Әнәԓ ԓыхәԓ сайнә
ВӒТМӘТ Өӽ
Меми лэкнә
– Өс ҷу сөӽ юӽнат войәӽнам йăӈӄиԓмаԓнә Лӱк Ԓяктә Ики пәԓтә вӓр пә әйнам әнтә тўй? – Микуль аҷиԓ пырипәӽ.
– Сөӽ юӽнат пәԓпәса нөмԓәмтәтә ким әнтәм. Ницәҷу кӱт ваннә пәтан ԓӱӽ сөӽ юӽнат пупи кәнц. Ӄөԓиԓэ, вөнтнә төп пупии яӽ пәԓԓәт. Төп әй войәӽи. Яӽнә ҷу вӓр пәтан пәԓԓи, ӄыәм пыр ырап ырап войәӽ, өнтәԓ йәмат ван. Яӽнә йимәӈ панә ҷәрттә войәккә төйԓи. Па ԓатнә йәм ўнтәп, па ԓатнә атәм ўнтәп. Па ԓатнә ҷуминт вӓр вӓрәԓ - ăԓә ӄөԓԓәӽ йәԓи. Ар урәԓнат ӄăнтәк ӄөнам кирәӽԓәтә вӓр төяԓ.
– Ма саӽетпамнәя, нөмәснат кацәӈ вӓр вуй. И пупи нөмәснат тўӈәмтәӽ. Ԓӱваты цопәӈӄа войә– нӓриптә таӽи мус. Нюԓ йицаԓта таӽи: ӄөяӽи нөӄпи питәԓ, ӄөяӽи әнтә ӄăньҷәкинтәԓ. Ӄөяӽи иԓнам пөнәмтәԓ. Вот ҷи вӓр ԓӱваты мус. Ицәк вәԓэ, мўв арeт пупи выӽәԓтәӽәԓ, а ҷи войәӽ ҷакәр – мәтаԓи тăвәԓҷәтә вӓр әнтә тўй. Әй пул пә ԓуԓәԓа әнтә вәйәӽ. Төп ӄөтнә- ӄөтнә пупи ԓөԓәӈнә кевәртәм нянь ҷут ԓивиԓә.
– Йәмат сәмәӈ ӄө төп сӓмты сөӽ юӽ вәԓ?
– Ӱрәккә мăвәԓӽә сәмәӈкә вўԓ. Пәԓмаԓ ўт әнтэм вўԓ. Әймәтԓи пә пырӽи ԓьоԓьҷә вӓр әнтә тўй. Ицәк войәк – ӄуԓ кәнцә яӽ ԓ–ватынам ԓэйәԓмин па ԓатнә сәмԓаԓ атәмӽә йәԓәт. Вот ҷуминт вўԓ нӱӈ Лӱк Ԓяктә Ики ҷетҷеҷе. Ԓӱв пырәԓнә ит, яӽ ясӈәт саӽет, өc ҷуминт войәк кәнцә ӄө әнтэм вўԓ…
Йăвәԓ ӄăринә
Вөнт йăвән өӈ винсипнә, Әнәԓ Вөнт рӓпнә Лӱк Ԓяктә Ики йăвәԓ ӄăраԓнә пупи ләксәм умәт. Яӽнам йәӽиԓәԓ, пәрӽинам йӱтыв мўцә ԓӱвә ԓаӽԓәксәԓ. Вӓт ӄăтәԓ мӓрә йăвән тўйнам йăӈкиԓәт панә әйнам ҷенә кирәӽԓәт – войәӽ әнтэм. Пәрӽинам йӱтыԓ саӽет иттән йўӽин ҷу йăвәԓ ӄăрәӽа йўӽтәт. Сӱвәс атәт ҷуким пәтәӽԓэмәт, ицәк ҷет иԓән льоԓьҷә юӽ-пөм әнтә вуԓи. Ванӽә йўтта йәӽмиԓа, Лӱк Ԓяктә Ики йәӽ:
– Я, ҷу йăвәԓ нөӄ ԓэйәԓԓи. Ницә тәт өйә төйԓув.
– Нӱӈ ӄўты йәӽән ҷит?! – ньăвәм әсек ӄө. – Өс йăвәԓ сўӄән пар?! Өс ньолӽәтӽә йәӽәм войәӽ тәт омәсԓ ӄунтә?! Нӱӈ вөԓманат, пәтәӽԓэм таӽинә ӄўты вӓрԓи?!
Ҷеӽә ӄые, ӄўԓтаӽиԓ нөӄ ԓэйәԓԓэ.
– Тўтты пә ӄунтә, ԓӱв ҷăӄа сӱй – кәй төяԓ, – ньăвәм Ики. – Әйнам йәмнам ҷăӄа әнтә ԓӱкәԓ.
– Ньолӽәт войәӽ ҷăӄа ԓӱкәԓ пә ԓӱкәԓ. Томинт төрәмнә мәӈ нӱӈат мӱв урнә пыӽәртәԓув?! Ицәк ӄăр ухәԓ әнтә вуԓи. Ӄўԓнам ԓякԓи?!
Тәт яӽнә әйнам вӓрԓи: аԓ киԓа, ҷeӽә вәԓэ ӄые. Ҷăӄа Ики мӱвә ҷу кöԓ, утә киԓ. Пөӽнам йәӽ: ма сорӽа, төп ԓэйәԓԓэм, cўӄән мӱвә әнтә. Йăӄ яӽ мәтаԓият вәԓэ ӄурәмтәԓәт, ӄўԓнә таԓӽан йўӽәтԓи.
Пөӽәԓ рыт сарнә пөма катәԓмин умәс. Нөмԓәмтәӽ, ицәк пецкан әнтә вәй. Па вӓрам ньолӽәт войәӽ тўтты. Пупи ньоԓ төп сўрт кинца ӄўӽемцәк. Войәӽ ҷуминт ӄойԓи панә ньолӽәтӽә йәԓ. Йăвәԓ ӄăрә ӄуҷәӈнә өйәӽтnтаԓ мўцә омәсәԓ. Ӄөяӽинә вуԓи, мӱв таӽинә ӄойли. Ҷу ԓат йăвәԓ вицәпә ӄăтԓин ԓэйәԓԓи. Войәӽ тўт омәсԓ ӄунтә, йәӽәԓ мӱвәԓи вӓрәԓ? Кацәӈ пупи саӽетпаԓ саӽет ԓӓйӽәԓ. Әй войәӽ сӱй вӓрәԓ, а па войәӽ ăԓә тўӽә ӄăнимтәԓ, ӄө ванӽә ԓаӽәԓ. Ӄөяӽинә вуԓи, мӱв нөмсәп войәӽ ӄуи. А яӽ йăвән йăцәнә рытԓаԓнә ньăвәмтыԓ сеҷԓ:
– Әнта, вәԓэ киԓ.
– Ԓӱвнам ԓӱв, пөӽәԓ ӄўты йәԓ?
– Ԓӱвнам-я пупинә ӄўты вӓрԓи, өнта әнтә әй-кат вуйиԓәӽ.
– Пупи тўттыя ӄунтә, ӄўяӽи пә вўԓ, тўӽа йәма әнтә йўӽәтԓ…
– Нӱӈ ԓӱват әнтә вуԓән, ԓӱв мӱвәԓии кирәӽԓәԓ!
Пупинә ӄўты вӓрԓи…
Әй мәта ԓатнә ԓәӽ пә сӱйԓәӽ мәнәт.
Ԓӱв утә кӱрмәӽтәмаԓ ԓатнә, панә пә пәтәӽԓэм таӽинә пӓнтәмтәӽ. Дани төп йәӽәԓ кӱр сӱй ӄуԓ. Мәта мӓрә вөԓәм пырнә, кӱр сӱй пә ӄўримтәӽ. Йăвән йăцәпа пә яӽ ăԓә айӽәт. Мӓрә сӱй әнтэм, ицәк юӽпөм әнтә ньўӽԓәԓ. Төп пәӽтә пәтәӽэм пан сӱйԓәӽ йăвнәт-мәӽәт. Йәӽәԓ ваннә вөԓтәнә, Дани әймәтԓии пә пәԓтә вӓр әнтә тўй, пәԓпәснә энтә йўӽтәӽԓи. Ит ԓӱв пә нөмсәԓ ар урнам йăӈӄиԓта йәӽ, йәмнам-атәмнам. Пәтәӽԓэми пан сӱйԓәӽ таӽинә тўӽинә йәӽ. Тўӽа пә намән омәстә яӽ әй тўӽәнә йәӽәт.
Ԓӱв саӽетпаԓ йәмат мӓраӽә йәӽәм пырнә, мәтԓи пәкԓәӽ йәӽмин утнам виккәтәӽ:
– Нӱӈ ԓиԓиӈ вўсән?! – сӱй ат юӽәтнә вӓрәнты.
Мәта мӓрә вөԓәм пырнә юӽ ўнты Ики кöԓ йўӽәт:
– Инә йăвԓама йўӽтәм. Сўӄәнмаԓ таӽи!
– Нык йӱва. Аԓәӈ нөӄ кәнҷԓи! – әсеӽ ики виккәтәӽ.
– Сасар, йәнә суӽәм нөӄ ԓэйәԓэм. Рăӈаӽԓәх. Ницә ӄўӄӄәнам әнтә мән, тәӽә уц кöрәӽ.
– Нык йӱва ԓиԓәӈкә вөԓта ԓăӈӄԓән ӄунтә! – өс виккәтәӽ әсек ӄө. – Тэм кӱрәмнә йӱва! Ницә анта атыԓ войәӽ, па яӽԓаԓ тўт омәсԓәт!.. Ӄөԓԓэ?!
Юӽәтнә вӓрәнты – ӄөԓԓэ! Но кöԓ өс юӽ ўнты әнтэм вўԓ. Сӱй-кәй әнтэм. Намәнна яӽ өс ăԓэ айӽә йәӽәт. Әймәтԓи рытнә ӄөԓипәӽ - пан өс сӱй әнтэм. Данинә вуԓи, ҷуминт катӽән-ӄөԓәм пупи әй йөта йăӈӄиԓтә вӓр төйԓәт. Әй ӄө ыԓә питәԓ ӄунтә, мәта ньолӽәтӽә уц йәԓ, па ԓатнә па яӽԓаԓ тўт омәстә вӓр төйԓәт, тўӽә ӄăняӽтәԓәт, ӄăнтәк ӄө йўӽәттә ԓатнә, әй ӄуйәԓ пӓнәԓта. Цопәӈпи ныӈ войәӽ мәта ура йәԓ ӄунтә, ӄуй войәӽнә ҷут вицәпә әнтә ӄыйԓи. Ԓөӽ мөӄәт әй ҷу саӽет әнтә ӄыйԓат. Ҷуминт войәӽ.
Өс мәта мӓрә вөԓәм пырнә, пәӽтә юӽ ўнтнә Ики кöԓ йўӽәт:
– Тәтты…
Әймәтԓи рытнә сӱйнат ԓаԓәп.
– Тәтты, – ньăвәм Ики. – Маԓәксэм, пунәӈ. Пупи әнтә л Йӱвитәӽ ваӽәԓ… Утә киԓитәӽ. Ньăԓәӽтәта раӈипԓи.
– Па мәтԓи тўт омәстә әнтэм? – рыты пырипи. – Нӱӈ-я әнтә ньўӽто, өc мәӈ?..
– Йӱвитәӽ, йӱвитәӽ, cӱйәп-кәйәп әнтэм. Омсәм войәӽ пә сӓмты маӄи мән. Ԓӱв әҷә пәԓпәс ӄăнтәк ӄөӽи төяԓ. Йӱвитәӽ.
Намән омсәм яӽ утә киԓәт, най нөӄ ӱԓәт, войәӽ ньăԓәӽтәта раӈипәт. Әнәԓ войәӽ вўԓ - әсеӽ ики өԓтәӽԓәӽ панә пецкан вăӽ пөнӽи. Дани шай вӓрта йәӽ.
Ньăԓәӽтәта вӓрмаԓ ԓатнә, пырәс ики йәӽ:
– Ӄўԓӽа пӱмәӈ , иттән ӄуи. Пәԓпәс пә әйнам әнтә төйԓән – ԓиԓәӈкә умәс ӄунтә?
– Вөнт войәӽ, – Лӱк Ԓяктә Ики йәӽиԓәԓ. – Мӱвәԓи йәмнам ӄăнтәк ӄөӽи ваӽәԓ?.. Төрәм нөмтә войәӽ.
– Ҷенәя ҷенә, - төп йәӽ пырәс ики.
Ньăлӄәм яӽнә пӓста войәӽ нөӄ ньăԓәӽты, шай йиньҷәт пан рытԓаԓ ԓиԓмәт пырнә, сарнам ԓăӄӄинтәт. Ат ӄўӄӄә мән пан өс мунтӽә кинца пәтәӽԓэмӽәцәк йәӽ: йәӈкәт-өӽәт әйнам атнә вәят. Лӱк Ԓяктә Ики яӽ сарпии йăвән нөмәс поснам ԓөӽәԓтәӽ. Пөӽәԓ нөмәӄсәӽ ԓӱв иԓԓиԓ, cӓмты пәтәӽԓэм таӽинә тэм вөнт пан йаӄун вўԓ. Ӄөяӽинә вуԓи, ницә цопәӈка ԓӱв пәтәӽԓэмнә вуй.
В тени старого кедра
Глава из повести
На медвежьей тропе
— А когда Стреляющий Глухарей с копьем ходил на медведя, не страшно было ему? — интересовался Микуль.
— Некогда было о страхе думать: зверь близко… Может быть, потому и любил он охоту с копьем, что — близко. Медведь — самый сильный зверь тайги. В урмане люди только медведя боятся. Женщины его след ягодами посыпают, чтобы он не пугал их. Считают его шаманом тайги, святым зверем. Иногда такое выкинет — слов нет сказать. Он разный бывает, иногда добрее зверя не найдешь.
— Может, Стреляющий Глухарей какой-то секрет знал?
— Вряд ли. Просто понимал умом. Все понимал. И медведей тоже.
— Наверное, только самый смелый с копьем на медведя идет?
— Таким и был твой дед Стреляющий Глухарей. Ничего не боялся. Ни пред чем не останавливался. Иной раз даже бывалые охотники удивлялись. Таким был твой дед…
Луканище
Дело шло к полуночи: воды и берега слились воедино. Стреляющий Глухарей вел за собой караван обласков, будто видел в темноте и урман, и реку.
Сын в обласке проснулся от залпа из пяти стволов. По обычаю так извещают домашних, чтобы они приготовились к встрече таежного гостя — охотники возвращаются с удачей.
Четыре дня ездили охотники-промысловики в верховье Вонтьёгана. А возвращались на пустых обласках: осень выдалась неплохая, но охота не принесла удачи.
Припозднились. В черную осеннюю ночь подъезжали к луканищу* на Большом Урманном яру. Там Стреляющий Глухарей четыре дня назад насторожил самострел на медведя — на случай неудачной охоты. Он знал: там хорошая медвежья тропа, и луканище было удачливым в осеннюю пору.
— Лук посмотрим. Думаю, тут нас удача ждет, — предложил Стреляющий Глухарей. Луканище досталось ему от предков и не раз выручало охотников.
— Ты в своем ли уме! — воскликнул старейший охотник рода. — А если лук выстрелил?!
— Мне это и надо посмотреть, — сказал Стреляющий Глухарей.
— А если раненый зверь там притаился?! — предостерег старейший. — Даже ты — в такую-то темень как?! Ладно когда светло…
— Если он там, у него шорох-морох есть, — отвечал Стреляющий Глухарей. — Так просто не накинется.
— Раненый зверь все может!
— Ух, тьма-то — дух захватывает! — признался молодой охотник. — За каждым кустом так и мерещится кто-то, чернющий такой.
— Он ведь благородный, — рассуждал Стреляющий Глухарей. — И это… уважение у него к человеку есть.
— И-и… не причаливай! — опять предостерег старейший. — Ствола ружейного не видно, в случае чего куда стрелять?!
— Он на должников зол бывает, — сказал Стреляющий Глухарей. — А у меня совесть чиста…
Тут все охотники заговорили в голос: оставь луканище, завтра проверишь.
Между тем подплыли к луканищу, и, не раздумывая, Стреляющий Глухарей пристал к берегу. Сыну, сидевшему в его обласке, сказал: я быстро, только посмотрю; добычу дома ждут.
— Ладно сам-то, а сына зачем под звериный коготь подводишь! — крикнул старейший. — Хоть бы о сыне подумал!..
— Пусть привыкает, — ответил Стреляющий Глухарей. — Он в обласке сидит.
Сын вцепился правой рукой за кустик, чтобы обласок не отбило течением от берега. Отец, как только ступил на землю, сразу растворился во тьме. Видно, на ощупь пробирался по тропинке на гриву, и шагов не слышно. Даже ружье и топор не взял, подумал сын, а если там и вправду раненый зверь притаился?! Кулаком его не пристукнешь! А стрелы на медведя совсем небольшие: наконечник не длиннее бокового ножа**. Бывает, раненый зверь прячется возле луканища. Поэтому самострелы проверяют только днем, когда хорошо видны кусты и валежины вокруг. Многое зависит от охотника: иной все рассчитает и так насторожит самострел, что зверь сразу падает замертво на тропу. А если зверь там притаился, что отец будет делать? А что дома ждут — так один раз можно и без добычи вернуться, решил сын.
Охотники, постукивая веслами, подгребали против течения и тихонько переговаривались:
— Все-таки ушел.
— Сам-то ладно, сын страху натерпится.
— С ним-то что, ни одного зверя видел.
— Кто знает? Если медведь там — добра не жди…
Охотники смолкли. Над рекой нависла тишина. Непроглядная тьма, безмолвная река, безмолвная земля. Ни звука, ни шороха. Когда отец находился рядом, сын не испытывал страха. Сейчас, невольно съежившись, он впервые почувствовал, как тяжелы темнота и тишина. Эта же тяжесть, видимо, давила и на других охотников на середине реки. Будто вечность прошла.
Наконец кто-то не выдержал и крикнул в сторону луканища:
— Ты… живой?! — Эхо глухо отозвалось в прибрежной тайге.
Спустя несколько мгновений из темноты пришли слова Стреляющего Глухарей:
— Только до лука добрался. Выстрелил!
— Иди обратно. Утром отыщем! — крикнул старейший.
— Сейчас. Нитку нащупал, натянута. Может, далеко не ушел, тут свалился.
— Вернись, если жить хочешь! — приказал старейший. — Может быть, там не один зверь! Остальные ждут, притаились!..
Только деревья повторили: «при-та-и-лись»! Больше ни звука!
Охотники тоже притихли, будто съежились и растворились в черноте ночи. Кто-то нервно кашлянул — и опять тишина. Сын знал, медведь редко ходит один, особенно осенью. Обычно живут семейством — медведица с детенышами и отец-медведь. Если самострел поранит одного, остальные располагаются недалеко в кустах, чтобы не дать его в обиду. Такой вот зверь — медведь.
Тут один из охотников протяжно так выдохнул в сторону луканища:
— Ты-ты-ы-и… — и смолк, будто воздуха не хватило.
— Тут, нашел! — донеслось из темноты.
В обласке кто-то шумно вздохнул.
— Нашел, — шли слова из темноты. — Нащупал. Шубу***. Не шевелится… Выходите. Теплый еще, до утра протухнет…
— Там больше их нет, не притаились?! — невольно вырвалось у молодого охотника.
— Не слышно ничего, — отвечал Стреляющий Глухарей. — Если был зверь, так, наверное, давно удрал. Он тоже побоится. Идите.
Охотники вышли на берег, развели костер. А сын кипятил чай и, поглядывая на отца, думал, что пустые страхи, нагнанные темнотой, тишиной и невидимым зверем, теперь не должны вернуться к нему — он их однажды уже испытал.
* Луканище — место у звериной тропы, где настораживают самострел. Удачливое луканище переходит от поколения к поколению и имеет свое название.
** Охотничий нож. В деревянных или костяных ножнах постоянно висит на правом боку на поясе, у левши — на левом.
*** Шуба — так называют шкуру медведя, шерсть.
