Къачыу
Аммам дуниядан кетгенли къауум жыл болады. Ахшы, огъурлу адам эди. Бизни, туудукъларын бек сюе эди. «Къатайым, сенден алгъа ёлейим, сени ёсюп насыплы болуп кёрейим», — демей сёлешмегенди. Мен аны бир заманда унутмам, бир заманда да.
Ырахатлы адам, жаннет чырагъы болсун. Арбазда узун шинтикге олтуруп, урчугъун да бура тургъаны кёз аллымдан бир да кетмейди.
Биз аны бла бирге олтуруп, кёп хапар айтыучу эдик. Ол мени адетлерибизге, жашауда уллу, гитче да кесин къалай жюрютюрге керек болгъанын юйретгенди. Уллугъа, гитчеге да хурмет этерге, абадан адамгъа къобуп жер берирге, ариу айтыргъа, тизгинли болургъа, уллу сёлешмезге, анга кёре дагъыда кёп башха затла айтыучу эди. Аны хар сёзю да бюгюнча эсимде турадыла. Айтадыла, дуниядан кетген ахшы гюняхсыз адамланы жанлары кёкге чыгъып, жулдузлагъа къошуладыла деп. Ай жарыкъ кече арбазгъа чыгъып, жулдузлагъа къарайма. Мени аммачыгъым къасасы болур деп, излейме. Сора кёп жулдузланы ичинде эм ариуун сайлап, анда тохтайма.
Сора анга бираз къарап: «Аммачыгъым, мен сени унутмагъанма. Сыфатынг, хар сёзюнг да кёз аллымдадыла. Мен сени бек сюеме, бек-бек. Ким биледи, къачан эсе да бир заманлада, бир башха дуниялада амма бла бала болуп жолугъурбуз. Жылы тобукъларынга башымы салып, сени хапарларынга тынгыларма», — деп, жулдуз бла хапарлашып, юйге кирирме.
Эсимдеди, бир жол мектепде аппаларыгъыздан, аммаларыгъыздан кёчгюнчюлюкде болгъан кезиулеринден хапар соруп, жазып келигиз деп, юйге иш бередиле. Мен да келеме кесими жанымдан да татлы кёрген аммачыгъыма хапар сорургъа. Аппам ол кезиуде юйде жокъ эди. Болса да ол артыкъ хапар айтыргъа сюйюучю эди, артыгъыракъда сюргюнде болгъан жылларыны юсюнден.
Амма уа, шинтигинде олтуруп, урчугъун бура тура. Урчукъ да ёрге, энишге секире, тёгерек-тёгерек бурула, амманы аллында тепсей.
Къатына барып, боюнундан къучакълап: «Аммачыгъым, урчукъну бир жанына сал. Манга кёчгюнчюлюкню юсюнден кесинг бла байламлы бир хапар айт», — дедим.
Амма кёзюме къарап:
— Санга ненча жыл болады, — деп сорду.
— Аммачыгъым, унутупму къойгъанса? Алгъаракъда туугъан кюнюм бла алгъышлап, саугъа да бергенэдинг да. Манга онбир жыл толгъанды — деп, мен аны къаты къучакъладым.
— Унутмагъанма, жаным, унутмагъанма, мени кёз жарыгъым, дугъум кёз къарылгъашчыгъым. Сени жыл санынгда кёчюрюлгенме мен туугъан элимден, бир бек узакъ жерлеге, — деп, хапарын алай башлады.
Мен да андан эшитгеними, сюйген аммамы кёчгюнчюлюкде кеси сынагъан бир хапарын айтайым.
Ол атасы-анасы, къарындашы, гитче эгешчиги бла Къазахстанны ара шахары Алма-Атагъа тюшеди. Атасы Ибрагим анда къурулушда ишлейди. Анасы Уркъуят жюн затла эшип, базарда сатады. Къызла да аналарына, къолларындан келгенча, болушуп кюрешедиле. Сатыулары барса, анга аш, кийм да аладыла.
Кюнлени биринде быланы бир жууукъ адамлары келип: «Элге барайыкъ. Колхозда ишлейик. Мал къыйырында турсакъ, ачдан ёлмек», — деп, Шимал Къазахстаннга кёчюреди. Район арадан да бир бек узакъ жер.
Юйлери уа колхоз къошлагъа ушайдыла. Кеси да сууукъ жер. Къыяма жер. Алагъа анда бек къыйналыргъа тюшдю. Ата-ана фермагъа киредиле. Элде мектеп болмагъаныны хатасындан къызланы да фермагъа ишге саладыла. Аммагъа онбир жыл бола эди, аны гитче эгечи Лизагъа уа жаланда тогъуз жыл.
Сабий къызла ийнек саууп тебиредиле. Уллула бла тенг ишлейдиле. Танг жарыгъынчы ишге чыгъадыла. Къаппа къарангыда, аталарына, аналарына таяна, юйге жыйышадыла.
Къызла уа окъургъа сюедиле. Артха Алма-Атагъа къайтыргъа таукел боладыла. Аталарыны эгечлери анда къалгъан эди. Анга барыргъа дейдиле. Жол азыкъ да хазырлайдыла да, кюнлени биринде эгечле Алма-Атагъа жол саладыла. Элден а къалай кетерге билмейдиле. Тышына жибермейдиле.
— Тамбла ийнеклени саугъандан сора, адамла бираз тынчайырла. Ол кезиуде кишиге да кёрюнмей, эл аягъына келирбиз. Сора уллу жолгъа чыгъып, адамлагъа сора барып турсакъ, Алма-Атагъа жолну юйретирле, — деп эгечлени таматасы Нюржан.
— Сен къалай айтсанг да алай этейик. Былайдан бир къутулайыкъ ансы, — дери, эгечи айтханнга ыразылыгъын билдиреди Лиза да.
Къызла айтханларыча этедиле. Экинчи кюн, ийнеклени саууп, тюплерин тазалап, адамла бираз солуюкъ деген кезиуде, была къачадыла. Бугъуна-бугъуна эл аягъына жетедиле. Сора бираздан уллу жолгъа чыгъадыла. Бир кесек баргъанлай, башларындан кюн къыздырып тебирейди. Къызчыкъа жол жанында олтуруп, суу да ичип, бир кесек солугъандан сора, жангыдан жолгъа атландыла. Кюн а къыздырадан къыздыра барады. Ауанасында бугъарча уа тёгерекде бир деп терек, чырпы окъуна жокъду. Тюппе тюз жер, мал кютген жерле, биченликле, къыйырлары кёрюнмеген сабанла.
Экиндиге жууукъ бола, элден иги кесек узакъ кетгендиле. Жолну да алыкъа къыйыры кёрюнмейди.
Дагъыда бираз баргъанлай, узакъда бир арбаны кёредиле. Ол жууугъуракъ келгенде, къызла бир жанына къачып бугъадыла. Алай арбачы аланы эслейди. «Къайытыгъыз, анда къаскъыр барды», — деп кюрешеди. Болсада къызла аны айтханын эшитмейдиле. Жолдан кенгнге къачадыла. Эгечлени гитчелери таматасына сорады: «Ол киши къаскъыр, къаскъыр дей эди. Ол а не затды?» — деп.
— Къазахлыланы тиллери келишгенликге, бир-бир сёзлерин ангылагъан къыйынды. Баям, къайтыгъыз дей болур, — деп, тамата эгеч жюрюшюн тохтатмай барады. Арбачы да къычыра кетип, жолуна тебиреди. Эки къыз а аллары айланнган жанына барадыла. Жолдан узакъ чыгъып кетгендиле. Дагъыда азмы-кёпмю бардыла, ким биледи, ингир ала болду, тёгерек къарангы бет ала тебиреди.
Къызла кече къалыр къайгъы эте башладыла. Алай кёз кёргенде бир терек окъуна эсленмейди. Дагъыда бир кесек баргъандан сора гитче эгечни кёзюне бир къарелди кёрюнеди. «Баям, ол таш болур, ары барайыкъ », — дейди. Экиси да ары тебиредиле. Тюз да ол кезиуде ызларындан бёрюню улугъан таууш чыкъды. Аны ызындан экинчисини, ючюнчюсюню, тёртюнчюсюню улугъанлары да эшитиле тебиредиле. Бирлери арлакъда, бирлери уа жууугъуракъда. Аны эшитгенде сабий жюреклеге къоркъуу киреди.
Бир такъыйкъаны эгечле бир бирлерине къарадыла, сора къарелди таба чапдыла. Жаныуарла уа бирде улуй, бирде тохтай, жууукъдан жууукъ жанлай келедиле. Къызла къарелдиге жетселе, ол а бир оюлгъан юйню къабыргъасы. Кёп сагъыш этмей сабийле анга ёрледиле. Бийиклиги эки метрден артыгъыракъ болур эди. Алгъа тамата минеди ары. Сора созулуп, гитчени да миндиреди.
Ала да ары минер-минмез, бёрю жыйыны да алайгъа жетди. Жыртхычла хуна аллына жетип тохтадыла. «Энди уа къайры къачып къутуллукъсуз. Сиз бизге аш боласыз», — дегенча къарайдыла. Алларында бир уллусу барды. Ол жууугъуракъ келип барысындан да бек хырылдайды. Аны баш тишлери узундула. Айны жарыгъында жылтырагъан окъуна этедиле. Къызчыкъла уа бир бирге къысылгъандыла. Бир-бирлерин къаты къучакълагъандыла. Бёрюлеге къараргъа къоркъуп, кёзлерин бирде жаба, бирде ача турадыла. Бёрюле артыкъ ач болмаз эдиле. Артыкъ бек ашыкъмайдыла къызланы хунадан атаргъа. Уллу бёрю бир жанына кетип жатханды. Гитчеракълары кезиу-кезиу секирип, сабийлени аякъларындан къабаргъа кюрешедиле. Лиза Нюр дей эди эгечине, атын толу айталмай.
— Нюр, Нюрчюгюм, бёрю къапса бек ачыта болурму? Нюржан эгечини кёзлерине къарап, андан да къаты къысып кесине: «Угъай, эгешчигим. Бёрю къапса, арталлыда ачытмайды. Къоркъма, мен сени алагъа бере турмайма».
—Анда, узакъда юйюбюзде тургъаныбызда, гитче итчик къапхан эди аягъымдан. Асыры ачытхандан, кече жукъламай чыкъгъан эдим. Быланы уа кёремисе къалай уллу тишлери барды. Нюрчюк мен быладан къоркъама.
Нюржан тамата эгеч эди. Алай ол да сабий эди, онбиржыллыкъ къызчыкъ. Кеси да асыры къоркъгъандан, не этерге билмейди. Жаланда эгешчигин кесине къаты къысаргъа кюрешеди. — Сен къоркъма, хунадан къаты тут. Жыгъылмазгъа кюреш. Мен а алларына секирейим. Ала мени ашасала, санга тиймезле. Танг атса уа, артха элге къайтырса, — дейди Нюржан. Тамата эгеч айтханыча этерге боллукъ эди. Секирирге да хазыр болгъанды. Тюз ол кезиуде жыртхычланы улулары олтуруп, башында кёкге буруп, улуп тебиреди. Сабийлени къоркъгъан жюреклерине андан да уллу къоркъуу сала.
Бир заманда ол улугъанын къоюп, ёрге къопду, къызла таба тебиреди. Башхалары анга жол къоя, бир жанына турдула.
Баям, ол жыйынны башчысы болур эди. Эгечле кёзлерин къаты къысдыла. Жыртхыч а бир-эки атлап, секирип, кёкюреги бла уруп, къызланы хунаны бирси жанына аудурду.
Сабийле эс жыйып, ёрге туруп къарасала, бир уругъа тюшюп тура эдиле. Артыкъ терен да тюйюлдю. Болсада жаныуарла ары кирирге базынмайдыла. Алай кетип да къалмайдыла. Уруну тёгерегинде улугъанлай, хырылдагъанлай айланадыла. Арада уа башларын уругъа ийип да кюрешедиле.
Кече къарангы, уруну ичи андан да къарангы. Нюржан уруну къармай кетди да, тыякъча бир сыйдам зат табады. Бёрю башын уругъа ийсе, аны бла урургъа кюрешеди. Ким биледи, къаллай бир заман озду алай эте. Бир сагъатмы, огъесе сау ёмюрмю, къызлагъа ол бек кёп кёрюннген эди.
Бир заманда адамла къычыргъан, итле юрген тауушла чыкъдыла. Ала жууукъдан-жуукъ бола башлайдыла. Дагъыда бир аздан атларыны: къычыргъан тауушу чыкъды. Ол къызланы атларын айтып къычырады. Аны эшитгенде, эгечле да хахай этедиле. Къызланы къычыргъанларын эшитип, адамла алайгъа жетедиле. Урудан чыгъарадыла. Нюржан а къолундагъын асыры къаты къысхандан, эр кишиле аны къолундан кючден алып, артха уругъа атадыла. Ол а адамны бут сюеги болгъанды. Къызла жангылгъан уру бурунгу оба эди.
Иш а былай болгъанды. Къызланы жолда кёрген арбачы, къычырып быланы къайтаралмагъандан сора, элге жетгенлей, аталарына барып айтады. «Къызларынгы кёргенме, ала кетип бара эдиле. Къычырып къайтаралмадым. Ол тийреде эл-журт жокъ. Анда къаскъыр кёп. Ызларындан терк бар», —деп билдирди. Олсагъат Ибрагим, дагъыда къауум къазахлы жаш, атлагъа минип, ушкокларында алып тебиреген эдиле. Аны хайырындан табылдыла эгечле.
Ма, аммамы кёчгюнчюлюкде болгъан бир хапарын айтдым сизге. Артда къызла окъургъа асыры сюйгенден аталары аланы Алма-Атагъа эгечине кеси элтип, школгъа жюрюрча этген эди. Бир кесекден Ибрагим юйдегиси бла Алма-Атагъа кёчюп келеди.
Къызланы ахыр къадарларыны юслеринден айтханда, ала окъуулу, билимли да боладыла. Бирер жерде юйюр къурап жашап тургъандыла. Ибрагим бла юйдегиси уа, жазыулары алай болуп, узакъ Къазахстанны жеринде жатадыла.
Побег
Уже несколько лет прошло, как наша бабушка покинула этот мир. Она была хорошим, добрым человеком, очень любила нас, внуков, и, обращаясь к нам, часто повторяла: «Душа моя, да чтоб я раньше тебя ушла из этого мира, да чтобы я тебя увидела взрослым и счастливым!». Часто вспоминаю, как она сидела во дворе на скамейке и пряла пряжу на веретене. Да будет ее душа в раю. Я никогда ее не забуду, никогда!
Я любил сидеть рядом с бабушкой и слушать ее рассказы. А еще она многому меня учила, рассказывая о наших обычаях, как нужно вести себя взрослым и детям, как проявлять уважение к старшим, вставать при них, уступать им место, разговаривать при них тихо; как с малышами обходиться, лаская, гладить их по голове. Приучала к порядку в доме, соблюдать чистоту и еще о многих вещах говорила, я это все хорошо помню. Говорят, что души добрых и безгрешных людей после их смерти поднимаются на небо и живут среди звезд. В лунную ночь я выхожу во двор, смотрю в звездное небо, выбираю самую яркую звездочку и мысленно говорю: «Бабулечка моя, я не забыл тебя, помню твой образ, твои слова, я тебя очень-очень люблю. Когда-то мы встретимся в твоем мире, я положу свою голову на твои теплые коленки и опять буду слушать твои рассказы», —затем, постояв немного, захожу в дом...
Помню, как-то в школе нам дали домашнее задание записать рассказы бабушек и дедушек о годах ссылки в Азии. Я пришел с этой просьбой к любимой бабушке. Дедушки в тот момент не было дома, да если бы и был, то не был он особо разговорчив, а тем более о тех годах не любил вспоминать. Бабушка, как обычно, сидела во дворе на своей скамеечке, пряла пряжу, а веретено подпрыгивало и вертелось перед ней... Я подошел, обнял ее за шею и попросил: «Бабулечка моя, отложи, пожалуйста, веретено в сторону и расскажи мне что-нибудь о ссылке».
Бабушка посмотрела мне в глаза и спросила:
—Сколько тебе лет?
—Бабуля, ты что, забыла? Ты же недавно на день рождения мне подарок дарила. Мне одиннадцать лет! —отвечал я, обнимая ее.
—Да не забыла я, душа моя, не забыла, сокол ты мой, свет очей моих! Как раз в твои годы нашу семью отправили туда, —отвечала она.
Я хочу вам рассказать то, что от нее тогда улышал...__
Они с отцом, матерью, братиком и младшей сестричкой попали в столицу Казахстана Алма-Ату. Отец Ибрагим работал там на стройке, мать Уркуят вязала вещи из шерсти и продавала их на базаре. Дочки, как могли, помогали матери, а на вырученные деньги покупались продукты, одежда...
В один из дней к ним приехал их родственник и предложил переехать в село, работать в колхозе, мол, рядом со скотиной, на ферме, с голоду не помрешь. Так семья переехала в Северный Казахстан, в настоящую глухомань далеко от райцентра.
Дом и сам был больше похож на ферму, чем на человеческое жилье. К тому же там было неимоверно холодно. Родители пошли работать на ферму, и поскольку в селе не было школы, девочек определили туда же. Бабушке в ту пору было одиннадцать лет, а ее младшей сестренке Лизе — всего девять. Пришлось девочкам доить коров, работать наравне со взрослыми. Утром, еще до рассвета они шли на ферму, а вечером, уже в темноте, шли домой, едва держась на ногах.
Девочки рвались учиться и хотели вернуться в Алма- Ату, к отцовской сестре, которая осталась там. Вот и договорились они бежать тайком: приготовили себе еды на дорогу, а как из села выбраться не знают, выезд ссыльным категорически запрещен.
— Завтра, после утренней дойки, когда суета немного утихнет, потихоньку спустимся на край села, оттуда выйдем на большую дорогу и пойдем, спрашивая у людей дорогу. Так и доберемся до Алма-Аты, — сказала старшая сестра Нюржан.
— Как ты скажешь, так и сделаем, лишь бы выбраться отсюда, — согласилась младшая, Лиза.
Как решили, так и сделали. Назавтра утром они подоили коров, задали им корм, и тихонько ушли. Прячась, добрались до окраины села, а затем вышли на большую дорогу. Вот идут себе потихоньку. Через какое-то время солнышко стало припекать. Девочки присели на обочине, попили водички, отдохнули немного и пошли дальше. А солнце припекает все сильнее, и негде спрятаться в тенечке — не то, что дерева, даже кустика нет. Куда ни глянь — равнина, пастбища, сенокосные угодья, бескрайние пшеничные поля... Ближе к вечеру девочки ушли уже далеко от села, а дороге конца и края нет. Через какое-то время далеко впереди показалась арба. Когда она приблизилась, девочки спрятались в пшенице. Но возница увидел их и закричал: «Возвращайтесь обратно, там каскыр, волки!» Девочки далеко от дороги, им почти не слышно его.
Младшая спрашивает у старшей:
—Тот дяденька что-то кричал, повторял каскыр, каскыр. Что это?
—Наши языки похожи, но не все слова понятны. Наверно, он говорил, чтобы мы вернулись... Тот покричал, покричал и поехал дальше. А девочки выбрались на дорогу и продолжили свой путь. Шли они, шли, тем временем начало смеркаться. Девочки начали искать место для ночлега, но вокруг ни одного деревца.
Младшая увидела впереди неясные очертания и сказала:
— Наверное, это большой камень, давай пойдем туда!
Они направились в ту сторону, и тут вслед им послышался волчий вой! Поначалу завыл один волк, затем второй, третий, четвертый — то дальше, то ближе. Девочек охватил страх. Они глянули друг на дружку и, не сговариваясь, помчались в сторону этой тени. Это оказалась уцелевшая стена глинобитной мазанки высотой метра два. Сначала старшая взобралась на нее, затем подала руку и помогла младшей. Тут и волчья стая подоспела. Стоят и молча смотрят на девочек, будто хотят сказать: «Ну и куда теперь вы побежите? Будете нашим ужином».
Впереди их вожак, самый большой волк с огромными клыками, которые блестят при свете луны. Девочки обнялись, крепко прижались друг к дружке и боятся смотреть на волков — то открывают глаза, то закрывают.
Волки, видимо, были не очень голодны, не спешили стаскивать девочек со стены. Вожак даже прилег в сторонке, а молодые волки по очереди прыгают, стараются укусить их за ноги.
Лиза спрашивает Нюржан
— Нюр, Нюрчик, а будет больно, если волк укусит? Нюржан посмотрела ей в глаза, прижала ее к себе еще сильнее и говорит:
— Нет, сестренка, совсем не больно, когда волк кусает. Не бойся, я тебя им не отдам!
— Когда мы жили в далеком нашем доме, меня укусила собачка, и было так больно, что я всю ночь не спала. А у этих волков посмотри, какие большие зубы. Нюрчик, я их боюсь!
Хотя Нюржан и была старшей, она тоже была еще ребенком. Ей было всего одиннадцать лет, от страха она не знала, что делать. Только сильнее прижимала к себе младшую.
— Ты не бойся, крепче держись за стену, старайся не упасть. А я спрыгну к волкам. Если они меня скушают, то тебя не тронут, и утром ты вернешься в село, — сказала Нюржан.
Наверное, она бы так и сделала, но в этот момент лежавший вожак сел, поднял голову вверх и завыл. Девочки еще больше испугались. Через некоторое время он умолк, поднялся и направился в сторону девочек. Остальные волки уступали ему дорогу. Девочки зажмурились, крепко закрыли глаза. А вожак с ходу прыгнул, ударил грудью и опрокинул девочек за стену... Очнувшись, девочки увидели, что находятся в каком- то погребе. Он был не очень глубокий, но волки не решались спрыгнуть в него, лишь иногда то один, то другой заглядывал туда. Остальные ходили вокруг, выли, хрипели, но не уходили.
Ночь была темная, а в погребе было еще темнее. Нюржан начала ощупывать погреб, нашла какую-то гладкую палку, которой пыталась бить по голове волков, когда те заглядывали в погреб... Кто знает, сколько времени так прошло, может, час, а может, целый век. Девочкам, конечно, казалось, что уже целая вечность прошла. Тут издали послышались лай собак, крики людей. Они становились ближе и ближе. Девочки поняли, что это их ищут, зовут по именам и начали кричать в ответ. Всадники услышали, подъехали к стене, вытащили девочек из погреба.
А Нюржан так крепко сжимала в руке палку, что мужчины еле забрали ее и бросили обратно в погреб. Это оказалась человеческая кость. Выходит, что девочки упали в чью-то древнюю могилу...
А дело было так. Тот человек, ехавший на арбе, вернулся в село и сразу отправился к их отцу, рассказал, как встретил девочек по дороге, как кричал им, но те не послушались и пошли дальше. А место там пустынное, жилья поблизости нет, и потому в округе много волков, надо немедленно ехать за ними. Тотчас Ибрагим собрал казахских ребят, они взяли с собой ружья и поскакали искать девочек. Так их нашли и спасли от смерти...
Потом отец, видя страстное желание девочек учиться, сам отвез их к сестре в Алма-Ату и определил в школу, а через несколько лет вся семья вернулась туда...
Дальнейшая судьба девочек сложилась так, что они обе получили высшее образование, создали семьи, их уважали на работе. А потом они вернулись на Кавказ... Только Ибрагиму с Уркуят это было не суждено, и они покоятся в далеком Казахстане. Да, будет им рай на том свете!
Улыбается Боже
Смотрю на попов, смотрю на муллу, внимаю их речам, но в словах их не слышу улыбки Господа, не вижу смеха Его. А ведь на земле самый умный человек — человек улыбающийся. Если бы Боже не был улыбчив и смешлив, как бы он создал такого умного человека? Как радугу бы нарисовал, не улыбаясь? Как бы летали птицы и цвели деревья без улыбки Божьей? Как бы шагнул ребенок, если бы Господь не улыбался? Просто у Бога нашего смех и серьезность нераздельны. Все слова всех служителей церкви разве серьезней и значимей цветка улыбающегося? И стал я искать в святых книгах следы Божьей улыбки и смеха. Нашел в Библии. Жители города Ниневия непомерно грешили и тем вызвали гнев Божий. И позвал Господь многострадального Иону, во чреве кита поскитавшегося вдоволь. И сказал Господь Ионе:
— Пойди в город сей и скажи живущим там — если они не вернутся к вере моей, — сотру их с лица земли. И пошел Иона в град сей, и видел там блуд и мерзости, и передал им Иона слово Божье, и покаялись жившие там, и Господь простил их. И сидел у ворот города Иона, опечаленный решением Господа, и казалось ему, что нет прошения ниневийцам.
И сидел Иона у врат городских, голову пекло солнцем, снизу поджаривала земля, вокруг ни травинки, ни куста какого. И произрастил Господь Бог растение, и оно поднялось над Ионою, чтобы над головой его была тень, и чтобы избавить его от огорчения его; Иона весьма обрадовался этому растению. И устроил Бог так, что на другой день при появлении зари червь подточил растение, и оно засохло.
Когда же взошло солнце, навел Бог знойный ветер, и солнце стало палить голову Ионы так, что он изнемог и просил себе смерти и сказал: «Лучше мне умереть, нежели жить».
И сказал Бог Ионе: «Ты огорчился за растение, которое не сажал, не выращивал, которое за день выросло и за ночь погибло, а каково мне уничтожить те двести тысяч живущих в городе сем людей, не могущих отличить, где у них левая, а где правая рука».
Так, посмеиваясь, Боже вразумлял Ионе Большое... На рыбалке я вспомнил Иону, может, кит на ум пришел, может, рыба потому что не ловилась, может, потому, что на речке почти что видимы и время и Бог. Долго бродил я и, наконец, поймал крохотную рыбку, и возопил я к Господу Богу всей своей усталой плотью и изнуренным духом: «Боже, возвращаю тебе маленькую, а Ты вместо нее дай мне большую и жирную».
И двух шагов не прошел —как вот она, громадина, вначале думал, камень подвернулся. Нет, тронулась, тянул я ее, будто годовалого барана из ямы глубокой, будто ветвистое дерево из чащи дремучей, тянул, тянул —еле вытянул, да и сам при этом опрокинулся. Такого зверя еще не видели наши старожилы, ох и нацокались бы они языками... если бы... Ходил я по речке, малую рыбку выпускал, большую к рукам прибирал. Ходил, смеялся да с Богом торговался. К вечеру утомился, уж больно мешок тяжел оказался. Ну, думаю, пора и домой. Перед тем, как умыться, положил мешок на покатый камень, да к реке повернулся, — слышу сзади шу-шу-шу, оглянулся — моя рыба из мешка скользь, и несет ее река, будто поленья уносит. Кинулся я за ней, сам взмок весь, поймал несколько штук, остальные поплыли, помахивая мне на прощание своими радужными хвостами. Иду, карабкаюсь на бугор мокрый и злой, запыхался, сел отдохнуть. Вечерело, улыбнулся месяц, горы выдыхали звуки, собранные за день, и бежала река, хохоча, и Боже смеялся, пуская белые облака, засмеялся и я. И торопилась река донести радость Божью до земель далеких и грустных.
