И солнце в небе будет вечно плыть...
Кто смерти боится, тот уже не живёт.
Иоганн Зейме
Согласитесь, это удивительно: воспоминания о событиях в мельчайших деталях, запечатленные памятью в детском возрасте, сопровождают человека на протяжении всей его жизни. Память ребенка подобна тетради, состоящей сплошь из чистых страниц. Повзрослев, не можешь припомнить, во сколько встал утром, но никогда не забываешь любимую песню матери и то, как в первый раз украдкой закурил или шептал «люблю» солнцеликой девушке, которая жила всего лишь через два дома от тебя.
Когда я учился в первом классе, в нашем кабинете висели изображения двух серьезных, но обаятельных «дяденек». Позже выяснилось, что это писатели-классики Габдулла Тукай и Муса Джалиль. Через какое-то время я обнаружил, что в «примерах» под портретами допущена ужасная грубая ошибка: 1886–1913; 1906–1944. Тысяча восемьсот восемьдесят шесть минус тысяча девятьсот тринадцать! Тысяча девятьсот шесть минус тысяча девятьсот сорок четыре! Так нельзя вычитать! Это неправильно! Впрочем, вскоре выяснилось, не без помощи преподавателей, что открытия я не совершил...
Но, вместо того, чтобы довольствоваться правильным ответом, я затеял собственное исследование и все глубже погружался в топи неведения: почему дяденька в каляпуше умер в двадцать семь лет? Был болен? Да разве можно смертельно заболеть в двадцать семь лет? Ведь у меня перед глазами живой-здоровый восьмидесятилетний дед. А как умер второй? На войне? Фашисты отрубили ему голову? За что? Почему? Как? У меня же опять-таки есть восьмидесятилетний дед, который вернулся с войны живым-здоровым...
Смерть – удивительное явление. Сколько вокруг нее можно развести философии! Смерть вполне можно назвать санитаром; а еще сравнить с Робином Гудом – говорят же, смерть уравнивает богатых и бедных; ее можно бояться, ждать... Приближать. Упаси нас Всевышний от всего этого, конечно. Предпочтем дальнюю перспективу: будем правильно питаться, избегать употребления алкоголя, заниматься физкультурой. Но и Жизнь, как ни странно, не уступает своему «сопернику» в искусстве ошеломлять парадоксами: если не успеешь перебежать улицу, по которой со свистом проносятся машины, то и не заметишь, что она, то есть Жизнь, порой превращается в Смерть, смежающую веки...
Предполагаю, большинство людей интересует, как тот или иной человек встречает «час икс», как он воспринимает это состояние. Особый интерес вызывает трагическая гибель исторических личностей, великих людей, оставивших глубокий след в политике, литературе, искусстве.
Никто не вечен.
Человек начинает умирать с рождения...
О каком-либо деятеле искусств (поэте, художнике и т. п.) говорят в следующей последовательности: «...появился на свет в таком-то году, там-то, в семье того-то, был таким-то по счету ребенком». Согласитесь, рождению придается чрезвычайно большое значение. Большего и не надо. Да и нет его – большего. Потому что чудо появления человека во вселенной обычно совершается одним и тем же образом. Не считая некоторых физиологических различий, конечно: например, есть рожденные ягодицами вперед, при помощи кесарева сечения... Остальные же появляются на белый свет словно на конвейере!
А вот сме-ерть... У нее сто разновидностей. Тысяча разновидностей. А может, намного больше. Смерть каждого индивидуальна. Каждый умирает по-своему. Опять же, не считая некоторых чрезвычайных случаев типа группового отравления, массового убийства и тому подобного.
Есть специальные книги, посвященные жизни и смерти известных людей зарубежного и русского происхождения. И ваш покорный слуга, заполучив их в руки, проглатывает содержание этих книг с удовольствием. Сколько в этих жизнеописаниях твердости, сколько мягкости, сколько страданий, сколько поучительных примеров – целая россыпь!
Например, император Нерон, прославившийся своей жестокостью, перед казнью воскликнул: «Какой великий артист умирает!» Следовательно, он всю жизнь гордился своей «поэтичностью», «певческим даром», эта мысль согревала его бесчувственное сердце, смягчала его каменную душу. Он же не сказал: «Какой великий вождь уходит!»
Взять Иосифа Сталина, который утопил страну в крови и навлек на себя проклятия всех народов до единого. Этот человек, заставивший содрогаться мироздание, провел последние минуты, валяясь в собственных нечистотах, – а Лаврентий Берия, приблизившись к вождю, демонстративно зажал нос и приказал: «Хрусталёв, машину!» – после чего быстро исчез.
Американский Президент Уильям Мак-Кинли, увидев, что его убийца избит охранниками, на последнем издыхании поспешил сдержать спущенных с поводка «цепных псов»: «Поосторожней с ним, ребята!» А у Махатмы Ганди уже не хватило жизненных сил для разговора со своим убийцей, он только движением руки успел намекнуть: «я его прощаю»... Когда вы читаете эти строки, не сжимается ли тяжело ваше сердце?
Почему у нас, татар, не собрано подобного материала? Разве нам некем гордиться? Или у нас отсутствуют ученые, которые бы исследовали это пограничное состояние? Отсутствуют воспоминания об этом? Не было трагических смертей? Нет, все это есть! И к тому же предостаточно!
Вспомним, что Муса Джалиль записал в «Моабитской тетради» в ожидании судебного приговора, после того как подсчитал, сколько стихов, написал в неволе: «Для чего же пишу? Все равно вместе со мной умрут...» А теперь только почувствуйте, как коренным образом изменится смысл, если сказать несколько иначе: «Я тоже умру вместе с ними».
Книга воспоминаний о Магсуме Хузине повергала меня в изумление. Почтенный многоуважаемый писатель, даже на смертном одре не хотел тревожить и пугать своих друзей, скрывая от них свою болезнь. За день до смерти ему кто-то позвонил. Но прозаик не выдал своей тайны: «Хорошо, еще читаю... Хорошо, пока...»
А при просмотре старых подшивок журнала «Идель» вот что довелось узнать: свое самое известное, самое популярное стихотворение «Здравствуй, Жизнь!» Сажида Сулейманова создала, ощущая дыхание приближающейся смерти; Провидение отмерило ей несколько недель существования, а она (зная об этом!) написала жизнеутверждающие строки. Читаешь, и оторопь берет.
Я не скажу, что долгим будет век
Или короткою моя весна,
Сколько б ни жил на свете человек,
Неповторима Жизнь. Она у нас одна –
Здравствуй, Жизнь!
Великий Тукай даже при приближении смерти оставался острословом, жестким и язвительным как по отношению ко всему сущему, так и к самому себе, то есть, несомненно, самим собой. Обратимся к воспоминаниям Фатиха Амирхана: «Благодаря докторам мне было известно, что он проживет месяц, а то и полтора. Было ясно, что мое “прощай” является окончательным “прощай”. Но все-таки я ему сказал:
– Чем быстрее выздоровеешь, тем быстрее увидимся!
Он ответил, выйдя из комнаты:
– Нет, не скоро увидимся, ты живи дольше! – и скрылся из виду».
Каким должно быть сердце человека, который прощается такими словами?! Насколько большим должно быть такое сердце?!
Издателю и редактору Ахмедгарею Хасани, зашедшему справиться о здоровье поэта, посчастливилось заполучить рукопись с его последними стихами. А когда спустя какое-то время Ахмедгарай снова пришел, Тукай в первую очередь выразил беспокойство за судьбу своей подборки, которая должна была быть опубликована в одном из ближайших номеров, и почти неслышно спросил: «Когда будет окончательная корректура?»
Есть ли право безответственно и бесчестно относиться к своему творчеству у тех, кто пришел в литературу, узнав, какие слова сорвались с уст великого Тукая при переходе границы двух миров? И как только земля носит тех, кто признает за собой такое право?
А вот как прощался с жизнью Фатих Амирхан: махнув миру на прощание рукой, сказал: «Поехали, пусть моей душе сопутствует благо».
От Галимзяна Ибрагимова, брошенного в полубессознательном состоянии в тюремную Плетенёвскую больницу, остались лишь неровные арабские буквы, написанные на ящике тумбочки: «Я не думал, что так закончатся последние дни моей жизни после тридцатилетней литературной деятельности. Что поделаешь! История сама все проверит и даст всему правильную оценку».
Когда Гаяз Исхаки, посвятивший всю свою жизнь литературе, искусству, образованию и просвещению татарского народа, а через это – его прогрессу, независимости и свободе, в последний раз приоткрыл глаза, увидев дочь Сагадат, спросил: «Я у себя дома?» А после положительного ответа, не сказав ни слова, ушел в вечность.
Почему бы не вспомнить и Батыршу хазрата, несмотря на значительную отдаленность исторического события, застрельщиком которого он являлся, –крупного мятежа против матушки Екатерины? После пятилетнего пребывания в Шлиссельбургской тюрьме, Батырша предпочел умереть свободным, нежели быть рабом. В один из дней он, со скованными руками и ногами, набросился на четырех вооруженных охранников, в стремлении вырваться на волю ему пришлось прервать их грешное существование и...
И стать легендой...
Таких примеров у нас – множество!
Я сегодня по крупицам нахожу, собираю и обобщаю подобные случаи. В процессе работы удивляюсь: как это возможно? как посиневшие губы могут изронить столь достойные слова, когда холодное дыхание смерти вымораживает душу? Откуда берутся эти стойкость, гордость, деликатность? На это, конечно, трудно ответить, самому не пережив смерть. Но одно несомненно: благодаря знанию о том, как встретили свой смертный час выдающиеся, великие, благородные люди, новым поколениям легче будет жить достойно (именно – жить!), стремясь соответствовать явленным образцам.
Нам и в этом вопросе, конечно, следует учиться у предшественников.
2015
