Синева в аркане
Пьеса в пяти картинах
(по мотивам повестей Василия Ледкова «Синева в аркане» и «Розовое утро»)
Действующие лица:
ИРЯ (ИРА), женщина средних лет, мать Василея
МИКУЛ ЛЕДКОВ, мужчина средних лет, отец Василея
ВАСИЛЕЙ, мальчик восьми лет, сын Ирины и Микула
ЛИДА, девушка, фольклористка из Ленинграда
АНИСЬЯ ХАДА, бабушка Василея, живет с семьей сына Микула
ВАСЯ ЛАПТАНДЕР, мальчик восьми лет, друг Василея
ЁНКО, мальчик восьми лет, друг Василея
ИВАН ЛАГЕЙСКИЙ, молодой человек, исполнитель старинных ненецких песен, женат
АВДОТЬЯ, молодая женщина, жена Ивана Лагейского
СТАРИК ЯВТЫСЫЙ, старый оленевод, живет по своим понятиям и правилам, часто не согласен с молодыми оленеводами
ПАШ МИКУЛ, пожилой человек, староста поселка Пэ-яха
ЕКАТЕРИНА СЕМЕНОВНА, молодая русская женщина, учительница поселка Пэ-яха
КУЗЬМА ИВАН, мужчина средних лет, председатель
МИКУЛ ПАХАНЗЕДА, мужчина средних лет, оленевод
МИКУЛ ВАЛЕЙ, мужчина средних лет, оленевод
МУЖЧИНА, приезжий, средних лет
ЖЕНЩИНА, жительница поселка, средних лет
Действие происходит в 1950-е годы в Большеземельской тундре Ненецкого округа. Молодой оленевод Василий везет в стойбище фольклористку из Ленинграда Лиду Попову.
Оформление задника сцены — прибрежное поселение.
Картина 1. Детство Василея
На заднем плане в центре стоит чум, покрытый нюком только с задней стороны, рядом нарта, с одного края авансцены стоит вторая нарта, с другой стороны — шкуры. Освещение центральной части авансцены. Слышно приближение шума вертолета.
На сцену выходит Василей, защищаясь рукой от ветра. С другой стороны выходит Лида с рюкзаком в руках.
ВАСИЛЕЙ. Здравствуйте, это вы прилетели собирать песни?
ЛИДА. Да, это я. Я Лида Попова. А это олешки? Я никогда не видела олешек. Мы на них поедем?
ВАСИЛЕЙ. Да, мы поедем на оленях. Я буду вашим проводником. Меня зовут Василей, фамилия Ледков. Садитесь, держитесь крепче. (Садятся в нарты и едут. Василей погоняет оленей.) Хыть! Хыть!
ЛИДА. Слушай, Василей, а почему у тебя фамилия русская? И имя тоже.
ВАСИЛЕЙ. Нет, фамилия моя нерусская.
ЛИДА. Какая же тогда?
ВАСИЛЕЙ. Ненецкая. У меня еще другая фамилия есть, родовая — Паханзеда.
ЛИДА. Паханзеда? А почему ты Ледков?
ВАСИЛЕЙ. Ты видишь вдалеке гору?
ЛИДА. Вижу.
ВАСИЛЕЙ. Это гора Крутая. Если отсюда смотреть, то видна только она. Если близко подойти, то там целая гора сопок обнимает залив. Место это называется Паханзеда. Людей, живущих в этих местах, называют паханзедами.
ЛИДА. Ой, как интересно!
ВАСИЛЕЙ. Те, кто переселился на Урал, Енисей и Таймыр, остались под своей фамилией — Паханзеды, а те, кто остались в нашей Большеземельской тундре, стали Ледковыми. С появлением русских появилась фамилия Ледков.
ЛИДА. Ах вот в чем дело! Еще что-нибудь расскажи.
ВАСИЛЕЙ. Хорошо. Я тебе про свою жизнь буду рассказывать с самого рождения. Об этом я от своей бабушки Анисьи не один раз слышал, поэтому знаю. Слушай…
Затемнение площадки.
Звучит старинная ненецкая песня. Освещается чум. Из кулис выходит отец с капканами в руках, с песцом за поясом. Через некоторое время выходят мать и бабушка. У матери в руках люлька. Песня затихает.
МИКУЛ (рассматривает). Жена моя, кто у нас родился? Мальчик? Девочка?
ИРЯ. Мальчик. Совсем маленький, на лягушонка похож. (Улыбаясь, показывает малыша.)
АНИСЬЯ ХАДА (шутит). Может, назовем его Тямдэ (лягушонком)?
МИКУЛ. Зачем его так называть? (Возмутился.) Надо ему хорошее имя дать. У нас ведь три сына было. Хэко ушел на втором году жизни, Харп утонул в луже в два годика, Митрия искалечил бешеный олень… и угас он на моих руках. А этого надо уберечь, ведь нету у меня помощника. Имя у него будет… Василей.
АНИСЬЯ ХАДА. Будем надеяться, что этот мальчик выживет. (Берет люльку в свои руки, качает.) Я ему буду петь колыбельную, и он поймет, что надо жить.
МИКУЛ. Вот тебе, мать моего сына, подарок от меня. (Отдает ей песца.)
ИРЯ. Спасибо.
Бабушка, мать и отец удаляются со сцены. Высвечивается нарта, на которой сидят Василей и Лида.
ВАСИЛЕЙ. Вот так мне дали имя.
ЛИДА. Очень интересно. Расскажи еще что-нибудь.
ВАСИЛЕЙ. Все, мы приехали. Это наше стойбище. За чаем я расскажу тебе еще одну историю.
Василей и Лида, сидящие на нарте, затемняются. Высвечивается чум. На центральную часть авансцены выходит Василей-мальчик, в руках рыба, которую он кладет в тазик. Выходит мать с дровами.
ИРЯ. Вот, дров принесла, чум подтоплю, скоро отец должен приехать.
ВАСИЛЕЙ. Мама, а я рыбы наловил.
ИРЯ. Молодец, сынок, уху сварим.
Звон колокольчиков, лай собак. Появляется отец Василея.
МИКУЛ. Устал я, работы теперь много — отел идет: оленей надо стеречь, за оленятами глаз да глаз нужен. (Обращается к сыну.) Я теперь ни охотиться, ни рыбачить не могу. Теперь ты меня заменяй, большой ведь уже.
ВАСИЛЕЙ. Хорошо. А в тундре много оленят появилось? Так хочется на них посмотреть.
МИКУЛ. Потом посмотришь.
ВАСИЛЕЙ. Папа, возьми меня с собой.
МИКУЛ. Нет, не могу. Да и погода теперь плохая — то дождь, то снег.
ИРЯ (выходит из чума, выносит совик*, кладет его в нарты, обращается к отцу). Иди суп кушать. Суп в маленьком котелке сварила.
МИКУЛ. Что так?
ИРЯ. Да Василей всего пять пуночек поймал.
МИКУЛ. Пора пуночек, видно, прошла. Снега сходят, и птички разлетаются. Но ничего: скоро куропатка затокует. По всей тундре треск куропаток пойдет. Ну пойдем, накормишь меня супом.
Отец и мать уходят в чум. Высвечивается нарта. Василей-мальчик садится на нарты и накрывается совиком. Микул замечает Василея. Они едут в стадо вместе.
МИКУЛ. Ты что за мною увязался?
ВАСИЛЕЙ. Так как-то нечаянно вышло.
МИКУЛ. Ну, раз такое дело, будешь со мной оленей сторожить. Запомни, спать нельзя.
ВАСИЛЕЙ. Хорошо, отец.
Наступила ночь. Отец и сын уходят в темноту, обходят периметр сцены, осматривают стада оленей. Постепенно свет нарастает — наступает утро, они возвращаются на центральную часть авансцены.
МИКУЛ. Ну что, Василей, ночь мы, кажется, с тобой пережили? А как же иначе-то? Мы на этот раз не в два, а в четыре глаза смотрели. Ни лисы, ни орлы не тревожили стадо. Олени целы — это главное. (Огляделся.) Небо мне что-то не нравится, хмурое, вот-вот заплачет. (Вдохнул воздух.) И ветер просыпается, не к добру это! Ой не к добру! Снег сейчас крупный пойдет. В такую погоду оленей одних не оставишь, телята еще слабые. В этих местах песцов полно. Он, разбойник, в такую погоду не будет сидеть спокойно, будет за оленятами охотиться.
Подул сильный ветер. Отец посмотрел на сына.
МИКУЛ. А на тебе, сын, и сухого места, наверно, нет?
ВАСИЛЕЙ. Нет, малица у меня сухая… Только ноги зябнут: пимы вымокли.
МИКУЛ. Вот и мокрый снег пошел.
ВАСИЛЕЙ. Снег, какой красивый снег.
МИКУЛ. А тебе, Василей, не холодно?
ВАСИЛЕЙ. Нет. (Его передернуло, губы задрожали.) А в чуме огонь, чай, наверно, пьют.
МИКУЛ. Э-э, мужик, и ноги-то, видно, сломались. Ну-ка снимай пимы! У тебя и лицо без кровинки! Тоже мне пастух… навязался.
Отец надел взрослый меховой совик на Василея, посадил его на нарты, завязав веревкой подол совика.
МИКУЛ. А теперь и голову запихай в совик. (Василей запихал голову в совик.) Ну что, теперь тепло?
ВАСИЛЕЙ. Да, теперь теплее!
МИКУЛ. Ну, давай теперь в чум поедем!
Они едут в чум. Звон колокольчиков. Приехали. Залаяли собаки. Выходят бабушка с мамой.
ИРЯ (с испугом обращается к мужу). Микул, Василея нет! Ищем Василея, не можем найти ведь!
МИКУЛ. Здесь он, со мной. Берите своего хальмера (замерзшего, похожего на покойника).
ИРЯ. Он что, умер?! Вэй! Василей! Вэй!
АНИСЬЯ ХАДА. Вот беда-то! Вот беда! И что за грех за нас уцепился? Опять ведь ушел парень-то. Как жить будем?
Отец развязал веревку на совике, и из него вылез Василей.
ИРЯ. Жив? Жив! (Упала к Василею и обняла его.)
АНИСЬЯ ХАДА. Живой! Живой! Ти… ти… ти.
МИКУЛ. Толковый будет пастух — все у него впереди. Ночью-то он хорошо пастушил.
ИРЯ. Проходите за стол. Садитесь кушать. Супа горячего надо поесть, чаю попить.
АНИСЬЯ ХАДА. Главное, мужика-то надо отогреть.
Мужчины садятся за стол. Мать хлопочет у стола.
АНИСЬЯ ХАДА. Вы ешьте, а я пимы дошью Василею, чтобы он не мерз и не болел.
ВАСИЛЕЙ. Спасибо, бабушка.
Звучит ненецкая песня. Василей и Лида выходят на авансцену. У одного из них два ведра для воды, у другого — веревка для хвороста.
ЛИДА. У вас тут жизнь такая необычная, не такая, как у нас. Поэтому я к вам и приехала, чтобы все про вас узнать. Еще что-нибудь расскажи.
ВАСИЛЕЙ. Ну, слушай дальше. Мое мирное детство было веселым. Жили мы хорошо, дружно… А потом… началась война…
Уходят за кулисы.
Картина 2. Война
Сцена освещена. Слышен гул, шум громких голосов. Из чума выходят отец, мать, Василей-мальчик.
МИКУЛ. Что случилось?
ИРЯ. Не знаю.
АНИСЬЯ ХАДА. Не знаем мы, не знаем.
Стремительно выходят председатель, мужчины, женщины поселка.
КУЗЬМА ИВАН. Внимание, товарищи! Началась война! Германия предательски напала на Советский Союз.
ВСЕ. Сайнорма! Война! Тяжелое время настало, война пришла! (Стоят в безмолвии, выражая тревогу, лишь несколько женщин тихо всхлипывают.)
ВАСИЛЕЙ. Бабушка, бабушка, а что, за морем тоже люди живут?
АНИСЬЯ ХАДА. Живут, Василей, живут. Много людей живет. Там у них война началась.
ВАСИЛЕЙ. А до нас война дойдет?
АНИСЬЯ ХАДА. Не знаю, Василей. Вэй, вэй, какая беда, какое горе.
КУЗЬМА ИВАН. По приказу верховного правительства все мужчины, достигшие восемнадцатилетнего возраста, будут отправлены на фронт на защиту нашей Родины!
ВСЕ (наперебой). Я пойду на фронт! Я пойду на фронт! Я тоже пойду на фронт!
МИКУЛ ПАХАНЗЕДА. И я пойду, я хорошо стреляю.
МИКУЛ ЛЕДКОВ. Я пойду, я ведь хорошо ориентируюсь на местности.
МИКУЛ ВАЛЕЙ. А я могу бесшумно разведать обстановку.
Мужчины подходят к председателю. Встал и отец Василея.
КУЗЬМА ИВАН. Ты, Паханзеда, пойдешь на фронт.
МИКУЛ ПАХАНЗЕДА. Есть!
КУЗЬМА ИВАН. Ты, Валей, пойдешь на фронт.
МИКУЛ ВАЛЕЙ. Есть!
МИКУЛ ЛЕДКОВ. И я пойду на фронт. Хоть одного-двух пяньгуев**, может, и уложу.
КУЗЬМА ИВАН (председатель посмотрел на Микула Ледкова, отца Василея). Нет, Ледков, ты на фронт не пойдешь.
МИКУЛ ЛЕДКОВ. Почему мне нельзя идти на войну? Война ведь общая.
КУЗЬМА ИВАН. Ты не обижайся… На войне уши и глаза прежде всего нужны. Ты здесь оставайся. Будешь рыбой и мясом фронту помогать.
МИКУЛ ЛЕДКОВ. Почему я всегда хуже других должен быть? А?! У-ши? Где же вы, мои уши? Будь же ты проклят, нёдерма! (Отец погрозил кулаком нёдерме и ушел со сцены.)
КУЗЬМА ИВАН. Мужчины, расходитесь пока по домам. Собирайтесь. Берите с собой оружие. Через час жду вас в правлении колхоза.
ВСЕ. Пойдем на войну! Будем бить врагов! Да, пойдем на фронт!
Все уходят за кулисы. На сцене остаются Василей, бабушка и мать.
ВАСИЛЕЙ. Бабушка, а кто такой нёдерма?
АНИСЬЯ ХАДА. Это богач-хозяин, который набил твоего отца по ушам, когда тот был ребенком, за то, что он уснул во время дежурства в стаде. Глухота с годами усилилась, и поэтому сейчас его не взяли на войну.
Мать Василея тихонько плачет.
АНИСЬЯ ХАДА. Да, Иря, это война. Вот ведь опять беда пришла! Не зря, значит, так часто мне росомаха снилась. К беде это, говорят. Вот беда-то! Росомашьей тенью она пришла! Вот беда! Надо же так присниться! Только поставлю капканы — росомаха тут как тут. Ни в одном капкане привады не оставит, все утащит… (Плачет.) Мало, что ли, голодали в ту войну? А теперь-то что надо? Что не поделили? Но что делать. Слезами горю не поможешь, беду, если она уже идет, не отвратить. Пойдем в чум, Иря. Гроза, наверно, сегодня будет.
Скулят собаки. Бабушка, мать и Василей отправляются в чум, садятся на шкуры… Раздаются раскаты грома, порывы ветра. Василей вздрогнул и зажал уши руками, мать обнимает Василея, бабушка стала шептать молитвы и креститься… Слышны детские голоса, выбегают Вася Лаптандер и Ёнко.
ВАСЯ ЛАПТАНДЕР. Ты слышал?
ВАСИЛЕЙ. Что?
ЁНКО. Там, на море ночью ухнуло!
ВАСИЛЕЙ. Слышал. А что?
ВАСЯ ЛАПТАНДЕР. Что-что! Немцы, наверно!
ВАСИЛЕЙ. Какие немцы?
ЁНКО. Ну какие? Пяньгуи, значит!
ВАСИЛЕЙ. Ты что? Какие пяньгуи? Гром! Гром же ночью был!.. Выстрел из винтовки так не ухает.
ВАСЯ ЛАПТАНДЕР. Сам ты… винтовка! Пушки на войне-то и мины!
ВАСИЛЕЙ. Да гроза это была.
ЁНКО. Нет, не гроза, это были взрывы с войны.
ВАСИЛЕЙ. Смотри, какие-то люди идут.
ВАСЯ ЛАПТАНДЕР. Это чужие люди. Кто они?
ВАСИЛЕЙ. Мама! Бабушка! Идите сюда! Здесь какие-то люди ходят!
Мама и бабушка присматриваются.
ИРЯ. Это свои люди ходят. Враг не так ходит. Враг — он ходит тайком, по-воровски.
АНИСЬЯ ХАДА. Свои, не свои — люди! Коли в беде — надо помочь!
Из-за кулис выходят приезжий русский мужчина и русская девушка.
МУЖЧИНА. Здравствуйте. Мы в шторм попали. Я к вам двух учительниц вез из Нарьян-Мара, а довез только одну Екатерину Семеновну. Такой сильный ветер был, что лодку, как щепку, выбросило на отмель, девушка упала в море и утонула. Мы ныряли, искали ее, не нашли.
ИРЯ. Вот беда какая. Какое несчастье.
ЕКАТЕРИНА СЕМЕНОВНА. Она была моей подругой. Вместе учились.
МУЖЧИНА. Вот какое несчастье случилось. Что делать?
ИРЯ. Да вы заходите к нам в чум, отогрейтесь.
АНИСЬЯ ХАДА. Заходите, переоденетесь, покушаете.
Они зашли в чум. Мальчики остались снаружи.
ВАСЯ ЛАПТАНДЕР. Надо дрова заготавливать.
ВАСИЛЕЙ. Зачем дрова?
ВАСЯ ЛАПТАНДЕР. Зима-то долгая. Без дров мы всю школу заморозим.
ВАСИЛЕЙ. Школу?
ЁНКО. Ведь учиться тоже небось пойдешь?
ВАСИЛЕЙ. Пойду. А что?
ВАСЯ ЛАПТАНДЕР. Вот и давай с завтрашнего дня дрова готовить, чтобы зимой не околеть.
ВАСИЛЕЙ. А народу в школе много будет?
ЁНКО. Много, поселок-то большой, да из тундры дети приедут.
ЁНКО и ВАСИЛЕЙ (бегают, играя в салки). Ура! Будем учиться! Будем учиться!
Затемнение. Все удаляются за кулисы. Звучит ненецкая песня. Из кулис выходят взрослый Василей с полными ведрами и Лида с охапкой хвороста. Прожектор их высвечивает.
ВАСИЛЕЙ. Та зима оказалась для нас особенно трудной. Осенние шторма и немецкие подводные лодки, что шныряли у берегов, не пропускали к нам морские суда с продуктами. Ждать помощи было неоткуда, а тут еще разразились тиф и цинга. Не осталось ни одного дома, ни одного чума, в который бы не заглянула болезнь.
Затемнение. Василей и Лида уходят со сцены. На сцене высвечивается школа, на полу «постели». Из-за кулис выходят Ёнко, Вася Лаптандер и Василей, с другой стороны кулис выходит учительница.
ЕКАТЕРИНА СЕМЕНОВНА. Так, ребята, умываемся. Мыла у нас нет, умываемся золой.
Дети подходят к умывальнику, умываются.
ЁНКО. Опять ивовой золой надо умываться.
ВАСИЛЕЙ. Ничего страшного, можно и золой, лишь бы болезнь скорей ушла из нашего поселка.
ЕКАТЕРИНА СЕМЕНОВНА. Умывайтесь тщательнее, чтобы не заболеть. Тиф — страшная, смертельная болезнь. Очень много людей умирает.
В центре на сцене мальчик Василей. Ложится на шкуру.
ВАСИЛЕЙ. Постель сырая.
ЕКАТЕРИНА СЕМЕНОВНА. Паш Миколай вчера обливал шкуры кипятком, так надо. Ладно, мальчики, ложитесь в малицах.
Ребята ложатся в постели. Затемнение. Учительница уходит за кулисы. Завывает метель. Высвечивается прожектором Василей. Слышен стук в окошко. Стук услышал Василей, остальные спят. Василей встает, из-за кулис выходит мама Василея. Прожектор направлен на мать и Василея. Мать подходит к Василею, обнимает его, крепко держит в своих объятиях.
ИРЯ. Как вы тут с ребятами живете? Все ли хорошо? Как вас кормят? Не болеете ли?
ВАСИЛЕЙ. Да все у нас, мама, хорошо. Никто не болеет. (Заплакал.)
ИРЯ. Да ты не плачь, сынок, все хорошо будет. Пока живы папа и я, ничего не бойся. Не плачь, сынок, болезнь скоро уйдет.
ВАСИЛЕЙ. Я и не плачу, мама, слезы сами текут.
ИРЯ. Бывает, сынок. Это не страшно. Мужчина, как говорит папа, сильным должен быть. Но я-то знаю, что ты и так сильный… Василей, я тебе что-то сказать хотела…
ВАСИЛЕЙ. Скажи.
ИРЯ. Матери у Ёнко, сынок, больше нет.
ВАСИЛЕЙ. Это как же? Почему? (Трясет мать за плечи.)
ИРЯ. Ушла она от нас, сынок. Вчера я сама с Тоси Иваном проводила ее в мир духов. На кладбище она теперь… А еще раньше пришла бумага… отец у Ёнко погиб… Геройски… так там было сказано…. Бедный, бедный Ёнко.
ВАСИЛЕЙ. Не надо, мама, не надо плакать. И так больно! (Мать прижала Василея сильно-сильно.) Да ты что, мама, я же не маленький! (Вырвался из ее объятий.)
ИРЯ. Верно, сын. Ты уже сам охотник, рыбак и в тундре не пропадешь. Верю в тебя. Но Ёнко о матери и об отце ты скажи осторожно, не сразу. (Обняла сына, затем посмотрела на него.) До свидания, Василей. Потом опять к тебе приду.
ВАСИЛЕЙ. До свидания, мама.
Василей пошел спать, ворочается, не может уснуть. Проснулись мальчики. Прожектор направлен на ребят.
ЁНКО. Ты чего не спишь?
ВАСИЛЕЙ. Мама моя приходила.
ВАСЯ ЛАПТАНДЕР. Зачем приходила? Почему она плакала?
ВАСИЛЕЙ. Да так, ничего. (Скрывает слезы.)
ВАСЯ ЛАПТАНДЕР. А! Женщины всегда так. Всегда у них чуть что глаза на мокром месте.
ЁНКО. А не болеет?
ВАСИЛЕЙ (вздрогнул). Нет.
ВАСЯ ЛАПТАНДЕР. Ну ладно, давайте спать.
ВАСИЛЕЙ. Спи, Ёнко. (Накрылся одеялом, закрыв лицо.)
ЁНКО. Может быть, она что-то сказала тебе?
ВАСИЛЕЙ. Нет, ничего не сказала, спи.
Сцена освещается. Утро. Ребята проснулись. Ёнко дергает Василея за рукав.
ЁНКО. Ты ночью, наверно, хотел сказать мне, что моя мама умерла?
ВАСИЛЕЙ. Я не хотел тебе говорить. Ты должен быть сильным, ты мужчина. Держись, но ведь правду нельзя скрыть…
ЁНКО. Говори, говори правду!
ВАСИЛЕЙ. Только ты не плачь.
ЁНКО. Говори скорее, говори!
ВАСИЛЕЙ. Ёнко… твои родители умерли… Твой отец погиб геройски на фронте… а мама умерла от тифа.
ЁНКО. Нет! Нет!.. (Плачет.) Ты знаешь, я ведь ночью почуял недоброе, всю ночь не спал, думал…
ВАСЯ ЛАПТАНДЕР. Ничего, много теперь сирот, война ведь. Тиф. Но жить все равно надо.
ЁНКО. У тебя хоть отец и мать есть. (Плачет.)
Звучит эпическая песня, затем она приглушается.
ГОЛОС ВЗРОСЛОГО ВАСИЛЕЯ. Беда не обошла и меня стороной. Когда солнце впервые за зиму стало подниматься над краем земли, мне сообщили, что умерла моя мать… Это было как ножом по сердцу, как заноза в груди. Разве тогда под утро я мог знать, что вижу ее в последний раз?!
Сцена затемняется. Мальчики уходят за кулисы.
Сцена освещается. На сцену выходит отец с дровами, заходит в чум, за ним с ведром выходит бабушка, заходит в чум. На сцену выходит Паш Микул с колотушкой.
ПАШ МИКУЛ. Так, все шкуры выносим на улицу! Будем их выколачивать!
Отец выносит шкуру, выколачивает, бабушка за ним тоже выходит со шкурой и выколачивает ее.
МИКУЛ. А скоро ли спасение будет от тифа?
АНИСЬЯ ХАДА. Все выколачиваем, водой поливаем, а тиф все не уходит.
ПАШ МИКУЛ. Будем бороться! Тиф еще не война. Найдем спасение и от него. Вот если бы было мыло, скорей бы с этой заразой справились.
Из-за кулис выходит женщина.
ЖЕНЩИНА. Беда! Беда! Заведующий складом умер!
ПАШ МИКУЛ. Вот и Никодим умер.
АНИСЬЯ ХАДА. Пойдемте, пойдемте к нему, попрощаемся.
ЖЕНЩИНА. Мы на складе нашли мыло! И дегтярное, и туалетное!
ПАШ МИКУЛ. Это спасение от тифа! Дорогой Никодим, теперь все поправятся. Ты всех спас! Жаль, что ты этого не увидишь.
Затемнение. Все уходят за кулисы. Звучит эпическая песня. Из-за кулис выходят люди, кто-то с сеткой в руках, с дровами, с ведром. Каждый занят каким-то делом.
ГОЛОС ВЗРОСЛОГО ВАСИЛЕЯ. Односельчане стали мыться мылом, и болезнь отступила, люди понемногу окрепли, стали выходить на работу. Кто смолил лодки, кто чинил сети. Всем нашлось дело. Не сидеть же сложа руки и нам — мы помогали взрослым. А как же иначе?.. Но мы все равно старались, учились прилежно. Уж очень нам хотелось стать грамотными, образованными. А затем закончилась война… На самый край земли, где на весь поселок было одно лишь самодельное радио, пришла эта радостная долгожданная весть… Все веселились и плакали одновременно.
Слышны голоса из-за кулис.
— Победа! Победа!
— Ура-а-а, война закончилась!
— Ура-а-а! Победа!
— Наши победили! Ура-а-а!
— Вернутся наши мужчины!
Картина 3. Встреча с Иваном
Высвечиваются нарты. На них сидят Лида и Василей.
ЛИДА. Василей, благодарю тебя! Я полюбила эту землю. Приду в музей Арктики — и уже по-другому буду на все смотреть. И друзьям обо всем расскажу.
ВАСИЛЕЙ. Конечно, Лида. Будет что рассказать, да? Смотри, смотри — видишь ту синюю полоску у горизонта?
ЛИДА. Вижу.
ВАСИЛЕЙ. Это вода у залива. Там Иван, мой друг, живет, он много песен знает.
В чуме Иван, Авдотья и старик Явтысый. Слышен лай собак. Полное освещение сцены. В чум заходят Лида и Василей. Здороваются.
ВАСИЛЕЙ. Здравствуйте!
ЛИДА. Здравствуйте! Ой как хорошо!
ИВАН. Проходите, садитесь. Будьте как дома.
АВДОТЬЯ. Сейчас уху сварим, будем кушать.
ИВАН. Откуда едете? Куда путь держите?
ВАСИЛЕЙ. Вот привез тебе, Иван, гостью, она песни, сказки собирает.
АВДОТЬЯ. Много у нас Иван песен знает. Бывает, неделями поет.
ЛИДА. Неужели так долго петь можно?
АВДОТЬЯ. У нас в тундре вечера длинные. Долго поем.
ВАСИЛЕЙ. Ты уж спой, Иван, специально девушка к нам из Ленинграда за песнями приехала.
ИВАН. Cпою.
АВДОТЬЯ. Вы угощайтесь, чай пейте.
ЛИДА. Вы пойте, Иван, а я вас записывать буду.
ИВАН. Долго записывать-то придется. (Запел.)
Когда земля разденет
Снежную малицу,
И вдоль морского берега
Волны побегут песцовой стаей,
На спине моря покажется,
Как скалистый остров,
Трехмачтовая лодка —
Лодка братьев-богачей.
Они забьют оленей,
Они возьмут песцов,
Шкурки горностаев,
Лис и соболей,
Хмурит небо брови,
Плачет белым снегом.
Быть беде ли страшной?
Или быть добру?
Ну все, на сегодня хватит.
ЛИДА. Ладно, тогда сейчас прослушаем запись. (Включает магнитофон.)
СТАРИК ЯВТЫСЫЙ. Вэй! Что это? Кто поет? Страшная машина… Иван умрет?
ЛИДА. Почему умрет?
ИВАН. Нет, я не умру.
СТАРИК ЯВТЫСЫЙ. По нашей вере тот, чья тень отпечатывается на камне, дереве, металле, глине, — это уже не жилец; душа его украдена злыми духами, и он должен умереть.
ВАСИЛЕЙ (объясняет Лиде). Среди населения тундры языческая религия живет до сих пор.
ЛИДА. Дедушка, ты же смотрел фильмы?
СТАРИК ЯВТЫСЫЙ. Смотрел.
ЛИДА. Те артисты, которые записывались на кинопленку, не умерли, до сих пор живы и здоровы. Не надо верить в предрассудки.
ИВАН (обращается к Василею). Ну ладно, хватит об этом. Куда теперь поедете?
ВАСИЛЕЙ. На Крутую сопку.
ИВАН. Она с тобою поедет?
ВАСИЛЕЙ. Да.
СТАРИК ЯВТЫСЫЙ. Женщинам нельзя туда, не женское это место, знаешь ведь.
ВАСИЛЕЙ. Лида издалека посмотрит.
СТАРИК ЯВТЫСЫЙ. Ты правду говоришь? Не обманываешь?
ВАСИЛЕЙ. Ну, может быть, немного на гору поднимется.
СТАРИК ЯВТЫСЫЙ. Нельзя, ты понимаешь? Нельзя.
АВДОТЬЯ (обращается к старику). Не расстраивайся, он же сказал, что она издалека смотреть будет.
СТАРИК ЯВТЫСЫЙ. Еще он сказал, что девушка немного поднимется на гору.
ВАСИЛЕЙ. Собирайся, Лида, поехали дальше. (Ивану.) Спасибо за угощение.
ЛИДА. Спасибо за песни и гостеприимство. До свидания.
Лида и Василий садятся на нарты. Затемнение.
СТАРИК ЯВТЫСЫЙ. Мне тоже ехать надо.
ИВАН. Ты куда поедешь?
СТАРИК ЯВТЫСЫЙ. Потом скажу, когда вернусь. Потом увидимся.
Картина 4. На Крутой сопке
Старик Явтысый поспешно уходит за кулисы, Иван за ним, следом уходит Авдотья. Лай собак, звон колокольчиков. Полное освещение.
ЛИДА. Василей, а что, мне и правда нельзя будет забраться на гору Крутую?
ВАСИЛЕЙ. Это местным нельзя, а ты приезжая, тебе можно. Вот, приехали.
На заднике изображена гора. Перед горой озеро. А там деревянные идолы, кости, оленьи черепа, зубы медведей и клыки моржей.
ЛИДА. Смотри, почему-то смола на камнях.
ВАСИЛЕЙ. Это не смола, это жертвенная кровь оленя. Раньше, перед тем как что-то попросить у Нума, мы так задабривали духов, сядэев.
ЛИДА. Вот это да! Я об этом не знала.
ВАСИЛЕЙ. Это, так сказать, наша церковь. Сюда не положено ходить женщинам. Еще ни одна женская нога сюда не ступала. Ты, Лида, первая.
ЛИДА. Мы с тобой, Вася, что-то страшное делаем. А если заметят, узнают?
ВАСИЛЕЙ. Если узнают, то убьют наши тени.
ЛИДА. Я боюсь.
ВАСИЛЕЙ. Не бойся. Убьют наши тени, после этого якобы болезни нас сами найдут. Меня уже несколько раз так убивали…
ЛИДА. А-а-а. А много здесь таких святых мест?
ВАСИЛЕЙ. В тундре много, а в Паханзедах, кроме Крутой, нет… Впрочем… Видишь вон ту угловатую сопку?
ЛИДА. Вижу.
ВАСИЛЕЙ. Это гора Лохоляньг. Это не священная гора, но на ней похоронена война.
ЛИДА. Война? Я вижу, у вас не тундра, а страна чудес! И как же похоронили войну?
Из-за кулис незаметно для Лиды и Василея выходит старик Явтысый, в руках хорей с металлическим наконечником. Он тайком, прячась, наблюдает за ними и подслушивает.
ВАСИЛЕЙ. Слушай. Жил когда-то, примерно триста лет назад, человек по имени Вай — значит, злой. Он каждый год собирал огромное войско и налетал по первому снегу на землю ненцев. Страшные были войны. И вот в один из таких набегов Вай заметил чум. Войско Вая в этот раз шло на Пустозерск… Не гнать же туда все войско, и Вай решил расправиться с чумом сам. Он, не доходя до чума сто шагов, сел на землю и крикнул. «Эй! Хозяин! Срок твой настал! В чуме ли своем ты решил умереть или, как настоящий человек, в бою?» А хозяин уехал утром проверять капканы, его жена была глуховата. Только единственный семилетний сын услышал угрозы воина. Он как раз стрелял из лука по мишени. Он вышел на улицу и выстрелил в великана. Тело двухметрового великана упало, войско испугалось и разбежалось. А тело Вая ненцы похоронили на горе Лохоляньг. С тех пор наша тундра не знает войн.
ЛИДА. Красивая легенда.
ВАСИЛЕЙ. У ненцев много разных легенд, по дороге расскажу. Садись на нарты, поехали.
Они садятся на нарты и отъезжают. Из кулис осторожно, незаметно для старика Явтысого, выходит Иван.
СТАРИК ЯВТЫСЫЙ. Приехала сюда, негодница, Василея опозорила, Ивана убить хочет. Бесстыжая! Ничего, ничего, Ивана я в обиду не дам. Нельзя против наших законов идти.
Грозит кулаком. Достает из-за пазухи две фигурки из бумаги, направляется к озеру, кладет фигурки на землю и хочет проколоть их хореем. Иван выхватывает у него хорей и фигурки.
ИВАН. Слушай, дедушка, ты что здесь делаешь?
СТАРИК ЯВТЫСЫЙ (испуганно). Да я проезжал мимо.
ИВАН. Ты что, хотел людей погубить?
СТАРИК ЯВТЫСЫЙ. Они тебя, Иван, погубить хотели.
ИВАН. Дедушка, что ты говоришь? (Сурово поглядел на деда.) А ну, езжай в чум! Езжай, езжай!
Старик Явтысый сначала попятился, и побежал, сначала по сцене, потом за кулисы.
ИВАН (рассуждает, подбирая фигурки кукол). Вот что с людьми делает неграмотность. Ну и ну! Хорошо, я вовремя успел. А то неизвестно, чем бы это закончилось.
Картина 5. Прощание с Лидой
Слышен шум вертолета.
ВАСИЛЕЙ. Лида, может, на олешках до Нарьян-Мара доедем?
ЛИДА. Нет, на вертолете быстрее.
ВАСИЛЕЙ. Да я пошутил.
ЛИДА. Как уезжать не хочется! Какие здесь хорошие люди живут!
Из-за кулис выходит Иван.
ЛИДА. Здравствуй, Иван!
ИВАН. Здравствуй, Лида! Я вот кое-что привез тебе на память. (Подал куколок.) Взял у деда Явтысого. Старик-то совсем из ума выжил, хотел ваши тени убить.
ВАСИЛЕЙ. Ничего себе.
ЛИДА. Ну вот, буду смотреть на них и вспоминать ваши Паханзеды. Спасибо за все.
ВАСИЛЕЙ. Приезжай еще.
ЛИДА. Обязательно приеду. Ждите.
ИВАН. Будем ждать.
ЛИДА. Ну все, пока, до свидания.
Из кулис выходят все актеры. Прощаются с Лидой.
— До свидания, Лида!
— До свидания!
* Верхняя меховая одежда.
** Пяньгуй — враг (ненец.).
