Талмас
Ахшам къапубуз къагъылгъанда, мен янгы ята тура эдим.
— Чыкъ гьали,яш. Беклеп де къойгъан эдигизми? — деди абим.
— Ибадулла агъай гелген, — дедим мен, чече турагъан гёлегимни къайтара гийип.
— Багь, не билесен? — деди, абим тамаша болду.
— Къагъагъан кююнденбилемен, — дедим.
Ибадулла агъай — анамны зукъариси. Совхозну баш зоотехниги болуп ишлейгени хыйлы бола. Къачан ёлукъса да, ол башымны бир сыйпап къоймай. Кёп сюе бизин.
Салам берип, сорашгъаны булан ол, къолундагъы сумкасын столгъа салып: «Уфф, тазза талдыкъ, къошлагъа, фермалагъа барып айланып гелемен.. Гьалимат, ёкъму чайынг? — деп, шанжалны таявуна артгъа къажып таянды.
Уми ашгъа айланагъанда ол:
—Бары да къошлардан бираз осал токълуланы жыйып, шунда Чинарланы боюнда, сакълап, семиртмеге сюебиз. Тийилмеген сага, къырыйында сув, таман чакъы тирлик ем де болажакъ. Орусхан маллагъа булай да юрюй. Оьзюгюзню малларыгъызны да къошугъуз, яхшы гьакъ да чыгъа, барыгъыз, — деди. Абим бармакълары булан столну ягъасын согъа туруп, бираз ойлашды. Сонг магъа бурулуп:
— Гьы, яш, бажарырбызмы? — деди.
— Эки ит де, тюбек де болса чы, — дедим мен.
— Орусхан герти айта. Бир сама яхшы ит герек. Абизательна! — деп, мен айтгъанны Ибадулла агъай да арив гёрдю.
Баражакъ болдукъ.
— Эртен машин болажакъ. Тирлик ем учун узун шинталар, чатыр йибережекмен; къазан-аякъ, ятыв-ябувну гьазир этип турарсыз,—деп, Ибадулла агъай гечебизни яхшы этди.
Бир-эки айгъа узатылма ярайгъан янгы яшавну ятгъан сонг да ойлаша эдим. Эртен тез туруп, бир сама ит тапмагъа герекбиз. Бетавулдагъы Оракъчы деген гишини тизив ити бар деп англагъан эдим.
Эртен тез туруп абим де, мен де Оракъчылагъа бардыкъ. Къабагъындан тышдагъы гётермесинде сыйыр сава турагъан къатыны бизин гёргенде эсер-месер болду.
— Оракъчы намаз эте тура, ичине гиригиз дагъы, — дей ол.
— Яражакъ, ичине гирме заман тюгюл, — деди абим. Бираздан елбегей тёшлюк де салып, калошлар булан, яланбаш Оракъчыагъав оьзю де чыкъды. Сорашып битгени булан ол:
— Айтыгъыз гьали мурадыгъызны? — деди.
— Бизге ит тарыкъ, шулай гелгенбиз, — деп абим, огъар ишни-гьалны англатды.
Буса да, Оракъчы жавап бермей тура.
— Озокъда, гьавайын деп де айтмайман, — деп башлады абим.
— Савулагъан гамиш сен де бермессен, берсенг де, мен де сатмасман, — деп, о гиши токътатып къойду.
Итни не беремен, не бермеймен деп айтмай, бираз токътады. Шо заман гьайванланы туваргъа чыгъарып геле турагъан къатынына Оракъчы агъав:
— Итни шорпа къазанын исиме сал, — деп буюрду.
Сонг абимге:
— Сени мурадынг битгенни де сюемен, итни де къызгъанаман. Айып этсенг де, айтайым, бир тайпа адамларда ёкъ гьакъыл бар шу итде… Малны тапшургъан гюн гелтирип берермисен? — деди.
— Сёзюм — сёз, тап шолай этермен, — деп, абим разиликге ону янгыдан къолун алды. Шо заман мен:
— Оракъчы; агъав,гьакъыллы дегенде, нечик хасиятлары бар? Гечелер бек гьаплаймы? — деп сорадым.
— Гьапламай, кёп сёйлейген, бош сёйлейген адам макъталамы. Оьзюню ишин аз гьаплап этип къоя!
Шолай да айтып, о гиши уьйге шорпа къазанын алмагъа гетди.
Есиси эртен ашны алмагъа гетгенни билгендей, шо арада, йыртыллайгъан боямыш тюклю, онча мазаллы болмаса да, генг тёшлю, базыкъ къоллу Талмас, уясындан чыгъып, ал къолларына авуп, арт аякъларын созуп, гериле башлады.
— Гертиден де, гьакъыллы ит болма герек, гёремисен, тургъаны булан физкультура эте, — деп абим кюледи.
Гьали эс этгендей, ит чирелип, къулакъ тургъузуп, бизге тергевлю къараса да, гьапламады.
Пус урагъан шорпа къазанны да алып, Оракъчы агъав гелди. Токътап абимге:
— Сагьатынг бармы? — деп сорады.
— Бар, гьали янгы алтыгъа ишлеген, — деди абим сагьатына къарап.
— Мен сагьат нечедир деп сорамайман, ит оьзюне салгъан низамны гёрсетме сюемен. Гьали мен шу исси шорпаны шинтасына тёгейим, сен сагьатгъа къара: айтмагъа, бир беш минут гетмейли, къырыйына сама гелеми экен, гёрерсен, — деди Оракъчы.
Талмас, гертиден де, тап еси айтагъан кюйде этди.
— Бийх, машаллагь, машаллагь, — деп, абим о гишини кепин гелтирди.
Оракъчы агъав Талмасны бизге оьзю етишдирди, огъар хыйлы арив затлар да айтды.
— Вёре, языкъ этмессиз, тил билмейген жан… Оьктемлигин сындырмасагъыз, воллагь, шу бёрюге де бара, — деди ол дагъы да.
— Герти айтабусан, агъав? Бёрю сама тутмаймы шу? — деп, абим соравлу къарады.
Тутмагъан, тек къоркъмайгъанны билемен. Мунда бир юрек бар, ягь бар, — деди Оракъчы, итини башын сыйпай туруп.
* * *
…Шинталар, къазан-аякъ, ятыв-ябув юкленген машинге Талмасны да миндирдик. Шынжырын гьали мен тутгъан эдим. Уьйде ятып-ялкъып турмай, къыргъа мал бакъма барагъанына ит оьктем болагъан йимик токътагъан. Орамда ёлукъгъан яшлар биз гёрюнмейген болгъунча къарай эдилер.
Чинарлар деген ер юртдан онча йыракъ тюгюл. «Эгиз булакъ» дейген тогъайда биз къош салдыкъ. Машинлеге юклеп, гьар къошдагъы осал токълуланы гелтире башлады. Эки юзге ювукъ зат жыйылды. Ибадулла агъай бир къошдан бирдагъы ит йиберип гелди. Къавгъасы болса да, оьзю къоркъач зат.
— Бизге гьали чирелип турмагъа тюшежек, бир намусну тюбюне гиргенбиз, — дей абим.
— Гечелер, кёбюсю абим къаравул эте, мен юхлайман. Гюндюзлер юхламагъа абимпи къояман. Талмас сиривден айрылмай. Дазу сакълайгъан дозорный йимик, ол ареклеге — йыракълагъа тикленип къарай. Гечелер Талмас гюренни айланасын сакълап бола. Огъар булай эт деп айтма да тюшмей, бары затны оьзю билегендей.
— Биз маллагъа яхшы къарай эдик. Тизив от да бар. Барысына да тирлик ем де беребиз. Арадан бир айлар гетген буса ярай, токълуланы аста юрюйгенлери чалт юрюйген болду, чалт юрюйгенлери чабагъан болду.
— Къара гьали, Орусхан, къаркъара эт юкъгъан сайын буланы мююз йибергенине къара, — дей эди абим.
Гертиден де, токълуланы мююзлерини артда оьсген чакъысы билинип тура. Гючге гелген сайын, токълулар бири-бири булан сюзюшелер…
Талмас сюзюшеген токълуланы арасына гирип «гьав» деп йиберген эди. Къоркъуп экиси де къачдылар.
Бир гюн абим мени уьйге йиберди.
— Гече де къал. Киринип уьстюнгню де алышдыр, — дед иол. Гетдим.
Экиничи гюн тюшге таба къайтып бардым. Токълулар, иссиге бир-бирине башларын да сугъуп, къошну алдындагъы тогъайда токътагъан. Абим буса бизин бир малны союп карасгъа илип тура.
— Тюнегюн болгъан буса уьйге де эт ала барар эдинг дагъы… Талмасгъа разиликге сойгъанман, ичин баврун берип яхшы тойдурдум, — дей ол.
— Олай нечик? Нечик разиликге? — деймен.
— Гетген гече агъач ягъадан бёрю улуй эди. Талмасынг буса аягъы булан ер къазып окъурана. Гечени узагъына гюренни айланасындан таймады. Бек ягьлы зат экен, ягьы булан яллап гетмеге къабул, — деди абим.
Мен салкъынында ятгъан дёрт аякълы къурдашымны янына багъып бардым. Разиликге ушанаман, сыйпайман. Шо мюгьлет къолума бир зат ягъылгъандай бавукъ болуп гетди. Бёрю булан ябушгъаны ачыкъ болду.
Айтса да Талмас бек ягьлы ит, инамлы къурдаш. Ол бар тура, бир зат да къоркъунчлу тюгюл.
Талмас
Разбудил меня громкий стук.
— Заперли, что ли, ворота? — недовольно спросил отец. — Ну-ка, сынок, посмотри, кто там.
— Это Ибадулла-агай пришел. — Я поднялся, натягивая рубашку. — Только он так стучит.
Ибадулла-агай, двоюродный брат моей матери, работает зоотехником в нашем совхозе.
— Уфф, устал. — Ибадулла положил на стол папку, с которой никогда не расставался, и опустился на скамейку.
— Целый день ходил по фермам и кошарам, смотрели ягнят. Очень много ослабленных. Надо вывозить малышей в Чинары на лето. Пастбища там… Сам знаешь. — Он посмотрел на отца. — Вода рядом. Комбикорм подвезем. Как думаешь, Орусхан, справитесь вдвоем с этой работой? Туда и своих овец можно взять. — Он перевел взгляд на отца.
Отец не торопился с ответом. Барабанил пальцами по краю стола. Он всегда так делал, когда нужно было что-то решить. Потом повернулся ко мне:
— Ну как, сынок, справимся?
— Если бы дали собак и ружья, — неуверенно протянул я, боясь поверить, что отец возьмет меня в горы!
— Хорошая собака у Оракчи, — сказал Ибадулла-агай, поднимаясь и расправляя усталую спину, словно с нее свалился груз. Он повеселел и даже улыбнулся мне на прощанье:
— Значит, договорились?
Чуть свет мы отправились с отцом в нижний аул. Жена Оракчи доила корову.
— Проходите, он там, — кивнула она в сторону двери.
— Спасибо, здесь подождем, — сказал отец.
В накинутом на плечи ватнике, в галошах и без папахи появился дядя Оракчи. Узнав в чем дело, нахмурился.
— Я заплачу, — начал было отец…
— Дойную буйволицу не дарят, а собаку не продают, — возразил дядя Оракчи.
Пауза затянулась. Хозяин не говорил ни да ни нет. Скрипнула калитка — это возвращалась жена Оракчи.
— Подогрей похлебку собаке, — попросил он ее. Затем сказал:
— Мне хочется вам помочь, но и собаку жалко. Без нее пусто будет. Она мне как друг. Продавать не буду, а поработать дам. Приведете в тот день, как сдадите ягнят?
— Как скажешь, так и сделаю, — ответил отец и в знак благодарности еще раз пожал хозяину руку.
Мне очень хотелось узнать о собаке все, и я отважился спросить, какие у нее повадки, лает ли она громко по ночам.
— Лает, но не очень. Болтливого человека не похвалят, не так ли? — улыбнулся дядя Оракчи и пошел в комнату за похлебкой. Чувствуя приближение завтрака, из конуры, потягиваясь, вышел Талмас. Это был широкогрудый пес с мощными лапами. Коричневая шерсть, переливаясь, блестела.
— И в самом деле, умная собака. Видишь, свой день начинает с зарядки, — улыбнулся отец.
Собака чутко навострила уши, вытянулась в струнку, но не залаяла. В это время вернулся дядя Оракчи с миской похлебки и спросил у отца:
— Часы есть? Пес дисциплинированный. Вот налью в миску похлебку, а он, пока еда не остынет, не подойдет. Ровно пять минут ждет, можете проверить.
— Вот умница, машаллах! — восторженно воскликнул отец, чем доставил немалое удовольствие хозяину.
Дядя Оракчи сам подвел Талмаса к нам и терпеливо наставлял его. Пес смотрел на хозяина, и мне казалось, он все понимал.
— Не обижайте его, — на прощанье попросил старик. — Гордость можно сломить, но тогда это уже не тот пес будет. А ведь он и на волка пойдет, не побоится.
— Вы что, ходили на волка? — удивился отец.
— Нет, но знаю, что он не струсит, — ответил дядя Оракчи, глядя на любимца.
Мы посадили Талмаса в машину, груженную кормушками, посудой, одеялами. С неописуемым торжеством я держал собаку за поводок. Пес как бы гордился тем, что едет стеречь ягнят, тогда как его сородичи дальше своего двора носа не показывали. Ребята со всей улицы провожали нас завистливыми взглядами. Долго смотрели вслед.
На поляне Экиз-булак мы разбили палатку — и сразу же стали свозить ослабленных ягнят со всех кошар. Их набралось около двухсот. Утомленные дорогой, некоторые, самые крохотные, не могли стоять на ногах. Я гладил их теплые, мягкие спинки. Носил на руках. Рвал самую сочную, молодую траву. Я так старался. Мне хотелось, чтобы отец похвалил меня, но он молчал.
Талмас тоже молча наблюдал за мной, положив свою большую голову на сильные лапы.
— Ничего, — как бы говорил его взгляд, — ведь не ради наград ты трудишься? Да и кто похвалит чабана, если он один-одинешенек среди этих могучих гор, тучных облаков и палящего солнца? И разве это не мужество — без похвалы и без жалоб каждый день, каждый час честно делать свое дело?
А может, так когда-то говорил кто-то из стариков аула и эти слова сейчас пришли мне в голову? Когда нет работы языку, начинают работать мысли.
Все, что могли, мы сделали с отцом, чтобы поставить ягнят на ноги.
— Видишь, Орусхан, как только ягнята набрали вес, у них стали пробиваться рожки, — заметил отец.
И действительно, рожки у ягнят выросли. Они превосходно бодались друг с другом. Я забывал обо всем на свете и начинал «болеть» за какого-нибудь своего любимчика. Талмас скупым лаем разнимал дерущихся, в его умных глазах был укор. «Нашел забаву!» — ругал я себя и, взяв ведро, мчался к ручью за водой.
Странное дело, когда я, оставшись один, затевал какую-нибудь шалость или давал себе поблажку, словно чувствовал пристальный взгляд своего нового друга. Как будто бы он мог меня осудить! Мне становилось неловко.
В один из погожих дней отец разрешил мне сходить домой. Помыться, постричься, проведать родных. Назад я не шел — бежал. Все равно успел только к обеду. Стояла невыносимая жара. Казалось, даже от серых теней валил жар. А на скале оставался влажный след, если крепко прижать ладонь. Я мечтал о глотке холодной воды. Я волновался — как трудно, наверное, было отцу стеречь ягнят и днем и ночью.
Я увидел их еще издали. Ягнята, сбившись в белое пушистое облако, нежились в тени. А отец возился около барана… Я подбежал к нему. Оказалось, это наша разнорогая овца, которая каждый год давала нам по два ягненка.
— Талмас ее спас, думаю, и мы спасем; видишь, за шею хватал серый? — показал отец.
— Почему-то у пса не торжественный вид, даже не встречает, — удивился я.
— Вероятно, устал, целую ночь не сомкнул глаз, успокоиться не мог…
Я подошел к Талмасу. Он лениво лежал в тени, опустив большую голову на лапы. Когда я обнял его в знак благодарности, ладонь попала во что-то липкое. Талмас сразу начал зализывать рану. Значит, все-таки была, была схватка! И он не отступил…
