Выстрел у придорожной сакли

Выстрел у придорожной сакли

Поздно вечером сельчане предали земле тело усопшего Батыра. Ему бы жить да жить еще, но неизлечимая болезнь взяла верх. Хоронили его, когда уже стемнело, при тусклом освещении двух светильников: скалистый грунт трудно поддавался могильщикам...

Джамал возвратился домой и, не замечая ни жены, которая возилась с хинкалом, ни детей, скучившихся вокруг стола с уроками, прилег на диван и глубоко вздохнул. Айшат вначале не обратила внимания на такое поведение мужа: ведь каждый из нас чувствует себя как-то подавленно после похорон знакомого. Но позже, когда он отказался от ужина и она не приметила в его взгляде прежней теплоты к ней, забеспокоилась.

Джамал не был таким.

Примерно в полночь Айшат вздрогнула и проснулась.

— Вставай! — Муж толкал ее в плечо.

— Что случилось? — спросила она в тревоге. — Ради бога, Джамал, что стряслось? Сердце разрывается... Мать?

— Нет...

Не задавая более вопросов, Айшат наспех оделась. Она никогда ему не прекословила, да и в мыслях у нее не было, что где-то или в чем-то можно перечить мужу.

Они вышли на узкую дорогу, уходящую в окрестность села. Несмотря на летнюю лунную ночь, Айшат накинула на плечи пуховый платок. Джамал тоже оделся тепло.

Они шли медленно и молча. Жена — впереди, муж — позади. Тысячи мыслей роем вились у Айшат в голове: «Куда это мы в такую пору? Уже за полночь? К кому? Зачем? Что задумал муж? И почему мы идем за околицу? Что мы там потеряли?..»

Могла бы она, разумеется, все эти вопросы задать мужу, но все равно не получила бы ответа ни на один из них. Она об этом знала. Знала, потому что они уже пятнадцать лет прожили бок о бок. Айшат достаточно хорошо изучила характер мужа. Иной раз Джамал часами просиживал на одном месте, не произнося и трех слов. Но его молчание нисколько не задевало ее. Он был для нее и детей заботливым мужем и примерным отцом. Не было случая, чтобы Джамал повысил голос на Айшат. Вся его любовь была не в словах, а во взгляде. Видя других, пьяниц и грубиянов, не щадящих ни жену, ни детей, она молилась Богу: «Спасибо тебе, Господи, за то, что послал мне в мужья не какого-нибудь лоботряса, а такого милого и прекрасного человека. Какая я счастливая! Храни, Аллах, моего Джамала от всех невзгод и бед!»

Эта необычная ночная прогулка все же вселяла в нее беспокойство. Оно постепенно закрадывалось в душу: «Может, это какая-то причуда? Может, Джамал решил напомнить ей про свою молодость и любовь? Он ведь тогда на поляне близ осиновой рощи впервые произнес ей те ласковые несколько слов: “Будь моей, любимая”. Да, странный народ эти мужья. Не всегда уследишь за их мыслями», — думала Айшат.

Вот осталась позади знакомая окрестность села. Прошагали мимо осиновой рощи. Кончилась дорога, впереди — тропинка, круто взбирающаяся по большому склону горы. А там, за горой, простираются луга, где с ранней весны и до поздней осени пасутся стада.

Они остановились на перевале. Здесь была старая, уже обветшалая сакля, сооруженная неизвестным добродетелем из камня как прибежище для путников. И не только для них. И в стужу, и в зной чабановавшие местные жители тоже бывали частыми гостями этого придорожного сооружения.

Айшат устала от ходьбы и присела на большой камень у дороги. По всему видно было, что и Джамал не собирался продолжить свое загадочное путешествие. Он расстегнул куртку, снял шапку и провел ладонью по вспотевшему лбу.

Внизу, в огромной лощине, распростерлось село. Мерцавшие местами огоньки уличного освещения создавали смутные контуры границ села. Все вокруг погрузилось в сон, лишь изредка пролетали над головой летучие мыши, ночные охотники, издавая пронзительные звуки — сигналы.

Айшат обернулась к мужу.

— Не пойму я тебя, зачем все это? Да что с тобой?

Джамал ответил не сразу. Присел на куст полыни, задумался. Нет, он не спешил заключить в объятья свою жену, как в молодости, и отдаться страсти на лоне природы. Вдруг он поднял глаза на зияющий темный вход сакли и сказал:

— Помнишь?.. Эту саклю? Как ты в этих местах пасла отару овец... Грозу... Батыр...

Айшат прижала руки к груди, будто собираясь удержать готовое выскочить сердце. «Вот почему он притащил меня сюда! — заработала лихорадочно мысль. — Он знает обо всем...»

— Ты можешь ничего мне не говорить, — донесся голос мужа. — В этом, думаю, нет нужды. Все равно не скажешь правду.

Теперь Айшат не спешила с ответом. Она была обеспокоена, подавлена, во рту пересохло, язык будто окаменел. Да что она могла сказать мужу? Привирать, клясться на всем святом не имело никакого смысла. Джамал не глупец, почувствует даже вздох, сделанный ею неискренне. Неспроста он в такую пору оставил теплое ложе, тащился в это проклятое место.

— Так было, — наконец, будто без ее ведома, прошептали губы. Потом как во сне вспоминала Айшат тот злополучный случай. Тогда Джамала не было дома. Больше трех месяцев он был на заработках. Настала пора чабанить Айшат: у них было так заведено, жители по очереди пасли общественную отару. К полудню погода переменилась, началась гроза. Одетая налегке Айшат нашла себе спасение в этой сакле. Неожиданно туда же ворвался и молодой колхозный чабан Батыр... Ну а все остальное произошло будто вне ее сознания...

— Тебе есть что сказать?

Айшат задрожала. Слова мужа навевали что-то страшное и неотвратимое: «Какая же я дура! Даже не догадалась, когда шли сюда. Джамал, не моргнув глазом, убьет меня. Он не из тех, кто умеет прощать. А может, так и надо? Таким, как я, только презренье! Как низко я пала! О, боже! Почему он медлит? И еще спокоен, как ни в чем не бывало. Не набрасывается на меня с руганью, не избивает меня до смерти? Ведь он ­любил, очень любил меня. Я это хорошо знаю. Избил бы по-настоящему, не так страшна была бы и смерть. Но Джамал никогда не поднимал на меня руку...»

Готовая ко всему и перепуганная Айшат не меньше удивлялась и самой себе. Она не кричала, не звала на помощь, не рыдала и не рвала волосы на голове. Упав на колени перед мужем, не просила пощады. Она спокойно ждала своей участи.

— ...есть что сказать? — вновь услышала она обрывки слов. Айшат подняла голову и только теперь увидела револьвер в руке мужа. Это ее удивило. У них дома не было никакого оружия. Выходит, револьвер чужой. Да какая разница?

— Есть, — чуть слышно произнесла она.

— Говори все, что хочешь.

— Мне все-таки хотелось бы знать, как ты узнал о случившемся через пятнадцать лет?

— Батыр рассказал обо всем перед тем, как уйти в иной мир.

— Пусть его покарает Аллах! Когда я исходила слезами в этой сакле, он же клялся, что унесет этот грех с собой в могилу.

— Он не смог бы, он был верующий.

— И ты простил его?

— Да.

— Тогда ты и меня можешь простить?

— Нет.

— Тебе не жаль будет наших детей?

— Нет...

— Это верно. Нет мне прощенья. Но знай, эта минутная слабость стоила мне немалых мук, все это время она непосильной тяжестью лежала на моей душе и никогда больше не повторялась. Ты был для меня единственным...

— Не надо, Айшат. — Джамал встал и подошел к ней вплотную.

— Да, теперь ты не поверишь мне. Я готова. Стреляй. К тому же ты никогда не сможешь забыть этого. Кончилась наша совместная жизнь. Да и на что мне такая жизнь?! Я не смогу, как прежде, любоваться лицами наших детей. Не надо меня щадить, Джамал. Я виновата. Слышишь? Готова из твоих рук принять смерть. Убей!

Она, словно боясь увидеть пулю, которая должна пронзить ее тело, закрыла глаза и не сдвинулась с камня, где до сих пор сидела. Джамал не спеша поднял револьвер.

Выстрел оглушил ночную тишину...

Когда Айшат снова открыла глаза, муж лежал, распластавшись у ее ног. Под лунным светом из простреленной головы Джамала стекала кровь на землю маленьким черным ручейком.