какие вы все-таки, мамочка родная.
Появляется Бешкок.
БЕШКОК. Что же вы прячетесь, женщины?
ТАЙБАТ. Если бы мы знали, что ты соскучился по нам, мы бы не прятались.
БЕШКОК. Верно говоришь, Тайбат, я давно вас не видел.
КУЛАЦ. Да, после того как тебя сняли с должности бригадира, тебя не видать.
БЕШКОК. В жизни все бывает. Одного снимают, другого назначают. На, Кара, возьми конфеты.
КАРА. Не хочу.
БЕШКОК. Возьми же, хорошие мягкие конфеты.
КАРА. Раз хорошие, сам ешь, я не хочу.
БЕШКОК. Ну, если у вас какая-то обида на меня, простите, я пошутил, пошутил.
КАРА. Мы много чего прощаем, но бездумные речи и глупые шутки — нет.
БЕШКОК. Да будет тебе, Кара. На, возьми.
КАРА. Я повторяю: не хочу, не возьму.
БЕШКОК. Ты тоже на меня в обиде, Тайбат? На, возьми.
ТАЙБАТ. А я тем более не возьму.
БЕШКОК. Фиж, прошу, хоть ты возьми, на.
ФИЖ. А я что, глупее других, мамочка родная?
БЕШКОК. Ну зачем вы так? В такой прекрасный день зачем ворошить старое? Ну что я вам сделал? Что?
Действие VII
ФИЖ. Ты посмотри, как твой Казбек ведет себя с моей дочкой, мамочка родная!
ТАЙБАТ. А ну, где мой парень?
ФИЖ. Смотри, во-о-он там.
ТАЙБАТ. Молодец, сынок, не давай ей спуску! С нами только так и надо.
ФИЖ. Ты думаешь, я ему позволю плохо с ней обращаться, мамочка родная?
КУЛАЦ. Да тише вы! Смотрите, как танцует Мурат с моей девочкой.
ФИЖ. Кто это твоя девочка, мамочка родная?
ТАЙБАТ. А ты не знаешь? Не притворяйся.
ФИЖ. Не знаю, мамочка родная.
ТАЙБАТ. Дочка Ильяса, дуреха.
КУЛАЦ. Да, Фиж, я люблю ее как родную.
ТАЙБАТ. Если в ней хоть что-то есть от Ильяса, то ты точно ее любишь.
ФИЖ. Мамочка родная, да он ее обидел, она чем-то недовольна.
ТАЙБАТ. Ты куда?
ФИЖ. Я же не могу стоять и смотреть, когда ее обижают, мамочка родная.
ТАЙБАТ. Не вмешивайся. Дело молодое — сами разберутся.
ФИЖ. Как же не вмешиваться, если ее на моих глазах обижают?
КУЛАЦ. Вы что, просто так сюда пришли? Чтоб вы пропали! Дайте нормально на них посмотреть.
КАРА. Кто-то идет. Пойдемте сюда.
КУЛАЦ. Какие же они счастливые!
ТАЙБАТ. Фиж, получается, что моего сына обидели.
ФИЖ. Ты не вмешивайся. Дело молодое — помирятся.
ТАЙБАТ. Пусть только попробует не помириться, я вам обеим дам!
ФИЖ. А я-то тут при чем?
ТАЙБАТ. А при том, что какая мать, такая и дочь. Скажешь ей, что он хороший. Разве можно так с моим мальчиком? Я не Тайбат, если мой парень не разговорит твою дочь. Подожди, подожди.
КУЛАЦ. Вот мы и увидели, как наши дети женихаются. Это ведь счастье, Кара.
КАРА. Я-то увидела, а тот, кто не дожил до сегодняшнего дня…
ТАЙБАТ. Как бы они радовались, несчастные.
ФИЖ. Мамочка родная, как бы он веселился.
КУЛАЦ. Ну зачем вы надрываете нам сердца в такой вечер? Посмотрите, какие они счастливые.
КАРА. Мы тоже счастливы. Но не вспоминать о них не можем.
Входит Хаджецук.
КУЛАЦ. А вот и тот, кто имя сменил.
ХАДЖЕЦУК. Ошибаешься, Кулац, не поменял. Мне Фиж не разрешила. Не знаю, понравится ли это нашей дочке, а?
КУЛАЦ. Что? Что ты сказал? А ну повтори!
ХАДЖЕЦУК. Дочка, говорю, слушьте.
ТАЙБАТ. Вот, я заработала еще одно вознаграждение. Помнишь мою фасоль, Фиж?
ФИЖ. Еще все не совсем так, я еще немного присмотрюсь, подумаю. Кто его знает, мамочка родная.
ХАДЖЕЦУК. Я готов ждать тебя, моя душка. Ведь надо же кому-то выучить девочку, слушьте.
ФИЖ. Вы все такие хитрющие, мамочка родная.
КУЛАЦ. Вы посмотрите, какая Фиж боевая. А мы думаем, что она тихоня и, кроме «мамочка родная», слова не может сказать.
ХАДЖЕЦУК. Вы что! Да она словами меня в ступор вводит.
ФИЖ. Если передумал, сразу говори.
ХАДЖЕЦУК. Нет, нет. Я жду. Как я могу передумать?! Жду, когда я буду тебя на руках носить.
КУЛАЦ. Слушай, а как же Утапешт, а?
ХАДЖЕЦУК. Скажу, раз мужчин нет поблизости. Когда молодой, разве устоишь перед девичьими чарами? Ну, это по молодости.
ФИЖ. Что ты сказал, мамочка родная?
ХАДЖЕЦУК. Тебе что, жалко? Дай мне похвастать перед ними чуть-чуть. Ты ведь тоже меня оставила и вышла замуж! А все из-за того, что я петь не умею.
КУЛАЦ. А теперь поешь, Хаджецук?
ХАДЖЕЦУК. Да, пою. Колыбельную.
Входят Аюб и Ильяс.
АЮБ. Ты посмотри, они тоже пришли и стоят, гордятся.
ТАЙБАТ. Да, сегодня у нас есть на это причины, Аюб.
КАРА. Да, Аюб, сегодня мы счастливы как никогда. А ты давно вернулся?
АЮБ. Только что.
КАРА. Ну, что вам сказали на съезде?
ТАЙБАТ. Мы все с большим удовольствием слушали твое выступление по радио.
АЮБ. Эх, сестры, в такое хорошее время живем! Партия делает все, чтобы наша жизнь стала лучше, светлее. Об этом говорят и в Москве, и наш съезд был посвящен этому. И мы, руководители, не должны тормозить этот процесс, не имеем права. Сколько раз я вам говорил: «Не отчаивайтесь, скоро ваши сыновья станут мужчинами», — а? Вот видите, все так и случилось.
АВТОР. Я не помню своего отца. Он ушел на войну, когда я был совсем маленьким. Сегодня большинство из нас — дети вдов. Матери воспитали нас так, что мы не завидовали тем, у кого были отцы, поэтому я хочу им сказать: спасибо. Мы хотим, чтобы вы долго освещали нам путь. Большое спасибо вам!
ТАЙБАТ. Будьте счастливы.
ФИЖ. Не отдаляйтесь от нас.
ХАДЖЕЦУК. Никогда не отступайте, слушьте. Идите только вперед.
КУЛАЦ. Я вам желаю, чтобы вы не знали одиночества. Нет ничего страшнее одиночества.
КАРА. Дай вам Всевышний долгой жизни и счастливой старости!
АЮБ. Что бы ни случилось, не опозорьте звания сыновей вдов.
Занавес.
