Письмена и имена
«Джазуула бла Атла»
Из тетради старого экскурсовода
Сегодня мы прибываем в высокогорье, к западным склонам Эльбруса и истокам Кубани, крупнейшей кавказской реки. Здесь, в обширной, укрытой взметнувшимися к небу стенами скал, котловине, именуемой «Большой Карачай», человек проживает с незапамятных времен. Прошлое оставило в горном краю множество следов. В трех расположенных здесь старинных селеньях и вокруг них видны уцелевшие стены срубных жилищ, сторожевой башни, каменных мавзолеев, заросшие травой канавы, некогда снабжавшие водой сотни ныне исчезнувших усадеб…
Но нам в этот день нужен лишь один вид местных достопримечательностей – памятники письма, пожалуй, первого и главного признака приобщения к цивилизации. Да, их сохранилось, увы, немного. Большей частью они были разрушены временем, частью – уничтожены после трагического выселения карачаевцев, когда эти земли, отобрав у России, передали в состав Грузии.
Однако судьба зачастую по-своему восстанавливает справедливость. Некоторое время назад в ходе земляных работ в ауле Картджурт случайно обнаружили памятную стелу XVII века. На ней помещен известный с древности у карачаевцев и балкарцев символ (текмет) и, самое примечательное для высокогорья, текст, выполненный арабским письмом. Сейчас этот памятник является старейшим образцом мусульманской эпиграфики в Большом Карачае, и есть надежда, что судьба еще не раз одарит нас счастливым случаем.
На старых кладбищах, этих своеобразных музеях под открытым небом, мы встречаем арабописьменные тексты на надмогильных стелах (их называют сынташ) с датами, охватывающими период с XVIII-го по начало прошлого века. Иначе говоря, уже имеющихся артефактов достаточно для того, чтобы наглядно убедиться: арабской грамотой жители истоков Кубани пользовались не менее трех столетий.
Но наша цель сегодня вовсе не погружение в пучины истории письменности горцев Карачая. Задача поскромнее, но значимости не менее яркой: литературное содержание эпитафий – текстов памятных стел. За годы изучения надмогильных стел нам удалось собрать немало любопытных сведений по данной теме. Собран, по сути, основной набор эпитафий, включающий выдержки из Корана (суры и аяты), слова Пророка (хадисы), высказывания других исламских авторитетов, а также поэтические изречения. Именно тема восточной поэзии в мемориальном искусстве Карачая здесь и будет затронута.
Перед нами – роскошный, выше человеческого роста, надмогильный камень с полукруглым арочным завершением. По богатству духовных назиданий (насихат) равных среди сынташей аула Хурзук нам пока не встречалось. Почти вся его лицевая часть покрыта арабскими письменами и, немного – в самом низу, изображениями. Указана дата по мусульманскому летоисчислению (т. н. лунной хиджре), которую – как и все остальные – для удобства здесь и далее мы даем в переводе на общепринятое: 1889 год. Упомянут и покойный (заметим от себя: из старинного влиятельного рода, бывший старшина аула).
Для размещения арабских письмен мастер-камнерез прямыми линиями расчертил поверхность плиты на двенадцать треугольных и ромбических частей. Как линии, так и арабская вязь выполнены в технике высокого рельефа. Самую верхнюю часть по центру занимает «плетёнка», составленная из имен Пророка и праведных халифов, с полумесяцем под ней.
Стела уникальна тем, что содержит пять изречений. Первое – известный в прошлом хадис, гласящий: «Этот мир (дунйа) – падаль, а стремящиеся к нему – псы…» Суровая оценка, но, кажется, вполне понятная с точки зрения покоящихся здесь.
В треугольниках справа от нас сверху вниз идут остальные изречения. Самое верхнее – «Если бы этот мир был вечен для кого-то, то пророки были бы бессмертными» – и сейчас известно в той или иной версии.
Ниже помещено следующее двустишие (бейт):
И когда смерть когтями вопьется,
Поймёшь: бесполезны все амулеты.
Имени автора на камне нет, но его хорошо знали арабы эпохи зарождения мусульманской религии. Талантливый литератор Абу Зуайб аль-Хузали принадлежит к кругу тех арабских поэтов, которые начали свой творческий путь и получили известность еще в языческий период, а затем приняли ислам. Он стал мусульманином еще при Пророке, а услышав о его болезни, поспешил в Медину, но, как рассказывают, успел лишь к похоронам и принятию присяги первому халифу. Поэт поставил на службу общине правоверных (умме) не только свое перо, но и оставшуюся жизнь. Известно, что, вступив в ряды армии правоверных, аль-Хузали участвовал в завоевании Северной Африки, умер около 648 года в Египте. Как видим, фигура поэта-воина, хорошо известная на Кавказе по Лермонтову, встречалась в истории достаточно давно.
Обращает на себя внимание текст, помещенный на стеле прямо под стихами аль-Хузали: «Тот, кто входит в могилу без [духовного] запаса, подобен тому, кто собирается плыть по морю без корабля». Здесь автор указан по имени – Абу-Бакр ас-Сиддик, кстати, тот самый первый халиф, которому лично присягал и аль-Хузали в день похорон Пророка.
На общественном кладбище (а были и кладбища квартальные) селенья Картджурт мы встречаем еще один замечательный памятник. Поставлен он над могилой умершего в 1909 году известного священнослужителя и хаджи, так же из старинного влиятельного рода. Здесь мастер вырезал на камне бейты сразу двух арабских литераторов, само авторство которых, конечно, не обозначено. Вначале – в верхней части – идет двустишие:
Смерть – чаша, каждый человек выпьет из нее.
Могила – дверь, и каждый человек войдет в нее.
Оно встречается в разных вариантах: иногда слово «смерть» вместо «могила», а иногда строки меняются местами. Автором, насколько нам известно, считается Абу-ль-Атахия (ум. 820 г.), знаменитый деятель культуры времен раннего ислама, основатель зухдийат – аскетического жанра арабской поэзии. Его мастерство настолько ценилось современниками-литераторами, что они дали ему эпитет «первый поэт людей и джиннов». Добавим, что на каменных памятниках Северного Кавказа приведенные строки Абу-ль-Атахии известны еще со времен Золотой Орды, где ислам был государственной религией.
На стеле ниже этого бейта вырезано двустишие, которое знатокам восточной поэзии известно на русском языке в переводе А. Ревича:
Мы – как падучая звезда, чей свет недолговечен:
Мгновенна вспышка, яркий след – и что осталось? Прах!
Мы выяснили имя сочинителя – Лабид ибн Рабиах аль-Амири, который был современником аль-Хузали, так же стал поэтом еще в языческое время, а затем принял ислам. Высокую оценку его словам «Всё, кроме Аллаха, напрасно» дал, по преданию, сам Пророк, сказавший: «Самая правдивая строка стихов, которую когда-либо произносил любой поэт, – это фраза Лабида». Поэт пережил и аль-Хузали, и, кажется, всех праведных халифов, но точная дата смерти неизвестна, чаще всего называют 661-й год.
В селенье Учкулан мы обнаруживаем красивую памятную стелу (1883 года) со стихами арабского поэта:
Не благословил Аллах сей мир, цена которого –
[И это ясно] обладателю разума, – не стоит и кирата*.
Как удалось установить, бейт сочинил Ибн Ланкак аль-Басри (ум. 970 г.), проживавший в Южном Ираке, но посещавший и Багдад – столицу Арабского халифата. В отличие от Абу-ль-Атахии и Лабида, он не относился к числу, так сказать, литераторов-профессионалов, а считался скорее народным поэтом. Его «песенки редко были больше двух-трех стихов», а крупные сочинения «высокого стиля» – касыды – «редко удавались»**. Тем не менее, сам Ибн Ланкак, кажется, проявлял недовольство тем, что его – по вине собратьев по перу – обходит заслуженная слава. Поэт склонялся к довольно безрадостному взгляду на жизнь, а его оценка окружающего мира хорошо видна из приведенного бейта. Тем не менее в его творчестве проявляется весьма трезвое восприятие причин земных невзгод человека: ответственность за них он возлагал на самого человека, как пишет арабист Шарль Пеллат. Иначе говоря, не прикрывался «злым роком», «предначертанием небес», «испытаниями от Бога» и т. п.
Но, как оказалось, к поэзии прибегали не только литераторы, но и крупные личности ислама, фигуры которых более известны в иных сферах деятельности. Они, очевидно, прекрасно понимали силу художественного слова в деле духовного воспитания религиозной общины (уммы).
Один из таких деятелей – четвертый праведный халиф Али ибн Абу Талеб (ум. 661 г.). Именно с ним связывают авторство бейта, который мы встретили на надмогильной стеле в Картджурте, датированной 1862–1863 годом. В переводе оно звучит так:
О занятый делами сего мира,
Ты обольщаешься долгой надеждой.
К тому же автору относят и следующий бейт, который мы видим на нескольких картджуртских сынташах:
Оснастись [в путь] из сего мира, воистину, ты уйдешь.
И тогда смерть, несомненно, придет.
Разве сей мир не похож на постоялый двор:
Вечером приходишь, а утром уйдёшь?
Поэзия привлекала и знаменитых ученых-богословов, в числе которых был и имам Шафии (767–820). Его считают автором строк:
Не рухнет мир со смертью злейших,
Но рухнет со смертью щедрейших.
Бейт помещен на памятных стелах 1870–80-х гг. (тоже в Картджурте), установленных над могилами известных в народе лиц – последнего олия (верховного правителя) Карачая и бывшего главы карачаевского духовенства.
Вряд ли арабских поэты могли предвидеть, что их произведения будут высечены на камнях Кавказа. Но главное для нас другое: то, что жители Кавказа знали и ценили поэтов тысячелетней давности из далеких стран. Открытое признание достоинств других – черта народа цивилизованного. Уже одно это обязывает нас возвращать в культурное пространство забытые имена.
Камнерезное искусство и художественное письмо (каллиграфия) у горских народов с конца XVIII века развивалось под культурным влиянием исламского центра суннитского Кавказа – Дагестана. Там, к примеру, карачаевцы получили религиозное образование, а оттуда в Карачай переселялись не только представители духовенства, но и мастера: камнерезы, ювелиры, оружейники.
Со временем благотворное созидательные воздействие дало плоды: среди коренного населения Карачая появилась прослойка образованных людей, в том числе и мастеров по художественной резьбе. На многих сынташах запечатлены имена таких мастеров-карачаевцев, например, на упомянутых памятниках: Шогаиб Хубиев (будущий хаджи и запасной кадий горского словесного суда; отец карачаевского просветителя Иммолата Хубиева) и Гюргока Карабашев (из старинного аристократического рода). Это обстоятельство имеет большое значение для изучения истории карачаевского народа, так как иллюстрирует сам факт его приобщения к культурному наследию исламского Востока.
Большое вам спасибо за искреннее внимание и благородное терпение. А совместно с вами будем же признательны преподавателю-арабисту Зауру Чомаеву – за его добрые дела, давшие нам литературный перевод ряда услышанных вами стихов.
*Кират –арабская мера веса, равна пятой части грамма.
**Адам Мец.
