Коробейники

Коробейники

 

Действующие лица:

ПЕККА ЛИПКИН, карельский крестьянин, коробейник
ВАССЕЛИ, его сын
АКУЛИНА, его невеста
ХОМА, ОССИППА, коробейники, земляки Липкиных
МАЛЛИНЕН, старый рыбак
МАММА, вдова, хозяйка постоялого двора в Финляндии
ЛЕНСМАН, представитель полицейской власти
РИСТО ПАРККИНЕН, мелкий лавочник
ТАЙНА, его жена
ЗАЖИТОЧНЫЙ КРЕСТЬЯНИН
ЕГО ЖЕНА
ЕГО СТАРШАЯ ДОЧЬ
ЕГО СРЕДНЯЯ ДОЧЬ
ЕГО МЛАДШАЯ ДОЧЬ
ЕГО СТАРУШКА-МАТЬ
МАРТТА, прислуга на постоялом дворе
МАТТИ, ПААВО, местные жители
КАРИ
РОЛЬФ ХОЛМБЕРГ, судья города Торнио
ЛИЛЛЕМУР, его дочь
ОСКАР, жених Лиллемур, террорист из Хельсинки
ВИКТОР, активист политического кружка
ДОКТОР ХАЙНАРИ, собиратель фольклора
ТОРГОВКА НА ЯРМАРКЕ
ТОРГОВЕЦ НА ЯРМАРКЕ
ДОЧЬ ЛЕСОРУБА
ПОЛИЦЕЙСКИЙ
ЖАНДАРМСКИЙ ОФИЦЕР
СОЛДАТ
ДЕЗЕРТИРЫ
ДЕРЕВЕНСКИЕ ЖИТЕЛИ
ГОРОЖАНЕ ГОРОДА ТОРНИО

Действие пьесы происходит на территории русской Карелии и Финляндии осенью 1905 года.

 

ДЕЙСТВИЕ I

Картина 1. Вечерка

ВАССЕЛИ. Акулина! Ты что же, обиделась, что ли? Пойдем еще попляшем!

АКУЛИНА. А что мне с тобой плясать, ведь ты меня бросаешь.

ВАССЕЛИ. Так ведь не один же я ухожу. Ведь не зря говорят: кто в Финляндии не бывал, того и мужиком назвать нельзя. А к Рождеству вернусь — и свадьбу сыграем. Подарков тебе привезу.

АКУЛИНА. Обманешь. Я тебя три года ждала, как ты с Питера вернешься. А ты вон научился там коленца выдавать. Парни смеются, говорят, что крутил Вассели любовь со всякими там дамочками.

ВАССЕЛИ. Ничего я там не крутил. Работал как проклятый. Из-за тебя вернулся.

АКУЛИНА. Ко мне Ефим Коргуев три раза сватался, а я все три раза свечки у сватов задувала, дура.

ВАССЕЛИ. Акулина, я же только про тебя все время и помнил. В городе мне страсть как не нравилось. Ей-богу! Дом меня обратно притянул.

АКУЛИНА. Тятька твой тебя вернул.

ВАССЕЛИ. Ближе тебя у меня нет никого. Хочешь, тяте сегодня скажу, что тебя сватать буду?

АКУЛИНА. Правда? Правда скажешь?

ВАССЕЛИ. Правда.

АКУЛИНА. Побожись, Вассели!

ВАССЕЛИ. Вот тебе крест! Ну, иди, иди сюда.

АКУЛИНА. Я тебя сколько хочешь ждать буду. Так ты сердце мое присушил, змей проклятый! Пообещай, что за границей-то хорошо себя вести будешь. В карты не играй, деньги все время при себе держи. Там ведь, у финнов да у шведов, не так, как у нас шаляй-валяй. Там сразу в тюрьму спрячут. И на финских девок не заглядывайся.

ВАССЕЛИ (смеется). Да разве кроме тебя мне кто глянется?

 

Картина 2. Буря

Коробейники преодолевают неспокойное осеннее озеро на лодке.

ОССИППА. Что-то холод сильно продирать стал.

ПЕККА. Зима на подходе.

ХОМА. Теперь в лесу не заночуешь, на постой надо проситься, а финны-то даром теперь не пускают. Не то что раньше. Да еще и паспорт требуют. Боятся.

ОССИППА. Время нынче неспокойное. И война за войной идет. Писарь наш говорил, что японцев нам в этой войне никак не победить. В Петербурге говорят.

ПЕККА. Болтает писарь.

ХОМА. А народ против царя замышляет. Вот как!

ОССИППА. А ты, Вассели, значит, в Питере счастья искал?

Вассели налегает на весла и молчит.

ПЕККА. Веселей гляди, сынок! Он плотничать ходил с мужиками. Потом на фабрике работал, а там забастовка. Всех оттуда и поперли. Потом в лавке служил, по торговому делу, да лавка сгорела. Домой вернулся.

ОССИППА. Тут тебе не фабрика, тут не забалуешь.

Сильная волна бьет лодку в борт.

ПЕККА. А ну налегай! Хома, ты про Федора обещал нам потеху рассказать.

ХОМА. Он уже домой возвращался, с деньгами, без товара. И хотя остановился на ночь у финнов в знакомом доме, но все трясся, кабы чего не вышло...

ОССИППА. У этого Ремшуева и отец был такой же трус, я с ним не раз хаживал.

ХОМА. Как же ты мог его знать, если он пять лет как лежмя лежит в болезни?

ВАССЕЛИ. Из тебя рассказчик, Хома... Как из меня…

ПЕККА. Так что Федор-то отчудил?

ХОМА. Так вот, значит, спит он в избе у окна и вдруг слышит, посреди ночи кто-то делает так: пух-пух, пух-пух, пух-пух!

ОССИППА. Никак молодуха финская пришла товар на товар менять? (Хохочет.) «Пух на пух», значит. Дурак твой Федор! Зря растерялся!

ХОМА. Да ну вас к черту! Рассказывать неохота.

ПЕККА. Не серчай, Хома. Пусть позубоскалит. Когда ногами-то пойдем, не до смеха будет. Домовой, что ли, Федора-то щупал?

ВАССЕЛИ. Черта с два мы теперь по суше пойдем. Рыбам на корм мы пойдем!

ХОМА. Ремшуев схватился за свой посох. Видал ты, Пекка, посох-то у него такой здоровенный, вот с такими сучками?

ПЕККА. Видал, хорошая была дубина.

Сильная волна чуть не опрокидывает лодку.

ПЕККА. Держись, мужики! Рассказывай дальше, Хома, не останавливайся!

ХОМА. Он подумал, что сын хозяйский его ограбить решил, в темноте подползает и пыхает. Схватился он за палку свою и слышит, как от печки опять кто-то злобно вздыхает: пух-пух, пух-пух! И словно от печи вздымаются ручищи и тянутся к горлу. Не выдержал тут Федор — и палкой своей как треснет по этой тени изо всей силы...

ВАССЕЛИ. Лодку вот-вот перевернет, берега не видно, а они тут шуткуют.

ОССИППА. Да не томи ты, Хома! Чего ржешь-то, дурак, нам тоже охота.

ХОМА. А то, что расколошматил Федька всю хозяйскую кадку с тестом! Еле откупился. Тесто на ночь у печи поставили хозяева, оно и пыхало.

Все смеются. Волна накрывает лодку.

ВАССЕЛИ. С ума вы сошли, что ли? Ведь потонем! Ну где, тятя, берег-то? Гляди, ветер-то поднялся какой. Буря! Настоящая буря!

ПЕККА. Сдается мне, не поспеем мы до темноты к Волчьему мысу...

ХОМА. В позапрошлом годе так было. Чуть не сгинули в урагане.

ОССИППА. Типун тебе на язык! А ну давай, Хома, поднажмем, а то Липкины совсем завяли.

ПЕККА. Господи, помоги до заката выгрести, а то пропадем!

ОССИППА. Нам тонуть никак нельзя, мы всю мануфактуру в долг взяли.

 

Картина 3

За окнами скособоченной избы бушует непогода. Посреди темной комнаты на лавке лежит весь в белом старик. Дом, словно корабль, гудит и кренится под порывами штормового ветра. В двери настойчиво стучат. Старик не подает признаков жизни. Входят измотанные непогодой коробейники.

ПЕККА. Хозяева! Есть ли кто живой?

ХОМА. Да разве в такой конуре люди живут?! Это рыбацкий домишко.

ОССИППА. Кажись, никого. Эй, мужики, несите мешки сюда! Переждем непогоду. А фонарь, фонарь-то где? Зажигай!

ВАССЕЛИ. Хорошо, что я вовремя берег разглядел, а то бы лодку в щепки разнесло.

ОССИППА. Что-то я раньше этой лачуги на берегу не видал. А ты, Пекка?

ХОМА. Господи! Господи! Поглядите-ка туда, мужики! Нечистая сила! Покойник! Покойник на лавке!

Коробейники испуганно крестятся, отступают к дверям. Над стариком сама собой загорается керосиновая лампа. Хома от страха вскрикивает. Старик поворачивается к коробейникам, те замирают. Пауза.

МАЛЛИНЕН (громовым голосом). Кто здесь? Вы черти или ангелы? (Пауза.) Молчите?!

ОССИППА (заикаясь). Мы карелы, коробейники. В Суоми на ярмарку с товаром поспешаем…

Старик опускает ноги на пол и пристально вглядывается в пришельцев. Пекка выходит вперед, кланяется в пояс старику и подает знак остальным, чтобы те тоже кланялись.

ХОМА (шепчет). Ты, Пекка, что ли, двинулся умом?

ПЕККА. Нас буря загнала в твой дом, хозяин. На постоялый двор дороги не найдем. Не гневайся и с миром отпусти.

МАЛЛИНЕН. Признал меня?

ПЕККА. Во всей округе Маллинен один. Вода и лес твоим подвластны чарам.

ОССИППА. Да это ж Маллинен, колдун. Откуда ж знали мы…

ХОМА. Уходим. Мы уходим.

Пытаются открыть дверь, но она не поддается.

МАЛЛИНЕН. Кто смел над бурею моею потешаться? Смеялся кто? Кто, спрашиваю вас?

ХОМА. Сейчас бы шли по берегу тихонько, зачем мы согласились с ними плыть?

ОССИППА. Замолкни!

ВАССЕЛИ. А что нам, плакать, что ли? Я смеялся. Видали мы покойников не раз. Не очень-то тебя боимся — верно, тятя?

Вассели несмело подходит к отцу и встает рядом с ним. Маллинен хохочет.

ПЕККА. Прости, хозяин, сын не знает мой твоей великой силы. Чем откупиться нам, скажи, чтоб буря унялась и чтоб дорога верная открылась?

МАЛЛИНЕН. Я слышу, ветер струны раздувает, что в коробах вы спрятали своих.

ОССИППА. Без кантеле карелу на чужбине какая жизнь?

ХОМА. На что он намекает?

Пекка достает из короба походное кантеле, коробейники следуют его примеру. В коробе Вассели нет кантеле, и он стоит, не зная, что ему делать. Пауза. Маллинен швыряет к ногам Вассели челюсть огромной щуки. Между ее зубов натянуты струны.

ХОМА. А это что?

ОССИППА. Орудье колдуна.

МАЛЛИНЕН (Вассели). Твой короб пуст. Мои попробуй струны.

Все замирают. Вассели наклоняется, поднимает затейливый инструмент, трогает струны.

МАЛЛИНЕН. Чтоб смерть мою спугнуть на краткий миг, утешить бурю и найти дорогу, играйте так, чтоб духи вод рыдали.

Маллинен возвращается на свое место. Коробейники начинают играть. Звуки становятся все громче и громче, постепенно сливаясь с голосом бури. Пекка поет, песню подхватывают и остальные:

Он сказал слова такие,
Произнес такие речи:
«Не бурли, порог могучий,
Усмирись, волна тугая!
Дева пены, дух порога!
Опустись на камень пенный,
Сядь на луду водяную!
Обхвати руками волны,
Буруны возьми в охапку,
Усмири ладонью пену,
Чтоб на грудь нам не кидались,
Брызгами не обдавали.
Если этого не хватит,
Житель дна, воды хозяин,
Сделай камни мягким мохом,
Щучьим пузырем — ладейку,
Лишь пойдет она по гребням,
По волнам помчится пенным.
Добрая весла хозяйка,
Лучшее возьми кормило,
Руль сама держи в порогах,
Среди струй завороженных.
Перед чумом чародеев,
Под окном волхвов коварных!
Если этого не хватит,
Укко, бог ты наш небесный,
Сам рули мечом могучим,
Правь железом обнаженным,
Чтобы челн бежал сосновый,
Деревянная ладейка!

 

Картина 4

Постоялый двор в Финляндии. В темноте слышен рев ветра и плеск волн. У камина возится с дровами женщина-прислуга.

МАММА. Уже поздно. Ночь скоро. Иди-ка ты, Мартта, спать.

МАРТТА. А коробейников, значит, так и нет…

МАММА. Что тебе сдались эти коробейники? Придут, как будет срок. А кому ж ты товар заказала?

МАРТТА. Этому богомольцу, что без конца глаза крестит.

МАММА. Если ты заказала товар Липкину, то будь покойна: он в лепешку расшибется, но достанет все что пожелаешь, даже из-под земли. Я-то знаю его как облупленного. Когда мы познакомились, я еще была невестой и со своими покойными родителями в Канканпяа жила. Тогда я была очень хороша собой, не то что сейчас — старая разбитая колода.

МАРТТА. Если они не придут, мой муж очень расстроится.

МАММА. Ясное дело. Они хоть и нарушают наши законы, но уж больно цены у них подходящие. Люди говорят, что в Оулу уже кое-кто из русских коробейников открыл свои лавки.

МАРТТА. Каждому свое. Не так ли, уважаемая Кайса?

МАММА. Это точно. Сидим тут в этой дыре всю жизнь, как крысы. А кто-то бродит по свету, и знает все про всех, и при деньгах. Люблю я их послушать. Как начнут рассказывать свои враки, так и заслушаешься.

МАРТТА. Говорят, уважаемая Кайса, что ваш покойный муж Хассинен тоже коробейничал?

МАММА. Да нет. Он просто хранил их товар у себя и брал с этого проценты.

МАРТТА. Рискованное дело. Ведь он был не из наших мест?

МАММА. Здесь живут не мужики, а зайцы. Трясутся от каждого пустяка. А Хассинен был не таков.

МАРТТА. Как же вы с ним сошлись?

МАММА. А мы и не сходились. Ко мне сваталась куча народу. И русские сватались, и наши, и даже швед был. А я любила того, кто меня обманул… Однажды мой покойный муженек Хассинен приехал сватом с одним парнем из соседней деревни. А я взяла да и послала к черту этого жениха, потому что он был похож на кривую кобылу. А тут вдруг этот Хассинен и говорит мне: «Послушайте, ведь то, что вы говорите, относится и ко мне, ведь я его сват». — «А пошел-ка ты тоже туда-то и туда-то!» — послала я и его.

МАРТТА. Да уж, вы и теперь за словом в карман не полезете, уважаемая Кайса.

МАММА. Убежала я от этих дурней в ригу. А этот громила Хассинен понесся за мной. Я за серп схватилась, а он — за оглоблю. Выбил он у меня серп из рук да всю меня поранил.

МАРТТА. Что и говорить, характер у вашего покойного мужа был крутой.

МАММА. Я слезами обливаюсь, кричу: «Изувечил меня, черт! Кому теперь я нужна, калека?!» А сама думаю: раз мой любимый меня бросил, то и я замуж выйду, назло. А тут Хассинен и заявляет: такую красавицу и калекой, мол, прокормлю. Вот и пришлось мне с ним двадцать лет жить. Грех жаловаться.

МАРТТА. Вашему хозяйству любой в нашей округе позавидует.

С улицы доносится собачий лай. На пороге появляются коробейники. Они вваливаются в дом. Вперед выходит Пекка и, крестясь на переплет большого окна, так как в доме больше нет ничего, напоминающего о Боге, обращается с приветствием к хозяйке.

ПЕККА. Мир сему дому! Принимай гостей, Мамма!

Остальные коробейники недружно вторят ему.

МАММА. А, это ты, старый бродяга? Я уже думала, тебя больше не носят ноги, думала, ты свое отходил.

ОССИППА. Да он еще всех нас переходит, бежит, как молодой лось!

ПЕККА. Ты ведь знаешь, Мамма, все в Божьих руках. А Бог пока милостив ко мне. Сыну решил дорогу показать, с тобой познакомить.

Вассели выходит вперед и кланяется хозяйке постоялого двора.

МАММА. Не тот ли это сынок, который от тебя в город сбежал?

ПЕККА. Считай, тот.

МАММА. Похож. Значит, вернулся? Сын — отцу подмога в старости. Не так ли?

ВАССЕЛИ. Ага. Вот я и решил в купцы податься. В заморские.

МАММА. Таким же франтом выглядит, как и ты, Пекка, тридцать лет назад.

ПЕККА. Ты уж скажешь, Мамма…

ОССИППА. Нам бы, хозяюшка, чайку горячего, а то смерть как продрогли.

МАММА. Ну, располагайтесь, раз пришли. Добрые-то люди в такую пору не шляются по лесам.

Мамма уходит. Коробейники переговариваются меж собой.

ОССИППА. Значит, это и есть та самая распрекрасная хозяйка, о которой ты нам столько рассказывал?

ПЕККА. Она самая.

ХОМА. Так и чудится, что сейчас змеиное жало у нее между зубов и покажется.

ПЕККА. Ты вот что, Хома, волю языку своему не давай. Раз я тебя привел в этот дом, так тебе следует его уважать. И про то, что мы были у Маллинена, никому ни слова. Ясно?

ОССИППА. Ясно. Пекка свое дело знает.

ХОМА. Я ничего такого и не сказал. Только деревня здесь немаленькая, даже церковь есть.

ВАССЕЛИ. Значит, и трактир имеется.

ХОМА. Вот именно. А если церковь да трактир, так значит, и полиция есть. А у нас разрешений на торговлю нет. Лучше бы у торпаря какого остановились.

ВАССЕЛИ. Так что, тятя, остаемся или обратно к Маллинену пойдем?

ПЕККА. Ну чего вы как столбы встали? Проходите, сейчас Мамма самовар подаст.

ХОМА. А помнишь, Оссиппа, Мийхкали Архиппайнен рассказывал, как полиция у него весь товар конфисковала?

ОССИППА. Да уймись ты! Говорят же тебе — надежное место.

ПЕККА. За постой она берет дешевле всех. А покойный ее муж был из наших, из карел.

ОССИППА. Ну, тогда какой разговор? Тогда остаемся.

ХОМА. И паспорта она вроде не требует. Это хорошо.

Коробейники со своей поклажей проходят ближе к огню. Навстречу Пекке от огня поднимается Мартта.

ПЕККА. Доброй вам ночи.

МАРТТА. Доброй ночи. Вы меня узнали?

ПЕККА. А отчего ж не узнать? У меня на лица память хорошая. Всех покупателей своих помню. Заказ ваш выполнил. Завтра поутру все разберем, и получите ваш товар.

МАРТТА. Вот спасибо! Вот угодили! У нас ведь свадьба. Дочку старшую выдаем замуж. Приходите завтра к нам в дом. Прямо у реки на взгорке, дом Антти Лескинена.

ПЕККА. Хорошее дело. Дочку выдать — гора с плеч. Завтра утром по домам пойдем и к вам непременно заглянем.

МАРТТА. Пойду скажу соседям, что завтра торговля будет.

Женщина спешит к выходу. Ее останавливает Осиппа.

ОССИППА. Дождь на улице. Я извиняюсь, не скажете ли, за сколько мы можем здесь продать свою лодку?

МАРТТА. Если большая, то за пятнадцать марок уйдет…

ОССИППА. Понятно. Я извиняюсь, а вы случайно не вдова?

МАРТТА. А с чего это вы взяли?

ОССИППА. Да я вот заметил, что все красивые женщины в Финляндии обычно вдовые.

МАРТТА. Да чтоб ваш язык отсох! Черт тебя возьми! Тьфу! (Спешит уйти.)

ХОМА (хохочет). Ну что, поженихался?!

ОССИППА. Да она просто по-карельски не понимает.

Входит Мамма с большим кофейником.

МАММА. Что ж вы свои сапожищи прямо в огонь запихали? Вам тут не казарма. Здесь благородное место, и вести себя следует по-благородному. Сколько лет с вами, русскими мошенниками, валандаюсь, а все секрета главного узнать не могу.

ВАССЕЛИ. Что за секрет такой?

МАММА. А ты свои бахилы поближе к носу поднеси и узнаешь. Неделю после вас запах стоять будет. Еще и в огонь запихали сапожищи! Собаки вас чуют издалека, поэтому и заходятся так. Чем вы сапожищи-то свои мажете?

ВАССЕЛИ. Дак это же...

ПЕККА. Нет, этого секрета нам выдавать нельзя. (Подмигивает остальным коробейникам.) Этот запах русским духом называется. Средство это за золото продают только тем, кто из дома в дальние края идет. Ну, к примеру, как мы.

МАММА. В следующий раз и для меня захватите немного этого средства.

ПЕККА. А куда ж ты собралась?

МАММА. Поеду в город. Открою гостиницу. Буду богатых купцов принимать.

ОССИППА. А мы тоже купцы.

ПЕККА. Разве, Мамма, кто тебя обидел?

Мамма неопределенно хмыкает.

МАММА. Ну, идите, угощайтесь. Знаю я, что вы чаевники, да у меня нынче только кофе. Завтрак готовить вам или нет?

ПЕККА. Готовь. Утром с товаром по избам пойдем.

МАММА. Хорошее дело. Народ давно дожидается.

ПЕККА. Начнем, благословясь. Если здесь удача будет, так и дальше она нас не оставит. Это я уж так заприметил. Ты мне, Мамма, удачу всегда приносила.

МАММА. Пойду посмотрю, какие тюфяки вам вытащить. (Уходит.)

ХОМА. Хорошо, ежели так, ежели сами покупатели нас здесь ждут. Если тут так заведено.

ОССИППА. Пекка свое дело знает.

ВАССЕЛИ. Вот именно, что свое. Он вас своей дорожкой ведет. А вы у него покупателей перебивать будете. Так ведь, тятя?

ПЕККА. Каждой вещи свой покупатель найдется. Мы ведь разным торгуем товаром.

ВАССЕЛИ. Кто ж тебе сказал? Они всю дорогу, пока в лодке плыли, плели всякую чепуху, а что у них в коробах — кто знает?

ОССИППА. Уж больно ты злобный, Вассели. Жил бы я с тобой в одной деревне, не поздоровилось бы тебе...

ВАССЕЛИ. Да я на таких храбрых, как ты, сколько раз рубаху рвал!

ОССИППА. Культяпками своими, что ли?

ВАССЕЛИ. Вот сейчас поглядим, у кого культяпки!

Вассели и Оссиппа вот-вот начнут драку. Пекка подбегает и расталкивает их в разные стороны.

ПЕККА. Остыньте! Ведь в чужом доме воевать грешно!

МАММА (кричит из соседней комнаты). А ну, карельские богатыри, помогите тюфяки одолеть!

ХОМА. Пойдем, Оссиппа, пусть этот фабричный охолонет маленько.

Оссиппа и Хома уходят на зов Маммы.

ПЕККА. Ты зачем позоришь меня перед чужими людьми?

ВАССЕЛИ. А чего он лезет? Шли бы своей дорогой. Чего увязались? Это же твоя знакомая. Это же твои покупатели. А ты им за просто так все это отдаешь. Так дела не делаются. Так мы до весны весь товар не распродадим. И всю дорогу они выпытывали у тебя, где, кто, за сколько и почем. А ты и рад стараться. Они ловкачи! Я таких повидал, знаю.

ПЕККА. Кабы знал да умел — давно бы разбогател. Лодку на четверых купили, значит, это нам выгода. Принято у нас друг другу помогать. Забыл, что мы не дома? Лихие люди да душегубы на чужую копейку позариться могут. Бог весть что случиться может, а земляк земляку всегда верный брат, выручит да поддержит. Смоли ту лодку, на которой плаваешь!

ВАССЕЛИ. Да какая еще поговорка! Разве так торговать надо?!

ПЕККА. Ты вот что... помолчи-ка!

ВАССЕЛИ. Я в лавке с приказчиком дела делал, я...

ПЕККА. Приказчик твой мне не указ! Он тебя обсчитывать учил, а мне чужого не надо! Я тридцать лет здесь хожу, и никто обо мне худого слова не сказал. И не скажет, пока я жив. Мы карелы. И все об этом знают. Забыл ты про это? Твой дед, а мой отец мне так говорил: честным по этому миру бродить надо и мужиком быть! Понял?! Мужиком!

Пауза.

ВАССЕЛИ. Да делай что хочешь. Пойду, покурю на двор.

ПЕККА. Не дури! Куда ты раздетый-то? Заболеешь.

ВАССЕЛИ. А, все одно умирать.

Вассели уходит. Оссиппа и Хома вносят тюфяки с соломой и раскладывают их на полу.

МАММА. Баню-то утром топить?

ПЕККА. Слышите, что хозяйка говорит? Вот за что все наши коробейники ее Маммой кличут, она главное знает — знает, когда мужику баня нужна.

МАММА. Лампы долго не жгите, нечего масло переводить зазря, оно нынче в цене, а наши господа да ваш царь никаких послаблений нам не дают.

Мамма уходит. В дом вбегает Вассели.

ВАССЕЛИ. Тятя, там, кажись, полиция. Сейчас сюда идут!

ХОМА. Говорил я вам, к торпарям надо было идти! Дождались! Теперь все отнимут!

ОССИППА. Чего делать-то будем, Пекка?

ВАССЕЛИ. Лампы, лампы гасите!

 

Картина 5

ТАЙНА. Вот ты где прячешься! Не хочешь, значит, слушать свою жену?

РИСТО. Дрова что-то наши отсырели. Новый дровяник нужен. Вот что.

ТАЙНА. Новые мозги тебе нужны, Ристо Парккинен. Вот что!

РИСТО. Точно ли ты их видала? Может, с кем путаешь?

ТАЙНА. Да я этих проходимцев за десять верст разгляжу.

РИСТО (передразнивая). Разгляжу! А кто меня в прошлый раз опозорил? Разве не ты?

ТАЙНА. В прошлый раз коробейники специально все подстроили. Специально, оказывается, перед домом ленсмана прогуливались. Набили свои мешки мхом да грязным бельем и прогуливались, чтоб он их задержал. А я-то этого не знала.

РИСТО. А может, они и в этот раз с тем же пришли, чтоб насмеяться?

ТАЙНА. Нет. Эти полные мешки товара притащили. Вчетвером на лодке приплыли. Двое из них, Липкины которые, в Швецию идут, а двое — то ли в Оулу, то ли в Каяни на ярмарку.

РИСТО. И откуда ты все знаешь-то?

ТАЙНА. Ну что ты расселся? Надо идти к ленсману. Он с последнего раза на всех коробейников злой. А тут есть чем поживиться.

РИСТО. Я думаю, Тайна, хорошо ли это теперь? Сама знаешь, многие коробейников ждут с весны. А ну как люди узнают, что это мы про них полиции доложили? Что тогда?

ТАЙНА. Что ты о людях, ты о себе подумай! Они опять мануфактуры горы навезли. Всю нашу торговлю перебьют. Пусть у себя в России торгуют чем хотят, а не лезут к нам.

РИСТО. Да, мне с ними не тягаться... Такой цены, как у них, я дать никому не могу.

ТАЙНА. Этот Липкин в прошлый раз двоим в долг товар отпустил. На полгода в долг! Вот ведь, злодеи, что делают. Специально, чтобы показать, какие они хорошие, а мы плохие. Разве лавку при таких злодеях удержишь? На то она и власть, чтоб нашу торговлю защищать. Вставай же!

РИСТО. А ну как у них патент? Что тогда?

ТАЙНА. Давно ль ты видел карела-коробейника с патентом?

РИСТО. А ну как он пьян — ленсман?

ТАЙНА. Ничего. Смелее будет.

РИСТО. И что же мы скажем ленсману?

ТАЙНА. А то и скажем: уважаемый Ханну, в нашем селе на постое несколько богатеньких контрабандистов, и мы можем указать вам место. Но и про нас не забудьте, когда заполучите всю их поклажу.

РИСТО. Ах вот ты как думаешь, Тайна? Не зря я так долго не хотел свататься к тебе. Ты умна как змея.

ТАЙНА. Может быть, ты забыл, что мой отец тоже давал деньги на открытие нашей лавки, но я не забыла и не намерена терпеть от каких-то карелов. Если ты боишься, Ристо Парккинен, то я отправлюсь одна. А когда появится в наших краях фискал, то я обязательно ему расскажу, как ты сидел и трясся дома, в то время как эти прощелыги лопатой гребли наши денежки.

Пауза.

РИСТО. Наш ленсман не любит, когда о делах говорят женщины, поэтому мне придется пойти с тобой.

ТАЙНА. То-то же. Всегда бы меня слушал, давно бы мы разбогатели.

РИСТО. Только раньше утра я никуда не сдвинусь. Не будь я Ристо Парккинен!

С этими словами лавочник с силой загоняет топор в чурбак и уходит в дом.

 

Картина 6

Тот же постоялый двор. Та часть комнаты, где горит печь, отгорожена занавеской.

ГОСТЬ (говорит по-шведски). Случилось несчастье. Мы попали в шторм. Если можете, помогите.

МАММА. Входите, господин судья. Не волнуйтесь, все будет хорошо. В такую ночь мой дом словно маяк. Хорошо, что вы добрались сюда, господин судья. Здесь не оставят человека в беде. А я сейчас побегу, сухую одежду принесу вам и вашей дочке-бедняжке. (Уходит.)

ОССИППА. Самое время, Пекка, нам отсюда убраться. Слышал, как она назвала этого нового постояльца? Она назвала его судьей.

ПЕККА. Слышал.

ХОМА. Говорил я вам…

ВАССЕЛИ. Да помолчи ты!

ОССИППА. Я на берегу ригу видел. Пойду гляну, не заперта ли. Может, переночуем в ней, а утром пораньше и двинемся. Уйдем от греха подальше.

ХОМА. Я с тобой.

Уходят.

ВАССЕЛИ. Слышь, тятя, а я-то подумал, ленсман идет. А он не ленсман. Да, видно, и не финн. Только напугал. Может, и мы уйдем?

ПЕККА. Это все из-за колдуна. Кабы он в дороге нам не встретился, все было бы хорошо…

ВАССЕЛИ. Пойдем и мы в ригу?

ПЕККА. Не до нас им совсем. У них своя беда. По-шведски лопочут.

Мамма приносит одежду.

ПЕККА (повышает голос, чтоб было слышно Мамме). Ты вот что, Мамма: скажи, что девушку надо водкой натереть всю да в шубу замотать, а потом и в баню непременно.

МАММА (выходит из-за занавески). А то без тебя умного я бы не сказала! Водки у меня нет, сам знаешь, у нас с этим строго. Что делать-то?

ПЕККА. Принеси-ка, Василий, мой мешок кожаный.

ВАССЕЛИ. Да ты что, тятя, с ума сошел! Свою контрабанду судье предъявить хочешь? Он же нас враз в тюрьму упечет!

МАММА. Беда-беда. Они, Пекка, здесь по делу: у судьи болезнь глазная, слепнет он, а у нас тут старик-колдун живет, Маллинен.

ВАССЕЛИ. Это который на мысу, в избушке…

ПЕККА. Цыц ты! Слыхали про него. Презнаменитый старец.

МАММА. Вот они к нему на Волчий мыс ездили за лекарством. А Маллинен-то возьми да помри. А когда колдуны помирают, так непременно беды случаются.

ПЕККА. Упокой, Господи, его душу. (Крестится.)

МАММА. Вот именно. Они несолоно хлебавши назад, а тут буря. А повозку их так волной и смыло, и лошадь утопла. Две версты пешком шли, бедолаги. Доктора просит, а где его взять-то? А дочка его, та совсем холодная, как мышь. Не померла бы.

Пекка направляется к своим вещам, достает водку. Из-за занавески выходит судья.

МАММА. Господин судья, это русский торговец Липкин. Он у меня на постое. Я его давно знаю. Человек бывалый, да и знахарь хороший. И вашей дочке он поможет, не сомневайтесь. И лекарства у него на все случаи имеются.

ВАССЕЛИ. Теперь точно пропадем.

СУДЬЯ. Помогите. Я не останусь в долгу. Она не должна заболеть! Она не должна умереть! У нее мать так же умерла — от простуды! Второй раз я этого не переживу. Вы слышите?

ПЕККА. Даст Бог, все обойдется. Вам, господин судья, тоже полечиться надо.

Пекка наполняет кружку водкой и протягивает судье.

МАММА. Пекка свое дело знает. Пейте, господин судья, и скорее переодевайтесь в сухое. На кухне мужнино белье для вас. Не побрезгуйте. А мы сейчас дочку вашу натрем как следует. А потом и баня поспеет.

ПЕККА (отводит сына в сторону). Коль заведет с тобой разговор, языком не болтай, говори только «да» и «нет».

Мамма и Пекка уходят за занавеску. Судья пьет водку и закашливается.

СУДЬЯ. Хорошая водка. Обжигает.

ВАССЕЛИ. Да.

СУДЬЯ. Так промерзнув, наверно, можно выпить целую бутылку.

ВАССЕЛИ. Да.

СУДЬЯ. А то и две.

ВАССЕЛИ. Да.

СУДЬЯ. С двух, пожалуй, и умереть можно.

ВАССЕЛИ. Нет.

СУДЬЯ. Значит, из России пришли?

ВАССЕЛИ. Да.

СУДЬЯ. Русские, значит?

ВАССЕЛИ. Мы — карелы. Карелы мы, из Карелии. Из Карелии мы, карелы.

 

Картина 7

Утро следующего дня. В доме у зажиточного крестьянина.

ПЕРВАЯ ДОЧЬ. Идут, сейчас к нам идут!

ХОЗЯИН. Угомонись! Наградил меня Господь одними бабами. Только вы смотрите, ведите себя строго. Показывайте, что вам ничего не нравится. Эти карелы такие ушлые, что старую хрюшку поросенком выставят.

ВТОРАЯ ДОЧЬ. Уж мы постараемся!

ЖЕНА. Да что ж мы, отец, первый раз, что ли? Каждый год они ходят. Все у них покупают. А мы чем хуже? Пошли бы за околицу, сторговались… Ходовой товар у них теперь уже с руками оторвали.

ХОЗЯИН. Я вот тебе сторгуюсь! Сторгуется она. Каждый год ходят… Все покупают... А если все в прорубь, то и вы за всеми, что ли? Разорить меня хотите? Сами придут. Сидите.

ЖЕНА. Так девки-то все на выданье, отец. Им форсить теперь сам Бог велел. Или забыл, как тебе моя юбка приглянулась когда-то? А я ведь шила ее из ткани коробейной.

СТАРУШКА. Идут! Коробейнички идут! Вот с такими мешками!

ХОЗЯИН. И вы, мама, туда же!

СТАРУШКА. А то как же? Чай еще не померла твоя мать-то! У меня денежка своя, не расстройся. От тебя ведь подарка не дождешься. А я коробейничков за то люблю, что у них все разноцветное такое. Без них-то скучно! (Говорит скороговоркой.)

Огроменная на ремне
Сумка-сумища велика
Вкось пинается по спине
У карельского паренька.

Собака лает с новой силой. Все дочки вскакивают с мест и кидаются к окнам.

ПЕРВАЯ ДОЧЬ. Глядите, со старым мужиком парень какой красивый идет!

ВТОРАЯ ДОЧЬ. Такого бы мне в женихи!

ТРЕТЬЯ ДОЧЬ. Я старшая — первой мне замуж!

ХОЗЯИН. А ну, на место!

В избу входит Пекка с сыном, девушки замирают на скамье.

ВАССЕЛИ. Здравствуйте, хозяева! Здравствуйте, красавицы!

ПЕККА. Здравствуйте, братья наши во Христе! Мир вашему дому! Как живете?

ХОЗЯИН. Здравствуйте, купцы. Живем. Едим хлеб, а не сосновый луб. А какова торговля ваша?

ПЕККА. Слава Богу! С хорошими покупателями и торговля в радость.

ВАССЕЛИ. Наши мешки так и ломятся, так к вам и просятся!

ХОЗЯЙКА. Их ни к чему и открывать, нам негде денег занимать.

ПЕККА. У золотой хозяйки, у такой красотки, всегда найдется грошик на платки, на ленты, на чулочки…

ВАССЕЛИ. Таких девчонок, тятя, я давно не видел. В самой столице не видал такого. Мы припасли для них товары первый сорт. Из лучших тканей юбок вам нашили.

ПЕККА. Купи, хозяин, красоты немного. Как Вяйнямейнен поведи себя. Не поскупись. Соседи ваши ждут нас с нетерпеньем, но к вам мы лучшие товары принесли.

ХОЗЯЙКА. Соседняя деревня побогаче. Там в золоте купаются хозяйки.

ПЕККА. Ваш дом — хоромы, поискать таких в округе. Он издалече виден, этот дом. Хозяин тороватый здесь живет.

ВАССЕЛИ. В Суоми есть невесты, это правда. (Пауза.) А то, быть может, тятя, мы уйдем? На свадьбу нас позвали, ждут, не пляшут. Я обещал хозяину сыграть, он для меня гармошку там припас.

Женская половина начинает нервничать — жена и мать с разных сторон дергают хозяина, с тем чтобы он остановил коробейников.

ПЕККА. Уйдем-уйдем. Вот только два словечка. Я несколько вещиц им покажу.

С этими словами Пекка словно невзначай роняет свой короб на пол, из него вываливается куча ярких вещей. Женщины, как завороженные, во все глаза рассматривают товар, а Пекка на манер фокусника быстрым движением вытаскивает из-за пазухи большой кусок красивой ткани, застилает им голый стол и с такой же ловкостью опорожняет свой короб. Товар словно перевязан невидимой ниточкой. Он все тянется и тянется из короба, опутывая паутиной всю избу. Глядя на отца, Вассели проделывает то же самое. Не успели хозяева оглянуться, а вокруг раскинулась целая ярмарка.

СТАРУШКА. Что с подлецом, скажи, таким поделать? Ах эти шустрые карелы! За что я их любила с малолетства?

ПЕККА. За что, за что? Скажи нам, старшая хозяйка! А то здесь слова некому промолвить.

СТАРУШКА. За озорство!

ВАССЕЛИ. Еще за что?

СТАРУШКА. За острое словечко!

ПЕРВАЯ ДОЧЬ (несмело). Вот шелковый платочек, тот, о котором я мечтала.

ХОЗЯИН. Ну разве ткани посмотреть…

ПЕККА. Для всех у нас дешевая цена, а мера длинная!

ХОЗЯИН. Да знаю, знаю, сладко ты поешь. А ткань-то старая!

ВАССЕЛИ. Ты старый сам, а наша ткань — младенец.

Девушки смеются.

ПЕККА. И вашим дочкам вся она к лицу!

ХОЗЯИН. Ну ладно, поглядим, чего и сколько…

ПЕККА. Товар дешев, а качество отменно.

ВТОРАЯ ДОЧКА. А вот и юбка! Красота какая! Почем такая?

ВАССЕЛИ. Сущие копейки. Почти за так богатства раздаем.

ПЕККА. У нас и песня есть на этот случай. А ну, Вассели, запевай!

 

Картина 8

На сцене появляется свадебная процессия. Разгоряченный народ провожает жениха к дому невесты. Родители невесты встречают гостей. Перед домом идет обряд хваления молодых.

ВСЕ ВМЕСТЕ. Хороша невеста! Хорош жених!

Молодая обходит всех гостей, и все нахваливают ее. Потом идет обряд хваления супружеских пар, присутствующих на празднике. А потом хвалят незамужних парней и девушек по парам. Каждая похваленная пара должна поцеловаться. Все это перемежается танцами. Вассели, Оссиппа и Хома подходят к жениху и невесте.

ВАССЕЛИ. Хороша невеста!

ОССИППА. Хорош жених!

ХОМА. Ой, хороши оба!

ВАССЕЛИ. Примите подарки от карельских коробейников, не побрезгуйте.

ОССИППА. А может, мы станцуем?

ХОМА. Станцуем!

Танцуют. Когда гостей зазывают в дом, Вассели отводят в сторону мужики.

ПЕРВЫЙ. Ты вот что, парень, найди-ка своего отца и уходи от беды побыстрее.

ВАССЕЛИ. Не понял. Кому это я дорогу тут перешел? Нас сам отец невесты приглашал на свадьбу.

ВТОРОЙ. Мы тебе сказали, а ты уж сам думай.

Мужики удаляются, к Вассели подходит Лиллемур.

ЛИЛЛЕМУР. Могу поспорить, что они собрались тебя побить. Еще бы, все эти деревенские красотки только на тебя и смотрели.

ВАССЕЛИ. Уж так прямо и на меня? У них своих парней хватает. Мне идти надо, тятя сердиться будет.

ЛИЛЛЕМУР. Так и быть, я тебя провожу, а то ведь отлупят. У вас так же веселятся на свадьбах?

ВАССЕЛИ. Наш народ побойчей будет. Невеста ихняя хороша, а жених какой-то плюгавенький.

ЛИЛЛЕМУР. Ваши женихи лучше?

ВАССЕЛИ. Разве не видно?

ЛИЛЛЕМУР. Нахал! Хотя танцуешь ты отменно.

ВАССЕЛИ. А мы, карелы, все такие. Чай пьем самоварами, торгуем товарами, а танцуем парами! Зря вы с постоялого двора съехали, я бы еще вам показал, как я на балалайке играю.

ЛИЛЛЕМУР. Ты забавный. Ну так идем?

ВАССЕЛИ. Нет. Лучше я вас провожу до дома пастора.

ЛИЛЛЕМУР. Я девушка эмансипе. Мне провожатые не нужны.

ВАССЕЛИ. А че это?

ЛИЛЛЕМУР (хохочет). Ты и через сто лет не поймешь. Кстати, а где ты был, когда вчера меня натирали водкой? Чувствуешь, как от меня пахнет? (Берет Вассели под руку. Смеется.) Ты подглядывал?

ВАССЕЛИ. Очень надо!

ЛИЛЛЕМУР. Не хмурься. Послушай, Вассели, я хотела спросить тебя об одном деле…

ВАССЕЛИ. Спрашивайте, барышня.

ЛИЛЛЕМУР. Я, кажется, уже говорила тебе, чтобы ты не называл меня барышней.

ВАССЕЛИ. Как хотите.

ЛИЛЛЕМУР. Называй меня по имени. Зови меня просто Лили, как зовут меня самые преданные друзья.

ВАССЕЛИ. Будь по-вашему, Лили. А как зовут вашу мать? Тоже на шведский манер?

ЛИЛЛЕМУР. Моя мать давно умерла. Она была финкой. А отец швед.

ВАССЕЛИ. Вот оно что…

ЛИЛЛЕМУР. Кстати, вот я вспомнила… Когда я была маленькой, моя мама пугала меня тобой.

ВАССЕЛИ. Как это — мной? Я что, старик, что ли?

ЛИЛЛЕМУР. Так многим детям в детстве говорили: будь послушной, а не то коробейник придет да унесет тебя. Ты же коробейник?

ВАССЕЛИ. Ну.

ЛИЛЛЕМУР. Вот тебе и ну! Только теперь меня не унесешь. Я хотела спросить: слышал ли ты что-нибудь о революции, о социалистах?

ВАССЕЛИ. Да я, чтоб вы знали, три года в Петербурге работал, чего только не повидал.

ЛИЛЛЕМУР. Вот как. Очень интересно.

ВАССЕЛИ. Я разных дамочек видел. Я даже газеты запрещенные видел.

ЛИЛЛЕМУР. Ты их читал?

ВАССЕЛИ. Бумага у них тонкая, очень на самокрутки пригодная.

ЛИЛЛЕМУР. Ясно. А скажи, Вассели, меха, которые вы собираетесь в Торнио купить, вы с отцом повезете в Санкт-Петербург?

ВАССЕЛИ. Точно. Это я отца надоумил. Мы так двойную прибыль получим.

ЛИЛЛЕМУР. И вы, конечно, потайными тропами ходите?

ВАССЕЛИ. Дураков нет через таможню с товаром ходить.

ЛИЛЛЕМУР. Прекрасно. И часто вы так курсируете туда-сюда?

ВАССЕЛИ. Мы нечасто, а вот иные круглый год.

ЛИЛЛЕМУР. Очень интересно. И сколько же можно унести в таком мешке?

ВАССЕЛИ. А это как кому сила позволяет. Только интересного не много. Ноги-то не казенные. А зарабатываешь мало. Вот была бы у нас повозка и лошадь…

ЛИЛЛЕМУР. И когда же вы думаете добраться до России?

ВАССЕЛИ. На Михаила Архангела вернемся. Стало быть, через две недели. Поедем в Питер, а к Рождеству домой.

ЛИЛЛЕМУР. Вот что: через неделю у меня будут именины. Я хочу, чтобы ты тоже был там. Ты будешь танцевать и петь на моем празднике. Я приглашаю тебя в ресторан.

ВАССЕЛИ. Меня?

ЛИЛЛЕМУР. Отец просил передать, что он разрешает вам разместиться у нас во флигеле на время ярмарки. Вот здесь наш адрес. Возьми. Только дай слово, что ты сменишь эти ужасные сапоги.

Из глубины сцены доносятся крики и топот.

ВАССЕЛИ. Вот черт! Это же ленсман. Уж лучше мне спрятаться.

ЛИЛЛЕМУР. А ты, оказывается, пугливый. Стой спокойно. Сейчас я тебя спрячу.

Они отступают вглубь сцены. Девушка притягивает Вассели к себе и раскрывает зонт, за которым они скрываются. Две женщины, мокрые и растрепанные, вооружившись вениками, преследуют ленсмана, который улепетывает от них с доступной ему скоростью.

ЖЕНЩИНА. Я тебе покажу, как вламываться в чужую баню, несчастный пьяница!

ЛЕНСМАН. Именем закона я приказываю вам остановиться!

Женщины продолжают лупить ленсмана. После того как они проносятся мимо, Лиллемур опускает зонт, но не выпускает Вассели из своих цепких объятий.

ВАССЕЛИ. Здорово ты это придумала.

ЛИЛЛЕМУР. Вот подожди, я еще научу тебя настоящей конспирации.

ВАССЕЛИ. И чего он натворил такого?

ЛИЛЛЕМУР. Полицейские и военные любят приставать к чужим женам. А что, у вас в России тоже мужики моются с бабами?

ВАССЕЛИ. Бывает и так. Пойду я.

ЛИЛЛЕМУР. Значит, договорились, встречаемся в Торнио?

ВАССЕЛИ. Тятя не разрешит. Мы не можем жить в господских домах.

ЛИЛЛЕМУР. Что за глупости? Ты же взрослый человек, а показываешь себя как дикарь. Вы нам помогли?! А отец не любит быть кому-то должен. Вы будете жить у нас во флигеле. Это решено. И потом, может быть, я помогу тебе хорошо заработать. Очень хорошо.

ВАССЕЛИ. Не ходим мы в рестораны-то. Ну, еще в трактир.

ЛИЛЛЕМУР. А говорил, что в городе работал. Ты меня обманул?

ВАССЕЛИ. Да вот тебе крест! Провались я сквозь землю!

ЛИЛЛЕМУР. Как смешно вы креститесь. Очень смешно. Мне пора. Мы сейчас уезжаем. Пастор обещал нам свою повозку. Отец, наверное, там заждался. Ну что ты так смотришь? Ладно, так уж и быть, проводи теперь ты меня.

 

Картина 9

Некоторое время спустя. Тот же постоялый двор. На столе горячий самовар. Пекка с наслаждением пьет чай. Мамма возится у огня.

ПЕККА. Наторговались сегодня вволю. Спасибо тебе за баню. Без нее коробейнику жизни нет. Напарил душеньку!

МАММА. Красивый у тебя сын. Жена твоя, по всему видать, статная женщина.

ПЕККА. С его красоты одни убытки. Дури в нем сто пудов. Молодой еще. А как твой сынок? Он ведь, кажись, старше моего на два года.

МАММА. На два с половиной. Крепкий парень. Голова на плечах есть. На доктора выучился. В городе живет.

ПЕККА. У нас в России все доктора — господа. В ножки им народ кланяется при нужде.

МАММА. Перед своим сыном я спину ломать не буду. Это он мне кланяться должен. Всю молодость свою на него положила. Все сделала, чтобы он в люди вышел.

ПЕККА. А твой Хассинен, пока был жив, разве сыну не помогал?

МАММА. Поначалу любил, баловал. А потом, когда сынок подрос… Видно, Бога я сильно прогневила, раз он так ко мне жесток.

ПЕККА. Про Бога так говорить нельзя.

МАММА. Это тебе нельзя. А мне можно. Это у тебя сын от законной жены.

Пауза.

ПЕККА. Что ты, Мамма, говоришь такое, в толк не возьму?

МАММА. Не обращай внимания, чешет бабий язык, сам не знает чего. (Расталкивает в камине поленья и случайно обжигает руку, вскрикивает.) Проклятые поленья! Проклятый огонь! Он так и хочет, чтобы мои пальцы превратились в головешки! Никому не нужна старая, рассохшаяся колода!

ПЕККА. Да что с тобой, Кайса? Погоди, сейчас я достану масло, и все сразу заживет. (Кидается к своему мешку и подходит с пузырьком к Мамме.) Теперь не больно?

МАММА. Теперь еще больней!

ПЕККА. Это пройдет.

МАММА. Это пройдет, когда я умру. (Пауза.) Ведь ты больше не придешь? Правда?

ПЕККА. Не знаю.

МАММА. Не знаешь… Ты ничего не знаешь. Ты никогда ничего не знал наверняка.

ПЕККА. У тебя такие грустные глаза. Что-то случилось?

МАММА. Это случилось давным-давно. Хассинен очень сильно любил меня. Сколько раз он хотел убить меня из-за своей любви. Когда сыну исполнилось пять лет, он уже точно знал, что Ханну — не его ребенок.

ПЕККА. Не хочешь ли ты сказать, что…

МАММА. Да. Да. Да… (Пауза.) Что же ты растерялся, Пекка Липкин? Ведь так часто бывает. Коробейники пришли, коробейники ушли, а девки финские в подоле принесли. Я хочу, чтобы ты знал, что я ни о чем не жалею. Помнишь, ты ночевал в доме у староверов, а мы привозили туда молоко и шерсть, и сын был со мной?

ПЕККА. Да. На тебе было синее-синее платье… Словно это было вчера.

МАММА. Ты тогда подарил мальчику деревянную расписную игрушку. Вы сидели с ним рядом. И никто, никто ничего не знал. Видишь, как я ловко всех обманула: тебя, своего мужа, своего сына… И теперь не важно, что один коробейник пообещал девушке вернуться и не вернулся.

ПЕККА. Когда я вернулся, у тебя уже был муж. И я… и мне…

МАММА. Сейчас я сварю тебе кофе.

ПЕККА. Прости меня, Кайса.

МАММА. Разве кто-нибудь лучше меня умеет его варить?

ПЕККА. Нет. Кроме тебя никто.

Мамма выходит. В доме появляются лавочник и его жена. С двух сторон они поддерживают ленсмана, который уже лыка не вяжет.

ТАЙНА. Вот, господин ленсман, полюбуйтесь на этот притон! Здесь даже запах не наш. Русским духом здесь пахнет.

ЛЕНСМАН. Черт побери!

ТАЙНА. Ну что, Пекка Липкин, теперь-то ты не скажешь, что твои короба набиты грязным бельем и мхом? В прошлый раз господин ленсман был слишком снисходительным, но теперь он вам задаст трепку.

ЛЕНСМАН. Это точно! Сейчас я задам вам жару!

ПЕККА. Уважаемая Тайна, ведь мы всегда с вами уживались. Разве мы разоряем вашу лавку? Ведь мы везем товары из самого Петербурга, а у вас товары другие.

ТАЙНА. Безобразничать на чужой стороне они горазды. Приходят сюда воровать да веселиться.

ЛЕНСМАН. Закон есть закон!

РИСТО. Тайна, зачем говорить понапрасну?!

ПЕККА. Мы не торгуем запрещенным товаром. Вот сейчас придет сын и предъявит вам документы.

ТАЙНА. Нашел дураков! Кто же поверит, что вы купили патент на торговлю?

ЛЕНСМАН. Кто поверит?! Черт побери!

Входит Мамма.

МАММА. Я поверю. Ты что, Ристо Парккинен, перепутал свою дрянную лавку с моим постоялым двором? Или это у твоей жены помутилось в голове, и она решила навести порядок в моем доме, чтоб и меня загнать под свой каблук?

ТАЙНА. Не зря я вам говорила, господин ленсман, что здесь целая шайка бандитов. Все в округе знают, что Кайса Хассинен покрывает карелов-коробейников всю жизнь. Честным трудом богатств не наживешь.

ЛЕНСМАН. Всех в тюрьму!

РИСТО. Тайна, господин ленсман сам позаботится обо всем.

ТАЙНА. Закон есть закон. И его именем мы сегодня конфискуем весь товар этих русских. Верно, господин ленсман?

ЛЕНСМАН. Да!

ТАЙНА. А ну, доставай всю свою поклажу. (Выбегает вперед и, разглядев в углу мешки, радостно кричит.) Вот их мешки! Ну что ты стоишь там, Ристо?! Иди, помоги вытащить эту контрабанду на свет. Верно ли я говорю, господин ленсман?

ЛЕНСМАН. Точно! Я приказал! Тащите все сюда!

Лавочник несмело двигается в сторону своей жены. Мамма на секунду выходит из комнаты и появляется вновь с ружьем наперевес.

МАММА. Не убраться ли вам к черту? Пока я не наделала дырок в ваших пустых головах. Даже мой муж не смел командовать в этом доме.

РИСТО. Уважаемая Кайса, зачем вы идете против закона? Это вам будет дорого стоить.

ЛЕНСМАН. Очень дорого! Черт меня побери!

ПЕККА. Мамма! Пусть они делают свое дело. Не навлекай на себя беду.

МАММА. Пекка Липкин, ты гость в моем доме, и поэтому будет лучше, если ты сейчас помолчишь. А вам я вот что скажу: я перед законом чиста, потому что все здесь принадлежит мне. И мешки эти тоже мои. И все, что в них лежит, — мое. И если кто захочет взять хоть ломаную ложку, то в придачу он получит свинцовую оплеуху. А если вы хотите поймать воров — идите в лес. Но что-то я не слышала, чтобы наши власти поймали хоть одного из тех убийц или беглых солдат, которые бродят по дорогам. Зато ходят слухи, что товар, который отбирают у коробейников, потом продают в лавках города Оулу, а за хорошую взятку любой может торговать под окнами полицейской управы самогоном.

ЛЕНСМАН. Кто сказал «самогон»? Где тут самогон? Именем закона!

ТАЙНА. Их всех надо арестовать!

ЛЕНСМАН. Именем самогона! (Падает на пол.)

РИСТО. Господину ленсману плохо! Ему стало плохо от этого запаха.

ТАЙНА. Неспроста ты их защищаешь, но я расскажу фискалу, что русские платят тебе большие деньги.

РИСТО. Не лучше ли вам отступиться, уважаемая Кайса?

ТАЙНА. Это же бунт! Настоящий бунт. Вы слышали, господин ленсман?

Ленсман бормочет что-то нечленораздельное.

РИСТО. Имейте в виду, что так просто это не сойдет вам с рук.

Кайса стреляет в потолок, и непрошенные гости испуганно ретируются.

МАММА. Можете вдобавок пожаловаться судье, господину Холмбергу, которого Пекка только что лечил от глазной болезни! Идиоты!

Пауза.

ПЕККА. Что же ты наделала, Кайса? Теперь они не оставят тебя в покое.

МАММА. А ты что же, и на секунду не мог прикинуться? Соврать для пользы дела?

ПЕККА. Никак невозможно было.

МАММА. Теперь понятно, почему ты до сих пор не заделался богачом.

ПЕККА (смеется). А здорово ты их напугала. Они просто наложили полные портки! Спасибо. Не знаю, что бы мы делали без тебя. Что бы я делал без тебя…

В дом вбегает радостный Вассели. Мамма выходит.

ВАССЕЛИ. Повезло нам, тятя! В господском доме жить будем. Лили сказала, что ее отец приглашает нас на постой. За то, что ты его лечить взялся.

ПЕККА. А ты заранее не радуйся, до Торнио еще дойти надо.

ВАССЕЛИ. Красивая она. Только ведет себя как мужик.

ПЕККА. Я тебе наказывал со свадьбы быстрей воротиться?

ВАССЕЛИ. А я ничего. Две фигуры и станцевал. Эти финки просто вешались мне на шею. Теперь я понимаю, почему тебя всегда так тянуло в Финляндию.

ПЕККА. Лавочник местный донес на нас ленсману. Чуть всего добра не лишились. Спасибо хозяйке — защитила.

ВАССЕЛИ. Лавочник! Вот крыса! Проклятые финны!

Пекка разворачивается и отвешивает сыну оплеуху.

ВАССЕЛИ. Да что на тебя нашло-то? Сказать ничего нельзя.

ПЕККА. Больно длинный язык у тебя вырос. Не говори так про людей никогда! Понял?

ВАССЕЛИ. Как не понять…

ПЕККА. А Хома с Оссиппой где?

ВАССЕЛИ. А я почем знаю? На свадьбе были, а потом…

ПЕККА. Ушли, стало быть. И вовремя.

ВАССЕЛИ. Не ушли, а сбежали. Эти хитрецы пронюхали, что ленсман по деревне рыщет, и смылись. А нам ни слова, ни полслова. Вот как было! Предатели! А может, это судья ленсману приказал?

ПЕККА. Вассели!

ВАССЕЛИ. А коли это правда, что тут скажешь?

Входит Мамма. Протягивает Пекке сверток с провизией.

МАММА. Вот, возьми. Не хуже ваших карельских пирогов будут.

ПЕККА. Сядем. Посидеть надо, перед дальней дорогой.

Они садятся и секунду молчат.

ПЕККА. Не знаю, что тебе сказать, Мамма… Прости меня за все… Может, еще свидимся когда…

ВАСССЕЛИ. Еще не раз здесь сыграем и спляшем.

МАММА. Хороший у тебя сын, веселый.

ВАССЕЛИ. Непременно свидимся. Можно, я вас тоже буду Маммой называть?

МАММА. Называй. Это ведь отец твой придумал мне такое имя.

ВАССЕЛИ. Он на прозвища мастак. Чем-то вы на мать мою похожи. Правда, очень похожи.

ПЕККА. Хватит тебе болтать!

МАММА. Уходите через задний двор. Тропинкой вдоль речки пойдете, а оттуда оврагом до леса рукой подать. Как у вас, у карелов, говорят перед дальней дорогой?

ПЕККА. С Богом!

МАММА. Значит, с Богом!

Коробейники уходят. Мамма остается одна на сцене. Подходит к окну, открывает его. Ветер врывается в комнату, а вместе с ним и песня, которую поет Пекка.

ПЕККА

На карельской земле золотые кукушки кукуют,
Ярко светят на церквах кресты
И тальянка зовет на вечерку меня, на гулянье.
Ах, как кантеле нежно звучит,
Ну а я все скитаюсь, скитаюсь.
Короб плечи мне давит.
На этой чужбине всегда
Я тоскую по отчему дому…

 

ДЕЙСТВИЕ II

Картина 1. Сон

Пекке снится чудесный сон. Вассели один плывет в золотой лодке. На нем невероятно шикарный костюм. Огромное серебряное кантеле украшает лодку.

ГОЛОС ПЕККИ. Неужто это ты? Мой сынок, Вассели Липкин?

ВАССЕЛИ. Я, тятя.

ГОЛОС ПЕККИ. И куда ж ты такой важный плывешь-то? В лодочке золотой куда плывешь, сынок?

ВАССЕЛИ. За невестой, тятя, плыву. Как Вяйнямейнен.

ГОЛОС ПЕККИ. Вот молодец, вот мать-то обрадуется! А в деревне-то в нашей знают? А благословение мое как же?

ВАССЕЛИ. Это дело городское. Старые порядки — прочь! Да что в деревне — самому царю известно! Просился в лодке прокатиться, да я его в баню послал.

ГОЛОС ПЕККИ. Да ты как смел-то, с самим царем говорить так!

ВАССЕЛИ. А мы теперь с ним запросто! Я ведь дочь его в жены беру.

ГОЛОС ПЕККИ. Дочь? Царскую дочь сватаешь?

ВАССЕЛИ. Карельских коробейников теперь, тятя, по новому указу в генералы перевели. Мы теперь с тобой, тятя, генералы-аншефы. Нам теперь сам черт не брат!

ГОЛОС ПЕККИ. Так царь-то теперь мой кум, что ли?

ВАССЕЛИ. Мы их, тятя, всех говорить по-карельски научим. Вот тогда и заживем! Знай наших!

ГОЛОС ПЕККИ. Господи! Господи!

Затемнение. Видение исчезает.

Вечер. Флигель дома судьи в городе Торнио. Комната прислуги на первом этаже. Пекка спит на полу, стащив матрац с иностранной кровати. Просыпается, долго не понимая, где он. Садится на постели и крестится.

ПЕККА. Господи! И приснится же такое! (Достает из мешка походный медный складень, пристраивает его в углу.) Господи! Господи! Вразуми нас, Господи! (Ищет свои сапоги.)

В двери стучат, и на пороге появляется хозяин дома — судья.

СУДЬЯ. Доброй ночи! Как устроились? Все ли в порядке?

ПЕККА. Вы уж простите, господин судья. Уснул я крепко с дороги. Думал, на минутку. А уж ночь на дворе. Вот как.

СУДЬЯ. А чего же вы не спите в кровати? Там теплее.

ПЕККА. Непривычные ваши кровати.

СУДЬЯ. Я распорядился, чтобы вам подавали чай. Вам подают?

ПЕККА. Грех жаловаться. Премного вам благодарны за кров, за хлеб, за соль.

СУДЬЯ. Не стоит благодарностей. Я ваш должник. И дочку вы мою спасли от болезни, и мне помогли. Я столько лет мучаюсь с глазами, много денег истратил зря. Даже в Швейцарию ездил лечиться. Все попусту. А с вашим лекарством скоро и очки брошу совсем.

ПЕККА. Болезнь ваша нервная, а не глазная, вот что я вам скажу. Вам нужен покой. А на вашей службе его, поди, не сыскать. Тут главное — две недели выдержать. А там бельмо окончательно рассосется. Лекарство верное, не глядите, что разит от него так. На медвежьем жиру замешано. Повязку держать перед сном целый час надо. Каждый день.

СУДЬЯ. Я постараюсь все исполнить. Вот что я хотел у тебя спросить… От кого же ты знахарству научился?

ПЕККА. От отца. А отец от деда, а дед — от своего отца. В нашем торговом деле без этого никак. Мы же, почитай, триста лет дорожки ваши финские топчем. По дальним селам идешь — что такое доктор, народ и не слыхивал никогда. Что у вас в Финляндии, что у нас на Руси — одна беда.

СУДЬЯ. Верно. Крестьяне до сих пор страдают от эпидемий. Когда же вы назад пойдете?

ПЕККА. Не беспокойтесь, господин судья, через два дня духу нашего сапожного тут не будет. За два дня справимся. Быстрей никак.

СУДЬЯ. Не об этом речь. Живите сколько надо. Просто сегодня ко мне заходил мой друг, доктор Хайнари. Его поразило то, что произошло с моими глазами. А когда он узнал, что ты из Карелии, что поешь старинные песни, — вцепился в меня. Он только что закончил университет, родители его — простые крестьяне. Хочет тебя послушать. Он страшно увлечен фольклором и очень хорошо в нем разбирается.

ПЕККА. С нашим удовольствием. Я одному магистру из Хельсинки однажды целых два дня пел без продыху.

СУДЬЯ. Ну вот и славно. Я гляжу, твой сын подружился с моей дочерью. Это нехорошо.

ПЕККА. Чего ж тут хорошего? Не про него такая девушка. Ясное дело! Он, господин судья, в городе пожил, избаловался там. Время к ночи, а его до сих пор нет. Разве ж это порядочно? Они теперь отцов-то совсем не чтят.

СУДЬЯ. Это ты точно сказал. Не чтят.

Пауза.

ПЕККА. А вашей-то дочки, стало быть, тоже дома нет? Нехорошо это. Дело, конечно, молодое. В наши времена все было иначе. Меня отец, бывало, сторожил так, что…

Судья направляется к двери.

СУДЬЯ. Если тебе что-нибудь понадобится, обращайся прямо ко мне. Спокойной ночи.

ПЕККА. И вам доброй ночи, господин судья.

Как только за судьей закрывается дверь, Пекка как ужаленный начинает носиться по комнате, быстро одеваясь.

ПЕККА. Ах, злодей! Ах, злодей! Опозорить меня решил. Подожди, я тебе сейчас устрою прогулку! Да где же сапоги-то мои выходные?

В это время дверь широко отворяется, и в комнату входит Васселе. Он изрядно пьян. На нем новая поддевка и отцовские сапоги. Под глазом у него синяк.

ПЕККА. Ты где был, шельмец? Где тебя черти носят?

ВАССЕЛИ. Тятя, я, верно, женюсь.

ПЕККА. Как женишься? На ком женишься? Одурел ты, что ли?

ВАССЕЛИ. Я коробейник, а настоящий коробейник может все! Женюсь на этой шведке. В трактире танцевал с ней четыре раза. Она влюбилась в меня, как кошка. Вот увидишь, мы откроем в этом доме свой магазин. Мы им всем покажем, кто такие Липкины! Только мы, карелы, знаем толк в торговле!

ПЕККА. Да ты вина напился, что ли? А ну-ка, подойди поближе.

ВАССЕЛИ. Она меня на именинах в трактире с такими людьми познакомила! С настоящими купцами, с господами. У них у всех часы золотые с брильянтами! Они товар возят пароходами. У них все что хочешь есть. Я теперь их лучший друг, могу товара взять в долг на мильон! Во как! Я перед ними два часа плясал.

ПЕККА. В купцы, значит, уже успел записаться? Морду только умыть позабыл!

ВАССЕЛИ. Ты же, тятя, ничего в большой торговле не понимаешь! За честность все бьешься? А где она, твоя честность?! Нет ее давно нигде! Объегоривать всех надо! Я уже договорился про меха, самые отборные возьмем, даром отдадут, под мое честное слово. Да мы теперь с тобой в золоте купаться будем! Мы всю деревню нашу с потрохами купим!

ПЕККА. Ну держись, миллионщик! (Высвободив ремень, накидывается на Вассели, лупит его от души.)

ПЕККА. Это тебе за трактир!

ВАССЕЛИ. Больно же, тятя! Я же для нас старался!

ПЕККА. Это тебе за невесту!

ВАССЕЛИ. Да я же правду говорю! Она мне на шею вешалась.

ПЕККА. Это тебе за правду! А это тебе за царя, за батюшку!

Вассели делает неуклюжие попытки убежать от отцовского ремня, но падает с грохотом на пол.

 

Картина 2

На площади разный народ. Ярмарка в самом разгаре. Громко кричат зазывалы. Где-то играет музыка. Снует торговый люд. Торгуют мехами, птицей, рыбой, выделанной и невыделанной кожей. Липкины на первом плане рассчитываются с продавцом.

ПРОДАВЕЦ. Или не по купцу товар?

ПЕККА. Ежели, хозяин, скинешь с двадцати шкур, я у тебя еще возьму.

ПРОДАВЕЦ. Да куда скидывать? Целый час торгуемся. Пристали так, что не знаю, куда деться. Даром отдаю. Хошь бери, хошь мимо беги.

ВАССЕЛИ. Даром?! Нет, вы только его послушайте! Да ты, грабитель финский, чего говоришь? Тебя послушать, так ты нам отец родной.

ПЕККА (отводит в сторону сына). Погоди, Василий, все испортишь.

ВАССЕЛИ (горячится). Тятя, дай мне поторговаться! Его чуток дожать надо, этого скупердяя. Я чувствую, малость осталась. Сам же говорил, учиться мне надо.

ПЕККА. Ладно. Давай. А у меня духу больше нет. Устал за целый день.

Пекка отходит от торговых навесов и приближается к разносчице горячих пирогов. Покупает пироги и, примостившись у лотка, закусывает, следя за сыном. Василий так активно торгуется, что за ним наблюдают и другие покупатели, подтягивается народ поглазеть на торг.

ВАССЕЛИ. Глянь ты на шкуры свои, у них и блеска нужного нет.

ПРОДАВЕЦ. Да эти шкуры я у саамов брал. Чего мелешь-то?

ВАССЕЛИ. А кто ж белке в лоб-то стреляет? Косоглазые твои саамы, что ли? У нас в Карелии такого не водится, белку надо в глаз бить.

ПРОДАВЕЦ. Какой лоб? Где ты дырки тут углядел? В лавке моей отроду такого не бывало, чтоб шкура порченная была.

ВАССЕЛИ. Вот и давай, скидывай товар по сходной цене, чтоб никто боле не видал. Тятя, а ну деньги давай, пока купило не притупило. (Подбегает к отцу, забирает деньги, вертит деньгами перед носом продавца.) Вот они, красивые! Так к тебе в карман и лезут! Забирай быстрей!

ПРОДАВЕЦ. Черт с тобой, ведь не отстанешь! Опять попался я на карелов! Выспорил все-таки! Отца своего переплюнул. Откуда вы и беретесь?!

ВАССЕЛИ. По рукам, хозяин?

ПРОДАВЕЦ. По рукам!

Вассели собирает товар в мешок и радостный возвращается к отцу.

ПЕККА. Ну вот, слава богу, один мешок набили. Теперь главное, чтоб цену не набавляли. Будем говорить, что купили товара впрок и вдоволь.

ВАССЕЛИ. Ясное дело. Видал, как я его разделал?

ПЕККА. Кабы не фингал, еще быстрей бы разделал. С фингалом-то ты на пропойцу похож, а не на доброго коробейника.

ВАССЕЛИ. А кофий у них по 25 копеек, а у нас все 60. Возьмем, тятя, фунт и наживемся с того.

ПЕККА (передразнивая). Наживе-е-емся. Хорошо мать не видит твою красоту. А вообще, молодец! Будет из тебя толк. В нашу породу пошел.

Вдруг раздается свист, топот. Площадь прямо на глазах пустеет. Торговка пирогами тоже начинает сворачиваться.

ПЕККА. Отчего это народ-то в разные стороны бежит?

ТОРГОВКА. Не в первый уже раз такое. Полиция всех прогоняет. Говорят, в Хельсинки да Тампере фабричные работать бросили. Встали посредине городов и страшно кричат. Жандармы боятся, что и тут народ работу бросит и на площадь выйдет. Вот с площади всех долой и гонят. Говорят, солдат нагнали целый полк.

ВАССЕЛИ. Это «стачка» называется. В Питере я такое видал. Уходить, тятя, быстрей надо.

ПЕККА. Не учи ученого. Не будет нынче торговли. Вот что: ступай-ка, Вассели, домой. Отнеси товар, перечти его да на бумажку запиши, сколько чего куплено. И из дома чтоб ни ногой.

ВАССЕЛИ. Ясное дело. А ты куда?

ПЕККА. В кабак пойду, деньги пропью да в канаву какую-нибудь завалюсь.

ВАССЕЛИ. Ты че, тятя?

ПЕККА. Чтоб из дома ни ногой! Понял?

ВАССЕЛИ. Ладно.

ПЕККА. Жизнь прожил, а пьяным не валялся. Пойду попробую. А то еще скажут, что ты не мой сын. (Удаляется.)

ВАССЕЛИ. Да он и в кабаках-то никогда не был. Да врет он все! И канав-то здесь с грязью не найдешь.

ТОРГОВКА. Мой муженек тоже не прочь пропустить рюмочку-другую. Мужик — он везде мужик. Из каких же краев такие красавцы?

ВАССЕЛИ. Карелы мы, из Вуоккиниеми.

ТОРГОВКА. Карелов здесь много бродит. Мужчины все веселые, обходительные. А вера, значит, у вас русская. Она, я слыхала, покрепче нашей будет. Говорят, кто православным стал, обратно не выходит.

ВАССЕЛИ (берется за мешки). Да говорю же я вам, что врет он все!

Затемнение.

 

Картина 3

В доме у судьи. В той же комнате во флигеле. В доме жарко, и Вассели работает в одном нижнем белье. Разложив закупленный товар, пересчитывает его, делает записи на бумажке. В дверь стучат. В комнату входит Лиллемур в сопровождении двух молодых людей. У одного из них в руках саквояж.

ВАССЕЛИ. Лили? Это ты? А я тут…

ЛИЛЛЕМУР. Здравствуй, Вассели! Как твоя голова? О, у тебя чудный синяк.

ОСКАР. О да!

ВИКТОР. Шикарный фингал!

ЛИЛЛЕМУР. Познакомься, Василий. Это Оскар. Он чистый швед, живет в Хельсинки и ни черта не понимает по-фински. А это Виктор, он настоящий финн и отлично говорит по-русски. Он знаком с самим Лениным.

ВИКТОР. Виктор.

ВАССЕЛИ. Вассели.

ВИКТОР. Про Ленина она пошутила.

ВАССЕЛИ. А кто это такой-то?

Оскар заразительно хохочет.

ВИКТОР. Лапландская белка. Мягкое золото. Молодец, знаешь толк в товарах.

ЛИЛЛЕМУР. Оскар взялся уладить твое дело.

ВАССЕЛИ. Какое еще дело?

ЛИЛЛЕМУР. Ты же вчера подрался с офицером.

ВАССЕЛИ. Я? Когда?

ЛИЛЛЕМУР. В ресторане. На моих именинах. Ты вступился за мою честь.

ВАССЕЛИ. Я?!

ЛИЛЛЕМУР. Вас насилу разняли. Это была настоящая схватка медведя и надменного офицеришки. Он вызвал тебя на дуэль. Но так как крестьянин с офицером драться не может, дуэлянтом вместо тебя вызвался быть Оскар. Ведь он мой жених.

Оскар смеется и кивает.

ВАССЕЛИ. Да как же это? Зачем же я дрался с офицером? Не было такого!

ЛИЛЛЕМУР. Ты вступился за мою честь. Этот дурак предлагал мне переспать с ним за деньги.

Вассели явно смущен откровенностью девушки.

ЛИЛЛЕМУР. Смотрите, да он покраснел! Вот она, неразвращенная деревенская молодежь! Вот они, целомудренные карельские коробейники! Так возьмешь меня замуж, Вассели? Ведь ты обещал!

Виктор и Оскар смеются.

ВАССЕЛИ. Что же делать-то теперь? Откуда взялся офицер? Ведь его не было.

ЛИЛЛЕМУР. Я рассказала Виктору и Оскару, как ловко вы занимаетесь контрабандой, как надуваете таможню. Да ты и сам вчера нам об этом целый вечер рассказывал.

ВАССЕЛИ. Что-то не припомню.

ЛИЛЛЕМУР. Сколько ты заработаешь, если продашь в Питере весь этот хлам?

ВАССЕЛИ. Отчего же хлам? Это не хлам, это товар.

ЛИЛЛЕМУР. Ты что, обиделся?

ВАССЕЛИ. Ну, до ста рублей дойдет. Еще за товар отдадим, что в долг брали.

ЛИЛЛЕМУР. Я угадала!

ВИКТОР. Мы тебе дадим еще сто прямо сейчас, если ты согласишься нам помочь.

ВАССЕЛИ. Я? Вам?

ЛИЛЛЕМУР. Да, нам — нашей небольшой сплоченной организации.

ВИКТОР. Ведь ты, наверное, слышал, что простые люди должны помогать друг другу? Что нет на свете ни финнов, ни шведов, ни русских, ни карел. Что все люди — братья.

ВАССЕЛИ. Ну уж нет! В это вы меня не втянете. Знаю я эти штуки.

ЛИЛЛЕМУР. Если бы мне посулили деньги за какую-то пустяшную услугу, я бы не сомневалась.

Оскар смеется.

ЛИЛЕМУР. Вчерашний конфуз здесь ни при чем. Неужели я так похожа на проститутку?

Оскар смеется.

ЛИЛЕМУР. Послушай, да ты просто наглый тип! Оскар идет на дуэль вместо тебя. Его могут там убить.

ОСКАР. О да.

ЛИЛЛЕМУР. А ты не можешь оказать простую услугу, да еще и за деньги! Раньше ты мне нравился больше.

ВИКТОР. Я хочу поговорить с этим парнем наедине.

ЛИЛЛЕМУР. Хорошо. Я давно обещала познакомить Оскара со своим отцом. Отец мечтает, чтобы я вышла за шведа. Почему бы и нет, если Василий раньше меня не украдет.

Они уходят.

ВИКТОР. Ты хоть что-нибудь понял?

ВАССЕЛИ. Чего тут не понять. Непьющие мы, вот и не помним себя. Неужто я и вправду на офицера напал? Вот позор. Офицер-то хоть русский?

ВИКТОР. Эту сволочь давно пора отправить на тот свет. Не переживай о нем. Тебе же сказали, что мы сами уладим это дело. Ты понял? Ведь дело серьезное. А если до жандармов дойдет…

ВАССЕЛИ (трясет головой). Нет!

ВИКТОР. Сколько весу в твоем коробе?

ВАССЕЛИ. Ежели с мануфактурой, то мешок весить будет как мужик.

ВИКТОР. Значит, саквояж мой для тебя что игрушка?

ВАССЕЛИ. Напрасно вы это все. Ей-богу, напрасно.

ВИКТОР. В Питере зайдешь по адресочку к рабочему Путиловского завода. Передашь посылку. А он тебе еще пятьдесят рублей выдаст.

ВАССЕЛИ. Какого завода?

ВИКТОР. Того самого.

ВАССЕЛИ. Наживешь себе горб с вашими посылками.

ВИКТОР. Мы же твои друзья. Мы выручаем тебя, а ты нас. Ты же коммерсант. Понимать должен. Ведь ты не трус?

ВАССЕЛИ. Трусов в нашем роду не было. У деда моего, между прочим, два креста Георгиевских было.

ВИКТОР. Не сомневаюсь. Вы все герои. Калевальские богатыри. Ведь так?

ВАССЕЛИ. Так. И нечего насмешки строить. Вот вы воду мутите тут, а из-за вас ярмарку разогнали. Теперь сиди, жди у моря погоды.

ВИКТОР. Вот и я говорю, чего ждать? Бери деньги — и в лес! Или офицерику этому твой адресок дать?

ВАССЕЛИ. А чего это вы мне решили предложить?

ВИКТОР. Ну, нам же самые честные нужны. Кому ни попадя такую посылку не сосватаешь — украдут. А всем известно, что самые честные торгаши — карелы. Любого на ярмарке спроси.

Пауза.

ВИКТОР. Так что? В участок пойдешь или домой?

ВАССЕЛИ. А ну как тятя узнает? Что тогда?

ВИКТОР. Если мы не захотим, не узнает. Вот тебе деньги. Вот саквояж. А вот адрес. И запомни: если один раз все получится, то больше тебе не надо будет носиться с этой ерундой. Мы найдем тебе работу почище. Ты ведь, как и все мы, мечтаешь о новой жизни.

ВАССЕЛИ. Для меня и старая сгодится.

ВИКТОР. Прощай, коробейник, скоро свидимся. Только посылочку не потеряй. (Уходит.)

ВАССЕЛИ. Вот вляпался! (Рассматривает саквояж, пытается его открыть.)

В комнате вновь появляется Лиллемур. Она запирает дверь изнутри на ключ.

ЛИЛЛЕМУР. Ну что, надеюсь, Виктор тебя уговорил?

ВАССЕЛИ. Зачем все это? Разве я просил?

ЛИЛЛЕМУР. А ты что, нисколько меня не ревнуешь к этому шведу? Ну хочешь, я уйду с тобой? Я давно не была в Петербурге. Мы будем идти по дорогам, вдоль полей, красивых пашен.

ВАССЕЛИ. У нас все больше болота.

ЛИЛЛЕМУР. Эти ослы мне изрядно надоели. Я их прогнала. А твоя кровать которая?

ВАССЕЛИ. Вот та, что у двери.

ЛИЛЛЕМУР. Тебе надо купить одеколону. А то запах просто нестерпимый.

ВАССЕЛИ. Запах как запах. Мы же не дворяне.

ЛИЛЛЕМУР. Ты говорил, у тебя невеста есть…

ВАССЕЛИ. Когда уходил, была.

ЛИЛЛЕМУР. Вот видишь, значит, мы квиты. У тебя невеста, у меня жених. Правда, может, он погибнет на дуэли. (Смеется.) Хотя вряд ли, ведь они каждый день тренируются в стрельбе. А что, у вас в Карелии незамужние девушки могут с кем-нибудь согрешить?

ВАССЕЛИ. Зачем? Ведь люди прознают. Стыдно это.

ЛИЛЛЕМУР. А если не узнают?

ВАССЕЛИ. Вроде идет кто-то. Тятя, наверное.

ЛИЛЛЕМУР. Жарко тут у тебя.

ВАССЕЛИ. Какое жарко?! Спим в одежде.

ЛИЛЛЕМУР. Значит, теперь ты с нами? Значит, теперь ты наш?

ВАССЕЛИ. С кем «с вами»?

ЛИЛЛЕМУР. Все старье надо давно послать на помойку. Надо жить по-новому. В Бога мы не верим, судить нас некому. Вот так! Ведь ты тоже мечтаешь о свободе? Я сразу поняла, что ты наш. (Стаскивает с него пиджак. И вообще, обращается с ним, как удав с кроликом.)

ВАССЕЛИ. Где же я ваш? У меня и крест есть. И верую я.

ЛИЛЛЕМУР (садится на кровать). Врешь ты. Не надо врать. Ты же знаешь, что вера ваша ничего не стоит. (Раздевается на постели Вассели.) Иди сюда, я хочу у тебя что-то спросить.

ВАССЕЛИ. Ничего я не вру. Чего мне врать?

ЛИЛЛЕМУР. Ну иди же! Какой ты нерешительный.

Вассели, как во сне, делает к ней несколько шагов. Вдруг отцовский складень валится с полки. Василий в ужасе оглядывается. Крестится, поднимает складень и ставит его на прежнее место.

ЛИЛЛЕМУР. Ну иди, я расскажу тебе все о социализме.

ВАССЕЛИ. Да не могу я так! Что ты меня тут, как бычка, заводишь?!

ЛИЛЛЕМУР. Я давно хотела узнать, как это делают деревенские…

ВАССЕЛИ. Иди-ка ты прочь! Вот что!

ЛИЛЛЕМУР. Что такое? Ты меня гонишь?

ВАССЕЛИ. Давайте, барышня, отворяйте двери, да и идите вы… к жениху!

ЛИЛЛЕМУР. А ведь я могу разозлиться. Ты забыл, что мы взялись тебя спасать?

ВАССЕЛИ. И спасать меня не надо! А ежели бил вчера кому морду, то, значит, за дело. А коли какому-то офицеру охота, пусть придет. Мне все равно, какой он: финский, шведский или русский! Мне плевать!

В дверь настойчиво стучат.

ВАССЕЛИ. Это тятя! Он в кабак пошел напиваться. Из-за меня! Если бы не ты! Все из-за тебя! Теперь прибьет нас обоих!

Мужской голос говорит что-то по-шведски.

ЛИЛЛЕМУР. Нет, это мой отец. Чего ему тут надо?

Вассели хватает саквояж, оставленный Виктором, зашвыривает его под кровать. В растерянности смотрит на полураздетую Лили. Собирает ее одежду в кучу. Лили, видя растерянность Вассели, давится от смеха.

ЛИЛЛЕМУР. Ну что, герой, попался? Тихо, он сейчас уйдет.

ВАССЕЛИ. Ах так? Ладно. Сейчас мы посмотрим, кто попался.

Он решительно направляется к двери с намерением ее открыть. Лиллемур вскакивает, загораживает дверь.

ЛИЛЛЕМУР. Ты что — идиот?!

Вассели подходит к двери, ведущей на террасу, и растворяет ее настежь.

ВАССЕЛИ. Выметайтесь, барышня, пока я совсем не озлился. Уж очень я дурной бываю, когда озлюсь.

Стук повторяется. Девушка в спешке одевается.

ЛИЛЛЕМУР. О господи, как ты глуп! Ты еще пожалеешь об этом тысячу раз, когда вернешься в свою деревню. Я сержусь.

ВАССЕЛИ. Сердилась баба на торгу, а торг того и не ведал.

Лиллемур уходит.

ВАССЕЛИ (вытирает пот с лица). Ничо! Глаже Акулины все равно никого нет.

Стук продолжается. Он идет открывать дверь.

 

Картина 4

Мастерская молодого ученого, доктора Хайнари. Повсюду предметы старинного быта. По стенам развешены музыкальные инструменты самого разного характера. Среди прочих много видов кантеле, пастушьи рожки, многочисленная музыкальная атрибутика. Посреди огромной комнаты на небольшом возвышении сидит Пекка и вдохновенно поет. На нем праздничная рубаха, он гладко причесан. Видимо, он чувствует некоторую неловкость от того, что ему приходиться петь, направляя весь звук в раструб огромной трубы. Доктор проводит сеанс граммофонной записи.

ПЕККА

Ты из камня вышел, месяц,
Из утеса встало солнце,
Золотой кукушкой звонкой,
Серебристою голубкой
На свое былое место,
На привычную тропинку.
В здравии по небу странствуй,
Продолжай свой путь в довольстве,
Завершай свой путь красиво,
Вечера венчай весельем!
Я ведь не бывал в ученье
У могучих чародеев,
Не учил слова чужие,
Не слыхал чужих заклятий.
Только все-таки, но все же
Я певцам лыжню оставил,
Путь пробил, пригнул вершину,
Заломил вдоль тропок ветки.
Здесь теперь прошла дорога,
Новая стезя открылась
Для певцов, что поспособней,
Рунопевцев, что получше,
Средь растущей молодежи
Восходящего народа.

ДОКТОР. Готово! Я вас поздравляю: вы попали в вечность!

ПЕККА. Дозвольте мне, доктор, больше не петь.

ДОКТОР. Вставайте вот там, я вас сфотографирую. Получится замечательная рождественская открытка. А-ля старина! Коробейник-карел — пришелец из нашего дивного прошлого! Отличная реклама! Торговцы из Хельсинки будут стоять в очередь за такими фотографиями. Теперь старина снова входит в моду.

Пекка встает на то место, которое ему указывает доктор.

ДОКТОР. Старость должна питать молодость. Мы — дети новой цивилизации. Вы слышали что-нибудь про синематограф? Про аэропланы? Конечно нет. А ведь это чудо!

ПЕККА. Хорошее у вас кантеле. Значит, вы их собираете?

ДОКТОР. Я люблю это дело. Но каждое дело должно приносить прибыль. Вы ведь купец и прекрасно понимаете меня. Я покупаю, продаю и меняю.

ПЕККА. Было у меня отцовское кантеле, да сгорело в пожаре.

Фотовспышка озаряет комнату.

ДОКТОР. Я мечтаю о большом путешествии по русской Карелии. Я буду всех фотографировать. Мы совершим такое же путешествие, какое совершил Леннрот, но гораздо быстрее. Нет, лучше мы полетим на воздушном шаре, чтобы увидеть все сверху! Итак — воздушный шар! Я уже купил корзину, дело только за самим шаром. (Бежит за перегородку.) Приготовьтесь, сейчас я буду вас удивлять. А вы мне обещали анекдот.

ПЕККА. Это не анекдот, а быличка. Про коробейников архангельских скажу. Они ведь финского языка почти не знают, вот с ними разные конфузы и случаются. Забрел однажды коробейник архангельский к торпарю. А дело к ночи, уже и лучину погасили, хозяева спать легли. Дал он денежку, взяли его на постой. А кровать-то одна. Ну, что делать? Легли мужики с двух сторон, а баба посередке. Вот среди ночи будит баба мужа. «Ты, муж, — говорит, — намекни коробейнику, чтобы он со мной ничего не делал, а то он что-то делает». Почесал муж в затылке, а сказать ничего не говорит. Опять она его вскорости будит: «Снова коробейник со мной что-то делает».

ДОКТОР (высовываясь из-за перегородки). Так и сказала?

ПЕККА. Точно так. Встал торпарь, натянул портки и в двери. «Куда ты?» — жена спрашивает. «Пока он третий раз это делает, я из деревни переводчика приведу. А то ведь он по-нашему не понимает. Как ему запретишь-то?»

Доктор заразительно хохочет, появляется из-за перегородки. На нем кожаный водительский комбинезон, на голове шлем с очками, на руках краги.

ДОКТОР. Оп-ля-ля! Этот костюм мне привезли английские моряки. В нем мы и будем ездить по вашим русским дорогам. Мы помчимся на мотоцикле. Садитесь.

ПЕККА. С нашим удовольствием.

ДОКТОР. Ваши нитки, пуговицы, баранки и ткани — надо забыть! Надо мыслить масштабно: пружины, колеса, штаны для женщин, парики для мужчин — вот в чем теперь нуждается общество, вот чего хотят люди. (Выезжает на мотоцикле.) Вы только представьте: вам больше не придется брести сотни верст по дорогам, вы будете лететь со скоростью ветра! И у вас с собой будет не один короб, а целых десять! Двадцать! Тридцать!

ПЕККА. Тридцать?!

ДОКТОР. Поверьте мне. От вашей деревни до нас за день доберемся.

ПЕККА. А границы-то как же, а таможни-то как же?

ДОКТОР. К черту таможни! Их не будет! В Европе не должно быть границ!

ПЕККА. Эх, прокатился бы я с ветерком! Эх, торговал бы я с размахом! Эх, купил бы я…

Доктор и Пекка носятся на воображаемой машине по комнате, как мальчишки.

ДОКТОР. Так что мечтает купить Пекка Липкин, знаменитый коробейник?

ПЕККА. Я бы… Да я бы… Мост бы из чугуна купил, чтоб из деревни на пашню в галошах ходить и в шляпе!

ДОКТОР. Мост? И только? Пусть будет по-вашему! Накупим мостов. (Достает бутылку вина и рюмки. Угощает Пекку.) За наше знакомство! Вот, кстати, поглядите сюда. Это ваши карельские знаменитые рунопевцы. Они давали концерты, ездили по всей Финляндии и имели громадный успех.

ПЕККА. Этих знаю. Это Педри Шемейка да Ийвана Богданоф и сын его Ийвана.

ПЕККА. Подождите. А это кто?

ДОКТОР. Моя мать с отцом. Фотография ужасная. Очень плохая бумага.

ПЕККА. Ведь это же Мамма. Ведь это Кайса. Кайса Хассинен.

ДОКТОР. А вы что, знаете мою мать? Хотя это неудивительно.

ПЕККА. Так, стало быть, Кайса Хассинен — ваша матушка?

ДОКТОР. Точно так. Моя дорогая матушка. Мир тесен. Я же говорю, коробейники — самые счастливые люди на земле. В прошлой жизни я наверняка был коробейником. Вы, конечно, бывали на ее постоялом дворе? Ее знают и любят все карелы. И поэтому старушка ни за что не хочет переезжать ко мне.

ПЕККА. Значит, вы ее сын? Но ведь мальчика звали Ханну.

ДОКТОР. Правильно, меня зовут Ханну. Ханну Хайнари. Хайнари — это мой творческий псевдоним. Свое крестьянское происхождение мне часто приходится скрывать.

ПЕККА. Значит, вот каким ты стал. Сын… Кайсы… А ваша мать не рассказывала вам обо мне?

ДОКТОР. Может быть. Отец увез меня в город, когда мне было шесть лет, — он до самой смерти подозревал, что я не его сын. Меня воспитывала его сестра. На самом деле я городской мальчик, но земля как магнит тянет меня к себе. Я ощущаю свое родство с землей. С такими людьми, как вы. Ведь можно сказать, что мы родственники. В нас течет одна финско-карельская кровь. Разве не так?

ПЕККА. Одна кровь…

ДОКТОР. Вы на меня как-то странно смотрите. А ваш сын, он тоже знает старинные руны?

ПЕККА. Нет. Он разбогатеть хочет.

ДОКТОР. Каждый карел-коробейник мечтает о богатстве. А вот скажите честно, ведь в торговле без обмана не обойтись? Вы ведь большой хитрец, большой обманщик! А? Ловкач! Делец! Я вас понимаю, я сам ужасно люблю торговлю. Я хочу открыть лавку.

ПЕККА. Какой же я обманщик?! У меня торговля честная.

ДОКТОР. Торговли честной не бывает. Не обманешь — не продашь. (Пауза.) Вы что, обиделись? Ну что вы молчите? О чем вы думаете?

ПЕККА. Думаю, что же вы напишете обо мне. Напишите, что были карелы дураками-потешниками, хитрецами-обманщиками. Вы человек ученый, все на вашей совести теперь остается. Народ наш почти весь неграмотный, сам про себя ничего не скажет. О нем только память может остаться. И царь русский, и ваши господа нас за младших братьев держат. Куда уж нам книги-то писать?! Пойду я.

ДОКТОР. Зачем вы так? Никто тут не говорит о вашей малости. Ведь мы общаемся почти на одном языке и прекрасно понимаем друг друга. Ваши песни — это и мои песни. Мы записываем то, что храните вы, и так создаем общую культуру. Про вашу торговлю я на самом деле мало знаю и пошутил неловко. Простите меня.

ПЕККА. Это вы меня простите. Не гадал, не чаял, что судьба так обернется. (Кланяется доктору.)

ДОКТОР. Да что с вами? Перестаньте! Что это за штуки?

Дверь распахивается, и на пороге появляется судья.

ДОКТОР. Рольф? Привет! Рольф, что с тобой? Ты опять нездоров? У тебя все в порядке с глазами? Да что стряслось-то?

СУДЬЯ. Только что жандармы арестовали на железнодорожном вокзале несколько человек. Все они близкие друзья моей дочери. Они готовили взрыв поезда с членами царской семьи.

ДОКТОР. Друзья дочери? Это очень дурно.

СУДЬЯ. Теперь они придут в мой дом, будут рыться в моем белье, а моя дочь…

ДОКТОР. При чем здесь твоя дочь? Лиллемур просто попала под дурное влияние. Полиция во всем разберется. Я знаю кое-кого из русской жандармерии. Мы все уладим.

СУДЬЯ. Постой. Я пришел не за этим. (Подходит к Пекке.) Послушайте, я знаю, что вы добропорядочный человек. И если вы нарушаете законы, то только в той степени, чтобы добыть себе кусок хлеба. Не так ли?

ПЕККА. Это истинная правда. Нужда гонит.

СУДЬЯ. Я не хотел сближения вашего сына со своей дочерью не потому, что меня волнуют сословные различия. Я знал о ее дурных увлечениях социализмом, но не думал, что это зайдет так далеко. Я не хочу, чтобы кто-либо пострадал из-за нас. А вы можете пострадать. Вам нужно немедленно оставить мой дом. И лучше, если вы сейчас же покинете город.

ПЕККА. Если вы говорите, что так лучше…

СУДЬЯ. Теперь станут арестовывать всех: родственников, друзей и знакомых. В России таких людей, как моя дочь, ссылают на каторгу или казнят. Вы понимаете, о чем я говорю?!

ДОКТОР. Успокойся, Рольф, тебе нельзя так волноваться. Сейчас мы с Пеккой отведем тебя домой. Ты непоследний человек в Торнио, и потом, я уверен, что Лиллемур не замешана в этом деле.

СУДЬЯ. Не замешана? Тогда что это такое? (Достает из карманов целую пачку документов.)

ДОКТОР. Где ты их взял?

СУДЬЯ. Паспорта все поддельные. В России не сегодня-завтра начнется революция, об этом пишут все газеты. В Финляндии начались забастовки. А у моей дочери в комнате склад всякой заразы!

ДОКТОР. Черт побери! Нужно немедленно что-то предпринять. Нужно что-то делать. По крайней мере, надо срочно избавиться от этих вещей. Нужно сжечь их, выбросить.

ПЕККА (вполголоса). Господин доктор, кажется, господин судья совсем перестал видеть.

Судья растерянно глядит вокруг. Нащупывает диван и садится.

ДОКТОР. Рольф, тебе надо успокоиться. Вот, выпей воды.

ПЕККА. Болезнь у господина судьи нервная. Потому глаза опять не видят…

ДОКТОР. Мне кажется, уважаемый Пекка, Рольф прав, вам действительно нужно немедленно покинуть город. И вот еще что… (Быстро идет к креслу и возвращается с кантеле.) Возьмите это кантеле. Пусть оно вернется обратно в Карелию.

ПЕККА. Да что вы, я не могу. Это слишком дорогой подарок.

ДОКТОР. Рольф, скажи ему.

СУДЬЯ. Берите, берите. Этот мир может в любой момент развалиться, как глиняный горшок, но к вам это не имеет никакого отношения. Кто-то должен петь, и думать так, как вы думаете, и верить. Может быть, тогда мы не свихнемся окончательно. У нас будет хоть какая-то надежда.

ПЕККА. Я еще крепкий старик. (Подходит к судье.) Вы, господин судья, нам можете отдать все эти бумаги. А мы их схороним подальше в лесу.

ДОКТОР. Рольф, это здравая мысль. Только надо спешить.

СУДЬЯ. Нет!

ДОКТОР. Так будет лучше. И ты будешь чист перед законом.

СУДЬЯ. Каждый должен нести свою ношу сам. Она моя дочь, и это мое дело.

Судья направляется к выходу. Доктор и Пекка следуют за ним.

ДОКТОР. Его надо проводить. Пекка, теперь я, кажется, вспомнил, у меня была деревянная расписная игрушка, которую мне подарил коробейник. Странно, но почему-то больше всего ею дорожила моя матушка.

Затемнение.

 

Картина 5

Лес. Рядом с избушкой лесорубов стоят русский жандармский офицер и финский полицейский.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Она говорит, что никаких коробейников здесь не было. Кроме возчиков здесь никого не было. Вчера увозили лес, что был заготовлен ее отцом и братьями.

Дверь избушки отворяется, из нее, чертыхаясь и гремя саблей, вылезает бородатый жандарм.

ОФИЦЕР. Ну, что там?

ЖАНДАРМ. Одно слово — нора, ваше благородие.

ОФИЦЕР. Я спрашиваю, нашел там чего или нет?

ЖАНДАРМ. Никак нет. Кроме грязного тряпья — ничего. Живут как крысы.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Значит, господин офицер, они раньше на Оулу повернули, там к границе ближе. Надо вернуться в село и порасспросить там.

ОФИЦЕР. Кой черт! Чего порасспросить? Ваше население явно покрывает этих преступников.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Те крестьяне и эти крестьяне. Они симпатизируют друг другу. Родственный народ, похожий язык.

ОФИЦЕР. Вот и я говорю, эти карелы — такая же чухна.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Простите, но…

ОФИЦЕР. Хороши крестьяне! Мало того, что шляются без документов, теперь они взялись убивать офицеров. И у нас есть сведения, что эти торгаши таскают бомбы и оружие в Санкт-Петербург. Революционеры хреновы!

ЖАНДАРМ. Чухонцы они и есть чухонцы.

ОФИЦЕР. Молчать! Веди коней!

ЖАНДАРМ. Слушаюсь. (Убегает вперед к лошадям.)

ОФИЦЕР. Переведите этой девке, что если она солгала, то ее отца ждут кандалы и Сибирь. У нас в Сибири места для всех хватит — и для финнов, и для карелов. Для всех! (Гремя шпорами, уходит.)

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Все поняла? Нашли за кем бегать. Мы их триста лет извести не можем, а они в один день захотели. Теперь пусть ищут ветра в поле.

ДЕВУШКА. А что случилось-то?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Не твоего ума дело. Дай воды. (Жадно пьет воду.) У царя ведь дача новая выстроена под Торнио, ждут его приезда, вот и рыщут теперь по всем дорогам, террористов ловят. Ясно? Скажешь отцу, чтоб ленсману про всех русских коробейников докладывал. Поняла? (Вздыхает.) Ты хоть бы с глаз долой кружки убрала, из которых они чай пили. Вот ворона! (Уходит.)

Слышен удаляющийся топот копыт. Из замаскированной ямы, разбросав лапник и открыв деревянную крышку, появляется Вассели, щуря глаза на свет.

ВАССЕЛИ. Ушли? Уф, чуть не задохнулись.

ДЕВУШКА. Ушли.

ВАССЕЛИ. Тятя, а кружки-то мы у костра забыли! А-пчхи!

Девушка смеется.

ДЕВУШКА. А полицейский-то их углядел. Да только смолчал.

ПЕККА. А чего они ищут-то?

ВАССЕЛИ. Чего они тут плели?

ДЕВУШКА. Сказали, будто коробейники какого-то офицера застрелили в городе.

ВАССЕЛИ. Какого еще офицера?

ДЕВУШКА. Ведь вы не стреляли, правда?

ПЕККА. Иди-ка ты к отцу, да про нас плохого ничего не думай. И мы пойдем себе восвояси. Так лучше будет. Скажи, от Пекки Липкина ему поклон, он знает.

ВАССЕЛИ. А что они еще тут говорили?

ДЕВУШКА. Про бомбы какие-то. Бомбы теперь везде ищут. Не несет ли кто в мешке бомбу.

ВАССЕЛИ. Про бомбу? Так и сказали?

ДЕВУШКА. Теперь такие страсти кругом. Раньше к нам и дороги никто, кроме вас, не знал, а теперь вот из самого города едут. Ну, я побегу. (Убегает в лес.)

ВАССЕЛИ. Может, кого ловят, а мы похожи. Да мало ли чего. Вот выдумали — какого-то офицера застрелили… Не знаем мы никаких офицеров. Ведь так, тятя? Зачем нам с ними стреляться… Вот выдумали. И бомбу еще приплели.

ПЕККА. Оставаться тут никак нельзя. Знаю я тут скит один. Раскольники там когда-то жили. Бегуны. Там заночуем. А от скита до границы совсем близко.

ВАССЕЛИ. Тятя, вот что… поговорить нам надо.

ПЕККА. Да. Поговорить надо. Я должен тебе кое-что рассказать.

ВАССЕЛИ. И я тоже, тятя.

ПЕККА. После поговорим.

ВАССЕЛИ. После нельзя. Сейчас надо. Почему говорить не хочешь? Дело сурьезное.

ПЕККА. Кто же об сурьезном деле на ходу говорит? После. Идти до темноты будем. Нам теперь широкой дороги долго не видать. Звериными тропами пойдем. Только бы снег не пал, а то заблудимся.

 

Картина 6

Лесная дорога. Сумерки.

ВАССЕЛИ. Вот и дорога. Уж я думал, мы совсем заблудились.

ПЕККА. Не зря лесом шли. Верст двадцать срезали.

ВАССЕЛИ. Сюда полиция не полезет. В такую глушь.

ПЕККА. Здесь только волки да мы.

ВАССЕЛИ. Целый день бежим как угорелые.

ПЕККА. Где ж целый день? Обедали еще в телеге. Доктор Хайнари нам ведь телегу нанял почти на пятьдесят верст. Забыл, что ли? Потом чай пили, где девчонка нас прятала. Так что полдня только идем. И то налегке.

ВАССЕЛИ. Неужто тебе этот доктор телегой за песни отплатил? Ну финны, ну скупердяи!

ПЕККА. Хороший он парень.

ВАССЕЛИ. Все у тебя хорошие. А судья — тот вообще лучше всех. Вытурил нас из дома в два счета. А ведь ты лечил его. Что-то лямки у меня перетерло на коробе.

ПЕККА. Пора бы.

ВАССЕЛИ. Что пора бы?

ПЕККА. Загадка есть такая. В лес идешь — домой глядит, домой идешь — в лес смотрит. Знаешь, что это?

ВАССЕЛИ. Задница, что ли?

ПЕККА. Язык твой поганый! Короб это, на котором у тебя лямки перетерлись. Костер большой разводи.

ВАССЕЛИ. Ты что, собрался в лесу ночевать? Ведь замерзнем. Передохнем маленько и махнем до скита.

ПЕККА. Пойду воды поищу.

ВАССЕЛИ. Показалось, будто конь ржал. Слышишь? Будто конь топочет?

ПЕККА. Не слышу. С испугу это кажется тебе. Сегодня ведь десятый день поста.

ВАССЕЛИ. Что с того? Сам же говорил, что для тех, кто в пути, пост не указ.

ПЕККА. Не про то я, что пост блюсти надо, а про то, что родился ты сегодня. Как луна взошла, так ты и родился.

ВАССЕЛИ. Точно, тятя. А я и запамятовал с этой спешкой. А луны-то еще нет.

ПЕККА. А баламут ты у меня такой, потому что постник. Зачали мы тебя с матерью тоже в пост. А это грех. Сколько раз меня священник наш усовещивал за это.

ВАССЕЛИ. А ты ему что?

ПЕККА. А говорил, что удержаться нельзя было. Сильно мать твою любил.

Пекка уходит. Дождавшись, пока отец исчезнет из виду, Вассели быстро развязывает свой мешок, вываливает вещи, достает тяжелый узел, из него извлекает саквояж, пытается открыть. Применив нож, расстегивает саквояж, вываливает содержимое на землю. Глухо стукнув, на землю падают металлических предметы, бумаги, несколько револьверов.

ВАССЕЛИ. Гадское племя! Чертово отродье!

Из леса опять доносятся какие-то непонятные звуки. Вассели лихорадочно засовывает вещи обратно в мешок. Быстро возвращается к костру. Поднимает с земли револьвер, который выпал из узла, прячет его подальше за пояс и принимается раздувать огонь. Неожиданно у костра появляется незнакомец в потрепанной шинели.

НЕЗНАКОМЕЦ. Здорово, купец. Не найдется ли русской махорочки?

ВАССЕЛИ. С неба ты свалился, что ли?

НЕЗНАКОМЕЦ. Курить смерть как охота.

ВАССЕЛИ. Здорово. А ты кто?

НЕЗНАКОМЕЦ. Или у коробейников махорки нет?

ВАССЕЛИ. Кури. А это не твой конь давеча ржал?

НЕЗНАКОМЕЦ. Он у нас дурной. Хорониться не умеет.

Из леса появляются еще три человека с дубинами в руках.

ВАССЕЛИ. Вы чего задумали, мужики? А ну не подходи!

С этими словами Вассели достает из костра длинную горящую жердину.

НЕЗНАКОМЕЦ. Давай деньги, а не то…

ВАССЕЛИ. У нас, мужики, денег нет и товара нет. Пустые идем, ленсман все отнял. Вы что задумали-то? Ведь это же грех — людей грабить!

НЕЗНАКОМЕЦ. Каких людей? Кроме рюссят здесь никого нет!

ВАССЕЛИ. Эй, Хома, Оссиппа, тятя! Где вас леший носит? Эй! Все сюда!

НЕЗНАКОМЕЦ. Ну, прочитал купец отходную? Давай деньги.

ВАССЕЛИ. Может, тебе еще и сплясать?

Разбойники подступаются к Вассели. Вассели вступает с ними в драку. И хотя их четверо, от Вассели им крепко достается. Драка идет самая ожесточенная. Из леса с котелком в руках появляется Пекка.

ВАССЕЛИ. Тятя, не подходи! Покалечат! Беги! Это дезертиры! Они живыми нас не выпустят, убьют! Беги, тебе говорят!

ПЕККА. Ах, злодеи! Что умыслили! Помогай, господи! (Тоже кидается в драку.)

ВАССЕЛИ. Из-за меня это все, тятя! Из-за меня! Хотел тебе все рассказать! Девка проклятая во всем виновата. Думал заработать!

Пекка под сильным ударом дубины валится с ног. Разбойник, его сваливший, хватает один из мешков с товаром и исчезает в лесу. Вассели по-прежнему ожесточенно дерется, оттесняя дезертиров в лес. Увидев, что отец лежит без движения, он бежит к нему. Разбойники не отстают. Жердь, которой он отбивался, выбивают у него из рук. Тогда Вассели, вспомнив о револьвере, выхватывает его и орет во все горло.

ВАССЕЛИ. Перестреляю как собак!

Он стреляет наугад. Грабители бегут. Вассели некоторое время преследует их, скрываясь в лесу. Вскоре возвращается. Сын припадает к груди отца, заглядывает ему в лицо.

ВАССЕЛИ. Тятя, ты слышишь меня? Тятя! Очнись! Где, где больно? Скажи!

Он поднимает отца на руки, несет ближе к костру, аккуратно кладет на землю. Мечется, не зная, что предпринять. Бежит к своему мешку, но не обнаруживает его. Скидывает с себя рубаху, рвет ее на лоскуты. Пекка стонет, приходит в себя.

ВАССЕЛИ. Тятя, я здесь! Эти гады сбежали.

ПЕККА. А товар? (Оглядывается. Вскакивает. Бежит к костру, где лежал его мешок.)

ВАССЕЛИ. Твой мешок цел. Они унесли мой мешок. Они его унесли!

ПЕККА. Ведь там белки не было? У тебя там другое было…

ВАССЕЛИ. Было, а вот теперь не стало! Черт дал, черт взял! И не будет больше никогда! Я тебе клянусь! Никогда! Ты слышишь?!

Пауза.

ПЕККА. Слышу. Значит, не зря за нами полиция гналась?

ВАССЕЛИ. Прости меня, тятя. Прости меня за все! Из-за меня все это! Из-за меня! Кабы не я, шли бы себе и шли, не совались бы в этот лес окаянный. Никто бы за нами не гнался. На мне грех! Бог видит, виноват я! Но эти черти мой мешок с бомбами украли. Они его унесли! Заработать хотел…

ПЕККА. Эх ты, миллионщик. Ничего… Наживешься, кума, наберешься ума… Погляди-ка, на месте ли кантеле — доктор, сынок Кайсы, божий человек, мне кантеле подарил.

Вассели бросается к отцовскому мешку, вываливает оттуда все, находит кантеле. Несет отцу.

ВАССЕЛИ. Здесь, тятя, здесь оно.

ПЕККА. Слава Богу! (Прижимает к груди инструмент.) Сказать тебе хотел про него…

ВАССЕЛИ. После скажешь, тебе говорить сейчас нельзя. А то сила выйдет.

ПЕККА. Ты им не гнушайся.

ВАССЕЛИ. Кем?

ПЕККА. Доктором. Они ведь, финны-то, нам как братья… Понял ты?

ВАССЕЛИ. А я что? Я не прочь.

ПЕККА. Распори-ка, сынок, мне рубаху на груди. Что-то я дышать не могу больше. Они еще вернутся. Кто знает, сколько их тут, проклятых. Ты уходи, а мне, видно, с душенькой расстаться пора… Достань-ка ты складень да свечку из мешка моего.

ВАССЕЛИ (испуганно). Нет! Да что ты? Как же ты? Тятя, я ведь дороги обратной не знаю. А нам ведь вернуться надо. Непременно надо. А мы вот что… Мы сейчас прямо и пойдем домой. Тятя, надо идти домой.

ПЕККА. Домой… Сон я видел, будто ты генералом стал… И в лодке золотой за невестой плывешь…

ВАССЕЛИ. А я и стану. Вот погоди, на войну пойду и героем вернусь.

ПЕККА. Дурачок ты. Если помру, у креста дорог меня схорони. Чтоб видел я, как ты идти будешь…

ВАССЕЛИ. Да ты что, тятя? Не можешь же ты умереть на чужбине. Ведь не можешь!

ПЕККА. Что может быть хуже. Снег. Снег пошел. Хорошая примета в дорогу.

ВАССЕЛИ. И я говорю, домой надо поспешать. Мы идем домой.

ПЕККА. Видно, отходил я свое.

ВАССЕЛИ. А я у тебя на что? Я же весь в тебя. Я сто верст могу без остановки идти. Мы же карелы-скороходы, тятя! Теперь до границы рукой подать. А там мы и дома. Может, земляки-попутчики где у костра сидят. Все хорошо будет, рана заживет. Ты еще на свадьбе моей на новом кантеле сыграть должен. Мы будем петь вместе. Ты ведь должен меня выучить всем своим песням. Я теперь из дома никуда не уеду. Избу себе строить буду. К Акулине посватаюсь. (Суетится вокруг отца, разрезает ножом отцовский кожаный мешок, сооружая что-то наподобие ранца, чтоб удобнее было нести на себе отца.) А здоровья во мне, как в двух лошадях. Не сомневайся. Сейчас ты увидишь. Я вот что… я слова твоей запевки помню. Не сомневайся, тятя, вот сейчас как пойдем, так ты и услышишь. (Наклоняется к отцу, помогает ему забраться к себе на спину.) Помнишь, как ты меня маленького на себе по избе катал? Своя ноша не тянет. Да и Бог нас не оставит. Ведь мы идем домой, в Карелию. В Карелию.

На карельской земле золотые кукушки кукуют,
Ярко светят на церквах кресты
И тальянка зовет на вечерку меня, на гулянье.
Ах, как кантеле нежно звучит,
Ну а я все скитаюсь, скитаюсь.
Короб плечи мне давит.
На этой чужбине всегда
Я тоскую по отчему дому.
Там родимая мать
И красотка любимая там,
Что увел с деревенской вечерки,
Что женой дорогою мне стала.

 

Занавес.