Призывание снов

Призывание снов*

Поэма- притча

Вступление к поэме

Чтобы узнать, изменился ли этот мир,
Слушала сказ о войне богов-небожителей.
Чтобы постичь правду и ложь этой жизни,
Слушала сказ о дорогах, что раздвоились.

Вновь пробудился во мне тот сказочный мир,
Снова я скачу по тропе Гэсэра.
Обновляя жизнь мою, смешались все времена,
Снова я — героиня тех сказов.

Прославление сна

Перед охотой на равных правах
              будто сижу среди предков
                             у колыхающегося костра,
Первую пробу чашки арзы**
              брызгая богам тэнгри***
                             и духам родного края.
Во власти песни покачиваясь,
              осушая чашку,
                             доверяя ей же судьбу
Бросаю вверх с надеждой, что она,
              падая под ноги мои,
                             непременно приведёт мне удачу.

Будто вижу, провожают меня
              сородичи мои на охоту.
Песней своей наказывая,
              чтоб осечки не было,
                             и бесстрашие не покинуло меня.
Затягивая подпругу седла моего,
              старая мать помогает мне сесть на коня,
Желает мне скорого возвращения
              с добычей и со славою.

Но в начале пути с падением
              первой шишки в испуге встав на дыбы,
Увлекая за собой ветер, мчит мой конь.
              Все стороны света смешались —
                             Запад с Востоком, Север с Югом.
Под нами уже кренится земля,
              где человек не ступал никогда,
Впереди темным-темно —
              ни одной звезды.

Но летящий конь мой на какой-то
             излуке времени остановился
                          и попятился в испуге —
Там ни день, ни ночь
             не уступают друг другу.
Не знаю — где я теперь,
             куда попала — есть ли обратный путь —
Как будто все пути слились
             в одном движении вечности.

Передо мной раскинулся мёртвый мир —
             ему всё равно, кто и что его потревожит,
Он будто верен сам себе,
             таким остаться тысячелетиями.
Кричу я — но крик мой беззвучен,
             эхо его умирает во мне.
Вокруг ни души — только мурашки,
             обдавая холодом, бегут у меня по спине.

* * *

Время будто остановило
             свой бешеный бег —
Слышу лишь гулкий стук
             каменных, немых сердец.
Встали дыбом не только волосы,
             но и все суставы,
Оттого что тысячелетия
             в обмороке во мне.

Из первой ветви сна

Когда-то, чтоб узнать, есть ли предел
             человеческой мечте, обращалась
Не к птицам, а ко времени,
             насколько высоко небо.
Чтоб понять, есть ли предел
             человеческой ненасытности,
                          вступала в разговор
Не с землёй, а со своей эпохой,
             зная, что её требованиям нет предела.

Не зная, есть ли предел
             человеческой заботе,
                          неужели была надменна
С муравьями, которые в вечных заботах
             проводят отмеренную им жизнь?
Не зная, есть ли предел
             у человеческой веры, неужели сомневалась
В солнце, под которым считаем себя
             чуть ли не бессмертными на этой земле?

*     *    *
Когда сеятели смерти от имени моего века
Собирают войска, устанавливают ракеты,
Чтобы его же осадить, приговаривают
К смертной казни, готовят верёвку, воздвигая помост.

Планета с наступлением ночи ёжилась от страха
Или, может, сегодня утомилась
Быть причиной ссор живых,
Потому она предстаёт передо мной пустыней?

*    *     *

Отказавшись от мысли, что я зачата
             в чреве времени — весны или осени,
Может, оказалась хвастуньей, рассуждая,
             что меня зачало гордо шагающее столетие
                          на пороге своего будущего?
Считая себя человеком, а не каким-нибудь
растением, которое вырвалось на свет из тьмы,
Может, я поторопилась возгордиться, объявляя,
             что родилась из сегодняшнего плача и смеха?

Или, может, как роса, вместившая в себе
             первые лучи утреннего солнца,
Пока колыхалась, сверкая,
             неужели считала себя священной?
Или слишком рано почуяв вкус
             своего пота, вскружилась моя голова,
И неужто поторопилась увидеть себя счастливой,
             пусть даже на краткий миг?

*     *    *

В суете страданий удостоив вниманием каждую мелочь,
Свой долг борьбы, может, забывала?
Потому долг мой так вырос,
Что, покидая этот мир, окажусь в вечном долгу?

Теперь жизнь моя быстротечная во власти времени,
Значит, время хочет напомнить все ошибки мои?
Если никто ничего не должен мне,
Значит, оно хочет, чтоб я вернула все долги?

Из второй ветви сна

Нарушала не раз правила жизни,
Словно успею испробовать всех её настоек.
Успевала резвиться от избытка сил,
Словно хотела исчерпать счастье до дна.

Ошибки свои принимая,
Совершённые в неосторожной молодости,
Самозабвенные мечты защищая,
Растерянные под истеричную музыку,

В расцвете сил не жалела себя,
Словно хотела сорвать свои не созревшие ягоды.
Всю ночь напролёт могла танцевать,
Словно безответную любовь свою хотела растоптать.

Неужели вижу итог глупостей молодости,
Бездумно бросившей на ветер лучшие годы?
Неужели взамен получаю от неё этот пустой мир,
Словно вечный житель этой планеты?

*     *     *

Но когда сама себя не раз унижала,
Затыкая себе рот, почему время моё не запрещало?
Однажды, когда ошиблась, показав себя ничтожной,
Почему время не помогло мне советом?

Помню, когда, попросив прощения, подняла на себя руку,
Рассердившись, словно отец, меня хлестало время моё.
Помнит ли оно, что когда я споткнулась,
Как подняло и вытерло слёзы мои, словно мать?

Из третьей ветви сна

Отсекая подол неподвижного горизонта,
             окрашивая его цветом крови,
Облачные корабли с белыми парусами
             медленно плывут надо мной.
Кнутом-молнией потрясая
             мощный трон Хан-Хурмаса,
Гроза-градинка всюду свирепствует.
             А реки-аргамаки мчатся в даль.

Черепаха-великанша, величиной с гору,
             вдруг остановилась и смотрит на меня в упор.
Вижу, как в её
             близоруких глазах гаснут тысячелетия.
С наступлением темноты
             из недвижной мглы неба появляются звёзды —
Тут же ослепшая беззлобная великанша
             превращается в вечную скалу.

*     *     *
Кренится земля, словно начался
             пир на весь мир,
Солнце, как колокол золотой
             звонит яростно.
Словно эхо грома юности моей
             всюду гремит музыка,
Из сердцевины её, вырвавшись на волю,
             резвясь, мчится время.

*      *     *
Повсюду, видимо, начались
             поиски друг друга —
Пробуждает всю окрестность
             зазвучавший тоскливый чей-то зов.
Также маралиха слушает,
             превратившись в слух,
Вечного зова любви марала
             песню.

Сандаловое дерево, выпрямляя
             верхушки к солнцу,
Прославляя молодость,
             смолу свою выделяет.
Торопится оно рассказать
             о жизни большой на языке ветра,
Ожидая певца, который мог бы
             отдать людям его лучшие годы вместо хадака.

*      *     *

Хотелось бы измерить
             широту и длину этого мира,
Но грозный аргамак мой
             оказался ещё жеребёнком.
Заклиная его, чтоб сделать
             его судьбой, хочу заарканить,
Но подкараулить его и надеть узду,
             оказалось, не каждому дано.

Только лишь у красоты
             недавно родившего мира, нет измены —
Хочет служить, мне, человеку,
             но сомневается в моём знании этого мира.
Я во власти колдовства её музыки,
             мурлыкаю себе под нос —
Хочет открыть горизонт, но ещё не знает,
             есть ли у меня мужество последовать за ней.

Из четвёртой ветви сна

На зелёном первозданном ковре
             нет ни обид, ни злобы —
Но почему-то в свою шкуру
             вместиться, остаться в ней мне трудно.
Никто никому не вредит —
             нет ни врагов, ни друзей —
Могу быть побитой
             только лишь камнем, кинутым самой.

Подо мной величиной с кулак
             дремлют камни —
Ещё не знают они,
             для чего даны.

Некогда мне распрямлять спину, чтобы
             увидеть солнце, я собираю их,
Словно спасу этот мир
             от грехов сородичей, ещё несовершённых.
Но вижу, как муравьи идут
             друг на друга войной,
Каждый претендует на власть
             над землёй величиной с ладонь.
Пусть для них это закон
             бесконечной борьбы за власть,
Но от этого не легче душе моей,
             сердце ноет, я устаю.

*      *     *

Проглатывая, опустошая зелёный бор,
             заползает великанша-змея,
Встретившись с ней глазами, лишёнными удивления,
             смотрим в упор друг на друга.
Глазами, завоевавшими мир,
             две равные силы
Оспариваем друг у друга
             магию взгляда, его вечный огонь.

Криком потрясая небо,
             распрямив крылья, заслоняя солнце,
Исполинская птица следит за нами,
             видя свою жертву в нас.
Меня, величиной с мизинец,
             вот-вот готова заклевать,
Но, удивившись упрямству
             и мужеству человека, она застыла.

Могущественные две силы
             передо мной ничтожны —
Их тень не может
             заставить меня подчиниться им.
Не выдерживая моего взгляда, превратившись
             в безобидного червяка, падает змея под ноги мои.
А удивлённая птица, превратившись
             в слабого галчонка, улетает прочь.

*     *     *
Певчие птицы перья свои
             очистив, росой промыв горло,
На все голоса пробуют петь,
             одну и ту же песню оспаривая друг у друга.
От чёрной зависти ставшая ядовитой,
             пёстрая змея прислушивается к их голосам,
Спрятавшись внизу —
             в щелях груды камней.

Есть счастливая доля:
             быть на высоте и летать высоко.
Даются крылья тем, кто
             стремится к высоте.
Есть такая доля, страхуя жизнь свою,
             ползать по земле.
Она даётся тем, чья скользкая душа и тело
             умеют пролезть и выскользнуть.

Что за доля у ядовитых,
             холодных змей,
Если они завидуют
             полёту птиц, таят злобу на них!
Что за удача у певчих
             крылатых птиц,
Если они грешны
             хвастовством, зазнайством друг перед другом.

Из пятой ветви сна

Восходя, каменные лики
             высятся величественно,
Они, теменем подпирая свод неба,
             встают гордо.
Можно подумать — не страна ли
             окаменевших баторов?
Их хмурый лик бесстрашен
             перед поднятой саблей любых времён.

Сердце бешено стучит,
             готовое вот-вот взорваться,
оттого, что я свидетель, увидевший
             возвышение горных вершин.
Страшно мне от холодом веющей
             красоты и молчания горы,
оттого, что она не настоящая,
             а призрак, увиденный мной во сне.

Потому, может, я окажусь всего лишь свечой,
             чье пламя колеблется от дуновения ветерка,
Зажжённой временем на этих рубцах
             ступенчатого камня,

А может, я окажусь всего лишь эхом времени,
             которое, позарившись на вечность,
Приумножив себя, тут же умирает
             у подножия этих вершин.
А может, я символ войны,
             привела с собой тень смерти и горя,
Которых никому
             умом не измерить, сердцем не постичь?
А может, я, вырвавшаяся
             из когтей времени богиня в облике человека,
У которой судьба — быть распятой на скалах,
             чтобы искупить вину всех сородичей.

*      *     *

Пока век мой
             торопил меня подняться на ноги,
Я успевала взглядом измерить,
             сердцем воспринять эту планету.
Пока этот мир от меня
             требовал совершенства, рассудком непостижимой
Муки моей памяти — тёплые слёзы
             текли по щекам, словно хотела доплакать за других.

Пятнистая моя маралиха с маралёнком
             оказалась уже на пути — ко мне,
Чтоб утолить жажду моим волшебным
             молочным морем.
А грозный мой аргамак, возмужавший,
             уже поджидал меня у подножья горы Сумбэр,
Чтоб доскакать к моему перевалу,
             преодолевая со мной любые преграды.

После сна
Проснувшись, не могу поверить,
             я также во власти суеты сует.
Также плыву в необычном,
             быстротечном русле своего удивления.
Не виден мне
             созданный мною мир,
Но в памяти моей
             остался он, уйдя со сном.

Только ещё брезжит заря.
             во мне голодный волк протяжно воет —
Чествую здесь свой удел женщины —
             поддерживаю огонь в очаге, кипячу чай.
Думаю о делах, но мысли мои
             прикидываются хитрой лисой —
Гневным окриком останавливаю её,
             заставляю уважать имя моё.

Коты затевают ссору под окном,
             трясётся во мне трусишка-заяц —
Мудрствую сама с собою
             о жизни жестокой, и — жутко мне.
В этот миг вспоминаю, как недруги били словами
             в спину — во мне собака начинает рычать —
Я обещаю ей выбить зубы,
             чтоб больше не осмеливалась думать о мести.

Хочется быть похожей на других, во мне
             проснувшаяся обезьяна мысленно начинает
                          подражать увиденному.
С презрением её остановив, наказываю
             иметь ей свою голову, а не чужую.
Горечь сомнения волна за волной прибывает.
             Во мне раздаётся раскатистый хохот ведьмы —
Чтоб заглушить её хохот,
             беру сборник стихов своих, громко читаю.

Когда устану спорить, бороться
             сама с собой,
Я знаю, жизнь примет меня
             за зверя в облике человека.
Когда побеждая, поддерживая сама себя,
             буду идти к ней же, к жизни,
Я знаю, непременно найдётся
             место и для меня.

*Авторизованный перевод

** Арза — молочная водка.

*** Тэнгри — небо.