ҮҺөө hэхэhэн баабгай
1
Би анханай түргэдүү яаруу зантай, үргэтэй аматай, шуран зугааша хүмби. Алхалан ябахадаашье, һанаа амарханаар гэшхэлдэггүй, гүйхэ тооной ябадаг хадамни нютагаархидни намай Жороо Дарма гү, али Шашаг Дарма гэжэ нэрлэдэг. Дэн тэнэг бэшэ хадаа иимэ ара нэрэ үлгэһэн зондо гомдон голхоронгүй, бурхан тэнгэриин табисуураар хүн бүхэн ондо ондоо ха юм даа гэжэ бододог, тиин өөрынгөө аяар лэ урдахяа хаража ябадаг юм һэн бэзэб даа.
Ажабайдалдам тохёолдоһон аймшагтай нэгэ ушар тухай өөрынгөө маягаар хөөрэжэ үгөө һаамни бусад зондо һургаал болохо һэн ха, минии алдуу дабтахагүй һэн ха гэжэ үнинэй һанадаг ябаа хүм. Зонтой тэрээнээ хубаалдаха гээшэмни бүри минии уялга мэтээр һанагдажа эхилхэдэ та уншагшадһаа шашаг ахирхан хэлэнэйнгээ түлөө хүлисэл гуйгаад лэ, хөөрөөгөө эхилхэмни даа.
Би залуу гэхэдэ залуушье бэшэ, үбгэн гэхэдэ үбгэншье бэшэ, нюдэ балай, шэхэ дүлии бэшэ, ханяада хамшаг намда үбшэн бэшэ, хуурайхан шүрбэһэлиг бэемни тэрэл шуумар зандаа, ухамайлан бододог ухаамни тэрэл шүүмэр зандаа, мэшээг орооһоо мундууханаар үргэһөөр, алда үндэр харшаһаа анханайхидаал дэбхэрһээр – иимэ хүн наһанайнгаа амаралтада нэгэ мэдэхэдээ гарашабаб.
Үбгэн наһанайнгаа үүдэ татажа, улас түрын тэдхэмжэдэ гараһан хүн хадаа бусад зарим үбгэдтэл бүдүүржэ, тажааржа, нэрэ хүндын түлөө тулам гэдэһэ ургуулаад, бүдүүзгэй юумэн өөрһөөл дүү зондо ухаа заагааб гэжэ долёобороо ёдойлгон сэсэрхэжэ, ябаһан лэ газартаа хүндэрхэжэ, ямбархажа ябаха хүн бэшэ хүм. Тиимэшүүл хүн зондо бэеэ шоо үзүүлжэ, шобто харуулжа ябагша. Анханай һонюуша замни буураагүй юм гү, али ажал хэрэг үгыгөөр байжа шададаггүй шалтагаанһаам юм гү, юрэдөөл, залхууда дарагдаад, тарайжа хэбтэхэ бүри аргагүй юм аад, би тракторһаа бууһаар лэ нютагайнгаа ажахын үхэр адуулдаг болобоб.
Хулхиин хобхортор таршаганадаг шанга дуутай тракторта орходоо хара моримни хашаншье һаа, үнихэнэй минии хүсэжэ ябаһан амгалан байдал асарһан унаа болобо. Бүтүү тооһо шорой соо умбажа ябахын орондо сэсэгтэ ногоон дайдаараа хэзээшье сэдьхэл баясуулжа байдаг һүрэг малаа адуулжа ябаха гээшэмни дээдын жаргалай нэгэн болобо.
Үри хүүгэдэй үни хада минии бэлдэһэн уурхайһаа гаража, амяараа айл болонхой, баяраараа баярлуулжа, жаргалаараа жаргуулжа байхада, одоошье даа һанаа амар, сэдьхэл тэнюун юумэн хара амяа хараад ан-бүн ябаха сагни ерэбэ даа гэжэ олзуурхаа һэм. Анханай агнуушахан һанаатай һэн тула би нэн түрүүн хоёр аматай хүрхигэр хара дорбиинхоёо ханзын саанаһаа гаргажа, яла сала сэбэрлээд, дари һомо гээшыень дайдын ехээр бэлдэбэб. Хаа-яа анхан ябадаг ойро дүтын хэды хужар һэргээжэ, дахин дабһалбаб, нууга халхабшыень заһабаб, барибаб. Тиигэжэ ой модо руу хоёр-гурба ябахадаа боро гүрөөһэ шулгалжа, хүгшэн бидэ хоёр тэдхэмжынгээ ахир жаахан мүнгэ мяха шүлэндэ барахаа болижо, бинь өөрыгөө, хүгшэнэйнгөө хэлэдэгээр, ангуушадай тоодо лаб оронхойдо тоолодог болоод байбаб.
Нютагаймнай зунай һаалиин фермэ Анга голой эрид зүүлжээ эрьеһэн годирхойн баруун эрьедэ, ой тайгын захадахи шугы бургааһанай үбэртэ, болдог-солдогтой үргэн талмай дээрэ байгуулагданхай. Хүдөө ажахымнай байгуулга зуу гаран һаамхай үнеэдээ автомат-машинаар үглөө болон үдэшэлэн һаадаг, үдэр бүхэн һаамай һү аймагай түб абаашадаг. Үглөөнэй һаамай дүүрэхэдэ минии ажал эхилдэг, харин һүниимнай харуул бидэ үхэршэдтэ ажалшье бэшэ юм даа.
Бэлшээримнай ехэшье, ургаса ногоогоор баяншье юм. Ангын хойто эрьеэр зурыһан уйтахан ута талаар, ойн захаархи шугы бургааһан соогуур, заримдаа ой модоной соорхойнуудаар малаа адуулдагбди. Хойто зүгһөө урдажа ерээд, эрид зүүлжээ мэлмэрһэн Анга голой урда бэеын ойлиг гүбээн баруун урдуур ото таряалангай газар аад, үхэр мал тиишээ буляалдадаг нэгэ муутай юм. Харин хойто зүг тээшэ туугааш һаашни холо ошохогүй даа – тиишээ нэлэнхы ехэ бар тайга. Тиишээ гансал ангуушад болон геологууд харгылдаг.
Һаалиингаа фермын урдахана нарин модоор бариһан хүдэр бүхэ хашаа соо үхэрөө һүниндөө хаагаад, харууһалаа гээшэбди гэжэ зүүн тээхэнэнь байдаг зэмьеэ соо хонодог хүмди. Тэрэ дунда зэргын хэмжээнэй зэмьеэмнай пилорамаар тэбхылгэһэн нарһан модоор баригданхай. Урдаа гурба-дүрбэн табсантай хэрэлсээтэй, баруун тээгээ һаалиин энэ тэрэ юумэ хээд байдаг сээнигтэй, урагшаа хараһан нэгэ сонхотой, хойшо зүүлжээ хараха уйтан хабшуу шагаабартай, зүүн урда буландаа улаан хирпиисэ ушаагтай, зүүн хойноо хальбагар үргэн наартай юм.
Гэрэймнай эгээл һонин юумэн гэхэдэ, тэрээнэймнай баруун урдахи углуунь юм. Барилгашад, ямаршье удхатайгаар юм һэн бэзэ, тэрэ углуу булангыень тайрангүй, һалаабша зандань орхижорхинхой, һаалиша һамгадаар ерэлсэһэн үхибүүд тэрээн дээгүүр дүүлижэ, гэрэй оройдо гарашоод, ехэшүүлдэ һүү-һэй гүүлэжэ байдаг юм һэн. Хэзээ нэгэтэ тэрэ үлүү гараһан тэбхээнсэгүүдыень тайража хаяхаб даа гэжэ би һанадаг, теэд юрэ гарни хүрөөгүй байгаа юм. Яажашье тэрээнииень тайраагүй юм һэмбиб, удангүй тэрэмни ами наһыем абарһан абарагша бурхан мэтэ болохо байһые хаанаһаа тиихэдэ мэдэхэ бэлэйбиб.
Нэгэтэ би ээлжээтэ адуулгандаа гараад ябабаб. Нажарай үндэр наранай урга тудан байхада би шугы бургааһан соогуур, ой модоной соорхой соогуур таран бэлшэһэн садахаяа мэдэхэгүй улаагшан, эреэгшэнүүдээ бэдэржэ, хашан хараяа хуугайлан нэшэжэ, һүрэгөө гулидхан суглуулжа ябабаб. Урдамни Ангын эрьедэхи томо соорхой үлөөд байба. Тэрэ соорхой шииг ехэтэй һэн тула үбһэ ногоо элбэгтэй, үхэр мал тэндэ олоороо бэлшэдэг. Тэндэһээл тэдээнээ туужа гаргабал минии мүнөөдэрэй ажал дүүрээ шахуу болонхой.
Тэрэ соорхойдоо бургааһан соогуур оруутай ябатарни урдаһаамни үхэр мални хоронһоо тэрьедэһэн тархаан шэнгеэр шугы бургааһанай забһараар шахасалдан гүйлдэжэ гараба. Тэрэшье бэзэ тэрэ соорхойһоо ямаршьеб нэгэ томо-уу амитанай ойгоргүй муухай абяан гараба. Хашан харамни хажуу тээшээ халба һүрөөд, би эмээл дээрээһээ хиидэжэ унан алдабаб. Шугын заха гаратараа бургааһанда нюур амаа зада сохюулжа, арай шамай гэжэ морёо татаад, ганзагаһаа буугаа һугалжа, эмээлһээ һүрэжэ буубаб. Гүйхэ тооной соорхойн заха хүрөөд, һөөгэй саанаһаа үлыжэ хараһамни тэрээнэй саада захада, намһаа зуугаад метрын зайда, һаглагар үдхэн түглын наана нэгэ хүгшөөргэ эреэгшэмни олиггүй муухайгаар бүрхирэн мөөрэжэ, бүхы нюрга һээрээрээ бүхышөөд, урагшаа зүдхэжэ, харин хойнонь хашарагай шэнээн хара хүрин баабгай урда хоёр һабараараа һүүлһээнь татан шалтагалдажа байба. Бишье юу удаан болохо һэмбиб, шуран холтоһон юм аад лэ, шуумар түргэн буугаа тодхон зэһээдхибэб. Баабгай татажа байһан үхэрэй һүүл гэнтэ табижархиба, үхэр даб гэхэдээ урда үбдэг дээрээ унашаба. Хара гүрөөһэн хөөшхэ мэтэ хүнгэхэнөөр нэгэ дэбхэрээд, үхэр дээрэ буужа, урда һабараараа нэгэ һабардахадаа тэнзэгэр томо гэдэһыень хүү татажа хаяба. Би өөрөөшье хажуу талаараа байһан арьяатаниие хараадаа оруулжа, хоёр һүрэдэгөөрөө хойно хойноһоонь лүн-лүн гүүлээдхибэб. Баабгай гэнтэ собхороод, саашаа хэды дэбхэрхэдээ далда орошобо. Бишье бушуу түргэн һөөргөө эрьежэ, буугаа ябууд һомолон, бургааһан соогуур няжагархай тажагархай табин гүйбэб. Шугын заха хүрөөдхихэдэм гол дээрэ суглараад, наашаа хаража байһан үхэрнүүдни намай харахадаа баахалдай гэжэ һанаа юм гү, залд гэжэ, саашаа даб гэлдэбэ. Зайдуу нюсэгэн газарта би гүйдэлөөрөө ябажа, фермэ дээрэ байһан зоной нюдэндэ аймхай муу зан харуулхам гү, харын хүсөөр өөрыгөө баалажа, гэдэргээ эрьен хаража байгаад, түргэн гэгшээр алхалжа, голой эрье дүтэлһэмни, саанаһаань жолоошо табхар Дамдин тарзайтараа гүйжэ ерээд, буудаһанайм ушар шалтагаанаар һонирхобо. Би өөрынгөө маягаар хашхаржа хуугайлжа байгаад, буугаа ёдогонуулжа байгаад болоһон ушараа хэлэжэ үгэбэ һэн хаб. Тэрээнэймни шалхагар улаан нюур үшөө ехээр улайжа, онигорхон нюдэниинь түб түхэреэн болошобо.
– Байжа байгаарай, биргадиртаа хэлэһүү, – гээд, фермэ руу гахайн тагалсаг мэтэ оодон богони хүлнүүдээ сахариг мэтээр эршэгэнүүлэн, угаа түргэн гүйжэ ябашаба.
Тугаарһаа нааша залхуу нозогоор, бүдүүзгэй ааляар алхалалдааша һүрэг үхэрни гарасатай гарасашьегүй газараар голой саана гарашанхай, бэеһээ уһа һабируулан, барандаа наашаа харалдажа байбад. Хашан харамни тэдээнэй тээ саана дээрэ гэгшээр тархяа үргэнхэй нам тээшээ харана, айһан сошордоһондоо һэргэг ульгам мориндол дорюунаар харагдана.
Тугаарай буудааша хоёр һомомни боро гүрөөһэндэ зорюулагдаһан жэжэхэн шаба һэмнэй гэжэ гэнтэ би һанажархибаб. Баабгайда тэрэмни тиимэ ехэ хоро хүргэхэгүйл, аяар зуугаад метр зайһаа дээгүүрнь элһэ шоройгоор шэдэһэндэл табжархай табин буугаа гээбы гэжэ би халаглабаб. Ямар нэгэн дотороо мушхуу сэмгэтэй һаа, мүнөө тэрээнээ мухарюулаад байха һэм. Тиин томо анда гэжэ бэлдэгдэһэн мантагар гэгшын шабатай һомоор буугайнгаа зүүн сэмгэ, харин монсогор эржэгэр тобшоор баруун сэмгэ һомолбоб.
Юрэдөө, жэжэ шабаар тугаар турьюулхадам баабгай үхөөшьегүй һаа, шархатаһан байха ёһотой. Үгы һаа, адагай адагта гэхэдэ, хорото шарада хадхуулһандал хадхуулаа гээбы, яба тиигэг, үхэртэ орохоо болихо гэжэ байжа бодосогоон байтараа жолоошо Дамдин бригадир Жамса хоёрой урда хойноо оролсон байжа нам руу гүйлдэжэ ябахые хараад, гараса тээшэ угтан ошобоб.
– Баабгай буудаагши?
– Һалгаагаа хүн гүш?
– Хаанаб? – гэхэ мэтэ хэрэгтэ хэрэггүй асуудалнууд адхарба.
Тэдээнэй гарасаар уһа гаталжа, минии ойро ерэхэдэ, шадаха зэргээрээ тобшохоноор ушараа хөөрэжэ үгөөд, һөөргөө эрьен алхалбаб.
– Ябае.
– Ээ…Хайшаа ябае гэжэ? – бригадир Жамса тээлмэрдэн зогсошобо. – Тишээ гү?
– Тиишээ.
– Болииш, хүбаа! Яагаа гээшэбши? Үхөө хатаагүй, миин шархатаад байһан баахалдайш ороходоо болохол, аюул ехэтэй арьяатан гээшэ гүб!
– Гаража ерээ һаань, хоёр буудахадаа энэ томо шабаар хиидүүлнэ аабзаб даа…
Дэн хүнгэхэнөөр хэлэжэрхибэ гүб даа, али бүри үлүү гаргажархиба гээшэ хаб, Жамса бригадирнай тугаар һаяхан баабгайгаар һонирхоһон, халта айһан мэгдэһэн эгээлэй юрын хүн байтараа хараһаар байтарни һөөргөө бригадир болошобо.
– Ши иихэдээ яагаабши, хүбаа, а?! Хиирээгши али? Шамһаа байха бэрхэ бэрхэ ангуушад баабгайда барюулжа байгша, дуулагшагүй юм аалши?! Хоёр һүрэдэгөөр, хоёр буудаад!...Буудахаш, хари! Юу хэлээб гэжэ хэлээбши?! Таба һүрэдэгөөр буудуулаад, үхэжэ үгэдэггүй арьяатаниие!... Үшөө дорбиинхоор! Хараагүй байтаршни харайжа буухал дээрэшни!
– Бургааһанай саанаһаа…
– Бургааһанай саанаһаа! Бургааһанай саана хорохоб гэжэ һанаагши? Тиихэш, хари! Бургааһан баахалдайдаш халхабша бэшэ! Шинии ногоо гэшхэжэ байһандал тэрээнии тэрэш гэшхээд ябаха!
– Юугээр буудаа хүмши, Дарма? Тобшоор гү? – тугаарһаа дуугай байһан Дамдин асууба.
Худалаар хэлэжэ энэ ушарта болохогүй байба. Би гэнтэ сугларһан шүлһөө залгяад, сэхэ руунь хэлэбэб. Бригадир Жамса, тэнгэриин үдэр бүхэндэ һаалишан һамгадаар хэрэлдэжэ, туусалдажа һурашаһан шуумар түргэн зантай хүн, гараараа тархяа адхашаба.
– Яажа байһан амитан гээшэбши-ээ! Орооһоной зэргэ шабаар арьяата буудажа байха гэжэ!... Борбиишхын зэргэ тобшоор буудаха байгааш! Аяар тэрэ холоһоо!... Ай-я-яй! Барюулхашни гээшэл маанарые! Ангуушан гэжэ шамай һанахада … Уф! Ябае эндэһээ!
Бригадир урдамнай гараад, гол отолжо, гэдэргээшье харангүй фермэ тээшээ алхалшаба. Тугаарай досоом бушаганажа байгаа дайшалхы сог залимни гэнтэ унтаран залиржа, өөрымни айдаһан хүрэшэбэ. Ой тээшэ эрьежэ харан харан, үхэрээ саашань туубаб. Дамдин дуу гарангүй, баабгайһаа айһандаа юм гү, али яаһандаа юм, гартаа нэгэ бүдүүн һаднаг баринхай, намтай туулсажа ябатараа, бригадир Жамсын гэрэй ойроһоо ооглоходо, тэрээндээ яаран ошобо.
Уданшьегүй машинын абяан дуулдажа, һаалиин һү зөөдэг ашаанай жаахан машина набтайшаһан хүүзэбээрээ наярһаар, нютаг тээшэмнай харгылба.
– Хайшалбаб эдэмнай? – гэжэ би үнеэдээ һаажа эхилһэн һаалишадһаа асуубаб.
– Ангуушадые асархаа ошобо хаш. Тэрэ танай шархатуулһан баахалдай барихаяа. Хоёр буудуулаад, үхөөд орхихогүй, айхаархан бүхэ амитан гээшэб! – гэжэ байжа үргэтэй аматай һамгад басагад дарья табилдана. – Һэ, тиигээл гүбэ! Хүнды хорхигор турбаагаар, үшөө тэрэ жэжэ шабаар! Минии үбгэн дорбиинхо гээшые буу гэжэ тоологшогүйл!
Би болоһон ушар байдалда илалта гээшые туйлажа, һагсагар бүдүүн хүн ябахын орондо хамаг юумэнэй доро орожо, эдэ һамгадташье булигдажа, илагдан диилдэһэн хүн зүрхэ сэдьхэлээ бүглэрэнхэй зүүн гэртээ орожо, анханай шүтэжэ, дээрэ үргэжэ ябадаг буугаа углуу булан руу гозойлгон түлхижэрхибэб. Яахадаа буугаа томо шабаар һомолхоо мартаа гээшэбиб? Яахадаа, ямар юумэндээ яарасагагаад тэрэ холоһоо буудаба гээшэбиб? Һамааржа байһан баабгайда шугы соогуур тойроод дүтэлхэ арга байгаа ха юм! Ямар ангуушан гээшэбиб энэ жэжэ жожо юумэн дээрэ бааһандаа барисалдахадаа?!
Юу хэлэхэб, досоомни ехэл уйтаржа, өөрөө өөртөө дураа гутажа, зонһоо эртээнһээ эшэжэ улайжа, нам һуухыншье, хэбтэхэ гонзойхыньшье аргагүй, углууһаа углуу хүрэтэр алхалжа ябаа бэлэйб.
– Хайран үхэр, хүгшэн тэрэ эреэгшэн! – гэжэ би халаг хүхы табинаб даа. – Намһаал боложо хосорбо!
Тэрэ газар хороохогүй хашан харые үни хада андалдаха байгааб! Бригадир моришондо хэлээб, нэгэ ульгам залуу мори шэлээд үгэхэ гэжэ хоёр долоон хоногой саана хэлээ һэн. Би өөрөөл энэ һаянай агнуури магнуури гээд, тэрээндээ бүри дашууржа, дэн ехээр хүхиршөөд ябаа һэм. Хашан мориндо хүсэгдэхэгүйдөө үхэр бүри нэтэрээ, гарһаа мултараа гээшэ ха юм даа. Илангаяа тэрэ хүгшэн эреэгшэн минии мүнөөл һархиижа, халта ульһаа буураһан хадам эжыдэл адли андагаар муу зантай һэн. Одоо яажа байгша һэм даа хэдэхэн жэлэй саанахана! Хараһан лэ юумээ хараажа… Тьфу, мээл, тэрэ шабгансы дайраад яахамни гээшэб, үхэр тухайгаа бодожо байгаад?! Теэд муу юумэн гээшэшни нэгэл тээшээ татана ха юм даа. Харин һайн юумэнэй һайниинь онсо наряар илгараад, балай харагдан мэдэгдэншьегүй байдаг һонинтой. Тэрэ эреэгшэн өөрынгөөл тугалһаа бэшые тоохогүй, бусадаа залуу хүгшэн гэхэгүй, бултыень мүргэжэ, олижо байха, һүрэг дахуулаад лэ таряанай газар тээшэ гүйхэ, бэлшээриһээ фермэ руу туухадаш, хамагай хойно туугдажа ерэхэ – иимэл адхамар юм һэн. Хара үйлэ хэрэг ходол хэжэ ябаһан юумэншни мүнөө үнэхөөрөө үйлөө харлаад, баабгайда барюулаад хэбтэнэ ха юм.
Гэнтэ нэгэ аймшагтай бодол зосоом хаха орошобо. Эреэгшэн амиды бшуу! Баабгай тэрээниие нэрбэжэ үрдеэгүй. Гэдэһээ хаха татуулаад, хэды шэнээн зобожо хэбтэнэб тэрэ хөөрхы! Ошожо шуһыень табиха хэрэгтэй. Ажахымнай гарза зардалаа мяхаарньшье хааг лэ. Һүүлдэ тиигээгүйш гэжэ гэмэрүүлжэ байгуужаб, хари.
Би буугаа абажа, үшөө дахин һомыень шалгабаб.
Харин баабгай?
Столойнгоо ойрохи түшэлгэгүй стул дээрэ һалд һуушабаб. Һаалиша һамгадай, ёһотой бэрхэ ангуушадай болон нютагайнгаа хүн зоной дунда элэг наадан болохоо байһанаа һанабаб. Мүнөөл үдэшэндөө минии «ушаралта ябадал» нютагаарнай тараад байха. Хараһан лэ хүндөө наадалуулха саг ерэбэ гээшэ гү?
Би шүдөө хабирбаб. Буугайнгаа «хүрхигэр хара турбаашье» һаань, би тэрээнээрээ тулахаб. Дүтэ ойроһоо хүсэ ехэтэйл байха даа. Би буугаа нэгэ эльбээд, ехээр һанаа алдажа, эрид шиидэмгэйгээр газаашаа алхабаб.
Боро хараанай үдхэртэр үшөө нилээн саг үлөөд байна гэжэ бараглан, хүгшэн тэрэ эреэгшэниие һаадаг дунда наһанай под гэнгихэн бэетэй, илдам зүлгы зантай Хажидмагай ойро тогтобоб. Һаамай машинын шииганаан соо мүрыень даран хэлэбэб:
– Би тиишээ ошохомни!
Тэрээнэй зэртэгэрхэн нюдэн нам тээшэ дээшээ харахадаа үшөөшье ехээр зэртышэбэ даа.
– Болиит, Дармахай! Тэдээнээ хүлеэгыт!
Би толгойгоо һэжэбэб.
– Амитаниие бү зобоое! Мяханииньшье хэрэгтэй болоходоо болохо!
– Үгы, яагаа гээшэбта? Болиит, Дармахай! Хаяыт, Дармахай! Аюултай гээшэл. Би эндээ һуугаад айжа байналби!
Би эрьеэд лэ ябашабаб. Хулгай нюдөөрөө Хажидмагай һарабша-фермэ соогуураа хойшоо гүйхыень харабаб. Фермэ даагша Маруусида хэлэжэ, намай хорихоо һанаба гээшэ ха. Би хойшоо түргэдэн алхалбаб. Гол гаража ябахадам хойноһоом хэдэн һамгадай шаад гэлдэн хуугайлхань соностобо. Эрьежэ хараһамни хэдэн һамгад фермын наада углуу буланда хөөрсэгэнэн, намда даллажа, юушьеб хашхаралдажа байба. Би дотороо минии хойноһоо һанаагаа зобоошо тэдээндэ хэды олзуурхан баярлаашье һаа, нэгэ зангажархёод, зүүн хойшоо шугы руу гүйшэбэб. «Нэрээ хухаранхаар, яһаа хухаруужам, – гэжэ һанагдаба. – Тугаарай баабгайтай уулзахадаа шэн зоригоо харуулхаа яагаабши? Яба мүнөө баабгайн урдаһаа гансаараа ошо!»
Далда газарта ороодхиходоо би буугайнгаа хоёр хүжүүн шабха татаад, гэтэн маряаһаар, буудаһан газартаа ехэл һэргэлэн ерэбэб. Һаалиин машинын шииганан һиинаха гээшэнь, зүрхэнэйм түшэгэнэн сохилхо гээшэнь! Юуншье ойро тойромни дуулданагүй даа. Тэрэл һөөгэйнгөө саанаһаа һэмээхэн харабаб. Эреэгшэмни үнөөхил газартаа тэрэл хэбээрээ хэбтэбэ. Байд гээд лэ толгойгоо үргэжэ, нааша харана. Туһа хүлеэнэ гээшэл даа, хөөрхы. Шухалань, тэрээнэй ойгуур баабгай үгы. Байгаа болболнь эреэгшэн иимэ һанаа амар хэбтэхэгүй һэн ха. Нэгэ ехээр шуухиран амилаад лэ би соорхой дээрэ гарабаб. Хажуу тээшээ харасагаан, буугаа гэдэһэндээ хабшаад, холоһоо харахада аймшагтай зүрхэтэйгөөр алхалнаб. Хэдышье айгаа һаа, өөрыгөө дотороо ташуурдан, үхэрэй ойро хүрэжэ ошобоб. Баарһан хөөрхы эреэгшэн баруун хабиргаһаа ташаан хүрэтэрөө гэзээгээ хүүрэ татуулшанхай, гэдэһэ доторынь ногоон дээгүүр билтаран гарашанхай байба. Үнеэнэй нюдэн уһаар дүүрэн мэлмэржэ, урдаһаам хайратайгаар харана.
– Хүлисөөрэй, эреэгшэн, – гэбэб би зорюута шангаар. – Өөрөөл… гэмтэйлши даа. Хара бэрээднэ урья урьяһаар, үйлөө харлабаш, намай зобообош. Операци шамда хэхэ арга гэжэ байхагүй… Зоболонһоошни бишнил сүлөөлхэ болооб…
Агнууриингаа хутага хуйһаань һугалжа, арадань гараад, хүзүүень үбдэгөөрөө даража, үбсүүнэйнь тээ дээгүүр хадхабаб. Шашха улаан шуһан гарыем будан гоожобо. Хутага болон гараа ногоогоор аршаад, саашаа хэды алхажа, баабгайн шуһа хараашалаад, юушье олонгүй гэдэргээ эрьебэб. Ябад гээд лэ гэдэргээ харанаб. Баабгай тээ саанаханань хэбтэжэшье байгаа юм һаа, гүйжэ гараадхибагүй.
Шугын заха гарахадаал һанаам халта амараа һэн. Бэеэ ехээр бариһандаа юм гү, али хии һудаһанайнгаа ехээр хөөрэһэнһөө юм гү, юрэдөөл, аляанһааньшье гээшэ ха, бүхы бэем хүлэршөөд байгаа бэлэй.
Анга голоо гаталтарни Хажидма Марууся хоёр түрүүтэй һаалишан һамгад урдаһаам гүйлдэн угтажа, баяртайгаар дарья табилдаба.
– Дармахай, айхаар зүрхэтэй хүн байнат даа! Энэ харанхы соогуур… Баахалдайн урдаһаа гансаараа… Турбаа дорбиинхо баряад… Шуһыень табяагта?
Би энеэбхилэн, саг зуураа дүтэ болошоһон һамгадые урин зөөлөөр хараад:
– Нэгэ хэрэг… хэгдэбэ, – гэжэ хахиршаг болошоһон хоолойгоор дуугарбаб.
Минии зосоо тугаарһаа бүглэршэнхэй байгаа һаа, нара һарын гараһандал сэлмэжэ, анханайм амгалан байдал сэдьхэлдэм ерэһэншүү болоо бэлэй. Өөрөө өөрыгөө илажа гараха гээшэ хамагын дээдэ илалта гэжэ дэмы хэлсэдэггүйл байна даа!
2
Нилээн харанхы боложо, һаалиин дүүрэһэн хойно бригадир Жамсамнай Сэдэб ангуушаниие асаржа ерэбэ. Һаалишад тэдээниие тойроод, минии «баатаршалга» тухай дэн ехээр дэбэргэжэ байгаад хөөрэбэ даа.
– Хориһоор байтарнай ошообшибы даа… Энэ харанхы соогуур… Зоригтой гээшэнь!... Тэрэ турбаагайнь орондо һайн буу абажа үгыт минии Сэдэбэйхидэл адлиие…
Жамсымнай шалхагар пилагар шарай зарсашанхай. Тэрэмнай нам тээшэ харахаашье болишонхой байһан аад, миһэд миһэд гэтэрээ, анханайхидаал энеэбхилбэ, баярайнгаа ехэдэ бүри мүрым ташаад абаба.
– Үшөө шуһыень табяагта? Хари, тиихэл ёһотой гэжэ һанажа ябаа һэм манай Дармахай!
Би магтуулһандаа нэгэ бага бэшүүрэнхэй, хүлөө һольбон байгаашье һаа, мүнөө ори ганса баахалдайһаа байха хоёр-гурбаншье арьяатанай шүдэ амаа аржагануулан гүйлдэжэ гараа һаа, эды һайн һайхан олон нүхэдөө хамгаалжа, гансаараашье байлдахаар болоод байгаа бэлэйб. Урмашуулга гээшэ, үдэ жэгүүр ургаад байха гээшэ хүсэтэй хабатай ха юм даа.
Бидэ эрэшүүл арзагар мөөртэй трактораа хүнхинүүлжэ, тэргыень шагтагалаад, үхэрэй һэе дээрэ ошобобди. Тэрээнэйнгээ ганса ёлогор гэрэлдэ арһыень хуулажа, мяхыень ашабабди. Бэшыень арһан доронь монсогойлоод, байра дээрэнь орхибобди. Мяхаяа гэрэйнгээ сээниг соо үлгэжэрхёод, Сэдэбэй дурадхалаар һөөргөө бусабабди. Һэеын тээ наана, гушаад метр газарта, ойн нюсэгэн соорхой дээрэ, тэргэеэ ангуушантайнь орхибобди. Минии тэрээнтэй һуулсаха һанаатай байхада Сэдэб алдар солодо обтоо юм гү, али намайе урагшагүй адхамар гээд, түбэг татаха гэжэ һанаа юм гү:
– Олоороо нэгэ газарта һуугаад яахамнайб. Ерээгүй һаань, үглөөдэр һуугаарай, – гэбэ.
Тиихэдэнь бригадир Жамса жолоошон Дамдин хоёрнай:
– Дармахай, нээрээшье, мүнөөдэртөө нилээн хии хуйгаа хүдэлгөөш даа, эсээ сусааш, үхэрээ харад гээд, амараа һааш, дээрэ бэшэ гү, – гэлдээ һэн.
– Ажахынгаа үхэр хамгаалаа, – гэбэ Хажидма.
– Шуһа мяхаараа оролсообшибы даа, – гэбэ Марууся.
– Минии Сэдэб шэнги юунһээш айнгүйгөөр, турбаа буутай аад лэ даа, – гэбэ Сэдэбэй Сэндэмэ.
– Биргадиир, – гэбэ Маруся, – нааша дуула даа. Дармахайгаа шагналда хүртөөхэ хэрэгтэй! Энэ баахалдайн түлөө, үшөө һайн ажалайнь түлөө!
– Тиихэ, тиихэ! Шагналда! ...
– Шагналда? – Жамса дуулаашье һаа, бодохын саг эдижэ, асуудалыень дабтасагаана.
– Шагнал! Мүнгэн преми барюулха!
– Мүнгэн преми?
– Бү үбэштэйрсэгөөл даа! Татагалзахадаа дуулаашагүй бологшобши! Яахадааб гэжэ һурыш. Дармахайн ерэһээр үнеэднай бэеэ абан таргалаа!
– Таргалаа гэжэ гү?
– Нюдөө хаанаа хээд ябана хүмши, Жамса? Өөрөө харанагүй хүн гүш яагаа? Һаамаа харыш! Наваалом һү тушаадаг болобо ха юмбибди! Хахад тоннодо хүргэбэ ха юмбибди.
– Болиит даа, һамга басагад, – гэнэб би. – Ногооной гаража эхилхэдэ үхэр мал таргалаал ааб даа…
– Ойлгооб, ойлгооб! – һамбаа оложо, гараа үргэн, бригадир Жамса түргэн дуугарба. – Шиидэхэбди энэ асуудал, һанаагаа бү зобогты, һамгад. Дармахайгаа гомдохоохогүйл байхабди.
Тэрэ һүниндөө буугаа хажуудаа хээд, тэбэрихэ тооной унтаа бэлэйб. Харин унтахынгаа урдахана олон түмэнэй түлөө оролдожо ябахада ямар дэмбэрэлтэй гээшэб даа гэжэ һанаа һэм.
Наранай гаран байхада Сэдэб орожо ерэбэ. Баабгайн ерэһэн үгы тухай би асуубашьегүйб. Тэрээншьегүйгөөр барагад шарайень харахада мэдээжэ байгаа һааб даа. Би бодожо, сай табибаб. Тэрэ үгэ дуугүйгөөр хүйтэн сай гудамхяад, наар дээгүүр хэбтэбэ. Хурхирхаһаа урид Сэдэб гүбэд гэбэ:
– Мүнөө һүниндөө ерэнэ ааб даа…
Би нюур гараа угаажа, сайгаа уужархёод, буугаа барин, үхэртөө гарабаб.
Үдын хойно аймагай охотовед түрүүтэй биб гэһэн хоёр ангуушад хүрэжэ ерэбэ. Табашье, арбашье һүрэдэг дуутай суутай яла сала буунуудтай, зариманиинь дээрээ шальбагар томо шэлтэй дурамтай, тэрэнь үшөө һүниин харанхы сооро харадаг оньһотой. Би ээлжээгээ тушаанхай һэн тула нэн түрүүн буугаа аршаад, Жамсын хэлэһээр, тэдээниие хүлеэжэ байһан байгааб. Ангуушадые дахуулжа, үхэрэй һэе харуулаад, хашартай боложо эхилһэн тэрэ хөөрөөгөө дахин дабтажа үгөөд, аяар дүрбэн ангуушадай һэе манаха һэн хада би түбэг татахаа түбэгшөөжэ, гэртээ түхеэрбэб.
– Дармахай, үлөө һаа, яаха гээшэбта? – гэжэ охотовед Арьянов намһаа асууба. – Гансашье тракторай кузов дээрэ бэшэ, хоёр талаһаань баһал харууһалха байгаалди даа, хэрбээ саанаһаа һэбшээлээ юм һаань һүниндөө, а?
Аймагай агнууриин ажахын директорые манай эндэ ганса обогоорнь нэрлэдэг хада би нэрыеньшье мэдэхэгүй һаа, томоотой бүдүүн хүн гэжэ харадаг хүм. Хэрбээ энэ хүнэй иимэ томоо ехэтэйгээр энэ асуудалда хандажа байгаа хада зүбшөөхэл болоо ха гэжэ һанажа байтарни, тэрэ үрдижэ баһа дуугарба:
– Таниие зориг яданги бэшэ гэжэ бригадиртнай магтана һэн. Би таниие тээ саагуур нуугалжа, голой эрьедэхи зүргэ һахижа үгыт даа гэжэ гуйха гээ һэм.
Тиихэл һэнши хари! Үлүү ехээр магтуулжа, өөрынгөө тархида гал аһааба гээшэ гүб?
Минии даб гэжэ харюусахагүйдэ Арьянов дээрэһээнь түргэн нэмээдхэбэ:
– Гансаараа һуухагүй хүн аабзат даа, хоёр хоёророо нуугалхабди. Харин нуугаяа һайнаар түхеэрхэбди. Тэрэ арьяатан хүгшэн баабгай байһан бололтой. Ан гүрөөл агнажа бирахаа болиходоо гэрэй амитадта ородог болоо ха. Садаа дэбтээгүйдөө эшээндээшье орохогүйдөө болохобшибы даа. Үхэр дараа хадаа ерэхэ ёһотойл даа һэе дээрэнь. Һэедэнь ерээшьегүй һаа, заабол наашаа дүтэлхэ байха шудалха үзэхэ һанаатайгаар. Тиихэдэнь лэ бидэ тэрэ газараарнь угтаха ёһотойбди.
– Тимэ даа, нэгэ дахин бэлэн юумэ бэдэрээ хадаа аюултай арьяатан болобо гээшэл даа. Үлэхэл гүби даа, бэшэ яахаб.
– Һайн даа, – гэбэ тэрэ. – Тиигэбэл та намтай ерэһэн нэгэ ангуушантай гол шадар һуугаарайгты, харин би нүгөөдэтэйнь зүүгээрхи зүргөөр нууга бэлдэһүү. Сэдэб һэе харууһална аабза.
Бидэ Ангын зүүн бэеэр гараһан ангай зүргын дэргэдэ, холохон харагдаха таарамжатай соорхойлиг газарта, модо унагаажа, тэрээнээ хэды таһалжа байгаад нэгэ һалаабша углуу болон арадахи набтархан хана ябталбабди, бүдүүн һургаагаар дээрэһээнь хушабабди, мүшэр намаагаар халхалбабди. Баахалдайн ерэ ерэһээр маниие даража унамаар бэшээр нууга түхеэрбэбди. Асарһан хүнэһөөрөө хооллоод, доторнь орожо һуубабди.
Тэрэ һүниндөө бидэ сором гэжэ унтаагүй һэмди. Ангууша хүн хужарта һууха гээшые һайн мэдэхэ даа. Ой тайгын нюуса абяа шэмээ шагнаархан, шэмэн шүүжэ, өөрынгөөшье таһархай удархай бодолнуудые гуримшуулан тааруулжа һууха гээшэ баһа нэгэ дээдын жаргал юм бэзэ. Гэбэшье тэрэмнай онсо ондоо хөөрөөн байха. Харин эндэ нэгэ хэдэн хуурай үгөөр лэ тэмдэглэе : ууртай нэтэрүү боргооһоной хүнэһэн боложо, нюур гарайнгаа хабдатар эдюулээд лэ бидэ тиихэдэ һулһаади һула һалаа һэмди.
Ангуушад гурбан һүни баабгай харууһалба, дүрбэн үдэр зэмьеэдэмнай байрлаба – хара гүрөөһэн хараа бараагаашье харуулбагүй. Одоошье тэдэ хашаржа, гэртээ бусабад. Ябахаһаа урид охотовед Арьянов арьяатанһаа ехэтэ һэргылхэ, хэрбээ харагдаа дуулдаа һаань, гансаараа туласалдахагүй, өөртэнь гү, али ангуушадта дуулгаха ёһотойемни һануулан хэлээд, ябаа һэн. Бидэ анханайнгаа һурамхи байдалай хэбтэ ороод, ан-бүн гэлдэжэ, үшөө хэды хонобобди. Би баабгай тухай мартаашьегүй һаа, урданайм мэдэрэл һуларжа балартаад, арьяатан хэһээгдэжэ, һэе орогүй арилаа гү, али минии табиһан нэгэ туулган эмиргэн газарыень оножо, ехээр шархатаһанһаа тэрэ шархяа хатаагаа гээбы гэһэн баларшаг тобшолол гаргаа һэм. Хэды тиигэжэ һанабашье би шугы бургааһан соогуур ехэтэ һэргэлэн ябадаг болоо бэлэйб.
Зунай ааяма халуун үдэр үнгэржэ, минии удаадахи ээлжээн дүүрэбэ. Һаалиин дүүрэтэр би голдо шунгажа һэрюусээд, һүрэгөө хорой соогоо хаажа, һааяһан шааяһан һаалишадаа үдэшэбэб. Одоошье гансаараа үлөөд, столойнгоо саана һанаа амархан сайгаа уужа һуубаб.
Гэнтэ баруун сээниг соомни зарим һаалишадай орхиһон һуулга хүнэгүүд ханхинан мухаришаба. Юушье ойлгоогүй, юушье бодожо үрдеэгүй байтарни үүдэн эрид нээгдээд, баабгай орожо ерэбэ! Томо хашарагай зэргэ аад, адар сула үргэн бэетэй, хара хүрин ялагар нимгэн үһэ нооһотой, хабтагар үргэн духатай, бээлэйн тухай барбагар хара шэхэтэй, шүүрхын шэнээн зантагар толгойтой арьяатан гэртээ орожо ябаһандал һанаа амараар урда нэгэ хүлөөрөө богоһо алхаад, зуг татажа, ухаатай номгон нюдөөрөө намай нэгэ зали шэртэбэ. Би юундэшьеб хүрэ хүрэһөөр үнөөхи дээрмэшэ баабгай гэжэ һанаадхибаб. Үшөө тиихэдэ үһэ нооһоо һая гуужаһан гэжэ бодогдоодхибо. Байд гээд, баабгайн нам тээшэ даб гээдхихэдэ би һүрэжэ бодоод, пеэшэнэй саагуур гүйгөөд лэ орошобоб. Баабгай минии хойноһоо хүнгэхэнөөр гүйбэ. Тэрээнэй пеэшэн хана хоёрой хоорондуур халта шахасалдан гаратар би тэндэһээ гүйжэ гараад байбаб. Тэндэһээ гараһаар, баабгай баһал намай эрьюулбэ. Би баһа пеэшэнэй саагуур гүйбэб. Тиигэжэ нилээн эрьюусэлдэбэбди. Хара гүрөөһэнэй харатай мэхэтэй гээшэнь тэнсэлгүй – зорюута нэгэ тээшээ даб гээд, нүгөө тээшээ һуга һүрэнэ. Тиигээд лэ нэгэшье абяа аниргүйгөөр эрьюусэлдэжэл байнабди. Юрэл минии хоолойгоо шангадхан дүлихэһөө болон баабгайн уухилхаһаа бэшэ юумэн дуулданагүй ха. Намайе тэрэ заатагүйл барихаа ерэһэн хэбэртэй, үсэд нэтэрүүгээр намнажал байна. Удангүй пеэшэнэй амһар углуугаараа һандаржа эхилбэ. Унаһан хирпиисэдэ би бүдэрдэг болобоб. Арьятан намда орходоо дүрбэн хүл дээрээ гүйжэ ябаһан хадаа тиимэ юумэ үзэнэгүй. Заримдаа тэрэ пеэшэнэй саагуурхи уйтан газараар хойто хүл дээрэ соройгоод гарана, тиихэдээ урда һабараараа намда хүрэхэ һанаатай һарбаганана, хэдэн тээшээ даб даб гэжэ байтараа ташха буруу тээшээ һуга һүрэнэ, теэд пеэшэн багахан юм аад, тэрэ бэеынгээ хүндэ томоһоо тэрээнһээ үлүү холо гаратараа гүйшэнэ.
Би гэнтэ ухаа абажа, пеэшэнэй амһарһаа тээ саанахана дээхэнүүр байһан сонхо гүйгөөд гараха бүхэндөө зүүн тохоногоороо эбдэжэ эхилбэб. Тиин нэгэ удаа баабгайн намай нара буруу намнахада гүйдэл дундаа тэрэ эбдэрхэй сонхо руу һүрэн шунгабаб. Яагаадшье юм, бү мэдэе, би дүрбэн мүсэ дээрээ тэб гэжэ газарта буугаад, ямар нэгэн тамиршан мэтээр һуга һүрэн, үхэр тээшээ бии шадалаараа гүйшэбэб. Нэгэ эрьежэ хараһамни хүдхэ тэрэ баахалдай хэрэлсээһээ буужа ябаба. Би хорой дээгүүр дэбхэржэ гараад, тэмээшэлжэ, үүгэнэн, мөөрэлдэн хөөрсэгэнэлдөөд, бэе бэедээ шахасалдашаһан үнеэдэй гэдэһэн доогуур сэхэ баруулжаа мүлхишэбэб. Саада захадань хүрөөд, үнеэдэй нэгэнэйнь ташаа, нүгөөдынь толгойн хоорондуур арай шамай өөдөө гулгиржа, хүл дээрэ бодоод, дэмыртэрээ айһан һүрэгтэ нижаганатараа хашуулжа байһан нарин модон хорой өөдэ абиржа гарабаб. Бэе бэедээ сула хана болотороо няалдашаһан үнеэдые хара гүрөөһэн хоёр тээшэнь сэсэртэрнь этэржэ, намайе харангүй, мүрөөрни мүшхэн, нам тээшэ дүтэлжэ ябаба. Би хоройһоо саашаа дэбхэржэ буугаад, тэрээнээ хойгуурнь тойрон, фермынгээ урдуур гэр тээшээ дарабаб даа. Хазагад гэжэ нэгэ хойшоо хараһамни хара гүрөөһэн тархяа доогуур табинхай, минии мүрөөр хоройн саана оодорлон ябахань харагдаба. Гэр руугаа би гүйдэлөөрөө орожо, үүдэнэй хажуудахи хадааһан үлгэсэһөө хоёр һүрэдэгөө һомотой бүһэтэйнь хобхо татаад, һөөргөө гүйжэ гарахадам, минии һанаашаар баабгай үхэрэй хорой һая тойрон гаража ябаһан байба. Баруун мүртэ гартаа буугаа шагтагалаад, гэрэйнгээ үнөөхи тэрэ һалаабша углуу булангаар өөдөө дамжабаб. Түр зуураа баабгайн хаана хүрөөд ябаһые харабагүйб – сээнигэй саана ябаһандаа юм гү, али шанха дором ерэшэһэндээ юм гү, огто харагдабагүй. «Мэнэ мэнэ хүсэхэнь ха, мэнэ мэнэ хазахань ха!» - гэһэн бодол ерээ юм гү, нэгэ тээ уншагдаһан үгэнүүд һанагдаа юм гү, гэнтэ би айһандаа аймшагтай муухайгаар хашхаржа байгаад угаа түргөөр гэрэй һарабша хүрөөдхибэб. Оройдонь абиржа гараад, доошоо харахадам баабгай хэрэлсээн хажууда хүрэжэ ерэнхэй, толгойгоо үргэн, нэгэ намайе, нэгэ гэрэй углуу анхаралтайгаар харан байтараа үхэһэн абааштайгаар һалаабшада гэрэй няжаганатар аһалдаба. Буугайнгаа һомотойе мэдээшье һаа, нугалжа нэгэ хараад, хоёр маягар шабхаяа ара гэдэргэнь атирса татажа, доошонь маряахадам хэлтэгы хушалта дээрэ тэгшэ зогсохом хүсүү байба. Тиихэдэнь сагаан шифер хүл дороо сооро сүмэ дэбһэжэ, өөрөө тогтууритай болоод, арьяатан дайсан баабгайгаа орондог шарбатар буудахаа одоошье зэһэбэб. Дором оройдоол хоёр метр тухайда харата дайсамни байгаашье һаа, буудуулха газарынь огто үгы гэжэ харабаб. Үргэн ута хоншооройнь хоёр хара нүхэн дотороо ягаабхилан һарнаганана, хабтагар үргэн магнайнь хоншоорһоо саашалаад налайна, хоёр жаахан нюдэниинь уур сухалаар бэшэ, ехэсэгэй ухаан бодолоор дүүрэнхэй, абааштай сэсэнээр намайе харана. Магнайнь саагуур доошолоод, дала мүрнүүдынь обогошолдоно, нюрга һээрынь уруугаа мүнсыгөөд, торолдохо газаргүйгөөр доошоо шобтойно. Хүзүү сээжээ мэхэтэй баабгай хоншоороо буланда хашан халхалаад, урда мантагар һабарнуудаараа гэрэй булан лаб гэшээр адхаад байна. Жэхынэ гээшэ ха, хоёр шэхэниинь хойшоо хуумайнхай. Хэды тиигэбэшье тэрэ хүнгэн солбоноор үшөө нэгэ углуу дээрэ гараадхиба. Би ухаа мэдээгээ алдан, бии шадалаараа хуугайлбаб. Тэрэм урал амаа шэшэрүүлэн, шүдэ һоёогоо ирзайлган, урдаһаам ард гэбэ. Бүтэжэ үхэмөөр үмхэй муухай үнэр аманһаа гаргаба. Арьяатан уур хилэндэ абтажа, хоншогор хамараа уршылган, амаа ехээр ангайлган эрхирээд, буудам хүрэхэ һанаатай урда һабараараа һарбагад гэбэ. Би тэрээнэй ангархай улаан ама руу сэмгээ залаад лэ шабхаа татажархибаб. Баахалдай ара гэдэргээ углуу буланһаа хобхоржо, хүс байса газарта унаад, дүрбэн һабараараа хии маажан тэршэлбэ. Хажуу талаараа татабганажа хэбтэһэн баабгайн тархи маряагад, нүгөөдэ сэмгээрээ буудабаб.
– И-и! Ороолон шүдхэр даһаа! Үшөө намайе бариха һанаатай ябахабши-и!
Айһандаа, хороо ехээр бусалһандаа хүдэлхөө болиһон арьяатаниие үшөө хоёр нэрбэбэб. Удаань һалганаһан, шэшэрһэн юумэ дороо һуужа, гурбан гонзогор тамхи хойно хойноһоонь татажа, уушхарад гээд, углуу дамжан, нүгөө талаарнь хэрэлсээ дээрэ буубаб. Сээнигэй баруун талада түшүүлээтэй байдаг улаан «Минск» мотоциклаа хайра гамгүй хайража хүнхинүүлээд, үшөө нэгэ үйлөө харлаһан арьяатан дахагша аа гү гэжэ ара гэдэргээ харан харан, үдхэржэ байһан боро хараан соогуур нютаг тээшээ гүйлгэшоо һэм.
Һөөргөө фермээ бусахадаа Сэдэб ангуушан, тэрээнэй эсэгэ болохо яршаг Бата гүүлэдэг һархиишаһаншье һаа, мүнөө болотороо буугаа гарһаа табидаггүй үргэн долдой үбгэжөөл түрүүтэй бригадир Жамса, жолоошон Дамдин гэгшэдые асаржа ерэбэб. Тэрэ баахалдайгаа хүзүүнһээнь аргамжалаад, фермын прожекторэй гэрэл доро асаржа, Бата үбгэжөөлэй даншье һаа үлүү гарама хэрэгтэ хэрэггүй жэжэ божо хүтэлбэри доро гуримай ёһоор үбшэһэмнай арьяатанай зузаан арһан доро бүхы баруун хажуугаарнь минии жэжэ шаба гадар мяхыень шуһа нүжэ болгонхой, тэрэ олон шархань ото эдеэрлэнхэй, үжэнхэй хүндэ үнэр ами бүтөөжэ байгаа һэн.
– Ямар тэнэг амитан гээшэбши?! – гэжэ түргэдүү солгёон зантай Бата үбгэжөөл намайе хараагаа бэлэй. – Иигэжэ ан баһаха гэжэ! Иигэжэ доромжолхо гэжэ! Иимэ томо арьяатаниие иимэ жэжэ шабаар иимэ холоһоо буудажа байха гэжэ юун гээшэб! Анха түрүүшынхеэ иимэ юумэ хаража байналби. Урдань иигээ гээшэ һаа, шууратараа шоомполоор сохюулха һэнши!
– Эдэ шархануудынь айхаарханаар үбдөө ёһотой даа, – гэжэ Дамдин хажуугаарнь шомшоржо, дайра дээрэ дабһа адхаба. Бэшэнтэйгээ адляар уруугаа хараад, дуугаа хуряагаад байхагүй, энэ тарзагарай оролсоошонь юуб!
– Юу һайнаар энэнь үбдөө хордоо гээшэб?! Юун гэтэрээ тэсээ гээшэб энэ баарһан аяар долоон хоног иигэжэ зобожо ябахадаа! Энэ хатуу халуунда! Энэ аляаһа батаганаан соо! Тэсэжэ ядахадаа модо бургааһанда бэеэ шүргөөжэ ябаа гээбы! Хүн тиихэдэ дайралдаг даа энээнтэй, а? Алаа гээшэлши тэрэ хүниие тиихэдээ! – Бата үбгэн уруугаа харан, хэды хэды ехээр шуухиран амилжа, хүсэ ороод, амидыгаар газар доро ороторни харааба. – Юу һайндаа хара һанаа һанаалжа, шинии, дууланагши намай, Дарма, гансал шинии хойноһоо энэ арьяатан ябажа, тагнуул хээб, а?! Һайсахан тагнуулдаһан байнабшибы даа. Шамайе, ойлгоногши, гансал шамайе барижа бажуухаа ерээбшибы даа! Яяр яндан даһаа! Үшөө энээ руу буу барижа ябаад, ангуушанби гэжэ байжа гүйсэгөөхэш! Би Сэдэбэй иигээ гээшэ һаа, улаан голдонь хүрэхэ һэм! Ши буу барихам гээ юм һаа, нэн түрүүн өөрөө мүртэй хүн боло, зай гү? Үгы һааш, би хараһан газартаа бууешни хуха нуга сохёод хаяжа байхаб! Үгы һаа, хэзээ нэгэтэ баабгайда барюулхаш!
Месть медведя
1
Я с малых лет отличался беспокойным характером. И до сих пор ходить степенно не могу, сам того не замечая, перехожу почти на бег, потому земляки кличут меня Рысак Дарма или Болтун Дарма. Я не совсем глуп и никогда не обижался на тех, кто наградил меня такой кличкой, с уверенностью считая, что каждый человек — Божье творение и потому люди разнятся. И с этой мыслью шел своим, уготовленным свыше, предназначенным только для меня путем, по-своему осмысливая жизнь.
Однажды произошел со мной случай из ряда вон выходящий, если не сказать ужасный, и я все хотел рассказать другим в назидание. Когда это желание стало переполнять меня, я, пусть простит меня читатель за мой нескладный слог, собрался с духом и наконец решился.
Про меня не сказать, что молод, не видать, что стар. Я не глухой и не слепой. Даже кашель для меня не болезнь. Тело мое, сухощавое и жилистое, такое же легкое, а ум мой такой же живой, а что касается силы моей и ловкости, все так же легко поднимаю мешок с зерном, все так же легко преодолеваю забор двухметровый, как в молодости, — вот таким человеком я вдруг, не ожидая того, вышел на пенсию.
Я не из тех, кто, перешагнув порог старости и выйдя на полное государственное обеспечение, отращивает себе пузо, как сегодня говорят, для имиджа и всем, кто младше по возрасту, указательным пальцем тычет в якобы мудрое и вечное, от всех требует к себе уважения. Такие всегда, мягко говоря, неуважаемы. У меня то ли жажда к познаниям еще не иссякла, то ли без дела сидеть не могу, в общем, сроду ни лентяем, ни бездельником не был. Только с трактора слез, так сразу же стал пастухом местного фермерского хозяйства.
Мой черный конь, хоть и с ленцой, был все же лучше трактора, тарахтевшего до того, что отлетала сера в ушах. Принес он мне долгожданный покой и свободу. Пасти стадо коров, всегда радующее глаз жителя села, по цветущим зеленым лугам было лучше, чем глотать пыль и грязь на скудных полях. Такая работа дарила мне чувство тихой непреходящей радости.
Дети мои давно выпорхнули из гнезда, когда-то свитое мной с любовью, жили отдельно, со своими семьями, радовали своей радостью, осчастливливали своим счастьем, и я решил, что наконец-то пришло мое время, когда могу свободно дышать и жить спокойной, главное, собственной жизнью. Первым делом я вытащил из-за сундука старую двустволку, смазал и почистил, зарядил патронов великое множество. Подсолил солонцы, расположенные неподалеку от села, куда я раньше редко хаживал, подремонтировал скрадки, некоторые отстроил заново. И начал добывать, правда за два-три посещения, дикую козлятину, что ощутимо экономило наши с женой скудные пенсии на покупку мяса, и я, на основании ее же утверждения, мысленно зачислил себя в круг охотников.
Летняя ферма нашего хозяйства стоит на опушке леса, на болотистом берегу таежной речки Анги. Здесь каждое утро и вечер доят автоматами сто с лишним коров и отвозят молоко в райцентр. После утреннего надоя начинается моя работа, а ночное бдение у нас, пастухов, и не считалось работой.
Пастбища наши обширны и богаты хорошей травой. Пасутся буренки по узенькой, но долгой степи по северной стороне речки. На юго-западе от речки Анги, которая вырвалась из таежной прохлады севера и устремила свои прозрачные воды прямо на восток, расположен небольшой лесистый хребет, за ним лежат хлебные поля, и вот это доставляет нам хлопот — коровы все время стремятся туда. А на северную сторону их погонишь — не пойдут, там сплошная тайга. Туда ходят только охотники да геологи.
На южной стороне фермы построено крепкое ограждение из тонкомера, закрываем коров на ночь, а сами отдыхаем в небольшом зимóвье. Зимóвье из соснового бруса. Крыльцо с тремя-четырьмя ступенями и сени, где доярки оставляют свои вещи, одно-единственное окно выходит на юг, узенькие щели смотрят на север и на восток, в углу небольшая печка из красного кирпича, а напротив раскинулись широкие нары.
Самое интересное в нашем домике — это юго-западный угол. По каким-то соображениям строители оставили его неспиленным, и ребятишки, приезжавшие с доярками, забирались по венцам, как по лестнице, на крышу дома, за что получали нагоняй от взрослых. Я все думал спилить угол, но руки не дошли. И хорошо, что не исполнил задуманное, — откуда я мог знать, что этот угол станет для меня спасением?
Летнее высокое солнце склонялось к закату, не жалея голоса и кнута и нещадно подгоняя ленивого коня, я собирал ненасытное стадо по кустам и лесным полянам. Осталось проверить большую поляну на берегу Анги, она обильна травостоем, и коровы во множестве пасутся там. Выгоню оттуда скот, и моя работа на сегодня почти завершена.
Только я завернул на поляну, пробираясь через густой ерник, как навстречу бежали, толкаясь, коровы, как тараканы, бегущие от яда. Тут же послышался страшный рык, исходящий явно от крупного животного. Конь мой, казалось дремавший на ходу, резко отпрянул в сторону, я чудом удержался в седле. Весь исхлестанный ветками, я с трудом остановил коня, схватил ружье и спрыгнул. Почти бегом добрался до поляны, осторожно выглянул из-за куста и увидел страшную картину: на другом краю, на расстоянии ста метров, одна моя старая пестрая корова, изогнув спину дугой, истошно мыча, рвалась вперед, за ее хвост уцепился огромный бурый медведь. Я резво вскинул ружье. Медведь резко отпустил хвост коровы, она дернулась и упала на колени. Зверь кошкой прыгнул на нее и передней лапой разодрал живот скотине. Я взял на мушку бок медведя и бабахнул подряд два раза. Медведь подпрыгнул и, сделав несколько прыжков, исчез в кустах. И я, развернувшись, дал деру назад, на ходу перезаряжая ружье, не разбирая дороги, прямиком через кусты. Выскочил из ерника, собравшееся на реке стадо повернуло головы в мою сторону, приняв меня за медведя, вздрогнуло и припустило в сторону фермы. Здесь я придержал себя, чтоб мое бегство не приняли за трусость, и, часто оглядываясь назад, скорым шагом дошел до берега, с той стороны прибежал низкорослый, толстый водитель Дамдин и стал расспрашивать о случившемся. Я, в свойственной мне манере, эмоционально, даже с криком, жестикулируя и тыча ружьем, рассказал все как есть. Толстое красное лицо шофера покраснело еще больше, округлились узенькие глазки.
— Ты подожди здесь, я сообщу бригадиру, — сказал он и быстро убежал на ферму на своих коротких, как у свиньи, ногах.
Коровы, всегда медлительно и важно шагавшие, мигом перескочили на ту сторону, кто вброд, кто без брода, и теперь стояли, стекая водой, повернув головы в сторону леса. Конь мой стоял за ними с высоко поднятой головой и глазел на меня, с испугу-перепугу казался мне резвым скакуном.
Я вдруг вспомнил, что те два патрона, использованные против медведя, заряжены мелкой картечью для коз. Медведю они не нанесут много вреда, тем более с дальнего расстояния. Эффект, наверное, как если бы запустил песком. Было бы нарезное ружье, конечно, свалил бы. Я перезарядил левый ствол ружья крупной картечью, в правый затолкал круглую пулю.
Если зверь не убит, то должен быть ранен. Если на то пошло, хотя бы почувствовал укус пчелы. Будет знать, как грабить средь бела дня, думал я. Ко мне бежали, опережая друг друга, шофер Дамдин и бригадир Жамцо, я пошел им навстречу.
— В медведя стрелял?
— Убил?
— Где это случилось? — посыпались вопросы.
Они подошли ко мне, как можно короче я повторил свой рассказ, повернулся и шагнул в сторону леса.
— Пошли.
— Э... Куда это пошли? — не сдвинулся с места бригадир Жамцо. — Туда, что ли?
— Туда.
— Ты прекрати, паря! Что с тобой? Раненый медведь может и напасть, опасный зверь этот медведь!
— Выскочит, с двух выстрелов-то я свалю...
Я, кажется, сказанул лишнее, даже переборщил, и бригадир Жамцо, только что самый обычный человек, живо интересующийся медведем и даже чуть испуганный, чуть боязливый, на глазах преобразился снова в бригадира.
— Ты что это такое говоришь, паря, а? С ума, что ли, сошел? Самые лучшие охотники, не то что ты, бывает, попадают в лапы медведя, не слыхал разве? Из двустволки, два раза стрелять!.. Стрельнешь, как же! Ты хоть понимаешь, что говоришь? Из винтовки убить его непросто! А ты дробовкой!.. Да и не заметишь, как прыгнет на тебя!
— Из-за кустов...
— Из-за кустов! За кустами думаешь скрыться? Скроешься! Кустами не защититься! Как ты приминаешь траву, так он пойдет по кустам!
— Чем ты стрелял, Дарма? Пулей? — спросил молчавший до сих пор Дамдин.
В этом случае нельзя было говорить неправду. Обильно оросило рот слюной, я cглотнул и сказал правду. Бригадир Жамцо, живой энергичный человек, привыкший ежедневно пререкаться с женщинами, обхватил руками голову.
— Что ты это творишь-то? Как ты мог стрелять мелким зарядом? Надо было пулей размером с воробья! Еще с такого расстояния!.. С тобой попадешь к нему в лапы... Думал, ты охотник... Фу! Пошли отсюда!
Бригадир резко повернулся и пошел, не оглядываясь, на ферму. Мой боевой дух, толкавший на не до конца обдуманные смелые поступки, вдруг угас, и я сам испугался. Оглядываясь в сторону леса, я погнал стадо дальше. Дамдин, схватив со страху толстенную палку, некоторое время мне помогал, но когда бригадир его позвал, торопливо направился к нему. Скоро послышался звук машины, и наш маленький грузовик, гремя разбитым кузовом, поехал в село.
— Куда они отправились? — спросил я у доярок, начавших вечерний надой.
— За охотниками. Чтобы поймать вашего раненого медведя. Какой крепкий зверь, после двух выстрелов не пропал! — галдят словоохотливые женщины. — Ха, ну конечно! Стреляй-ка с пустотелой черной трубы, да еще дробью! Мой муж энтую дробовку и за ружье-то не считает!
Я должен был казаться победителем и стоять перед доярками с чувством превосходства, но чувствовал себя хуже всех, осмеянный даже бабами. Весь подавленный, неудовлетворенный собой, зашел в дом и в сердцах бросил в угол ранее почитаемое ружье. Почему я забыл зарядить ружье крупной картечью? Почему, ну почему так торопился и стрелял с такого дальнего расстояния? Была ведь возможность подобраться к зверю, занятому жертвой. Какой же я охотник, если в таких мелочах сел в лужу?!
Что и говорить, сильно теснило в груди. Я ненавидел себя, заранее стеснялся людей, не мог ни сидеть, ни лежать и шагал из угла в угол.
— Бедная корова, старая пеструшка! — с сожалением выговаривал я. — Из-за меня погибла!
Коня этого, невиданного лентяя, давно надо было сменить! Бригадир две недели назад сказал, что предупредил конюха и тот выделит из табуна молодую резвую лошадь. Это я все оттягивал со своей охотой, это я слишком праздно жил. Конечно, коровы отбились от рук, когда даже не можешь догнать на такой кляче! Особенно та старая пеструшка, точь-в-точь моя великовозрастная теща, которая утихомирилась только вот недавно, обладала безобразным характером. Что она творила всего насколько лет назад! Все, что не свое, ненавидя... Тьфу, черт, зачем я трогаю старуху, когда надобно думать о корове! А плохое, оно всегда складывается в одну большую кучу, когда хорошее разложено по полочкам и не всегда заметно. Эта корова не считалась ни с кем в стаде, только своего теленка подпускала, других телят отметала, всех толкала и бодала. Впереди стада бежала к хлебным полям, а когда гонишь туда, куда нужно, вечно оказывалась позади всех. Вот такая язва была. Всю жизнь творила черные дела, и участь ей уготовлена была черная — быть задавленной медведем. Сколько страху натерпелась, сколько боли!
Вдруг пронзила меня страшная мысль — пеструшка ведь еще жива! Зверь не успел добить. Бедная, какие адские муки испытывает сейчас с выпущенным животом! Надо идти и выпустить кровь. Пусть хозяйство закроет свои убытки мясом. Могут потом и упрекнуть, почему так не поступил.
Я взял ружье и еще раз проверил заряды.
А медведь?
Я сел на табуретку возле стола. Вспомнил, что скоро будут смеяться надо мной и доярки, и охотники, и все село. Сегодня же вечером станут известны мои «приключения». Неужели я дожил до того, что каждый встречный будет смеяться надо мной?
Я стиснул зубы. Пусть ружье мое — «пустотелая черная труба», я с ним медведя встречу. Оно эффективно с близкого расстояния. Я погладил ружье, глубоко вздохнул и решительно шагнул за порог.
На ходу отмечая, что до наступления темноты еще достаточно времени, я остановился возле полненькой добродушной Хажидмы, в группе которой числилась та пеструшка. Дотронувшись до ее плеча и, стараясь перекричать шум дойных машин, сказал:
— Я пошел туда!
Ее испуганные глаза стали совсем раскосые.
— Оставьте, дядя Дарма! Дождитесь охотников!
Я отрицательно покачал головой.
— Нельзя допустить, чтобы животное мучилось. Да и мясо может еще пригодиться.
— Нет, что это с вами? Перестаньте, дя Дарма, бросьте, дя Дарма! Ведь очень опасно! Я даже здесь сижу и то трясусь от страха.
Я развернулся и пошел. Заметил боковым зрением, как Хажидма побежала под крышей-фермой на другой конец за Марусей, заведующей фермой. Хотели остановить меня. Я прибавил шаг и, когда переходил брод, услышал за спиной крики женщин. Они собрались на углу фермы, что-то кричали. Мне стало приятно, что милые женщины беспокоятся за меня, и я приветливо махнул им рукой. «Пусть кость моя сломается, чем имя опозорится, — подумал я. — Почему я давеча растерялся? Теперь вот иди против него один!»
У кустарника я взвел оба курка и осторожно, все оглядываясь по сторонам, дошел до знакомого ерника. Как гудит эта дойная машина, даже здесь слышно, как стучит мое сердце! Ничего больше вокруг не слышу. Я осторожно выглянул из-за куста. Пеструшка лежала на том же месте и в том же положении. Время от времени поднимает голову и смотрит в мою сторону. Ждет помощи, бедолага. Но главное, медведя не видно. Находился бы поблизости, корова так спокойно не вела бы себя. Я глубоко вздохнул и ступил на поляну. С ружьем наперевес, поглядывая во все стороны, я, если смотреть со стороны, шагаю смело. Как бы ни боялся, мысленно жестко, словно кнутом подгоняя себя, я дошел до коровы. У бедной пеструшки живот распорот с ребер до задней ноги, потроха вывалились на траву. Глаза коровы полны слез, жалко смотрит на меня.
— Прости меня, Пеструшка, — сказал я нарочито громко. — Ты сама... виновата. Все время вредничала, сама себе такой конец уготовила, меня замучила. Операцию тебе делать возможности нету... Придется мне избавить тебя от страданий...
Я вытащил охотничий нож, коленом надавил на шею и ткнул чуть выше грудины. Полилась кровь. Запачканную руку вытер травой, отошел на несколько шагов дальше, поискал кровь медведя, ничего не найдя, повернул обратно, часто оглядываясь назад: медведь мог притаиться неподалеку.
Немного успокоился только на опушке. Весь в поту от перенапряжения.
У реки встретил бежавших женщин.
— Дядя Дарма, какой вы смелый! В темноте... Один против медведя... С трубой-дробовкой... Кровь пустили?
Я улыбнулся женщинам и сказал чуть охрипшим голосом:
— Одно дело... сделано.
Если еще недавно на душе у меня было темно и неуютно, то сейчас взошло солнце и вернулся прежний покой. Не напрасно говорят, что самая большая победа — это победа над собой!
2
Было темно, надой уже закончился, когда вернулись бригадир Жамцо с охотником Цыдыпом. Доярки обступили их со всех сторон и, сильно преувеличивая, наперебой рассказывали о моем «героизме»:
— Мы запрещали, а он все равно пошел... В такую темень... Смелый какой!.. Дайте ему вместо этой трубы хорошее ружье, как у моего Цыдыпа...
Толстое лицо Жамцо застыло. Он было перестал даже смотреть на меня, однако по мере «откровения» женщин начал улыбаться, затем, придя в свое обычное состояние, засмеялся, от радости даже хлопнул меня по плечу.
— Еще кровь пустили? Ну вот, я знал, что именно так поступит наш дядя Дарма!
Мне, право, было неловко от таких похвал, и я стоял, переминаясь с ноги на ногу, но все же у меня было чувство, что не задумываясь брошусь защищать этих хороших людей, если нападет даже не один, а целых два-три медведя. Сила стимула и окрыленность порой творят чудеса.
Мы завели наш колесный трактор, зацепили телегу и поехали на место происшествия. При свете единственной фары сняли шкуру, загрузили мясо. Всё, что осталось, нога да копыта с потрохами, собрали в кучу и укрыли шкурой. Мясо привезли на ферму, повесили в сенях. По предложению Цыдыпа вернулись обратно и оставили двоих охотников в тридцати метрах от привады.
Я хотел остаться с ними караулить медведя, но Цыдып или из ревности к моей славе профессионального охотника, или решив, что я принесу неудачу, сказал:
— Не будем садиться толпой на одно место. Если не придет, сядешь завтра.
Бригадир Жамцо и шофер Дамдин принялись мягко уговаривать:
— Дядя Дарма, действительно, ты достаточно понервничал сегодня, устал, лучше будет, если пойдешь отдыхать.
— Сберег стадо хозяйства, — сказала Хажидма.
— Костьми лег, — сказала Маруся.
— Как мой Цыдып, ничего не испугался, даже с ружьем из трубы, — сказала жена Цыдыпа Сэндэмэ.
— Бригадир, — сказала Маруся, — послушай. Надо премировать дядю Дарму. За этого медведя и еще за хорошую работу!
— Да, да! Премию!..
— Премию? — Жамцо переспрашивает, чтоб выиграть время.
— Премию! Вручить денежную премию!
— Денежную премию?
— Ты дурака не валяй! Не хочешь и делаешь вид, что не слышишь! Ты лучше спроси почему. Как начал работать дядя Дарма, коровы набрали вес!
— Неужели набрали вес?
— Ты глаза куда дел? Неужели не видишь? Посмотри на надой! Навалом стали молока сдавать. Уже дошли до полтонны.
— Не надо, женщины, — вставил слово я. — Трава пошла, и коровы стали наедаться…
— Я понял, я понял, — быстро заговорил бригадир, — решим этот вопрос, не беспокойтесь. Не обидим нашего дядю Дарму.
В ту ночь я спал с ружьем чуть ли не в обнимку. А перед тем как заснуть, мне подумалось, как хорошо заботиться о людях. Добро всегда возвращается добром.
На восходе солнца пришел Цыдып. Я даже не спрашивал про его охоту. По его хмурому лицу все было ясно. Я встал, поставил чай. Он молча глотнул холодного чая и лег на нары. Перед тем как захрапеть, сказал:
— Придет сегодня ночью…
Я умылся, попил чаю, взял ружье и пошел на работу.
После обеда приехал охотовед района с двумя знатными охотниками. У них пяти- и десятизарядные хваленые ружья, на одном установлен оптический прицел с приспособлением ночного видения. Я сдал смену, почистил ружье и по просьбе бригадира Жамцо стал их поджидать. Потом привел их на место привады, повторил уже начавший надоедать рассказ и стал собираться домой, решив не мешать профессиональным охотникам.
— Дядя Дарма, а что, если останетесь? — обратился ко мне охотовед Арьянов. — Надо бы караулить его не только на кузове трактора, но и по боковым подходам, если, конечно, ветер будет ночью с северной стороны.
Охотоведа у нас почему-то называют только по фамилии, и я не знаю его имени, но вижу, что он порядочный человек. И пока я думал, согласиться или нет, он снова заговорил:
— Бригадир сказал, что вы отличаетесь смелостью. Я вас хотел попросить, чтобы вы взяли под контроль тропу по реке, несколько дальше устроив скрад.
Так тебе и надо! Перехвалили, а теперь все на мою голову!
Я сразу не нашел, что сказать, Арьянов быстро добавил:
— Одни сидеть, конечно, не будете, по двое будем. Но скрад надо приготовить основательно. Должно быть, тот медведь старый, раз начал нападать на домашнюю живность. Не насытившись, может и не залечь в берлогу. Должен вернуться к своей добыче, придет хотя бы разведать. Вот тогда-то мы и встретим его должным образом.
— Да, раз начал искать легкую добычу, значит, стал опасным. Придется остаться, что делать.
— Спасибо, — сказал он. — Тогда вы с одним охотником садитесь подле реки, а я с другим закрою тропу на восточной стороне от места происшествия. А Цыдып пусть караулит останки.
На звериной тропе по берегу реки, на не совсем чистой, но дающей достаточно хороший обзор поляне срубили дерево, распилили на несколько бревен и сложили углом с задней стенкой, перекрыли толстыми жердинами, замаскировали ветками. Получился надежный скрад, так просто медведь нас не достанет. Поужинали тем, что принесли с собой, залезли вовнутрь и стали ждать.
Ночь прошла в неспокойном бдении. Охотник хорошо знает, что значит сидеть на солонцах в ожидании зверя. Сиди себе спокойно, вслушивайся в таинственные звуки тайги, приводи не торопясь свои мысли в порядок — одно из земных блаженств. Но это отдельный рассказ. Здесь хочу сказать вкратце: мы остались ни с чем, только стали жертвами злющих комаров, с опухшими от укусов руками и, к месту сказать, мордами.
Три ночи охотники ожидали медведя, четыре дня жили в нашем домике — зверь даже и тени своей не показал. Наконец, устав, они поехали домой. Охотовед Арьянов перед отъездом наказал быть осторожным и, если зверь появится, одному не рисковать, а сообщить или ему, или местным охотникам.
Мы вошли в русло прежней размеренной жизни, вздохнули свободно. Прошло несколько дней. Мои ощущения несколько притупились, и я решил, что наказанный легким ранением зверь или покинул наши края, или все же одна-две картечины нашли убойные места, и он где-то утих навсегда. Вывод-то выводом, но по ерникам я ходил с большой осторожностью.
Закончился жаркий летний день, и наступила моя очередь пасти стадо. Во время вечернего надоя я искупался в реке, закрыл стадо в загон, проводил шумных доярок. Остался один, сел за стол и спокойно пил чай. Вдруг в сенях с грохотом покатились пустые ведра. Я ничего не успел понять, как резко открылась дверь и вошел медведь! Размером с молодую корову, широкий и плотный, с короткой блестящей темно-коричневой шерстью, широким и плоским лбом, черными и большими, как рукавицы, ушами и головой с чурку, зверь неторопливо, словно к себе домой, шагнул за порог одной лапой, остановился и несколько мгновений изучал меня спокойными умными глазами. Я почему-то сразу понял, что это тот самый медведь. И еще подумалось, что только недавно у него закончилась линька. Не успел медведь пошевелиться, я метнулся за печку. Пока он протискивался между печкой и стеной, я успел выскочить. Он выбрался оттуда и погнался за мной. Я снова забежал за печку. Так молча и бегали вокруг печи. Только, наверно, и слышно, как я тужусь, напрягаясь изо всех сил, и учащенно дышит медведь. Он полон решимости обязательно меня поймать, не остановится ни перед чем. Стали вылетать кирпичи с углов печки, я о них спотыкаюсь. Зверю все равно — он-то на четырех ногах. Иногда он проходит узкое место на задних лапах, а передними хочет меня схватить. Он хитрит — дергается в одну сторону, делает рывок в другую, неожиданно скачками делает ложные выпады. Порой его лапы не достают до меня нескольких сантиметров, благо я легкий и ловкий, а он большой и тяжелый, не может с разбегу резко остановиться, и его заносит далеко от печки.
Меня осенило, и я на ходу стал ломать левым локтем окошко, находящееся чуть дальше и выше от топки. И когда медведь погнал меня против часовой стрелки, я на бегу нырнул в окно. Каким-то чудом я приземлился на четвереньки и, как спринтер, рванул в сторону стада. Раз оглянулся — медведь спускается с крыльца. Я прыгнул через загон и быстро пополз на четвереньках прямо под коровами, мычащими и мечущимися, сбившимися в плотную стену. Дополз до противоположной стороны, с трудом протиснулся между головой одной коровы и задней ногой другой, залез на стену загона, трещавшего от натиска насмерть перепуганного стада. Медведь отшвыривал буренок в обе стороны, не видя меня, шел точно по следу. Я спрыгнул на другую сторону загона и, огибая его по северной стороне, рванул домой. Глянул назад: медведь бежит галопом по следам, низко опустив голову. Я забежал домой, схватил ружье с патронташем, висевшее на гвозде возле двери, а когда выбежал, как и предполагал, зверь только обходил загон. Закинув ружье за правое плечо, я полез наверх по тому несрубленному углу дома. Пока лез, я не видел медведя — либо он скрылся за сенями, либо уже подо мной. «Вот-вот догонит, вот-вот схватит!» — такая мысль или сама пришла, или вспомнилось прочитанное где-то, я, страшно крича, резво добрался до крыши дома. Забрался и посмотрел вниз — медведь уже был внизу и, подняв голову, внимательно смотрел то на меня, то на угол, затем ловко зацепился за него, прыгнув так, что дом аж затрещал.
Хотя знал, что ружье заряжено, я переломил и, убедившись, поднял оба кривых курка и прицелился вниз. Но стоять на наклоне крыши мне оказалось неудобно, я ногами проломил шифер, нашел устойчивое место и наконец приготовился встретить врага. И тут я заметил, что стрелять в него некуда, хотя он находится буквально в двух метрах от меня. Широкая и длинная морда, две большие ноздри розовеют внутри, от морды идет скатом широкий лоб, а маленькие глазки наполнены не глупой злобой, а недюжинным умом, смотрит на меня спокойно и мудро. Укрывая шею и грудь, хитрый медведь прижал голову к стене, укрыл лапами, которыми ловко схватился за угол дома. Спину чуть округлил — не за что зацепиться заряду. Все-таки побаивается — уши плотно прижаты. Медведь подтянулся еще немного. Я в ужасе закричал изо всех сил. Дергая всей мордой и обнажив огромные желтые клыки, он рявкнул. Я чуть не задохнулся от дурного запаха. Зверь пришел в ярость, сложил нос гармошкой, разинул огромную пасть и взревел страшным утробным рыком. Протянул переднюю лапу, желая схватить ружье. Я направил ствол прямо в красную глотку и нажал на спусковой крючок. Зверь сорвался с угла, грохнулся на землю и четырьмя лапами царапал воздух. Вторым стволом я выстрелил в голову.
— И-и! Отродье дьявола! Еще хотел меня поймать!
Со страху, со злобы я еще два раза пальнул в уже переставшего дергаться зверя. После чего сел на месте, весь трясясь, скурил подряд три сигареты, немного успокоился и спустился на крыльцо. Безжалостно пнул несколько раз мотоцикл, завел его и, часто оглядываясь назад, опасаясь погони других мстителей, погнал в вечерних густеющих сумерках в село.
Вернулся я на ферму с охотником Цыдыпом, его отцом, ворчливым и словоохотливым Бато, до сих пор не выпускающим из рук своего ружья, хотя от дряхлости песок сыплется с него горстями, бригадиром Жамцо и шофером Дамдином.
Привязали медведя веревкой за шею, приволокли под свет прожектора фермы и под навязчивым, порой занудным руководством старика Бато разделали тушу. Правый бок зверя под толстой шкурой был весь в мелких гнойных ранах, душил тяжелый запах гниения.
— Какой ты глупец! — ругал меня слишком шустрый старик Бато. — Так издеваться над зверем! Так его оскорблять! Такого большого зверя таким мелким зарядом с такого дальнего расстояния!.. Я впервые вижу такое. Если б ты раньше такое натворил, был бы шомполом бит до крови!
— Раны эти страшно болели, поди, — зацокал Дамдин языком и усугубил и без того гнетущее мое положение. Молчал бы, как остальные, зачем лезет этот толстяк!
— Как они, эти раны, болели, как он от них страдал! Как он стерпел, бедный, целую неделю! В такую жару! В такой мухоте! Наверное, с нетерпения терся о деревья и кустарник! Попадись тогда человек, а? Убил бы тогда его! — Старик, наклонив голову, с усилием вздохнул несколько раз, вошел в силу и так отругал меня, что хоть сквозь землю провались. — Он пришел с черной мыслью, слышишь меня, Дарма, пришел только за тобой! Как хорошо провел он разведку! Тебя и только тебя он хотел поймать! Сволочь такая! Еще здесь бегаешь с ружьем, называешь себя охотником! Если бы Цыдып допустил такое, я бы все жилы с него вытянул! Хочешь держать ружье, сначала сам стань нормальным человеком! Если же нет, то я где увижу, там и переломаю твое ружье! В противном случае когда-нибудь попадешь медведю в лапы!